Текст книги "Жизнь, как морской прилив"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Кэтрин Куксон

Жизнь, как морской прилив

OCR Queen of Spades, Spellcheck Кьяра

Copyright © Catherine Cookson, 1976 © ООО «Мир книги», издание на русском языке, 2003 © ООО «Мир книги», перевод, 2002 © ООО «Мир книги», дизайн обложки, 2003

ISBN 0-552-14446-0 (CORGI BOOKS) ISBN 5-8405-0262-6 (ООО «Мир книги»)

Аннотация

Эмили с детства вынуждена зарабатывать нелегкий хлеб служанки, терпеть капризы и грубость хозяев и заботиться о младшей сестре. Добрая и отзывчивая девушка, истосковавшаяся по домашнему теплу, просто создана для семейного счастья. Однако жизнь готовит ей жалкую участь содержанки, матери незаконнорожденного ребенка, игрушки в руках пресыщенного ловеласа. И все-таки судьбе было угодно разорвать круг несчастий и согреть униженную добродетель нежностью любящего сердца.

Посвящается Гарольду Стинтону

и его сыну Джону,

для которого я написала

свой первый рассказ.

Жизнь приходит, подобно приливу, с ревом волн,

Но затихает перед отливом.

Существование – это время, затраченное на то,

Чтобы намочить береговую гальку.

И всё же,

Неужели они заблуждаются?

Лгут ли они,

Те слепцы, имеющие смелость

Кричать над брызгами: «Никогда не вешай носа?!»

К. К.

Часть 1

Сеп

Глава 1

– Ты уже готова к прогулке, Эмили?

– Да, мистер Мак-Гиллби.

– Ну и прекрасно. На улице стоит замечательная погода, поэтому гуляй в свое удовольствие. Пройдись по парку, полюбуйся утками в пруду.

Они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись – тридцатипятилетний румяный мужчина и шестнадцатилетняя девушка, чьи густые светло-русые, почти белокурые волосы были, несмотря на ее молодость, собраны в тугой пучок на затылке. Она была высокого роста для шестнадцати лет, а ее фигура в будущем обещала стать довольно красивой. Однако сейчас не фигура привлекала внимание, а что-то в ее лице. И не потому, что оно было красивым. Густые ресницы добавляли глубины ее темно-карим глазам, пухлые губы, теплого оттенка кожа – это сочетание еще не говорило о красоте, но что-то, несомненно, придавало ее лицу такую яркость, будто оно светилось изнутри.

Сеп Мак-Гиллби часто задумывался о выражении лица своей горничной, называя его про себя радостным. И он считал это точным описанием, поскольку она радовалась очень многим вещам и не скрывала этого, а еще она говорила, что ей очень повезло: «Ах! Мистер Мак-Гиллби, мне так повезло, что я работаю здесь». Или: «Ах, мистер Мак-Гиллби, я так рада, что сегодня хороший денек. Это ужасно, когда вам приходится работать в дождливую погоду». – Одно было совершенно очевидным – вам никогда не будет скучно там, где она находится.

В последнее время он начал задумываться о том, какой была бы жизнь в этом доме без нее, и стал относиться к ней как к любимой дочери.

Чуть отвернувшись от Эмили, он сказал:

– Загляни, пожалуйста, к хозяйке перед уходом, хорошо?

– О да! Конечно, мистер Мак-Гиллби. Конечно.

– Тогда отправляйся.

Эмили не сразу направилась к лестнице, ведущей наверх и находящейся за дверью в дальнем конце кухни. Девушка подождала, когда ее хозяин уйдет в гостиную, а когда тот закрыл дверь, она закатала рукава и направилась в моечную. Там, повернув единственный кран, Эмили набрала немного воды в оловянную тарелку, стоящую в коричневой керамической раковине, и вымыла лицо голубым «мраморным» мылом, которое обычно использовалось ею для мытья полов. Мокрыми руками она пригладила волосы от пробора в сторону, чтобы они не торчали, волосы были очень непослушными, и некоторые пряди упрямо выбивались из пучка. Это очень расстраивало ее, так как миссис Мак-Гиллби не одобряла «волосы, торчащие во все стороны».

