Текст книги "Проданная (СИ)"

Автор книги: Кира Шарм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава 26

А я немею. Меня просто заклинивает.

И дело не в том, что не умею ничего, что в первый раз вообще мужской орган вижу, да еще вот так, на коленях. Нет. Просто заклинивает, – он всего. Он унижения этого сумасшедшего, запредельного, от того, как он позволяет себе об меня ноги вытирать.

И это сильнее, чем страх.

Чувствую, еще немного – и меня просто сорвет. До истерики.

Я не умею держаться. Не умею стоять на коленях. Особенно, в психологическом смысле! Я ведь всю свою жизнь умела бороться!

Лучше бы он меня убил.

Раз уж решил, что я должна расплатиться за все грехи отца перед ним. Были они на самом деле настолько страшными, как уверен Санников, или нет. Но так… Так гораздо хуже! Нет, так просто невозможно!

Зря я согласилась на этот договор. Я не смогу. Не выдержу. Не так!

После этого, если сейчас покорюсь, если послушно сделаю то, что он приказывает, я никогда больше не смогу гордо и с достоинством распрямить спину. Не смогу без стыда и отвращения посмотреть себе в глаза в отражении зеркала. Не смогу. Даже среди тех, кто никогда не узнает об этом. Потому что это мой внутренний предел, моральный слом. Полнейший.

Я готова была поддаться напору его страсти. Спать с ним. Да. Это бы я пережила, пусть даже и осталась в доме Санникова пленницей.

Но это…

На такое я не способна даже ради Маши! Я не могу!

«Раньше надо было думать» – добивает меня здравый смысл внутренним голосом.

Конечно, раньше. В этом мире договоренностей не меняют и на попятные не идут.

Но я даже от Санникова не ожидала вот такого!

– София, – металлический голос звучит хрипом.

Заждался. Вон, член издергался весь перед моим лицом.

– Посмотри на меня, София.

Ничего человеческого в голосе. Один подавляющий приказ. Властный. Металлический. Холодный.

И если раньше я могла хоть как-то ему сопротивляться, сохранять себя, то теперь, полностью голая на коленях перед его членом. Не могу.

Неужели этот человек будил когда-то во мне безумную страсть? Неужели его я считала идеальным рыцарем, отдав ему свою первую трепетную влюбленность?

Он сломал меня уже дважды. Обломал тогда впервые начавшие резаться крылья, когда даже не перезвонил, чтобы хотя бы поинтересоваться, как я себя чувствую и потом, после той ночи.

Теперь уже добивает. Крушит. Размалывает в жалкий песок.

Он просто чудовище! Как я могла думать, что смогу продержаться?

– София.

Вижу, как огромные руки сжимаются в кулаки. До хруста… Ударит? Этого я боюсь гораздо меньше, чем всего остального.

Медленно поднимаю голову, встречаясь с его глазами. В моих больше нет вызова. Я уже почти мертвая кукла. Можешь праздновать свой триумф! Тебе за час удалось перевернуть во мне все, что только возможно.

– Твою мать, – резко, сквозь зубы.

Руки хватают меня за подмышки и резко дергают вверх.

Прижимает в себе, так близко, что я будто под кожей… внутри ощущаю его огромный каменный член, упирающийся в мой живот.

Скулы саднит от боли, так жестко он их сжимает.

И пламя ненависти, злобы в глазах и еще чего-то совершенно бешенного, безумного. Как будто он теряет контроль. Становится животным. Разгоряченным, неспособным ни слушать, ни реагировать адекватно.

– Я ведь давал тебе шанс, София, – цедит сквозь зубы, сквозь сжатые до предела челюсти. – Два шанса. Для меня это запредельно много. Обычно и одного не даю. Так чего теперь ты корчишь из себя жертву? Ты все выбрала сама.

Отпускает мое лицо, проводит руками вниз по телу, слегка прижимая.

И того, что бушует сейчас в его глазах, я даже близко понять не могу.

Там грозовые волны.

Почерневшее серебро, яростные вспышки.

Будто растрескивается все, крушит вокруг себя на расстоянии километра. Они полыхают, эти дьявольские глаза. Как и опаляющее меня рваное дыхание. Будто вулкан у него внутри и только какие-то секунды отдаляют от взрыва, что камня на камне по себе не оставит.

Рывком дергает за бедра вверх.

