355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Куксон » Жизнь, как морской прилив » Текст книги (страница 13)
Жизнь, как морской прилив
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 01:49

Текст книги "Жизнь, как морской прилив"


Автор книги: Кэтрин Куксон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Девушка хохотала взахлеб. Он говорил так же, как тетя Мэри, когда та рассказывала про грязную одежду, продававшуюся в магазинах поношенной одежды.

Они были почти в полумиле от деревни, когда Эмили заметила справа от себя мальчишку, бегущего через низкие холмы. Сначала девушка думала, что он приближается к повозке; потом, увидев, как он побежал вперед и скрылся из виду, она перестала о нем думать. Только когда телега выехала из-за поворота и показалась улица беспорядочно раскинувшейся деревни, она заметила мальчишку снова – он размахивал над головой руками.

Присутствие молодого моряка немного успокоило страхи Кона; казалось, он забыл о том, что произошло, когда они проезжали через деревню по дороге в город. Он даже смеялся над шутками парня и пытался сам что-то рассказать, открывая рот и двигая губами. Но неожиданно улыбка сошла с его лица; Кон плотно сжал губы, резко остановил лошадь и тихо произнес:

– Эмили!..

Эмили не ответила. Она смотрела вперед, где в конце улицы и посередине дороги стоял кузнец, затем девушка увидела, как к нему присоединилась жена. Эмили перевела глаза с одного края дороги на другой. Она заметила троих мужчин, вышедших из гостиницы. Одного девушка узнала – это был погонщик скота Джо Брикберн, которого она видела утром. С ним были Джон Ролстон и еще какой-то незнакомец. Они направлялись к кузнецу и его жене.

Потом на другой стороне улицы тоже открылась дверь, и еще мужчина и женщина вышли на улицу.

– Эмили!

– Все нормально, Кон. Все нормально.

– В чем дело?

Эмили повернулась к Джемси:

– Эти... эти... там, в деревне, они собираются напасть на него.

– На Кона? – В голосе парня звучало недоверие. – Ради всего святого, почему? Почему они должны нападать на Кона?

– Они... они думают, что он...

– Что ты сделал?

Эмили, не отрывая взгляда от компании, которая медленно приближалась к ним, сказала:

– Он не делал ребенка дочери кузнеца. Вот что он пытается сказать.

– Он?! Кон сделал ребенка Белле Гудир?! Вы что, рехнулись?

– Я не рехнулась. Это они так считают.

– Бог мой! Посмотрите на них. Они наступают на нас! – Оттенок тревоги в голосе парня вызвал у Эмили панику, и она крикнула Кону:

– Слезай! Слезай! Беги, беги через поля домой.

Не ожидая повторного указания, Кон бросил вожжи, соскочил с телеги и побежал назад по дороге.

На улице раздался звук, напоминающий лай своры собак, спущенных на лису. Подобно собакам, кузнец и все остальные рванули мимо телеги. Эмили, стоя в отчаянии, кричала преследователям:

– Остановитесь! Остановитесь!

Одна из женщин посмотрела на нее и, остановившись, бросила:

– Ты ничуть не лучше этого парня, раз защищаешь его после того, что он сделал с твоей младшей сестрой.

Эмили уставилась на женщину с открытым ртом, а потом, с надрывом в голосе, ответила:

– Он ничего не сделал моей сестре. У нее не будет ребенка; у нее проблемы с кишечником. Так сказал доктор.

– Ха! Только послушайте ее. Ты такая же отвратная, как тот выскочка в доме! – Женщина плюнула на телегу и побежала вслед за остальными.

– О Боже! О Боже! – Эмили схватила Джемси за руку и крикнула ему: – Бегите! Бегите к дому, пожалуйста. Пожалуйста, бегите и найдите хозяина. Расскажите ему... расскажите ему о том, что случилось. Я останусь в повозке... я собью их всех. Я сделаю это! Я сделаю! Я пройдусь по ним хлыстом. Бегите.

Она почти столкнула парня с сиденья, и он, как бы приходя в себя после страшного сна, сказал:

– Да. Да, конечно, – и быстро побежал по улице, свернул в проход между домами и скрылся из виду.

