Текст книги "Жизнь, как морской прилив"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Она поняла, что они проходят через дверь коттеджа. Когда ее посадили на кровать, она сразу же подняла колени и положила на них голову. Схватившись за постель, она крикнула:

– Найдите кого-нибудь! Врача... кого-нибудь!

– Хорошо, хорошо. Мы приведем врача.

– Убирайтесь отсюда! Или, клянусь Богом, я застрелю вас!

– Почему же вы этого не делаете?

Голоса доносились до нее из кухни – громкие, хриплые и даже пугающие.

– Вы не стоите того!

– Не стою, мистер Берч? А я скажу вам, что вы не посмеете выстрелить по той простой причине, что вы понимаете, какие у этого поступка будут последствия! Вы, мистер Берч, прятались за женские юбки с тех пор, как научились ходить в этом самом коттедже! Когда я только приехал сюда, я очень жалел вас из-за того, как моя жена поступила с вами, но теперь я вижу, что она сразу же раскусила вас и под конец дала вам то, что вы заслужили. Действительно, вы были прекрасной парочкой, вы подходили друг другу...

Послышался звук, будто что-то тяжелое упало на пол, а Николас Стюарт воскликнул:

– Вы даже прикладом не умеете правильно пользоваться. Знаете, кто вы, по мнению тех, кто живет в деревне, – вы ничтожество! Жалкое, неискреннее, двуличное ничтожество... Сейчас я ухожу, но предупреждаю вас. – Голос стал тише. – Перестаньте вести двойную игру, иначе... Амбар Андерсена не так уж изолирован, как вам кажется. Я бы на вашем месте прекратил прогулки!

Теперь Эмили окружала тишина. Она не знала, есть ли кто в коттедже или она осталась одна. Ее агония слегка утихла. Одежда была мокрой от пота. Ей хотелось пить. Если бы здесь хоть кто-то был, кто-то, кто бы держал ее за руку. Неужели она умрет? Сейчас ей было все равно. Если она умрет, то будут решены все проблемы. И ребенок тоже умрет. Если же он не умрет, то нужно передать ему часы. Часы. Часы. Когда-нибудь кто-то, кто будет здесь копать, найдет часы.

Когда боль снова принялась за нее, Эмили плотно закрыла глаза и молила, чтобы смерть пришла поскорее.

Была половина четвертого утра, когда доктор, который прошел длинный путь из Бертли, вытащил из ее утробы бездыханное тело ребенка. Он был мертв. А когда доктор посмотрел на мать ребенка, то подумал, что она скоро последует за ним. Он сказал об этом ее мужу, во всяком случае мужчине, который был отцом ребенка. Но тот никак не отреагировал.

Доктор сказал, что заглянет попозже, чтобы узнать, как идут дела. Но он предупредил мужчину о том, что будет очень удивлен, если в полдень она все еще будет жива, поскольку ему пришлось сделать много разрезов, роженица была в очень плохом состоянии...

Доктор вернулся ранним вечером. Она все еще была жива. С ней была жена скотника из Крофт-Дин Хаус Дженни. Женщина сказала ему:

– Мне несколько раз казалось, что она отошла, но она продолжает держаться за мою руку и не отпускает ее. Но она долго не протянет, ведь так?

– Я тоже так думаю, – ответил доктор, – но я не Бог, а она в Его руках.

Глава 2

Первый раз Эмили встала с постели только к концу третьей недели, а в следующие две недели она сидела либо на кухне, либо на стуле, прислоненном снаружи к стене коттеджа. Она ничего не говорила и почти не двигалась.

Жена Джорджа поднималась на холм каждый день и ухаживала за больной. Эмили нравилась жена Джорджа; она была симпатичной девушкой. Она хотела поговорить с ней и рассказать, как она была благодарна ей за все, что та для нее сделала, но язык не слушался ее. Иногда Эмили казалось, что она онемела. Но вчера, когда Дженни поднялась на холм в последний раз – Лэрри сказал ей, что теперь вполне справится, – она крепко взяла ее за руку, заглянула в ее милое лицо и сказала:

– Если бы со мной не было тебя, я бы не продержалась. Спасибо, Дженни.

