Текст книги "Последние дни инков"

Автор книги: Ким Маккуарри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

«Офицеры обратились к Кискису с предложением просить испанцев о мире, поскольку те явно были непобедимы», – писал историк XVI в. Франсиско Лопес де Тамара. Однако генерал Кискис – командующий, которому довелось провести свою победоносную армию вдоль всей протяженности Андских гор, который успешно сражайся с Уаскаром и пленил его, а затем оккупировал Куско, – настаивал на том, чтобы его войска продолжали оставаться на своем месте и дрались с врагом. Способный тактик, Кискис со временем понял, что, размещая своих бойцов на крутых откосах, там, где лошади испанцев не могут маневрировать, он в состоянии нейтрализовать самое мощное оружие захватчиков. Но сейчас, когда его собственные офицеры угрожали покинуть поле боя, бывший генерал Атауальпы уже не мог сдержать свою растущую ярость. «Он [Кискис] угрожал им ввиду проявленной ими трусости и приказал им следовать за собой в место, где можно было бы перегруппировать войска [и продолжать сражаться]». Но офицеры Кискиса взбунтовались, отказываясь выполнять приказы своего генерала.

Как и любое воинское соединение, инкская армия функционировала на основе строгой дисциплины. Атауальпа в свое время приказал казнить целый батальон своих солдат в Кахамарке лишь за то, что они выказали страх при виде испанских лошадей. Неповиновение являлось еще более серьезным преступлением и сурово наказывалось. Даже с учетом хаоса в настоящей ситуации поведение, продемонстрированное офицерами Кискиса, граничило с изменой. «Кискис выказал им за это свое презрение и поклялся наказать бунтовщиков», – писал Лопес де Гамара. Неожиданно «Уайпалкон [один из офицеров Кискиса] метнул копье, которое пробило ему грудь. Тогда и многие другие офицеры бросились вперед со своими дубинками и боевыми топорами и убили его».

Так закончилась жизнь одного из самых блестящих генералов Инкской империи, человека, который в свое время оказался вынужден повиноваться, хотя и с большой неохотой, приказам Атауальпы дозволить трем испанским добровольцам разграбить инкскую столицу. Несмотря на факт казни своего императора, Кискис отважно повел свой отряд в бой против испанцев.

Вскоре после гибели Кискиса один из капитанов Писарро, Себастьян де Беналкасар, сумел в Эквадоре загнать в угол последнего из трех выдающихся военачальников Атауальпы, генерала Руминяви. После продолжительных тактических маневров в итоге произошла решающая битва, в результате которой войска Руминяви сдались, однако самому генералу посчастливилось бежать. Испанские войска догнали инкского генерала, когда он переходил через заснеженную гору. В Кито ни к Руминяви, ни к другим плененным представителям инкской аристократии со стороны испанцев не было проявлено никакой пощады. По словам капеллана Маркоса де Нисы, «капитан Беналкасар вызвал к себе Луеса, одного из самых высокопоставленных людей в Кито, и поджег ему ступни, и применил к нему еще много других пыток, с тем чтобы заставить его раскрыть местонахождение сокрытых сокровищ Атауальпы [якобы существовавших], о которых он ничего не знал. [Затем] капитан сжег заживо вождя Чамбу, который также был невиновен. Капитан также сжег Косопангу, который был губернатором провинции Кито и который явился с миром, поскольку он предоставил золото не в таком количестве, которое было затребовано [капитаном Беналкасаром], и он также ничего не знал о зарытых сокровищах. [Капитан] сжег его вместе со многими другими вождями и высокопоставленными людьми – чтобы на этой земле более не осталось туземной знати».

Наконец испанцы вывели и генерала Руминяви на главную площадь Кито. Там выдающийся генерал был казнен за вмененное ему «преступление», заключавшееся в оказании сопротивления иноземной оккупации.

