Текст книги "Порядочный хаосит (СИ)"

Автор книги: Киная Форми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

2. Эссенция

– Спасибо, – сказала Токри.

Мы вдвоём стояли в глубине парка. Я чувствовал себя выжатым и сонным. Токри уже переоделась в свой обычный наряд. Серьёзно раненого Хака унесли; будет ли он жить, покажут следующие дни. Токри, похоже, совершенно не волновала его судьба.

– Да не за что, – отозвался я. – Спасибо за доверие.

Она, помолчав, продолжила:

– Слушай, Ройт, это, конечно, против закона, но…. – Токри нервно обернулась, будто волновалась, что нас может кто-то подслушать, – в общем, если что, я тут кое над чем работала последнее время. Возможно, тебе это может пригодиться… в нашем общем деле.

Токри достала из сумки маленькую бутылочку тёмного стекла и сунула мне её в руку.

– Что это?

– Активная эссенция порядка. Действует быстро, при попадании на кожу. Не убивает, устраняет враждебность, внушает послушание и верность тому, кто нанёс эссенцию.

Я помотал головой, пытаясь проснуться.

– Зачем бы мне это?

– Предположим, у тебя есть злобный враг. И ты хочешь избавиться от его злобы. Но не хочешь его убивать, – Токри смотрела, не мигая, видимо, надеясь, что так я лучше усвою информацию. – Несколько капель – и он твой верный друг.

– То есть, скажем, за мной гонятся друзья Хака и пытаются вышибить мне мозги. Я разбрызгиваю на них содержимое, и они проникаются ко мне любовью?

– Именно. Понимаешь теперь, почему Хак пытался помешать моей работе и выгнать меня из мастерской? Он требовал, чтобы я отдала ему эссенцию. Полагаю, он использовал бы её в своих целях.

– Да, – протянул я. – Тут всё серьёзно, очень серьёзно. А теперь я, если позволишь, пойду посплю. Спасибо за доверие, спасибо за эссенцию, постараюсь не попадать в ситуации, после которой у меня в друзьях будут всякие ублюдки. Спасибо за заботу.

Я убрал бутылочку в карман штанов.

Токри обняла меня. Я почувствовал лавандовый запах её духов.

– Никому не говори, что получил её от меня, хорошо? Иначе я окажусь в опасности.

– Ни за что на свете, – зевнул я. – Пока. Хорошо, что ты живая.

И я поплёлся домой. Мне предстояло пересечь полгорода и забраться на семьдесят первый этаж.

***

Лестница вызвала у меня привычное раздражение. Первые двадцать пролётов я одолел легко, а после тридцатого почувствовал нарастающую усталость. Бегаешь-бегаешь, бегаешь-бегаешь… почему я не заночевал у друзей? К слову, отличная идея.

На тридцать втором этаже жил мой младший брат Ликс. Ну, правда, братишка же не откажет мне в том, чтобы я пару часов покемарил в кресле? Спать хотелось просто невыносимо. Я толкнул дверь и зашёл.

Ликса не было в его покоях. Вообще не понимаю, как он здесь живёт, если честно.

Даже гостиная напоминала зверинец. В трёх висящих под потолком клетках сидели нахохлившиеся птицы, посредине гостиной стоял здоровенный стеклянный террариум, в котором жирная чёрная жаба что-то пережёвывала, вращая глазами. По стенам были развешаны разные дикарские приспособления: деревянные щиты, раскрашенные яркой краской, дротики, ассегаи, какие-то дубинки. В общем, комнаты Ликса полностью отражали его натуру. Я вынул из кресла какого-то уродливого божка, поставил его рядом с собой на пол, сел и прикрыл глаза.

– КРРРА! – сказал какой-то птиц.

Я проигнорировал его, не открывая глаз.

– КРРРА! – послышалось снова.

Я схватил с соседнего кресла подушку и укутал свои уши. Мне нужен сон! Я не могу быть великолепен без перерыва!

Вдруг кто-то ткнулся в мою ногу. Да что еще?! Я открыл глаза. Передо мной стояла здоровенная псина с квадратной мордой и рычала на меня. Птицы орали не переставая. Даже жаба и то начала мерзко квакать.

