Текст книги "Жизнь, как морской прилив"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
– Да, хорошо. – Потом, когда она начала есть, она посмотрела на него и тоном, который сочла весьма напыщенным, воскликнула: – У вас, наверное, очень хороший повар, мистер Берч, потому что я никогда не пробовала ничего подобного.
Кон и Люси расхохотались, и она присоединилась к ним. Когда веселье затихло, Лэрри снова уселся на свое место, напустил на себя важный вид и, кивая ей головой, ответил:
– Да, мне очень повезло с кухонным персоналом, а уж моя повариха просто великолепна, но. – Он наклонился вперед, поджал губы, грустно покачал головой и мрачно закончил: – Но она совершенно не умеет взбивать масло, оно получается нежным, как лилия...
– Неправда! Это не так! Ну, это не честно. – Эмили покачала головой. – На прошлой неделе вы сказали, что я уже набила руку в этом деле... Вы шутите? Вы ведь шутите?
– Да, да. Я шучу, Эмили. – Он откинулся в кресле, поднял с бокового столика стакан виски и осушил его; потом, обращаясь к стакану, сказал: – Да, да. Я шучу... я шучу сегодня из-за вас.
– Да, кстати. – Девушка наклонилась к нему. – Когда мы говорили о масле, я как раз собиралась попросить вас кое о чем.
Его голова покоилась на спинке кресла. Лэрри посмотрел на нее и улыбнулся.
– Ну что же, давайте просите меня «кое о чем». Сегодня можете просить меня о чем угодно.
– Дело вот в чем. Я знаю, что вы продаете излишки масла и сыра в Феллберне, но вы сдаете его в магазин, а... А когда они его продают, то удваивают цену. Поэтому я подумала, не могли бы вы в мой выходной уступить мне немного продуктов по той же цене, что вы продаете в магазин. Моя тетя Мэри была бы просто без ума от счастья, если бы я привезла ей немного масла и сыра; а ребятишки... понимаете, я не думаю, что они когда-либо пробовали свежее масло... да и масло вообще.
– Ох, Эмили, Эмили. – Берч качал головой из стороны в сторону, широко открыв рот, но звук, который он издавал, не был похож на смех, казалось, что он пытался стонать. Когда Лэрри наконец заговорил, он смотрел не на нее, а на Кона. – Ну что, Кон? Будем продавать поварихе?
Прежде чем ответить, Кон наклонился вперед, сидя в кресле, положил руку на колено Эмили, нежно его погладил и вполне серьезно сказал:
– Я бы дал Эмили... все, что она у меня попросит... Лэрри, все.
– О, Кон. – Эмили положила свою руку на его. Она наклонилась вперед и, перестав смеяться, сказала: – Боже, Кон, ты хороший парень. Я поняла это, как только увидела тебя. Ну, если быть точной, не с того момента, как я увидела тебя, но через несколько дней жизни здесь я уже знала, что ты хороший парень, и, что бы там ни говорили, я уверена в своем суждении. И даже Люси ты нравишься. Правда, Люси?
– О да. – Люси застенчиво посмотрела на длинного молодого человека, который сидел, наклонившись вперед, и чья рука все еще лежала на колене Эмили.
Кон посмотрел на Люси и сказал:
– А знаешь... что? Ты не... кашляла с тех пор, как выпила... бренди.
– Нет, не кашляла. – Эмили кивнула в сторону Люси. – Ты не кашляла, Люси. Бренди, или вино, или что-то в этом роде ты будешь принимать в качестве лекарства. Если это поможет, то я куплю тебе целую бутылку.
Все быстро переключили внимание на кресло, в котором сидел Лэрри, согнувшись вдвое, положив локти на колени и закрывая лицо руками. Его слова перемежались смехом, когда Берч начал говорить сквозь пальцы, закрывавшие лицо.
– Сыр за оптовую цену, вишневый ликер в качестве микстуры от кашля и всеобщая любовь. Никогда здесь не было такого вечера, ни в этой комнате... ни в этом доме... любовь повсюду. – Медленно Лэрри отнял руки от лица и выпрямился, глядя на Эмили, сидевшую на кушетке, моргавшую от удивления и глядевшую на него. – Может быть, в будущем я буду сожалеть о многом, что я сделал, но я никогда не буду жалеть о том, что в тот день подобрал вас на рыночной площади Феллберна.
