355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Куксон » Мотылек » Текст книги (страница 20)
Мотылек
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 23:54

Текст книги "Мотылек"


Автор книги: Кэтрин Куксон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Он говорил себе, что у него обожжены только руки, но казалось, боль поглотила все его тело. От боли хотелось кричать. Бедная Милли. Он надеялся, что ее ноги не очень прихватило, чтобы ей не страдать, как он. Но вот эта несчастная собачонка, она, наверное, страдает невероятно. Зря он не позволил умертвить ее.

– Столяр? Вот чудно, я тоже хотел быть столяром. Очень люблю строгать деревяшки, мастерить всякие штучки. Ты где работаешь?

– У меня свое дело.

Да, у него было свое дело, свой бизнес. У него прекрасный бизнес, прекрасный дом, и он собирался жениться на прекрасной женщине-красавице, собирался построить ей дом, обшить его деревом и самостоятельно изготовить всю мебель. Так он говорил. Можно было подумать, что он бросил вызов провидению. Если бы он был религиозен, то решил бы, что Бог наказывает его за гордыню, ибо кто знает, сможет ли он когда-нибудь пользоваться руками? Мизинец и безымянный на правой руке как бы слиплись. Возможно, от грязи или так отошла кожа. Он поднял руки вверх, чтобы попробовать, не легче ли будет от холодного ночного воздуха. Молодой человек заметил:

– Какое-то время ты не сможешь работать.

Да, какое-то время он не сможет работать. Вот только какое время?

Когда они въехали во двор, его товарищ спросил:

– Так это твой дом? Я тут несколько раз проезжал. Красивый дом. Слышал, здесь была столярная мастерская, очень известная в наших местах. Она здесь очень давно, верно? А ты знал этих, из сгоревшего дома? Я хочу сказать, почему ты их везешь сюда?

– Да. Да. Я знал их.

– Возможно, что-нибудь делал для них?

– Я работал у них. – Боже, как заставить его замолчать?

– Ну, знаешь, из того, что я слышал о них, тебе благодарности не дождаться. Бедны, как церковные крысы, а все еще пыжатся. То есть стараются казаться джентльменами. А одна из дочерей загуляла с каким-то рабочим. Моя мать всегда говорила, что образованным леди все надоедает, и они звереют и хватаются за кого попало. Говорят, этот малый работал у них и закрутил с ней любовь, а она, конечно же, просто пользовалась им. А он-то, дурачок, думал, что у него что-нибудь получится. Они никогда не расстаются со своим классом, ни за что. – Он все говорил и говорил. Когда же он вгляделся в закоптелое лицо спутника, яростно поблескивавшего на него глазами, тогда до него слишком поздно, но дошло, перед кем он раскрывал свой большой рот. Его мать всегда говорила, что он слишком много болтает. И он замельтешил: – Может, помочь тебе сойти?

– Нет, спасибо, – прорычал Роберт, – ты и так мне помог.

Соскользнув с сиденья, он уперся локтями в заднюю спинку двуколки, перевернулся и спрыгнул на землю. От резкого движения его прошило болью, от которой он чуть не потерял сознание, но он кинул на молодого парня последний убийственный взгляд и пошел за людьми, которые в этот момент вносили Милли в дом. Алиса, увидев их, заломила руки:

– Господи милосердный! Господи милосердный! Что это? Что случилось? – Увидев, как Роберт держит руки, разведя их в стороны, она опять воскликнула: – Что случилось?

– Пожар, дом сгорел дотла. Это сделал Уотерз. Присмотрите за ней... за ними, хорошо? Доктор Миллер сейчас будет... Но, тетушка...

– Да, мой дорогой? Да, дорогой мой? – Она не сводила с него глаз.

– Вы не будете против... ну, то есть если я пошлю кого-нибудь за бутылкой – бренди или виски?

– Нет, дорогой, нет. Ты не беспокойся, я сама сделаю это. Я сейчас же это и сделаю. Да, конечно. Кто-нибудь из Паркинов съездит, у них есть велосипеды.