Что за новая игрушка Ликса? Я не то что не понимаю идею восхищения животным миром, но всему есть какие-то границы. Нет, хорошего сна здесь не получится. Надо подняться к себе. Я начал было вылезать из кресла, но собака зарычала громче и неожиданно клацнула зубами в опасной близости от моей ноги.

– Слушай, псина, я брат твоего хозяина, – сказал я. – Я зашёл поспать, но мне это не удалось сделать. Я иду домой.

Псина не отреагировала, но когда я попытался встать снова, она зарычала так громко, что я понял – до этого она лишь ласково мурлыкала.

Я опустился обратно в кресло. Вот гадство. Собачище село на мою ногу, уставилась мне в лицо и продолжила рычать. Ярость начала заливать мне глаза.

– Так, сидеть! – сказал я лучшим командным тоном Алого.

Псина не отреагировала.

– А ну сидеть!

Рычание стало ещё громче.

Я потянулся к кобуре.

– Слушай, ты, злобная тварь! Я тебя пристрелю, если ты меня не выпустишь! А ну отошёл от меня!

Тут из моего кармана вывалилась бутылочка с эссенцией и упала на кресло. Я усмехнулся и переменил свои планы.

– А ну, псина, нюхни-ка этого, – я брызнул в неё россыпью капель.

Большая часть, конечно, пролетела мимо, но несколько попали на шкуру собаки.

Та взвизгнула и отпрянула, начиная суетливо вылизывать шерсть. Потом замерла и легла на пол. Я встревожился, не померла ли она.

– Эй, псина, слышишь меня? Сидеть! Голос!

Зверюга безропотно села и гавкнула.

– Ну вот. Хорошая собачка. Иди, поспи себе в уголку где-нибудь, а я, всё же, в кресле подремлю, – ответил я и провалился в сон.

Собака послушно пошла в угол, положила голову на лапы и заснула.

Пробудил меня Ликс, который с воодушевлением пинал мою ногу.

– Ройт, вставай! Что ты делаешь у меня в гостиной?

– Здорово, братишка, – я с трудом разлепил глаза.

Братья, которые моложе тебя на десять лет – это ужасно. Сначала они слишком тупы, потом слишком энергичны, а потом слишком молоды, и ты на их фоне кажешься стариком. Ликсу достался отцовский квадратный подбородок и чёрные волосы, и потому мне спросонок показалось, что меня пинает отец, только маленький и щуплый.

– Я, понимаешь ли, шёл к себе, но понял, что соскучился и захотел тебя проведать. Ну, и уснул в ожидании любимого брата.

– Ты дрыхнешь как убитый, – довольно сказал Ликс. – Я уже будил тебя, орал на ухо, звонил в колокольчик, махал твоими руками и даже вытащил тебя из кресла, а ты всё спишь.

Я, действительно, лежал на ковре. Приподнимаясь, я посмотрел в угол на псину.

– Удивительно, что Торра тебя пропустила, – продолжал безобразно бодрый Ликс. – Эй! Торра! Фьють! Ко мне, девочка!

Собака лежала, не двигаясь и не открывая глаза. Ликс подбежал к ней и начал было теребить, но сразу же отдёрнул руку.

– Торра… каменная.

– Что? – я поднялся и подошёл к псине.

Действительно, её шкура, раньше беспорядочно лохматая, теперь стала будто мраморной.

– Эй, как тебя – Торра? Встань.

Каменная собака подняла голову и приподнялась на лапы. Ликс в ужасе отпрянул. Зрелище и правда было диким – мы наблюдали ожившую скульптуру собаки.

– Ройт, что ты с ней сделал?

– Эм, я хотел спать, а она пыталась меня загрызть, и я плеснул в неё эссенцией Порядка, – растерявшись не меньше брата, я выложил всю правду.

– Что?!

– Я не ожидал такого эффекта, Ликс, правда, – я неловко пожал плечами. – Я думал, она…

– Ты убил мою собаку, потому что она мешала тебе спать?!

– Технически я ее не убивал. Она теперь упорядоченная, но так же ходит, слушается и все остальное.

Я попытался что-то сказать еще, но Ликс сперва побледнел, потом покраснел, потом его лицо перекосило так, что я понял: никакие слова уже не помогут. Я ринулся к двери, выскочил в коридор и тут же задвинул за собой задвижку.

