Текст книги "Мальчик по соседству (ЛП)"

Автор книги: Кэтти Ван Арк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

50

Гейб

Утром, я вижу, как Мэд свешивает ноги с кровати. Уши напряженно вслушиваются в любые звуки из коридора. Пребывание в ее доме заставляет меня нервничать. Мои родители спят, как трупы как будто они никогда не восполнят часы сна, потерянные в медицинской школе.

Ее родители? Не так долго. И если они поймают меня здесь, я – труп. Даже если и Сенатора нет сейчас дома, он знает, где я живу. Я сохраняю голос тихим:

– Эй, иди сюда.

Мэд останавливается, но не поворачивается. Она сидит на краю кровати с опущенными вниз плечами.

Синяки могли быть и хуже, чем я предполагал. Я сажусь и быстро пододвигаюсь к ней. Подцепляю большим пальцем эластичный пояс ее фланелевых пижамных штанов.

– Позволь мне посмотреть.

Все еще сгорбившись, она скрещивает руки на груди и опускает подбородок вниз к коленям, когда я оттягиваю пояс, чтобы открыть уродливый желтый синяк, выглядывающий из-под края ее штанов. Я возвращаю пояс на место и оборачиваю руки вокруг нее подтягивая ее к себе под подбородок.

– Возьми сегодня защиту, хорошо?

Она кивает, ежась напротив меня. Я чувствую влажность на своей голой груди. Мэд наклоняется вперед из моих объятий и вытирает глаза тыльной стороной ладони. Я ненавижу видеть, когда ей вот так больно. Все же, это не моя Мэд, плачущая над синяками. Тут что-то еще не так.

Мэд идет к своему шкафу. Она натягивает тренировочную юбку поверх пижамных штанов, а потом вылезает из них. Она переодевает кофточку спиной ко мне. Дрожь. Дистанция. Это не синяки. Это вообще не фигурное катание. Это я. когда все это началось? Чертовы презервативы в машине. Не переиграть Д-карту. Твою ж мать!

Я пытаюсь подобрать правильные слова.

– Прости. Возможно, это не лучший план.

Мэд поворачивается и смотрит на меня. Она застегивает кофту до горла и опять отворачивается.

– Возможно, да,– говорит она стене. Она собирает свои школьные принадлежности и оставляет меня в своей комнате.

Я натягиваю свои штаны и следую за ней, наплевав на то, что я полураздет.

– Я люблю тебя, Мэд. Даже если бы мы не… Я бы ждал тебя.

Она останавливается и оглядывается на меня. А затем мягко говорит:

– Некоторых вещей не переиграть.

***

На катке перед утренней тренировкой, я сижу в кресле перед столом Игоря и качаю коленями то вверх, то вниз. Игорь поднимает свой нос над блокнотом. Я кладу руки на колени, чтобы остановиться.

– Да? Что?– он все еще держит свой карандаш.

Я делаю глубокий вздох.

– Что-то не так с Мэд.

Игорь кидает на меня КГБэшный равноценный «не-чертов-Шерлок взгляд».

– Это нужно.

Это нужно, что? Он не заканчивает и моему уму нужно несколько секунд, чтобы выяснить, что он имел в виду, что ему нужны двое. Это касается двоих. Это я знаю, но…

– Я не знаю, что делать.

– Ты не сделал ничего плохого.

– Я знаю это. Да.

– Потом исправишь.

Если бы Игорь был моей мамой, он бы сдул челку прямо сейчас. С тех пор, как у него нет челки, у него мех трепещется на шапке.

Я не знаю, как это исправить. Что еще хуже, я не уверен, что могу это исправить. Я тяжело моргаю и выхожу из офиса. Это все потому что я смотрю прямо, заставляя себя не заплакать, когда вижу найки Мэд исчезающие в конце коридора в холле.

51

Мэдди

Я бы ждал тебя, Мэд. С другой стороны, я практически поверила, пока не увидела Гейба у офиса Игоря, опять. И если подумать, я…

– Мэдди? Эй, Мэдди? Алло!– Ион мотает рукой у меня перед лицом. – Может, сделаешь перерыв для астрономии?

– Ион, прости.

Я смотрю на полную страницу крошечного шрифта инструкций для нашего эксперимента, а потом сдаюсь и смотрю на него.

Он протягивает мне два карандаша без ластиков.

– Заточи с обоих концов, пожалуйста.

Вот где проявляется мой уровень концентрации в последнее время.

