Текст книги "Проданная (СИ)"
Автор книги: Кира Шарм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Глава 39
– Тебе идет…
Санников уехал сразу же, как мы вернулись из магазина.
Слова не сказал, просто развернулся и ушел. Все с тем же каменным лицом, без единой эмоции.
А после курьер доставил еще кучу разных вещей. Мои любимые духи. Косметику. Гребни и заколки. Домашнюю одежду, – хотя, скорее, более подходящую для борделя. Все откровенно прозрачное. Не предполагающее никакого пространства для воображения.
Целые ворохи еще каких-то платьев. Огромные пакеты с бельем, – неизменно кружевным, откровенным, слишком сексуальным. Даже на показах я и то носила более скромное.
Он и правда относится ко мне, как к кукле. Кукле, призванной его постоянно возбуждать и утолять его голод.
Хотела бы возмутиться. Но я и так дала себе слишком много воли. Слишком проявила свой характер там, в примерочной. Если бы не договор, впилась бы в его лицо ногтями! С наслаждением бы наблюдала за тем, как по нему проступают кровавые полосы, как вся эта каменная невозмутимость сходит с его лица! Но, черт, я не должна так поступать! Даже поражаюсь, что он никак не среагировал на ту пощечину!
Но, оставшись в огромном доме одна, вдруг понимаю. Санников – не наибольшее зло, не тот, кто причиняет больше всего боли.
А вот те взгляды… Те осколки прежней жизни, которые так больно режут, кромсая меня саму на осколки… Презрение, пренебрежение в глазах тех, кто, казалось, был таким близким!
Было много ударов после смерти отца. Слишком много. Друзья, которые отвернулись. Те, кто ел с нашего стола, а после не отвечал на телефонные звонки, когда нам так безумно была нужна помощь!
Но теперь, после этого магазина, после презрения в их глазах, меня будто прорвало. Последняя капля, и, вроде бы, такая мелкая, ничего не значащая, – а выбила меня из колеи.
Санников не скрывает и никогда не скрывал своих мотивов. Он мог смотреть в глаза отцу и угрожать. А эти… Эти прикидывались друзьями. И именно они больнее всего ранят самую душу…
Заставляю себя не думать.
Бросаю взгляд на часы.
Восемь.
Приемы обычно начинаются с девяти. Значит, нужно собираться, пусть для этого и приходится себя заставить.
Решаю все же не дергать тигра за усы, – уже и так достаточно его разозлила.
Надеваю то самое платье, которое выбрал Санников. Точно такое же белье.
Вздрагиваю, ощущая, как моей спины что-то касается. Очень нежно, почти невесомо, но от того и так сильно ощущается.
Он как всегда вошел без стука. Я даже не услышала шагов.
Настоящая королева, – обжигает мне ухо своим дыханием, продолжая водить чем-то теплым и мягким по каждому позвонку.
Лишь замираю, невесомые прикосновения кажутся скользкими укусами змеи. Промораживают до самого горла.
«Однажды ты станешь настоящей королевой», – так всегда говорил отец, подхватывая меня на руки. «Очень скоро все будут восхищаться тобой, моя девочка».
Вот я и королева. Униженная, в полнейшей власти чужого человека.
– Не хватает кое чего, тебе не кажется? – проводит бархатным чехлом для украшений вверх по подбородку. И, черт, я даже отбросить его руку не могу!
Надеюсь, там не ошейник, в самом деле? От него можно ожидать, чего угодно!
– Вот так, София, – раскрывает чехол, застегивая на мне украшение.
Тонкая полоска золота с капелькой черной жемчужины, повисшей ровно посередине.
Выдыхаю. Почему он передумал? Почему не надел на меня то, что стало символом моей принадлежности ему? Неужели понял и прислушался?
Хотя – нет. Просто Санников нашел более дорогой ошейник для меня. А поводок остается по-прежнему в его руках. И хватку он уж точно не ослабит.
– Остался бы с тобой здесь, наплевав на все, – молния на спине с резким звуком летит вверх, слишком сильно сдавливая. В этом он весь. На смену обманчивой ласке приходит резкость. Даже жестокость.
– Но мы должны ехать.
Не говоря больше ни слова, уходит, оставляя дверь открытой.
