Текст книги "Мотылек"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Девушка в это время говорила:
– Только ненадолго, пока я все не устрою и не заберу Милли. Я его боюсь, он совсем безумный, это видно по его глазам. Годами они упорно вдалбливали всем, что Милли безумная, и я была права, когда не хотела этого слышать, потому что, когда я совсем недавно поглядела на Дейва, то увидела безумие во всей его черной красе, и я знаю, что права относительно Милли, и всегда знала. Она, может быть, странная, но не безумная.
– Извините, могу я выйти на минуточку? – Алиса не ждала ответа и оставила их вдвоем. Она пошла в столовую, думая о том, что уже не первый день не давало ей покоя. Если девушка решит жить с ним, уйдет он от Алисы или нет?
Жить с ним? Она стояла и смотрела на яркий огонь в камине, в который раз спрашивая себя, что будет это значить. Это его дом, здесь он и будет жить. Они могут перебраться сюда, она и молоденькая девушка, она совсем не против, нет-нет, совсем не против, потому что в этом случае он останется здесь на всю жизнь и она никогда больше не потеряет его... если только не на войне. Но если девушка придет сюда, значит, она больше не будет одинока, у них обоих всегда будет компания...
Роберт сидел рядом с Агнес на кушетке, совсем близко, держал ее за руки и говорил примерно те же вещи:
– Послушай, выброси из головы беспокойство о том, куда вам деваться. Если это тебе подходит, можешь жить здесь. Я знаю свою тетю. Должен тебе сказать, ей хочется того же, чего захочу я. Она так же одинока, как ты была в свое время. Места тут более чем достаточно, и у меня теперь есть еще дом, тот, что за оградой. Да здесь можно разместить кучу народа. – Он прижал ее руки к груди и серьезно посмотрел ей в лицо: – И никаких обязательств. Меня не будет. Завтра я иду записываться в армию, и все проблемы решены. – Теперь он позволил себе ухмыльнутся. – Бравый малый, вроде меня, да они схватят меня не глядя, я и форму не успею натянуть, как меня туда отправят.
– О, Роберт, Роберт.
– Ну, ну. Не распускай снова нюни. Ты же помнишь, что случилось в последний раз. Я вернусь с тобой. Возьмем двуколку и перевезем все необходимое для вас обеих. Тогда завтра ты сможешь связаться с этим твоим братом. Ха! – Он задрал подбородок вверх. – Мне лучше здесь не быть, когда он узрит, как низко ты пала.
– Роберт.
– Да, моя дорогая.
– Роберт.
Он кивнул ей:
– Да, да, что ты?
– Вы возьмете меня замуж, мистер Брэдли?
У него широко открылись глаза. Потом он крепко зажмурился, прикусил губу, несколько мгновений помолчал и затем произнес:
– Вы понимаете, что вы говорите, мисс Торман?
Она ответила в той же манере:
– Да, мистер Брэдли, я понимаю.
– Ты знаешь, что тебе будет нелегко?
– Меня это не пугает.
– Зато пугает меня. Тебя будут сторониться люди твоего круга, это называется остракизмом, если не ошибаюсь. – Он грустно улыбнулся. – Тебе придется встречаться с теми, кто ровня мне, и большинство из них не придется тебе по вкусу. И потом, эти твои братья, могу поспорить, что, как только я окажусь в армии, они сделают все, чтобы я сразу оказался на передовой.
– Значит, вы отказываете мне?
– О, Агги!
Она опять в его объятьях, опять он крепко целует ее. Когда они наконец отпустили друг друга, он взял ее лицо руками и сказал:
– Может быть, мне в жизни суждены минуты счастливей этой, но я не могу их себе представить. Скажу совершенно искренне, я никогда не знал, что из этого выйдет, но в самых невероятных снах мне не виделось... Ладно. – Он перевел дыхание, потом, гладя ее щеку, сказал: – Первый раз, когда я увидел тебя в лесу при лунном свете, я подумал: что за мадам? Такая надменная, настоящая дама из высшего класса. – Он рассмеялся и крепко прижал ее к себе. – И знаешь что? Когда я начал у вас работать, я просто не выносил тебя, по крайней мере так я говорил про себя. А в тот день, когда я поднял тебя с земли, я спросил себя: кого я вожу за нос? Я уже тогда знал, что люблю тебя. Это в моей жизни первая любовь... настоящая любовь, и с той поры, Агги, и я всегда буду называть тебя Агги, не Агнес, – он наклонился и чуть притронулся к ее губам, – с той поры вплоть до вот этой минуты, я не знал ни минуты покоя. И я, мисс Торман, принимаю ваше предложение взять вас замуж. И пусть только кто-нибудь попробует помешать мне.