Держа в руках вожжи, Эмили кричала на лошадь, пытаясь повернуть ее обратно, но, даже когда девушка отдавала команду, она заметила лица, выглядывающие из-за занавесок в домах по обе стороны улицы.

– Но, быстрее! Но! – Эмили никогда в жизни не правила лошадью, у нее даже не было желания попробовать, но она помнила, как Кон с ними обращался. Девушка чуть не слетела с сиденья, когда лошадь, развернувшись, помчалась через деревню. Когда повозка достигла развилки, лошадь, из-за неумелости Эмили, повернула не на ту дорогу, по которой они приехали из Феллберна, а на более узкую, которая вела к карьеру.

Когда девушка поняла, что произошло, она начала дергать и тянуть вожжи, крича, в попытке остановить лошадь или по крайней мере замедлить ее ход. Потом, так же неожиданно, как начала движение, лошадь резко остановилась, из-за чего Эмили чуть не перелетела через нее.

Хватая ртом воздух, она снова села на сиденье и посмотрела вперед: то, что увидела девушка, заставило ее отпустить вожжи и закрыть лицо руками. Кон был на дальнем конце карьера. Он бежал по узкому каменному выступу карьера, окруженный приближавшимися недоброжелателями...

Эмили снова выпрямилась во весь рост, взобралась на сиденье телеги и кричала, на гране плача:

– Не надо! Не надо! Послушайте!

Потом в два прыжка она оказалась на земле и помчалась вдоль карьера. Когда она бежала, человек, вышедший из-за валуна, крикнул ей:

– Уйди! Не вмешивайся в чужие дела!

Затем, точно так же, как и лошадь, девушка резко остановилась и снова схватилась руками за лицо. Она с ужасом смотрела, как два человека медленно приближались к Кону, который стоял без движения, как скала, находившаяся за ним. Она видела, как он отчаянно оглядывался, а в следующий момент кузнец протянул руку, чтобы схватить его. Ее сердце болезненно сжалось, она убрала руки от лица и прижала их к груди.

Сначала Эмили подумала, что Кон поднялся в воздух, как птица, – казалось, что его подхватило теплое течение; потом он начал падать, отскакивая от выступов скалы, пока не достиг дна карьера, и остался там лежать совершенно неподвижно.

Девушка завизжала. Она слышала, как эхо от ее криков разносится по всему карьеру. Под ее ногами каменистый спуск в карьер был не так крут, вниз шла едва заметная тропинка, по которой когда-то подтягивались тележки. Эмили ступила на нее и, как обезумевшее животное, перескакивая с валуна на валун, начала спускаться вниз. На дне ее ноги провалились в воду и грязь. И теперь она не слышала ни звука, кроме хлюпанья обуви; она перестала кричать, а ее стоны были слишком глубоко внутри и не могли вырваться наружу.

Эмили поскользнулась, упала в грязь на колени, подалась вперед, затем вдоль стены карьера подползла к тому месту, где он лежал.

Кон лежал на боку, положив голову на руку, другая рука касалась колена, которое было приподнято. Казалось, что он спит, его глаза были закрыты. Но из ноздрей сочилась кровь. Эмили стояла на коленях и, подняв его голову, пыталась позвать:

– Кон, Кон. – Но не смогла выдавить из себя ни звука. Когда она дотронулась до его лица, на нем остались следы мокрой серой глины, которой были испачканы ее пальцы.

Тело было мягким и теплым. Она прижала его к себе и начала баюкать, а все ее существо продолжало безмолвно кричать: «Кон, Кон». Еще сегодня утром Эмили думала, что могла бы любить его, а сейчас она знала, что любила его. Странным образом девушка любила этого отставшего в развитии парня – так, как она уже никогда никого не будет любить. За этот короткий миг прошли годы, которые дали девушке опыт любви во всех ее проявлениях: она была матерью, женой, любовницей и даже больше. Эмили поняла, что никогда больше не будет чувствовать по отношению к кому-либо того, что она чувствовала в этот момент. Ее ноги до самых бедер были испачканы мокрой грязью, тело замерзало; но девушка не осознавала этого, она осознавала только то, что любовь означала страдания, что любовь – это боль и что все разговоры о Боге и его доброте были пустой болтовней, вызванной страхом перед неизвестностью. Не было никакого Бога, по крайней мере доброго Бога, потому что добрый Бог не допустил бы, чтобы такое приключилось с невинным парнем, каким был Кон, который страдал от чужой злобы. Это было не из-за несправедливого осуждения... его убила чужая злоба.