А я какое-то время так и продолжаю смотреть на почти чужое отражение в зеркале.
Она, эта женщина, не похожа на меня, разве что отдаленно.
Не мое платье, не мое лицо и не моя жизнь.
Только где оно, – то самое мое?
Внутри меня нет этого ответа.
Все чужое, а то, что казалось родным, – рассыпалось в прах, оказавшись пустышкой, иллюзией! Оно ведь и рассыпалось, кирпичик за кирпичиком, сразу же, после смерти отца. Выходит, что и не было его, всего того, что я привыкла считать нерушимым? Было бы настоящим, никогда бы не рухнуло, засыпая меня под своими обломками!
А я?
Кто же я на самом деле, если вынуждена терпеть Санникова ради того, чтобы спасти сестру?
Уж точно не та, кем считала себя прежде.
Кажется, вся моя жизнь, до капли, была лишь иллюзией… А, настоящего я не вижу. Нигде не вижу ни малейшего просвета!
Так кто я?
Уж точно не принцесса.
Тяжело вздохнув, медленно направляюсь к выходу, слушая, как оглушительно звучат мои каблуки в пустом доме. Чтобы сесть в машину, где меня ждет ненавистный мне мужчина и отправится туда, куда хочется ему и совсем не нужно мне.
Кто бы сказал мне однажды, что я буду жить по чужой воле!
Глава 40
Стас
– Почему ты сразу не сказал?
Побелевшие руки сжимаются в кулаки.
И лицо такое же – бледное. Даже губы белее полотна.
Но она держится.
В голосе – ни капли истерики. Только лед.
Держится, хоть и вижу, как хочется ей убежать отсюда и разреветься. Босиком, наверное, понеслась по острым камням.
– Чтобы ты закатила истерику и никуда не поехала?
Не прикасаюсь к ее крохотным ладошкам, но даже на расстоянии ощущаю, какие они холодные сейчас.
– Разве у меня есть выбор?
Горько.
Без обвинений, без истерик.
Но, блядь, так горько, что самому будто в глотку пепла запихали! Заесть и перебить хочется.
– Нет, принцесса. У тебя нет выбора.
Кивает. Просто кивает, опустив голову, пряча взгляд под длинными ресницами.
Многое бы отдал, чтобы увидеть сейчас ее глаза. Понять, что там сейчас, внутри. Какая буря? Та, что сметет все вокруг, ломая и круша или та, что сломает саму золотую девочку?
Даже сердце дергается.
Но я не могу поступить иначе.
– Не называй меня так, – сжимает руки еще сильнее. – Прекрати меня так называть!
– Я буду называть тебя, как захочу, – сжимаю челюсти. И мои руки как-то тоже сами непроизвольно сжимаются. – Как мне угодно.
Молчит. Попыталась было дернуть голову вверх, но вместо этого опускает еще ниже.
– Зачем? Зачем ты это делаешь? Зачем вот так?
– Нам просто нужно сюда, София, – все-таки осекаюсь, чуть было, не назвав ее принцессой. – Вторые по значимости балы после тех, что устраивал твой отец. Традиционный бал – маскарад у Грека. У Виталия Ефимова, – поясняю, понимая, что не знает кого называют Греком в наших кругах.
– Ефимов? Я не ему продавала…
– София… Он был главным конкурентом твоего отца. Конечно, он выкупил ваш дом за копейки и не под своим именем. Это для него реванш. Он не мог остаться в стороне и пройти мимо такой возможности.
София
Только качаю головой, пытаясь не всхлипнуть. Не зажать сейчас кулак зубами, вгрызаясь до крови. Конечно, первый конкурент отца не мог оставить все просто так! Упустить возможность вытереть о нас ноги!
Но Санников…
Он не мог не понимать, каким ударом это для меня станет.
Он слишком влиятелен, чтобы ему и правда обязательно было присутствовать на таких мероприятиях! И даже если это нужно ему для дела – вполне мог приехать сюда и без меня!
– На его балах не обязательно быть в маске, София. Если хочешь, – мне на колени падает бархатная полумаска.
– Нет, – встряхиваю головой, даже не прикасаясь к ней. – Я не стану прятать лицо, если ты об этом.
Сама дергаю ручку двери, не дожидаясь галантности от Санникова.