Мгновение все дружно молчали, но вдруг полено выпало из железной корзины и упало на каменную плиту очага. Эмили, которой вдруг стало очень жарко и которая на некоторое время потеряла дар речи, поскольку задумалась над словами хозяина, которые были ей очень приятны, вскочила с кушетки и, опустившись на колени, ухватилась за необгоревший конец полена и бросила его назад, в самый центр огня. Потом, продолжая стоять на коленях, повернулась к ним:
– Наверное, время уже подходит. Пойдем и постоим снаружи?.. Нет, не ты, Люси; ты можешь посмотреть через кухонное окно. В любом случае, я забыла, что только первый гость в Новом году должен выходить на улицу.
Лэрри поднялся, посмотрел на нее, засмеялся и сказал:
– Какая ерунда! Мы все выйдем из дома. – Он сложил руку в кулак и шутливо ткнул им в Кона. – Удача зависит от нас самих, да?
– Да... Лэрри. Да, удача зависит... от нас самих. – Кон протянул руку Люси, и они вышли из комнаты, как два радующихся ребенка. Но в холле Лэрри остановил их смех, указывая на лестницу.
Библиотека располагалась под свободными спальнями, и когда дверь в библиотеку была закрыта, то звуки заглушались толстыми стенами. Но спальня хозяйки располагалась над кухней и задней частью дома. Кроме того, первая площадка примыкала непосредственно к галерее, и все звуки из холла разносились по ней. Это было еще одной причиной того, почему мистер Берч не открыл парадную дверь, а тихо прошел впереди всех в кухню. Даже там он призвал к тишине, посмотрев наверх. Потом, сняв с вешалки возле двери куртку, в которой ходил на ферму, он надел ее, вытащил из шкафа фонарь и зажег в нем свечу. Повернувшись к Эмили, Лэрри сказал:
– Закутайтесь потеплее, там холодно.
– О, не волнуйтесь за меня. Я крепкая, как лошадь.
Сегодня Эмили не называла его «хозяин» или «сэр», но она не считала, что забывается. Просто сегодня все было так естественно и обыденно, и он вел себя соответственно.
Небрежным жестом девушка сняла с крючка за дверью серую шерстяную шаль. Это был подарок ее хозяйки на Рождество, и тот факт, что Эмили повесила ее на крючок за кухонной дверью, показывал ее отношение к этому подарку.
Рождественским утром мадам Берч сказала, что у нее есть подарок для нее, и велела ей открыть нижний ящик высокого комода и найти там шаль.
– Это кашемировая шаль, – сказала она.
Ну, кашемировая или нет, но моль изрядно ее потрепала. Правда, Эмили не обнаружила этого, пока не развернула ее на кухне. Но сейчас она накинула шаль на голову, а концы обернула вокруг талии и завязала сзади. Потом велела Люси пойти и встать у кухонного окна и следить за фонарем, пока они направляются к арке, и пошла вслед за Лэрри и Коном во внутренний двор.
Ночь была очень темной, а холод промозглым, он проникал сквозь одежду и морозил кожу. Когда она достаточно заметно вздрогнула, Лэрри тихо сказал:
– Вы недостаточно тепло одеты, я же велел вам утеплиться.
Она так же тихо ответила:
– Я в порядке.
Но это было не совсем так; ее ноги дрожали, а голова кружилась намного сильнее, чем когда она выпила вторую рюмку ликера. Ого! Она что, пьяна?
Нет, конечно нет; никто не может опьянеть с двух рюмок сладкого вина. Ее отец мог выпить десять пинт и продолжать стоять прямо, как скала. Он всегда говорил, что не нужно смешивать напитки и тогда ноги не будут заплетаться.
Оставалось еще две минуты. Лэрри держал свои часы под светом фонаря.
– А мы услышим гудки пароходов из Феллберна?
– Конечно, это не так уж далеко отсюда. Если ветер дует в нужном направлении, то, я думаю, вы услышите и гудки, и колокольный звон из церкви.