Эмили медленно подняла голову и огляделась в поисках источников этой злобы, но, насколько она могла охватить глазами карьер, она не увидела ни одного человека.

Девушка не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она обняла Кона, и до момента, когда Лэрри забрал его у нее; она не слышала, как подошел молодой моряк Джемси, но, когда он отвел ее руки от неподвижного тела, она чуть не упала на бок. Эмили чувствовала себя такой затвердевшей, что могла бы переломиться надвое, как кусок льда, на который наступили. Поддерживаемая Джемси, она смотрела на Лэрри, обнимавшего Кона, как это делала она, зарывшись лицом в шею юноши.

Когда Лэрри и моряк наконец подняли тело Кона, Джемси повернулся к ней и мягко сказал:

– Останьтесь здесь; через минуту я вернусь и помогу вам.

Но они не сделали и полдюжины шагов по валунам, как она поднялась на ноги и побрела за ними, но большую часть пути перемещалась, как краб, пользуясь руками, чтобы не упасть.

Девушка уже добралась до тропинки, по которой вытягивали тележки, когда моряк вернулся за ней и, обняв ее одной рукой, помог подняться по склону и взобраться в телегу. Она была удивлена, увидев лошадь и повозку там, где оставила их. Половина мешков была скинута на дорогу, а остальные ровно разложены по телеге, а на них лежал Кон, слегка вытянувшись.

Все еще поддерживаемая Джемси, она пошла за Лэрри, который медленно вел лошадь к развилке дороги. Там он повернул лошадь и, взяв ее под уздцы, вывел на деревенскую улицу, медленно двигаясь до самой гостиницы. Здесь Берч остановился, и впервые с того момента, когда появился в карьере, Эмили услышала его голос.

Это мог бы быть голос Господа, который на самом деле не существовал. Голос был громким и ужасным, как было ужасно то, что он говорил.

– Он мертв! Вы слышите? Все вы, в этой чертовой деревне, вы слышите? Он мертв! Но он сегодня будет не единственным, я прослежу за этим. Слушай меня, Сэнди Гудир. Кон не делал ребенка этой шлюхе, твоей дочери, потому что он не был способен на это. Полковник позаботился об этом, поскольку не хотел недоразвитых внуков. Лучше спросите у нее, чем она занималась с Джоном Ролстоном ночью прошлого пасхального понедельника в сарае Гаррисона. А ты, Джим Эткинс, спроси свою жену, с кем она встречается по понедельникам, когда ходит в Феллберн, в задней комнате «Виноградной грозди». А что касается тебя, Дейв Коуэл, почему ты отдаешь лучшие куски мяса Глэдис Пейн? Ее муж в море, она не сможет съесть это все сама, ведь правда? В последний свой приезд домой он избил ее до посинения, потому что, если он правильно рассуждал, он был в отъезде двенадцать месяцев, а дома его ждал прехорошенький младенец...

Эмили, опершись о боковину повозки, но все еще поддерживаемая моряком, схватилась за горло. То, что они сделали с Коном, не пойдет ни в какое сравнение с тем, что они теперь сделают с ним. Лэрри не умрет в карьере. Но они достанут его как-нибудь. Ей хотелось подойти к нему, обнять и попросить: «Пойдем. Пойдем отсюда».

Но Берч стоял теперь посреди дороги перед лошадью, широко расставив руки, и кричал:

– Вы мразь! Слышите? Все вы мразь, даже ходящие в церковь не лучше других. Вы слышите, капеллан? Что привело вас сюда из Гейтсхеда? Сказать им? Нет, пусть они сами узнают, и тогда наиболее ревностные сожгут вас живьем: это позволит им утолить свой голод... А ты, Хелен Рэмсгейт...