И тут же кружится голова, стоит только сделать шаг из машины.
В груди щемит до боли. До ожогов.
Здесь ничего не изменилось. Ни клочка земли.
Даже воздух здесь совсем другой, особенный. Пахнет по-другому. Домом. Такого воздуха больше нет нигде на свете!
И темнота перед глазами. Черная пелена.
Вижу отсюда, как в окнах ярко освещенной гостиной кружатся в танце пары.
Совсем как всю жизнь… Яркий свет и музыка…
Только вот теперь другие люди ходят по нашему дому. Спят в наших комнатах. Чужой, конкурент сидит теперь в кабинете отца, разгребая бумаги, а в маминой спальне у зеркала чужая жена приводит себя в порядок перед сном в ожидании мужа…
Это не больно.
Это сокрушительно.
Сметает с ног, отравляет зрение.
Грудь сжимает, будто все плиты этого дома сваливаются на меня в один миг. Нечем дышать. Нечем. Ребра будто выламывают изнутри.
– София.
Сама не замечаю, как падаю прямо в объятия Санникова.
– Не надо, – отстраняюсь, до боли в веках закрывая глаза.
Надо привыкать. Надо научится справляться. Даже если это смертельно и невыносимо. Даже если разрывает изнутри.
Глава 41
– Я сама, – говорю глухо, сама поражаюсь тому, что способна издать хоть какой-то звук.
Мир перед глазами вертится, и всю меня просто выкручивает. На физическом уровне. Суставы выворачивает и ломит кости. Как в страшной лихорадке.
Кажется, сейчас просто подогнутся ноги, и я упаду. Провалюсь в темноту.
Даже звуку собственного голоса поражаюсь.
Потому что легкие сжало так, что и вдоха не способна сделать. Разве что издать какой-то хрип или жалкий писк.
Но я должна.
Я должна держаться.
Наверное, только в эту секунду – окончательно, до конца, будто выстрелом перед глазами понимаю, – нет друзей.
Вокруг – враги.
Шакалы, которые только и думали о том, как прибрать к себе кусок отца. И теперь танцуют на осколках нишей жизни. По крайней мере, Виталий Ефимов, вечный конкурент и соперник отца.
Который через подставных лиц приобрел наш дом и тут же закатывает свой ежегодный маскарад.
Но соперничество, конкуренция, – они ведь тоже могут быть с человеческим лицом. Бывает, победитель и проигравший, жмут друг другу руки.
Здесь этого и близко нет, раз, зная обо всех наших немыслимых трудностях, Ефимов не предложил нам помощь, не пришел открыто даже выкупить наш дом за разумную цену. Выкупил его за копейки и пляшет сейчас на руинах нашей беды. Даже траурный срок, хоть бы для приличия, не выдержав.
А Санников привел меня именно за унижением.
За тем, чтобы наблюдать, как это полоснет по мне самым острым, почти убийственным ножом. Наблюдать и наслаждаться этим сокрушающим ударом!
И я не могу.
Пусть у меня ничего не осталось.
Ни положения, ни денег, ни статуса, никакого-то более-менее вырисовывающегося будущего.
Не могу ни ему, ни Ефимову позволить упиваться своим триумфом. Самой сокрушительной победой надо мной, – сломленным духом.
Нет. Я не позволю этому случиться!
Потому что дух – это единственное, что остается, когда у человека больше ничего нет!
И только он, его сила, способны либо вывести тебя из самого глубокого дерьма или сбросить в канаву, как бы высоко ты ни находился!
И это – последнее, за что я буду держаться до самого конца, чего бы мне это ни стоило!
На удивление, моя нога уверенно становится на дорожку.
Даже не покачиваюсь, когда Санников убирает руки, лишая меня поддержки.
Сама поражаюсь, что сумела встать ровно.
Видимо, и он не ждал, – взгляд по-прежнему ледяной, непроницаемый, жестокий и жесткий, но руки все же держит так, будто в любой момент готов меня подхватить.
Но и этого удовольствия я ему не доставлю!
Выпрямляю спину, пусть даже через адскую скручивающую боль. Уверенно ступаю вперед, расправив плечи на максимум.
И, пусть моя походка вовсе не легка, каждый шаг дается мне уверенно.