Эмили стояла между ними, их руки соприкасались. Она смотрела на небо, но видела только бездонную черноту. Где она будет в следующем году в это время? Только Бог знает это, а Он не проговорится. Ой, она не должна шутить, думая о Боге. Нет, она думает, что не надо ей больше пить ликер, когда они вернутся в дом. В течение последнего часа или около этого у Эмили с головой творилось что-то странное, и она даже не знала, что еще может выкинуть. Господи, там, в библиотеке, она собиралась задрать юбки и отцепить часы от нижней сорочки и даже показать их всем. Только представьте! Удумать такое. Да еще в библиотеке и при всех. Но как это было удивительно – сидеть в библиотеке этого дома, словно она настоящая леди...
– Вот они! Вот они! Слышите?
– Да. Да. Ой, как их четко слышно, все эти гудки. О, как мне хотелось бы быть сейчас в Шилдсе... – Ей не нужно было это говорить, потому что это звучало слегка неблагодарно. Эмили поспешно добавила: – Там их так хорошо слышно, я это имею в виду. Я жила возле реки, и пароходные гудки почти сбивали вас с ног.
– Ну вот, начался новый, тысяча девятьсот третий год.
– Да, новый год. – Эмили всматривалась в Лэрри сквозь слабый свет фонаря, а он пристально посмотрел на нее. А потом она сказала:
– Вы должны войти первым и поздравить Люси с Новым годом, а потом войдем мы, я и Кон. И тогда все будет хорошо. Я имею в виду, что всем будет везти в новом году.
Берч рассмеялся.
– Хорошо, мы обеспечим вам удачу.
Он повернулся и, подойдя к кухонной двери, тихо постучал в нее, открыл ее и вошел внутрь. Затем девушка увидела его стоящим у окна рядом с Люси, а потом он наклонился и поцеловал ее в щеку. А Эмили тихо произнесла:
– Как это мило с его стороны! Да, поцеловать Люси и пожелать ей счастливого Нового года.
– Эмили.
Она повернулась к Кону с сияющим лицом.
– Да, Кон?
– Счастливого... Нового... года, Эмили.
– И тебе того же, Кон. – Она взяла его за руку, а он ухватился за ее руку и начал трясти ее вверх-вниз. – О, Эмили... я так рад, что ты здесь... и Люси... тоже. Когда вы здесь, все так здорово.
– Спасибо, Кон. Теперь идем. Пошли.
Девушка потащила его к задней двери, и, когда она уже протянула к ней руку, дверь открылась и Лэрри появился на пороге. Глядя на нее, он торжественно сказал:
– С Новым годом, Эмили.
Девушка внимательно посмотрела на Лэрри, улыбка медленно исчезла с ее лица, а когда он протянул ей руку, она так же торжественно ответила:
– И вас также, сэр. – Слово «сэр» в данной ситуации возникло потому, что смех замер по какой-то непонятной причине.
Когда Берч отпустил ее руку, Эмили немного покачнулась, потому что это было сделано так, как будто он кинул ее руку ей обратно. Затем, быстро отвернувшись, он тихо сказал, но с намеком на смех:
– Идемте, начнем праздновать...
Они стояли перед камином в библиотеке с бокалами в руках, чокались и желали друг другу счастливого Нового года. А потом Эмили снова выпила густого, сладкого ликера.
Когда бокалы опустели, девушка, как это сделала бы хозяйка дома, подошла к столу и, взяв с него тарелки, начала передавать еду остальным.
Она уже собиралась сесть, но спросила Лэрри:
– Как вы думаете... может быть... может быть, хозяйка съела бы кусочек пирога и выпила бы рюмочку вина?
Рот Лэрри был полон еды; прожевав ее, он ответил:
– Я очень в этом сомневаюсь, Эмили; ее дверь была заперта весь этот день. Нет. – Он покачал головой. – Я очень сомневаюсь.
Значит, ее голова не совсем не соображала, сказала она себе, потому что она заметила, что он сказал «весь этот день», как говорила она, а не «сегодня», как говорят образованные люди.
– Может, мне попробовать?
– Нет-нет, оставьте все, как есть.