Эмили не могла больше слушать. Она вырвалась из объятий моряка, наклонилась вперед, схватила вожжи и дернула их, а когда лошадь двинулась вперед, ее голова толкнула Лэрри в спину, и его плечи и спина сразу поникли. Он отошел в сторону, подождал, когда задняя часть телеги подъедет к нему, и положил руку на болтающиеся ноги Кона. И так они покинули деревню.

Глава 8

С того дня, как они привезли Кона домой и положили на диван в гостиной, и до того дня, как они вынесли его из дома в гробу, Лэрри очень редко обращался к Эмили. Создавалось впечатление, что Берч не осознает присутствия девушки или, с другой стороны, он настолько осознавал ее присутствие, что она стала частью его и не было необходимости обращаться к ней. Иногда, проходя через кухню, Лэрри останавливался и смотрел на Эмили, словно собирался что-то сказать, потом отворачивался и уходил.

За последние пять дней в доме побывало множество людей. Она уже не могла пожаловаться на то, что никто не посещает их. Но Эмили бы хотелось, чтобы посетителями были другие люди, а не полицейские и газетчики. Одни приезжала из Феллберна, другие из Ньюкасла, в форме и штатском. С газетчиками девушка была осторожна, боялась называть имена, чтобы ей потом не могли отомстить.

Эмили слышала, что, когда полицейские пошли к Джемси Моргану, который был свидетелем, его родители сказали, что он снова ушел в море и они не знают, из какого порта он отправился. Она подумала, что парень правильно сделал, передумав относительно работы на море, поскольку он никогда не смог бы найти работу поблизости, если бы выдал тех, кто жил в деревне.

Один из полицейских, который не носил форму, весьма серьезно сказал хозяину:

– Мы понимаем, мистер Берч, что вас не было на месте происшествия, но вы должны иметь представление о том, кто были эти люди, и мы вам советуем не брать это дело в свои руки.

Но хозяин только не мигая смотрел на полицейского и молчал.

Реакция хозяйки, старого Эбби и Люси на смерть Кона совершенно отличалась от того, что Эмили ожидала. Люси до сих пор не проронила ни слезинки и, как и хозяин, почти не говорила, целыми днями выполняя порученную ей работу, как лунатик. Эбби, вместо того чтобы разразиться потоком красноречия и сказать, что он все это мог предвидеть, как она этого ожидала, был непривычно молчалив. Даже вчера, когда Эмили с горечью обвинила его в том, что он подлил масла в огонь, рассказав в гостинице о том, что Люси ждала ребенка, старик просто опустил голову. Сквозь сжатые зубы она прошептала:

– Вы интриган и сплетник, Эбби Ридинг, вот вы кто, и вы не меньше виноваты в том, что случилось, чем те, в деревне.

Даже на это он никак не отреагировал, но губы его задрожали, как они могут дрожать только у старика, и, не говоря ни слова в свою защиту, он пошел прочь.

Но реакция Роны Берч была самой странной из всех. Эмили думала, что эта женщина сойдет с ума, если еще не сошла, потому что она обвиняла Лэрри во всем, что произошло. После первой истеричной реакции на новость она заперла дверь на задвижку на весь день и всю ночь.

А в последующие четыре дня девушка дюжину раз рассказывала ей о том, что случилось; но хозяйка, похоже, не была удовлетворена. Каждый раз, когда Эмили заканчивала свой рассказ, она откидывалась на подушки, хваталась за одеяло обеими руками и так тянула его, будто пыталась разорвать пополам.

Но в это утро, утро дня, когда Кон должен был покинуть свой дом навеки, Эмили не захотела снова рассказывать о том, что произошло, у нее внутри все болело. Ее тело казалось пропитанным грустью, ей нужно было утешение, нужен был кто-то, кто бы выслушал ее, кому можно было бы выразить словами те чувства, которые она испытывала, когда баюкала безжизненное тело Кона. И, рассказывая это, понять самой причину такой любви, которую она ощущала сейчас.

Девушка уже уходила из спальни, когда хозяйка заставила ее кровь застыть в жилах, сказав как бы про себя:

– Он говорит, что хочет рассчитаться с Гудиром; чем скорее, тем лучше. И это решит все проблемы, ведь правда? Две птицы одним выстрелом.

