Текст книги "Мальчик по соседству (ЛП)"
Автор книги: Кэтти Ван Арк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Сенатор кладет руку на волосы и с совершенством зачесывает их назад.
Это. Честный Билл не честный на счет одной вещи, в любом случае. Он прочищает горло, а я заставляю себя убрать глаза от его парика, вспоминая, зачем пришел. Мэд.
– Вы видели ее?
– Когда она не пришла на завтрак, мы подумали, что ее уже нет.
У меня будто вырывают желудок. О, боже. Мэд всегда первая готова для тренировки по утрам. Она не пропускала коньки если только не… о, боже.
Сенатор поворачивается и зовет ее, а я уже взлетаю наверх в три ступеньки за раз. Эту питьевую схему родители вечно тыкают мне в лицо. Насколько это много? У меня даже нет предположений насколько крепким был пунш Курта, но Мэд даже не склонит чашу весов на отметку сто. И я оставил ее одну, заснуть. Я…
Она спотыкается из ванной, ее волосы взъерошены в хвосте, а глаза прищурены и наполовину красные.
– Я иду,– говорит она слабо.
Меня не волнует, что сенатор смотрит. Я стискиваю ее в крепком объятии.
– Все хорошо.
Она стонет.
– Нет. Сжал.
Я отпускаю ее.
– Плохо себя чувствуешь?
Она держится за стену.
– Моя голова, будто сейчас взорвется и я уже блевала два раза.
Она знает, что у нее похмелье? Не скажу ей. Некоторые вещи должны оставаться тайной.
– Ты должна отдохнуть сегодня.
– Пожалуйста, не говори так громко.
Мэд сбавляет шаг с каждым разом.
– Ты знаешь, что Игорь на это скажет.
Знаю. Мы всегда тренируемся. Даже если болеем, когда-нибудь это понадобится нам, чтобы конкурировать. Но у Мэд ни какая-то маленькая простуда. Ей реально плохо.
Она позволяет мне прижаться один раз по пути на каток, чтобы она могла поблевать в кустах, но она не дала мне отвезти ее обратно домой. На катке, я должен зашнуровать ей коньки потому что она не может наклонятся.
Мы не можем так кататься. Я оставляю Мэд, прижатую к бортикам, а сам еду к Игорю, стоящему в центре, и стучащему по своим часам перчаткой.
– Мне нужна минута. Пожалуйста.
Игорь держит свои часы перед моим лицом.
– Вы итак уже взяли десять.
– Я облажался.
– Да, – Игорь фыркает, – И?
– У Мэд похмелье. Это моя вина.
Игорь ничего не говорит.
– Я…
Игорь поднимает руку, чтобы шикнуть на меня.
– Национальные. Через шесть дней. Пьянство не входит в планы. Я даю инструкции – вы следуете.
– Простите.
Он смотрит на Мэд, которая трется около бортиков и идет неверной походкой по льду, будто она начинающий фигурист.
Он вздыхает:
– Это праздник, мы пропускаем единственный раз. Иди, позаботься о своей партнерше.
29
Мэдди
Через день после Нового Года, я наконец-то перестала извергать из себя клубнику в шоколаде. Я продлеваю Гейбу лимит, на совершение его крошечных шажков, с того момента, как я болела после вечеринки. Вся заблеванная его машина все таки стоит пару недель милости, и мы должны реально сфокусироваться на национальных соревнованиях. Я помню, как Крис откатал отборочные на зубцах.
Но я пролетаю сквозь дни на календаре, отсчитывая до красного круга, обведенного вокруг шестого января, дня, когда мы с Гейбом уезжаем в Бостон, и моя тошнота возвращается.
Я смотрю на результаты восточных и тихоокеанских победителей, которые будут соревноваться с чемпионами среднего запада. Мы с Гейбом все еще можем сделать три ошибки и все еще попасть в топ шести, но спасибо ужасному списку в соревнованиях международных пар, США может отправить только две пары на мировой чемпионат. Когда я складываю наши баллы, даже с нашим лучшим выступлением со среднего чемпионата, то мы с Гейбом… третьи. Плюс у меня нет очков прошлогодних победителей; Эванс и Мартин попрощались с национальными, как действующие чемпионы. Последний раз мы видели Эванс и Мартина в лагере чемпионов, где они были нашими инструкторами.