Она выбежала из комнаты, и он опустился в кресло, на миг забыв про боль, из головы не выходи сплетни, которые перебирал этот малый, и то, как грязные людишки могут портить жизнь. Как же они способны замарать самую прекрасную вещь, а ведь клевета не отмывается, пятно остается навсегда. Вправе ли был он позволить ей сделать такой решительный шаг?

Вправе. Вправе. Ах, его правая рука. На что он будет годиться с одной-то рукой? Боже! Ведь он не умрет, нет?

13

Дом догорел до основания. Удалось спасти только столовое серебро и кухонные принадлежности. В ночь пожара их бросили в амбаре, а утром от них и след простыл. Обгоревшее тело Дейва Уотерза нашли только после того, как разгребли остатки второго этажа, провалившиеся в холл. Алисе сообщил об этом один из двух парнишек, работавших в мастерской, и она пошла в спальню, где Роберт с Агнес сидели у постели Милли. Она вызвала Агнес в коридор и тихо сообщила:

– Нашли тело мистера Уотерза.

Агнес несколько секунд молчала. Потом посмотрела на приятное лицо стоявшей перед ней женщины и сказала:

– Эта новость должна была бы глубоко огорчить меня, миссис Брэдли, но я чувствую только, что с моей души свалился камень, я боялась, что он где-то бродит, все эти ночи прячется по лесам. Ну, что же, это к лучшему. Жаль только Пегги... его жену.

– Да, страдает тот, кто остается. Мертвым все равно. Скажете ему?

– Да, сейчас.

– Я приготовила перекусить, можете поесть, как только захочется. Я приду и посижу с ней, пока вы будете кушать.

– Спасибо.

Агнес вернулась в комнату, прочитала в глазах Роберта немой вопрос и ответила:

– Позже, я расскажу тебе позже.

Милли застонала и беспокойно заметалась. Агнес склонилась к ней и убрала ей волосы со лба, проговорив:

– Ну, успокойся, дорогая, успокойся.

Милли выздоравливала медленно, быстрее и быть не могло, доктор Миллер говорил, что у нее всегда было плохое сердце, а теперь оно перенесло большое напряжение, связанное с отравлением дымом и ожогами на ногах, и сильно устало. Однако, сказал он, при хорошем уходе оно может тикать и неделю, и месяц, и даже год.

Что касается рук Роберта, то после того, как он первый раз наложил на них повязку, лицо у него было очень серьезным, и он сказал:

– Боюсь, это требует лечения в больничных условиях. Те два крайних обгорели чуть ли не до кости. Жаль, что они на правой руке. И левая ладонь не в лучшем состоянии. Сейчас научились пересаживать кожу, за последние месяцы сделано много успешных операций. Можете ездить в Королевский госпиталь в Ньюкасле как амбулаторный пациент, пока не решат, что можно сделать операцию. Тогда придется ложиться к ним. Главное, пытаться двигать пальцами. Да, да, – закивал он, – в данный момент вам кажется, что уже никогда больше не сможете ими двигать, а вот когда начнете, то сами увидите.

– А смогу я продолжать мою работу? – робко задал вопрос Роберт.

– Не вижу причин, почему бы и нет, через известное время. Люди обходятся и с половиной руки, а некоторые и вообще без рук. Я бы не стал об этом тревожиться, потерпите какое-то время. Но между тем давайте не будем обманывать себя, пальцы в очень плохом состоянии и долго будут давать о себе знать.

Слабо сказано, будут давать о себе знать, думал Роберт в течение следующих двух суток. В первый вечер он выпил три больших порции виски, но все равно не мог сомкнуть глаз, как совершенно не мог обслуживать себя, даже поднять и поднести к губам чашку или стакан. Прошло несколько недель, пока он смог засмеяться над тем, как его тетушка, которая прожила всю жизнь такой трезвенницей, что ни разу не пробовала имбирного пива, сжав губы, через определенные интервалы льет ему в горло виски...

Они оба сидели в гостиной, Агнес, отрезая кусочки мяса и овощей, вилкой подцепляла их, чтобы отправить ему в рот, он то и дело охал и стонал, а она выговаривала ему:

– Не будь дурачком, ешь.