Когда-то Ликса в наказание оставляли сидеть в его комнате. Те времена давно прошли, но засов не убрали, и я был благодарен за это небесному ветру. Да, нехорошо вышло, но Ликс со временем остынет. Куплю ему новую собаку, да хоть трёх собак. Хотя и эта собака была вполне себе жива и даже, на мой взгляд, стала несколько лучше. Впрочем, хорошо, что я не применил эссенцию Токри на, например, Охранительнице Йис.

Я одолел-таки лестницу и зашёл в свои покои. Великолепному Ройту нужно время. Голова была тяжёлая, я не выспался и перенервничал сверх меры за это утро.

Я подошел к зеркалу и глянул на себя. Из-за стекла на меня смотрел невыспавшийся аристократ – очевидно, проведший ночь за буйными развлечениями. По правде говоря, мне не очень нравилось то, что я видел – иссиня-чёрные волосы, здоровенный нос, треугольный подбородок, тонкие, ярко-алые губы, узкие, словно вечно прищуренные глаза – наследство воинственных степных предков. Порода, штиль её побери! С таким лицом только приговаривать пленных к казни.

Я попытался дружелюбно улыбнуться. Мой двойник насмешливо осклабился. А, нечестивые ветра!

Мира убиралась в моей комнате, и я был рад увидеть дружелюбное лицо – после злобной псины и разъярённого Ликса. Мира слегка касалась поверхностей, и они сразу же начинали сверкать чистотой.

– Привет, Мира, – сказал я, снимая обувь.

– День добрый, мастер Ройт, – улыбнулась мне пожилая, полная женщина в красной робе. – Как день прошёл?

– Ох, Мира, довольно безумно.

– Ну, вы же Алый, так что всё правильно, не так ли? Я вам сласти принесла, попробуйте.

– Ты такая же Алая, как и я, не забывай об этом, – напомнил я ей сварливо.

– Помилуйте, Ройт, какая я Алая? Ваши предки жили здесь с основания Ван-Елдэра, а я родилась по ту сторону Отпорного хребта.

– Знаешь, Мира, я был бы не прочь побывать как-нибудь в твоих краях, – задумчиво сказал я, рассматривая корешки книг на стеллаже. Мне сейчас срочно требовалась хорошая книга – отключиться от всего происходящего и расслабиться.

– Да ладно, чего там хорошего? Песок да колючки. Солнце палит день-деньской, дождь бывает раз в десять лет. Пыль повсюду. А здесь – какая благодать, посмотрите, – Мира махнула рукой в сторону окна.

Оно снова было покрыто крупными каплями дождя.

– Обязательно побываю, если там такая погода, как ты описываешь. Вот надо было нашим предкам поселиться в скальном кольце! Здесь всё время задерживается влажный воздух и три дня в неделю дождь.

– Но, мастер Ройт, а где же им ещё было бы поселиться? Храм Хаоса-то здесь упал.

– Ну, выковыряли бы Храм и перетащили куда-нибудь в место с тёплым морем и солнцем круглый год, – в детстве я частенько предлагал такой проект отцу и до сих пор считаю это одной из моих лучших идей по благоустройству жизни сразу всех сословий.

– Ну, Ройт, вы опять чушь говорите, – закатила глаза Мира. – Как можно Храм переносить? Он же весит как, наверное, половина домена Айнхейн. Да и неправильно это.

– Вот так, – я подцепил с тарелки, стоящей рядом с креслом, красный шарик, обсыпанный пудрой, и перенёс его себе в рот. – Ах, Мира, не слушай меня, это, конечно, чушь. Я просто устал от Ван-Елдэра. Представляешь себе, сегодня я был на Белой дуэли. Слыхала о такой?

– Это когда Белые с завязанными глазами друг в друга палят из револьверов?

– Именно. Вот посмотри: вроде разумные люди, а решили друг друга ухлопать. И эта забава у них возникла лет двадцать назад, в подражание Алым. Мы все вопросы решаем поединком – и, значит, Белым тоже хочется поединок, но на свой, упорядоченный и законопослушный, лад. Нет бы нашим брать пример с Белых. У нас ведь даже законов нет, понимаешь, Мира?

– Максимы, мастер Ройт, куда лучше законов.

– «Ярость взгляда пустоты», – процитировал я Четвёртую Максиму.

Мира почтительно приложила пальцы ко лбу.