Эмили уселась, держа на коленях наполненную тарелку, но не сразу начала есть. Ей казалось, что нехорошо, что хозяйка была наверху совсем одна. Однако, как он и сказал, ее дверь была закрыта на засов в этот день, а это означало, что она пребывала в одном из своих дурных настроений. Не было необычным то, что Рона запирала дверь на ночь, но, когда она запирала дверь на день, это почти всегда означало, что она не в духе.
Эмили никак не могла привыкнуть к тому, что ее хозяйка запирает дверь. Идешь к ней с подносом или чем-то еще, дергаешь ручку, ожидая, что дверь откроется, и что же? Поднос стукается о дверь, и ты почти роняешь его и все, что на нем. Однажды, когда дверь была заперта, Эмили стояла снаружи и прислушалась, ожидая услышать какой-нибудь звук типа стона или плача, или даже звук, который возникал, когда хозяйка царапала указательным пальцем шелк стеганого одеяла. У нее была такая привычка. Этот звук, хоть и слабый, мог совершенно вывести вас из себя. Но оттуда не доносилось ни звука, абсолютно никакого звука. И девушка представляла себе, что ее хозяйка сидит, глядя на свое отражение в большом зеркале на туалетном столике возле стены.
Ну ладно, Эмили не хотела, чтобы мысли о хозяйке или о ком-нибудь другом испортили праздник этой конкретной ночью... или утром. Она помахала в сторону Кона рукой:
– Как только ты закончишь есть, ты начнешь играть на своей дудочке. Ты слышишь меня?
Кон, почти давясь, покачал головой в ее сторону и пробормотал:
– Да, Эмили. Да... я буду... играть... на... моей... дудочке.
И Кон играл. Не имея навыков, он исполнял мелодии побережья реки Тайн. Некоторые из них Эмили и Люси тоже знали, а некоторые никогда раньше не слышали.
Когда Кон перешел на мелодию, которую Эмили знала, но не слышала уже много лет, она воскликнула:
– Ой, моя мама часто пела эту песню; она называется «Плач матери».
Она кивнула головой, улавливая ритм, и запела:
О, мой сыночек милый, сыночек ненаглядный!
Где же ты теперь, родной, куда ты запропал?
Вчера еще был в шахте, а ныне, кто же знает?
В Его ль чертогах дальних, с лицом умытым, чистым?
Или в убогой шахте, придавленный землей?
Эмили остановилась, широко открыв рот и рассмеявшись:
– Ой, уже много лет я не слышала эту песню.
– Продолжайте. Закончите ее. – Лэрри наклонился вперед в своем кресле и, кивая ей, похлопал в ладоши. – Продолжайте... допойте ее.
Глаза девушки были большими, яркими и блестящими; она слегка опустила плечи и засмеялась. Потом снова начала петь:
О, мальчик мой, о, мальчик мой, разбил ты сердце мне.
Еще есть девять сыновей, но ты был их милей.
Ты был последышем моим, когда я позабыла,
Что все ж могу рожать. И вот, прожив пятнадцать лет,
Оставил мать страдать. А сам остался там, остался там,
Откуда нет пути.
Когда Эмили кончила петь, она опустила голову частично от смущения, а частично от удовольствия. Потому что все начали аплодировать. Потом она дернула головой, поскольку Лэрри откинулся в кресле и засмеялся, но так, что ей не захотелось к нему присоединиться, он смеялся не так, как смеется счастливый или пьяный человек; Эмили не могла определить, что это был за смех. Потом он напугал ее и их всех, когда неожиданно вскочил с кресла и резко рванулся к столу, где наполнил рюмки настолько быстро, что ликер выплескивался через края. Держа по рюмке в руке, откинув голову, Лэрри оглядел комнату и, как если бы обращался к большому обществу, собравшемуся вокруг него, он покачался на каблуках и воскликнул:
– Вы когда-нибудь слышали в этой комнате что-нибудь звучавшее более естественно... а, полковник, а? У вас были свои интересы в шахтах Бюлаха, ведь правда? А миссис Рон сказала, что вы владели этими шахтами. Но вы когда-нибудь слушали «Плач матери», чей любимый сын погиб там, под обвалом, в ваших собственных владениях, полковник, да еще в исполнении молоденькой девушки, мудрой молоденькой девушки?