Они снова слились в едином порыве и отпустили друг друга, только когда в коридоре послышалось покашливание. Они оба обернулись и посмотрели на Алису. Роберт встал и потянул за собой Агнес, обняв ее одной рукой, посмотрел на тетю и сказал:
– Вы, конечно не удивитесь. Только, знаете, что? – Лицо у него было радостным, в глазах загорелись искорки. – Она просила меня взять ее замуж. Дерзкая мартышка, правда? – Он притянул Агнес к себе, ее голова легла ему на плечо.
Алиса подошла к ним и сказала:
– Я благословляю вас, но при одном условии, что вы поселитесь здесь, и на всю жизнь.
– Мы принимаем это условие, миссис Брэдли. – Он кивнул тете, потом посмотрел на Агнес, внимательно слушавшую его. – Нужно купить этот соседний дом, правильно? Когда мы приведем его в порядок, он сможет посоперничать с любым барским домом. Может быть, меньше по размеру, но обождите, сами увидите, что будет внутри. Всю мебель сделаю своими руками. Все стены обдеру и покрою панелями. И это будет для тебя, только для тебя одной. – Роберт взглянул на нее и без тени улыбки добавил: – Да-да, именно для тебя, чтобы у тебя было собственное место, где можно быть самой собой, и даже я буду стучаться, прежде чем войти.
– О, Роберт! О, миссис Брэдли! – По лицу Агнес струились слезы, она повернулась к Алисе. – Вы даже не знаете, что это значит для меня, вы не представляете, какую радость, какое облегчение для меня сознавать, что у меня есть место, куда я могу прийти, и есть кто-то, с кем можно поговорить, и кто, – она бросила взгляд на Роберта, – может принять нас с Милли. Я надеюсь, миссис Брэдли, Милли вам понравится. Она милый, очень милый ребенок. Она просто ребенок. Ей почти девятнадцать лет, но она все еще ребенок.
– Тетушка, вы сами увидите, когда они приедут. Но, что бы там ни было, давай поедем и покончим со всем этим. Сегодня они могут переночевать в моей комнате, хорошо? А я вернусь к своим опилкам. Мне вообще очень нравится мой верх.
– Ни в коем случае. К вашему возвращению я приготовлю еще одну комнату. А теперь ступайте, и побыстрее. Укройся хорошенько, дорогая. – Она подала Агнес шарф, но Роберт взял его сам и надел на Агнес, потом подтолкнул ее к диванчику:
– Посиди минутку, пока я выведу двуколку, зачем стоять на холоде.
Оставшись одни, женщины посмотрели друг на друга, Алиса подсела к Агнес и сказала:
– Вы делаете серьезный шаг в жизни, я знаю, что вам будет не по себе, но, что касается меня, я сделаю все, чтобы облегчить вам такой переход.
– О, миссис Брэдли, если бы вы только знали, как я благодарна вам. Пожалуйста, не думайте, что я расстаюсь с чем-то необыкновенным, как раз наоборот. У меня была одинокая и очень неспокойная жизнь. Я не помню ни одной минуты счастья до последнего получаса. Что бы ни произошло в будущем, а я достаточно разумна, чтобы понимать, что трудности неизбежны, но уверяю вас, они не возникнут из-за того, что я, как меня столько раз пугали за последнее время, порываю со своим классом. Для меня, как я вижу это сейчас, это не падение, а шаг вверх, и я, со своей стороны, постараюсь не быть вам обузой, – она на мгновение замолкла, – постараюсь не вмешиваться в ваш образ жизни, в заведенный в вашем доме порядок.
– О, моя дорогая, не тревожьтесь об этом. Если бы вы только знали, как я рада, что снова в доме будет еще одна душа. После того как я потеряла дочь, а затем и мужа, моя жизнь стала такой пустой. Я не знаю, что бы я делала, если бы у меня не было Роберта. Но он так мало был со мной. – Она улыбнулась и на этот раз сдержанно, без тени эмоций, добавила: – Ах, если бы не эта ужасная война, если бы ему не нужно было уходить, жизнь могла бы быть... прекрасной.
– Ты готова, дорогая?
Агнес поднялась с диванчика, он взял ее за руку, и они вышли во двор и сели в двуколку.