Прижимает к себе так крепко, что трещат ребра.

Закидывает мои ноги себе за спину, заставляя обвить его сзади.

Теперь я снова все распахнутая перед ним. На максимум. Чувствую, как его каменная, огромная, дергающаяся жаркая головка упирается прямо в мой вход. Надавливает, жадно пульсирует. А я – раскрыта до предела…

И не хочу к нему прикасаться, но невольно впиваюсь пальцами в плотную ткань пиджака. Так сильно, что до мяса обламываю ногти.

Прижимает меня крепче, делая шаг вперед.

И я чуть скулить не начинаю, когда давление его члена становится болезненным, почти проникая в меня.

Возможно, если бы он с этого начал, я бы реагировала иначе. Наверное, просто бы смирилась и, сжав зубы, пережила бы это. Но теперь мне хочется орать. Теперь, после того, как стояла на коленях, меня захлестывает.

– К…куда? – хрипло, как будто и правда орала и сорвала голос, выплескиваю из горла будто деревом застревающие в нем слова.

– Ты не приняла душ, хоть было сказано приготовиться, – цедит сквозь зубы Санников. – Да и я не успел.

В глазах темнеет, я даже не замечаю, куда он меня несет.

Все, что сейчас способна чувствовать, это его упирающийся в меня член, с каждым шагом опасно и болезненно прижимающийся, почти проникающий вовнутрь.

Толкает ногой какую-то дверь, чуть не пронзая меня этим движением насквозь, от чего приходиться закусить губы до крови, чтобы не зарычать.

Отвратительное чувство – он может лишить меня девственности, вот прямо так, на ходу, ворвавшись со всей своей яростью, а я с каждым его шагом сжимаюсь все больше и больше, понимая, что это может произойти в любой момент, что я совершенно беспомощна и ни на что не способна влиять.

И это – новое издевательство! Лучше бы повалил меня в постель и сделал бы все сразу, быстро. А так я трясусь от каждого движения, особенно, более резкого.

– Так нравлюсь? – ехидно прищуривается, опуская голову так, что его глаза становятся совсем рядом с моими. Даже ресницы соприкасаются. – София, ты так в меня вцепилась, что не отодрать. Хоть руки обрубай.

Даже не заметила. С трудом разжимаю побелевшие руки, понимая, что не слушаются и болезненно саднят.

Санников, как куклу, опускает меня в ванную, отрывая от себя мои сведенные как судорогой вокруг его бедер ноги.

Резко дергает рубашку, обрывая пуговицы. Она летит прямо на пол, как и его брюки вслед за ней.

Забирается ко мне, и я еще сильнее съеживаюсь.

Какой же он огромный! Я кажусь рядом с ним просто крохотной Дюймовочкой!

Еле достаю до широких плеч.

Замерев, наблюдаю за тем, как играют на его широкой груди мышцы. Как у хищника, что готов бросить и растерзать свою добычу. Становится как-то по животному страшно. Как напряжены кубики пресса на его животе. Мельком скольжу по нереально огромному члену, плотно к нему прижатому, скрывающему пупок.

В нем все такое. Играющее сталью и безумной мощью. Даже в глазах все время переливается эта бешеная сила, способная раздавливать и крушить. Он подавляет каждой частью своего тела. В каждой черте ощущается мощный, ураганный напор, заставляющий бежать со всех ног или подчиняться…

Рывком дергает, разворачивая к себе спиной.

Давит на спину, и мне ничего не остается, как упереться руками в стену, чтобы не упасть.

Заставляет прогнуться перед ним, выгнуться так, что я снова оказываюсь все открыта перед ним, вся нараспашку.

Не замечаю, как дергает кран, только чувствую, как мощный поток воды сразу же обрушивается на меня сверху.

Его кожа опаляет мою спину, член упирается в ягодицы и даже вода не смывает этого дьявольски мощного запаха его тела. Горького, резко-пряного, дурманящего голову в один миг. Запаха зверя, что готов броситься на свою добычу, что не отступит от своих оголенных инстинктов. Он действует мгновенно. Как паутина на муху. Заставляет утопать в этом запахе, теряя волю и способность противостоять, даже двигаться.

– Раздвинь ноги, София. Шире, – опять бьет по оголенным нервам приказ. Яростный. С еле сдерживаемым напором. – Раздвинь, я сказал!