Когда она вышла из моечной и проходила через кухню в направлении к двери, ведущей к лестнице, ее остановил странный запах – странный для этого дома. Она всего мгновение смотрела на дверь гостиной, а затем закусила губу, чтобы сдержать веселую улыбку. Мистер Мак-Гиллби не отказал себе в удовольствии покурить. Она надеялась, что ему хватило ума приоткрыть окно, так как, если запах распространится наверх, то будет много шума. Ну, не совсем шума. Миссис Мак-Гиллби не устраивала скандалов, то есть никогда не кричала, но могла так сказать, что слушателю казалось, что она кричит.

Эмили на цыпочках побежала в другой конец кухни и тихонько подняла нижнее окно на несколько сантиметров. Это тоже было бы недопустимо, если бы миссис Мак-Гиллби была на ногах; окна никогда не открывались из-за пыли.

Она снова ненадолго остановилась по дороге к лестнице, скосив глаза в сторону двери в гостиную, и задумалась о том, где он прячет свое курево. Она не нашла в комнате ни одного местечка, которое можно было бы использовать в качестве тайника, а с собой он не рискнул бы его носить, поскольку у миссис Мак-Гиллби нюх был как у хорька.

Девушка тихо поднялась по крутым каменным ступеням до небольшой лестничной площадки, с обеих сторон которой находилось по двери. Правая вела в спальню миссис и мистера Мак-Гиллби, а левая – в ее собственную комнату. Очутившись в своей комнате, она проскользнула мимо железной кровати в сторону комода, который был втиснут между кроватью и подоконником.

Открыв верхний ящик, Эмили достала чистое голубое ситцевое платье. Сняв не имевший верхней части голландский фартук, полосатую блузку и саржевую юбку, она облачилась в свой наряд; затем поменяла домашние башмачки на пару ботинок, уродство которых почти скрывал подол ее платья.

Из следующего ящика девушка достала соломенную шляпку и две длинные шляпные булавки, и, когда она приколола ими шляпку, та намертво закрепилась у нее на макушке. Затем она сняла свой жакет с гвоздя на двери и надела его. Достала чистый носовой платок из коробки, стоявшей на комоде, и потертый коричневый кожаный кошелек. Эмили открыла его, посмотрела на свое недельное жалованье в один шиллинг и шесть пенсов, что еще раз заставило ее подумать о том, как ей повезло. Затем, быстро закрыв кошелек и держа его и носовой платок в руке, она вышла из комнаты, в три шага пересекла лестничную площадку и постучала в дверь спальни. Потом вошла туда и сказала с улыбкой:

– Я собралась прогуляться, миссис Мак-Гиллби. Может быть, вы хотите, чтобы я что-нибудь для вас сделала перед уходом?

Нэнси Мак-Гиллби полулежала. Она была прикована к постели уже в течение двух лет и воспринимала это спокойно, потому что «так хотел Господь». Господь счел целесообразным послать ей болезнь. Она не задавалась вопросом почему, но твердо верила, что ответ будет дан ей, когда она перейдет в другой мир, – в обители, которую Он приготовил для нее, все знание будет принадлежать ей, а награда за ее страдания и терпение будет щедрой.

В ответ на вопрос Эмили миссис Мак-Гиллби сказала:

– Дай я посмотрю, достаточно ли ты опрятна.

После этих слов Эмили подошла к окну, вытянула в стороны руки и стала медленно поворачиваться. Когда миссис Мак-Гиллби обозревала ее спину, она сказала с ноткой плохо сдерживаемого раздражения в голосе:

– Эти волосы! Можно подумать, что я никогда не говорила тебе об этом. Я велела тебе смачивать их, чтобы они не торчали. Так или нет?

– Да, миссис Мак-Гиллби, но они высыхают.

– Тогда остается только один выход: если ты не можешь следить за ними, то нужно их остричь.

Казалось, каждая черточка лица Эмили вытянулась, радость исчезла с него. Она несвязно забормотала:

– Ах! Нет, миссис Мак-Гиллби, не говорите так. Я справлюсь с ними, я постараюсь; я срежу завивающиеся прядки, которые торчат, обязательно срежу.