Он тряс головой:

– О, господи! Это надо же, до чего я дожил!

– Да, дожил, но повезло мне, потому что никогда в жизни я не получала такого удовольствия.

– Тебе нетрудно доставить удовольствие, – промычал он, глотая очередную порцию еды.

– Ошибаешься, здесь ты ошибаешься. – Она вытерла ему губы салфеткой, и он, опустив голову, произнес:

– Это же унизительно.

– Значит, ты предпочел бы, чтобы это делала больничная няня?

– Да, предпочел бы.

– Ну, что же, – она перешла на другую сторону стола и принялась за еду, – это можно устроить. Я поговорю с доктором Миллером, он зайдет сегодня днем, и я скажу ему, что ты хочешь в больницу.

– Скажи, скажи, если хватит смелости, – и оба улыбнулись. – Так что там хотела тетя? – поинтересовался он.

Она продолжала есть и только через несколько секунд ответила:

– Нашли Дейва.

Он тоже ждал новостей о Дейве и тоже гадал, не прячется ли старик где-нибудь, поджидая момента, чтобы нанести новый удар.

– Видимо, сгорел заживо.

Роберт отвел глаза. Да, не лучший способ умереть, скорее всего он умер от удушья, а уж потом сгорел. Но, каким бы образом он ни отдал богу душу, хорошо, что его нет, потому что теперь они снова могут дышать спокойно.

– Ты не думаешь, что нужно съездить навестить Пегги? – спросил Роберт.

– Да, нужно съездить. Это неприятно и неловко, но нужно. И все-таки, мне кажется, она тоже должна вздохнуть, потому что давно уже видела, что с ним происходит.

Он посмотрел на свои руки. Они лежали на столе двумя белыми забинтованными глыбами. Не прошло и двух лет, как Роберт переехал в эти места, и с самого начала его присутствие, казалось, создавало смуту: встреча с Милли у озера; ссора с Нэнси; то, что произошло с Кэрри и бросание ножа – он мог бы погибнуть; потом поступление на работу в Форшо-Парк; момент, когда он первый раз дотронулся до Агнес, поднимая с земли; убийство хозяина; приход дяди в ту горькую ночь, после которой он так и не оправился; единственное светлое пятно – завещание и чувство независимости, которое оно принесло. Но все портило постоянное преследование Уотерза, Роберт не мог сделать и шагу без ощущения, что за ним подсматривают.

Потом этот момент в кладовке, когда он в первый раз поцеловал ее. Этого забыть нельзя. С этого начались перемены. Но чем это кончилось? Он чуть было не задушил ее брата. Потом снова яркое пятно, полное радости и счастья: «Вы возьмете меня замуж, мистер Брэдли?» О, она была великолепна! Он посмотрел на нее. Не придет ли такое время, когда она разлюбит его, когда она увидит его таким, каков он есть, – просто обычным человеком? Но он никогда не разыгрывал перед ней, будто он какой-то другой, и он не сможет перемениться. Он и не хочет меняться, разве что в одном отношении – больше читать и больше знать. Да, это будет ей приятно, и он будет это делать. И она может помогать ему, она такая. Знать бы только, что руки заживут. Тем не менее они сослужили ему одну добрую службу – они освободили его на какое-то время от армии, а может быть, и вообще освободили, и ему не жаль. О, нет, он совершенно не сожалеет об этом. Он не мечтает стать героем. Живой столяр лучше мертвого героя с «Крестом Виктории» на гробу.

– О чем ты задумался?

Он улыбнулся:

– Я думал о тебе. Я все время думаю о тебе.

– Когда мы поженимся?

Боже, какая же она интересная! Он откинул голову и рассмеялся. Только представить, что Полли Хинтон, или Нэнси Паркин, или любая знакомая ему девушка могли взять и сказать: «Когда мы поженимся?» Он бы взбрыкнул, как нервный жеребенок, и выговорил бы: «Послушай-ка, мисс, ты что-то слишком разбежалась. Кто говорил тебе о женитьбе?» Все они хитрюги. И все-таки поглядите, она, леди, а в его мыслях она всегда будет оставаться леди, спокойно говорит ему: «Когда мы поженимся?»