Качая головой, Эмили сказала:

– О мадам! Не говорите таких вещей.

Рона Берч передразнила ее, повторив:

– «О мадам! Не говорите таких вещей». – А потом с лицом, перекошенным злобой, она закричала: – Ты слишком дерзкая, мисс, слишком дерзкая. Ты забываешься. Не забывай, где ты и что ты.

Эмили вдруг почувствовала такое негодование, что посмела ответить хозяйке:

– Я не забываю что я и где я, и вот что я вам скажу, мадам. Я могу уйти отсюда, когда захочу. Но что будет с вами, если я сделаю это, ведь теперь стало на одного человека меньше, чтобы исполнять ваши капризы. Я бы даже сказала, что на два человека меньше. Потому что я не позволю Люси снова входить в эту комнату.

Она увидела, как рука потянулась к боковому столику, потом упала на покрывало и ухватилась за него. И когда они посмотрели друг другу в глаза, Эмили поняла, что на этот раз она одержала победу. Победу, которой она может воспользоваться, если захочет остаться в этом доме. Но вопрос состоял в том, собиралась ли она оставаться здесь.

В одиннадцать часов Эмили и Люси стояли у стены на углу дома и смотрели, как служащие из похоронного бюро вынесли гроб на подъездную дорогу и поставили его в задрапированный черной тканью остекленный катафалк. Затем катафалк продвинулся немного вперед, чтобы экипажи, один за другим, могли разместиться напротив двери.

Хозяин, миссис Рауэн и ее дочь сели в первый экипаж, за ними вышли несколько джентльменов, которых Эмили никогда раньше не видела. Они разместились во втором и третьем кебах. За третьим экипажем шли с полдюжины человек, которые, судя по покрою одежды, были работниками. Среди них она узнала Эбби Ридинга.

Сестры стояли у стены до тех пор, пока не исчезло все, что они еще могли видеть за живой изгородью вдоль дороги, – хлысты, украшенные черными лентами, и черные длинные ленты на шляпах кучеров.

Люси издала странный звук, повернулась и уткнулась головой в Эмили, и ко времени, когда они пришли на кухню, она вовсю плакала, но не так, как обычно, а громко стеная, давясь и кашляя.

Эмили, прижав ее к себе, тоже дала волю эмоциям, переполнявшим ее; но она плакала беззвучно, и все ее тело наполнилось болью, которая возникала где-то между ребрами и растекалась по венам, заполняла ее разум, смывая все мысли, кроме тех, которые были связаны с агонией скорби по Кону.

Даже зная, что в комнате наверху хозяйка может все услышать, она не делала попыток сдержать стенания Люси, и, когда они наконец затихли и девочка, измотанная и безвольная, лежала у нее на руках, поток ее собственных слез тоже остановился.

Когда Эмили наконец осознала, где они находятся, и увидела кухонный стол, заполненный тарелками с едой, она вспомнила, что нужно накрыть стол для тех, кто вернется с похорон. Прошлым вечером девушка готовила допоздна и рано утром продолжила. Она должна подняться и накрыть стол в столовой, нужно заставить Люси помочь ей, это ее немного отвлечет.

Тяжело поднявшись на ноги, Эмили протянула руки к Люси и сказала:

– Вставай, нам нужно поработать; мне нужна твоя помощь. Но не бери подносы, я отнесу их сама, просто носи по две тарелки. Скатерть я уже постелила.

Она не пошла из кухни сразу же за Люси, а стояла, оглядываясь. Кухня выглядела неряшливо, пол необходимо было помыть, нужно было натереть графитом решетку в очаге, и вообще весь дом требовалось хорошенько отмыть, но девушка чувствовала, что это свыше ее сил. Это и раньше было трудно при наличии избытка стирки, постоянной готовки и ухода за той, наверху. Кон освобождал ее от большей части беготни вверх-вниз по лестницам, а теперь все эти хлопоты тоже лягут на ее плечи.

Кон... Кон. Его имя постоянно вертелось у Эмили в голове. У девушки было такое чувство, что она оплакивает потерю любимого ребенка. А он и был ребенком; и в то же время он умел делать очень многое. Ей будет его не хватать во всех смыслах. Да, во всех смыслах!