Однако, даже благодаря Дженни, она подумала, что жаль, что продержалась. Если бы все было оставлено на Лэрри, она точно не продержалась бы, поскольку он надеялся, что она умрет. Очень часто, когда Эмили была слишком слабой, чтобы двигаться, она чувствовала, что он хотел, чтобы она умерла.

С середины августа она начала постепенно снова выполнять свои обязанности, и вскоре жизнь в коттедже вошла в нормальное русло. И все же Эмили понимала, что нет ничего нормального в их совместной жизни здесь, на холме. У нее было странное ощущение. Казалось, что она отсчитывает время, ожидая, что что-то произойдет. Что – она не знала. В ее памяти возникали обрывки разговора, который она услышала в тот день, когда мистер Стюарт и Джордж нашли ее на дороге. Эмили слышала его мягкие увещевания: «Все хорошо. Все хорошо». А потом в эти воспоминания врывались ругательства, которыми Лэрри осыпал его; а потом что-то о прогулках Лэрри, или не о его прогулках, в амбар Андерсена. Эмили не знала ни одного фермера в округе по фамилии Андерсен. Возможно, что ей приснилась эта часть разговора, вряд ли мистер Стюарт мог посоветовать Лэрри не ходить на прогулки. Однако нет, это ей не приснилось. Она помнила, что этот разговор привлек ее внимание, но она никак не могла вспомнить, по какой причине.

Эмили очень хотелось настолько окрепнуть, чтобы получить возможность съездить в Гейтсхед и повидать тетю Мэри. Просто посидеть на кухне, поговорить. Не для того, чтобы посмеяться; нет. Она совсем не хотела смеяться.

Три недели назад тетя Мэри забралась сюда на холм, захватив с собой двух младших детей, чтобы навестить Эмили. Она сидела рядом и плакала, как ребенок. Но Мэри не осталась надолго, ведь Лэрри был не очень-то вежлив с ней.

– Значит, вот эта неряха и есть твоя тетя, – сказал он. – Ну, если учесть, как ты отзываешься о ней, то ты, наверное, смотришь на нее другими глазами, чем все остальные.

Наверное, именно это высказывание вызвало в Эмили желание вернуться к жизни, поскольку она хотела иметь силы, чтобы сказать ему, что даже если бы он имел доход в тысячу фунтов, то и тогда не был бы достоин смахнуть пыль с башмаков тети Мэри.

Это произошло совершенно неожиданно – полное изменение отношения Лэрри к Эмили. Он запретил ей таскать дрова; он даже разбил сырое яйцо в молоко и заставил ее выпить, сказав, что она должна пить это два раза в день. В четверг утром он спустился вниз и перетаскал вверх весь фураж; он даже сходил в Честерли-стрит за продуктами.

Эмили молча воспринимала все его заботы, но в ее глазах было вопросительное выражение. И однажды Лэрри ответил на вопрос, сказав:

– Я должен поставить тебя на ноги до наступления зимы. – И добавил: – Во всяком случае, в том состоянии, в котором ты пребываешь сейчас, еще одну зиму ты здесь не продержишься.

Ночами Эмили лежала, думая об изменении его отношения к ней. Она понимала, что за этим что-то кроется.

По мере того, как она становилась все сильнее, она стала уходить все дальше от дома и однажды дошла до дороги. Ей понравилось просто бродить по холмам, не спеша и не таская сумки.

Она стояла, прислонившись к изгороди возле перехода, и смотрела то в одну, то в другую сторону вдоль дороги, когда услышала топот копыт. Она стала смотреть в том направлении, откуда он доносился, и увидела, что в ее сторону движется карета, которая является первой в ряду карет. Возчики, одетые в черное, держали кнуты, с которых свисали черные банты. Когда эскорт пронесся мимо нее, она заметила, что за последней, четвертой, каретой, более медленно ехала телега с фермы. Эмили посмотрела на нее, улыбнулась и крикнула:

– Привет, Джордж.

– О, привет, Эмили! – Он съехал на обочину и, быстро соскочив с телеги, подошел к ней. – Господи, как приятно видеть тебя здесь, спустившуюся с холма. Я бы проехал мимо, потому что никак не ожидал увидеть тебя здесь. Как ты себя чувствуешь?