С каждой красной X на календаре, у меня в желудке происходит маленький взрыв. Мы можем не взять четвертое место и все еще поехать на мировой. К моменту, когда мы сходим с самолета в Бостоне, у меня в желудке бушует снежный шторм.
Мы с Гейбом единственные ученики Игоря, которые попадают на чемпионат, без соседей. Комната Игоря зажата между двумя нашими, да и мы в любом случае не собирались тусоваться здесь. Я иду к комнате Гейба. Он встречает меня в холле, направляясь прямо ко мне.
– У меня для тебя сюрприз,– говорим мы одновременно.
Я смеюсь.
– Мой первый.
– Мой важнее,– говорит Гейб.
– Хорошо, мой запланированный, – отвечаю я. – Мы должны быть втроем в два часа. Пойдем.
Мы доезжаем на метро до Бостонской Публичной Библиотеки.
Архитектурный тур, сопровождающийся гидом-волонтером длится всего лишь час. Это стоит каждой минуты волнения, отражающейся на лице Гейба. Главный тройной арочный вход в здание его любимый.
– Посмотри на эти фонарики,– говорит он. Он пускает слюни по лестнице и двору. Здесь еще пара джентльменов, очевидно, такие же помешанные, как и Гейб. Оказывается, один из них работает в архитектурной фирме, и когда тур подходит к концу, Гейб рвется поболтать с ним.
Когда мы заканчиваем, то направляемся к сюрпризу от Гейба для меня, это прогулка через городской сад, чтобы посмотреть на фигуристов в «Лягушачем» пруду. Я знаю, мы не можем тут покататься, у нас нет с собой коньков, да и даже если мы будем кататься инкогнито, все равно привлечем слишком много внимания с первых шагов, но это красиво. Пара маленьких детишек ковыляет вместе среди толпы фигуристов. Гейб смеется.
– Где твоя шпионская тетрадка, Мэд? Здесь возможно наши конкуренты.
Он тянется к моей руке. И не отпускает. Мы упакованы в зимние куртки, в капюшоны, скрывающие волосы и в солнечные очки, закрывающие наши лица, но мы проходимся по оставшейся части парка, как пара. Это крошечный детский шажок, и я не уверена, продвигает ли он нас, но, в конце концов, Гейб пытается уже взяться за это.
***
Наши маленькие экскурсии успокоили мою тошноту на сегодня, но это только временно. К этому времени наши родители регистрируются на короткую программу, мои нервы просыпаются, как бабочки, ломающие свои коконы.
Мы появляемся первые в списке. В конце концов, все закончится быстрее. Пока я жду, когда объявят наши имена, я подпрыгиваю. Трибуны полностью заполнены. Я ищу родителей, мама с папой держатся за руки в зале, но это не успокаивает меня. И потом я вижу камеры.
Я. буду. На. Национальном. Телевидении.
Забудьте про бабочек, у меня такое чувство в желудке, будто я птичку проглотила. Я бросаю взгляд на Гейба.
– Мы собираемся…,– я останавливаюсь. Гейб накручивает свою кофту на голову, как тюрбан. – Что ты делаешь?
Он смеется.
– Прячу свои волосы от тебя, Далила. Я уже позволил тебе один раз их обрезать, и видел, чем это закончилось.
Я смеюсь в ответ, и птичка в моем желудке взлетает.
Наше исполнение «Самсона и Далилы» заставляет толпу встать. В «целуемся и плачем», я сжимаю чучела животных, которые мне кинул восторженный поклонник по окончании выступления, даже не видя. Что это такое. Я тянусь к руке Гейба вместо этого, но камеры повсюду и Игорь сидит между нами. Я пытаюсь сфокусироваться на словах Игоря, когда он хвалит части нашей программы, но не могу. Меня не волнует, что он говорит, только мнения судей сейчас имеют значение.