Когда Эмили подняла тяжелый поднос, уставленный тарелками с большими порциями жареной свинины и телятины, а также кусками пирога с ветчиной, она подумала, что подождет, пока хозяин немного придет в себя, а потом будет вынуждена сказать ему, что им потребуются помощники на ферме и внутри дома, или ей придется уйти... «И я хочу уйти. Я хочу. Я хочу».

Поминки закончились, и джентльмены разъехались. И только миссис Рауэн и ее дочь стояли в холле, собираясь уходить. Эмили увидела их, стоящих вместе, когда вышла из кухни и направилась в столовую, чтобы начать уборку. Она присмотрелась к дочери. Она не была очень молодой, ей было около тридцати. Молодая женщина была крепко сбита, довольно миловидна; основное впечатление, которое она произвела на Эмили, было то, что она выглядела физически сильной.

Когда Эмили вошла в столовую, она не закрыла за собой дверь, потому что услышала, что миссис Рауэн упомянула кузнеца, поэтому девушка стояла возле открытой двери и слушала.

– Я уже говорила вам, Лэрри, они оба уехали, и Гудир, и Ролстон; я так поняла, что Джон Ролстон так же боится Гудира, как тот боится вас. Более того, говорят, что Хеллен Гудир продает кузницу и, похоже, собирается присоединиться к нему, где бы он ни был. Но Сара Ролстон продолжает вести фермерское хозяйство несмотря ни на что. В любом случае, она многие годы сама управлялась с хозяйством, поскольку муж был слишком занят другим. Но, Лэрри, прошу вас, забудьте о них. Что сделано, то сделано, нельзя вернуть мертвых; а в конечном счете кара их настигнет, вот увидите.

– Просто сидеть и ничего не делать, вы это мне предлагаете, Ханна?

– Относительно тех двоих – да. Это все, что вы можете сделать, не забывайте: если вы что-либо предпримете, то подставите собственную шею. И что тогда случится со всем этим?

Мысленно Эмили представила, как маленькая женщина делает жест рукой, будто обводя холл.

– Вы слишком много работали для всего этого; и, будем честными, Лэрри, ради всего этого вы принесли в жертву и себя и других, а теперь вам больше, чем другим, приходится за это расплачиваться. Но это ваша работа и ваша жизнь. Я не виню вас. Мужчина должен делать то, что говорят ему его убеждения. Но об одном я вас прошу, и я это повторяю: оставьте Гудира и Ролстона полиции!

– Оставить это полиции? Ха! Брат Ролстона служит главным констеблем в Феллберне, а вы советуете оставить все полиции, Ханна?

– Да, и я настаиваю на этом. Их исчезновение доказывает их вину, и их будут разыскивать всю их жизнь. Мы сейчас уходим, но вы знаете, где нас найти, если мы вам потребуемся. Не следует нам бывать здесь слишком часто, и так уже идут ненужные разговоры, правда ведь?

Эмили ждала ответа, но ответа не последовало. Она слышала, как открылась и через некоторое время закрылась дверь. Но она не слышала шагов Лэрри через холл. Девушка представила, как он стоит там, прислонившись спиной к двери.

Когда она наконец услышала, как он медленно поднимается по лестнице, девушка повернулась, пошла к столу и начала собирать посуду. Пока она это делала, до нее вдруг дошло, что она ни разу не слышала, чтобы Лиззи открыла рот.

Мистер Берч был на ферме с раннего вечера, когда переоделся и ушел, а сейчас уже было девять часов, но он все не возвращался.

Эмили обслужила хозяйку, и ее отношение к ней смягчилось, поскольку она заметила, что ее глаза покраснели и распухли от слез. Приятно было узнать, что, несмотря ни на что, в ней еще оставались какие-то человеческие чувства; с момента смерти Кона она только и делала, что срывала свою злобу на хозяине. Сегодня вечером Рона была тихой и, похоже, не хотела есть, так как ее поднос с ужином остался нетронутым.