– Намного лучше, Джордж, спасибо.

– Ты выглядишь лучше, но все равно очень осунувшейся. Тебе нужно быть осторожной.

– Джордж.

– Да, Эмили?

– Я никогда не смогу в достаточной мере отблагодарить тебя и Дженни за то, что вы сделали для меня. Я знаю, что если бы не вы, то я бы здесь сейчас не стояла.

– Ерунда. Ерунда.

– Нет-нет. – Эмили посмотрела вниз на ступеньку, разделявшую их, и медленно сказала: – Это не ерунда. Без вас меня бы уже отвезли и все эти экипажи следовали бы за мной. – Она кивнула головой в сторону проехавших экипажей. – А что, кто-то умер в округе?

– Да, фермер Рауэн.

– Фермер Рауэн! Что, он долго болел?

– Нет, думаю, что около недели. Говорят, что у него был сердечный приступ.

Она несколько мгновений смотрела на Джорджа. Потом, получше закутавшись в шаль, тихо спросила:

– Джордж, где находится амбар Андерсена?

– Амбар Андерсена? А, это на границе владений Рауэнов... – Он неожиданно замолчал, заморгал глазами и отвернул голову в сторону, а потом спросил, не глядя на нее: – Почему ты хочешь знать, где находится амбар Андерсена, Эмили?

– Ты знаешь это так же хорошо, как и я, Джордж.

Он снова посмотрел на нее.

– Как давно ты знаешь?

– Только с тех пор, как ты мне сказал, кого сегодня похоронили.

– О, Боже. Это все мой язык.

– Не надо винить себя, Джордж. В моей голове уже долгое время роились разрозненные мысли, но теперь все встало на место. Лэрри обращался со мной, как с последней тварью, когда узнал, что я жду ребенка, а потом, несколько дней назад, его отношение полностью изменилось. Он начал меня закармливать, укрепляя мои силы, наверное для того, чтобы я смогла перенести удар. – Эмили покивала головой и отвернулась. Она продолжала кивать головой, задумчиво говоря: – Я знаю, где находится амбар Андерсена. Я даже видела, как они оба выходят оттуда. Берч несколько недель не говорил со мной, а затем неожиданно наткнулся на меня на холме недалеко от амбара. Я вижу его, как сейчас. Сначала он был просто поражен; когда он понял, что я не следила за ним, его манеры изменились и некоторое время он обращался со мной вполне вежливо.

Она снова повернулась к Джорджу.

– Я полагаю, что все знали? Так всегда бывает, ведь правда, что тот, кто должен знать, узнает все последним.

– Да, Эмили, так всегда и бывает. Но, насколько я знаю, это продолжалось многие годы. Рон знала об этом. Вот что бесило ее и заставляло вести себя так, как она делала. Это мне Эбби рассказал. Говорят, что старый Рауэн просто терпеть его не мог и много раз обещал прибить его, если застанет их вдвоем. Конечно, – парень скривил губы, – это было до того, как он подумал, что Лэрри Берч унаследовал ферму и все хозяйство. Он был ханжой, этот Дейв Рауэн. Никто в деревне хорошего слова о нем не скажет. Еще не известно, кого они недолюбливали больше – Берча или его. Он был изрядным жмотом... Что ты собираешься делать, Эмили?

Она мгновение смотрела ему в глаза, а потом ответила:

– Я пока не знаю, Джордж, пока не знаю. Мне нужно немного окрепнуть и прийти в себя.

– Ты выскажешь ему все?

Она наклонила голову набок, будто внимательно слушала. Потом грустно усмехнулась и сказала:

– Нет, до тех пор, пока не придет время. Смешно, Джордж, но я всегда любила поболтать, помнишь? Но в последнее время я научилась держать язык за зубами. Это дает возможность больше думать, взвешивать. Вот так я и поступлю. Я дам себе время и обдумаю все хорошенько. Но будь уверен, Джордж, – Эмили протянула руку и похлопала его по руке, – я расскажу тебе обо всем, что произойдет.

– Мы всегда рады видеть тебя у нас над конюшней, Эмили.