Миссис Мак-Гиллби глубоко вздохнула, подтянула к подбородку оборки своей миткалевой ночной рубашки, затем расправила простыню, которая покрывала край стеганого одеяла, своими почти прозрачными руками и сказала:

– Сейчас иди. Но не забудь вернуться ко времени молитвы. Я не хочу, чтобы ты взбегала по лестнице в последнюю минуту, как это было в прошлое воскресенье. Поняла?

– Да, миссис Мак-Гиллби, я буду здесь вовремя. До встречи, миссис Мак-Гиллби.

Она быстро выскочила из комнаты.

На площадке Эмили немного постояла, прижав ладонь ко рту. Она не отняла руку, даже когда закрыла дверь на лестницу и вошла в кухню, где Сеп Мак-Гиллби, прекратив ворошить угли в очаге, выпрямился и спросил ее:

– В чем дело? Что случилось?

– Ничего, ничего, мистер Мак-Гиллби.

– Ну же. Рассказывай. – Он положил кочергу на край медного ограждения, затем подошел к ней и спросил шепотом: – Это госпожа? Что она тебе сказала?

– Ни... ничего.

– Расскажи мне.

– Это... Ну, это о моих волосах. Она сказала, что если я не смогу добиться того, чтобы они были абсолютно гладкими, то мне придется их остричь, а мне не удается пригладить их.

– Она это сказала! – Он поднял глаза к потолку, а его квадратное лицо с грубоватыми чертами так исказилось от необычного для него проявления гнева, что Эмили встала на защиту своей хозяйки, сказав:

– Ну, вообще-то она права и все такое, мистер Мак-Гиллби, потому что непослушные волосы торчат во все стороны. Во всяком случае, я пообещала отрезать их... я имею в виду концы.

– Ты не сделаешь ничего подобного. – Он стоял, наклонившись к ней, близко придвинув лицо. – Не вздумай отрезать даже одну волосинку со своей головы. Ты поняла меня?

Эмили в удивлении откинула голову, чтобы получше рассмотреть его: мистер Мак-Гиллби никогда не говорил с ней таким тоном, она не видела его таким.

Через секунду он выпрямился и краем указательного пальца стер слюну с губ. Затем выражение его лица стало более узнаваемым, он кивнул ей и сказал:

– Иди прогуляйся. Но помни о том, что я тебе сказал. Оставь свои волосы в покое.

– Хорошо, мистер Мак-Гиллби. Спасибо, спасибо вам. – Девушка попятилась от него, кивая и улыбаясь, пока не достигла двери, потом ее лицо осветилось и она сказала:

– Пока, мистер Мак-Гиллби.

– Пока, Эмили. Развлекайся.

По мнению Эмили, дом мистера Мак-Гиллби был очень удачно расположен. Он стоял в середине короткой улочки и выходил окнами на реку. Кроме того, у них была всего одна соседка, некая миссис Гэнтри, абсолютно глухая вдова. Если встать спиной к реке и смотреть на улицу, можно подумать, что на ней совсем нет жилых домов, потому что по обе стороны от домов четы Мак-Гиллби и миссис Гэнтри располагались товарные склады. За складом, соседствующим с домом миссис Гэнтри, находился частный бакалейный магазин, а за ним – церковь. Сбоку от склада вблизи дома Мак-Гиллби была мясная лавка, а на дальнем конце улицы размещался магазин подержанной мебели, окна которого были расположены углом и выходили также на Найл-стрит. Найл-стрит казалась длинной, дома на ней были построены по принципу два помещения вверху и два – внизу, они были отнесены к более низкому классу, чем два жилища на Пайлот-Плейс, так как последние могли похвастаться тем, что помимо большой кухни и моечной в них были также гостиная и две спальни. Кроме того, в моечной был кран с холодной водой, а этим уже можно было гордиться.

Последнее чудо появилось благодаря хлопотам мистера Мак-Гиллби. Идея была его. Шесть месяцев назад он сказал: «Я собираюсь перетащить этот кран с нижней части двора и установить его в моечной. Немного усилий, и больше не нужно будет выходить из дома». И добавил: «Знаешь, Эмили, людьми можно манипулировать. С помощью стимулов...»