– Что это значит, хотел бы я знать?

– Узнаете, мастер Ройт, – уверенно сказала Мира. – Уж кому ещё понять истинный смысл, если не вам.

***

В дверь постучали, уверенно и спокойно. Я сразу понял, что это отец.

– Заходи, папа, – я захлопнул скандальные «Вопросы к Алым», засунул книгу под подушку и поднялся с кровати.

– Здравствуй, Ройт, – мой отец посторонился, и в комнату зашли, сверкая алым атласом, Наставник Эрд, Охранительница Йис и… Верховный Старший Шоннур.

Великие Архонты в моей спальне! Добрым знаком это не назовёшь точно.

Пока я недоумённо здоровался с ними, они зашли и расселись. Йис с ногами залезла в единственное кресло, Эрд аккуратно примостился на краешке стула, Шоннур сел на шахматный столик. Отец огляделся, потом хлопнул в ладоши. В полу образовалась дырка, из неё показался стремительно растущий стебель, и через минуту посредине моей спальни красовался здоровенный лист какого-то лопуха. Отец невозмутимо уселся на него, лист прогнулся, превращаясь в сидение.

– Здорово, – я не скрыл восхищение. – Давно так умеешь? Я не знал. Но разве не проще принести стул из гостиной?

– Ты многого не знаешь, Ройт, – наставник Эрд по-птичьи наклонил набок седую голову и посмотрел на меня насмешливым взглядом. – Даже о способностях Вилириана.

– Ройт, – начал тем временем мой отец, – мы пришли бросить тебе вызов.

– Что? – я опешил. – Вы не можете со мной сражаться! Я не принимал великую эссенцию, и у меня нет способностей. Нельзя вызвать того, кто не может защитить себя.

– Да-да, – махнул рукой Шоннур, глядя на меня неподвижным, немигающим взглядом. – Мы знаем это не хуже тебя. Ты Алый по праву рождения, и неподвластен обычному суду. Ты не принимал эссенций, и поэтому тебя нельзя вызвать. Именно поэтому ты беспечно заигрываешь с заговорщиками, устраиваешь дикие розыгрыши и думаешь, что обманул весь мир. Парень, ты наивнее, чем лист, на котором сидит твой отец. Лист, по меньшей мере, знает, где его корень и зачем он вырос. А ты, видать, забыл.

После его слов в комнате повисло тяжёлое молчание.

– Ты слышал об Алом Суде, Ройт? – спросил меня отец.

– Это же из каких-то древних времён, вроде ордалии изначальным Хаосом?

– На самом деле, последний Алый Суд проводился всего тридцать лет назад. Это просто не то, что попадает в газеты.

«Всего» тридцать лет! Мне целых двадцать три.

– Алый Суд, Ройт, это… – Эрд сделал неопределённый жест, – суд чести. Тебя вызывает круг равных тебе и разбирает твои поступки, насколько они соответствуют пониманию Максим Хаоса. Любой может бросить тебе обвинение. Ты можешь принять или не принять это обвинение. Наказание назначает старший в круге. В данном случае это будет Шонн. То есть, прошу прощения, Верховный Старший Шоннур.

– Эм, – все это звучало слишком уж напыщенно и абсурдно.

Я точно помню, например, как в детстве дергал Верховного Старшего за волосы и нос, сидя у него на коленях.

– И какое наказание хотел бы мне назначить Верховный Старший Шоннур? – я выгнул бровь.

Шоннур кашлянул:

– Ройт, я вообще не хочу назначать тебе наказание. Я хочу, чтобы у меня не было поводов назначать тебе наказание. Ты – один из самых талантливых Алых в своём поколении, пламя Хаоса горит в тебе необычайно ярко, хотя ты и отказываешься это признавать. Однако, всё будет зависеть от твоего поведения на суде. Возможно, ты будешь оправдан. Возможно – изгнан в пустоши. Возможно – изгнан и исключён из рода Айнхейн. Возможно, казнён.

– Казнён? – я совершенно растерялся. – Но, Старший Шоннур… вы старый друг моего отца. Я знаю вас всю жизнь. Я, ветра, знаю каждого из вас всю жизнь! Вы славные ребята, хотя и немного закостенели в своих традициях, как по мне, но, знаете, когда вы вот так приходите и говорите: «Ройт, мы завтра подвергнем тебя древнему испытанию, а по его итогам, возможно, казним» – это как-то чересчур. Я даже не знаю, что сказать!

