Текст книги "Проданная (СИ)"

Автор книги: Кира Шарм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 43

Стас

Сбежала!

Тяжело дыша, задыхаясь от бешеного желания, грузно опираюсь о дверь. Буквально валюсь на нее руками.

Раздирает от бешеной похоти. От ненормального желания ворваться с нее и терзать.

Член дергает так, что уши и глаза кажется, сейчас взорвутся.

Блять.

Я мог ее взять. Мог взять уже давно. Тысячу раз разложить на столе и сладко трахать. В любое время.

В любую из ее сладких дырочек. Вертеть, как мне захочется.

Поворачивать к себе лицом, опуская член в сладкий непокорный ротик или разворачивать раком, наматывая волосы на кулак и сумасшедше вбиваясь.

Я мог трахать ее ночи напролет и лениво за завтраком, разложив прямо на столе, посреди еды. Лениво заталкивая в рот кусок бекона, пока она бы меня удовлетворяла.

Мог бы. Могу. Тем более, до зубовного скрежета хочу почему-то именно эту девчонку! Эту долбанную принцессу с золотыми волосами и таким сочными губками. Такими сладкими, что до сих пор ведет от их вкуса у меня во рту!

Мог бы тысячи раз!

У меня, блядь, на нее есть все права и даже больше!

Так какого хера я сейчас с адским стояком пытаюсь прийти в себя, слушая, как по моему коридору стучат ее убегающие ножки?!

Хотел сегодня сломать. Хотел добить. Хотел увидеть, как глупая, балованная мажорка, привыкшая, что, может благодаря власти и сомнительным заслугам папочки, вытирать обо всех ноги, поймет, что ничего она теперь не стоит. Что меньше, чем пустое место она теперь.

Хотел отчаяние это, понимание, разлом в ее глазах увидеть.

Чтобы перестала так нагло задирать голову. Так уверенно смотреть, как будто чего-то стоит в этой жизни.

Нет, принцесса. Сама ты по себе ничего не стоишь. Ни капли. Все, что тебе позволяло себя так чувствовать, было добыто только твоим папочкой. Через страдания, через трупы других. Через сломанные, блядь, судьбы и жизни, благодаря которым ты привыкла есть с золотых тарелок и гордо поднимать свое красивое лицо.

А все имеет в этой жизни свою цену. И я хотел, чтобы она это поняла. Ударить хотел. Яростно. В самую глубь. С разворота.

Конечно, ни на какой бал и идти вместе с ней не собирался.

Был уверен, – стоит нам только приехать, как только она увидит дом отца и все поймет, – сразу же все изменится.

Тогда поймет, что нечего голову вздергивать.

Что нет у нее никаких прав.

Одумается.

Станет такой, как и должна быть – шелковой, послушной. Поймет, какое одолжение я ей сделал тем, что еще даже и денег на лечение предложил. А ведь мог бы и так ее себе забрать.

Перестанет глазищами своими сверкать яростно. И ненавистью жгучей на меня из них плескаться.

Вот тогда заластится.

Поймет, какое это для нее счастье и благо – ублажать меня, да и вообще просто находиться в моем доме!

Осознает, что никакая она не принцесса. Никто. И все изменится.

Станет такой, как должна быть. И, блядь, из меня вылезет эта заноза. Заноза особенного, такого странного отношения к девчонке, которая того совсем не стоит. Та самая, блядь, из-за которой мне все другие куклами кажутся. Никакая она не особенная. Как все. И вести себя начнет, как все, когда это поймет.

Ну, а я, наигравшись, конечно, просто выброшу ее потом на улицу.

Пусть справляется дальше одна. Самостоятельно. Как все справляются.

Но нет.

Я охирел, когда гордо подняла голову. Вскинула вверх свой нежный подбородок, который даже не задрожал.

И вместо того, чтобы руками в меня вцепиться и умолять забрать, увести ее отсюда, гордо вышла из машины.

Ждал, что развернется обратно.

Что истерикой сейчас ее накроет.

Но вместо этого малышка решительно, недрогнувшим, блядь, шагом, пошла вперед!

С королевской гордостью даже поздоровалась с Греком!