И они будто сами разъезжаются по скользкой поверхности ванной.

Резким ударом впечатывается в меня бедрами. Жестко, болезненно, так, что его член выпрыгивает с моей стороны, прижимает мой лобок.

Двумя пальцами резко раздвигает и без того болезненно ноющие потяжелевшие складки и придавливает их своим огромным орудием, начиная с безумным нажимом яростно двигаться вверх-вниз. Он сдавливает все внутри. Обжигает, заставляет полыхать. До ярких вспышек перед глазами его член прижимает и скользит по разбухшей горошине клитора, по всем складкам.

Надавливает на поясницу, заставляя выгнуться еще сильнее, на максимум. До боли сжимает ягодицы, раздвигая их в стороны.

Его пальцы резко толкаются туда. Сразу двумя, сразу на полную длину.

И вспышка резкой боли будто меня ударили в грудь. Так, что дышать невозможно. Выбивает горючие слезы, тут же наполнившие глаза.

Прокусываю губу, тут же ощущаю соленый запах крови. Не знаю, каким чудом мне удается не заорать.

Счесываю остатки ногтей о кафель стены.

И выдыхаю лишь тогда, когда отстраняется. Когда перестаю чувствовать внутри себя его пальцы, а на спине – жар его кожи. Когда его член, пробежавшись по всему распахнутому естеству, перестает прикасаться и сжимать все внутри, опаляя до самых внутренностей.

И снова – рывок. Резкий разворот, теперь уже на себя, вжимая спиной в стену.

Прижимается так крепко, что. кажется, своей мою кожу сейчас сдерет.

Но миг замираем, глядя в глаза друг другу. Я – в его яростные, полубезумные, в которых пылает адский костер. Что он видит в моих? Я не знаю. Но в его взгляде снова на миг мелькает то самое, что видела тогда, в кабинете Гурина, сразу после аукциона. Голод какой-то безумный, на грани отчаяния и бешеный же надлом. Но лишь на миг, – и снова взгляд становится ледяным, жестким.

Тишина. Только два рваных дыхания. Со громким стуком ударяющаяся о дно ванной вода. И два сердца, колотящиеся так, что перекрывают даже ее звук.

– Давай, София, – напряженный голос, а глаза мечутся по моему лицу, как будто ответа какого-то ждут. Будто в самое сокровенное заглянуть мне хочет своим прошибающим зондом глаз.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю устало. Почти безжизненно. Мои руки, как плети, повисают вдоль тела.

Сто раз мог уже меня взять и закончить эту пытку. Зачем мучает, зачем оттягивает момент? Тем более, я же вижу, как он возбужден. Сам тянет, убивая меня морально и сам же злится из-за этого.

– У меня сегодня День рожденья, София, – цедит сквозь зубы, обхватив мои скулы твердыми длинными пальцами. – Представляешь, мы с тобой родились в один день, – усмешка будто полосует меня ножом. – Сделай мне подарок. Свой ты уже получила. Теперь очередь за моим.

Офигеть, конечно, подарочек. Вот прямо даже мечта всей жизни – оказаться у Санникова в сексуальном рабстве! Это себя он считает подарком? Или все же намекает на колье?

Хотя, наверное, так изощренно он называет наш с ним договор. Жизнь Маши. Вот что я должна считать подарком. Ничего не скажешь, подарок роскошный. Правда, подарки не отрабатывают. Тем более – вот так.

– Чего ты хочешь? – снова повторяю свой вопрос, устало вздыхая. Нервы уже и так перенапряжены до крайнего предела. Натянутые донельзя все время, начиная с его нелепой покупки, они теперь напоминают мне обвисшие веревки для белья. Даже для натянутых нервов есть свой предел.

– Хочу, чтобы ты умоляла. Чтобы извивалась подо мной. Софи-ия!

– Как скажешь, – киваю, как болванчик. – Я тебя умоляю. Делай со мной все то, чего тебе хочется.

– Твою мать! – тяжелый кулак с грохотом впечатывается в стену прямо у моей головы.

Но я даже не вздрагиваю. Даже не зажмуриваюсь. Все. Я выдохлась. Окончательно. Мне даже не страшно, если бы он попал вот так же и по мне.