Шоннур снова направил на меня тяжёлый взгляд:

– Тридцать лет назад я уже слышал подобные речи.

– И что случилось тридцать лет назад с… эммм… тем, кто вёл подобные речи?

– Его исключили из рода. Но он не воспринял это всерьёз и продолжил поступать глупо. Тогда его судили как серого и казнили.

Я сглотнул: это звучало немыслимо. Архонты поднялись со своих сидений.

– Мы придём завтра утром, Ройт, – сказал отец. – До этого ты не можешь покидать свои покои.

Наставник Эрд задержался около полок с моими книгами.

– Интересная подборка, Ройт, – заметил он негромко. – Многое можно понять о человеке, глядя на его книжные полки. Ты, я смотрю, интересуешься приключениями. О, занятный экземпляр!

Наставник Эрд потянулся за одной из книг, попробовал её вытащить, но вместо этого уронил с полки сразу десяток.

– О, извини, Ройт, извини. Я, пожалуй, пойду, – сказал он и улизнул за дверь.

Я со вздохом нагнулся и начал заново расставлять книги. «Рождение воина», «Девять лет на затерянном плато»… А это что?

В моих руках была незнакомая мне книга в чёрной обложке, с ярко-алым тиснением на ней. Все свои книги я знал наперечет. Это были в основном истории о необыкновенных приключениях, путешествиях в неизвестные земли, сражениях, подвигах, верности и предательстве. Проще говоря, о том, чего в моей жизни, как мне казалось, было недостаточно.

«Алый Суд. Традиции, история, примеры лучших речей» значилось на обложке.

Я широко улыбнулся. Славный Эрд! Похоже, мне предстоит очередная ночь с книгой.

3. Суд

Священный город Ван-Елдэр

Серые тучи уже второй день сеяли мелкий дождь, и почитаемые Старшие вместе с уважаемыми Алыми месили чёрную грязь своими дорогими сапогами, пробираясь между скал к Храму.

Храм Хаоса располагался в самом центре города на священной заповедной земле. Сюда нельзя было входить тем, кто не принадлежал к древним кланам Алых – или не влил в свои жилы достаточно великой эссенции, чтобы считаться полноправным Алым. Здесь нельзя было ни возводить строений, ни сажать растения.

Впрочем, тут и так ничего не росло. И прогуливаться здесь как-то не тянуло. Заповедная земля была скорее огромной ямой, примерно семьсот алдов в поперечнике и алдов сорок – в самом глубоком месте. В центре её располагался Храм – исполинский клубок алых каменных шипов, возлежащий на круглой чёрной платформе из гладкого камня. Вокруг неё, словно гребни волн, расходились кругами изломанные гряды чёрных скал.

По легенде, этот храм некогда упал с неба и своим ударом породил нашу окруженную горами долину. Долину священного города Ван-Елдэр, с его миллионами жителей, широкими проспектами и узкими переулками, кварталами Белого Сословия, лабиринтами подземных уровней и пронзавшими облака двойными башнями кланов Хаоса, на которых растянулись сияющие полотна плетений, денно и нощно извлекающие из мирового ветра драгоценные эссенции – Хаоса и Порядка. Во всяком случае, так учили нас на истории родного города.

«Ван-Елдэр, Ван-Елдэр, ты мечтаний предел, твои башни – святые мосты в небеса… что-то там, что-то там, кто избрал ремесло – почитает закон, а волшебник в ладонях сжимает огонь».

Вот почему, спрашивается, именно сейчас мне в голову лезет эта чушь?

Наверное, дело в том, что меня судят, как избравшего ремесло. Будь я настоящим хаоситом, был бы поединок– и по его итогам решилась бы моя судьба. Но я упорно отказывался от принятия великой эссенции, и поэтому все, что со мной можно сделать – судить, поскольку в любом поединке с хаоситом я проиграю.

Достали, если честно, с этой эссенцией! Ройт, не хочешь принять эссенцию? Ройт, когда ты уже примешь эссенцию? Ройт, а твои друзья уже все приняли эссенцию, а некоторые даже две! Ройт, я беспокоюсь за тебя! Ройт, ты так и не будешь принимать эссенцию? Ты боишься? Не хочешь поговорить об этом с наставником Эрдом?