Алиса с улыбкой смотрела на них, и, когда они трогались, сказала:
– Возвращайтесь побыстрее. Я приготовлю к вашему возвращению хороший ужин. Только скажите себе, – она по очереди кивнула каждому из них, – что для вас это последняя поездка туда.
12
Пегги Уотерз уже довольно давно стала понимать, что муж на грани безумия, но теперь увидела, что он перешел эту грань. Он ворвался на кухню с криком:
– Она ушла! Она ушла к нему! Она приведет его обратно. Я этого не перенесу. Женщина, говорю тебе, я этого не потерплю. Никогда, нет, никогда, чтобы он – и в спальне хозяина! А до этого она была спальней его отца. И я служил и тому и другому. Джентльмены. Джентльмены. А теперь в дом приходит этот хам. Ну, ладно, это мы еще посмотрим, я этого не допущу.
Он ринулся к двери во двор, жена вцепилась в него, пытаясь удержать и умоляя:
– Дейв! Дейв! Будь разумным, это имение ему не купить на все его деньги. Сколько бы ему ни оставил столяр, этого не хватит.
– Оставь меня, женщина! Я знаю, что он замыслил. Я это знаю с первой минуты, как только он вошел в этот дом. У него это было написано на лице. Он повсюду ходил за ней, он ее гипнотизировал, и ребенка тоже. Он дьявол. Его дядя хотел убить его, его дядя знал, кто он такой.
– Перестань, перестань же. Вспомни, его дядя приходил сюда и все объяснил. Вспомни... ну, ты же помнишь Новый год!
– Я все прекрасно помню, я помню каждый его шаг, как он старался захватить ее. И глянь, что он сделал с ней! Она настоящая леди, а куда он затянул ее? Она уронила себя. Но сделать это здесь у него не получится. Ну, нет, не получится. – Дейв оттолкнул жену рукой и ринулся во двор.
Пегги бросилась из кухни наверх, пробежала по галерее и распахнула дверь в комнату Милли.
– Быстро, быстро, – крикнула она дочери, – бежим за отцом. Он совсем спятил...
Не успела Пегги договорить, как пудель устремился мимо нее в открытую дверь, она едва успела отпрянуть в сторону. Милли испугалась и закричала:
– Ой, поглядите! Поглядите! Леди убежала! Дайте мне поймать ее. Дайте, дайте...
Вдвоем они сумели удержать Милли и ласково затянуть обратно в комнату. Руфи сказала:
– Ничего, мисс Милли, ничего. Я ее поймаю. Оставайтесь здесь, я ее сейчас поймаю. Только не двигайтесь. Будьте хорошей девочкой. Через минуту буду назад.
Она усадила Милли на кровать, и они с Пегги выбежали из комнаты. Руфи успела запереть за собой дверь и поспешила за матерью вниз по лестнице.
Оставшись одна, Милли сидела и выщипывала пух из одеяла, повторяя:
– Она потерялась. Она потерялась. Она не найдет без меня дороги, она потеряется. Она никогда еще не была на улице в темноте. Хотя сейчас не так темно. Выходит луна. Но она еще не такая яркая. Ты такая шалунья, Леди. Знаешь, ты такая озорница. – Она не переставала выщипывать пух. – Они не сумеют найти тебя, и ты потеряешься, обязательно потеряешься.
Внезапно она соскочила с кровати, бросилась к двери, обнаружив, что она заперта, стала дергать за ручку. Потом вышла на середину комнаты и забормотала:
– Они не должны были этого делать, ведь они знают, что я этого не люблю. Агги! Агги! Леди убежала! Открой дверь. Я должна найти Леди. Я должна ее найти. Она пугается.
Она повернулась и подошла к окну. Оно было закрыто и заперто на задвижку. Она подтащила кресло, встала на него и дернула задвижку. Задвижка плохо поддавалась, и пальцам было больно. Задвижка сдвинулась, и Милли, подцепив нижнюю раму за металлические скобы, медленно подняла ее. В этот вечер рама показалась ей намного тяжелее, чем раньше, когда она в последний раз открывала ее, чтобы потрясти ветки глицинии.
В лицо ей пахнул холодный ветер, и она задрожала от холода. Она вернулась к кровати, взяла свой шерстяной халат, надела, снова подошла к окну и глянула вниз. По террасе под ней быстро двигался белый комочек. Высунувшись в окно, она позвала Леди.
– Леди! Леди! Вернись! Вернись!