А мне по шарам от этого дало. Долбануло. Наверное, впервые в жизни я, блядь, реально, по-настоящему, остолбенел.

Мало кто б смог. Ефимов весь аж скукожился, когда ее увидел. Не каждый мужик бы переступил порог этого дома в ее положении.

А она смогла.

Переступила.

С донельзя расправленной спиной. Не опуская глаз.

И я впервые восхитился женщиной.

Внутренним стержнем, который не в каждом мужике есть.

Сам знаю, как это, блядь, нелегко, подниматься, когда удары один за другим летят прямо в грудь, в раскрытую дыхалку. Физические удары, кулаки – это херня. А вот когда те, кому доверял, на кого рассчитывал ноги об тебя вытрут, да еще смачно прокрутят аккуратным каблуком по горлу, – тут практически выстоять нереально. Тут, блядь, полный слом.

Да.

Я хотел.

Со злобой мрачной, на отца ее направленной хотел, чтобы она хоть часть того пережила, что мне пришлось по его милости.

Не довел бы до конца, не дал бы о нее ноги этим дряням, размалеванным трепать. Увез бы.

Но эта девочка. Эта хрупкая принцесса меня сделала. Всех, блядь, сделала, на этом балу! В этом прогнившем насквозь окружении!

И я зубами рвать был готов того урода, который к ней подошел. Как только его речь услышал.

Всех на хрен их, в доме этом, расфуфыренных, – на части разметать. За то, как смотрят на нее. За то, как криво усмехаются и выкручивают свои поганые шеи, наблюдая за ее унижением.

А сами, блядь, мизинца ее на самом деле не стоят.

Только она не унизилась. Даже тогда. Все равно.

Гордо стояла и смотрела им всем в лицо.

Принцесса.

Настоящая принцесса.

И полыхнуло в груди.

Нет, не так, как раньше.

Совсем другим, иным чем-то.

Я будто Софию в первый раз увидел. До помутнения в глазах.

Блядь, кажется я в этот миг пропал. Потому что таких – не бывает.

Она одной своей силой, одним взглядом затмила всех. Припечатала их силой своей неуемной.

Я бы ему руки выломал. А после и Греку, хозяину этого блядского бала, за то, что не остановил, не вышвырнул щенка сразу же вон на хрен.

Но это успеется. Я по-другому его научу. И у этого точно силенок не хватит выстоять.

Адски, бешено, до одури ее в этот миг желал.

Вся ярость всколыхнулась, все затмила.

От понимания того, что она – моя, что в мой дом мы сейчас едем, и там я смогу ее брать, – бесконечно, долго, сумасшедше, – трещали ребра и взрывался мозг.

Я никогда такого не чувствовал.

Одержимость.

Одержимое желание обладать, ласкать, быть в этой женщине. Ослепила меня. Одурел полностью, напрочь. Двинуться не мог в машине, иначе прямо там бы и набросился.

Заглотить ее хотелось. Так, что самого на части чуть, блядь. не разорвало, пока ехали.

В одурении на нее набросился.

В неистовстве.

Как сумасшедший, сам себя не помня, ни хрена не соображая.

София – моя, и принадлежит мне. Вся. Без остатка.

Одно это в голову лупило так, как набат, заставляя слететь с последних катушек.

Так что же, блядь, меня остановило?

Ярость. Ярость ее бешеная. И ненависть.

Чернотой своей пронзила. Хлестко ударила, по вискам, по ребрам, по яйцам.

Один взгляд этот ее. – как сто тысяч пощечин.

Мог бы не остановиться. Мог бы взять. Приказать, в конце концов!

И нет выбора у гордой девчонки. Нет его! Она бы подчинилась!

Но глаза ее. – медовые, потемневшие, ненавистью черной пропитанные просто убили. Наповал. В самое сердце.

Нет.

Я другое в ее взгляде увидеть хочу! И увижу! Наступит день, – увижу! Или я не я!

Херачу снова, со всей дури, по двери.

Слышу, как София в комнате перетаскивает мебель.

Запрокинуть голову и хохотать хочется.

Вышибить на хрен эту дверь одним ударом вместе с тем, чем она там ее приперла.

Но вместо этого иду в кабинет.

Сам на ключ, блядь, запираюсь.