Берч замолчал, обошел кушетку, передал одну из рюмок Люси, а потом поклонился Эмили и провозгласил:
– За мудрую молодую девушку!
Выражение на лице Эмили было слегка встревоженным в продолжение его речи. Но сейчас она хмыкнула и, взяв рюмку из его руки, пробормотала:
– Я не должна, вы знаете, я не должна пить, мне уже достаточно. Я немного не в своей тарелке. Мне кажется, что я пьяна.
– Разве вам не нравится этот ликер?
– О да, нравится, он приятный и сладкий. – Он снова рассмеялся, а когда направился к столу, повторил: – Приятный и сладкий. Ох, полковник, я чувствую, как вы переворачиваетесь в могиле. Остатки вашего лучшего ликера названы «приятными и сладкими». Но вот что я вам скажу, полковник. Никогда раньше его не пили с таким удовольствием... Что? Вы бы лучше вылили его в раковину? Да, да, старая свинья, я знаю, что ты бы так и сделал.
Глядя на мистера Берча через плечо, Эмили уловила смысл части того, что он говорил, и рассмеялась про себя, подумав, что хозяин, должно быть, не любил полковника, раз говорит такие вещи.
Но теперь она снова обратила внимание на Кона, потому что тот начал наигрывать джигу. Притопывая ногой под юбкой, она посмотрела на Люси. Потом они одновременно поставили свои бокалы, вскочили на ноги и, повернувшись лицом друг к другу и приподняв юбки, начали танцевать под мелодию «Дьявол среди портных», а Лэрри стоял около Кона и отбивал ритм, хлопая в ладоши.
Больше не думая о том, что нужно знать свое место, Эмили протянула руку, ухватила Лэрри и, без особого сопротивления с его стороны, вытащила его на ковер перед очагом и повернула к себе лицом. Он вступил в танец с оживлением, вполне соответствовавшим ее собственному, но со знанием движений, которое превосходило ее и Люси.
Когда они наконец остановились, чтобы отдышаться, Люси прислонилась к нему, и они все шумно дышали, а потом Эмили освободилась от руки, державшей ее, бросилась на кушетку, вытянула перед собой ноги и откинула голову на бархатную спинку.
– Никогда в жизни я так не веселилась, как сегодня... Ох! Это было великолепно. Правда, Люси?
Люси начала кашлять, а Эмили упрекнула ее:
– Пожалуйста, не начинай снова, ведь ты не кашляла всю ночь; ты просто запыхалась, вот и все.
Затем все вдруг застыли, услышав звук громкого, звенящего падения; он доносился издалека, но достаточно четко.
В следующее мгновение Лэрри рванулся к двери, слегка покачиваясь, и все остальные, последовавшие за ним, тоже не очень крепко держались на ногах.
В центре холла он остановился и посмотрел наверх, а потом огляделся. В свете лампы было видно, что здесь все в порядке, ни одна картина не свалилась, а ряд разнокалиберных оловянных кувшинов на отделанном медью дубовом комоде стоял ровно, как всегда.
Лэрри снова посмотрел наверх, а потом направился в кухню.
Эмили оставила зажженную лампу в центре кухонного стола, стоявшего посередине. Фитиль почти весь прогорел, и лампа начала мигать. Но в комнате все равно было достаточно светло, чтобы увидеть хаос, царивший перед стойкой с дельфийским фаянсом. Верхняя полка упала, и все тарелки вместе с ней; падая, они задели еще и те, которые стояли в верхней части буфета, с которой соприкасалась полка.
Осторожно двигаясь среди осколков, Лэрри посмотрел наверх, где до этого висела полка, и ругнулся:
– Черт побери, как же это могло произойти?!
– Сорвалась... Лэрри. Должно быть... сорвалась, Лэрри. – Кон указывал на крючки, державшие полку. Это были подвижные крючки, размещенные так, чтобы между полками можно было менять расстояние.
Лэрри поднял руку и потрогал крючки. Они держались крепко. Полка могла упасть только по одной причине: если ее слегка подтолкнуть с одного конца. Раздумывая, он медленно откинул голову и посмотрел на отверстие в стене, сбоку от стойки, через которое когда-то проходила трубка для переговоров. Когда комната над кухней была спальней полковника, он велел провести туда трубку. Он выбрал для себя эту комнату из-за бокового окна, в которое открывался вид на холмы.