Но Леди исчезла за углом дома. Ой, что же это будет! Если она попадет в лес, она ведь может добежать и до дороги, а им не велят выходить на дорогу. Она же говорила ей, что нельзя бегать к дороге. Ах, Леди, Леди...
Милли еще больше высунулась из окна и схватилась за толстую сучковатую ветку глицинии. Она еще ни разу не спускалась по ней на землю, но много раз думала, как это сделать, а теперь, когда дверь заперта, она не видит другого пути выбраться из комнаты, как только через окно.
Она встала коленками на широкий подоконник, потянулась к крепкому старому ростку, крепко въевшемуся множеством щупалец в камень сбоку от окна, и, вцепившись в него обеими руками, встала ногой на большую ветку. И засмеялась. Так легко, как на лестнице! Теперь она висела, держась обеими руками, на главном стволе глицинии, а правой ногой искала опору. Найдя ее, она начала спускаться, и, пока она висела в воздухе, все мысли о собачке улетучились из ее головы. Как ей было хорошо. Она как будто летела. Она знала, что в один прекрасный день полетит. Она никому не скажет, что умеет летать, даже Агги, потому что Агги забеспокоится и насовсем закроет окно. Когда Милли спустилась уже до середины, пола халата зацепилась за ветку, и ей пришлось отпустить глицинию одной рукой, чтобы высвободить халат. Ей стало весело. Какое увлекательное приключение! Ночной воздух шевелил волосы, и она чувствовала себя такой легкой, такой свежей. Как ей хотелось вечно висеть здесь. Но как же Леди? Ах, да, вот зачем она слезает, за Леди.
Когда ее ноги коснулись земли, Милли постояла, глядя на небо, где-то ярко светила луна, но за облаками ее не видно. А вот облака такие легкие... Все такое легкое, ее ноги такие легкие. Она побежала в направлении, где приметила собаку, и скоро, завернув за угол, увидела ее. Собачка обнюхивала дождевую бочку, и Милли ласково позвала:
– Леди! Леди! Какая ты озорница. Да, да, ты озорница.
Собачка не двинулась, и Милли подхватила ее на руки, а та стала лизать ее лицо и ластиться к ней, и Милли сказала:
– Ты совсем замерзла. Ты простудишься. Мы должны вернуться в дом. Ты очень, очень большая озорница.
Она направилась к двери, которая вела к задней лестнице и которой пользовались редко. Она, как и все остальные двери в доме, никогда не запиралась. На лестнице было темно, и Милли пришлось пробираться на ощупь. После лестничной площадки начинался длинный коридор, заканчивавшийся небольшой прихожей, откуда можно было пройти в самый конец галереи, продолжавшейся до северного крыла. Вдруг Милли услышала на лестничной площадке возбужденные голоса Пегги и Руфи и, открыв дверь, тут же снова ее затворила. Они рассердятся на нее и пожалуются Агги, и Агги будет ее ругать. Лучше подождать, пока они не уйдут.
В окно лестничной площадки проникал бледный свет, Милли подошла к окну, села на узенький подоконник и стала ждать, не переставая выговаривать пуделю.
В кухне больной мозг Дейва Уотерза диктовал ему свою волю: если он будет вести себя неосторожно, если он не будет держаться умно, ему не дадут выполнить задуманное, поэтому, увидев направляющуюся к нему дочь, он заговорил с ней таким спокойным и ровным голосом, что у них пропали все подозрения:
– Давайте обсудим все здраво и разумно. Насколько я понимаю, она ушла к нему, правильно? – Дейв переводил взгляд с жены на дочь. – А нам указали на дверь. Ну, и что нам делать по этому поводу?
Мать с дочерью переглянулись, и Пегги проговорила:
– Мы могли бы пойти к Магги. Она нас примет. Ну, а Руфи... Руфи может найти себе где-нибудь работу.
– Верно, верно, я найду себе работу. – Руфи закивала отцу, не понимая еще, что заставило мать впасть в такую панику.
– Тогда ладно, если так, что будет с младшей?
– Мисс Милли? – Пегги скривила лицо и сказала: – А что мисс Милли? Агнес заберет ее с собой.
– Что! – Он рассмеялся странным надрывным смехом. – Этот тип использовал ее, только чтобы подъехать к той, другой. – Казалось, он не мог больше упоминать Агнес по имени. – Вы думаете, он согласится терпеть ее? Ни за что. Что бы там ни было, она всегда была с нами, мы ее вырастили, и я всегда найду работу, теперь принимают и хромых, и слепых. – Он громко сглотнул слюну. – Самое лучшее, это сходить за ней, привести ее сюда и спросить, с кем она хочет жить.