– И сейчас,– объявляет диктор,– будет небольшая задержка, а когда…
Небольшая задержка, мои коньки. Я сопротивляюсь желанию, оттолкнуть комок меха – чучела, но потом вспоминаю свои манеры. Это, все же, чей-то подарок мне. Я смотрю на бирку, висящую на шее плюшевого золотого лабрадора, потом переключаюсь на камеру.
– Спасибо, Джен!
В итоге…
– Баллы нашей первой команде, Мэделин Спаэр и Габриель Нильсен из клуба Ривэвью. Балл за технические элементы 32.07. За компоненты программы 35.82. Вычетов нет, общий балл 67.89.
Я кричу и обнимаю Гейба, зажав Игоря между нами. Это наш новый личный рекорд, так же впервые у нас за артистичность балл больше чем за технику. Игорь отклонятся с нашего пути, и Гейб быстро сжимает меня и возвращается, хоть и чмокнул меня в щеку. Когда очки исчезают, мы можем идти. Люди делают сумасшедшие вещи, когда у них хорошие баллы.
Катание первыми означает, что наши оценки такими и останутся, но так же мы можем посмотреть на выступление наших конкурентов. Я сижу с Гейбом на трибунах. Он проникает своей рукой под мой пледик, и берет мои пальцы в свои. Остальные пары из нашей разминки выглядят так, будто они показывают, как они достигли национального уровня для своего будущего судейского резюме. Никто из них даже не пробует тройные выбросы и прыжки. Следующая группа не намного лучше. Наши баллы держатся раз за разом.
Но из-за четверых последних пар я действительно волнуюсь. Я смотрю их разминку. Сюда приходят тройки. Я пристально смотрю на Эванс и Мартина, выполняющих их выброс, потому что я знаю слух, что…
– Святое дерьмо,– Гейб выдыхает рядом со мной, и я чувствую как что-то опадает в животе. Это не слух, Эванс и Мартин только что выбросили четверную подкрутку[91]91
В подкрутках партнер подбрасывает партнершу в воздух, ловит ее и ставит на лед. Четверная подкрутка – это эффектный, но опасный элемент.
[Закрыть] . Я сжимаю руку Гейба под пледом.
Разминка заканчивается и последние четыре пары занимают лед. Лэнс Паркер заменяет двойные прыжки на тройные тулупы в комбинации, и эта команда уходит.
Три. Великолепный синхронный прыжок в волчок[92]92
Очень эффектный элемент: бедуинский в волчок назад. Фигурист скользит вперед на левой ноге, высоко прыгает, а потом «камнем» падает вниз и начинает исполнять волчок назад.
[Закрыть], три поддержки, и потом у Кристины Робинсон касание во время приземления из выброса. Должно быть, мы побили брата и сестру Робинсон.
Два. Джинг-Мей Пао очень поспешила на поддержке звезде и поцеловала бортик, на приземлении с прыжка. Пао и Давэй опускаются до четвертых.
Джессика Эванс и Грегори Мартин делают их синхронные прыжки. Я разочарованно смотрю на их парные вращения. Это должно быть будет оценено, как четвертый уровень, и они получат самые высокие оценки за выполнение. Я не хочу провала моих соперников, но своего выигрыша я хочу больше. Они выполняют подкрутку, я задерживаю дыхание. Я сейчас очень сильно сжимаю руку Гейба, что возможно останавливаю циркуляцию крови. Эванс парит в воздухе. Один, два, три… я выдыхаю, когда Мартин ловит ее. Только три.
Гейб шевелит пальцами, сжимая и разжимая руки. Глаза Гейба зафиксированы на табло.
– Все по-прежнему твердо, как камень, даже без четверок.