На миг он забыл про постоянную жуткую боль в руках и, скорчив рожу, сказал:

– Видите ли, я тут пораскинул умом и, знаете, не совсем уверен, что не передумаю.

Она настолько изменилась за последние несколько дней, в которые уместились целые годы, что просто с независимым видом отрезала себе кусочек бифштекса, прожевала его и только тогда проговорила:

– На вашем месте, сэр, я бы хорошенько обдумала этот шаг. Знаете, это либо женитьба, либо отказ от обещания жениться.

Увидев, как он смеется, Агнес обрадовалась, потому что знала, какие страдания он переносит и что испытал за последние дни. Она смотрела на него влюбленными глазами и спрашивала себя: неужели этот человек может ей когда-нибудь надоесть? Не наступит ли момент, когда ей придется признаться, что были правы те, кто уговаривал ее, что масло с водой не смешается? Нет, никогда. Это масло и эта вода уже смешались, уже проникли одно в другое.

Он тихо спросил:

– А как это можно сделать, я хочу сказать, быстро?

– Насколько я знаю, нужно специальное разрешение или как только ты сможешь надеть мне на палец кольцо.

– Ха, – довольно ухмыльнулся он. – Так тому и быть. Ты будешь ставить в известность братьев?

– Это не их дело.

– По-моему, лейтенант Стенли так не считает.

– Ну что же, что сделано, того не переделать. Так что, я думаю, чем скорее, тем лучше. Вы можете дать свое согласие, мистер Брэдли? – спросила она официальным тоном.

– Вполне, мисс Торман, вполне, – ответил он.

Она встала, медленно подошла к нему, остановилась за его спиной, обняла за шею и, наклонившись, очень крепко поцеловала.

– Я никогда в жизни не была такой счастливой... «Если бы не Милли», – добавила она про себя.

– Это еще не счастье. Женщина, узнать, что такое счастье, тебе только еще предстоит. – В его глазах мелькнула озорная искорка, и она потрепала его по щеке, сказав:

– Мне не терпится поскорее узнать.

– О, Агги. – Он неуклюже повернулся на стуле и протянул к ней свои култышки, крепко прижав к себе локтями, потом заглянул ей в глаза и сказал: – Что бы я делал, если бы не встретил тебя? – И она, сразу посерьезнев, ответила:

– Вопрос не в этом. Вопрос в том, что делала бы я со своей жизнью, если бы не встретила тебя? Я до самой смерти буду благодарить Бога за тебя.

Через два дня после похорон Дейва Уотерза Агнес отправилась в Бертли. Она постучала в дверь дома Магги, ей открыла Руфи, у которой от удивления широко открылся рот. Руфи оглянулась в комнату, которой, видимо, пользовались и как кухней, и как гостиной, и вопросительно посмотрела на мать, которая сидела у стола, приткнувшегося сбоку от нагромождения мебели. Но она не промолвила ни слова.

– Можно войти, Руфи? – спросила Агнес.

– Да-да, конечно, мисс. Мама, к нам...

– Я знаю, кто это. – Пегги поднялась из-за стола и уставилась на Агнес.

– Я решила заехать и посмотреть, как ты живешь, Пегги, – проговорила Агнес, преодолевая большую неловкость.

– Посмотреть, как я живу? Мило, очень мило с вашей стороны, мисс. Очень мило, что вы нашли для этого время. Жаль только, не нашлось у вас времени прийти проститься с Дейвом.

– Я... У меня не было сил заставить себя... Прости меня. Я... думала, ты поймешь.

– О, да-да, мисс! Я понимаю, мисс. Я понимаю, что некоторые люди не в силах прощать, а другие могут отдавать всю жизнь семье, как делал он, и это не в счет. У него были свои недостатки. Да, а главным было то, что он слишком много думал о вас обеих, особенно о тебе. И когда ты покатилась вниз, он был очень огорчен. И еще как. Господи, как же он был огорчен! – Она затрясла головой в сторону Агнес. – С ним бы никогда не случилось того, что случилось, если бы ты, как говорится, не показала слабины. Это его убило. Вот так. – Пегги повернулась, подошла к находившемуся в двух шагах от стола камину и с шумом поставила в огонь закоптелый чайник. – Я до сих пор не могу понять, как ты можешь себе такое позволить – ты, со всем своим воспитанием! Это надо же, чтобы так унизить себя...