Эмили начала работать у четы Мак-Гиллби с десяти лет. Тогда она приходила только в конце недели – в пятницу с пяти до восьми вечера, а по воскресеньям с восьми утра до двух часов дня – и получала шесть пенсов. Но в тот самый день, когда Эмили окончила школу, она стала работать постоянно, переселилась к ним и получала уже один шиллинг и шесть пенсов в неделю, считая, что ей повезло. Даже в дни большой стирки и в пекарные дни, когда ей даже не удавалось присесть с половины седьмого утра и до половины десятого вечера, когда она раздевалась с закрытыми глазами, перед тем как упасть в постель, она все равно продолжала считать, что ей повезло. Но когда бы Эмили ни говорила об этом себе, она знала, что повезло ей не только потому, что она стала хорошо питаться и самостоятельно наводить порядок в доме, главное, у нее появилась своя комната, своя собственная кровать – место, где можно побыть одной, полежать и подумать.

Правда, не так уж много у нее было времени, чтобы лежать и думать. Но какое удовольствие спать одной, не деля кровать еще с тремя; не задевать чьи-то ногти, когда вытягиваешь ноги, и не слышать кашля, несвязного бормотания, храпа и сопения детей, которые не были связаны с ней никакими родственными узами. Однако, как ей говорили почти каждую неделю, она обязана помогать содержать их только потому, что Люси, ее кровная сестра, все еще училась в школе. Было бесполезно говорить Элис Бротон, что их отец оставил свое уведомление о половинном жалованье для поддержания Люси; Элис Бротон криками затыкала Эмили рот и заявляла, что она практически была женой Джона Кеннеди и хозяйкой дома.

Прогулка пешком от Пайлот-Плейс до Кредор-стрит занимала десять минут, и, по мнению Эмили, это была приятная прогулка, если солнце заливало лучами реку слева от нее, как было сегодня, и большой пароход с дымом, выходящим из двух труб, двигался вниз по реке в сторону разрыва между двумя молами.

В определенном месте на дороге девушка резко свернула вправо, в сторону от реки, и пошла вдоль улицы с расположенными на ней респектабельными домами, а затем вышла на главную дорогу, от которой расходились несколько второстепенных улиц. Затем она прошла дальше в сторону Кинг-стрит. Отсюда она быстро пересекла несколько небольших улочек.

Поскольку было воскресенье, казалось, что из города исчезли все взрослые, и Кредор-стрит, когда она вышла на нее, тоже не была исключением. Бесчисленное количество детей играли в проходах между домами и в сточных канавах перед ними. Девочки играли в традиционную летнюю игру «классики»: босые прыгали на одной ноге и подталкивали другой отрезанное дно бутылки с нарисованной клетки на клетку; мальчишки, разбившись на группы по возрастам, играли в камешки в сточных канавах. То там, то здесь голопузый младенец выползал на горячий тротуар; но нигде не было никаких признаков присутствия взрослых. Закончив основную трапезу воскресного дня, они всегда отправляются спать. По крайней мере, так поступают практически все жители этих мест, кроме тех «ненормальных», которые отправили своих чад в воскресную школу и вышли прогуляться по парку.

Эмили всегда удивлялась тому, что, имея рядом песчаный берег и море, до которых можно было добраться всего за несколько минут по Оушн-роуд, большинство детей предпочитали играть на улицах.

Когда их мама была жива, она обычно заставляла Эмили водить Люси на берег при любой возможности потому, что, как она говорила, «морской воздух был полезен для Люси», которая часто кашляла. Но даже в очень жаркий день их мать никогда не ходила с ними; она, подобно остальным обитателям городка, ложилась отдохнуть после воскресного обеда.

Номер 18 по Кредор-стрит был расположен на верхнем этаже. В нем размещались три комнаты, самая большая из которых была размером приблизительно четыре на три метра. Воду приходилось носить с колонки на заднем дворе, которой они пользовались вместе с жильцами нижнего этажа. Единственная роскошь, которую могли себе позволить жильцы каждого дома, – это отдельный туалет, который почему-то неверно назывался сухим. Зимой, когда золы было достаточно, он тянул на это название. Но в этот июньский день, когда было тепло, как и в прошедшие две недели, туалет был каким угодно, только не сухим, а вонь, исходившая от подобных туалетов с каждой стороны находившегося на задворках проулка, перебивала все другие запахи.