Даже несмотря на белесые вспышки перед глазами.
Уверенно поднимаю голову, двигаясь вперед. Оставляя Санникова в полушаге позади себя.
– Виталий, – обойдется без улыбки.
С каменным надменным лицом киваю новому хозяину родного дома, по собственной традиции встречающего гостей у самого входа.
Сколько раз я бывала на его закатанных маскарадах!
Сколько раз он целовал мне руку, вот так же встречая!
Но теперь маска приветливости в миг слетает с позеленевшего лица.
На миг Ефимов замирает, начиная моргать так, как будто у него нервный тик.
Правда, совсем ненадолго.
В этом мире умеют справляться с собой. Умеют скрывать все эмоции и держать лицо.
– Софья, – его бровь надменно летит вверх. – Вот уж не думал…
Пожимаю плечами, продолжая двигаться вперед.
Какой смысл что-то ему говорить в ответ?
Да. Он не думал, что я когда-нибудь вновь переступлю порог этого дома.
Что увижу, как он упивается собственным торжеством.
И я не думала.
Но насладиться этим моментом до конца ему не дам.
Все как в дурмане.
Родные стены.
Все такое до боли, до слез мое…
Веселая музыка, смех, шампанское на подносах.
Все вижу, как в дымке, как в мучительном тумане.
И сердце – оно щемит до безумия.
– Софи-ия, – Стас поспевает чуть позже. С опозданием в каких-то пару секунд.
Почти прижимается к спине своей грудью.
– Почему не дождалась, пошла сама?
И снова – лишь пожимаю плечами в ответ, попутно сбрасывая с плеча его тяжелую руку.
Что говорить?
Что ты издеваешься надо мной?
Что я сейчас воочию наблюдаю крах собственной прошлой жизни?
Никогда еще не было так больно, за все это время. Ни разу. А сейчас – будто точный выстрел в сердце.
Пары замирают. Все, как по команде, разворачиваются ко мне.
Улыбки сходят с лиц.
Но лишь на миг.
Для того, чтобы тут же смениться пренебрежительными уничтожительными взглядами.
Нет. Я гораздо лучше думала о людях.
Но на самом деле им не неловко. Вовсе нет.
Они смотрят на меня сейчас без смущения или сочувствия. Те, кто бывали в нашем доме. Кого я знаю с самого детства. Кто называл меня маленькой папиной принцессой и неизменно одаривали комплиментами, когда я стала взрослой.
Нет.
Они смотрят на меня презрительно.
Как на мусор под ногами.
Как будто грязный вшивый бомж появился вдруг на пороге их дома.
И это бьет сильнее самой хлесткой пощечины.
На самом деле я надеялась, что встречу здесь поддержку.
– Мне надо отойти, – шепчет Санников, увлекая меня под локоть до той самой ниши, из которой я, кажется, миллион лет назад наблюдала когда-то за ним, чувствуя, как по всей коже разбегаются обжигающие мурашки.
– Несколько важных слов. Ты справишься сама, София?
Киваю, даже не поворачиваясь к нему. Медленно беру в руки бокал с шампанским, чувствуя, как знакомый вкус разливается по языку.
Папино шампанское. Ему специально делали на заказ. Такое было всегда только в нашем доме.
Ефимов не постеснялся, залез и в наши погреба. И теперь закатывает пир используя все, что принадлежало отцу.
– Софи! – вздрагиваю, когда вижу приближающего ко мне Вову.
Того самого, с которым когда-то, тысячу лет назад сбежала с отцовского бала в клуб Влада Северова. Тогда мы вроде даже встречались…
Он широко улыбается.
Возмужал.
Совсем не похож на того изящного паренька, каким был тогда.
Широкий разворот плеч, держится уверенно, даже на голову, кажется, стал выше. Выглядит совсем как мужчина, зрелый и уверенный.
А все равно ловлю себя на том, что улыбаюсь в ответ на его улыбку.
Будто и правда на миг все слетело. Стерлось из памяти, времени и пространства. Как будто я снова стала той, прежней, и вот сейчас просто болтаю на отцовском приеме с влюбленным в меня парнем, с которым мне так легко!
– Вовка, – улыбаюсь. – Или Владимир? – окидываю статную фигуру.