– Я себя не унижаю и не роняю, Пегги. Я собираюсь выйти замуж за человека, который во всех отношениях человек достойный и честный. Он ни в чем не уступает многим так называемым джентльменам, которых я знаю, а во многом и превосходит их.

– О-хо-хо. – Голова Пегги откинулась назад, словно она взывала к потолку: – Никогда даже представить себе не могла, что мои уши услышат такие вещи. Никогда в жизни. И как это я не сошла с ума, и это после всего, что я сделала для тебя!

– Ты делала для меня то, что тебе хотелось делать, – резко ответила Агнес. – Вы с Дейвом командовали в доме, как в своем собственном. Давай говорить в открытую: вы с Дейвом позволяли такие вольности, какие ни один другой слуга не осмелился бы допустить. С вами обращались как с членами семьи, и, позволь мне быть откровенной, с теми, кто стоял ниже вас, вы не обращались с тем же уважением, с каким относились к вам, никогда, ни ты, ни он. Ну, что же, я пришла посмотреть, не могу ли я чем-нибудь помочь тебе, но вижу, что ничего сделать не смогу.

Она повернулась на каблуках и вышла. Выйдя уже на берег реки, вдоль которой были построены двухкомнатные домики, она услышала, как ее окликает Руфи:

– Мисс! Мисс!

Она остановилась и подождала, пока ее догонит Руфи. Та со слезами в голосе обратилась к ней:

– Не обращайте внимания, мисс, она совершенно не в себе, она набрасывается на всех, и на меня, и вообще на всех. О, мисс! – Она покачала головой: – Мне так не нравится так жить, не нравится, и все тут. Мне не нравится здесь. Это дом Магги. Она, знаете, теперь работает полный день, и еще беременная, скоро у нее будет ребенок, и мама только на нее и смотрит. Я больше совсем не в счет. Мисс, могу я попросить вас кое о чем?

Как-то стало легче дышать, и Агнес ответила:

– Да, да, конечно, Руфи.

– Вам никто не нужен? То есть убираться, помогать по дому. Где вы теперь с мисс Милли? Я бы к вам пришла. Я готова на что угодно, только бы не жить здесь. Она не будет скучать по мне. Я всегда знала, что ей лучше с Магги, чем со мной, с самого начала, как Магги появилась у нас. Магги умеет подмазаться, а я нет. И потом еще Грег. Он бывает такой грубый с нами обеими. Я думаю, что с мамой он еще уживется, но меня видеть у себя больше не желает. Знаете, там же всего две комнаты, и так неудобно. Я сплю на полу на матраце. О, мисс, жизнь так переменилась.

Агнес погладила Руфи по руке:

– Я... Мне кажется, нам понадобится работница, но нужно переговорить с... – она запнулась, – с Робертом... и его тетей. Рядом скоро построят новый дом, и, конечно, понадобится помощница. Как бы там ни было, давай договоримся так: дай мне дня два, приходи в пятницу. Но ты уверена, что мама не расстроится еще больше?

– Понравится ей это или не понравится, мне до этого нет дела. Я должна уйти оттуда. Можно пойти на военный завод, но это значит снимать комнату, а я этого терпеть не могу.

– Хорошо, Руфи. Попробую что-нибудь устроить. А теперь – до свидания, и не беспокойся, все устроится.

– До свидания, мисс. И спасибо вам, спасибо.

Агнес спустилась с холма до того места, где оставила двуколку под присмотром мальчишки. Оплатив его услуги тремя пенсами, она села в коляску и направила лошадь домой. Вот и все, думалось ей, больше ничего не может стрястись. Но оказалось, что может.

На следующее утро Агнес получила письмо от Стенли. Прочитав его, она цинично улыбнулась. Письмо было очень кратким.