Эванс и Мартин делают поклон и уходят со льда. Я цепляюсь за край сидения, так сильно, что ломаю ноготь. В «целуемся и плачем», увеличенном на табло, Эванс и Мартин смеются, разговаривают друг с другом и посылают воздушные поцелуи на камеру. Я думаю, о чем Гейб не говорит, но вот, что я знаю, мы оба думаем об этом. Их программа была великолепна. Эта тройная подкрутка была не ошибкой, они специально понизили ее. Они не думают, что им надо выполнять четверку, чтобы побить нас. Я раздавлена на месте.
– И сейчас,– раздается диктор,– баллы за компоненты программы Джессики Эванс и Грегори Мартина, национальных чемпионов прошлого года, клуба по фигурному катанию «Четыре сезона».
Как будто мне нужно это напоминание. Я подношу пальцы ко рту и начинаю грызть сломанный ноготь.
– За технические элементы, 34.59.
На два балла больше, чем у нас. Я кусаю другой ноготь.
– За компоненты программы, 33.18.
На два балла меньше. Я втянула в себя такой глубокий вдох, что я думаю, вобрала в себя весь воздух арены.
– Вычетов нет.
Сердце стучит в груди, когда я пытаюсь сосчитать в голове. Ну, я всегда была хороша в математике, так что с прибавлением проблем не должно быть, но… о-боже-мой. Я смотрю на Гейба. Его улыбка готова взорваться.
– Суммарный балл 67.87, Эванс и Мартин на втором месте. И на этом короткая программа завершается. И вот так мы входим в произвольную программу: на первом месте с 67.89 баллами, Мэделин Спаэр и Габриель Нильсен…
Я кричу.
***
В ресторане на ужине этим вечером, мои щеки болят от улыбок. Мама и папа по-прежнему вместе, а мы с Гейбом? Мы с Гейбом. Номер. ОДИН. Папа обвивает руки вокруг меня за столом.
– Первичные результаты есть, и какая победа, две сотых балла! Я надеюсь во имя всего святого, что эти Эванс и Мартин, никогда не должны работать против вас в политике.
Первичные результаты. Я вспоминаю, что это только короткая программа. Нам еще катать произвольную на национальных соревнованиях. Официантка ставит мой салат передо мной, но я даже не могу поднять вилку и съесть.
Папа массажирует мои плечи и смотрит на меня и на Гейба. Его глаза влажные, и я никогда не видела, чтобы он так широко улыбался, даже на камеру.
– У этого поколения американцев рандеву с судьбой.
– Речь на выдвижении ФДР, 1936,– говорю я.
Боль в желудке расширяется, и я снова чувствую себя больной. Мы даже еще не на мировом. Сотая балла. Что побудило меня подумать, что мы сделали это?
На моей другой стороне, Гейб кладет свою руку на мое колено под столом. Он чуть-чуть ко мне наклоняется и шепчет:
– Мэд, время поесть.
Я даже не могу подвигать ртом, чтобы ответить ему.
Он хихикает.
– Добро пожаловать в мир соревновательных нервов, в котором мы, остальные, живем все время. А если серьезно, то… это долгое время до полудня субботы. Это только один шаг. Возьми свою вилку.
Он берет мою руку в свою, отрывает от моей коленки и смыкает мои пальцы вокруг вилки.
Я держу вилку в руках, но мое запястье все еще на столе.
– Ммм вкусно,– говорит Гейб очень медленно. Он сует пасту себе в рот. – Это так вкусно, Мэд, ты должна это попробовать.
И потом, я знаю, что происходит, моя вилка идет из моей руки в мой рот, вместе с пастой Гейба. Шок поражает меня, я жую, а за этим следует.
– Спасибо.
– Нет проблем.
***
Но у меня все еще проблема. Гейб уверяет меня, что с нервами все станет лучше со временем, но у нас всего лишь пара дней до произвольной программы и снежный ком у меня растет с каждой утекающей минутой. К субботе, этот гигантский шар льда. Наше первое место заканчивается в короткой программе, это означает на телевидении, что мы будем кататься в финальной группе, и я могу чувствовать, как нервозность ползет по мне, даже прежде, чем мы садимся в автобус до арены.