У принявшего эссенцию хаоса наступало состояние, известное как «нигредо», «чёрная ночь души», или, по-простому, гречка. Человек валялся, как труп, при этом его душа переживала некие невероятные испытания, о которых впоследствии никто не мог рассказать ничего конкретного. Продолжительность гречки различалась – от получаса до нескольких месяцев. Многие так и умирали, не выйдя из неё, ещё некоторые становились безумцами. Впрочем, если предки уже в течение нескольких поколений принимали эссенцию, шанс пережить нигредо у детей возрастал экспоненционально – в результате чего, собственно говоря, и возникли великие рода. Среди Айнхейнов последний, эммм, неприятный случай был две с половиной сотни лет назад. У меня больше шансов помереть, подавившись рыбной костью, чем влив в себя эссенцию.

Переживший гречку получал способности и могущество. В силу самой природы хаоса – непредсказуемые способности. Один получал силу испепелять горы, другой – расстёгивать взглядом застёжки на одежде. Некоторые утверждали, что каждому даётся наиболее подходящая ему способность.

Как по мне, это чушь. Мой друг Айфур всю жизнь бредил холодным оружием, посвящая тренировкам два часа ежедневно. Первая великая эссенция! Что же это? Нерушимые клинки? Сверхскорость? Супер-сила? Как бы не так! Провалявшись шесть дней в гречке, Айфур стал способен безошибочно определять пол у животных, лишь поглядев на них. Любой ветеринар умеет делать то же самое без всяких способностей. Следующего вливания Айфур не пережил.

Я не осуждаю тех, кто проводил недели в нигредо, а потом возвращался, хвалясь новообретёнными способностями, или – не возвращался вовсе. Но мне хотелось понять, чего я стою сам, без дарованных алой жидкостью сил. Во всяком случае, поначалу. Потом, когда я включился в борьбу против несправедливостей, которые творят Алые, чистая кровь стала моим оберегом: меня не могли приструнить, вызвав на поединок.

Оглянувшись назад, я нашёл взглядом башню нашего клана. Высочайшая в городе. Сколько раз я клял эту высоту, поднимаясь на свой семьдесят первый этаж. Догадываетесь, что говорили мне подруги, когда я приглашал их к себе домой посмотреть коллекцию метеоритов?

Впрочем, теперь это уже не моя проблема. Что-то мне подсказывает, что после этого суда я уже не вернусь в свои покои.

Я отвернулся и снова посмотрел на Храм. Суд должен был проходить у его подножия – ведь Храм, как предполагалось, сам участвовал в суде – оправдывал невиновных, карал виноватых, наделял силой тех, кто её достоин… ну, и всё прочее в таком роде. Впрочем, я никогда особенно об этом не задумывался. Может, пора?

Мы как раз приблизились к Храму, и я мысленно потянулся к нему: «Эй, Храм, ты слышишь меня?»

Никакого ответа, естественно, не последовало.

Вот и поговорили.

Один за другим Архонты поднялись на платформу по каменным ступеням. Старшие и судьи выстроились полукругом, спиной к шипастой стене. Я медлил занять предназначенное для меня место.

– Ройт, – я услышал голос отца. – Поверь, нам так же не хочется в этом участвовать, как и тебе.

– Ну, так за чем же дело стало, – я раздраженно закатил глаза. – Давайте не будем тогда? Если никто не хочет – расходимся.

Верховный Старший посмотрел на меня тяжёлым взглядом и указал рукой туда, куда я должен был встать – небольшое светлое пятно на чёрном камне.

Я встал на отметину, и мои подошвы нащупали два небольших углубления – вытертые в камне следы от многочисленных стоп. В голове мелькнула мысль, что на этом месте стояли уже, наверное, тысячи обвиняемых. Я представил себе подобного мне бедолагу, стоящего здесь в те дикие времена, когда преступников сжигали, вешали, колесовали и подвергали перед этим жестоким пыткам. Везёт мне, что и говорить. Худшее, что меня может ожидать, учитывая моё происхождение и проступки – это бессрочное изгнание. Впрочем, мы ещё поборемся.