Вот и приближается к концу день, когда Кон окончательно покинул этот дом. Эмили не могла сказать, что давило на нее – скорбь или полное изнеможение. Она только знала, что если сейчас не присядет, то просто свалится на пол. Более того, девушка чувствовала, что простудилась. Мокрая грязь на дне карьера промочила ее до талии. Ее трясет уже несколько дней. Девушка попыталась смыть грязь со своей одежды, но полностью это не удалось, и она не сможет больше носить эти жакет и юбку. Но какое это имеет значение? Что вообще теперь имеет значение?

Эмили отправила Люси спать более получаса назад, девочка тоже была изнурена горем и усталостью. Девушка медленно подготовила подносы для завтрака, наполнила чайник, затушила огонь в очаге, высыпав туда угольную пыль со дна корзины, вылила спитой чай из чайника на угли, а затем пошла через двор с двумя железными ведрами в угольное хранилище. Наполнив их углем, она поплелась с ними обратно на кухню, сгибаясь под их тяжестью почти вдвое.

Обычно уголь приносил Кон.

Когда кухонная дверь открылась и вошел Лэрри, она была возле раковины и мыла руки, а когда вытерла их о полотенце, он впервые за несколько дней назвал ее по имени:

– Идите сюда и сядьте, Эмили. Мне нужно поговорить с вами.

Странно, как мужчины всегда говорили ей это: «Идите сюда и сядьте; я хочу поговорить с вами».

Она повесила полотенце на гвоздь, медленно подошла и села у дальнего конца стола. Сложив руки на коленях, Эмили смотрела на хозяина, сидящего напротив нее, и ждала. Затем что-то внутри ее дико дернулось, как будто ударили молотком по ребрам, когда он схватил обеими руками ее руки и, заглядывая ей в лицо, низким и хриплым от волнения голосом сказал:

– Эмили, не оставляйте меня.

Спина Лэрри была наклонена, голова склонилась к ее коленям. Девушка смотрела на его густые волосы и заметила, что у него были две макушки. Была какая-то старая примета относительно людей с двумя макушками, но она никак не могла вспомнить, что это означало. Он не сказал «не оставляйте дом» или «не оставляйте нас», но – «не оставляйте меня».

Ее сердце бешено колотилось, а Лэрри продолжал:

– Я знаю, вы уработались так, что падаете с ног, любая другая слегла бы в постель после того, что... что вы пережили. – Эмили увидела, как поднялись его плечи, когда он пытался сдержать волнение, и сильный сладковатый запах коровника достиг ее носа. – Я попытаюсь найти вам помощника для работы внутри дома, но пока не могу ничего обещать, потому что из местных никто не пойдет. Но я не хочу видеть, как вы убиваетесь на работе. Оставьте комнаты. Я закрою гостиную и столовую и буду питаться здесь, на кухне, сам застилать свою постель и выполнять ту работу по дому, которую смогу. – Он слегка поднял голову и кивнул на очаг. – Например, буду приносить уголь и дрова, пока не найду помощника на ферму. Но боюсь, что это будет так же трудно сделать, как найти помощника для работы по дому, и все благодаря нашему дорогому Эбби. – Берч поднял голову, и Эмили увидела, как двигаются мускулы возле его ушей, когда он снова заговорил. – Если бы он не был стариком, я бы отхлестал его кнутом. Да, да. Я отхлестал бы его кнутом, потому что если кто и виноват в том, что случилось с Коном, то это он. Я бы выгнал его еще вчера, если бы не... – Он замолчал, и его глаза невольно поднялись к потолку; потом он потряс головой и, глядя ей в глаза, сказал: – Вы подумываете о том, чтобы уйти, я правильно понял? Но я вас не виню, не думаю, что... только... только... – Он снова опустил голову.

Эмили судорожно сглотнула, заморгала, отрицательно покачала головой, затем покивала, признаваясь:

– Да, да, я... я растерялась, так... так много всего произошло. Но вам больше не надо волноваться. Я не уйду, но... но мне будет нужна помощь. Может, можно найти кого-нибудь, кто бы помог со стиркой. Мне очень много приходится стирать; да еще проблемы с сушкой белья в такую погоду. Я... я сожалею, что от Люси слишком мало помощи...