Дорогая Агнес!

Я слышал, что ты собираешься выйти замуж за этого типа. В случае, если ты пойдешь на этот шаг, предупреждаю тебя, что, действуя от имени Арнольда как главы семьи, я имею полномочия отправить Милли в лечебницу для душевнобольных, и я это немедленно осуществлю, если ты решишься сделать то, о чем ты с таким вызовом распространяешься...

Агнес села за стол и написала следующее письмо.

Дорогой Стенли!

Можешь предпринимать любой шаг в отношении Милли, если считаешь, что он пойдет ей на пользу. Только проконсультируйся с доктором Миллером, когда ее можно будет забрать отсюда.

И подписалась коротко: «Агнес».

После Нового года прошло довольно много времени, когда она получила еще одно письмо от Стенли. Письмо принесла Руфи. Агнес сидела в гостиной, массируя пальцы Роберта. С левой руки бинты уже сняли. Кожа на ней потрескалась и буквально светилась, а большой палец был практически без подушечки. Два пальца на правой руке были забинтованы, остальные, как и на левой руке, были неподвижны и покрыты шрамами. Она взяла у Руфи письмо и сказала:

– Спасибо, Руфи, – и тут же добавила: – Ты не сделаешь чаю? До смерти хочется пить.

– Конечно, мэм, – радостно улыбнулась Руфи. – Я мигом, мэм.

Агнес с Робертом переглянулись и вместе улыбнулись. К ней впервые обратились «мэм», и он заметил:

– Теперь ты мэм. Ну и ну.

Вскрыв письмо, она сказала ему:

– Раздвинь-ка пальцы, давай-давай, работай ими...

– Чего это я буду ими двигать, когда у меня для этого есть ты, – ответил он.

Она легонько шлепнула его по голове, затем прочитала письмо. Оно было снова от Стенли, написано еще короче и несколько вежливее.

Дорогая Агнес!

Пожалуйста, встретимся завтра во дворе конюшни в три часа, если это тебя устраивает.

Твой Стенли.

Она подняла брови, разгладила письмо и поднесла его к глазам Роберта, повторяя последние слова:

– Если это тебя устраивает.

– Пойдешь?

– А как же. Пойду. Пойду, чтобы не пропустить возможности получить удовольствие.

– Жаль, не могу пойти с тобой.

– Ты там будешь, со мной будет твой дух. – Она наклонилась, приложила палец к его губам и проговорила: – Всегда и навсегда.

На следующее утро она въехала на двуколке на подъездную аллею к дому. Она не была здесь с той ночи, когда уехала отсюда, когда ярко полыхали окна и огонь освещал небо. Теперь от дома ничего не осталось, одни почерневшие растрескавшиеся каменные стены. Можно было подумать, что они подверглись нашествию саранчи, пожирающей дерево, потому что не сохранилось ни одной обуглившейся оконной рамы. Ни единой двери, насколько ей было видно. Эти руины навевали грусть. Она завернула за угол во двор конюшни и увидела Стенли, прислонившегося к одному из стойл.

Он тут же направился к ней и помог сойти, и они остановились, глядя друг на друга. В конце концов, подумала она, мы же брат с сестрой, и она сказала:

– Какой ужасный вид, правда?

– Жуткий.

Они медленно направились к фасаду здания. Подойдя к нему, Стенли буквально зарыдал.

– Не спасли ни одной деревяшки, ни единой, и ни пенни страховки. – Он повернулся к ней, с укором посмотрел и сказал: – Ну, почему ты за этим не проследила?

– Что значит я не проследила? Не платила страховку, что ли?

– Да, я это и имею в виду.

– Стенли, – она покачала головой, – скажи, меня когда-либо допускали к денежным делам нашего дома? – Она помахала перед ним пальцем. – Никогда. Я только с прошлого года стала получать деньги на одежду. Арнольд оставил тебя вести все дела. Это ты должен был позаботиться о страховке. У тебя деньги для выплат прислуге. У тебя деньги оплачивать счета. Ты мне хоть раз сказал: столько-то денег осталось, рассчитай, что нам нужно?