– Какого хера ты сюда приперлась, Серебрякова? – улыбка сходит с его лица в один момент.
Лицо – жесткое. Он резко выплевывает мне в лицо слова, не позаботясь даже о том, чтобы их никто не слышал.
Наоборот, такое ощущение, что он специально говорит громко. Так, чтобы услышали все вокруг.
– Ты теперь никто. Нищенка. Мусор под ногами. – лупит, чеканя каждое слово.
– Ты здесь не нужна, Софья. Никто из вашего отребья здесь не нужен. Поверь, так думают все. Каждый из тех. кто здесь есть. Я просто взял на себя неприятную роль высказать тебе всеобщее мнение. И оно таково – убирайся. И больше не появляйся среди нас. Никогда.
Только теперь понимаю, – музыка давно стихла. Все головы развернуты к нам.
Тишина просто звенит.
Что я должна ответить?
Опустить бокал и просто выйти отсюда. Уйти.
Надеясь лишь, что не упаду по дороге.
Молча. С максимально поднятой головой.
– София, – мою руку перехватывает рука Санникова.
Не видела его фигуры среди остальных, но он оказывается рядом тут же
Владимир изумленно вскидывает голову на Стаса. Видимо, не ожидал, что я со спутником. Думал, я сама пришла сюда? Ради чего? Пытаться вернуться в прежний мир? Выпрашивать помощи?
– Стас Михайлович, – Владимир кивает, наклоняя голову ниже, чем для привычного приветствия. – Рад вас видеть, очень, очень рад! Знаю, вы редко посещаете такие мероприятия. Но у меня к вам крайне важное дело. Уже месяц записываюсь к вам на прием. Очень важный проект. Безумно перспективный! Вопрос жизни и смерти!
– На колени, – жестко чеканит Санников.
Его ледяной голос эхом разносится по залу, в котором все так же неотрывно продолжают смотреть только на нас.
– Что, простите? – Владимир криво усмехается, дернувшись лицом.
– Ты оскорбил мою спутницу.
– Стас Михайлович? Простите, я не знал, что Софья с вами. Простите. Конечно, я приношу вам свои извинения.
Он лепечет сбивчиво, бледнея, а мне просто становится омерзительно.
– При чем здесь я? – Санников сжимает мою руку.
– Ты оскорбил девушку. Сейчас ты встанешь перед ней на колени и попросишь прощения. Обычно я дважды не повторяю. Но, смотрю, ты с первого раза не понимаешь.
Все замирают. Даже я. Кажется, в огромном зале слышится каждый удар сердца.
Все, что происходит, напоминает мне отвратительный фарс. Полнейший бред.
Конечно, сейчас к нам выбежит Ефимов, и это недоразумение сгладят. Вовка извинится передо мной, искривив лицо, а я больше никогда не увижусь ни с кем из этих людей.
Все рассеется в каких-то шутках, зальется под бокал бренди и просто останется висеть в воздухе легким флером неловкости, о котором скоро все постараются забыть.
Только вот даже таких слов – оглушительных, резких, я от Санникова не ожидала.
Даже на уровне уничижительной шутки.
Но никто не подходит к нам, чтобы замять эту неловкость. Хозяин приема вовсе не спешит, а ведь это – его прямая обязанность.
Наоборот, стоит со всеми в стороне, наблюдая с каменным непроницаемым лицом.
Все молчат. Все выжидательно смотрят… На… Именно Вовку!
И тут происходит немыслимое!
Искривившись в лице, он опускается передо мной на колени.
– Прошу прощения, Софья за то, что оскорбил вас, – на весь зал проносится сдавленный голос Вовы. – Я… Я просто не подумал и готов…
– Ты не готов, – чеканит ледяным голосом Санников. – Но искупать все равно придется. Фирмы и бизнеса у тебя больше нет, Киреев. И больше не появляйся на приемах в приличных домах. Таких, как ты в них принимать не должны.
Все отводят глаза. Как будто, так и надо. Как будто то, что сейчас происходит не вопиюще!
– Пойдем, София, – Санников мягко, но цепко берет меня за локоть. – Свои вопросы я уже закрыл. Больше здесь нам делать нечего.