Итак, когда три верховных военачальника Атауальпы были мертвы, партнер Кортеса, Педро де Альварадо, был подкуплен, а сотни новоприбывших испанских солдат держал и путь на юг страны, перуанские богатства, вероятно, оказались под контролем двух партнеров, вместе начинавших свой завоевательный путь: Франсиско Писарро и Диего де Альмагро. Посредством марионеточного императора Манко Инки эти два конкистадора контролировали огромный инкский аппарат управления, имели возможность взимать подати и были готовы подавить любые потенциальные восстания туземцев. В случае, если бы им удалось поддерживать состояние мира, Писарро и Альмагро явно были способны постепенно превратить Тавантинсуйю в прибыльную колонию стремительно разраставшейся Испанской империи.

В связи с тем, что последняя военная кампания против враждебных инкских войск успешно завершилась, Писарро решил постепенно отходить от своей роли военного руководителя – в пользу роли администратора. В конце концов, он являлся правителем королевства Новая Кастилия, протянувшегося на 700 миль обширной туземной империи, на завоевание которой у него были санкции, полученные от испанской короны. Существовала только одна маленькая проблема, которая проявилась еще в тот момент, когда Писарро явился из Испании с титулами, полученными только для самого себя, но не для своего партнера. Альмагро, конечно, тогда был крайне разозлен и почти готов отказаться от совместного продолжения завоевания Перу. Только пообещав партнеру контроль над тем государством, которое они оба смогут завоевать, Писарро в итоге смог убедить Альмагро, и тот продолжил участвовать в общем предприятии.

И все же оставался вопрос: какая роль будет отведена Альмагро? Как же быть с партнером, который столь помог Писарро в организации экспедиции и который доставлял ему военные подкрепления и разного рода припасы на протяжении последних десяти лет? С партнером, который потерял глаз во время их самой первой экспедиции? Какая роль ему будет отведена в Перу? При том что Писарро предоставил Альмагро энкомьенду, – точно так же, как и другим конкистадорам, решившим обосноваться в Перу, – сам он остался безусловным правителем Перу – титул, равнозначный вице-королю Испании. По крайней мере в этой области Нового Света Писарро был вторым по значимости после испанского короля. Однако Инкская империя протянулась на тысячи миль, что в пространственном отношении было намного больше, чем 700 миль, что корона предоставила Писарро. Так какова же должна была быть справедливая доля Альмагро?

В декабре 1534 г. Писарро и Альмагро встретились на побережье Перу, в том месте, где Писарро теперь закладывал новый город: Ла-Сьюдад-де-Лос-Рейес, Город Королей, или Лима, как он будет назван позднее. В намерения Писарро входило прожить остаток своей жизни, мирно и спокойно управляя своей империей. Писарро более не нуждался в своем партнере, проявившем себя большим специалистом в области организации, финансирования и осуществления завоевательных экспедиций. Писарро предложил Альмагро отправиться в Куско и занять там пост вице-губернатора города, временно занимаемый другом Альмагро, Эрнаном де Сото. Возможно, это могло удовлетворить амбиции Альмагро. Как ни странно, он согласился на это предложение, но лишь потому, что рассчитывал на получение от короля губернаторского поста – он уже подавал ему соответствующее прошение. Альмагро вскочил в седло и, резко развернувшись на своей лошади, отправился в дальний путь – в Куско.

Но вскоре после отъезда Альмагро из Испании пришли новости о том, что король Карл решил поделить Инкскую империю на две части. Король намеревался отдать «северную часть» Писарро, а «южную часть» – Альмагро. Детали этого решения спустя значительное время должен был привезти Эрнан Писарро, в настоящее время державший путь в Перу.

В то время Писарро не мог себе даже представить, какой клин между двумя конкистадорами вобьет решение короля и как изменится баланс сил в Перу.