Группа визжащих фанатов ждет снаружи, а несколько девочек впереди держат плакаты «Женись на мне, Габриель Нильсен!». Девочки давят на нас, когда мы проходим, затем я слышу визг. Моя сумка с коньками должно быть проехала по ее пальцам, но я не сожалею.
Когда мы входим на эскалатор, чтобы спуститься в раздевалку, мой желудок кувыркается тройными тулупами, а мои мышцы такие твердые, что я с трудом иду. Двери открываются и я вываливаюсь.
Гейб выкидывает руки и ловит меня.
– С тобой все в порядке?
Я вскидываю голову.
– Я никогда так не нервничала. Я не знаю что делать, Гейб. Я не могу так кататься. Мы здесь, я вижу это и я в шоке, – я тру свои мышцы. – Я никогда не впадала в такой шок! Я никогда не была такой каменной!
Арена над нами, толпа аплодирует, потом ахает. Я колеблюсь. Мы пришли так быстро. Если я потеряю это сегодня…
Гейб достает из сумки свою кофту на разминку.
– Не слушай это, Мэд, – он высовывает пустую руку из сумки, и опускает хватку на меня, поглаживая меня двумя руками. – Черт, ее нет.
Я чувствую, что упаду в обморок.
Гейб опять меня ловит.
– Окей, нет iPod. Время плана Б. Дыши.
Он легонько меня трясет.
– Согни колени.
– Я не могу!
Он берет мои руки в свои.
– Посмотри на меня, это нормальное чувство. Доверься мне, я постоянно в нем прибываю. У твоего тела инстинкт полета, потому что ты волнуешься о том, что случится. Но я понял, как с этим справляться, и ты можешь. Сейчас вдохни вместе со мной.
Я вдыхаю.
– Еще.
Он выразительно смотрит мне в глаза.
– Теперь медленнее. Что ты должна сделать этим вечером?
– Не лохануться.
Паническое чувство опять возникает.
– Нет. Ты знаешь, ты не должна думать о том, что ты не сможешь сделать. Скажи мне конкретно, что ты собираешься делать, от первого элемента до последнего.
Я перебираю наши элементы.
– Ты можешь сделать эти вещи?
– Да.
– Ты будешь делать их сегодня вечером?
– Да.
Я пытаюсь во имя всего святого звучать спокойно, но коленки у меня все еще зажаты.
Гейб оглядывается вокруг. Коридор все еще пустынный, но он толкает к тупиковому коридору к туалету уборщиков.
– Хорошо,– говорит он,– но мы не должны упускать наиболее важный пункт.
– Какой?
– Это не о судьях, не о публике, понимаешь? Игорь сказал, это о нас. Только о нас. Снаружи, мы не должны прятаться. Снаружи, я должен кричать всем этим девочкам, что я занят. И я для одной, и я должен сделать за четыре с половиной минуты все, чтобы показать, что я чувствую к тебе.
Его губы прижимаются к моим, и я поднимаю лицо к его. Он медленно углубляет поцелуй, как будто у нас есть все время в мире для этого, и я знаю, что у нас его нет, но сейчас, в этот момент, в этом поцелуе, я чувствую, что так и есть. Я расслабляюсь в его руках и целую его в ответ.
– Ладно.
Он выпускает меня и вытаскивает наши скакалки из сумок.
– Представь, что мы дома. Мы должны размяться, потом мы пойдем на лед, и будем наслаждаться друг другом, как мы делаем это всегда.
Это работает. С наших первых шагов на лед, программа одновременно гладкая и легкая, отчаянная и душевная, так же как и наши редкие совместные часы. Когда Гейб берет меня в свои руки, я с ним на диване дома. Когда он подбрасывает меня, я с ним на балете. Когда мы заканчиваем, я готова к Мллер Поинту. Программа приводит нас к первому месту.
Мы выходим на третью позицию в финальной группе, так что одна пара должна выйти на лед. И несмотря на оглушительные аплодисменты, Эванс и Мартин снова на высоте. В спортивной гостиной, я расхаживаю, наблюдая, как наши конкуренты выполняют элемент за элементом. Гейб кладет на меня руку, останавливая.