Единственная часть проекта, которую можно мне доверить, это затачивание карандашей. Но когда я возвращаюсь за свой стол, Ион забирает у меня карандаши, протыкает ими картон, расположенный над стаканами с водой, и начинает присоединять их к батарее проводами и изолентой.

– Ты уверен, что все правильно?

Он поворачивает предмет, чтобы я могла видеть диаграмму сзади, и продолжает печатать.

Хах. Я обратно переворачиваю листок, заинтересованная теперь, о чем этот эксперимент. Электролиз? Расщепление молекул?

– Вот и все!

– Где?– спрашивает Ион. – Я еще не вижу пузырьков.

Меня не волнует где и как, предполагается, что появятся пузырьки. Я сделала более научное наблюдение. Я все еще могу контролировать ситуацию. Я не должна быть частью пары. После всех записей, которые я делала о «сверстниках-одиночниках»? Я уверена слишком поздно номинироваться на какое-либо большое соревнование в этом сезоне, как девушка сеньор. Но мировые уже пройдут через несколько недель. Я смогу сделать это через несколько недель. После всего этого, я уйду из парного катания.

***

Я надеваю защиту на дневную тренировку, просто чтобы защитить свои бока, но мне все равно. Я возвращаюсь. Дома помогаю маме быстро нарезать овощи для салата до того, как папа вернется с городского собрания. Я натираю свежую морковь в салатницу и решаю обсудить свою идею с мамой.

– Как думаешь, я могу стать одиночником?

Мама натирает резанный сельдерей вместе с моей морковью.

– Что?

– Одиночное катание. Думаешь, я могла бы соревноваться?

Она потирает подбородок большим пальцем.

– Мэдди, у тебя папин напор. Я думаю, ты можешь сделать это, как только решишь,– говорит она в итоге, возвращаясь к нарезанию на этот раз лука. – Но что тебя заставило спросить?

– Я подумала, может быть в следующем сезоне, знаешь, после мировых, я возможно, смогла бы кататься сама некоторое время.

Она медленнее нарезает, а потом совсем останавливается. Нож начинает дрожать в ее руках. Она откладывает его в сторону.

– Зачем ты хотела бы это сделать? У вас с Гейбом все хорошо. Мировые в этом году и может однажды, Олимпийские игры, как ты всегда мечтала. И ты всегда хотела кататься с Гейбом, с тех пор, как ты была маленькой девочкой.

Я пожимаю плечами, глаза все еще держу на ноже. Почему мама ведет себя со мной так странно?

– Некоторые вещи меняются.

Мама трет глаза и ругается.

Я вздрагиваю.

– Луковый сок, ауч.

Она подходит ко мне и сильно меня обнимает. Она держит меня в объятьях несколько минут.

– Боже, я хотела чтобы так было. Влюбленные…

Край моего лба становится влажным. Мама плачет? Я отстраняюсь от нее, и понимаю, что в ее слезах виноват не лук.

– Ты начинаешь пугать меня.

– Прости…

За что?

Мамин голос трясется.

– Мы должны были сказать тебе. Я знала, мы должны были сказать тебе. Мы должны были сказать тебе еще очень давно.

Я отхожу от нее. Честный Билл, ха. Скорее Бесчестный Отец.

– Скажи мне, что?

Она сморит в пол.

– Папа не хотел, чтобы ты стеснялась этого.

– Мам, из-за чего мне стесняться?

Ее глаза все еще на плитке. Вялым голосом она говорит:

– Ты не сможешь кататься сама.

– Что? Но ты сказала…

Она рывком поднимает голову и смотрит на меня. Две злые точки пылают на ее щеках.

– Мы не можем себе этого позволить.

– Это не будет дороже, чем сейчас.

У меня сжимается все в груди. Может быть она не верит по-настоящему…

– Ты сказала, я могу сделать это.

Мама прерывисто вдыхает. Она вытягивает руки, но я игнорирую ее. В итоге, она кидает их по обеим сторонам своего тела.

– Я, правда, думаю, что ты можешь, Мэдди. Но мы с папой никогда не платили за катание, не считая коньков и материала для костюмов. Тестовые сборы, даже этот последний тест. Дженсин и Ричард всегда платили за лед и уроки за вас с Гейбом.

Я изучаю ее на признак того, что она шутит. Ничего. Правда? В мире столько девушек, которые отчаянно ищут партнеров, что их мамы приглашают для своих дочерей русских парней, а родители Гейба платят за то, что б я каталась с их сыном?