– Я это знаю, Джордж.

– А знаешь, что еще, Эмили?

– Что, Джордж?

– Я не умею читать чужие мысли, но я знаю, что тебе будут очень рады в доме и вообще... Я не хочу тебя обидеть, Эмили.

– А я и не обижаюсь, Джордж... До свидания.

– До свидания, Эмили.

Она повернулась и медленно побрела через рощицу, по полевой дороге, и еще медленнее вверх по склону холма и снова вниз, потом через долину и вверх по последнему склону к коттеджу. И всю дорогу девушка повторяла про себя: «Я должен поставить тебя на ноги до наступления зимы!»

То, что Берч сделал на следующий день, уже не вызывало у нее удивления – Эмили все теперь понимала. Сидя за столом напротив, он ласково смотрел на нее, и если бы девушка ничего не знала, то заботливость в его голосе тронула бы ее.

– Эмили, вот что я хочу сказать тебе, и я говорю это серьезно. Ты свободна и можешь уйти. Я не буду останавливать тебя ни словом, ни действиями.

Ее охватило неожиданное и неконтролируемое желание плюнуть ему в лицо. Опустив глаза и сдерживая голос, Эмили сказала:

– Я рада остаться там, где я есть.

– Но тебе тяжело здесь, на холме.

– Что... что ты будешь делать, если я уйду? – Она все еще сидела, опустив глаза.

– О, я как-нибудь выдюжу, не волнуйся за меня. Я делал это раньше, я смогу сделать это и в будущем.

Услышав это, Эмили поднялась из-за стола и стала заниматься своими кухонными делами, зная, что он все еще сидит на месте и смотрит на нее. Но она не взглянула на него и больше не заговорила.

Каждый день в течение следующей недели Берч отправлялся на длительные прогулки. Каждый раз, когда он возвращался и Эмили смотрела на него, она мечтала о той силе, которая у нее была раньше, о времени, когда она была так полна жизни, что не смогла бы терпеть его больше ни минуты. Однако ее слабость, казалось, имела свою силу. Она позволила себе дождаться подходящего момента. Эмили готовилась к развязке.

Ей показалось, что кульминационный момент наступил, когда воскресным вечером, сидя за чаем, Берч сказал:

– Я беспокоюсь за тебя, Эмили, из-за этой истории с ребенком и всего такого. Я помню, что я сказал о том, что никогда не женюсь, но я думаю, что ты должна выйти замуж. Я знаю, что не даю тебе шанса, удерживая здесь. А ты такая женщина, которая... ну, могла бы составить хорошую партию только благодаря своей внешности... Ты смогла бы даже выбирать, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Пока они внимательно смотрели друг на друга, в ее голове раздавался громкий голос: «Да, да, Лэрри, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты даже простишь меня, если я спущусь с холма и перейду через дорогу, не правда ли? Теперь ты не будешь чинить мне препятствий на пути к этому «иностранному ублюдку». Ты никого не называешь, но именно его имеешь в виду. Ты не хочешь стрелять в него теперь? Нет-нет! – Она остановила себя. – Не будь глупой, нужно выждать».

Он продолжал говорить. Не дожевав очередную порцию еды, отправленную в рот, Берч сказал:

– Даже если ты не устроишься ни у кого, то я не отпущу тебя с пустыми руками; а если ты найдешь собственное жилище, то ты можешь взять кое-что из этой мебели.

Эмили посмотрела на него и тихо произнесла:

– Спасибо.

Он замолчал и продолжал смотреть на нее. Потом резко встал из-за стола и вышел.

Через несколько дней, сама не зная почему, девушка открыла сундук, где Берч хранил свою одежду; он всегда сам следил за ней. К удивлению Эмили, он был почти пустым.