Каждую неделю, когда Эмили входила в этот дом, она неизменно говорила себе: «Больше я сюда не приду; что бы ни случилось, я никогда не вернусь сюда» – и сразу же осознавала, что было глупо продолжать убеждать себя в этом, так как ей было предопределено провести свою жизнь у мистера и миссис Мак-Гиллби.

Сегодняшний день не был исключением. Только к ним добавилось сожаление: «Если бы только Люси было четырнадцать лет и она не ходила бы в школу, я бы вытащила ее отсюда». То, что до этого момента оставалось всего десять месяцев, Эмили совсем не успокаивало, так как она знала, что десять месяцев – это большой срок и все может случиться за десять месяцев. Что конкретно, она никак не могла выразить словами. Она только знала, что ее смутные страхи как-то связаны с Элис Бротон. Она никогда не могла назвать ее мамой, как просил ее об этом отец.

В проходе было несколько детей. Двое из них были из семейства Бротон, десятилетний Томми и Джек семи лет; здесь же находилась и старшая из девочек, Кейт. В остальной ребятне она узнала детей Таннеров, живших рядом. Они перестали играть и посмотрели на нее. Ее поприветствовал Томми, сказав:

– Привет. Ты все-таки вернулась?

В ответ она спросила:

– Где Люси?

– Наверху. Она только что получила по заслугам.

Эмили переводила глаза с одного лица на другое, и Кейт сказала:

– Она спорила с моей мамой. Она сказала, что никогда не трогала нож Томми, – девочка указала на брата, который умело крутил в руке перочинный нож, – а сама бросила... сама бросила его в канаву.

Эмили начала поспешно протискиваться мимо них, а Джек крикнул ей вслед:

– Нет ли у тебя полпенни, дорогая Эмили?

Она не ответила и, добравшись до маленькой лестничной площадки, направилась к средней из трех дверей и, открыв ее, вошла в кухню.

Здесь, как всегда, царил беспорядок. Квадратный стол, обшарпанная кушетка и несколько разных стульев, шарманка и комод. Она помнила времена, когда все здесь сияло чистотой, но это было слишком давно. На кухне не было никого, кроме Люси, которая не подскочила к Эмили, как обычно, а сидела, опустив голову, как если бы была в полубессознательном состоянии.

– В чем дело? Что случилось? – Эмили села рядом с ней и взяла ее за руки.

Люси не ответила, а только наклонилась вбок и прислонилась к Эмили. Но через минуту Эмили посадила ее прямо и, показывая на ее лицо, требовательно спросила:

– Это сделала она? Она ударила тебя? Почему? Что ты сделала? – Хотя Томми сказал ей, что сделала Люси, она даже подумать не могла, что Элис Бротон ударит Люси по лицу только за то, что та выкинула нож Томми: ее детки постоянно таскали вещи друг у друга.

– Ты дерзила ей?

Люси заморгала, и ее глаза наполнились слезами, которые медленно потекли по красным опухшим щекам. Затем, опустив голову, она прошептала:

– У нее есть жилец. Мне он не нравится. Он хотел, чтобы я села к нему на колени, а я отказалась. И... и я сказала ей, что все расскажу папе, когда он вернется... – Она подняла вверх заплаканное лицо. – Как ты думаешь, Эмили, когда он вернется?

Эмили покачала головой. Возможно, пройдет год или два, прежде чем отец вернется; иногда плавание продолжается восемнадцать месяцев, а иногда и два года, а пока он отсутствовал всего три месяца.

– Кто он? – спросила она. – Он моряк?

– Нет; он работает в доках на судне с опорами.

– А где он спит?

– В задней комнате.

– Это значит, что вы все спите в передней комнате?

Люси кивнула.

– А она?

– Она говорит, что спит здесь. – Люси похлопала рукой по кушетке.

При этих словах Эмили наклонила голову набок и закусила губу. В этот момент дверь открылась, и вошла Элис Бротон.

Элис Бротон было чуть больше тридцати. Она была ширококостной и полной; когда-то она, несомненно, была привлекательной, и что-то от этой привлекательности еще сохранилось в ее голубых глазах и пухлых губах.

