Текст книги "Хозяйка маленького счастья, или Любимая для охотника (СИ)"

Автор книги: Кира Рамис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 37

Дверь в комнату Карины была приоткрыта. Марина, сделав глубокий вдох, переступила порог. Карина сидела на сундуке, перебирая свои нехитрые пожитки, и ее взгляд, встретивший золовку, был острым и недружелюбным.

– Чего тебе? – бросила она, откладывая в сторону сверток. – Если явилась насчет приданого, то сразу предупреждаю: не надейся. У меня своих забот хватает.

– Нет, по другому вопросу, – тихо, но твердо начала Марина, останавливаясь посреди комнаты. – Карина, выслушай, и прошу, не злись с порога. Но нам необходимо решить вопрос с наследством.

Карина медленно поднялась, ее поза выражала готовность к бою.

– С каким еще наследством? – ее голос зазвенел. – Я законная жена Виктора. А значит, всё имущество переходит ко мне. Всё.

– Карина, но мы его родная кровь, – не отступала Марина, чувствуя, как подкатывает ком к горлу. – Скажи честно, ты собираешься жить в этом доме? Ухаживать за огородом, ходить в поле? Ты сама говорила, что хочешь к родителям уехать. Зачем тебе земля в этой глуши? – Она сделала шаг вперед. – Если я пойду в суд, то смогу отсудить законную долю и для себя, и для детей.

– Вот как заговорила! – Карина фыркнула, но в ее глазах мелькнула тень беспокойства. – А где же твои мольбы: «Карина, не отдавай меня за старика»? Свадьбы-то еще не было. Я могу в любой момент расторгнуть договор.

– Вряд ли, – холодно парировала Марина. – Вся деревня была в свидетелях, и у старосты есть подтверждение. Давай не будем пугать друг друга пустыми угрозами. Я предлагаю тебе другой вариант. Мы с Егором выкупаем твою долю наследства.

Карина замерла. В ее голове молниеносно закрутились расчеты. Этот старый, покосившийся дом будет продаваться годами. А возиться с полем… сама мысль была противна. И тут ее осенило. Зачем возвращаться к родителям с такими большими деньгами, когда можно прикупить домик в городе и через сваху найти себе настоящего, состоятельного жениха, а не деревенского простака?

– Двадцать серебряных, – отчеканила она, подняв подбородок. – За мою долю дома и поля.

– Да ты с ума сошла, Карина! – не удержалась Марина, и ее возмущение было искренним. – Откуда ты такую сумму взяла? Весь этот дом с землей от силы двадцать стоит, а ты столько требуешь за четвертую часть! Нет, пусть всё пропадает! Уж как-нибудь проживем и без этого!

– Марина, это ты сама предложила выкуп, – ядовито улыбнулась Карина. – А твой охотник, я погляжу, жених завидный. Ради тебя он нужную сумму найдет.

– Может, и завидный, но не дурак же! – у Марины просто не хватало слов, чтобы описать всю наглость невестки. – Я могу предложить пять серебряных. И ни монетой больше.

– Да это же… возмутительно! – всплеснула руками Карина, разыгрывая обиду. – Я бедная вдова, а ты через пару дней станешь женой, в доме у охотника заживешь, будешь, как сыр в масле кататься!

– Может, и буду, – спокойно ответила Марина. – Но со мной двое детей. Их тоже кормить, поить, одевать надо. И какое-никакое имущество за ними должно числиться. Я свою долю сразу перепишу на Алю и Сеню.

– Десять, – после паузы, сдавленно произнесла Карина, начиная торг.

После недолгих, но жарких препирательств они, наконец, сошлись на шести серебряных.

Марина не стала посвящать Егора в детали этой неприятной сделки, но для оформления документов им пришлось идти к старосте. Тот как раз разбирал свежую почту, и в его руках оказалось официальное уведомление о записи в городских учётных книгах.

– Как же вы… почему сразу не сказали? – с искренним возмущением в голосе спросил мужчина, смотря то на одну, то на другую женщину семьи Соколовых.

Если Марина слушала его слова, чувствуя грусть, то Карина и вовсе не выразила ни капли печали. Вместо этого, едва староста открыл рот, чтобы продолжить возмущаться, она обрушила на него настоящий шквал прагматичных доводов.