Затем наступило утро, когда она проснулась в непривычной тишине. Не было слышно мычания коровы, ни одного звука от Бонни из стойла с другой стороны стены. Полежав спокойно несколько минут, Эмили выбралась из постели и натянула одежду. В кухне ярко горел огонь, чайник был на полке в очаге, всходило солнце, было прекрасное утро. Девушка вышла из дома и отправилась прямо в коровник; Бонни там не было. Она прошла в стойло – лошади тоже не было. Цыплята продолжали выискивать корм, но овцы исчезли. Эмили огляделась вокруг, окинула взглядом окружающую местность, долину и дальние холмы. Затем вернулась в коттедж и, посмотрев на полку над очагом, увидела письмо. Конверт не был ни запечатан, ни адресован. Она вынула два листка бумаги и прочитала:

«Дорогая Эмили,

Я несколько раз давал тебе возможность уйти, но ты не хотела воспользоваться этим. Ты бы все равно узнала, рано или поздно, о Лиззи и обо мне. Я бы давно женился на ней, если бы не ее отец, но теперь его нет... Я ухожу на ферму. Как я и сказал, я не оставлю тебя совсем без средств. Возьми пять фунтов в кувшине на полке над очагом. Кстати, ты можешь остаться в коттедже и жить здесь столько, сколько захочешь. Но, как я тебе уже говорил, если возникнет желание устроиться где-то в другом месте, то можешь взять с собой мебель, за исключением часов, французского столика и бюро. Я забрал животных, так как не могу явиться туда ни с чем. Однако ты не останешься без молока; я буду оставлять жбан с молоком через день у ворот старой дорожной заставы, а также немного масла и сыра, чтобы тебе было чем питаться.

Я очень сожалею, что все так получилось, но, как я на днях сказал тебе, ты не долго останешься одна, тебя скоро кто-нибудь подберет. Счастливо и спасибо за твою доброту.

Твой Лэрри».

Эмили села и положила письмо на колени. Глядя прямо перед собой, она громко сказала:

– «Тебя скоро кто-нибудь подберет». Подбирают шлюх, подбирают женщин из доков! «Тебя скоро кто-нибудь подберет!»

И он будет оставлять ей жбан молока. Неужели! Как он добр. До тех пор, пока не слегла, именно она занималась животными: доила корову, убиралась в коровнике и смотрела за лошадью, даже чистила ее.

И он по доброте душевной оставил ей пять фунтов. Как долго сможет она прожить на пять фунтов? Берч же знал – у нее нет ни пенни своих денег.

А мебель. Она могла взять все, кроме часов, французского столика и бюро. Это были самые лучшие вещи, единственные, которые представляли собой хоть какую-то ценность. Это она забрала их из гостиной; с помощью миссис Райли она вытащила бюро в холл, а также французский столик с тонкими ножками и огороженной крышкой. Она выбрала его, потому что он был красивым. И часы. Часы, она знала это, были дорогими. Он сказал ей об этом. Сказал также, что полковник привез их из-за границы. Что касалось остальной мебели, то там был комод с небольшим шкафчиком для фарфора, стоявшим на нем, скамья, стол и стулья. Еще, конечно, два больших сундука, в которых раньше хранилась его одежда, а сейчас лежало несколько старых рубах и нижнее белье.

«Тебя скоро кто-нибудь подберет!»

«Можешь забрать мебель, кроме...»

«Я забрал животных,

так как не могу явиться туда ни с чем».

Нет, туда он не мог явиться с пустыми руками, но ее он оставил ни с чем. Пять фунтов, несколько предметов мебели и бесплатное молоко, если она пройдет по мили туда и обратно, чтобы забрать его.

За кого он ее принимает?

Эмили так резко вскочила со стула, что он упал. Она вошла в спальню и огляделась. Оттуда она прошла в моечную и через нее на кухню. В этот момент Эмили казалось, что она провела в коттедже всю жизнь. Она работала с зари до сумерек шесть дней в неделю круглый год; даже в тот день, когда ездила в город, она поднималась не позже пяти часов утра, чтобы выполнить свою повседневную работу. Вечер за вечером она терпела тишину молчания, жалела его, присматривала за ним, страдала и переживала из-за его плохого настроения, а он все это время наносил визиты в амбар Андерсена. И, поступая так, он еще смел грозить ей, что что-то может случиться, если она заговорит с мистером Стюартом! Он не допустит, чтобы из него второй раз сделали дурака. Однако, как только путь был свободен, чтобы занять место умершего человека и снова стать хозяином на ферме, он был рад отпустить ее. Да, вот что было унизительно во всей этой истории; он хотел, чтобы она спустилась вниз к мистеру Стюарту!