Когда Лэрри впервые появился в доме, переговорной трубкой еще пользовались, но однажды, к концу второго года их совместной жизни, Рона, в порыве гнева, вырвала трубку из отверстия только потому, что Берч не ответил ей, когда она обратилась. Рона знала, что Лэрри был на кухне, сбежала вниз и устроила скандал. Трубку больше не поставили на место. Теперь он чувствовал, что понял причину этого. Приложив ухо к отверстию в полу, она могла слышать несдерживаемые разговоры лучше, чем через переговорную трубку, которая не была встроена в стену, а просто крепилась к крючку на уровне рта, а потом пропускалась через отверстие в полу.
А теперь-то для чего она это использовала? Она не могла больше прикладывать ухо к этому отверстию, но она могла наклониться и просунуть в него свою палку. Дьявол! Дьявол в женском обличье!
Зазвонивший звонок заставил всех поднять глаза к потолку, а Эмили сказала сквозь зубы:
– Хозяйка! Она, наверное, услышала шум. Мне пойти к ней?
– Нет. – Его голос звучал мрачно. – Нет. Я поднимусь сам.
После того как он вышел из комнаты, Эмили повернулась к Люси:
– Ну вот и все, праздник кончился. Мы должны убрать все до утра.
– Это обязательно, Эмили? Я устала, и у меня немного кружится голова.
– Ты... присядь... Люси. – Кон закивал ей. – Я... я помогу Эмили.
Не дожидаясь, чтобы ее еще упрашивали, Люси подошла к стулу у очага и села, а Эмили и Кон начали убирать осколки, но девушка все задавалась вопросом: почему это случилось? Ведь это событие странным образом прервало праздник. А она еще никогда так не веселилась и могла бы продолжать всю ночь.
Ко времени возвращения Лэрри черепки были собраны в два деревянных ведра, а пол чисто выметен. А когда Кон спросил Лэрри:
– Она... она не испугалась... Лэрри? – тот медленно ответил:
– Да, да, она испугалась. Грохот разбудил ее. Она... она разволновалась.
Лэрри снова посмотрел на посудную стойку, и его губы сжались.
– Утром мы выясним, почему и как это случилось, но сейчас нужно вспомнить, что животные не знают, что наступил Новый год, и время определяют не по часам, а по свету, поэтому нам всем лучше лечь спать.
Он повернулся и посмотрел на Люси, сидевшую на большом стуле.
– Она не сможет взобраться сегодня по этим ступеням.
– Ей придется... я сейчас разбужу ее.
– Не надо. Я... я отнесу девочку.
– О, огромное вам спасибо. Это все из-за ликера. Он на всех нас подействовал. – Эмили засмеялась. – Она будет не единственной, кому утром понадобится время, чтобы проснуться.
Когда Лэрри наклонился и взял Люси на руки, Эмили сказала:
– Я только принесу все из библиотеки, чтобы там все осталось в порядке, – и тряхнула головой, как бы прогоняя опьянение. – Спокойной ночи, сэр, или доброе утро. И... и спасибо за... за праздник.
Лэрри протискивался спиной в кухонную дверь.
– Спокойной ночи, Эмили, – ответил он.
– Спокойной ночи, Кон.
– Спокойной ночи... Эмили. Я... я никогда не забуду этот... этот Новый год, никогда... никогда.
– Я тоже, Кон. Я тоже. Спокойной ночи и счастья тебе в новом году.
– И тебе, Эмили. И тебе.
Девушка прошла через холл в библиотеку. Огонь все еще ярко горел. В воздухе стоял сладковатый и резкий запах. Это была великолепная ночь, и она чувствовала себя счастливой. Они могли бы продолжать веселье до утра, если бы та полка не упала.
Эмили разложила остатки еды на две тарелки, собрала грязные рюмки и посуду и поставила все на поднос. Она уже собиралась его поднять со стола, когда посмотрела на огонь и сказала себе: «Лучше загасить его или поставить перед ним экран, потому что если искра попадет на ковер, то... хопс!»