– О, я не хочу, чтобы вы разрешали Люси делать что-нибудь, если это только возможно; есть надежда, что она поправится, если будет больше отдыхать и хорошо питаться. Я на днях подумал, что девочку можно было бы отправить в санаторий...

Эмили не осознавала, что он все еще держит ее за руки, пока не начала отнимать их из его рук, воскликнув:

– Что, в больницу?

– Нет. Нет. – Лэрри снова схватил ее за руки и, тряся их, сказал: – Это место, где воздух очень хорошо действует на людей вроде Люси, у которых не в порядке с легкими. Я знаю кое-кого на юге Англии: это двоюродная сестра моей матери. Она работает в таком санатории. Я мог бы написать ей и спросить, сможем ли мы поместить туда Люси на некоторое время.

Она тихо спросила:

– А смогут они ее вылечить?

– За этим больные и едут туда. Чтобы вылечиться. Всегда есть шанс на выздоровление.

– О, – ее пальцы зашевелились в его руках, – я буду очень благодарна, если ей станет лучше.

– Ну хорошо, мы попробуем.

С серьезными лицами и грустью в глазах они сидели, глядя друг на друга в свете лампы. Затем так же быстро, как Лэрри схватил Эмили за руки, он упал на колени и, обняв девушку за талию, положил голову ей на колени. Его плечи тряслись, а голос был хриплым и неровным, когда он простонал: – О, Эмили... Эмили... Мне так не хватает Кона. Я... я любил этого парня. Он был таким добрым, таким невинным, таким доверчивым. Я... я относился к нему, как к сыну.

В первый момент такой близости Эмили оставалась напряженной, но, когда слова Лэрри стали неразборчивыми, а его рыдания усилились, она прижала его к себе так же естественно, как она проделала бы это с Люси или Коном, и подумала, что представляла себя матерью Кона. А теперь услышала, что и хозяин относился к Кону, как к сыну. Похоже, что Кон вызывал у людей любовь... и ненависть.

Когда наконец его рыдания затихли, Лэрри освободился из ее объятий и поднялся на ноги. Низко опустив голову, он пробормотал:

– Простите. Простите.

Эмили не ответила. Она просто сидела и смотрела на него, когда, отвернувшись от нее, он вытер лицо и тихо сказал:

– Я просил вас остаться, но в то же время я понимаю, что грешно просить молодую девушку вроде вас похоронить себя заживо в этом доме. Этот дом никогда не знал радости и смеха, кроме тех, которые вы принесли в него, но я сомневаюсь, что это повторится когда-нибудь.

Эмили поднялась со стула и тихо сказала ему в спину:

– Я не думаю, что заживо хороню себя. Я была рада иметь крышу над головой. Я... я думаю, что вам нужно время, чтобы смириться со смертью Кона, потом, возможно, все изменится, и вы снова будете смеяться. – А видела ли она его смеющимся раньше, кроме, конечно, новогодней вечеринки? Но тогда он был слегка пьян, как и все они. Она закончила: – Я думаю, что Кон хотел бы, чтобы вы смеялись, он любил смех и шутки.

При воспоминании о смехе Кона ком встал у Эмили в горле.

Хозяин медленно повернулся к ней и сказал:

– Вы выглядите усталой, совершенно измотанной. Идите спать и не вставайте раньше семи. Я займусь очагом и всем остальным.

Она начала суетиться вокруг стола, говоря:

– Я спущусь вниз в свое обычное время; один час утром стоит двух часов после полудня.

Берч мгновение смотрел на девушку, потом тихо, но твердо сказал:

– Оставьте в покое эти подносы и идите наверх, сейчас же... Спокойной ночи. Спокойной ночи, Эмили.

Он произнес ее имя тихо, почти шепотом. Она не взглянула на него, когда прошла к стойке с дельфийским фарфором, взяв подсвечник и коробку спичек. Девушка была уже около двери, когда сказала:

– Спокойной ночи, сэр.

Когда Эмили шла вдоль стены холла и вверх по задней лестнице, она знала, что в ее жизни начинается новый этап, но, к чему он приведет, девушка даже не могла себе представить. Но что бы ни произошло, это было связано со смертью Кона... «За все в жизни надо платить». Эмили начинала в это верить. Да, она начинала в это верить.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю