Текст книги "Порядочный хаосит (СИ)"

Автор книги: Киная Форми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Интерлюдия. Реалиора

Вилириан, в одной набедренной повязке, покрытый узорами алой эссенции, стоял в центре башни Хинн. Его окружали шесть высоких амфор из живого стекла, и каждая содержала десять данхов эссенции. Пять дней работы Великой Печати Айнхейнов.

– Ты, я так понимаю, будешь тщательно следовать этому древнему ритуалу, – мягко произнёс Эрд.

– Я Архонт Непреклонности, – наклонил голову Вилириан. – Я хранитель традиции, страж Максим, Алый в тридцать втором поколении. Я создаю Реалиору так.

– Не спорю, – поднял ладони Эрд. – Не спорю. Но не участвую.

Шоннур коротко кивнул. – Я участвую.

Вилириан закрыл глаза.

Низкий, рычащий звук, начинаясь тихо, стал становиться всё громче. Архонт Непреклонности запел слова древней, древней песни. Когда-то её пели у своих костров кочевники, далёкие предки Алых. Ещё до того, как упал Храм. Ещё до того, как вознеслись дворцы древней империи, разрушенные ударом Храма. До того, как люди научились пахать землю и выплавлять сталь. Эта песня пришла из времён, когда мир человека составляли конь, собака, лук и его род.

Негкер Тхойя Сах

Лечгер Анойя Сах

Шемкер Ройя Сах

Чхатем Вынраа Сах

(в проливной дождь

в пронизывающий ветер

под палящим солнцем

в чёрном мраке)

Зал погрузился во тьму, лишь эссенция мягко сияла в стеклянных амфорах. Голос Вилириана звучал одиноким призывом, идущим из бесконечной степной дали. Шоннур прикрыл глаза, и вступил вслед за своим другом, выпевая известные каждому Алому слова на древнем наречии.

Дзохын-да нрадаан

Чхотын ро нрадаан

Дзохын-да нрадаан

Чхотын ро нрадаан

(вы стояли рядом со мной

делили это со мной

стояли рядом со мной

делили это со мной)

Эрд обнаружил – неожиданно для себя – что тоже поёт, запрокинув голову.

Бецхат ысренан тха

Кырчар ысренан тха

Цзохат ысренан тха

Хюрчва ысренан тха

Дзохын-да нрадаан

Чхотын ро нрадаан

Дзохын-да нрадаан

Чхотын ро нрадаан

Саахте преш хуцаг

Саахте дарх хуцаг

Саахте хунч хуцаг

Саахте тнах хуцаг

Дзохын-да нрадаан

Чхотын ро нрадаан

Дзохын-да нрадаан

Чхотын ро нрадаан

Байкырч ысренан тха

Елдэр ысренан тха

Шамшер ысренан тха

Духуд ысренан тха

Дзохын-да нрадаан

Чхотын ро нрадаан

Дзохын-да нрадаан

Чхотын ро нрадаан

(болезнь пришла

война пришла

голод пришёл

предательство пришло

вы стояли рядом со мной

делили это со мной

стояли рядом со мной

делили это со мной

в дни поражения

в дни колдовства

в дни безумия

в дни смерти

вы стояли рядом со мной

делили это со мной

стояли рядом со мной

делили это со мной

победа пришла

радость пришла

богатство пришло

дети пришли

вы стояли рядом со мной

делили это со мной

стояли рядом со мной

делили это со мной)

Подул холодный, пахнущий силой ветер. Архонты раскрыли глаза. Стен больше не было. Пол стал бесконечной степью, покрытой чёрной травой, и по узким канавкам в земле огненными полосами бежали узоры созданного Рессамом массива. Над тремя Архонтам сверкали невозможно яркие, чужие звёзды неизвестного мира.

Их обличие тоже изменилось. Облачённый в волчьи шкуры Эрд скрючился, опираясь на посох из резной кости, и выглядел невероятно старым; его глаза горели неземным, радужным светом, а из широченного ухмыляющегося рта торчали полустёртые, жёлтые клыки. Тело Шоннура светилось, и было видно, как под тонкой кожей течёт расплавленная лава; его туловище и правую руку закрывал непроглядно чёрный доспех, а в левой руке он сжимал дротик, сотканный из молний. Его многоцветные волосы реяли облаком вокруг головы. Вилириан выглядел как высокий, темнокожий мужчина с сияющими зеленью глазами, препоясанный оленьей шкурой. Из его головы росли величественные оленьи рога, и в руках он держал увитый лозой жезл.

Перед ними стоял треножник массива, на котором вращался красный песок.

Эрд откашлялся и сказал надтреснутым, низким голосом:

– Каждый раз у меня эта форма, Вилириан.

– Такова Моя Воля и Твоя Правда, – ответил Вилириан, голос его звучал как шум ветра. – Приступим, Братья. Отыщем Ройта.

– Ройта? – голос Шоннура затрещал пламенем. – Нам нужно найти Рессама, пока не померкли звёзды.

– Сперва Ройта, – сказал Вилириан, и мощь его голоса была такова, что Шоннур сгорбился, а Эрд скрючился ещё больше, опираясь на посох обеими руками.

Архонты, не споря больше, подошли к треножнику. Вилириан простёр над ним ладонь; чёрная кожа на ней треснула, и зелёная кровь потекла на песок. Огненные узоры вспыхнули высоким зеленым пламенем; занялась чёрная трава. Эрд проворно обернулся, ударил посохом о землю, что-то пробормотав, и трава погасла.

Треножник послушно изобразил карту Яратира, на которой горела звёздочка Ройта.

– Ближе, – Вилириан воздел жезл к небесам. Ветер стал дуть сильнее, потянуло морозом. Трава начала покрываться инеем. Шоннур задрал голову к чёрному небу, выдохнул исполинский клуб огня.

На песке появились очертания крепости с четырьмя бастионами.

– Ближе, Яснее – Вилириан топнул ногой, и зелень пламени взвилось ещё раз. Эрд снова забормотал, застучал посохом, успокаивая огонь, удерживая его в линиях.

Песок приобрёл цвет, и они увидели Ройта, неподвижно лежащего на каменном полу. На его лице была кровь.

– Я Иду за Своим Сыном, – сказал Вилириан, отворачиваясь от треножника.

– Рессам! Ты должен найти Рессама, – прокричал Шоннур. Пламя в дорожках начало гаснуть.

Вилириан медленно повернулся к треножнику. Его лицо исказила боль.

– Ты Архонт, – произнёс Шоннур, глядя на него.

– Архо-онт, – вторил ему Эрд.

– Я Архонт, – произнёс Вилириан, проводя ладонью по песку, разрушая изображение своего сына. – Я должен найти Рессама.

Песок на треножнике вздыбился, а затем начал изображать быстро сменяющиеся сложные геометрические узоры. Огненные линии в степи снова взвились.

– Найди мне Рессама!

Песок струился, не показывая ничего.

– Яви. Мне. Рессама. Скорее. Помогите мне.

Вилириан простёр жезл над треножником. Эрд выпрямился, протянул крест-накрест посох. Шоннур присоединил свой дротик.

– Рессам, – вместе сказали они.

На песке, словно насмехаясь, неподвижно застыл идеальный куб.

– А! – Вилириан ударил в него кулаком. Часть куба осыпалась, и внутри него показался Рессам. Застывший, с открытым ртом – одна рука протянута вперёд, то ли призывающая способность, то ли пытающаяся отклонить некую неизбежную угрозу. В следующее мгновение песок снова поднялся, собираясь в прежнюю форму.

– Где это! Где! – гневно прокричал Шоннур.

Треножник треснул, песок посыпался на землю. Огонь потух, звёзды погасли, и всё погрузилось во тьму.

Пустые стеклянные амфоры, разбитый треножник, три Архонта, лежащие на полу. Тусклый вечерний свет, шум дождя, бьющего в окна. Ни единой черты гениального массива Рессама не сохранилось.

Вилириан поднял голову, медленно поднялся.

– Моего сына захватили в плен, – горько проговорил он. – Я не смог пойти за ним, я не смог найти Рессама.

– Я сейчас же напишу Чоре, – Эрд отряхивал одежду, лицо его было лишено обычной улыбки. – Это город Кяськи. Местное разбойное логово. Он сейчас же поедет туда на мобиле и перевернёт всё вверх дном. Со своей Реалиорой Кости он сорвёт мясо с этих ублюдков и заставит окровавленные скелеты танцевать на пепелище.

– Я поднимаю всех агентов в радиусе тысячи газаров от Кяськи, – Шоннур был в гневе. – Напишу всем Алым, бургомистру Почермы, найду связь с этими разбойниками из Кяськи. Если с Ройтом что-то случится на земле Яратира, я проволоку дожа Юхати на огненном аркане по всей дороге, которую пришлось пройти твоему сыну.

– Нет, – тихо ответил Вилириан. – Ройта ведёт ветер Хаоса. Если мы поднимем бурю, пытаясь его спасти, эта же буря его и сомнёт. Я увидел, что не вмешайся мы с Лексиной, Ройт был бы сейчас в порядке. Наша задача – удержать мир здесь.

– Я, всё же, хотя бы Чоре напишу, – Эрд, не прощаясь, поспешил к выходу из зала.

Шоннур пнул ногой разломанный треножник и выругался. Вилириан медленно, спокойно натягивал мантию.

– Как ты считаешь, что мне нужно сделать, как Архонту, – негромко спросил он Шоннура.

– Тебе надо выступить перед горожанами, – вздохнул Верховный Архонт. – Мы больше не можем сдерживать их недовольство. Во всех районах города, на стенах домов, твои портреты – Архонт, убивающий своего сына. Тебя не называют иначе, как детоубийца. Виль, это очень серьезное обвинение, и наше молчание только подогревает общественное мнение.

– Когда это мы стали так зависимы от него?! Штиль, мы Архонты Хаоса, а не цирковые артисты.

Вилириан рубанул ладонью по воздуху, пуская по воздуху десяток алых змеек. Закрутившись в плотную спираль, они повисели несколько секунд по правую руку от своего создателя, но не получившие никакого дополнительного импульса, с легким вздохом растворились в воздухе.

– Тебе надо выступить с обращением, – твердо сказал Шоннур. – Перетянем общественность на свою сторону.

– Как, если ты говоришь, что мое имя теперь равняется детоубийце?

– Никто не любит детоубийц, как никто не любит власть имущих и живущих в высоких башнях Алых.

– Именно, – Вилириан развел руками, – если я к ним выйду, меня сожрут. Или я сожру их, услышав первое «детоубийца».

– Все любят страдания, – заметил Шоннур, – и проблемы могущественных. Они испытывают в отношении тебя ярость, злость – сильные разрушительные эмоции. Заменим их на другие, не менее сильные. Пусть сопереживают тебе.

– Поверженный, но не сломленный? Страдающий сильный?

– Именно. Дадим им убитого горем отца.

– Я и есть – убитый горем отец.

– Тем лучше, Виль, они тебе поверят.

Вилириан молча кивнул.

30. Вихрь

Я постучал в дверь камеры. Ещё раз.

Через минуту дверь распахнулась, на пороге появился бородатый мужик с глазами навыкате – вероятно, из-за какой-то болезни. Он держал в руке нацеленный на нас штуцер. Обвёл глазами камеру.

– Чвё, – чавкнул он, – биттья бутем тя? Лишьхня тя уеть Сайбар-ня еть вышелпля, нате.

Я оторопело уставился на него.

– Нате, хня вышелпля, – повторил мужик угрожающе и повёл штуцером. Затем отступил от двери, оставляя её открытой.

– Он хочет, чтобы мы пошли за ним, Ройт, – тихо проговорил Золто.

Я пожал плечами. Странный диалект, и всего-то.

Мы вышли в коридор; череда деревянных дверей слева, дневной свет из забранных решетками окошек под потолком справа.

Я машинально пошёл к мужику, но тот ударил меня в грудь кулаком и, схватив за плечо, развернул спиной к себе.

– Что не так-то?

– Итипля хветь, нате, дурак хветь, хняф нафе, руки за спиной сложил и вперёд по коридору, дуракпля хветь, нате, уеть тя, – высказался он.

Посередине посыпанного гравием двора, на низком стуле, сидел аристократического вида бледный, тощий мужчина… в алой мантии. Рядом с ним переминался с ноги на ногу бледный Сайбар; по двору прогуливалось несколько головорезов с огнестрельным оружием, поглядывавших на нас. Наш конвоир поочередно стукнул нас кулаком в спины, и проплякал что-то на своём наречии, требуя, чтобы мы остановились.

– Привет, Ройт Айнхейн, – сказал красная мантия, – я – Кай Шиот. С Сайбаром ты уже знаком.

– Привет, – я пожал плечами, – знаком, но радости при его виде я не испытываю.

– Ничего, может, ещё подружитесь. Скажи: ты умный парень, Ройт?

Я невесело рассмеялся.

– Какое там! Я невежда, глупец и болван. Оказался бы я здесь, будь я умный парень?

– Смотри-ка, – обратился Кай к Сайбару с деланным удивлением: – действительно умный парень. Скажи, Ройт: а ты понимаешь, зачем ты нам нужен?

– Рисовать плетения, добывать хаотичку, – ответил я.

– А зачем, как ты думаешь? – Кай пытался, вероятно, вести свою игру.

– Деньги? Алых наклепать? Армию живуль? Способности применять часто? Живое оружие делать? Может, в алой эссенции деревянные пульки вымачивать будете?

– Пульки-то зачем, – на этот раз действительно удивился Кай.

– Ну как: таких пулек можно много наделать; замочить их в сосудах с эссенцией, а затем палить из пушек по толпе. В кого хоть штучка попадет, тот валится в нигруху. Потом идёшь да дорезаешь, или вяжешь и на склад. Опять же, охотиться сподручно. Вот такого секача, который Сайбаров отряд погнал – из крохотного духового пистолетика можно свалить.

– Но пуля такая дороже трёх секачей выйдет, Ройт.

– Так если я вам плетений нарисую, вы купаться в ней сможете. Знай подставляй тазы да ведра. – Тазы да ведра? – Кай привстал. – Смеёшься, что ли?

Я улыбнулся.

– Моя башня приносит десять данхов эссенции в день. Притом, ветра в Ван-Елдэре скудноваты уже: много плетений понатыкано. Если башня бы стояла здесь, может быть, и пятьдесят данхов бы приходило. Но вам башня как моя и не нужна: тридцать-сорок больших плетений нарисую, и будут работать как моя башня. Пятьдесят не обещаю, но тридцать… почему бы и не тридцать? Тридцать возможно.

Кай посерел.

– Гран чистой эссенции стоит сорок золотых галер, – хрипло сказал он. – Данх будет… будет два миллиона сто тысяч галер. Шестьдесят миллионов в день? Два миллиарда четыреста миллионов галер в год? Двадцать четыре миллиарда в десять лет?

Мне стало скучновато. Люди почему-то всегда начинают заниматься какими-то бессмысленными подсчетами, услышав о возможности получить большие деньги – выходящие за пределы их мечтаний. Полагаю, мечты этого Кая никогда не выходили за миллион.

– Дайте мне кисть, чернила и льняную ткань, натянутую на круглую раму. Чернила лучше золотые или серебряные. Если их нет – любые водостойкие. И всё увидите сами. Золто мне тоже нужен, – спохватился я; – начертатели работают в паре.

Кай поднялся со стула.

– Принести ему, что он хочет! Не спускать глаз, – сказал он, уходя со двора. – Сайбар, ты со мной.

Мы остались под присмотром полудесятка охранников.

Конечно, я не мог добыть тридцаь данхов великой эссенции. Чем больше печать, тем больше она даёт эссенции; великая печать давала сразу два вида эссенции, а те, которые мог рисовать я, собирали лишь хаотичку. Но огромная печать приносила гораздо больше эссенции, чем десять таких же, равных ей по площади, к тому же мои плетения со временем гасли. Много зависело от мастерства начертателя, от высоты башен, от самого ветра, но принцип оставался неизменным: выгоднее делать одну громадную печать, чем много небольших.

Но какая разница? Я обещал им громадный куш; чем больше обещаешь, тем быстрее люди теряют голову.

Я сел на холодную землю, скрестив ноги.

Меня наполняла холодная, рассудочная ненависть. Эти ублюдки убили Лексину, похитили Золто и меня, грабят и убивают честных людей. Теперь они хотят получить великую эссенцию.

Вдыхая и выдыхая, я успокаивал свой ум по методу Белых мастеров. Золто сел напротив меня, скрестил ноги и начал подражать моему дыханию.

– Что делать-то, – спросил он свистящим шёпотом. – Я ж не умею.

– Я скажу, – прошептал я в ответ, еле разжимая губы. – Жди.

Ждали мы долго; но вот из дверей одного из строений появилось несколько человек, которые несли здоровенную овальную раму с натянутой на неё тканью. Я прикинул её размер: алда три, наверное, а то и больше.

Я указал положить раму на землю. Вскоре принесли небольшую вязанку одинаковых длинных кистей – вероятно, какой-то неудачливый торговец лишился товара, и три банки с золотой краской.

– Смотри, Золто, – сказал я негромко. – Твоя задача – взяв кисть, отступив на ладонь от края рамы, медленно-медленно рисовать длинную сплошную линию внутреннего овала. Если прокосил – делай завиток, как будто так и задумано, и рисуй дальше от завитка. Ляпнул краски – ляпни ещё раз, уже намеренно. В общем, делай вид, что ты знаешь, что делать. Выгляди уверенно. Я пока рисую само плетение.

Золто кивнул, макнул кисть в краску и начал вести линию. Я выдохнул, взял кисть и положил первый штрих.

Раз-и-два, поворот. Я в тех же Норах, вокруг меня монстры, жаждущие хаотички. И-два, третий штрих, линия. Вокруг меня, во мне – ветер Хаоса. И-три, два, поворот, три-четыре, вверх линия, поворот, штрих поверх штриха. В моих руках – нож; эта кисть с краской зарежет Кяськи. Раз-два-три-четыре, штрих, вернуться назад. Эта ткань – стена, через которую не пройти. Четыре, штрих, один-два, верхняя эпициклоида, спираль, линия вниз. Рядом со мной – Золто, глупый ведьмачий сын, который затащил нас сюда. Четыре – восемь. Он тянет свою линию, ровно, непрерывно – не живая и не мёртвая линия; шесть-девять. Мы в нигредо, и хаотичка решает нашу жизнь и смерть. Один становится тремя, это вершина. Три восходят к пяти, поворот, двойная спираль – центр. Черти, Ройт, это то, что ты умеешь; это спасает тебя и убивает тебя. Пусть сияние плетения ослепит жадных монстров. Три-пять-семь, штрих, лестница, завершить элемент, перейти к следующему узору.

Узор наливался светом. Я провёл завершающий штрих одновременно с тем, как Золто закончил свою линию.

Печать вспыхнула и засияла золотом; линия, проведённая Золто – тоже. Небольшой трюк: окружающие плетение линии также приобретали светимость. Я медленно выдохнул: теперь я и дальше смогу требовать его в напарники. Вытер пот со лба, оглянулся.

Смеркалось. Двор был полон замерших людей, молча смотрящих на горящую печать.

Я отбросил кисть и отошёл. Прекрасная работа, но я не чувствовал гордости или удовлетворения.

Люди загомонили, споря, переговариваясь, выражая удивление, недоверие, восторг. Через расступающуюся толпу подошёл Кай, в этот раз – без Сайбара, и хлопнул меня по плечу. Я ощутил кожей, как будто от его холёной руки на мне остался грязный отпечаток.

– Что делать теперь?

– Поднимите повыше, закрепите, подставьте под основание чашку из живого стекла, или что там у вас есть подходящего, – сказал я устало. – Накормите нас с Золто, дайте вымыться и выспаться. Не трогайте эссенцию, которая будет скапливаться, она пригодится, чтобы замешать её в краску для завтрашних плетений, это увеличит выход чистой эссенции в десять-пятнадцать раз.

Кай крякнул, услышав последние слова. Я безразлично продолжал:

– Подготовьте наутро действительно большой холст – хорошо бы хотя бы алдов семь в высоту, овальный. Если сможете, два или три. Козлы, чтобы с них рисовать. Также нам потребуется четыре-пять кистей из конского волоса, толщиной в пять пальцев, на длинных рукоятках. Желательно – сосуд из живого стекла для краски. Тогда я смогу добыть хотя бы жин за завтра.

– Всё обеспечить, – крикнул Кай. – Ройта, Золто – в центральную башню, выгоните Ярта из его хазы. Плетение охранять! Этих двоих – охранять, башню охранять, всё охранять, спать сегодня никто не будет! Семак – проводи их в баню. Нет: Семак, Шуша, Яснец – проводите их в баню, Суня – беги бегом в баню, и чтобы там к их приходу никого не было! Тюха – беги к Ярту, скажи, чтобы выметался: когда эти двое выйдут из бани, чтобы духу его не было в башне! Весняк – передай плотникам, пусть делают самые большие, какие могут, подрамники. Любое дерево, пусть снимают хоть дуги с телег, деньги не имеют значения! Не имеют значения!!!

***

Мы успели помыться в местной бане, пока некий Ярт любезно освобождал для нас свои покои (довольно просторную, хотя и напрочь убитую комнату с камином), а растрёпанные служанки застилали для нас две кровати. В комнате воняло перегаром, жареным мясом и сладкими духами, а от матрацев исходил кислый дух немытых тел. Никакого сравнения с лесом.

На двери хлопнул засов, запирая нас внутри.

Я открыл ставни, впуская внутрь прохладный осенний воздух, и выглянул наружу. Высоко; слишком высоко, чтобы спуститься. Хотя, конечно, по сравнению с моей башней – это просто сорная куча.

Кяськи, несмотря на позднюю ночь, действительно не спали. В соседних башнях светились окна, на площадях горели костры, куда-то бежал отряд с факельщиком впереди. Перекликались бандиты, лаяли собаки, у одного из костров кто-то играл на дудке. Высунувшись в окошко, я разглядел слева золотое сияние печати и цепочку из охранников вокруг.

Ведьмачий сын принюхался, чихнул, а затем стащил простыню с одеялом на пол и попытался устроиться на шкурах около камина. Я последовал его примеру.

– Что, – сказал он, – думаешь, нас вытащат отсюда? Если ты их поманишь большими доходами, они будут нас беречь, а потом за нами придёт кто-нибудь?

Я усмехнулся зло.

– Золто, я вырос среди клановых интриг. Сколько, ты говоришь, здесь, в Кяськи, кланов? В смысле, гильдий?

– Четыре.

– Ну, и сейчас остальные три узнают, что одна может безумно, баснословно разбогатеть, и приобрести невероятную силу. Сам подумай. Два миллиарда в год – в это невозможно поверить, и именно поэтому верить хочется. А прямо сейчас вокруг нашего плетения стоят люди, и видят, что в подставленную чашку стекает хаотичка, и каждая капля её стоит сорок золотых галер. И с каждой каплей они всё больше убеждают себя в реальности обещанного мной завтра жина хаотички.

– А ты не сможешь?

Я простонал.

– Золто, если добавить хаотичку в краску, ничего не изменится. Сам посуди: ведь краска плетения и так собирает хаотичку, она там уже присутствует с первых минут. Откуда возьмётся «в десять-пятнадцать раз?»

– Почему ты им наврал тогда?

Я зло усмехнулся.

– Потом что это загадочно! Потому что это похоже на таинственный секрет! Смотри, Золто – за ночь они соберут, ну, может, пятьдесят гран. Прилично, но не настолько, чтобы ошалеть от жадности. Но в их голове эти пятьдесят гран будут значить завтрашние тысячу. Я обещал сделать три печати в три раза больше – почему бы и не целый жин? Одна же заработала, ведь правда? Вот она – сияет, хаотичка каплет, плотники в мыле стругают огромные дуги для новых полотнищ, охранники бегают, никто не спит.

Золто сглотнул и кивнул.

– Заметил, кстати, что Кай ничего не спросил? Он опасается, что я выдам ещё какой-нибудь секрет. Нас охраняют, а тех, кто нас охраняет, стерегут, чтобы они не подслушивали наши разговоры. Но я уверен – слухи с каждой минутой распространяются, умножаясь. Скоро безумная алчность охватит крепость, как пожар. Пройдёт несколько часов, и кланы будут резать друг друга, а мы с тобой станем самым ценным призом в этой схватке. Попробуй поспать сейчас, потому что под утро начнётся пальба.

Золто вместо этого вскочил.

– А мы что будем делать? Когда начнётся пальба?

– Мы призвали ветер хаоса, не так ли? Значит, мы – хороший, геройский Нунор. Теперь время для ар-Марнара делать свой ход и спасать своего героя. Спи давай!