Девушка не знала, почему слово «хопс» вызвало у нее смех, но сегодня ей все время хотелось смеяться. Это было глупо, но она ничего не могла с собой поделать.
Эмили разровняла огонь кочергой, столкнула сухие поленья на одну сторону, потом, наклонившись к каменной стене, которая сбоку ограничивала очаг, девушка вытянула узорчатый железный экран и поставила его перед огнем. Она теперь стояла на коленях и думала, как же жутко она устала. А всего минуту назад она думала, что могла бы веселиться всю ночь. Она слишком устала, чтобы подниматься по лестнице. Она повернулась, на коленях переместилась к кушетке и оперлась о нее локтями. В этот момент дверь открылась и в комнату вошел Лэрри.
Эмили поднималась на ноги, когда он подошел к ней. Берч протянул руку и помог ей встать, потом, все еще держа ее за руку, он наклонился к ней и серьезно сказал:
– Спасибо, Эмили.
– Спасибо мне!.. За что меня благодарить? – Она чувствовала, что сильно покраснела, так как неожиданно ей стало жарко.
– За несколько прекраснейших, по-настоящему домашних праздничных часов, которые я когда-либо проводил.
– Ой. Да вы шутите, сэр.
– Это правда... это правда, Эмили... А вы хорошо провели время?
– О да; я никогда раньше так не веселилась. Я чувствую себя такой счастливой, как... – Она закрыла рот рукой и начала хихикать. – Ой, я чуть не сказала «Лэрри», сэр. Вы знаете, есть поговорка: «Счастливый, как Лэрри».
– Да-да, я слышал эту поговорку, Эмили, много раз... «Счастливый, как Лэрри». Но это не относится ко мне; я вовсе не счастливый, Эмили. Вы ведь знаете об этом, правда?
Улыбка исчезла с ее лица. Желание смеяться тоже. Она поморгала, глядя на него.
– Я чувствовала это иногда... ваши страдания.
– Вы правильно назвали мое состояние, Эмили. О да, это правильное словосочетание – «мои страдания». Знаете что? Вы принесли в этот дом больше света и смеха, чем здесь было когда-либо раньше, вы доставили мне больше радости, да, – он кивнул ей, – больше радости, чем у меня было за многие годы. За все в жизни надо платить, Эмили, но некоторые цены слишком высоки... Вы такая теплая, Эмили.
Лэрри гладил ее руки, его пальцы двигались по грубой потрескавшейся коже. Давление его пальцев на трещины вызывало боль, но девушка не показывала вида, она просто смотрела на него, не мигая, широко раскрытыми глазами. Сейчас она ощущала то чувство, которое в последнее время приходило к ней несколько раз и возникало где-то в животе, чувство беспричинного волнения, которое требовало выхода, успокоения. Когда девушка чувствовала себя подобным образом, она заставляла себя идти спать, и это чувство проходило. Но сейчас она не спала и никак не могла заставить это чувство исчезнуть. А может быть, все-таки могла?
Лицо Лэрри приближалось к ней, его руки оказались на ее плечах, а когда они опустились на ее лопатки, грудь девушки оказалась так близко к нему, что корсаж касался его пиджака. Но она все еще держала лицо подальше от него. Но, когда он сказал: «О, Эмили! Эмили!» – она больше не могла отворачиваться. Дыхание было на ее лице; потом его губы начали целовать лицо Эмили, а когда они остановились на ее губах, она забыла обо всем. Чувство волнения возрастало, подпрыгивая в ее животе, одновременно поднимаясь вверх и опускаясь вниз, заставляя дрожать ноги и вздыматься грудь. Но когда его рука двинулась вниз по ее спине и достигла ягодиц, разум вернулся к ней, подобно вспышке молнии.
Именно это произошло с Мей Тернер и Нелл Блэкет, которые жили на их улице. И где теперь была Нелл Блэкет? Она была в работном доме вместе со своим ребенком, потому что ее отец выгнал ее из дома. Более того, это же случилось с той девушкой в деревне, то, в чем обвиняли Кона. Берч сказал, что это не Кон, а может быть, это и не был Кон?.. Нет, о Боже! Возможно, это и не был Кон!