Даже не спорю. Слова произнести не могу. Просто позволяю Санникову меня увлечь за собой. – Станислав Михайлович, – на выходе нас все же перехватывает отмеривший наконец Ефимов.
Бледный, как привидение.
– Я же могу рассчитывать на то, что это недоразумение не повлияет на наши с вами…
– Думай, кого принимаешь в своем доме, Виталий, – бросает Санников, выходя и даже не продолжая разговор.
Как в дурмане, я следую за ним по родному саду со светящимися шарами.
И понять не могу, – что же он за человек?
Какой силой, какой властью на самом деле обладает, если смог позволить себе такое?!
Даже отец не мог запретить ему посещать наши приемы, хоть видеть его на них не хотел! И вот теперь Ефимов чуть ли перед ним не извиняется! И это после того, что он устроил! Как же так? Кто он, человек, который волей судьбы сейчас идет рядом со мной?
Молча сажусь в машину.
Стас тоже молчит.
Отпускает мою руку, будто и вовсе обо мне забыл, будто и не случилось ничего.
Смотрит в окно, и я тоже отворачиваюсь.
– София, – галантно подает мне руку, когда мы возвращаемся к его дому.
И я почему-то на этот раз подаю ему свою.
Хотела бы одернуть, но на эти баталии во мне просто не осталось сил после этого ужасного вечера.
Мы медленно, совсем неторопливо идем по его саду. А я чувствую себя просто сдувшимся воздушным шариком, который Санников просто тащит, волочит за собой.
И рада этой передышке. Паре мгновений, в которых я могу просто вдохнуть ароматный воздух.
Глава 42
– Софи-ия, – дверь дома захлопывается.
Санников вдруг толкает меня к ней, прижимает, наваливается всем телом.
Только сейчас замечаю, как он безумно возбужден.
Как лихорадочно светятся его глаза. Голодно. Дико. Отравляюще. Будто током прошибает.
Резко дергает чашку платья на бюсте, разрывая плотную ткань.
Пятерней сжимает тут же выскочившуюся грудь.
Жадно. Безжалостно. С одурением какие-то просто сжимает ее, набрасываясь голодным ртом на чувствительный сосок.
Его вторая рука уже резко подымается по бедру. Шов платья рвется с оглушительным треском.
– Софи-ия, – резким движением отбрасывает рваную тряпку, что осталась от платья.
Кружево трусиков рвется одним движением. С рычанием Санников отбрасывает его туда же, куда улетело и платье.
Резко дергает меня вперед, на себя. Забрасывает ноги на свои спину.
Миг, – и я полностью обнажена. Распахнута. Распластана. Вжата в его тело. Распята.
В нежные складочки болезненно врезается ткань его брюк. Вспышкой, которая оглушает, простреливает прямо от них по позвоночнику, заливая краской лицо, заставляя задохнуться в этом простреливающем меня насквозь, до кончиков пальцев, по всему телу, жару.
Огромный мощный член дергается, впечатываюсь в меня, распахнутую, еще сильнее. Жадно.
Подымаю глаза, встречаясь в его диким, совершенно черным взглядом.
– София, – сжимает пальцами мой сосок.
Дергает бедрами, почти насаживаясь на меня, впечатываюсь еще сильнее.
И глаза эти. Одуряющие. Бешеные. Почти черные.
А в них такое безумие, что, кажется, он себя совсем не контролирует.
Сейчас возьмет. Один рывком. Жестко. Жадно.
По лицу понимаю, Санников будто обезумел.
Сжатые челюсти, искаженное, будто судорогой лицо.
Жадные руки, мнущие мое тело.
Дергающий, пульсирующий сквозь ткань брюк его вздыбленный огромный член, что буквально размазал все мои складки внизу.
По всему телу, внутри, проходит судорожный спазм, когда Санников трется об меня там, внизу.
Сейчас он внушает мне просто панический ужас.
Кажется, дикарем. Диким животным. Который сейчас, вот с глазами этими дикими, с первобытным рычанием просто наброситься и возьмет меня. Раздавит. Размажет.
Что я могу? Да и вправе ли я сопротивляться?
Я заключила договор. Я должна.
Но…
Это мучительно – знать, что первый раз – так грубо, так резко. Хотя. Разве не сама я виновата?
– Стас… – пытаюсь вывернуться.