Она даже не поприветствовала Эмили и, остановившись, наблюдала за двумя девочками, сидевшими на кушетке. Расстегнув еще одну пуговицу на блузке, она начала трясти воротник взад-вперед вокруг вспотевшей шеи, после чего наконец изрекла:

– Ну, полагаю, она уже насплетничала тебе и мне бесполезно что-либо говорить, не так ли? Она отвратительная маленькая воровка. Она украла нож Томми и сбросила его в канаву. А он очень нужен ему, чтобы строгать.

– Да, и для того, чтобы тыкать им в руки людей. – Эмили поднялась на ноги. Затем, наклонившись в сторону, она схватила Люси за руку и, указывая на нее, сказала: – Мне кажется, что это свежий порез.

– Он никогда не сделает этого нарочно; только когда на него нападают.

– Она не нападает на вашего Томми.

– Послушай, мисс, не будем портить еще один день ссорами; каждый раз, когда ты приходишь в этот дом, возникают проблемы. Когда ваш папаша вернется, я выскажу ему все.

– И не только вы. Ваш жилец еще будет здесь, когда папа вернется? – Эмили не отступила, увидев, как Элис замахнулась на нее, а закричала: – Только сделай это, Элис Бротон, только сделай, и я пойду отсюда прямо в полицейский участок и заявлю на тебя из-за твоего грубого обращения. Более того, я скажу им, что мой отец не женат на тебе и ты не имеешь права на его половинное жалованье.

Краска залила лицо Элис Бротон, и оно приобрело почти пурпурный оттенок.

– Ты дрянная девчонка! – прошипела она. – Я клянусь, что еще разберусь с тобой, чего бы мне это ни стоило.

На что Эмили ответила с задором, которого она совсем не ощущала:

– Да, конечно, но пока что держите свои руки подальше от Люси, или я точно пойду в полицейский участок. Если это случится, ваша песенка будет спета, так как, хоть папа и не прочь выпить, он никогда не имел дела с полицией. Если вы помните, он даже хвастался этим. Он считал, что стоит похвастаться тем, что не имел дела с полицией. Поэтому я предупреждаю вас! – Высказав это, она повернулась и посмотрела на Люси: – Надень шляпку, мы пойдем на улицу.

Элис Бротон не протестовала, но сжала губы, а потом сказала:

– Похоже, ты кое о чем забываешь.

– Нет, я ничего не забыла. – Эмили открыла кошелек, вынула шиллинг и бросила его на стол.

Мгновение в комнате стояла тишина, пока Элис Бротон смотрела на шиллинг; затем, скосив глаза в сторону Эмили, она сказала:

– Ну же, добавь, ведь у нас нет денег. А тебе останутся твои два пенса, как всегда, и тебе вполне этого хватит.

– Отныне и впредь я буду давать вам шиллинг в неделю, и не больше. Я так решила. И я могу прекратить это в любой момент, так как существует уведомление о половинном жалованье отца, для того чтобы обеспечить Люси нормальную жизнь. Предполагалось, что вы будете работать, чтобы обеспечить свое семейство, как это было, когда вы впервые явились сюда в качестве экономки. Экономка... ну-ну!

Элис Бротон сделала один глубокий вдох, который поднял ее грудь так, что та заполнила ее наполовину расстегнутую блузку, затем она сдержала дыхание, прежде чем взорваться:

– Убирайся с моих глаз, пока я еще могу держать себя в руках. Я еще рассчитаюсь с тобой, уж поверь мне. Я обещала это и клянусь это выполнить.

Подталкивая перед собой Люси, Эмили вышла из комнаты, но, когда девушки достигли лестничной площадки, дверь задней спальни открылась и из нее вышел мужчина. Кроме молескиновых брюк, на нем ничего не было. Он стоял, почесывая грудь и глядя на них. Затем широко улыбнулся и сказал:

– Так-так, значит, это и есть старшая сестренка.

Эмили ничего не ответила, но изучающе посмотрела на него, а потом снова начала подталкивать Люси перед собой вниз по ступеням, мимо группы детей и дальше на улицу. Ноги девушки дрожали, все тело тряслось; она всегда знала, что однажды ей придется дать отпор Элис Бротон, но она совсем не ожидала, что это случится сегодня. И она дала ей отпор. Надо же, она сделала это!