Наливаю полный стакан виски, хлещу с горла.

Сам себя запереть должен, чтобы сейчас к ней не ворваться. Потому что, если ворвусь, – уже ничто меня не остановит. Возьму. Силой возьму, несмотря на просьбы и пощечины. Ураган какой-то лютый внутри меня бушует. Раздирает всего на части, размалывает. Впервые в жизни, блядь. сам себя боюсь.

И злюсь – яростно, бессильно, по-дурацки.

Разве не этого я хотел? Просто взять, растоптать, унизить и уничтожить, а после вышвырнуть к херам? Не этого? Так какого ж хрена сам себя от нее на ключ сейчас запираю, чтобы так не вышло?

И, блядь, глядя на Софию, самого себя ведь вижу. Будто заново проживаю все то, что пришлось пережить. И снова – неживые глаза отца перед моими глазами.

И ярость такая скручивает, что все вокруг крушить хочется.

Глава 44

София

Задыхаюсь, припирая к двери последнюю тумбочку.

Боже, ну, чем я занимаюсь?

Зачем?

А все равно заканчиваю.

Несусь в душ, запирая за собой крепко еще и эти двери.

Окунаюсь с головой под струи воды.

И все равно не могу расслабиться.

Дергаюсь. Боюсь, что сейчас вломиться. Что снова яростно набросится на меня, и тогда я уже не смогу сопротивляться.

От каждого шороха дергаюсь. От собственных вздохов.

С облегчением выдыхаю, когда возвращаюсь из душа и вижу, что Санникова в комнате нет.

Укладываюсь в постель, зарываясь с головой в одеяло.

Этот вечер мельтешит перед глазами. Не отпускает.

До по беления сжимаю руки в кулаках.

А перед глазами, как бы ни хотелось забыться – все эти лица. Эти глаза, горящие презрением.

И я не знаю, как бы это пережила, если бы он не подхватил. Если бы Санникова не было бы рядом.

Черт, – о чем я вообще думаю?

Санников – жесток! Это монстр, именно он ведь и привез меня туда! Наверняка специально! Хотел окунуть лицом прямо в грязь! Пнуть меня своим начищенным носком обуви! Унизить!

Но, с другой стороны…

Разве Санников виноват в том, что эти люди оказались такими? И – как бы я выстояла, если бы мне это бросили в лицо без него рядом?

Он мог поступить иначе.

Защитил? Ради меня, за меня поставил на место?

Или дело лишь в том, что в этот вечер я была с ним и его резануло по самолюбию то, что унизили просто его спутницу?

Хочется сбежать. От всех этих мыслей. От самой себя.

От абсурдной удушающей ситуации, в которой я оказалась.

Даже не замечаю, как проваливаюсь в странный больной сон.

А в нем – тону, тону, бесконечно тону и захлебываюсь, размахивая руками.

И сильные руки меня вытягивают. Тянут вверх. На себя.

Только вот этих рук больше нет в моей жизни.

– Тихо. Тихо, принцесса, – слышу хриплый голос. – Это просто сон…

Мне снится и сейчас?

Вздрагиваю, понимая, что на самом деле проснулась.

И руки, – крепкие, горячие, тяжелые, – мне вовсе не пригрезились.

Санников лежит рядом, крепко прижимая меня к себе.

И от него разит алкоголем так, что даже у меня голова начинает кружится.

– Стас? – сжимаюсь в комок.

Я не забыла его ярость. А теперь, если он практически мертвецки пьян, то мне просто жутко находится с ним в одной комнате, тем более, в одной постели!

Вырваться из цепкой хватки невозможно, он сжимает меня, будто в тисках, прижимая к своему огромному телу. Разве что притихнуть и понадеяться, что он уснет…

Вздрагиваю, ощущая какое-то странное, невесомое прикосновение к животу. В самом низу.

Щекочущее. Слишком странное и нежное для Санникова.

От которого мурашки вползают под кожу, разбегаются внутри. И тело тут же отзывается судорожным спазмом.

Черт! Даже когда я его боюсь, Санников действует на мое тело так, что оно просто сходит с ума! И я вместе с ним, забывая обо всем на свете!

Осторожно откидываю одеяло.