– Мэд, – шепчет он.
Я перестаю выхаживать, только после его руки. Затем на экране передо мной, я вижу это. Вращения, раз, два, три и четыре. Четверная подкрутка. Я могу слышать аплодисменты от толпы везде снаружи.
– Это все,– шепчу я, смаргивая слезы.
– Нет. У нас все еще свидание с судьбой.
– Рандеву,– поправляю я его, чувствуя, как у меня дрожат щеки.
– Неважно. Не в этом суть.
Гейб проводит кончиком пальца по уголку моего глаза, смахивая слезинку.
– Эванс и Мартин могут выкатывать круги вокруг нас сегодня вечером.
– Могут? Они?
– Это неважно, Мэд. Даже если они переплюнут нас, мы все еще будем серебряными медалистами.
Две пары. США может отправить две пары.
– Мы будем,– шепчу я.
Гейб вытирает другой глаз.
– Мы будем.
– Не так быстро, – раздается голос Игоря позади меня. Гейб отступает назад, я поворачиваюсь и вижу Игоря. – Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, да?
– Но, мы на втором месте,– говорит Гейб.
– Федерация решает, не соревнования.
Наши родители появляются за Игорем.
– Что происходит?– спрашивает папа.
Мистер Нильсен кладет руки на Гейба.
– Это еще не официально, кто будет делать команду на мировые.
Мама в смятении.
– Они могут не поехать?
– У Гейба и Мэдди нет международного опыта в уровне сеньоров,– мистер Нильсен объясняет ей. – Эванс и Мартин верная ставка на мировые с их победами на первый тур Мирового, но федерация может выбрать другую команду, лучше узнаваемую команду, для второго тура. Робинсоны на третьем месте, и они ездили на мировой в прошлом году.
– Нам нужно больше огласки,– говорит папа.
– Это не навредит,– говорит Игорь.
Папа вытаскивает телефон:
– Я в деле.
30
Гейб
На нас не детский зимний комбинезон на этот раз, но я все еще хожу варежка об варежку со своей партнершей. Слышны звуки затвора камеры, но нам больше не четыре и пять лет, и мы забыли эйфорию от первого раза на льду.
– Вы оба выглядите, как камни,– говорит Гарольд, какой-то публичный парень, которого позвал папа Мэд. – Попытайтесь расслабиться.
Расслабиться. Не потеть. Я уверен в себе.
Но несмотря на все уговоры, я уже чувствую, что мои подмышки и руки мокрые. А теперь я притворяюсь, будто я с Мэд?
Все испорчено.
Мы идем вдоль реки Чарльз[93]93
Чарльз (англ. Charles River) – река в штате Массачусетс.
[Закрыть]. Порывы ветра бьют меня по лицу, и я чувствую через варежки, как Мэд дрожит все это время. Я останавливаюсь, снимаю шапку и натягиваю ей на уши. Клик. Клик-клик.
– Так лучше,– говорит Гарольд. – Но улыбайся.
– Нам не достаточно снимков с детской больницей?– спрашиваю я.
Гарольд игнорирует меня и указывает направляться к лавочке.
– Остановимся здесь, попробуем несколько сидячих поз.
Я чувствую себя позирующей моделью. Я пытаюсь, но с обоими парами родителей, смотрящих на нас, все, о чем я могу думать, это слова сенатора нам прошлым вечером. Как сильно вы хотите выиграть?
Папа: Деньги не могут купить золотую медаль, но они могут чертовски приблизить к этому.
И мама: Это часть игры.
Это было слишком идти в детскую больницу сегодня утром.
Мэд и я всегда отдавали свои подарки с выступлений в детские приюты, но делать из этого публичный трюк? Сколько это все будет стоить для нас? Сколько мы готовы заплатить? Насколько далеко зайти? Я уже теряю облик реальности. И самое страшное это: После всей работы, которую я проделал, годы всяких планов, и, в конце концов, золотая медаль это то, чего я больше всего хочу?