Эмили посмотрела на Люси; потом, взяв ее за руку, улыбнулась и спросила:

– Куда ты хочешь пойти – в парк или на берег?

– На берег, Эмили.

– Хорошо. – Она наклонилась к сестре, когда они шли в сторону моря, и прошептала: – И знаешь что, мы истратим шесть пенсов, все шесть, мы прогуляем их.

– Весь шестипенсовик?

– Да. Мы пойдем в тот магазин, в конце дороги, и купим фасованное мороженое и пару засахаренных яблок, хорошо?

Теперь Эмили широко улыбалась, и Люси улыбнулась в ответ, и, как уже было на кушетке, она на мгновение прислонилась к старшей сестре. Затем, взявшись за руки, они побежали по почти пустынному тротуару Оушн-роуд в сторону песчаного берега и моря.

Когда они бежали, Эмили подумала: «Ох, если бы миссис Мак-Гиллби увидела меня сейчас, она бы остановила меня одним своим взглядом. Да, она сделала бы это». Мысль о миссис Мак-Гиллби напомнила Эмили о том, что она должна следить за временем и вернуться в Пайлот-Плейс до семи, чтобы присоединиться к молитве.

Глава 2

В спальне больной находились четверо мужчин и четверо женщин, а также мистер Мак-Гиллби и Эмили. Четверо мужчин стояли с одной стороны кровати, четверо женщин – с другой, мистер Мак-Гиллби стоял в ногах кровати. Эмили находилась ближе к двери, как если бы готовилась открыть ее, когда посетители начнут уходить, и она хотела, о, как она хотела, чтобы это произошло как можно скорее, потому что очень устала. Сегодняшний день был длинным, жарким и трудным, а молились уже около получаса, да и в комнате было очень душно.

Теперь они по очереди читали из Иеремии. Миссис Мак-Гиллби начала чтение, зачитав начало тринадцатой главы:

– Льняной пояс – символ испорченного народа. По сосудам, наполненным вином, предугадывается исход к нищете. От проповеди к покаянию.

Затем мистер Гудир продолжил:

– Так сказал мне Господь: пойди, купи себе льняной пояс и положи его на чресла свои, но в воду не клади его.

Он прочитал первые семь стихов. Затем наступила очередь миссис Гудир. Она начала:

– И было ко мне слово Господне: Так говорит Господь...

И она читала до тринадцатого стиха.

Потом продолжил мистер Данн. Его голос был глубоким и зычным, и казалось, что задрожали картины, висящие на стенах, когда, держа книгу на приличном расстоянии от лица, он прочитал:

– А ты скажи им – так говорит Господь: вот, Я наполню вином до опьянения всех жителей сей земли и царей, сидящих на престоле Давидовом, и священников, и пророков, и всех жителей Иерусалима.

И сокрушу их друг о друга, и отцов и сыновей вместе, говорит Господь; не пощажу и не помилую, и не пожалею истребить их.

Слушайте и внимайте; не будьте горды, ибо Господь говорит.

Ну и ну! Эти слова как-то взволновали Эмили, она никогда не слышала подобных цитат из Библии. Наполню вином до опьянения. Ну и ну!

Но монотонный звук голосов начал вгонять ее в сон, пока резкий голос миссис Хейли не заставил ее очнуться и открыть глаза, когда эта дама воскликнула:

– Видел Я прелюбодейство твое и неистовые похотения твои, твои непотребства и твои мерзости на холмах в поле. Горе тебе, о Иерусалим! Ты и после сего не очистишься. Доколе же?

Ой! Только представьте, что все это написано в Библии, блудницы и все остальное. Это заставляет задуматься, не так ли!..

Теперь они читали заключительную молитву, все, встав на колени. Кроме миссис Мак-Гиллби, чья голова была наклонена вперед, а подбородок упирался в грудь.