Теперь Эмили знала наверняка, что все то время, что они были вместе, он все равно смотрел на нее как на служанку, в лучшем случае – как на женщину на содержании, которую можно вышвырнуть или передать другому. Так джентльмены поступают со своими любовницами. Правда, джентльмены оставляют их обеспеченными. Они не говорят: «Я забрал корову, лошадь и овец, и еще мне нужны часы, бюро и французский столик». Нет, джентльмен сказал бы: «Ты можешь оставить все это себе, Эмили. Более того, вот документы на коттедж и сумма, которой тебе хватит на всю оставшуюся жизнь».

Статус проститутки оплачивался; статус любовницы оплачивался! А любовь, сочувствие, нежность и ежедневная выматывающая работа не оплачивались!

Она выбежала из дома и метнулась к воротам. Схватившись за них, она медленно повела головой, охватывая взглядом окружавший простор. Когда Эмили увидела реку, ее голова замерла. У нее появилось желание побежать туда, но не утопиться, нет, а снять всю одежду и полежать в воде, чтобы она плескалась вокруг нее, смывая грязь с тела, смывая все его прикосновения. Чтобы смыть агонию, через которую она прошла, рожая ребенка.

Когда-то она была девчонкой, которая ощущала внутреннюю радость, чьим девизом были слова «никогда не вешай носа», единственной целью которой было приободрять людей. Но это было в начале ее жизни, когда она была пятнадцатилетней или шестнадцатилетней девочкой; да, и даже семнадцатилетней. Но за последние два года она прожила целую жизнь. Из девочки она превратилась в молодую женщину. А теперь она была совершенно взрослой женщиной, внутренне старой. Состарившейся настолько, насколько только десятилетия могут состарить. Однако в данный момент Эмили казалось, что всего мгновение прошло с тех пор, когда она была младенцем, сидевшим голым задом на теплых камнях перед дверью их дома на Кредор-стрит. Она снова вспомнила строчку из маленькой книжечки: «Существование – это время, затраченное на то, чтобы намочить береговую гальку». Да, только не нужно забывать о бесчисленных камушках, составляющих эту гальку.

Ее жизнь кончилась, завершилась, она никогда и никого не полюбит и не будет испытывать каких-либо чувств. И верить она никому не будет. Нет, ни за что в жизни, никогда больше!

Эмили отвернулась от ворот и посмотрела на коттедж. Что ей делать? Собрать свои вещи и отправиться вниз к тете Мэри?

Были еще часы! Да, были часы! Она не забыла о часах! Часы будут для нее спасательным кругом. Первым ей бросил этот спасательный круг Сеп, но она его потеряла. Потом мистер Стюарт снова вложил его ей в руки, и в данный момент она была очень благодарна ему за это. Она уцепится за этот круг и выберется с ним на высокое сухое место.

Но, прежде чем это сделать, Эмили собиралась предпринять кое-что еще. Но ей придется подождать конца дня, чтобы добиться нужного эффекта. Да, кивнула она коту, который терся о ее ноги. Это будет выглядеть очень эффектно только в темноте!

Эмили медленно поднялась к коттеджу и заварила себе чайничек чаю. Затем, не торопясь, девушка перетаскала дрова из-под навеса к воротам, где земля была слегка приподнята, и аккуратно сложила их. Это была тяжелая работа, и она закончила ее только к обеду.

Потом Эмили снова вошла в коттедж, отрезала себе два куска хлеба, положила сверху сыр и не торопясь пообедала. Затем прошла в спальню, легла на кровать отдохнуть, ее охватила слабость, как это часто бывало в последнее время.

Около трех часов пополудни Эмили начала выносить мебель и вещи из коттеджа. Сначала она разобралась со своими личными вещами и сложила их с одной стороны. Затем вынесла мебель и все остальные вещи и сложила их к возвышению. Со столом и шкафчиком для фарфора у нее возникли сложности, но она догадалась отрубить столу ножки и отвинтить стеклянные дверцы от шкафчика.

Еще одной проблемой оказались сундуки, но эту проблему Эмили решила, используя топорик...