Завороженно наблюдаю за тем, как рука Санникова водит бутоном белоснежной розы у меня по животу.

И с каждым касанием меня пронзает новым и новым током.

А роза не останавливается. Скользит все ниже. Опускается в самый низ, прикасаясь к самому лону…

И пронзая меня так этим прикосновением, что все тело вздрагивает.

С тихим стоном изгибаюсь, впиваясь руками в одеяло.

Так уже было.

Однажды Санников уже заявлялся ночью в мою спальню с белой розой. Хотел показать, что возьмет то, что ему хочется, несмотря ни на какие запреты и охрану. Вот и теперь…

– Пришел все-таки забрать то, что тебе принадлежит? – шепчу горько, закусываю губу.

Санников, который мне снился только что – так далек от того, который рядом!

Как многое я бы сейчас отдала ради того, чтобы вернуться в кажущуюся такой далекой беззаботную юность, в которой он спас меня, когда я тонула и стал для влюбленной девочки самым прекрасным принцем на свете! Но, увы, сказки рисует нам лишь наше же воображение. А в жизни принц оказывается чудовищем.

– Давай, Стас, – разворачиваюсь, укладываясь на спину. – Бери. Делай все, что ты так давно уже хочешь. Ты же за этим пришел? Специально взял розу, чтобы напомнить мне о том, что я в твоей власти. Бери.

– Осторожно, принцесса, – нависает надо мной, полыхнув глазами так, что кожа чуть не начинает дымиться. – А то ведь возьму. Когда так предлагают.

– Разве не за этим ты здесь? – закрываю глаза. Не хочу видеть его лицо. Его глаз видеть не хочу. – Давай быстрее покончим с этим.

– Тс-с, – ведет бутоном по губам, а я вздрагиваю. Не хочу поддаваться этому наваждению, но каждое его касание просто сводит с ума.

– Я пришел просто посмотреть, как тут моя принцесса. Спит или плачет в подушку.

– Решил вытереть мои слезы? – вскидываю голову с вызовом.

– Почему бы нет, Софи-ия? Кто-то же должен.

Проводит по щекам, под глазами, будто вытирая несуществующие слезы. А мне вот сейчас и правда так хочется просто расплакаться. И доверчиво прижаться к нему, – такому огромному. Такому сильному!

Только вот нельзя забывать, каков он на самом деле!

– Не стоит, Санников. Ты не тот, из-за кого бы я плакала по ночам, – шиплю, стряхивая с себя наваждение. – Ты того не стоишь. Чтобы из-за тебя плакать. Не обольщайся.

– Очень жаль, – спокойно кивает и, как ни в чем ни бывало, снова укладывается на бок рядом, прижимая меня к себе. – Но я рад, что ты не плачешь, принцесса. Все эти уроды не стоят ни капли твоих слез.

Сжимаюсь под его руками. Черт, – снова маленьким котенком себя чувствую.

– Софи-ия, – его рука на удивление мягко скользит по моему животу.

– Как ты вошел? – задаю глупый вопрос, оттягивая неизбежное. Все равно сейчас все и произойдет. Бежать больше некуда.

– Когда баррикадируешься, не забывай закрывать окна, – шепчет хрипло на ухо, прикусывая мочку. Снова заставляет меня вздрагивать.

Голосом своим невозможным, от которого все внутри вспыхивает. Каждым прикосновением. Всем.

– И ты залез в окно?

Даже не представляю, как он перепрыгивает через подоконник. Да еще и с этой розой в зубах. Вышло бы романтично. Если бы не вся эта ситуация.

– Думаешь, что-то способно меня остановить? Если мне чего-то хочется?

– Нет, Стас. Не думаю. Мог бы обойтись и без цветка. Мы оба знаем, что ты возьмешь то, чего хочешь. Зачем эта никому ненужная романтика?

– Цветок? – его голос звучит так удивленно, как будто он сам не видит розы в собственной руке. – Это не романтика, София. Он просто валялся сломанный у меня по дороге. Вспомнил, что это твои любимые. Решил захватить.

– Давай уже покончим с этим, – вздыхаю. – Давай, Стас. Сделай то, за чем пришел и просто уйди. Оставь меня в покое.