– Не так, София! – пальцы снова возвращаются на мои скулы. И глаза становятся совершенно безумными. Наполненными чем-то диким, лихорадочным, страстью, но больной какой-то, разрушающей, как у наркомана. – Я хочу, чтобы ты извивалась, – вторая рука отрывается от стены, обхватывает мою грудь, сжимая ее.

Дергает мою ногу свое вверх, заставляя поднять ее на бортик ванной. Снова вжимается своим каменным членом, толкается в распахнутые складочки, вжимаясь до предела.

– Я страсти твоей хочу, Софии-ия. Хочу, чтобы ты горела. Чтоб, блядь, полыхала подо мной, как течная сучка. Чтобы дрожала и текла от возбуждения, когда стоишь передо мной на коленях и ждешь, пока я протолкну тебе в глотку свой член. Чтобы, блядь, только и ждала, когда мне захочется тебя трахнуть, – сжимает мой сосок так, что меня всю простреливает по позвоночнику вверх, до самой макушки.

Опять толкается членом в мое лоно, так и не войдя. Отпускает сосок и, спускаясь вниз по животу, резко дергает рукой, вдавливая в меня палец.

Рефлекторно сжимаюсь, даже от его пальца внутри резкая боль обжигает.

– А ты сухая… Блядь. ты до сих пор сухая. Ты фригидна, София? Я что? Купил бракованный товар? Ты со своим Жаком, французом, недоделанным тоже была такой, когда он тебя трахал? – бешено, с остервенением вбивается пальцем с меня, все ускоряясь. – Так же дергалась? В камень превращалась перед тем, как взять его член в рот? Софи-ия!

Понимание вдруг резкой вспышкой опаляет мой мозг, полыхнув кровавым маревом перед глазами, – и меня срывает.

– Ты-ы! – ору. задыхаясь, замахиваясь кулаком, рассчитывая ударить прямо в лицо, по губам этим омерзительным, что бред весь этот, несут. Но он перехватывает, крепко сдавливая запястье. – Это ведь ты разорил моего отца! Ты, Санников, довел до того, что на лечение Маши нет денег и она умирает! Ты его и убил, да? Сам лично, глядя в глаза спустил курок или нанял кого-то, потому что ты трус! Трус, Санников, потому что только трусы отыгрываются на женщинах! Спекулируют на жизни дорогих им людей! На жизни, которую ты сам поставил под угрозу? Ты хочешь страсти? Ты подарок мне сделал? Если бы ты сдох и перед этим над тобой бы долго издевались – вот это был бы настоящий подарок! Такой ты хотел страсти, Санников? Другой не будет!

Его лицо потемнело, стало почти серым. Глаза полыхнули. Кажется, я даже услышала, как захрустели челюсти.

– Сука!

Резко схватил в кулак мои волосы, дернул вниз, запрокидывая лицо.

Ударит? Изнасилует? Мне сейчас все равно!

Пусть я нарвалась, разрушив надежду на хоть какой-то мир в нашем договоре, пусть разметала только что на осколки все то, ради чего так долго держалась в этот день, но это лучше, чем стоять безжизненной безвольной куклой перед ним на коленях и с его членом во рту!

Санников полыхал такой же страстной ненавистью, как и я. Вот она. наша страсть. Единственная, от которой мы оба задыхаемся.

Теперь я понимала его безумие той ночью. То, какая страсть сквозила в нем каждый раз, когда он прикасался ко мне, когда был рядом. Он чувствовал все то же, что и я сейчас к нему. Был уверен, что мой отец виноват в смерти его родителей, в их крахе. И ненавидел. Люто ненавидел. А я наивно принимала это за что-то совсем другое.

Теперь же мы на равных. Оба хлещем этой ненавистью. Обжигающей все внутренности. Задыхаемся от нее. надсадно дыша.

С самого начала это был не секс с его стороны. Нет. Это война. Лютая война, в которой тела соприкасались лишь ради того, чтобы ранить побольнее. Теперь я это чувствую. Этот ураган будто колом вонзился мне в сердце. И полыхает там, сжигая все остальное.

– Блядь!

Я была готова ко всему.

Но не к тому, что произошло дальше.

– Сука, – полыхнул прямо мне в губы, жадно набрасываясь на них ртом.

И тут же пламя полыхнуло по венам, взрывая их, заставляя полыхать так, что, кажется, я могла бы сейчас увидеть огонь, насквозь пронзающий мой кожу, вырывающийся из самых вен наружу, способный спалить все вокруг и меня, вместе с моим ненавистным врагом.