К семи часам вечера в доме остались только постельные принадлежности. Их она, одну за другой, закинула на самый верх, где некоторые из них зацепились за края мебели и развевались на ветру подобно знаменам. У нее даже не возникло никаких эмоций, когда она увидела, как развеваются на ветру полотенца из сурового полотна. Эмили раньше очень гордилась этими полотенцами. Она впервые увидела их там, в доме, и захватила с собой полдюжины таких полотенец. Ей казалось, что они давали ощущение уюта, имели налет более высокого класса.

Эмили почувствовала усталость, даже изнурение, но, как это ни странно, она еще испытывала и чувство торжества. Она посмотрела на огромную кучу вещей. Ножки французского столика торчали сбоку, подобно четырем золотым жезлам, а маятник часов висел, подобно языку, просящему воды.

Эмили повернулась и посмотрела на солнце. Пройдет еще некоторое время, прежде чем оно совсем сядет, но она может подождать. У нее масса времени. Будет совсем темно, возможно полночь, когда она спустится с холма, ведь она останется здесь до тех пор, пока не погаснут последние угольки. О да, она останется здесь до тех пор, пока не погаснут последние угольки, поскольку до тех пор, пока все не сгорит, она не сможет снова почувствовать себя чистой. Это было странное чувство, даже не чувство, а желание очиститься. Затем по дороге вниз она заберет свои часы, она найдет это место и в темноте. А потом весь путь до Феллберна она пройдет пешком, направляясь к тете Мэри. Там она немного отдохнет.

Было девять часов, когда Эмили принесла из сарая банку керосина и разбрызгала ее содержимое на мебель и вещи, сваленные в высокую горку. Она подожгла ее, и первые языки пламени начали пробиваться между древесиной, подобно живым змеям, захватывая сначала сухую мебель, а затем постельные принадлежности, с которыми через несколько минут было уже покончено.

Куча вещей была охвачена пламенем, когда долгие сумерки перешли в ночь. Эмили стояла, прислонившись к стене коттеджа, в старом жакете и шляпке – пальто, которое ей купил Лэрри, было среди горящих вещей – и смотрела, как огонь уничтожает одежду. Это было красивое зрелище. Искры улетали в темное небо, как россыпи фейерверка. Да. Вот на что это было похоже. На фейерверк! Эмили один раз видела фейерверк, когда в Шилдсе отмечали какой-то праздник. Она забыла какой.

Она ощущала тихое удовлетворение, наблюдая, как нажитое за два, нет, три года ее жизни в коттедже уходит с дымом, а когда в ее мысли закралось сомнение и она подумала: «Не нужно было жечь его вещи, нужно было отложить их», – то оттолкнулась от стены и ответила на эту мысль, громко прокричав: «Не будь такой доброй, Эмили Кеннеди! Ты ни о чем не будешь сожалеть! Нет, клянусь Богом! Ты ни о чем не будешь сожалеть сегодня ночью».

Она все еще стояла, выпрямившись, когда услышала голоса внизу, у подножия холма. Эмили не могла разобрать, что они говорят, но, когда она увидела расплывчатые фигуры, приближавшиеся к стене, она поняла, что ждала их прихода. Это были жители деревни, пришедшие посмотреть, как горит коттедж «выскочки». Теперь она наблюдала, как они выстраиваются вдоль стены, и подумала: «Ну и много же их пришло».

Голоса доносились и с задней стороны коттеджа. Скорее всего, это шахтеры из угольных шахт за деревней. Они, наверное, бежали через холмы, чтобы прийти и оказать помощь.

Шахтеры не остановились у задней стены, они перепрыгнули через нее и направились к Эмили. В свете костра она хорошо видела их лица. Среди них было несколько женщин, они смотрели на девушку, открыв рты, а одна из них крикнула:

– Что случилось, девочка? Что случилось? Это не похоже на праздник!

Она ответила не сразу:

– Можно сказать, что это праздник.

– Что вы празднуете, мисс? – К ней подошел еще один человек.

– О, – Эмили посмотрела на него, стоящего на расстоянии вытянутой руки от нее, – только завершение части моей жизни.