– Почему?

– Дженсин себя плохо чувствовала, когда взяла вас обоих на каток. Она думала, что вы явно хорошо проведете время. Она не ожидала, что вы влюбитесь в фигурное катание, а вы это и сделали. Она каталась сама и знала насколько дорого стоит спорт, который даже был просто хобби. Твой папа только начинал политическую карьеру. А магазин платьев? Маленькая черная прибыль. Она знала, что мы не сможем позволить себе этого, а Гейб хотел кататься с тобой. Так вот, Нильсены предложили платить за ваши уроки так долго, как ты захочешь кататься с Гейбом.

– Так все и было?– я пялюсь на маму. Предательства Игоря было достаточно. Я всегда любила маму Гейба, как она давала мне наряжаться в ее платья и медали, как она всегда хвалила мое катание. Но она использовала меня. Она видела, как хороша я была, она купила меня, чтобы у Гейба была хорошая карьера фигуриста.

А моя собственная мать… моя собственная мама позволила ей? Что ж, зато так были сэкономлены деньги на фонд кампаний Бесчестного Отца? Бизнес сделка. Воспоминания слов Гейба заставляют меня трястись. Все знали об этом. Все, но не я.

Как сильно ты хочешь выиграть? Деньги не могут купить медаль, но могут чертовски это приблизить. Это часть игры.

– Ты хотела бы как-то по-другому? Хочешь, чтобы я сказала, что мы не можем брать частные уроки? Что ты можешь только брать пару общих занятий в неделю, и вынуждена одевать прокатные коньки?

– Если мы не можем этого позволить, что с нашим домом? Как мы его себе позволяем? Как с моим оставшимся обучением в школе?

Мама вздыхает.

– Это дом твоей бабушки, ты всегда знала об этом. И бабушка платит за все, что не может покрыть твоя школьная стипендия. Прости, крошка.

Я смаргиваю слезы. Это еще хуже чем прежде. Сначала я потеряла Гейба. Теперь лед. Что осталось?

***

В зрительном зале Палисейдс Хай, ожидая начала городского собрания моего отца, я сутулюсь в своем стуле со скрещенными руками на груди. Аплодисменты заполняют комнату, но я одна сижу с распущенными руками и ковыряю ногти большим пальцем. Мама может заставить меня слушать. Она не может заставить меня смотреть.

Но когда я слышу разочарованный вздох, который прозвучал будто все зрители показали карточки. Я поднимаю голову на шум, и вижу моего отца, спускающегося на пол сцены вместе со своими двумя помощниками.

Его тело чудовищно дергается.

52

Гейб

Я не собираюсь отвечать на папин телефон, но геолокация показывает, что звонок из Вашингтона. Кто может звонить ему оттуда, если только не отец Мэд?

– Алло?

– Доктор Нильсен?

У нас с папой по телефону голос звучит одинаково, и прежде чем я поправляю ее, она продолжает.

– Это Линда Эшман. Я звоню Вам с новой информацией о Вашем пациенте, Уильяме Спаэре.

Сенатор Спаэр? Что? Сенатор пациент моего отца, да? Я прочищаю горло,-

– Да?

– Его следующий прием будет во вторник, 11 февраля, в шесть часов. Мы распорядились, чтобы он воспользовался служебным входом, как он просил.

– Спасибо,– говорю я более профессиональным голосом доктора Ричарда Нильсена. – Что-то еще?

– Если можете, заверьте его, что те несколько членов персонала, которые знают о нем, согласились держать все в секрете.

– Хорошо.

Чтобы удостовериться, что тут нет ошибок, я добавляю:

– Сенатор ценит постоянную осторожность.

– Всегда пожалуйста.

Как только я нажимаю ЗАВЕРШИТЬ, поступает следующий звонок.

– Доктор Нильсен? Это Пэт из округа. Уильям Спаэр на пути из Палисейдс Хай; у него приступ.

Я стискиваю зубы.

– Я буду прямо сейчас.

Я нажимаю на кнопку и залетаю в родительскую ванную комнату.

–Пап!

Папа отодвигает краешек шторки, вода все еще льется.

– Гейб? Это не может подождать?

– У Сенатора Спаэра приступ. Ты нужен им в округе, прямо сейчас.

Вода немедленно останавливается. Папа хватает полотенце, затем брюки.

– Я знаю, он твой пациент. Я поеду с тобой,– говорю я.