– О Боже, дай здоровья, если такова Твоя воля, нашей сестре, прикованной к постели, но если Твоя воля не будет таковой, то мы воспримем ее страдания как искупление грехов других людей, и чем сильнее будет ее боль, тем большее прощение Ты ниспошлешь нам, несчастным созданиям, живущим на этой грешной земле. Прими благосклонно наши сегодняшние молитвы, о Боже, и доведи нас во здравии до зари нового дня, который мы постараемся провести в восхвалении Тебя. Прославлен будь, Боже. Аминь.

– Аминь.

– Аминь. Аминь. Аминь.

Затем посетители молча один за другим пожали руку миссис Мак-Гиллби, а та, не улыбаясь, кивала каждому из них. Потом они спустились вниз, возглавляемые мистером Мак-Гиллби, который встал у парадной двери и пожимал руку каждому из них, благодаря за то, что они были так добры и пришли помолиться вместе с его женой, что он проделывал каждый воскресный вечер.

Но, когда дверь за ними закрылась, Эмили заметила, как она замечала каждый воскресный вечер, что мистер Мак-Гиллби глубоко вздохнул, как будто радовался, что все наконец-то закончилось. Сегодняшний вечер не был исключением, только его вздох казался более глубоким, и все его тело, казалось, обмякло; но, возможно, причиной всему была жара, которая действовала на всех. Сеп Мак-Гиллби подошел к столу, который Эмили накрывала скатертью, готовясь подать ему ужин, и сказал:

– У меня не было времени спросить тебя, как прошел день, но надеюсь, что ты хорошо провела его?

Она немного помолчала, прежде чем ответить:

– Да, но я не ходила в парк, я водила сестру на песчаный берег.

– Ну, это прекрасно. Там, наверное, было прохладно, ей должно было понравиться. Как ее кашель? Ей лучше?

– Да почти так же, мистер Мак-Гиллби, спасибо.

– У тебя усталый вид, девочка, оставь все. Иди сделай хозяйке питье и отнеси ей. А я позабочусь о себе.

– О нет, нет, мистер Мак-Гиллби, хозяйке это не понравится.

Он оперся руками о край стола и наклонился к ней и тихо сказал :

– Что не видит глаз, о том сердце не болит.

– Да, мистер Мак-Гиллби! – Девушка прикусила губу, затем широко ему улыбнулась. Он так же широко улыбнулся в ответ и сказал:

– Теперь иди и хорошенько отдохни.

– Спасибо, мистер Мак-Гиллби, ну, я действительно очень устала. И... и можно, я скажу вам кое-что?

– Все, что хочешь, девочка.

– Я высказала сегодня все той женщине, Элис Бротон. Она побила нашу Люси, и я сказала ей, что обращусь в полицию.

– Очень хорошо, девочка, молодец.

– А знаете, что еще? – Теперь она наклонилась к нему. – Я урезала ей плату.

– Не может быть!

– Да. Я дала ей только шиллинг.

– А знаешь кое-что еще, девочка?

– Нет, мистер Мак-Гиллби.

– Ты дала на целый шиллинг больше. Ты не должна ни за что там платить, твой отец обеспечил их; ты сказала, что он оставил им свое уведомление о половинном жалованье.

– Да, я знаю, но, если я не буду ей ничего давать, она выместит свое недовольство на нашей Люси.

– Да, возможно, будет именно так.

Они посмотрели друг на друга, но теперь серьезно, потом он сказал:

– Ладно, в любом случае я рад, что ты смогла постоять за себя, это хорошее начало. Теперь иди. Спокойной тебе ночи.

– Спокойной ночи, мистер Мак-Гиллби.

Когда он вышел в гостиную, девушка взяла чайник с полки в камине и пошла в моечную. Там, наполнив чашку горячей водой, она положила в нее две полные чайные ложки какао и немного сгущенного молока; затем, поставив чашку на деревянный поднос, на который она постелила вышитую салфетку, Эмили понесла его наверх в спальню.

Нэнси Мак-Гиллби лежала, откинувшись на подушки, закрыв глаза; ее лицо было очень бледным.

Эмили, приблизившись на цыпочках к кровати, тихо сказала:

– Ваше какао, миссис Мак-Гиллби.

Миссис Мак-Гиллби открыла глаза и внимательно посмотрела на Эмили, потом сказала:

– Грех омерзителен Господу, и не обязательно использовать язык или руки, чтобы грешить, можно сделать это одними глазами.