Он раздирал меня, трахал грубо, языком проталкиваясь прямо в небо, толкаясь в горло, как будто хочет задушить, – яростно, страстно хочет разорвать меня, заставив биться в конвульсиях удушья.

Впилась ногтями в его шею, так же яростно пронзая, чувствуя, как лопает под ногтями его кожа, как горячие струйки крови липнут к пальцам.

Ударяясь зубами до звона в ушах, притягиваясь сильнее, ненавидя, будто желая померяться, кто кого сможет раздавить.

Кусаю его, сжимаю жестко долбящий мой рот язык, почти захлебываясь собственной слюной и соленым вкусом крови, а он хрипит мне в рот. а в глазах, в которые я впиваюсь взглядом, как ножами, – гроза, буря, полыхающий вулкан, и молнии пронзают насквозь, ударяя прямо в грудь, заставляя сердце дико колотиться, так, что я даже будто слышу, как бешено, безумно ударяется оно о ребра.

Безжалостно раздвигает мои складки, резко, жестко, будто желая разорвать, до звона в ушах сдавливает клитор, зажимает двумя пальцами с обеих сторон и жестко прижимает самую горошинку сверху.

И мы оба полыхаем, но надеемся, что каждый сумеет сжечь другого в этом огне…

Он отпускает меня первым.

Отстраняется, отталкивая, почти вжимая в кафель стены.

Мы оба задыхается. Дышим так быстро и тяжело, как будто и на самом деле прошли десять раундов серьезной драки, настоящей схватки. И его грудь вздымается так же часто, как и моя. И такое же рваное, с хрипами, с легким свистом дыхание.

Но это не конец. Только передышка. Потому что никто не победил, но и никто не сдался. Наши взгляды по-прежнему скрещены, как и прежде пронзают молниями, испепеляют. Готовые убить. Выкрутить наизнанку. Раскрошить в прах.

Санников вдруг усмехается. Или оскаливается, чуть опустив край окровавленной губы.

А мне хочется слизнуть капельку крови, что в нем застряла. Еще раз ощутить вкус своего триумфа и его боли.

Обманчиво нежно обхватывает руками мои груди. Чуть сжимает полушария, снова пропустив поразительно заострившиеся твердые соски между вытянутыми пальцами. Перекатывает их, скользя по груди, сжимает и отпускает, каждый раз сдавливая крепче, вызывая внутри меня новый безумный ураган, который пронзает меня из самого лона вверх, по животу, забиваясь где– то в горле не выплеснутым криком.

Но я не покажу ему, как действуют на меня его прикосновения. Как сводят с ума. заставляя желать выгнуться ему навстречу. Опьяняя как наркотиком, потребностью прекратить эту выматывающую истому, наполниться им, потянуться к его телу. Лишь продолжаю с вызовом смотреть в его полыхающие глаза, собирая всю волю для того, чтобы не задрожать и не расплыться под его руками, не сползти сейчас по стеночке от безумного урагана ощущений, что взрываются сейчас внутри меня, проносясь от сосков до низа живота маленьким цунами, забить обратно в горло каждый рвущийся из него стон.

– Ты придешь ко мне, София, – хрипло рычит-рявкает, снова дергая мое тело на себя, вжимаясь, с шумом втягивая мой запах за ухом. – Ты будешь умолять, чтобы я тебя взял, – слегка прикусывает венку на шее. водя по ней зубами. Едва касаясь.

Но это последняя вспышка, от которой все внутри закипает уже окончательно. Приходится со всей силы прикусить губу изнутри. До крови. Чтобы не застонать и не вбиться самой сейчас в его рот, жадно требуя продолжения. Не обвить уже по собственной воле его бедра ногами.

Внутри все горит и пульсирует, становится так мокро что вязкая влага, кажется, сейчас предательски потечет по бедрам, выдав меня с головой.

– Ты будешь умолять по-настоящему. София, – рука снова начинает терзать мой сосок, задевая его ногтем, заставляя ноги теперь по-настоящему подкашиваться, а тугой узел внутри живота опуститься вниз, начав болезненно тянуть, взрываться вспышками судорожного желания внутри меня. – Всегда будет так, как я сказал.