Он натягивает футболку, ботинки и сбегает по лестнице.

– Ты не должен был брать мой телефон,– говорит он, когда я следую за ним.

Я сажусь в его машину.

– Гейб, ты не можешь поехать вместе со мной. Конфиденциальность пациента.

Я не двигаюсь.

***

Я врываюсь в скорую с папой. Мэд со своей мамой ждут в креслах. Я проскальзываю на сидение рядом с Мэд.

– Эй.

Мама Мэд спешит к папе, но Мэд не двигается в своем кресле. Она сощуривает глаза, смотря на меня.

– Ты знал.

– Я только узнал, Мэд, я клянусь. И к тому же, это что-то изменило бы?

Она смотрит прямо на меня.

– Я не могу доверять тебе вообще, понимаешь? Я слышала тебя у Игоря в кабинете. Ты думаешь, что можешь что-то исправить, просто придумав новый план?

– Нет, Да. Я имею в виду, да, что-то я хочу исправить. Я люблю тебя, Мэд.

Она отворачивается к стене. Она не говорит, но ее слова эхом отдаются у меня в голове. Некоторые вещи ты не переиграешь. 

53

Мэдди

Мама отвозит мня домой часом позже. Я направляюсь в кровать, но не могу уснуть. Сначала я потеряла Гейба, потом лед, теперь…

Папу? У моего отца рак головного мозга. Шишковидная астроцитарная опухоль, первая степень… медленно растущая, не распространяется… поддается лечению. Ни одно из слов мистера Нильсена не было приятным

Слова новой папиной речи, которая завтра повиснет в воздухе, а мы с мамой перечитывали сегодня ночью, крутятся у меня в голове:

Цитата одного из наших величайших президентов, Франклина Делано Рузвельта, «Пришло время сказать правду, всю правду откровенно и смело». Недавние фотографии вызвали много размышлений о моей новой правой руке-мужчине. Десмонд Эвертс мой старый армейский друг, который помогал мне с разными тайными операциями… как нянька. С октября я прохожу химеотерапию, чтобы победить рак мозга. Следуя моим просьбам, мой персонал и моя жена сохраняли мою борьбу в тайне. Я не желал, чтобы все считали меня слабым, и чтобы думали, что я не смогу стать лидером. Я не понимал тогда, что такой выбор, выбор лжи, не делает меня лидером совсем. Я так горжусь своей дочерью, Мэделин, чьи достижения в фигурном катании вы видели в новостях. Мэдди и я много говорили о спорте, что неважно выиграешь ты или проиграешь. Главное, надо смотреть, как ты играешь. Я не честно играл. Единственным ограничением для наших реализаций завтра, будут наши сомнения сегодня. Я не могу просить жителей Канзаса выбрать лидера, который сегодня сомневается. С большим сожалением за мое отсутствие веры в Вас… поэтому я отзываю свою заявку на переизбрание.

«Единственным ограничением для наших реализаций завтра, будут наши сомнения сегодня». Эта строка волнует меня, потому что это тоже цитата ФДР. Из речи, которая не была сказана… потому что он умер за день до ее подачи. Я встаю с кровати и ползу вниз по лестнице. На островке в кухне, я подбираю папин парик, который мама швырнула вчера, когда мы пришли домой. Каждый волосок все еще идеален. Папа обещал мне, что будет честен со мной. Он не был откровенным, но и не лгал мне. Истина, в конечном итоге, восторжествует, и показать ее не больно. Теперь я понимаю эту искаженную цитату. Он не хотел, чтобы я искала правду, потому что он пытался защитить меня.

Я касаюсь прядей, коричневых, но не касаюсь седых.

Сколько месяцев назад у меня из рук упали на пол его настоящие волосы? Папа потерял аппетит, его юмор, его странные сны, это все были доказательства. Я складываю парик и возвращаю его на островок.

В переднем зале, я беру свои коньки из сумки в шкафу и сажусь на пол. Коньки лежат на коленках, и я пробегаюсь пальцами по царапинам, выбоинам, и по потертым отметинам на некогда девственной коже.

Я слышу, как щелкает дверь на кухне. Блондинистые волосы Гейба появляются будто приведение в полумраке зала. Он забирает у меня коньки и откладывает их. Берет меня на руки и несет меня по лестнице.

– С твоим папой все будет хорошо.

Он укладывает меня и ложится рядом.

Но никто из нас не спит.