8. ПРЕЛЮДИЯ К ВОССТАНИЮ

«Бог и моя совесть да будут мне свидетелями: все, кто присутствовал при этих событиях, могли наблюдать, что именно плохое обращение с перуанскими народами подвигло их на восстание и побудило поднять оружие против испанцев, – у туземцев для этого были все основания. Испанцы никогда не обращались с ними достойно и честно, никогда не держали слова, данного индейцам. Напротив, испанцы скорее вознамерились уничтожить всю эту страну – без всяких на то разумных причин и оснований; и в конце концов туземцы решили, что они скорее умрут сражаясь, чем будут и далее продолжать мириться с подобным к ним отношением».

Монах-францисканец Маркос де Ниса, 1535

«К людям следует относиться либо снисходительно, либо полностью сокрушать их, поскольку если вы лишь нанесете им оскорбление, они решат отомстить, но если нанесенная вами рана будет слишком серьезной, они не смогут отплатить вам, поэтому человеку следует наносить такую рану, чтобы можно было не бояться мести».

Никколо Макиавелли, «Государь», 1511

Диего де Альмагро прибыл в Куско в конце января 1535 г., – Писарро дал ему указание занять пост вице-губернатора города. Он привел с собой отряд из 300 новых человек, которых в соответствии с договоренностью отдал ему заместитель Эрнана Кортеса, Педро де Альварадо. Еще до того, как Альмагро достиг инкской столицы, его нагнал королевский посланник с известием о том, что король собирается сделать его губернатором области, простирающейся к югу от владений Писарро. Но в 1535 г. осуществить точное измерение расстояний на перуанской территории был в состоянии только штурман корабля. Соответственно до сих пор никто не пытался точно определить границы территории Писарро. И можно было только догадываться, докуда доходили границы его губернаторства и с какого места начиналась область, подведомственная Альмагро.

Новоприбывшие в инкскую столицу испанцы вскоре поняли, что они явились слишком поздно, чтобы поучаствовать в дележе ее богатств или получить энкомьенды. Несомненно, конкистадоры с завистью смотрели на восемьдесят восемь энкомендеро, которые некоторое время назад приняли решение остаться в столице и теперь стали сказочно богатыми людьми. Многие из них уже сняли с себя доспехи и теперь носили гражданскую одежду: чулки, накидки с капюшонами и шляпы, украшенные модными перьями. Вновь прибывшие же носили заплатанную и заштопанную одежду и не имели ни гроша за душой. Эта последняя группа конкистадоров прибыла в Перу с надеждой, что тут они разбогатеют. Реальность быстро раскрыла им глаза на истинное положение вещей: они осознали, что опоздали по меньшей мере на год, если не больше. Это осознание своего положения довольно сильно ожесточило многих из них.

Ввиду присутствия очень богатого меньшинства испанцев и крайне бедного большинства естественным образом начали возникать политические разногласия и трения. Те испанцы, которым Писарро даровал энкомьенды, естественно, чувствовали себя обязанными ему; те же, кто прибыл вместе с Альмагро, надеялись, что верность этому одноглазому конкистадору, привезшему их сюда, в дальнейшем окупится. Если бы вдруг выяснилось, что Куско располагается на территории новосозданного королевства Альмагро, то тогда те испанцы, которым были пожалованы энкомьенды, потеряли бы на них право. Альмагро наверняка распределил бы их среди своего отряда.

Тот факт, что никто в настоящий момент не знал, какому конкистадору – Писарро или Альмагро – принадлежит город Куско, еще более ухудшал политический климат. Вдобавок присутствие двух самых младших и самых импульсивных братьев Писарро – двадцатитрехлетнего Хуана и двадцатидвухлетнего Гонсало – только создавало дополнительные проблемы. Ввиду того что братья были решительно настроены ни в коем случае не отдавать Куско в руки Альмагро, постоянно растущая напряженность вскоре стала зашкаливать. Летописец XVI в. Педро де Сьеса де Леон писал:

«Хуан Писарро и Гонсало Писарро были более всех остальных возмущены действиями Альмагро, до крайности невзлюбив его… Друзья Альмагро, со своей стороны, уговаривали его не забывать о своих интересах; король сделал его властителем, соответственно Альмагро обладает всеми надлежащими правами, и ему следует как можно быстрее заполучить уже посланные королевские указы и начать распоряжаться территорией, которую король определил ему в губернаторство».