– Ты должна была напомнить мне.

– Напомнить тебе! – Она начала терять терпение. – Помнишь, я как-то раз накричала на тебя, как это бывало и с отцом, что страховка не оплачена и только поверенные позаботились об этом из-за закладной.

– И все равно я утверждаю, что ты больше меня разбираешься в этих вещах. Ты просто была обязана.

– Заткнись! Не перекладывай на меня вину, ты, да и все вы слишком долго только это и делали.

– Да, это ты виновата. Женщины должны заботиться о таких вещах. Тебе известно, что не осталось ничего, ровным счетом ничего, только земля. А что она стоит? В связи с таким поворотом дел Арнольд... Арнольд срезал мне содержание – и тебе тоже.

– А для меня это не имеет значения, – рассмеялась она.

– Не имеет значения? Ладно, я тебе скажу еще кое-что. Он пишет тебе как глава семьи, что запрещает тебе выходить замуж за этого типа. Он говорит, что, если ты это сделаешь, мы порываем с тобой. Ты позоришь нас. Мы можем не иметь денег, но у нас есть имя, и мы должны его поддерживать.

– Может быть, тебе, Стенли, может, Арнольду с Роландом это и нужно, но что до меня, то я вчера сменила фамилию.

– Ты что? Ты не можешь! Ты не сделаешь этого! – выпучил глаза Стенли.

– Я могу, и я сделала, Стенли. Теперь я миссис Роберт Брэдли.

– Мы... мы могли бы приостановить, мы...

– Не пори чушь. Ты ведешь себя как какой-нибудь викторианский пастор. Почему не скажешь, что выпорешь его кнутом?

– Черт побери, я так и сделаю.

– Хотела бы я видеть, как это у тебя получится. Да он может просто размазать тебя, Стенли, по стенке, и притом с одной рукой, сгоревшей почти до кости. Можешь еще пригрозить, что аннулируете брак. Так, кажется, выражались тогда, я не ошибаюсь? Моя дочь совершила ошибку, моя сестра совершила ошибку, это нужно аннулировать, это еще нужно консумировать. И это, кажется, так называли, когда хотели сказать, что брачные отношения не были осуществлены? Так вот, должна тебя огорчить, все было консумировано, и самым великолепным образом.

– Черт возьми! Я не могу поверить. Ты... ты просто...

В первый момент произнесенные им сквозь стиснутые зубы слова «непристойная женщина» больно хлестнули ее, но она с гордо поднятой головой повернулась и пошла прочь от него, пересекла двор и села в двуколку.

Он бросился ей наперерез и, когда она развернула лошадь и выезжала на аллею, оказался рядом и, ухватившись за край коляски, прокричал:

– Я больше не хочу тебя видеть! Никогда. Слышишь? Я отрекаюсь от тебя, как отрекутся все, кто знал тебя.

Она на секунду придержала лошадь и, глянув на него сверху вниз, сказала:

– Я знаю, Стенли. Еще как знаю. И это замечательно – чувствовать, что ты пала так, как пала я. Прощай, Стенли. Мое почтение Диане Каннингхэм.

Но, когда она выехала на дорогу, бравада испарилась. Она в последний раз проезжает по этому парку. Она в последний раз видела брата и не увидит двух других, никого из них. Он знал, что говорит, они вычеркнут ее из своей жизни, так же сделают все их друзья. Теперь она замужем за столяром. Она, как говорят, споткнулась, а за это нужно платить. В некоторых случаях расплачиваются одиночеством, деградацией, но с ней этого не случится. Нет, ни под каким видом. Она распрямила спину, дернула за вожжи и прикрикнула на лошадь: «Н-но, поехали!» Лошадь быстро перешла на рысь, а Агнес смотрела вперед на дорогу и думала: «Нет, этого со мной не случится». Что бы ни ждало ее впереди, а дорога не всегда будет гладкой и ровной, Агнес отдает себе в этом отчет, но на ней, несмотря на рытвины и все неожиданные ухабы, всегда будет он, столяр Брэдли.

Ее возлюбленный Брэдли.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

    wait_for_cache