54

Гейб

На следующее утро, Игорь сразу начинает занятие. Его серые глаза изучают нашу разминку. Я откатываю схемы, но Мэд мысленно не рядом со мной. Ее катание технически правильно, но настроения нет с первых шагов. Ромео тоскует как всегда, а Джульетта уже умирает у него на руках.

Когда мы завершаем разминку, Игорь отводит Мэд в сторону к бортикам. Независимо от того, что он ей говорит, Мэд только трясет головой. Игорь включает музыку.

Мы переходим от начальной позы к тройной подкрутке[109]109
  Партнер подбрасывает партнершу над головой, партнерша совершает обороты в горизонтальной плоскости, партнер ловит ее и ставит на лед в позицию выезда.


[Закрыть]. Я запускаю Мэд в воздух, сердце совершает миллиард ударов, когда я ловлю ее. Я хочу держать ее вечно. Я хочу быть здесь, чтобы всегда ее поймать.

Она напряжена в моих руках, она не хочет быть пойманной мной. Даже не хочет смотреть на меня. Кристен. Пайпер. Лизетт. Вот как это чувствуется?

Отвлекшись, я теряюсь в музыке. Я спешу в синхронных прыжках. Теряю свой тройной прыжок перед Флипом. Я не могу докрутить обороты. Цепляюсь за ногу, начинаю комбинацию вращений раньше, и мы не можем набрать скорость до наших нужных позиций. Все кончено.

– Прости,– шепчу я Мэд. – Прости. Прости, мне так жаль.

Музыка льется, вторя моему отчаянию, когда Мэд едет слева от меня, располагаясь спиной ко мне перед выбросом. Я кладу руки ей на талию, сгибаю колени, поворачиваюсь и подбрасываю.

Не вовремя, очень не вовремя. Мэд тяжелее, чем должна быть. Мертвый груз.

– Стоп,– орет Игорь.

Но уже слишком поздно, я уже далеко, чтобы остановить это, она летит в воздухе вне досягаемости, и все что я могу делать – это смотреть на это шоу ужаса…

– Мэд!!

55

Мэдди

На бок падать больнее все…

56

Гейб

Уже разгруппировавшись, она ударяется о лед, ее тело с такой силой летит к бортикам, что слетают наши бутылки с водой. Я подъезжаю к ней в то же время, что и Игорь.

– Кейт!– орет Игорь. – Звони 911, а потом позови миссис Расготру! Сейчас же!

Он отталкивает мои руки от белого лица Мэд:

– Не трогай ее, – он трогает ее пульс и проверяет дыхание одновременно.

– Мэделин? Ты слышишь меня?

Коньки Кейт лязгают, когда она поднимается по лестнице и бежит в холл. Мелодия эхом витает над катком. Я не могу стоять здесь и ничего не делать. Я сделал ей больно. Она лежит здесь, сломанная. Я виноват в этом! Я бью кулаками в непробиваемый стеклянный барьер.

Крис оттаскивает меня и хватает мои кулаки в свои.

– Самая наитупейшая чертова пьеса в мире! Я не позволял тебе быть реальным Ромео! Трагедия заканчивается здесь – она упала. Это случилось! Дерьмо случается, но это не значит, что ты должен сдаваться! Сейчас приедет скорая к Мэдди. Ты ее партнер или нет?

Ее партнер. Она больше чем мой партнер. На самом деле, катание не имело значение. Все всегда было из-за Мэдди. Все эти годы, она гонялась за мной по барам. Я всегда был больше, быстрее, сильнее. Я всегда мог обогнать ее. Но никогда не делал этого. Сейчас я понимаю, что где-то глубоко внутри, я всегда знал. Как ботинок и лезвие, мы всегда означали пару. Нам суждено быть вместе.

– Соберись и иди.

Крис смотрит на мои костяшки:

– Гребский ты мудак, они похоже и так заставят тебя пойти в любом случае. Твои руки выглядят так, будто им срочно нужны швы.

***

Игорь не хочет, чтобы я ехал, но как и сказал Крис, парамедики один раз взглянув на мои руки, сказали куда могут засунуть моего тренера, если он еще что-то скажет. Я следую за ними в тишине, когда они несут носилки Мэд на автостоянку. Последний раз, скорая приезжала для меня. Это был день дерева. Я помню, как лежал на земле, глядя на голые ветви нашего дуба, и на треснувшие на маленькие кусочки небо. Я позвал Мэд, и она наклонилась ко мне, ее лицо заставило кусочки исчезнуть.