Лэрри был не меньше девушки удивлен ее силой. Она поняла, что отшвырнула его на кушетку. Широко открыв рот и тяжело дыша, Берч удивленно смотрел на Эмили, стоящую довольно далеко от него.
Они смотрели друг на друга, подобно борцам, которых неожиданно разняли. Эмили стояла, прямая как спица, разведя руки слегка в стороны.
Лэрри медленно переместился на край кушетки и уронил лицо на руки. Потом он поднялся и, не глядя на нее, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Теперь она расслабилась, подняла руку и, прижав ее ко рту, пробормотала: – О Боже!
Глава 6
Было шесть часов следующего утра. Эмили находилась на кухне и не понимала, как ей удается стоять на ногах. Впервые в жизни у нее болела голова, и боль была достаточно сильной, хотя уже не такой, как при пробуждении.
Когда Эмили вскочила с кровати, осознав, как много уже времени, она упала на колени и закрыла голову смятым одеялом, поскольку на мгновение показалось, что горячие вертела впились ей в виски. Она не могла понять, что с ней происходит, пока не вспомнила отца, который с перекошенным лицом медленно сползал по задней лестнице и подставлял голову под кран с холодной водой на следующий день после попойки.
Неужели она напилась?
Сначала Эмили никак не могла вспомнить, что было прошлой ночью. Только когда девушка добралась до кухни, сняла с плиты чайник и попила обжигающей темной жидкости, она вспомнила, что у них была вечеринка... праздник, но подробности праздника она никак не могла ясно вспомнить еще в течение часа или даже больше.
Эмили умудрилась приготовить хозяйке завтрак вовремя и с облегчением вздохнула, когда Рона не заговорила с ней, даже не поздравила с Новым годом, а просто посмотрела, что означало, что у нее плохое настроение.
Девушка накрыла завтрак на кухне, как обычно, но есть пришел только Кон. Она не спросила его, где хозяин. Кон тоже ничего не стал объяснять, а только сказал, что у него тоже раскалывается голова.
Эмили также не настаивала на том, чтобы Люси позавтракала, потому что девочка тоже, похоже, была в таком же состоянии.
Только когда Эмили на мгновение прекратила свою суету и выпила третий чайник заварки, она неожиданно вспомнила о том, что произошло в конце праздника. Девушка увидела это, как картинку, подвешенную в воздухе. Она в объятиях хозяина, его губы прижаты к ее губам; а когда картина развернулась еще больше, она ощутила, как по телу пробежала теплая волна и вспомнила, как ей хотелось прижаться к нему, сильно-сильно прижаться к нему. Но картина поблекла, когда Эмили увидела, как отталкивает Лэрри от себя и он уходит прочь, не говоря ни слова.
Как она сможет теперь посмотреть ему в глаза? А вернее, как он сможет посмотреть ей в глаза? Потому что сегодня утром, в более трезвом состоянии, он вполне может подумать, что слишком низко опустился... или не будет так думать? Поскольку, что уж там скрывать, он не был джентльменом, ни один джентльмен не позволил бы им устроить такой праздник в своей библиотеке, каким бы одиноким и несчастным он себя ни чувствовал... Лэрри, кажется, говорил что-то о том, что он несчастен?
Ох, Эмили не могла думать. Она не хотела думать. Хоть бы голова перестала болеть.
Девушка повернулась к Люси, которая стояла около раковины и чистила кастрюлю из-под каши.
– Лучше пойди и принеси ее поднос. И смотри не урони его; и так у нас вчера разбилось слишком много посуды. – Она посмотрела на стойку с дельфийским фаянсом. – Никак не пойму, как это могло случиться; я сотни раз брала посуду с этой полки и никогда не чувствовала, что она слабо закреплена... Ну ладно, иди. – Она почти рявкнула на Люси, которая очень медленно отошла от раковины, а когда увидела, как та шла по кухне с опущенными плечами, она подумала про себя: «Мы все в одной лодке; нам мстит утро, наступившее после бурной ночи».
Одно ей было ясно: она напилась так в первый и последний раз. Следующий праздник, который она будет устраивать, будет безалкогольным. Она это сделает...
Эмили услышала крик, она узнала голос Люси и так резко вскинула голову, что хрустнула какая-то косточка.
«Люси уронила поднос. О Боже!»