– Сделаю, принцесса, – его рука скользит по щеке. – Обязательно сделаю. Но не сейчас. И не так.

– Зачем тогда ты здесь?

Черт, ну разве он не видит, сколько внутри меня напряжения? Зачем заставляет нервничать и переживать еще больше? Зачем тогда пришел? И мучает своим присутствием?

– Это мой дом, София. Я сплю в нем в той постели, где мне хочется. Сегодня вот решил поспать здесь.

– Можно я тогда уйду? В другую постель? Их же у тебя здесь много?

– Нет, София, – роза снова будоражит мое тело. Скользит по груди, заставляя россыпь мурашек вспыхивать и тлеть, прострелом ощущаясь на сосках. – У тебя здесь только одна комната. Тебе идти отсюда некуда.

– И что мы будем? Просто спать?

Совсем его не понимаю.

– Да, Софи-ия. Я буду с тобой просто спать этой ночью. Хочу проконтролировать, чтобы бы хорошенько выспалась и набралась сил перед тем, как приступлю к тому, чтоб получить свой долг. Спи.

Санников абсурден.

Но выхода у меня все равно нет.

Я практически подмята под его огромным телом. Впечатана в него.

Вздыхаю, понимая, что все равно заснуть не получится.

И тут же уплываю в блаженную негу.

– София. Я не убивал твоего отца, – слышу его тихий голос уже совсем сквозь сон.

И сердце бьется пронзительными ударами.

Почему-то кажется, что это – самое важное из всего, что я сейчас могла бы услышать.

И перестать себя ненавидеть за то, что нахожусь рядом с убийцей собственного отца, пусть и не по своей воле. Что именно у того, кто отнял родную жизнь выкупаю жизнь своей сестры.

Проваливаюсь в сон, чувствуя облегчение впервые за все последнее, такое напряженное время. Будто на теплых ласковых волнах раскачиваюсь, а крепкие руки, что меня держат, все-таки не дадут мне утонуть…

Глава 45

Дергаюсь, едва проснувшись.

Солнечный свет бьет по глазам.

Вспоминаю все, что было вчера, и сама не верю собственным воспоминаниям.

Санников и правда был здесь этой ночью? Просто обнимал, а мне вдруг стало так хорошо в его руках?

Не-ет. Такого точно быть не может! Не могло!

Я одна в постели и ничего не говорит о том, что здесь был кто-то еще. Ну, а то, что она смята и перевернута, ничего не означает. Я часто безумно просто верчусь, тем более в последнее время из-за нервного сна.

Окна распахнуто.

Дверь, как и вечером, забаррикадирована.

Реально, Стас мог влезть в собственный дом через окно? Даже самой смешно.

«Я не убивал твоего отца, София», – вспоминается с горечью.

Вот, что на самом деле важно. Если бы это действительно было так!

Но он и эти слова мне попросту, скорей всего, приснились!

Вздыхаю, глядя на предстоящий фронт работ.

Ночь закончилась, а, значит, все придется отодвигать обратно, чтобы выйти.

С трудом заканчиваю, отправляясь в душ. На этот раз завтракать я буду, по крайней мере, в одежде.

И замираю. Останавливаюсь, как вкопанная.

У самого окна в высокой тонкой вазе – белая роза. Чуть примятые лепестки.

Он правда был? Он мне не приснился?

Вытаскиваю цветок и улыбаюсь, сама не замечая. Вожу по абсолютно гладкому стеблю пальцами. Срез очень ровный. И все шипы удалены. А говорил, что просто подобрал с земли сломанный цветок! Вот же!

Так и продолжаю улыбаться, отправляясь в душ. И даже когда возвращаюсь, одеваясь у зеркала. Кажется, Санников вовсе не такой уж монстр, которым хочет казаться! И, главное, – те его слова про отца звучали на самом деле, а не только в моем воображении!

* * *

Не дожидаюсь пока за мной придут. Сама отправляюсь в гостиную.

Огромный стол уже накрыт.

– Станислав Михайлович уехал на рассвете, – сообщает мне та самая Людмила, вдруг появившись будто из воздуха.