– Батюшка, я вас умоляю, не сейчас! – ее голос стал тихим, но настойчивым, будто она делилась страшной тайной. – Вы только подумайте: объявим мы сейчас траур – и все, конец свадьбе. Мы опозорим девушку на всю округу, лишим ее последнего шанса. А этот охотник – человек суровый, он может и передумать, раз такие несчастья на нас обрушились. Вы же знаете, как суеверны люди. И что тогда? Я вдова с двумя детьми на руках и незамужней золовкой в придачу? Это же погибель! Сколько времени протянет семья из трёх женщин и мальчика? Выкуп-то придётся вернуть охотнику. Год, два? Разве не было похожих ситуаций? Вон, вдову Комарову с тремя маленькими детьми всей деревней поддерживаем, даже я раз в месяц им яйца ношу.

Марина с удивлением посмотрела на невестку, об этом она не знала.

Карина сделала паузу, давая старосте проникнуться, а затем перешла в наступление, глядя на него в упор:

– А если все пройдет тихо и благопристойно, Марина будет пристроена. И я смогу спокойно, без лишней суеты, заняться… всем положенным. Неужели вы хотите устроить в деревне скандал и лишить семью последней надежды на благополучную жизнь? Дайте нам эти несколько дней! Ради памяти самого Виктора, который не хотел бы, чтобы из-за него рушились судьбы несчастных детей.

Она играла на его желании сохранить порядок и избежать пересудов, намекая на возможный скандал, который затронет и на его, старосты, репутацию. Холодный, неумолимый расчет Карины возымел действие. Староста, видя ее непоколебимую решимость и не находя контраргументов против железной логики, сокрушённо вздохнул и махнул рукой.

Два серебряных незаметно перекочевали в руку старосты, к ним прибавилась большая корзина вкусных сладостей, испечённых Мариной, два десятка яиц, две курицы-несушки и пучок свежего салата с огорода. Документы были подписаны.

Выйдя из дома старосты, женщины испытывали совершенно разные чувства. На душе у Марины лежала тяжёлая грусть и отвращение от того, с какой легкостью решаются судьбы и закрываются глаза на правду. Карина же, напротив, будто сбросила с плеч многопудовую гирю. Ее сердце, свободное от печали и угрызений совести, пело от освобождения. Каждый вдох был для нее полон сладкого, почти осязаемого запаха грядущей свободы и новых возможностей. Она шла, едва касаясь земли, и в ее глазах плескалось торжество удачливой авантюристки, блестяще завершившей свою рискованную игру. План ее удался. Теперь она могла уехать, но… ей стало любопытно. Хотелось своими глазами увидеть дом охотника, где будет проходить свадьба. Удостовериться, что она не продешевила, сплавив золовку, землю и дом. Да и тратиться на постой в городской гостинице ей не хотелось. Гораздо разумнее было пожить здесь еще немного, сытно питаться и получать свою долю с продажи сладостей.

– Куры! – резко обернулась она к Марине, словно вспомнив о чем-то важном. – Их я заберу с собой! Но как? В авоське их не увезешь, не то количество.

– А ты их продай здесь, в деревне, – спокойно предложила Марина, не претендуя на птицу. – Как устроишься на новом месте, других заведёшь.

– Точно! – лицо Карины озарила догадка. – Пройдусь вечером, предложу соседкам. Скажу, что хочу завести более благородных несушек. Они поверят. Место здесь хорошее, куры несутся исправно. Новым хозяевам удача достанется.

Глава 38

Если Егор и отказался от шумного пира, то саму церемонию он, вопреки ожиданиям, превратил в немое, но красноречивое признание. Каждой деталью он словно говорил о своих чувствах громче любых застольных тостов.

Утро свадебного дня началось с трепетного волнения, что звенело в воздухе гуще птичьих трелей. Марина, с рассветом поднявшись, с замиранием сердца принялась готовиться. Поездка в город накануне стала ее маленькой победой. Карина, к удивлению, согласилась легко, алчная невестка не горела желанием выставлять золовку перед всем честным народом в заношенном платье. Да и ей самой был не чужд предлог блеснуть в городе, навестив сваху.

– На какие, интересно, средства наряды прикупишь? – с притворным участием осведомилась Карина, заранее ограждая свой кошелек от посягательств. – Из выручки за сладости?

– Егор дал денег на платье, – с легким сердцем солгала Марина, решив в втайне потратить часть тех самых серебряных, что копила на выкуп. На сей раз она настояла на том, чтобы взять с собой Алю и Сеню – нельзя было, чтобы в такой день они остались в стороне.

– Повезло тебе с женихом, – с кислой миной протянула Карина. – Меня благодарить должна.

До города добрались на попутной телеге. Карина оставила семью возле какой-то лавки старьёвщика и, пообещав через несколько часов за ними вернуться, быстрым шагом удалилась в сторону центра города.

– Ага, конечно, на свадьбу наряжаться у старьёвщика, – с грустной усмешкой проворчала Марина, крепче сжала детские ладони и повела их по оживлённой улице. Ее взгляд упал на большую, светлую витрину магазина готового платья. Решительно толкнув тяжелую дверь, она вошла под мелодичный перезвон колокольчика.

Примерно через час они вышли оттуда преображённые. Дети, сияя, прижимали к груди свертки с новой, добротной одеждой, Марина же держала самую драгоценную ношу – тщательно завёрнутое свадебное платье, отрез нежного газа для фаты, ленты и даже скромная, но нарядную обувь для всех троих.

Пообедав в уютной, пахнущей сдобой столовой, они вернулись к условленному месту. Ожидание затянулось еще на полчаса, Карина задерживалась. Но вот она появилась – с сияющим, самодовольным лицом, с картонными коробками в руках. Закупив в ближайшей лавке продукты, они нашли попутку и отправились в деревню.

А на следующее утро, когда Марина предстала перед Кариной в полном убранстве, в сердце невестки кольнула черная, едкая зависть. Золовка выглядела превосходно. Платье, простое по крою, было сшито из гладкого фая, цвета весеннего неба, и отделано тонкой серебряной тесьмой, что поблескивала при каждом движении, словно роса на траве. В ее белоснежных волосах, уложенных в сложную косу, были вплетены шелковые ленты того же оттенка, развевающиеся при ходьбе подобно легким струям. Это был наряд небогатый, но исполненный такого изящества и вкуса, что затмевал любую деревенскую вычурность.

«Вот как он ее любит, – горестно подумала Карина. – Не пожалел денег, чтобы она чувствовала себя княжной, а не служанкой».

А Марина в это время пыталась справиться с подкашивающимися ногами и стаей трепетных бабочек в животе. Свадебная лихорадка охватила ее с ног до головы. Пальцы плохо слушались, когда она поправляла складки платья, дыхание срывалось, а в ушах стоял навязчивый звон. Она ловила себя на мысли, что бессознательно повторяет имя Егора, как мантру, пытаясь этим простым словом унять дрожь и прогнать прочь тень сомнений. Все ли будет как надо? Оценит ли он ее старания? Стоя на пороге новой жизни, она чувствовала себя одновременно и самой счастливой, и самой беззащитной девушкой на свете.

Дверь в детскую распахнулась с таким грохотом, будто за ней скрывался целый выводок щенков. На пороге замерли Аля и Сеня, и на мгновение на кухне воцарилась тишина, полная благоговейного удивления.

– Мариночка! – первым выдохнул Сеня, его глаза, круглые от изумления, казалось, поглощали всю невесту целиком. Он застыл в своих новых штанах и рубахе, робко потрогал накрахмаленный воротник, будто проверяя, настоящий ли он. – Ты… ты как царица из сказки! Прямо как та, с картинки в старой книге!

Аля подошла ближе, ее новое платьице цвета спелой вишни трепетало вокруг тонких ног. Она, не в силах сдержать восторг, осторожно, кончиками пальцев дотронулась до шелковой ленты, вплетенной в косу Марины.

– А я и не знала, что бывают такие платья, – прошептала девочка, заглядывая сестре в лицо. – Волосы у тебя, как жемчуг… – В ее глазах стояли слезы счастья, смешанные с детским обожанием.

Сеня, оправившись от первого потрясения, вдруг расхрабрился и сделал пируэт, неуклюже подражая танцорам, которых видел разве что на сельских праздниках.

– Смотри, а я теперь как настоящий купеческий сын! – закричал он, топая новыми, еще не разношенными сапожками. – Мне даже карман на жилетке пришили! Самый настоящий!

Они кружились вокруг невесты, переодетые в праздничные наряды скромные деревенские дети, и их восторг был таким искренним и заразительным, что у Марины навернулись слезы.

И тут с дороги донесся четкий, ритмичный стук копыт. На улице, словно по мановению волшебной палочки, воцарилась тишина, нарушаемая лишь шепотком, что бежал по деревне: «Едет! Жених-то едет!»

Из-за поворота, не спеша, выплыла нарядная тройка. Но все взгляды устремились не на экипаж, а на того, кто правил лошадьми. Егор соскочил на землю с грацией хищника. На нем не было парчи и золотых позументов, но его одежда кричала о достатке громче любого богатого убора.

Темно-серый кафтан из тончайшего, но невероятно плотного сукна, сшитый без единой лишней складки, сидел на его широких плечах безупречно. Рубаха была не вышитой, но из ослепительно-белого, дорогого полотна. Сапоги, хоть и без узоров, были сшиты из кожи и отполированы до зеркального блеска. Ни одной брошки, ни кольца – только широкий кожаный ремень с простой, но массивной серебряной пряжкой. Егор был воплощением сдержанной, не нуждающейся в доказательствах силы.

Он не оглядывался по сторонам, но каждый его шаг по направлению к дому Соколовых сопровождался десятками глаз. Женщины, высыпавшие на улицу, замирали, провожая его восхищенными, жадными взглядами, в которых читалось и признание, и тайная зависть.

«Вот это жених… Глянь-ка, суконце-то какое, заморское, поди…»

«И не городит ничего, весь в себе… Сила-то какая, молчаливая…»

«Вот повезло Соколовой-то, от бедности да в такой достаток…»

Егор шел, не замечая этого шепота, весь сосредоточенный на цели. Его взгляд, прямой и ясный, был прикован к дому, где его ждала невеста.

И вот она. Марина стояла на пороге, залитая утренним солнцем, и на мгновение Егору показалось, что он увидел не земную девушку, а саму весну, воплотившуюся в нежном девичьем теле. Вся ее стройная фигура в голубом, как небо после дождя, платье, казалась хрустальной, нерукотворной. Белоснежные волосы, увенчанные шелковыми лентами, сияли ослепительно, а большие глаза, полные трепета и доверия, смотрели прямо в его душу.

Охотник замер, и время остановилось. В его обычно непроницаемом, холодном взгляде вспыхнул такой огонь безмерного обожания и гордости, что Марина почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки. Он медленно, словно боясь спугнуть видение, подошел к невесте, и его низкий голос прозвучал тихо, но с той несокрушимой твердостью, что преодолевает любые преграды.

– Ты… словно утренний свет в моем темном лесу, – выдохнул он, и каждое слово было сдавленным, выстраданным признанием. Его пальцы, шершавые и сильные, с невероятной бережностью обняли ее талию. – Я жизнь свою положу, чтобы этот свет никогда не померк.

Егор наклонился, и его губы на миг коснулись ее лба в почтительном поцелуе. А затем, не дожидаясь ответа, легко, будто невеста и впрямь была соткана из света, поднял ее на руки. Марина инстинктивно обвила шею Егора, чувствуя, как бьется его сердце – ровно, гулко и властно.

И он пошел. Не спеша, обнося ее вокруг родного порога, совершая древний обряд, который отныне означал лишь одно: он забирает ее из прошлого, чтобы навеки стать ее настоящим и будущим. И для всех, кто видел, как этот суровый исполин несет свою хрупкую ношу с благоговейной осторожностью, было ясно: это не просто обычай. Это – клятва, данная не богам и не людям, а только ей одной.

Глава 39

Последние огни праздника догорали в высоких окнах добротного кирпичного дома, стоящего на опушке под надёжной защитой частокола. Марина, стоя на пороге, всё ещё ощущала тепло этого дня. Дня, который, вопреки скромным обещаниям Егора, стал для неё лучшим днём в новом мире.

Егор, вопреки своим угрюмым словам, устроил для Марины праздник. Дом, крепкий и основательный, с четырьмя светлыми комнатами, кухней и кладовой, наполнился гомоном. Жених позвал и соседей из деревни, и что стало для Марины самым трепетным сюрпризом, из города прибыла его семья. Матушка с лучистыми, влажными от счастья глазами, степенный отец, шумная ватага братьев и сестер с открытыми, добрыми лицами – ни тени той мрачной надменности, о которой шептались в деревне.

Девичье сердце сжалось от умиления, когда жених с невестой, поклонившись, приняли от отца Егора обряд – красную шелковую ленту, которую мужчина умелыми руками завязал на их поясах восьмеркой, знаком вечного союза. Шелк, теплый от его ладоней, словно навсегда связал их судьбы.