Сьеса де Леон заканчивал словами: «Отныне стали существовать две фракции: одна примкнула к Писарро, другая к Альмагро».

Острые разногласия по поводу того, кто будет контролировать Куско и прилегающую область, возникли примерно через месяц после прибытия Альмагро. Однажды в марте 1535 г., опасаясь, что Альмагро может захватить всю столицу, двое братьев Писарро вместе со своими сторонниками установили несколько пушек в своем дворце, стоявшем на главной площади, забаррикадировали его, а затем «с явным вызовом появились на площади, готовые устроить серьезную ссору». Такое их поведение настолько разозлило Эрнана де Сото, давнего сторонника Альмагро, что между ним и Хуаном Писарро произошла настоящая стычка. По словам кузена Хуана, Педро,

«Хуан Писарро и Сото сначала перебранивались [сидя на своих лошадях]… после чего Хуан Писарро схватил пику и метнул ее в Сото, который, не будь под ним быстрого коня, оказался бы в результате повержен на землю. Хуан Писарро погнался за ним. Они оба достигли дворца, где жил Альмагро, и если бы люди Альмагро не спасли Сото, он [Хуан] убил бы его, – Хуан Писарро был очень храбрым и решительным человеком… Когда Альмагро и его люди увидели мчащегося Сото и преследующего его Писарро, они схватили свое оружие… и погнались за Хуаном Писарро. В результате представители двух противостоящих друг другу группировок собрались на площади, размахивая оружием».

Лишь благодаря вмешательству только что прибывшего представителя короля, Антонио Тельеса де Гусмана, удалось избежать взаимного смертоубийства. «Если бы христиане схватились друг с другом, индейцы напали бы на тех, кому бы удалось выжить», – писал позднее Гусман королю. Вот как описывал все происходившее Сьеса де Леон: «Все они были полны такой зависти и ненависти по отношению друг к другу, что удивительно, что они все не поубивали друг друга… В этот день был явлен первый разряд гнева между враждующими группировками».

Два месяца спустя, услышав о том, что обстановка в столице настолько накалилась, что недалеко до гражданской войны, Франсиско Писарро спешно направился в Куско. Послание короля, в котором детально формулировались условия разделения Инкской империи, все еще не было доставлено, однако Писарро, стремясь разрядить обстановку, решил договориться со своим бывшим партнером. Им обоим к тому времени было известно, что они завоевали лишь около двух третей территории Инкской империи. Обходя стороной вызывающий острые разногласия вопрос о том, кому принадлежал Куско, Писарро выразил Альмагро свою готовность профинансировать масштабную экспедицию по исследованию и завоеванию южной части империи. Она, естественно, территориально должна была относиться к владениям Альмагро. Писарро, таким образом, надеялся, что посредством спонсирования этого завоевания ему удастся избавиться от своего партнера, начинавшего доставлять ему все большее беспокойство, и одновременно разрядить взрывоопасную политическую ситуацию в Куско. В любом случае на юге должно было быть достаточно золота, серебра и крестьян, чтобы удовлетворить запросы и самого Альмагро, и нескольких сотен его новых воинов.

Явно желая как можно быстрее приступить к активному исследованию своего губернаторства, Альмагро согласился на это предложение. С достаточно серьезными основаниями можно было предполагать, что на юге существовали богатые инкские города и плодородные земли, но вообще испанцы знали об этом регионе немного. Что в настоящий момент надлежало сделать Альмагро – это выбрать себе заместителя, на которого он мог бы полагаться в ходе экспедиции и который был бы по-настоящему верен ему, Альмагро, а не Писарро.