– Я здесь,– сказала она. – Со мной все хорошо.

В этот раз, я держу ее руку, когда орут сирены.

– Я здесь, все будет хорошо, – потому что я должен верить в это, я добавляю, – С тобой все будет хорошо.

И пожалуйста,– умоляет мое сердце. Пожалуйста, сделай так, чтобы у нас все было хорошо! Я умоляю тебя, господи.

Когда мы выгружаемся у больницы, я бегу за носилками. Медсестра ловит меня только в самом отделении скорой помощи.

– Не так быстро, тебе тоже нужно немного внимания.

Мама врывается в двери, пытаясь достучаться до меня и медсестры.

– Гейб! Игорь сказал, что это несчастный случай, что Мэдди упала…

Ее глаза падают на окровавленные марли НМТ[110]110
  Неотложный медицинский техник.


[Закрыть] обернутые вокруг моих рук.

– Она задела тебя?

Я трясу головой.

– Я уронил ее.

Ее глаза встречают мои.

– Нет. Не ты. Падения случаются в фигурном катании, мы все это знаем. Игорь думает, она ударилась головой, но твой папа с ней.

Мой папа. Доктор Ричард Нильсен. Известный, награжденный нейрохирург.

– Это плохо,– говорю я. Мое тело трясется. – Насколько плохо?

– Гейб.

Мама кладет руки мне на плечи.

– Все будет хорошо. Это может быть просто сотрясение мозга. Серьезное, да, но мы знаем, как это лечить. И твой папа, очень, очень хорош в своем деле.

Она берет мои руки, убирает марли, смотрит на мои костяшки.

– Позовите пластического хирурга,– говорит она медсестре. Она проводит меня в комнату, где накладывают швы и ближе осматривает мои раны.

– Эти порезы не от лезвий. Что черт возьми произошло?

Остальной части меня сейчас еще больнее чем глупым раненым рукам и я должен сказать сейчас. Трагедия прекращается здесь.

– Я спал с Мэд.

– Что?

Мамин взгляд переключается с моих рук прямо на мое лицо, что я могу видеть каждое слово, один за одним.

– Нет…, – она смотрит на меня минуту, а потом оседает в кресло. – Ох Гейб…

Дверь в комнату открывается и седовласый доктор заходит, срывая перчатки. Он смотрит на мои руки и свистит.

– Я не хотел бы видеть другого парня.

– Защитное стекло,– говорю я. – Я бил защитное стекло.

Доктор наклоняет голову в сторону, очевидно не уверенный, шучу ли я. – Ладно. Догадываешься, что я не рекомендую это в будущем?

– Я, никогда,– говорю я. – Оказывается оно не такое защитное.

По нескольким причинам, это сумасшедшее смешно, и я начинаю смеяться, как ненормальный.

Доктор смотрит на маму.

– Ты, хах, хочешь консультацию с психотерапевтом, Дженсин?

Она трясет головой, все еще разбитая в кресле.

– Не так необходимо.

Я прекращаю смеяться.

Она выпрямляется и поднимается с кресла.

– Дай нам пару минут, Джек, ладно?

– Это не займет много времени.

Доктор Джек какой-то там мажет чем-то мне руку, что порезы начинает жечь.

Я вздрагиваю, но не от чувства жжения в руках, а от того, что не хочу быть наедине с мамой прямо сейчас.

– Дай ему закончить, мам.

– Пожалуйста.

Доктор останавливается и смотрит на нее.

– Все хорошо, Дженсин.

Он снимает перчатки и выходит из комнаты.

Мама встает и начинает ходить из стороны в сторону, крошечная комнатка заставляет ее поворачиваться после каждых пяти шагов. Она останавливается и смотрит в потолок.

– Я ненавижу спрашивать тебя об этом. Но честно, Гейб. О. Чем. Ты. Думал?

Я вновь преодолеваю слезы.

– Я люблю ее, мама. На этот раз, я влюблен в нее.

Мама не говорит ничего долгое время, просто сидит и сжимает руки. А потом говорит:

– Как долго?

Это никогда не было двумя неделями. Никогда здесь не было слова «девушка». Черт, тут даже никогда не было секса. Это просто была Мэд. Я никогда не мог даже построить другие отношения, потому что мое сердце всегда принадлежало Мэд.

– Всегда.

Мама говорит спокойно:

– Я должна была знать.