Текст книги "Порядочный хаосит (СИ)"

Автор книги: Киная Форми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Знаете ли вы, Ройт, что изменение живого посредством воплощающей эссенции – дело, отвратительное для Хаоса. Вам это было известно, Ройт? – медленно произнёс Верховный Старший.

– Этого нет в Максимах!

Конечно, я знал это. Ликс прикончил меня. Именно это было самым тяжким и непростительным. Изменение живого с помощью эссенции порядка – действие, которое ни разу не обходилось без наказания, будь преступник хоть трижды Алый. Штилева собака! На мой взгляд, моя революционная деятельность, направленная против безраздельного господства Хаоса была в разы важнее какой-то псины. Но эти фанатики…

– Это есть в сердце любого, кто принял Хаос, Ройт. Вы уничтожили хаотическую, живую волю собаки с помощью эссенции Порядка. Это обвинение не может быть отклонено. Согласно закону и совести Ройт, сын Вилириана приговаривается к изгнанию из священного города Ван-Елдэр и владений Гегемонии Хаоса, на пять полных лет с сохранением статуса, полученного при рождении. Приговор суда вступает в силу немедленно.

Не может быть… Я посмотрел на Верховного Старшего, отца, дядю, тётю, мелкого предателя-брата, учителя, родных и знакомых…

– Штиль! Да вы смеетесь что ли, это же не…

Договорить мне не дали. Зрение померкло, и я почувствовал, что моё тело словно бы взрывается изнутри.

***

Вилириан смотрел на пустое место, где только что стоял его сын. Шоннур, Верховный Старший, положил ему руку на плечо.

– Всё рассчитано, Виль. Сейчас он уже должен быть в пустыне Юклан-нар, в трёх километрах пути от форта Хытыр-Кымылан. Там живёт мой старый друг, которому я ещё вчера послал сообщение пирографом. Твоего сына сегодня же вечером доставит в форт разъезд, и ближайшие два года он проведёт, отдавая долг жизни в пустынных войсках. Это пойдёт ему на пользу. Ройт славный парень, ему просто не хватает опыта.

– Я знаю, – ответил Вилириан. – Каждый порядочный хаосит должен бросить вызов сложившемуся порядку вещей. Дело не в этом… Что ты видишь на камне?

Шоннур подошёл поближе и прищурился.

Там был медленно тускнеющий, но всё ещё отчётливый рисунок: сложное переплетение алых линий – знак Хаоса.

4. Пустошь

Где-то в пустошах, наверное

Я катался по земле, сбивая огонь с горящей одежды. Лицо, волосы, кожа рук – всё было опалено. Потушив пламя, во всё ещё тлеющей мантии, я вскочил с земли, вдохнул – и в мои обожжённые лёгкие ворвался холодный воздух. Я закашлялся, протирая глаза.

Перед глазами все плыло. Что это такое было? После фразы Шоннура меня словно ударило сорвавшейся с неба звездой: вспышка и тут же полная слепота, хорошо, что временная.

Я снова согнулся в приступе кашля. Нащупал в кармане ветровки горячую фляжку, которая болезненно упиралась мне в ребра. Запасливая Мира сунула ее мне перед началом слушания, а я даже удосужился не глянуть, что там. Я принюхался, но не смог уловить запах: вроде – не алкоголь.

Настой на травах, сладкий. Я мысленно поблагодарил Миру и сделал пару глотков. Так-то лучше. Я огляделся – для начала было бы неплохо понять, где я.

Я стоял на каком-то камне – скале, в паре метров от меня догорал высохший лишайник – очевидно, последствия моего появления здесь. Голова внезапно закружилась, и я снова сел на камень.

Надо было привести в порядок себя, и поскорее.

Я сделал несколько ритмичных вдохов и выдохов, закрыв глаза.

«…на пять лет с сохранением статуса, полученного при рождении. Приговор вступает в силу немедленно», – вспомнил я последнюю фразу Шоннура.

Мной прожгли пространство. Перенесли, забросив ветра знают куда. Я изгнанник. На пять лет.

Вдох, выдох. Меня колотила странная дрожь: как если бы все частицы моего тела немного сместились друг относительно друга, и теперь пытались вернуться на свои места. Я выпрямился, положил руки на колени и спокойно ждал, не открывая глаз, когда моё тело придёт в порядок. Меня никогда раньше не переносили – но я знал о таких способностях некоторых Алых. Значит, вот как оно ощущается!

Я начал построение сферы спокойствия. В ямке между ключицами – основа здоровья, в животе – основа действия, в груди – основа самого себя. С медленным вдохом я сплетал три основы, с выдохом – расширял сферу. Скоро она накрыла меня, как купол, и дрожь начала медленно отступать. Я почувствовал знакомое тепло, расходящееся из сердца.

Алый, практикующий методы Белых! Искренне говоря, я начал изучать эти методы лишь потому, что сама идея учиться у Белых была немыслимой для хаосита. Однако, приёмы дыхания и сосредоточения, которые преподал мне старик Анекар, неожиданно пришлись мне по душе.

– Кто ты, Ройт Айнхейн? – я будто снова слышал его спокойный, хрипловатый голос. – Кем ты будешь, если исчезнут Великие семьи и Ван-Елдэр, Алые и Белые, люди, животные, земля и море, да и сам мир Небесного ветра растворится в пустоте? Как ты себя позовёшь, если забудешь все слова и все звуки? Найди ответ, и ты найдёшь своё бессмертие.

Я сломал голову в поисках ответа на этот вопрос, а старик лишь мягко улыбался, когда я спрашивал его – кто ты такой, Анекар?

Ну, что ж. Вот, исчезли семьи и Ван-Елдэр, Алые и Белые. И кто теперь я?

Я – это я. Я храбр и умён, хитёр и изобретателен. Я силён, вынослив, молод, здоров. Я нашёл себе друзей среди тех, кто ненавидит таких, как я. Я быстро учусь, пытлив.

Я ухмыльнулся и открыл глаза. Теперь я изгнанник, но это по-прежнему я.

Под моими ногами находился длинный каменный уступ, поросший мхом и лишайником. Он нависал над живописной равниной – пологие холмы, покрытые густым хвойным лесом, и поблескивающие здесь и там озёра. Такой пейзаж простирался, докуда хватало глаз.

Обернувшись, я увидел горный хребет. Его можно было бы назвать величественным, если бы так не описывали пейзажи моих родных мест. Я-то думал, что привык к виду гор – в конце концов, каждый день я мог любоваться видом горного кольца Тегершул вокруг Ван-Елдера. Однако, наблюдаемые мною сейчас громадины были, наверное, вдесятеро выше самых высоких пиков Тегершул. Я и представить не мог себе такие масштабы. Четырехсотметровая башня Айнхейн выглядела бы рядом с ними, как декоративная собачка рядом с боевым конём. Острые вершины, покрытые сверкающим снегом, словно бы разрезали само небо, и мне казалось, что я даже вижу тёмные царапины, которые они оставляют на нём.

От этого вида у меня закружилась голова, и я опустил взгляд.

Ниже гряды исполинских пиков, ниже их меньших собратьев – чёрно-серых гор, у которых заснеженными были только вершины. С обломанных скал словно бы текли полноводные реки, но реки эти были каменными. Ближе ко мне, чёрные камни словно бы зеленели, порастая мхом; среди этих рек островами поднимались обломки скал, покрытых мелким кустарником; на некоторых я заметил даже сосны. Поток камней, сошедший с этих гор тысячелетия назад, застыл в неподвижности.

Во всяком случае, я на это рассчитывал. Если вся масса камней решит сдвинуться вниз ещё на пару десятков метров, от меня мало что останется, хоть я буду трижды уверен в себе и своей глубинной сути.

Я стоял, очевидно, на одном из таких островов – последней глыбе в ряду принесённых каменной рекой. Не так плохо для места приземления – я ведь мог попасть в болото или реку.

«Река не дала бы тебе обгореть» – возразил я сам себе, просто от нечего делать.

Подойдя к краю уступа, я глянул вниз. До вершин елей было метров десять, а летать я пока что не умел. Лес внизу темнел и выглядел не слишком дружелюбным. Признаков человеческого жилья тоже не наблюдалось.

Тем не менее, лес казался мне более подходящим местом для выживания, нежели горы.

Выживание. Штиль! Я снова сел на уступ, свесив ноги с его края, прислонился спиной к нагретому солнцем замшелому валуну и уставился в панораму перед собой. Пора было признать очевидное: я в пустошах.

Я сослан в дикие земли, как и многие изгнанники до меня. Обширные регионы к северу от Гегемонии Хаоса были тем местом, куда столетиями отправляли провинившихся серых, Алых, не ужившихся в Ван-Елдере, взбунтовавшихся данников, банкротов и многих, многих других.

Они уходили туда, сжимая зубы от негодования, потрясая кулаками, обещая вернуться… и не возвращались. Алые не любили отнимать жизнь. Обычно они предпочитали, чтобы за них это делали другие.

Что я знаю о пустошах? Там властвуют непокоренные ветра. Там нет печатей и мастеров, что их чертят. Там не собирают эссенций, нет науки и искусства. Ветра свободно гуляют по неосвоенным землям, и до них нет дела никому. Там царят дикость и беззаконие.

Не там. Здесь. Теперь для меня это называется «здесь».

И всё же, получалось, что я не знаю о пустошах почти ничего, не считая тех сведений, что я почерпнул из приключенческих романов, авторы которых даже не пытались как-то соответствовать действительности в своих текстах, поскольку сами наверняка никогда не бывали в этих местах. Сюда бы Ликса, который с детства бредил дикой природой, хотел стать натуралистом и изучать животных.

Вспомнив услужившего мне братца, я скривился. На Ликса я злился, хотя и не без чувства собственной вины. На суде Ликс подвел меня круто. С другой стороны, я и сам был хорош. С третьей стороны, откуда было мне знать? Штиль да покарает всех Алых, что сослали меня сюда из-за этого недоразумения!

Проклиная суд и всех причастных, я все же принял решение спуститься к лесу.

Спрыгнуть с этого каменного языка я не мог, и решил обходить его и слезать, цепляясь за камни, пока не доберусь до земли. Справа склон показался мне более пологим, и я начал медленный спуск. Солнце было практически в зените, и я надеялся до темноты добраться куда-нибудь. План был не очень продуманный, впрочем, сидеть на скале в ожидании каких-то событий точно не имело смысла.

Спуск оказался проще, чем мне виделось сверху. Я довольно ловко перешагивал с камня на камень, предварительно проверяя их на устойчивость.

Половина пути была уже позади, когда я пошевелил носком ботинка очередной камень на своем пути. Он легко поддался, покатился вниз, а под ним обнаружилось гнездо с тремя взъерошенными птенцами с темно-зеленым оперением и такой же кожей, подстать поросшим мхом камням. Птенцы уставились на меня подернутыми бледно-голубой пеленой невидящими глазами, разом открыли рты и заголосили.

На этом мое никем не обнаруженное присутствие в полных монстров и злодеев пустошах официально завершилось. Я начал осторожно обходить гнездо, как вдруг затылком почувствовал приближение опасности и инстинктивно пригнулся. Прямо над моей головой пролетела птица – вероятно, мать, спешащая на помощь своему потомству. Пока она, растерявшись от первого промаха, наворачивала круги над моей головой, я успел её разглядеть: такая же темно-зеленая, как и птенцы, каждое крыло – примерно в полметра длиной. У неё были вытаращенные глаза-бельма, когтистые лапы с растопыренными когтями… и отдельным, особенно длинным когтем-крючком, что торчал примерно из-под ее зоба.

Она им, что ли, камни ворочает?» – догадка, пожалуй, была верная, вот только пользы от неё мне было никакой.

Птенцы снова зашлись криком, мать ответила им воинственным визгом, развернулась в полете и устремилась ко мне. Я метнулся прочь, уже не пытаясь выяснить, какой камень под ногами надёжен.

Штиль! Птица прицелилась точнее, и первый же удар клювом пришелся на мою макушку, а мерзкий коготь оцарапал шею. Я взвыл и замахал руками, пытаясь отогнать разъярённую тварь, но она, наконец уверившись в том, что я её смертельный враг, зависла надо мной, хлопая крыльями, и принялась слепо долбить клювом то по воздуху, то по моим рукам. Прикрывая голову, я ринулся вниз по склону, рискуя сломать себе ноги. Ноги я не сломал, но ещё один покатившийся камень вскрыл другое гнездо с вопящими птенцами. Вторая птица не заставила себя долго ждать. Ей было проще найти меня – шум от моих скачек по камням и крики ее соплеменницы служили отличным сигналом. Я попытался отбиться, запустив в одну из них камнем, но промахнулся. Оставалось снова бежать.

До спасительной (как я надеялся) полосы леса оставалось всего метров десять, как сразу два подряд камня на моем пути оказались скрытыми гнездами. Краем глаза я заметил несущуюся ко мне уже, практически, стаю – целых пять тварей. Вероятно, к матерям подоспели еще и отцы. Раздумывать времени не было. Выбросив руку вперёд, я ухватил за ногу самую наглую из птиц – ту, что уже зависла перед моим лицом, вытягивая шею и хлопая крыльями, и, размахнувшись, двинул ею о ближайший камень, надеясь, если не убить, то хотя бы оглушить. Что-то из этого точно вышло – тварь замолчала, вытянулась и словно бы закоченела. Отлично! Я быстро развернулся и ударил ею по второй, как раз нацелившейся на мой затылок. Та отлетела, перевернулась и опять ринулась в бой, но снова была откинута моей новой битой. Неплохо. Я рассмеялся и перехватил одеревеневшую тварюгу поудобнее. Не зря я был одной из лучших ракеток академии!

Бамс-бамс-бамс! Первый из пятерки – очевидно самец – крупнее, с почти черным оперением, достиг меня, но был тут же отброшен назад. Вслед за ним отправилась его подруга, сбившая по пути соседку. Второй самец метнулся вперёд, растопырив когти, и чуть не выцарапал мне глаза. Шаг назад, новый замах – он тоже летит прочь, кувыркаясь, и врезается в камни. Аут! Нет, птиц оказался стойким бойцом и, встряхнувшись, устремился ко мне, явно требуя реванша. Остальные не отставали.

Через минуту я уже крутился на месте, раз за разом посылая разъярённых тварей в неконтролируемый ими полет. Ор стоял немыслимый. Если в лесу были какие-то хищники, они, наверняка все попрятались, оберегая свои уши. Ну, или уже со всех ног спешат присоединиться к развернувшемуся веселью. Но у меня не было времени думать ещё и о них. Птица оказалась куда тяжелее ракетки, мое дыхание давно сбилось, я оступался на мшистых камнях, рискуя все время сорваться. Птицы оказались неутомимыми, я – нет. Надо было уходить. Я продолжал отступать к лесу.

Прижавшись спиной к переплетению густых еловых ветвей, я погрозил птицам их закоченелой подружкой. Их напор ослаб, сейчас они большей частью только орали, но к деревьям лететь не спешили. Интуиция меня не подвела. Может, они боялись оставлять своих детенышей без присмотра, а может быть, в лесу водился кто-то пострашнее этих крылатых гадов. Вдруг птица, которую я держал в руках, раскрыла глаза, истошно заорала и клюнула меня в запястье. От неожиданности я разжал руки, и невероятно живучая тварь тут же взмыла в воздух.

Я присел, раздвинул колючие ветки и пролез в спасительную, как я надеялся, тень. Несомненно, это был доблестный бой, Ройт из рода Айнхейн! Один против птичьей армии. М-м, птичьего отряда. И главный вопрос: что же нужно сделать с такой птичкой, чтобы она, наконец, подохла? Избивать монстров монстрами – новый приём, безусловно, но, вроде, не особенно эффективный.

Этот ельник разительно отличался от величественных дубрав на картинах Анро и Рессама. Нижние ветви крон переплетались над моей головой так плотно, что я счёл за лучшее перемещаться сейчас ползком. Землю устилал сырой слой опавших иголок. Я постоянно оборачивался – мне чудилось, что меня преследует очередная хищная тварь. Через десяток метров я остановился, запыхавшись, извозившись в смоле и грязи, исколовшись об ветки, разбив коленку о твёрдый корень и набрав в рукава и за шиворот полные пригоршни сухих иголок. Погони слышно не было. Вообще ничего не было слышно, кроме шороха расправляющихся после моего прорыва ветвей.

Я перевернулся на спину, выдохнул и помянул нечестивые законы.

Наверное, я был несправедлив к бедным птицам, называя их монстрами – ну да, они не самые симпатичные зверюшки под небом, но ведь это я был тем, кто побеспокоил их в первую очередь. Легендарные чудовища пустошей, согласно рассказам, охотятся на людей, как на дичь – подстерегая их в тёмных лесах, на бесплодных равнинах, под покровом ночи проникая в поселения. Эти же птицы, полагаю, не жаждали моей крови. Наверное, они питались всякими жуками да мокрицами.

Мне тоже не помешало бы поесть – как раз подошло время обеда.

Я отогнал неуместную мысль.

Итак, Ройт, ты хотел спуститься с утёса – ты спустился. Теперь ты в лесу. Куда двигаться? И, главное, как долго?

Вспоминая открывавшуюся мне с утёса картину, я попытался представить, где же может находиться одно из озёр, но понял, что не имею ни малейшего представления. И да, до самого горизонта не было видно ни единого строения, ни одной поляны. Что ж. Бесконечный ельник. Прекрасно. Вероятно, скоро я обживусь здесь, научусь питаться сырыми грибами, спать под корнями и ловить зубами кротов. Одежда, конечно, скоро обдерётся, но я наверняка зарасту диким волосом. И вернусь домой через пять лет, полный величия и блох.

Я застонал от бессилия. Мерзкие иголки кололи в самых неудобных местах, а мой природный оптимизм давал всё более широкую трещину. Почему-то я полагал, что пустоши населены несколько гуще. Мне казалось, что самое страшное – столкнуться с бандитами, которые захотят меня поработить или убить, но я рассчитывал на свою удачу, хитроумие и хорошо подвешенный язык. Однако, бандитов поблизости не наблюдалось, и мне, судя по всему, грозила банальная смерть от обезвоживания, диких зверей или холода.

Я попытался вспомнить, что когда-то читал или слышал о выживании в лесу. Сведения были крайне скудны: мох находится на севере, хищники боятся огня, надо идти вниз по течению реки. Мха хватало – очевидно, я был на севере. Огня у меня не было, реки поблизости тоже не наблюдалось. Было еще что-то про поиск воды и даже какой-то способ извлечения ее из стволов деревьев, но я при всем желании не мог вспомнить ни единой подробности. Керд и его сторонники сейчас бы отлично поглумились надо мной, конечно.

Что у меня есть с собой? Я обшарил карманы, хотя уже знал, что найду там. Полупустая фляжка с настоем, кошелёк с парой банкнот, карманный блокнот с наметками оправдательных речей, коротенький карандаш – все бесполезно! Я сделал ещё пару глотков из фляжки. В горле пересохло после драки.

Почему, спрашивается, мне было не надеть под мантию хотя бы егерский наряд? Почему я не взял пистолет, верёвку, нож, зажигалку… Наверное, я всё-таки до конца не верил в то, что меня сошлют. Или, что это произойдёт так стремительно.

И главное – почему я, дурная голова, потушил горящий лишайник? Я мог бы сделать импровизированный факел из обрывков мантии и пары веток. Наверняка!

Болван ты, Ройт Айнхейн.

Однако что толку жалеть о прошлом? Так можно было дожалеться до эры Основания – дескать, если бы Двойная Мать не солгала о своих детях, мы все были бы бессмертны. Я не мог изменить события этого утра так же, как не мог изменить события тысячелетней давности. Так что приходилось играть теми картами, которые оказались на руках.

Я встал и начал пробираться сквозь лес, раздвигая ветки.

5. Ногач

В каком-то непролазном лесу в пустошах

Наверное, прошёл час. Или два. Или три. Я не видел, высоко ли еще солнце – я вообще не особо-то мог что-то разглядеть из-за постоянно лезущих в лицо веток. Возможно, я ходил кругами. Пот, смешанный с грязью, стекал по моему выпачканному смолой лицу. Я бессчётное количество раз ударился всеми возможными частями тела о корни, ветви и стволы. Кажется, я вошел в какое-то дурное состояние транса, потому что, несмотря на то, что совершенно обессилел, остановиться уже не мог. Я был движим единственной идеей. Идеей двигаться. Надо было идти, и я шёл. Порой я опускался на четвереньки и проползал под ветвями деревьев, порой перебирался через поваленный ствол ели, оскальзываясь на коре. Я двигался, игнорируя боль и усталость. Куда невыносимее их была мысль о том, что через какое-то время силы неизбежно покинут меня, и мне придётся остановиться. Это будет означать проигрыш – я не вышел никуда, не нашел людей, воду, открытое место, ничего вообще. Я проиграл в суде, я проиграл птицам, проиграл лесу, и останусь здесь под очередной равнодушной ко всему елкой и сгнию. Пропаду в первый же день собственного изгнания.

Внезапно под ногами захлюпало, и туфля провалилась в воду.

Я схватился за ствол ближайшего дерева, протёр глаза и увидел, что стою в маленьком ручейке, журчавшем между корней. В старинных балладах часто говорилось о том, что кто-то напился из ручья. И никогда я не слышал, чтобы после этого умирали. Вероятно, опасности сырой воды несколько преувеличены.

Что до приключенческих романов, то там герои, по-моему, вообще никогда не пили безалкогольных напитков.

Подозрительно посмотрев на воду, я, как мог, отмыл в ней руки от смолы и напился, черпая воду ладонями. Затем начал пробираться вдоль ручья – куда-то он же должен меня привести. Ручьи, как известно, впадают в реки, а реки – в моря.

Вскоре ручей привёл меня к какой-то дыре между корнями поваленного дерева, в которой он с журчанием исчезал. Очередной совет показал свою бесполезность. Пожав плечами, я уселся на землю, аккуратно, стараясь не зацепить песок, набрал воды во фляжку и снова вдоволь напился. У воды был странный земляной привкус – вроде как у очень дорогого чая из Кутха.

Подышал, повращал руками и ногами, восстанавливая чувствительность. Ну и насажал же я себе синяков, наверное. Впрочем, хорошо ещё, что я в запале не налетел глазом на сучок. Куда я так гнал, спрашивается? Может быть, я двадцать таких ручейков по дороге пропустил.

Немного передохнув, я двинулся дальше. Куда-то. Через какое-то время поймал себя на том, что насвистываю, и даже с интересом разглядываю встречающиеся по дороге валуны и коряги. Мне даже начало здесь нравиться – тихо, свежо, солнечно. Стоп. Только произнеся про себя эту мысль, я осознал, что это значит. Лес поредел! И правда, дело было не в моем неожиданно приобретенном умении безболезненно продираться сквозь чащу – деревьев вокруг было немало, но стояли они все же не непролазной стеной, как раньше, а отдельно друг от друга. Я спокойно шёл между ними, и ветки не лезли мне в глаза. Глянул наверх: действительно. Это были вроде как тоже ели, но гораздо выше и в несколько раз толще; а их нижние ветви начинались выше моего роста. Между елей, на мшистых кочках росли кустики с какими-то подозрительными чёрными ягодами. Я никогда не видел таких ягод и решил для себя, что они наверняка ядовиты.

Впрочем, мне вскоре уже было не до размышлений о природе вещей, потому что впереди через несколько десятков алдов я заметил отблеск. Я прибавил шаг, и вот уже взгляду открылось милейшее лесное озеро. Никогда не считал себя романтиком, но в этот раз возглас восхищения сам собою вырвался у меня из груди. Зеркальная гладь, отраженное в ней солнце, склоненные к воде еловые лапы… Моя ссылка не так уж плоха, если в ней встречаются такие красоты!

Мысль о том, чтобы окунуть свое израненное, вспотевшее тело в прохладную воду была столь притягательна, что я не раздумывал ни секунды. Даже если там водятся самые жуткие подводные твари мира, я умру хотя бы чистым.

Однако, заплывать на глубину я, все же, не рискнул. Мне хватило и окунания у самого бережка. Точнее, я просто рухнул всем телом прямо в илистое дно, подняв мутную волну взвеси – то ли торфа с водорослями, то ли чего-то в этом роде. Волна блаженства тут же накрыла меня с головой – вода оказалась ровно такой, как мне хотелось – холодной, освежающей, обжигающей, совершенно точно – целебной.

«Вот теперь на мне и пылинки от прежней жизни нет,» – злорадно думал я, погружаясь в довольно-таки мутные воды с головой.

Какое наслаждение!

Впрочем, долго это не продлилось. Остудив себя и оттерев песком грязь, я понял, что слишком усердствовать, все же, не хочется. Солнце клонилось к закату, в голове появились смутные мысли насчет костра… которого, конечно, я развести не мог. Немного почистив свою несчастную одежду, я прилёг на мягкий мох – с целью немного поразмыслить о своих дальнейших действиях. Наверное, мне нужен огонь? Или сперва шалаш от дождя? Как, всё-таки, досадно, что я не курю. Была бы у меня сейчас зажигалка – был у меня и жаркий костерок, и возможность постирать и высушить одежду. Если бы у меня было бы ещё мыло. Я начал мысленно собирать в своём уме вещи, которые бы точно взял с собой, если бы знал, куда меня закинут…

Разбудил меня какой-то звук. Он ворвался извне, совершенно точно, потому что в моем сознании не было никаких звуков – черный провал сна. Никаких сновидений, даже намека на них. Не люблю такое – будто ты что-то потерял, выпал из жизни, что ли. Так бывает, когда спишь слишком крепко. Тело ломило, голова была каменная. Вероятно, я опять заснул в кресле посреди дня, и…

Я открыл глаза и поднял голову.

Вокруг меня была густая, холодная ночная тьма, лишь озеро блестело в неярких красноватых лучах Якшар, выглядывавшей из-за редких облаков. Я физически почувствовал, как извилины в моей голове со скрипом зашевелились. А следом за ними – и мои волосы. Вечный штиль меня накрой, Архонты сослали меня ветра знает куда! Я в лесу! Вся сонливость испарилась в тот же миг. Я вспомнил, где я и кто я. Точнее, что я теперь никто и непонятно где. Я вырубился сразу после купания, прямо на берег озера, не найдя никакого убежища. А теперь… меня что-то разбудило.

Грудь сдавил непонятный страх. Якшар вышла из-за туч, и осветила темные ели, дикий, жуткий темный лес. Вечный штиль! Я лежу в ночном лесу, проснувшись от резкого звука, который даже не мог вспомнить. Помнил только, что он был.

Скрип повторился, и я замер, стараясь не выдать себя ни одним движением. Я даже дышать перестал.

Тихо. Ветер слегка шевелил ветви на верхушках деревьев, в озере плеснула рыбёшка. Я слышал прерывистый стук собственного сердца. Осторожно выдохнул. Тишина. Наверное, это скрипело какое-то накренившееся дерево в лесу.

Я уставился в чистое звёздное небо. Якшар медленно плыла по сверкающему драгоценному морю. Мать говорила, что нельзя смотреть на неё двумя глазами сразу, когда она в зените: Якшар может подумать, что ты просишь о безумии и наградить тебя им. Я суеверно прикрыл левый глаз. Потом, рассмеявшись, открыл оба: детские сказки. И снова прикрыл левый глаз: детские сказки, конечно, но я уже пережил достаточно, чтобы лишний раз рисковать рассудком.

И услышал совсем близко резкий щелчок. Такие щелчки издавал рассохшийся шкаф в моей гостиной.

Я испуганно вскочил и огляделся.

У самой кромки воды стояла человеческая фигура. Якшар снова скрылась за тучами, и я не мог разглядеть, кто именно там стоит. На всякий случай я решил заговорить первым.

– Вечер добрый!

Молчание. Затем послышался новый щелчок, и ещё один. Под аккомпанемент сухих щелчков фигура двинулась по направлению ко мне. Я начал медленно отходить.

– Эй? – снова спросил я. – Вы меня слышите?

Но в этот момент Якшар вышла из-за туч, и ярко осветила всю картину зловещим красным светом.

У берега стояло нечто… я затрудняюсь это описать. Какая-то мешанина из звериных шкур, принявшая форму человека? Вместо головы был мёртвый, изуродованный бобёр – я понял это по торчащим зубам. Тело – наверное, медвежья шкура. Правая и левая руки – одна мёртвая тушка лисы, другое… вероятно, волк? Фауна и монстрология северных пустошей во всей красе. Из распяленных пастей волка и лисы торчали совершенно человеческие кисти рук. Пальцы на одной из них пошевелились, затем монстр поднял руку-лису и вроде как бы почесал голову-бобра. Затем медленно направился ко мне.

Он вышел из кустов, и Якшар осветила деревянные ноги монстра. Совершенно как человеческие, но деревянные. На шарнирах. Они скрипели при ходьбе.

Наверное, увидев такое, мне надлежало убежать с криком в лес или сесть на землю, обхватив голову руками, и раскачиваться. Но я не мог. Такая штилева дичь была слишком страшной, чтобы её бояться. Я нервно хихикнул. Ситуация была слишком абсурдна, чтобы паниковать по-настоящему.

– Хей, ты шкурник? А? Как тебя звать? Боброголов? Медветел? – меня охватила истерика. – Ногун? Ножич? Чего тебе надо от меня?

Штуковина заковыляла по направлению ко мне быстрее. Я отбежал.

– Какого штиля тебе надо? Ты говорить умеешь? А? Ногач-шкурник?

«Это» издало серию щелчков, и внезапно присело. Затем ноги «ногача» распрямились с треском, и он прыгнул по направлению ко мне, растопырив свои странные руки.

Я с трудом отскочил, и, сохраняя расстояние, заплясал по берегу.

– Не догонишь!

Монстр повернулся ко мне и снова присел.

– Ногач руколисый!

Я увернулся от ещё нескольких прыжков. Мне начало казаться, что я играю в догонялки с неуклюжим взрослым. Мы скакали по поляне, и я непрерывно выкрикивал дразнилки, войдя в раж.

Страха не было. Ногач прыгал и даже бегал, но не очень хорошо. Его не составляло труда обмануть, или обогнать. Пока что.

Тут я запнулся о корень и упал на бок. Ногач подскочил ко мне, присел, гулко ухнул и схватил меня за ноги твёрдыми деревянными пальцами.

– Я в домике! – заорал я мёртвой бобриной голове, складывая руки крестом перед грудью.

И он остановился. Разочарованно взмахнув лисой и волком, он начал ходить туда-сюда по поляне. Затем застыл столбом.

Я, продолжая удерживать руки перед грудью и уповая на один лишь этот защитный жест, перекатился на колени и встал на ноги. Осторожно подошёл к Ногачу. В голове билась только одна мысль: «он схватил меня за ноги, чтобы… что»?! У этого парня только ноги были деревянными, а все остальное в мертвых кусках плоти – лучше не будем думать о том, зачем ему мои ноги.

Ногач застыл, медленно, со скрипом вращая головой. Вблизи он оказался не таким большим – примерно, мне по плечо. От шкур тошнотворно несло мертвечиной. Хорошо, может быть, всё же, не стоило смотреть двумя глазами на Якшар.

Я присел, разглядывая его нижние конечности. Деревянные суставы, круглые сочленения. Где-то я уже видел такие ноги, но где? Ну точно! Это же один в один портновский манекен из того магазина, где я недавно заказывал одежду! Сложный, полноразмерный манекен с подвижными руками и ногами, который меня так восхитил! Какая ирония: сегодня он меня тоже восхитил, пожалуй. Если не сказать больше.

Я привстал. Значит, под этими тушами скрывается полностью деревянное тело. Очевидно, это оживлённый. Воздействие великой эссенции хаоса в некоторых случаях дает жизнь ранее неживым предметам – например, если пролить эссенцию на стул, может случиться так, что стул начнёт скакать по комнате. Кутхские мастера создавали одушевлённых големов и какими-то хитрыми способами приручали их. Но кому могло понадобиться в этих пустошах вливать эссенцию в манекен? Я знал, что, скажем, живое оружие – столько же своенравно, сколь и могущественно. Оно может даже обратиться против своего собственного хозяина.

Однако, манекен – не оружие, это вещь, созданная, чтобы служить людям. Оживление не может сделать его агрессивным. Но зачем тогда на нем эти трупы? Зачем он ловит меня?