* * *

Подхватывает меня на руки, и переступает бортик ванной. Не переставая сдавливать уже совсем разбухший сосок, прикусывая и втягивая кожу на моей шее.

Не знаю, не понимаю, куда несет, – уже ничего не вижу перед глазами. Только безумные ощущения, только огонь, в котором я уже сгораю. И сумасшедшая дрожь, трясущая меня изнутри. Спазмами внизу живота. Судорожными сокращениями стенок влагалища. Прикусываю палец, чтобы не застонать. Иначе просто уже не выдержу. Но даже это не отрезвляет. Он отравил меня ядом своего безумия.

И снова – распахивает ногой очередные двери.

Резко бросает на постель, нависая сверху.

В темноте его глаза светятся особенно остро. До безумия. Взгляд, о который можно порезаться, но почему-то хочется поддаться ему, раскрыться и позволить вонзиться внутрь, проткнуть насквозь.

Его мощные руки отпускают наконец мое тело, оказываясь по обеим сторонам от моей головы.

Стон таки вырывается, срывается с моих губ, как я ни стараюсь не позволить ему этого, когда Санников наваливается на меня. Не полностью, продолжая опираться на вытянутых руках, но тяжесть его тела будто срывает какой-то последний клапан внутри меня.

И я уже сама готова распахнуть ноги. Раскрыться под ним, перед ним до самой сердцевины.

До боли хочется снова ощутить ту, другую, твердую, каменную тяжесть, чтоб снова уперлась во вход моего лона. Так хочется, что искры перед глазами.

Наклоняется ниже, проводя шершавым языком по моим губам, очерчивая их контур, разглаживая и помечая собой каждую складку, проникая мурашками под кожу губ, вырывая новый глухой стон.

Я проиграла, – понимаю, сжимая кулаки до хруста. Сто раз проиграла.

– Спокойной ночи, – вдруг шепчет Санников прямо мне в губы.

И голос даже нежный, бархатный, такой, каким был когда-то в прошлой жизни. Когда мы еще не были врагами, вернее, я еще не знала, что он – враг, а он, кажется, еще не решил меня растоптать ради мести. Или просто не знал тогда, чья я дочь? Тот голос, от которого шла кругом голова. Который крепче любого шампанского или самого крепкого виски.

Но он будто ударяет меня под дых. Снова. Уже в который раз за этот бесконечный вечер, давно перешедший в ночь, которая никак не закончится.

– Я подожду, София, – резко поднимается, а меня будто окатило ледяной водой. Хлестко. Как из ведра. Тело в миг сжимается от этого холода, утратив ощущение его тела, его кожи. – Я умею ждать. Но и затягивать не советую. Не в твоих интересах.

Последние слова он договаривает на ходу. Уже отвернувшись, уже спиной ко мне, доходя до двери.

Не веря, только хлопаю глазами, так и оставшись лежать с чуть раздвинутыми его коленом ногами, с раскинутыми в стороны руками.

Только с какой-то ненормальной страстью впитываю в себя его силуэт.

Мощное, огромное тело. Топорщащийся стоящий колом огромный член. Угрожающий разворот плеч. И совсем бесшумные шаги, как у кошки. Очень большой и крайне опасной кошки. С которой не стоило бы играть ни в какие игры.

Дверь тихо закрывается.

И мне приходится даже встряхнуть головой, чтобы убедиться, что это не наваждение.

Он ушел.

Действительно ушел!

Он меня не тронет! Этой ночью, по крайней мере.

Ушел.

А мое тело выгибается от болезненной, судорожной неудовлетворенности. Внутри все выкручивает так, как выкручивают руки. И я извиваюсь, закусив губу, сжимая ноги до боли, чтобы унять эту потребность продолжить, ощутить его внутри. Это как ломка, и меня трясет, подбрасывая на постели.

И я скручиваюсь снова и снова. А по венам новой вспышкой проноситься пламя ненависти.

К нему, – за все, что сделал, что довел меня до такого ненормального, животного состояния, в котором я и правда почти готова была умолять. Распалил огонь, который ни разу ни с кем другим не вспыхнул. Как в ту ночь, только сейчас это в тысячу раз сильнее.

И к себе – за то, что поддалась. Ненавидя себя настолько, что кожу разорвать собственную зубами готова. За тот ток, что течет и вспыхивает под ней. За эту тягу ненормальную к этому мужчине.