Фотосессия на лавочке не лучше.
Мэд стучит зубами между улыбками. Я тяну ее к себе на колени и обвиваю руками.
– Это немного слишком,– говорит сенатор.
Это слишком? Если бы он узнал, что я делал с его дочерью, следующая сенсация в новостях было бы мое утопленное тело в Чарльзе.
Мэд сползает с моих колен.
– В-в-возможно мы попробуем в каком-то помещении?
– Хаб?– предполагает сенатор. – Я слышал, романтическое местечко.
Мама Мэд, единственная, кто не сказала ничего прошлым вечером, строго смотрит на него.
Следующая точка – мы пробуем обедать в Хабе. Возвышающийся над городом, я даже не знаю насколько высоко, но чувствую, сколько мы поднимаемся. Секрет это нечто другое, чем ложь, говорил я Мэд. И теперь мне кажется, я лгал.
Я смотрю на крыши. Во всем Бостоне, даже с нашими маленькими экскурсиями, здесь единственное место, где я могу чувствовать себя безопасно, держась с Мэд, когда каждый смотрит на нас. Если мы собираемся идти куда-нибудь, нам нужно…
– …на льду.
Гарольд, наши родители, и команда съемщиков смотрят на меня.
– Что? У нас уже есть доступ для фотографий на льду,– говорит Гарольд.
На арене, но не в обычной обстановке.
– На катке, на улице в Саду.
Мэд подхватывает. Она смотрит на меня.
– Мы можем переделать это фото.
Мы арендуем Лягушачий пруд в полночь. Мерцание огней палуб, деревьев вокруг нас, свечение города позади. Мы с Мэд не катаемся варежка к варежке, но мы близки. Свои руки, я обвиваю вокруг нее, она обнимает меня, наклоняется ко мне.
В центре льда, я останавливаю нас.
– Мэд, я желаю…
Я желаю многих вещей. Я хочу, чтобы мы не арендовали этот пруд лично для нас. Я хочу, чтобы кто-то еще был здесь, катался вокруг нас. Я хочу, чтобы у меня всегда с ней были эти четыре с половиной минуты. Я поворачиваю лицо к ней, беру обе ее руки и тяну их к своей груди. Я наклоняюсь вперед, чтобы наши лбы встретились.
– Я…
Сверкает вспышка.
– Сделано,– объявляет Гарольд.
Следующее утро, четверка Эванс и Мартина – старая новость. Мэд показывает мне вырезки Гарольда из газет, его ссылки из интернета. Все заголовки. Со снимками до и после, наше благотворительно городское поведение, Мэд и я стали американскими влюбленными.
Телефонный звонок раздается днем.
Это мы. Мы с Мэд едем в Китай.
***
Возвращаясь домой в понедельник утром, родители разрешают нам пропустить школу для восстановления. Но нам нельзя пропустить тренировку. Игорь заставляет нас сразу же вернуться к работе. После двойного прогона программы, я глотаю воздух. Мэд задыхается рядом со мной. Мы направляемся к бортикам.
– Сначала два круга,– кричит Игорь.
Я стону, но разворачиваюсь. Мы с Мэд можем быть американскими влюбленными, но не возлюбленными Игоря. Мы заканчиваем наши круги и сворачиваем к бортикам. Я брызгаю воду себе на лицо. Боже, это так классно.
Игорь, смотря на меня, сужает глаза. Я закручиваю кружку обратно на бутылку.
Он изучает нас с Мэд, проводя большим и указательным пальцем по своему подбородку:
– Артистизм прекрасен, но…, – он останавливается, вскидывает голову. – Этого недостаточно. Нет уважения к американским парам, вы понимаете?
Я киваю
– Серебряная медаль это триумф для нас. Никого – это – не – волнует. Вы должны быть лучше. Нам нужно… – Эванс и Мартин вспыхивают у меня в голове. Один-два-три-четыре. И я знаю, что Игорь собирается сказать. – Четверка.