Я глянул на недружелюбно оскалившийся шипами Храм, а после – на лица стоявших передо мной. Знакомые лица: родственники, наставники, друзья и коллеги отца. Осуждения на них было немного – больше недоумения, усталости, печали. Многие сожалели, что мои действия привели меня сюда. Не могу сказать, что я совсем не разделял их чувств.

Верховный Старший медленно заговорил.

– Ройт, сын Вилириана, из рода Айнхейн! Обвинения тебе, пошедшему против воли Хаоса. Первое из них: ты не пожелал встать над Законом, хотя был способен на это. Кара за это: отныне ты склонишься перед Законом, как слабейший. Ты отверг Хаос, и теперь проведёшь жизнь, подчиняясь Порядку. Я, как сильнейший из сильных, назначаю тебе меру наказания: ты, Ройт, сегодня подчинишься суду.

– Ылч Еал Ндону Дуге, – медленно проговорил мой отец.

Право для сильного – закон для слабых. Я слаб, и подлежу суду.

Первая Максима Хаоса произнесена. Хотя я и прочёл вчера, что с этого начинается Алый Суд, мои кулаки сжались сами собой, а перед глазами поднялась красная пелена гнева. Для хаосита нет больше унижения, чем смирить свою волю. Это то, чему меня учили всю жизнь, то, во что я верил – большую часть жизни. Пара лет с друзьями в кварталах Порядка не вытравили из меня алой гордыни. Слова отца провели черту, отделяющую меня от Алых, и это был болезненный удар. Но это суд. И я теперь кое-что знаю о правилах суда Хаоса.

– Отец, я не принимаю твоего отказа. Архонты, я не принимаю вашего права меня судить. Я действовал в своём праве и согласно своему решению.

Отец слабо улыбнулся, но промолчал.

– Что ж, – наклонил голову Верховный, – это хорошо.

Он помолчал немного. Затем посмотрел куда-то поверх моей головы.

– Пусть Керд, уважаемый наставник Алой академии, выйдет вперёд, чтобы предъявить обвинение.

Прекрасно, они вытащили всех, кто имел на меня зуб.

– Почитаемые Старшие! Уважаемые члены суда! Уважаемые собравшиеся! Сегодня мы должны вынести приговор по делу Ройта из рода Айнхейн. Мне особенно горько говорить последнее слово, почитаемые Старшие. Когда член рода, пользующегося заслуженным уважением, совершает проступок, это подрывает основы доверия, на которых зиждется наше государство…

Зиждется на доверии! Я думал, мы, хм, зиждемся на том, что способны испепелить любого, несогласного с нами.

Дальше он долго и страстно плел про то, как я веселился во время учебы, обводя его вокруг пальца. Ну, было дело, что уж там. Я слушал с улыбкой, посмеиваясь, когда он рассказывал про особенно удачные мои проделки. Главные мои преступления уж точно не издевательства над однокурсниками и дерзостное вмешательство в священные обряды. Это он про тот раз, когда мы с друзьями заменили церемониальные флаги с благоприятными надписями на «иные, непристойные крайне». Не думаю, что хоть кто-то из присутствующих верил, что я не отобьюсь от Керда.

– Вы видите, что уже перечисленных проступков достаточно для того, чтобы почитаемые Старшие и уважаемые члены суда хорошо представили себе, с кем мы имеем дело, – продолжал он свое занудство. – Провокатор, наслаждающийся своим мнимым превосходством над другими, пользующийся своим положением, трус, прячущийся за спинами других, когда приходит время платить за свои проступки. В чём причина того, что он раз за разом уходит от наказания? Единственно, – и тут Керд вздыбился, как змея и ткнул в меня пальцем, – в том, что он принадлежит роду Айнхейн! Не в его силе, не в его уме – единственно лишь в его происхождении! Его не трогают, потому что он принадлежит к древнему роду! Что говорит Четвёртая Максима?

– Сила наследует Силе, – хором ответили Архонты.

– А какова сила Ройта, я спрашиваю? Он умнее? Он сильнее? Он обладает особыми способностями? Он впитал множество эссенций? Нет! Он, Ройт – сын почитаемого Вилириана! Но слабость не должна наследовать силе. Я требую для Ройта бессрочного изгнания!

Керд картинным жестом взмахнул алым рукавом. Затем шагнул на свое место.

Верховный Старший посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица.

– Я не принимаю обвинения Керда! – воскликнул я, не дожидаясь вопроса. – Он – наставник Академии и призван следить за всем, что касается учебного процесса, и вся ответственность лежит на нём. Если он не может справиться со своими учениками, он слаб. Если он проиграл мне, он слаб. Я использовал ложь, хитрость и внушение, я делал всё, что хотел, с теми, кто были слабее меня и глупее меня. Я делал всё, что хотел с Кердом и с его слугами. Не Керду обвинять меня в нарушении Четвёртой Максимы, Архонты. Я приму, если меня обвинит Старший Наставник Эрд, который ловил меня и поймал. А тебя, Керд, я и сам могу обвинить в несоответствии седьмой Максиме – Слабый да не возглавляет сильных; и что ты ответишь мне? Но у меня нет желания обвинить Керда, Архонты.

Верховный Старший наклонил голову.

– Старший наставник Эрд, есть ли у тебя желание обвинить Ройта?

– У меня нет такового желания, – ответил Эрд, слегка улыбаясь.

– Тогда, обвинение Керда отклоняется, потому что обвиняемый не принял его.

Я медленно выдохнул. Славный Эрд! Если я выберусь из этой передряги, с меня причитается. И за книжку, и за отказ предъявить обвинения. Хотя, конечно, вряд ли я выберусь.

Алые выходили один за другим. Новые обвинения отбросить было уже сложнее, но я подготовился заранее. Свои проступки я знал как никто здесь: пособничество антихаоситским организациям, участие в стачках и сходках, распространение листовок, составление петиций с абсурдными требованиями в Совет… наверное, не осталось Архонта, которому бы я не наступил на ногу.

Можно скептически смотреть на мои революционные убеждения. С чего это аристократу горячо радеть за каких-то беляков? В глазах Архонтов я выглядел скучающим аристократом, решившим немного позаигрывать с недовольной чернью. Тем хуже для них.

Хаоситы гордятся своими способностями; но пока Архонты оберегают свои бессмысленные традиции, уповая на несокрушимую силу эссенций, прогресс науки Порядка не стоит на месте, и близок час, когда Алым придётся признать это.

И всё же, меня судили судом Алых, поэтому под каждое обвинение притягивались за уши Максимы Хаоса. Например, пособничество антихаоситскому движению – подали как «непонимание природы Силы». Но на Алом суде побеждает тот, у кого лучше подвешен язык, и я срезал Охранительницу Йис, прочитав пламенную речь о могуществе Порядка. Она даже, вроде, призадумалась.

В какой-то момент мне начало казаться, что я выкручусь. Обвинения разваливались одно за другим, Архонты покровительственно усмехались, но снимали их. Отец начал бросать на меня одобрительные взгляды. Ну, действительно, нельзя же обвинить Алого в чрезмерной хаотичности! Хотя, конечно, они старались.

Поток обвинений иссяк. Архонты переглядывались. Наставник Эрд кивал головой, Старший целитель Хаор улыбался во весь рот. Сейчас Верховный Старший объявит…

– Пусть Ликс из рода Айнхейн выйдет вперёд.

Братец? А ты что здесь делаешь?

– Ликс, желаешь ли ты предъявить обвинение Ройту?

– Да, – выпалил он. – Я обвиняю Ройта в том, что он использовал эссенцию Порядка на мою собаку!

Я понял, что мне крышка.

– Что? Серьезно, Ликс, что это за обвинение такое? Это же обычная собака, уймись.

– Она теперь мертва! – Ликс не отступал. – Ты превратил живое в мертвое! Мою собаку!

– Твоя собака не мертва! Она изменилась, но всё такая же живая собака! – я закатил глаза. – Мало того, она стала гораздо лучше!

– Собака обросла неживой материей! Она покрылась каменной коркой и потеряла самое себя! Это больше не живой зверь и не друг!

– Она и не мёртвый зверь, Ликс. А другом она никогда и не была! Злобная зверюга, рычавшая на меня, готовая сожрать! Ну, то есть, какой-то своей частью она окаменела, но по-прежнему ходит и гавкает. А ещё, наконец, слушается меня, как собаке и положено. Нет повода для выступления перед Архонтами.

Я глянул на Архонтов в поисках поддержки. На их лицах было отвращение.