Надо, сказать.
Надо сказать, что он у меня первый. Что это впервые.
Хотя – разве его это остановит? Я видела, на что он способен. Санников способен перейти любую грань, для него их просто не существует!
– Стас… – все же пробую достучаться, но в ответ получаю только глухое рычание.
Дергает мои бедра на себя еще сильнее. Впечатывает на максимум.
Глаза закатываются, все тело дергается, когда он снова обрушивается на меня своими губами.
Не целует, – терзает, впиваясь в грудь, жадно сжимая шею, скользя по ней пальцами, оставляя тяжелые отметины своих следов там, где проводит дорожки руками.
– Твою мать, Стас, отпусти! – сама не понимаю, как моя рука взлетает вверх, ударяя по его лицо оглушительно звонкой пощечиной. – Отпусти!
Дергает головой, будто не понимая, что произошло.
Впивается взглядом, нависая прямо над моим лицом.
Вся сжимаюсь, – эти глаза действительно страшные. Но выдыхаю, – пелена безумной похоти проходит. Они начинают становиться осмысленными.
– Отпустить? – рычание в голосе, во всем лице ярость. – Отпустить тебя, София?
Еще выше подбрасывает мои ноги на себя. Еще сильнее впечатывается своим членом между распахнутых ног.
– Отпустить? – рычит с яростью, с похотью безумной, звериной в голосе.
Сжимает мою грудь еще сильнее, сосок просто сдавливает пальцами, и я запрокидываю голову, чувствуя, как по всему телу начинает проноситься безумная волна судорог.
Меня никто так не касался.
Болезненно, но невообразимо остро. Простреливает насквозь, каждая новая судорога по телу заставляет содрогаться, хрипеть, биться в его руках, под взглядом глаз этих бешеных. Будто яд, – и безумно хочется еще больше, еще сильнее. Санников отравляет, наполняет все мое тело ощущениями, которых никогда не представляла, но…
Боже, как же он немыслимо жесток!
– Какого хера я должен отпускать то, что принадлежит мне? – обхватывает, как тисками, мой подбородок, заставляет посмотреть ему в глаза.
А меня до сих пор пронзают судорожные спазмы и тело дергается под ним, пока он еще сильнее размазывает пальцами мой сосок, ударяет бедрами, почти врезаясь в меня своим огромным жадным членом.
– Ты привык, что все падают перед тобой на колени, да, Санников, – хриплю, задыхаясь, вонзаясь ногтями в его спину. – Привык, что всегда все по-твоему?
– Да, Софи-ия, – с нажимом проводит по моим губам. Сдавливает. Сминает пальцами губы.
– Да, я привык. Я могу поставить на колени. И если бы захотел, то на колени там, в том зале, встала бы ты. И при всех отсосала бы мне минет. Потому что все имеет свою цену, София. И я эту цену за тебя заплатил.
– Подонок, – ударяю со всей силы по его ненавистному лицу. – Ты просто подонок, Санников!
Его ничего не остановит.
Понимаю это, глядя в совсем ставшие черными глаза. На сжавшиеся челюсти. На ноздри, что раздуваются от ярости и похоти.
Зачем? Зачем я раздразнила зверя? Надо было просто потерпеть…
– Иди, – вдруг резко отпускает меня на пол.
Так, что я шатаюсь, теряю равновесие и вынуждена уцепиться за его рубашку.
– Иди, София – цедит сквозь сжатые зубы, резко ударяет по двери кулаком рядом с моим лицом.
И я не иду. Я бегу. Несусь по коридору, вынырнув из-под его огромного тела.
Глядя на то, как тяжело Санников облокачивается о дверь, тяжело, хрипло дыша.
Просто несусь по коридору, пока не влетаю в своею комнату, с грохотом захлопнув дверь.
Лихорадочно стаскиваю все, что могу найти и перетащить. Стулья, тумбочки, тяжелые кресла. Присовываю их к двери.
Тяжело падаю на постель, так и не в силах отдышаться.
Я знаю, что мы заключили договор. Знаю.
Но сейчас он в такой ярости, что мне просто безумно страшно.
Кажется, если сейчас ворвется, то просто разорвет. На части.
Сейчас надо просто спрятаться. Об остальном я буду думать позже.