За длинным столом, ломившимся от яств, царило веселье. Звенели чаши, рвалась от души гармонь, летели в тёмное небо песни. И в тишине короткой беседы со свекровью рассыпался в прах последний призрак сомнений. Оказалось, живут они в большом городском доме, в достатке, а Егорушка… Егорушка с детства грезил тишиной леса и свободой. Мечтал – и осуществил, отстроившись здесь, на довольствии у городского правителя. Не изгой, не бедняк, а человек, нашедший себя. Как же кривда, подумала Марина, цепко впивается в уши, искажая правду до неузнаваемости!

Лишь одна тень скользнула по светлому свадебному полотну – Карина. Она, томясь любопытством, хотела непременно обойти все комнаты, но Егор, твердый и непреклонный, впустил лишь родных. Карина фыркнула и, уходя, бросила Марине с порога:

– Завтра я уеду. Меня больше ничего тут не держит. Все оформлено.

Марина, переполненная тихой радостью этого дня, нашла в себе лишь светлые слова:

– Хорошо. Прощай. И будь счастлива.

Карина на миг замерла, удивленно глянула на Марину – на эту девушку в скромном, но красивом платье, – кивнула и растворилась в сумерках.

Когда разъехались гости и, благословив, отбыли в город родители, в доме воцарилась глубокая, звенящая тишина. Марина с Алей собрали посуду в большой таз, отложив мытье на утро. И в этой тишине Марину вдруг охватило сладкое, щемящее волнение. Первая брачная ночь… Первая в обоих мирах.

Уложив младших в одной из трех спален, Егор тихо взял жену за руку.

– Пойдем, – сказал он, и голос его звучал как-то по-новому, низко и тепло. – Покажу тебе одно созвездие.

Он вывел Марину во двор, помог подняться по лестнице на чердак, а оттуда на крышу, откуда открывался вид на деревню и красиво текущую реку. И Марина вскрикнула от восторга, забыв все на свете.

Небо. Оно было не просто черным. Оно было живым, бархатным и бездонным, будто вытканным из самой темноты. И на этом бархате горели, искрились, переливались мириады звезд – таких ярких, таких близких, что, казалось, протяни руку, и пальцы ощутят их ледяной, колющий жар. Млечный Путь раскинулся через весь свод ослепительной, призрачно сияющей рекой, заливавшей мир таинственным серебристым светом. Это было захватывающее дух зрелище, чистое и величественное, от которого щемило сердце и хотелось плакать от необъяснимого счастья.

Егор помог жене сесть, опустился рядом, наклонил голову к Марине, его теплое дыхание касалось ее виска. Марина нежилась в крепких объятьях, прижимаясь к широкой груди, губы Егора коснулись маленького уха в нежном, едва уловимом движении.

– Видишь ту, самую яркую? – прошептал он, вытянув руку и указывая на небо; от его шепота по коже пробежали мурашки. – Это твоя звезда. Зажглась сегодня.

Марина медленно повернула голову. Их взгляды встретились. В серебряном свете звезд его глаза были темными, как лесная глушь, но в их глубине плясали те самые искры, что горели над ними. В ее – отражалось целое небо, широкое и ясное. Она видела в его взгляде восхищение, бережность и ту жажду, от которой у нее перехватило дыхание. Их губы, приоткрытые от волнения, были так близко, что она чувствовала его теплое, пряное дыхание.

Мир сузился до этого взгляда, до пространства между их лицами. Они ласкали друг друга мыслями, читали в глазах целые истории обещаний и трепетного ожидания. Он медленно, будто боясь спугнуть, приблизил лицо. Его рука мягко скользнула по ее щеке, большие пальцы коснулись уголков ее губ.

И тогда их губы встретились.

Это был не поцелуй. Это было прикосновение, легкое, как дуновение ветерка с того самого звездного поля. Соприкосновение двух теплых, мягких очертаний, робкое и невероятно интимное. Он позволил себе роскошь медлительности: его губы мягко исследовали контур ее губ, скользили, прикасались, словно читая по ним тайную надпись. И она ответила ему – так же нежно, так же трепетно, позволив губам слиться в едва уловимом, сладком движении. В воздухе запахло хвоей, ночным цветком и чем-то бесконечно желанным. Это был поцелуй-обещание. Поцелуй-начало, от которого кружилась голова и все внутри замирало в сладком, возбуждающем трепете.

Поцелуй сам собой перешёл в неспешные, едва уловимые прикосновения, а затем и в лёгкую, счастливую паузу. Их лбы остались прижатыми друг к другу. В глазах Егора пылали уже не искры, а целый пожар.

– Моя жена, – выдохнул он, и это звучало как самая страстная клятва под их безмолвным, сияющим небосводом.