– С вами все в порядке, девочка? – Он подошел поближе, и она почувствовала на лице его учащенное дыхание. Он все еще не мог отдышаться после бега.

– Да, со мной все в порядке, спасибо.

Мужчина повернулся и посмотрел на костер.

– Откуда вы притащили все это, чтобы сделать такой высокий костер? Его видно с расстояния в несколько миль.

– Это моя мебель.

– Ваше что?

– Моя мебель.

Эмили смотрела на лица людей, собиравшихся вокруг нее. Жители деревни тоже подошли, преодолев стену. Не так близко, как шахтеры, но достаточно близко, чтобы услышать то, что девушка хотела сказать. И именно для них она сказала:

– Мебель была в качестве оплаты за три года моей жизни. Мне она была не нужна, поэтому я ее сожгла.

Никто не заговорил, но все смотрели на нее, и Эмили продолжила:

– Извините, что я не предупредила вас, а то вы могли бы захватить с собой детей. Дети любят костры. Можно было бы хорошо провести вечер.

Все продолжали молчать и удивленно смотреть. Неожиданно часть костра провалилась внутрь и огненные искры рассыпались в ночи, осветив всю сцену и бегущую фигуру, которая не остановилась, когда приблизилась к толпе, а протиснулась сквозь нее. И вот Эмили смотрела на Берча, сосредоточив все свое внимание. Странно, но теперь она поняла, что ждала его прихода, надеялась, подспудно молила об этом, ей хотелось, чтобы он пришел и посмотрел ей в лицо.

– Что случилось? – Он переводил взгляд с нее на полыхающий костер; потом, не говоря ни слова, подбежал к двери коттеджа и заглянул внутрь. Толпа наблюдала, как Берч медленно возвращается к тому месту, где стояла она с узлами, лежавшими у ее ног. Хотя его голос был похож на тихое рычание, все четко слышали, что он сказал:

– Ты что, рехнулась?

– Нет. Я никогда не чувствовала себя более нормальной. В действительности я думаю, что я только что пришла в себя. Поскольку я поняла, что сошла с ума в тот день, когда пришла на этот холм с тобой.

– Зачем ты это сделала? – Он указал рукой на горящие вещи.

– Со своими вещами я могу делать все, что захочу. Это то, что ты мне отдал. Ты сказал, что я могу взять мебель, конечно кроме лучших предметов – французского столика, бюро и часов. Но мне не хотелось разделять вещи. Они так долго стояли рядом с остальным хламом. Хламом, который был необходим тебе, как и я. – Она вскинула голову. – Кстати, когда ты забирал скот, ты забыл взять с собой кур. И огромное тебе спасибо за то, что предложил оставлять мне молоко через день возле старой заставы. Это была бы прекрасная прогулка посреди зимы, когда снег доходит до подбородка.

– Замолчи! – Его голос доносился сквозь сжатые губы, как сдавленный рев. Его глаза перебегали с нее на толпу, собиравшуюся вокруг них. Затем, как и они, Берч вздрогнул, когда Эмили закричала на него:

– Не затыкай мне рот, двуликий и лицемерный притворщик! И можешь получить назад вот это! – Она бросила в него мешочек с пятью соверенами, и, когда этот мешочек ударился о его грудь, он схватил его, а она крикнула: – Вот деньги, добавь их к приданому, что ты забрал к ней! Ты не мог пойти к ней с пустыми руками, как ты сказал! Так передай ей, что пять фунтов – это от меня! И последнее, что я тебе скажу. Я видела ее всего два раза в жизни, но я знаю ей цену. И насколько я могу судить, она устроит из твоей жизни такой же ад, какой ты пережил со своей предполагаемой женой. И когда это время наступит, вспомни мои слова!..

Сноп искр снова осветил небо, а языки пламени осветили лица. Все смотрели на них. Никто ничего не говорил. Эмили наклонилась, подобрала свои узлы и, распрямив плечи и подняв голову, отвернулась от его разъяренного лица и пошла в сторону. Люди расступились, чтобы дать ей дорогу, и она пошла мимо костра к воротам, где стояли Джордж и Дженни. Они повернулись и стали спускаться с холма, идя рядом с ней.