Тридцатичетырехлетний Эрнан де Сото выдвинул свою кандидатуру на это место, выразив готовность заплатить Альмагро за эту привилегию огромную сумму в золоте и серебре. Сото сумел оценить выгодность данного положения, и, хотя он был очень богат, у него имелись планы когда-нибудь начать управлять своим собственным королевством. Может быть, ему посчастливилось бы обнаружить какую-нибудь туземную империю к югу или востоку от Инкского государства? В случае занятия должности заместителя командующего Сото имел бы веские основания просить короля о предоставлении ему собственного губернаторства. Но Альмагро отклонил кандидатуру Сото, выбрав вместо него воина по имени Родриго Оргоньес, который за последние пять лет делам и доказал свою верность Альмагро.

Между тем перед Манко Инкой стояли свои собственные серьезные проблемы, которые только обострялись в результате борьбы испанцев за контроль над Куско. Поскольку испанцы открыто демонстрировали, кто в действительности управляет городом, престиж Манко постепенно подрывался. Хуже того, в макиавеллистском мире инкской политики начали циркулировать слухи о том, что некоторые родственники Манко жаждут заполучить императорский трон.

Теоретически можно было ожидать, что его главным соперником может стать его родной брат Паулью; тот был примерно того же возраста, что и Манко, и ему каким-то образом удалось избежать казни во время оккупации со стороны северной армии. Но с того момента, как Писарро определил Манко правителем, Паулью присягнул на верность своему брату. Манко был настолько уверен в Паулью, что, когда отправлялся в военные походы на север, он предоставлял Паулью императорские полномочия в Куско. Как только Манко возвращался, Паулью немедленно освобождал это место. Но Манко питал подозрения по отношению к своему двоюродному брату Паскаку и своему единокровному брату Аток-Сопе. Слухи о том, что Паскак замышляет утвердить на троне вместо Манко Аток-Сопу, циркулировали в среде инкской аристократии. Даже иноземная оккупация не смогла нарушить инкскую традицию плести династические интриги.

Осознавая, что соперничество между инкскими элитами может создать обстановку нестабильности в его новом королевстве, Писарро попытался положить конец борьбе за власть, сведя две инкские стороны за столом переговоров. Однако попытка эта оказалась неуспешной, более того, Манко в приватной обстановке попросил Альмагро помочь ему избавиться от враждебной инкской группировки. За год до этого Манко и Альмагро провели достаточно много времени вместе, участвуя в военных походах, и там они сильно сдружились. Хотя Альмагро и был всецело занят подготовкой экспедиции на юг, он согласился помочь молодому императору. Чем больше он помогал бы Манко, тем более тот должен был быть ему обязанным.

Альмагро послал несколько человек убить единокровного брата Манко, Аток-Сопу. Обнаружив, что в доме Аток-Сопы темно, наемные убийцы пробрались в его спальню и там убили претендента на инкский трон. Однако убийство Аток-Сопы только усилило раскол в семействе Манко – теперь противоборствующие группировки начали организовываться сообразно с линией разлома в испанской среде. Манко и его брат Паулью объединились с Альмагро; а противоположная инкская группировка установила союзничество с Писарро.

Атмосфера враждебности сгустилась до такой степени, что однажды ночью Манко, опасаясь возмездия за убийство своего брата, бежал из своего дома и попросил убежища во дворце Альмагро. Последний спрятал его в своей спальне. Когда испанские сторонники противоположной инкской фракции узнали о том, что Манко покинул свой дом, «они шумной толпой отправились грабить его дом, нанеся ему большой ущерб, – и никто не мог остановить их». По слухам, Манко настолько боялся быть убитым той ночью, что спрятался прямо под кроватью Альмагро.

2 июля 1535 г. Диего де Альмагро покинул Куско с испанским отрядом, состоявшим из 570 кавалеристов и пехотинцев. Также вместе с ним отправились 12 000 инкских носильщиков. Диего намеревался исследовать и осуществить завоевание южной части Инкской империи, ведь ему вскоре предстояло стать губернатором этой области. В знак дружеского расположения Манко предоставил не только носильщиков – он также велел Паулью и его верховному жрецу Вильяку Уму сопровождать Альмагро. Оба они, очевидно, пользовались широкой поддержкой среди южных вождей. Губернатор Франсиско Писарро и испанские энкомендеро вышли проводить экспедицию: многие чувствовали, что ныне пути двух групп расходятся навсегда. Двое бывших партнеров пожелали друг другу удачи, после чего Альмагро со своим отрядом покинул инкскую столицу.

С уходом отряда Альмагро из Куско исчезла б о льшая часть обнищавших испанцев: там остались только местные жители и наиболее богатые испанские энкомендеро. Вскоре после этого Писарро также покинул Куско, в его планы входило продолжить закладку испанских городов вдоль побережья. Он рассчитывал, что его королевство будет продолжать экспортировать в Испанию золото и серебро в обмен на произведенную там продукцию – для этого нужны были города и порты. Кроме того, в случае необходимости приморские поселения можно было усилить военно-морским подкреплением. Города же, расположенные вдали от побережья, – такие как Куско, Хауха и Кахамарка, – в случае военной опасности могли оказаться в изоляции.

Бывший вице-губернатор Эрнан де Сото ныне также готовился покинуть Инкскую империю. Лишившись возможности стать заместителем Альмагро во время его экспедиции, Сото покинул Куско вместе с караваном, груженным золотыми и серебряными слитками, намереваясь на ближайшем корабле отправиться в Испанию. Энергичный кавалерийский офицер, который провел испанское войско через Анды, теперь должен был покинуть Перу навсегда. Оказавшись в Испании, Сото использует свою долю инкских сокровищ для получения королевской лицензии на завоевание малоизвестной области Флориды. Сото надеялся обнаружить там Индейскую империю, подобную тем, которые уже открыли Кортес и Писарро, и стать затем ее губернатором. Но восемь лет спустя, после продолжавшегося три года похода, охватившего территории таких современных штатов, как Флорида, Южная Каролина, Теннесси, Алабама, Арканзас, Оклахома, Джорджия и Миссисипи, Сото, у которого к тому времени полностью истощились припасы, умер от лихорадки на берегу реки Миссисипи. Ему было сорок два года.

После того как город покинули Франсиско Писарро, Альмагро, Сото и большинство новоприбывших испанцев, Куско остался в руках Манко Инки и двух младших братьев Писарро, Хуана и Гонсало. Хотя двадцатичетырехлетний Хуан Писарро имел репутацию крайне импульсивного человека, он пользовался популярностью среди рядовых конкистадоров. Великолепный всадник, Хуан стал капитаном в двадцатидвухлетнем возрасте, вместе с Сото он проехал по территории Перу во главе кавалерийского отряда. В отсутствие Сото и Альмагро Франсиско назначил Хуана новым коррехидором, или вице-губернатором города.

Будучи на год младше Хуана и на тридцать пять лет младше своего брата Франсиско, Гонсало Писарро был высоким, элегантным, очень красивым молодым человеком и имел репутацию ловеласа. Двадцатитрехлетний Гонсало был также «превосходным всадником и… великолепным стрелком из аркебузы», – писал историк XVI в. Агустин де Сарате. Хотя он был неграмотным, «он умел хорошо изъясняться. Правда, его язык был отмечен преизрядной вульгарностью».

У Гонсало было одно характерное свойство: он имел склонность рассматривать других испанцев либо как своих добрых друзей, либо как своих злейших врагов. Это была определенно отрицательная черта, которой суждено было оставить свой след и на биографиях обоих Писарро, и на истории государства Перу. В отличие от Хуана, единственного из всех Писарро, имевшего репутацию щедрого человека, Гонсало был самым скупым членом семейства, к тому времени уже прославившегося своей крайней скаредностью.

Теперь, когда Куско оказался в руках двух молодых братьев-смутьянов – и в отсутствие умиротворяющего влияния Франсиско Писарро, – отношения между испанцами и местными жителями естественным образом начали ухудшаться. Живущие в Куско испанцы, зная о том, что брат Манко, Атауальпа, собрал огромное количество сокровищ, были убеждены в том, что и сам Манко должен был знать, где еще находятся золото и серебро. Вскоре они начали оказывать давление на молодого императора, требуя, чтобы он раскрыл местонахождение сокровищ. Сначала Манко готов был потрафить испанцам, раскрывая один за другим тайники, где были сокрыты золотые и серебряные статуэтки, украшения и другие предметы. Но чем больше он отдавал, тем больше испанцы требовали от него. Сын Манко, Титу Куси, позднее комментировал это в таких словах: «Жадность завладела людьми до такой степени, что… они снова и снова приходили донимать моего отца, чтобы заполучить еще больше серебра и золота, сверх того, что уже было вытребовано ими».

Однако испанцы были заинтересованы не только во власти, высоком статусе и праздной жизни, которую обеспечивало наличие золота и серебра, – в не меньшей степени им было потребно удовлетворение своих сексуальных желаний. С самого момента своего прибытия в Перу испанцы энергично принялись охотиться за местными женщинами. Но поскольку и инкское, и испанское общества проводили четкое разграничение между знатью и простыми людьми, лидеры испанской экспедиции стремились брать себе в любовницы только представительниц инкского королевского рода. К примеру, Франсиско Писарро, пятидесятишестилетний холостяк, который никогда не был женат, взял себе в любовницы дочь императора Уайны Капака, которую Писарро стал называть Инес. Даже некрасивый коренастый пятидесятидевятилетний Альмагро, у которого на месте одного глаза была розовая пульпа, стал спать с красивой сестрой Манко Инки, Маркачимбо, «[которая] была дочерью Уайны Капака и его сестры и которая унаследовала бы Инкскую империю, будь она мужчиной. Она показала Альмагро тайник – яму, в которой находилось большое количество золотой и серебряной посуды. Если бы ее расплавить, получилось бы восемь металлических полос, стоимость которых составила бы 27 000 серебряных марок… Из того количества сокровищ, которое осталось в яме, она дала другому капитану 12 000 кастельяно. Но испанцы не стали на основании всего этого выказывать бедной женщине большее уважение или расположение. Напротив, ее неоднократно бесчестили, поскольку она была очень хорошенькой на вид и имела мягкий характер. В результате она заразилась сифилисом… Но под конец она вышла замуж за испанского гражданина, была ему хорошей женой и умерла христианкой».

Поскольку эти инкские дамы были незамужними, тот факт, что они стали любовницами испанцев, не слишком обеспокоил инкскую знать. Но когда Гонсало Писарро начал проявлять интерес к молодой красивой жене Манко Инки, Куре Окльо, он вскорости обнаружил, что подобные его действия совершенно скандализируют инкское общество. Порывистый, эгоистичный, в отсутствие законов и власти, которые могли бы удержать его от буйного поведения, Гонсало делал все, что только мог пожелать. Он все более демонстративно выказывал свое презрение Манко Инке и индейской элите, требуя от инкского императора, чтобы тот давал ему все больше и больше инкского золота и серебра и к тому же уступил свою жену. Когда один высокопоставленный инкский генерал упрекнул Гонсало за то, что тот домогается жены императора, Гонсало рассвирепел, его лицо пылало, он схватился за эфес своего меча и пригрозил генералу, что убьет его на месте.

«Кто дал тебе право подобным образом разговаривать с коррехидором короля? Разве тебе не известно, кто мы, испанцы, такие? Клянусь жизнью короля, если ты не заткнешься, я прикажу схватить тебя и устрою тебе и твоим друзьям такое, что вы запомните это на всю оставшуюся жизнь. Я клянусь, что если ты не успокоишься, я рассеку тебя одним ударом надвое, а затем порежу на мелкие кусочки».

Инкская знать в отличие от крестьянства была полигамной, в общем кругу жен выделялась «главная». Заключение брака с этой женщиной обставлялось соответствующей ритуальной церемонией. Ей был навечно гарантирован привилегированный статус. Прочих же жен называли «побочными», или наложницами. Были императоры, например, Уайна Капак, у которых число наложниц доходило до нескольких тысяч. Но только дети, рожденные от главной жены, имели «самую чистую кровь» и, следовательно, считались законными. Дети же наложниц считались незаконнорожденными. Если членам высшей инкской аристократии дозволялось жениться на своих сводных сестрах, то только сам император мог взять себе в жены свою родную сестру. Выйдя замуж, она становилась койей, или королевой, – посредством этого сохранялась чистота королевской родословной. Таким образом, Кура Окльо являлась и главной женой Манко Инки, и его родной сестрой. Соответственно нельзя было даже вообразить себе, чтобы какой-нибудь имперский подданный, – не говоря уже о чужеземце, – мог осмелиться просить императора уступить свою жену. То, что двадцатиоднолетний Гонсало Писарро так поступил, шокировало не только инкскую элиту, но и самого Манко Инку.

Надеясь умилостивить брата могущественного Франсиско Писарро, Манко приказал собрать огромное количество золота и серебра. Затем он распорядился доставить его. Император самолично присутствовал при доставке драгоценностей во дворец Писарро. По словам очевидцев, Гонсало, с интересом рассматривая сокровища, но при этом не забывая о своем требовании, воскликнул: «Ну что ж, господин Манко Инка, а теперь доставьте леди койю! Серебро – это, конечно, хорошо, но в первую очередь нам нужна именно она».

Осознав, что Гонсало действительно настроен серьезно, Манко пришел в настоящее отчаяние. После того, что Манко пришлось испытать унижение, прячась от убийц в спальне Альмагро, после того, как его дворец был разграблен, после всех этих ежедневных требований доставлять все больше и больше золота и серебра, от Манко теперь требовали уступить свою жену и сестру надменному чужеземцу. Пытаясь найти выход из своего затруднительного положения, Манко в итоге набрел на достаточно разумную идею: что, если уступить Гонсало не койю, а какую-то другую красивую женщину? Инкская женщина, которая была бы еще краше, чем его королева? Вот как рассказывал о происходившем сын Манко, Титу Куси:

«Мой отец, видя, с какой настойчивостью они требуют от него королеву, и, осознавая, что он не в состоянии обойти это требование стороной, послал за одной очень красивой женщиной, которая очень хорошо одевалась и имела изумительную прическу, с тем чтобы ее доставили во дворец вместо затребованной королевы. [Но] когда они увидели ее, они сказали, что она не похожа на королеву, что это совсем другая женщина… и что он [Манко] должен представить им королеву, а не отнимать у них попусту время».

Все еще отказываясь выдавать свою жену. Манко собрал еще двадцать красивых женщин в надежде, что Гонсало в итоге выберет из них одну или несколько дам и забудет наконец о жене императора. Но Гонсало не проявил к ним никакого интереса; он все более энергично настаивал на том, чтобы ему выдали именно инкскую королеву. Испытывая все возрастающее отчаяние, Манко послал за другой своей сестрой, Ингилль, которая очень походила на его жену. Распорядившись, чтобы ее нарядили и причесали в точности так, как одевается и причесывается койя. Манко выставил перед испанцами свою последнюю «отвлекающую приманку». Император сделал вид, что он пребывает в исключительном унынии ввиду необходимости уступать свою собственную жену. «Когда испанцы увидели ее… такую элегантную и красивую, они с большим энтузиазмом и радостью закричали: „Да, это она, это она. Это леди койя – и никто другая“».