– И… Ничего мне не передавал? Ну, когда будет или …

– Ничего, – поджимает губы, тут же разворачиваясь ко мне спиной и выходя из гостиной. Почти сразу слышу, как хлопает входная дверь.

Надо бы радоваться, – наконец-то передышка! Я осталась в этом огромном доме одна! И даже могу спокойно позавтракать без его пронзительного взгляда!

Только почему я чувствую в груди какой-то странный укол разочарования?

* * *

Весь день пытаюсь себя чем-то занять. Гуляю по саду, стараясь сдерживать любопытство и не заглядывать в комнаты. Не стоит.

И прячусь у себя, когда слышу звук подъехавшей машины.

Стас приехал не один. Это слышно по звуку голосов, по шагам в коридоре, к которым я прислушиваюсь, прильнув к двери.

Голоса мужские и женские, но скоро они стихают.

Кажется, его гости разошлись.

А, значит, сейчас нам придется встретиться. Вернуться к тому, что так и не закончили. О, я ни на минуту не сомневаюсь, что Стас Санников – тот, кто все доведет до конца! Несмотря даже на эту странную ночь, в которую мне почти не верится…

Если бы… если бы только он был другим…

И между нами не стояла вся эта злость, вся эта месть и ненависть!

Наверно, я все бы отдала, чтобы вот так, как прошлой ночью, спрятаться в его объятиях. В его крепких руках. Спрятаться от всего мира. От всего на свете.

Жду, что он войдет или мне снова прикажут выйти.

Даже готовлюсь, надеваю относительно скромный наряд.

Хотя…

Санников способен на что угодно. Может даже приказать мне, чтобы я вышла к ужину в колье-ошейнике и совершенно обнаженной.

Градус нервов уже зашкаливает.

Но за мной так никто и не приходит.

Неужели – еще один вечер передышки? Может, его и нет в доме? Ушел вместе со своими гостями, оставив машину во дворе, а я просто не заметила?

Кляну себя за эти нервы и за любопытство.

Лучше бы, наверное, закрылась и так и просидела бы весь вечер в своей комнате.

Но вместо этого тихонько проскальзываю за дверь. Крадусь на цыпочках по длинному коридору в полной темноте.

Останавливаюсь возле его кабинета, дыша так тяжело, как будто пробежала несколько километров. Сердце вылетает, – вдруг сейчас распахнется дверь, и Санников решит, что я горю от нетерпения ему отдаться, выполнить контракт? Меньше всего хочу услышать сейчас его поддевки!

Даже приходится закрыть рот и прижать руку к сердцу – так громко оно колотится.

Припадаю ухом к самой двери.

Нет. Я таки ошиблась. Санников здесь.

И, судя по женскому голосу, который вторит ему, иногда разливисто смеясь, он не один.

Бросаю взгляд на часы, – уже двенадцать ночи.

Кто может быть в его доме, в его кабинете в такое время?

Уж точно не деловые переговоры! Да и для дружеской беседы как-то совсем не то время и место!

Черт!

Я радоваться должна!

У него женщина, а, значит, эту ночь я могу пережить вполне спокойно. На меня никто не посягнет. Вряд ли Санников ворвется после нее ко мне в постель и чего-то захочет!

Но почему тогда сердце начинает колотиться еще сильнее? Просто как бешеное? И прямо внутри него я вдруг ощущаю болезненный укол?

Медленно, очень медленно возвращаюсь обратно по коридору в свои комнату.

Укладываюсь в постель, чувствуя, как всю меня просто разрывает на куски.

Дурочка. Черт, ну какая же я сумасшедшая дурочка!

Он мне – никто! Не пришел меня мучить и терзать! Так надо радоваться!

А перед глазами вспыхивают картинки того, как он ласкает другую в своей постели. Как смотрит на нее этим прожигающим, до дрожи сводящим с ума серебряным взглядом. Расплавленными этими зрачками, полными сбивающей с ног страсти. Как проводит рукой по чужому телу, глухо зарычав…

И хочется бежать. Бежать по этому коридору со всех ног.

Распахнуть дверь и молотить кулаками по его огромной спине, по лицу.

«Как же я тебя ненавижу, Стас Санников. – шепчу в тишину, прикусив простыню – Как же я тебя ненавижу!