Мэд говорит на выдохе.
– Выброс в четверной Сальхов.
– Нет.
Я смотрю на Мэд, глядящую на меня в шоке. Потом перевожу взгляд, обратно на Игоря.
– Нет, это очень опасно.
Из всех парных элементов, выбросы наименее любимые. Я ненавижу ужасные падения Мэд каждый раз, когда мы разучиваем новый выброс. Это одно – видеть, когда она падает после прыжков, а другое, когда после выбросов. Когда я сам ее кидаю.
– Нет,– говорит она, смотря на меня, призывая к тому, чтобы я посмотрел на нее. – Гейб, последние разы, ты выкидывал меня очень высоко на тройном. Мне просто нужно немного туже сгруппироваться. Я могу это сделать. Мы можем это сделать. Мы уже так близки.
– Подкрутка,– говорю я. Лучше уж я поймаю ее вместо льда. – Почему мы не можем…
– Не подкрутка,– говорит Игорь. – Мы для этого не готовы.
– Но…
Он поднимает руку, чтобы успокоить меня.
– Завтра. Мы начнем завтра, когда вы станете свежеете.
***
После нашего урока, Игорь отправляет нас на тренировку поддержек.
– Это слишком рискованно, – говорю я Мэд, пока мы едем подсечкой[94]94
Еще один «базовый» шаг. В отличие от елочки, которая позволяет двигаться по прямой, подсечка предназначена для движения по кругу и выполняется ходом назад. Часто используется при заходах на прыжки и вращения. Как и елочка, подсечка считается простым шагом и используется в «служебных» целях, как связующий шаг.
[Закрыть] по кругу, готовясь. Я беру ее руки в захват и поднимаю ее над головой, переношу руки на ее бедра, когда она переворачивается на живот и потом на бок. Мои ноги переходят в Моухок[95]95
Моухок – это вид разворота переступанием, сохраняющий ребро и направление дуги скольжения. Моухок позволяет фигуристу поменяв опорную ногу изменить направление (фронт) скольжения, оставаясь на круге, по которому он двигался.
[Закрыть] подо мной. Я переворачиваю ее для спуска.
Она ударяется ногами, выходя из колеса, и мы скользим обратно вместе, ее одна рука позади меня, а другая напротив плеча.
– Ты не один, кто может упасть,– указывает она.
Я отворачиваюсь от нее, когда мы шагаем вперед. Я уже падаю. Не на лед, но я чувствую, как ускользаю, моя хватка слабнет каждый раз, когда мы с Мэд вместе. Я не знаю, когда это точно случилось, возможно, в момент абсурдного претворения, когда нужно было притворяться, что мы притворяемся, возможно и до этого. Но могу ли я упасть, не причинив ей боль?
– У нас нет времени, – говорю я, пока моя спина все еще прижата к ее. Мировой чемпионат в марте, всего лишь два месяца. – Если ты навредишь себе…
Если я наврежу тебе.
– Это будет конец для нас обоих.
Я уезжаю, она едет за мной, следуя хореографии программы.
– Почему ты так боишься?
Она всегда была бесстрашна на счет себя, как на льду так и сейчас, на счет наших отношений.
– Помнишь дерево, Мэд? Иногда ты можем упасть очень далеко. Иногда это не очень хорошо быть настолько бесстрашной.
Мы синхронно разворачиваемся, и я меняю ногу позади нее.
Она не смотрит назад.
– Иногда ты недостаточно бесстрашен. Этой цели мы не добьемся, держа спину.
Она шагает вперед, к моему лицу, готовая к нашей последовательности спиралей.
– Ты должен отпустить,– шепчет она. – Бороться с падением, только вредить себе. Просто отпусти.
Но я не могу. Я все еще не могу громко сказать, что я чувствую к ней, не могу позволить себе свободно упасть. Чувство сгущающегося страха в моем животе, это то же самое, что и в тот день, когда Мэд очень высоко залезла на дерево. На льду или нет, мы катимся к огромной катастрофе.