– Нет, не получится. – Руфи покачала головой. – Нет, папа, у нее вот-вот начнется ее состояние. И мисс Агнес дала ей днем капли. Она... она немного не в себе.
– Пойди и приведи ее сюда. – На этот раз тон его прозвучал по-другому, и обе женщины переглянулись, Пегги еле заметно сделала знак головой, Руфи вышла из кухни. Не прошло много времени, как она снова ворвалась в кухню.
– Ее нет! Ее нет! Наверное, выбралась через окно.
– Упала? – почти закричала Пегги, и Руфи успокоила ее:
– Нет, наверное, спустилась вниз. Я выглянула из окна, и там никто не лежал.
– Ах, ты, боже мой! Только этого нам и не хватало. Она снова пустилась бродить. Это все собака. Она убежала, и мисс Милли бегает за ней по лесу.
Они выбежали в людскую, Пегги с Руфи сдернули с крючков свои пальто, набросили их на себя и выскочили во двор. Пегги скомандовала:
– Руфи, берешь на себя розарий, а я бегу к сторожке. Папа отправится к озеру.
Но на этот раз Дейв Уотерз не побежал, как всегда, по аллее, потом через огород, мимо парников и оттуда в лес. Вместо этого он не двинулся с места, пока не увидел, что жена с дочерью уже не видны. Теперь для него дорога была открыта. В кладовке при конюшне стояли четыре банки керосина, и он вынес оттуда две, оттащил их на кухню и поставил на стол. Две другие он бегом протащил через кухню, потом через холл и по лестнице наверх, там по коридору и, наконец, поставил одну на пол, а другую открыл.
Начав с конца коридора, он ударом ноги пооткрывал двери во все комнаты и начал повсюду поливать керосином. В комнате Милли он облил кровать. Когда первая банка опорожнилась, он зигзагом прошелся по галере, плеская на висевшие на высоких окнах занавески и брызгая на балюстраду, а когда опустела и эта, он сбежал по лестнице на кухню и забрал оставшиеся две банки.
В гостиной он постарался не обойти ничего, облил все: и занавески, и мебель. Столовую он пожалел, а вот в библиотеке широким взмахом облил все книжные полки. Покончив с этим, он побежал на кухню, выхватил из ведра с щепками для растопки несколько штук, сунул в огонь и, когда они загорелись, помчался назад, через коридор, в холл, потом в гостиную, проскочил гостиную и вбежал в библиотеку. Здесь он бросил первую щепку. Пробегая назад через гостиную, он швырнул одну к нижнему краю занавесок, а другую на волосяной ковер у камина. Вернувшись через холл в столовую, он открыл дверь в прихожую и в последний раз взглянул на лестницу. В воздухе уже запахло дымом, он вдохнул этот запах и кинул оставшиеся щепки к основанию лестницы... Целую минуту он стоял, наблюдая за тем, как разгорается огонь, потому что, несмотря на то что сама лестница заполыхала, покрывавший ее ковер никак не загорался, не загорался и столб, подпиравший лестницу, и тогда он хорошенько полил керосином и их.
Он хотел было двинуться дальше, когда полыхнуло пламя, и он отступил назад. Потом он вернулся через прихожую, подошел к парадной двери, и, как только открыл ее, сквозняк моментально взметнул пламя до потолка, и весь холл осветился бешеным светом.
Запах дыма заставили Пегги и Руфи бегом вернуться назад, и они остановились в самом начале подъездной аллеи, не веря своим глазам. Весь нижний этаж дома полыхал, и на гравийной дорожке на его фоне вырисовывалась фигура их мужа и отца.
– Что ты наделал? Что ты наделал? Ты сумасшедший.
Дейв Уотерз повернулся и спокойно посмотрел на Пегги, сказав:
– Я сделал то, что намерен был сделать. Он не заявится сюда и не будет здесь жить. На все деньги, какие у него есть, ему этот дом не восстановить.
– Папа! Папа! Ты сошел с ума. Мы не можем разыскать мисс Милли.
– Что ты говоришь? – Он повернулся к ней. – Она же в лесу.
– Ее нет в лесу, по крайней мере, мы не могли ее там найти.
– Тогда она у озера.
– Мы обежали вокруг него.
– Собака?
– Нигде ее не видно.
– Нет, нет. – Он смотрел на них расширившимися глазами, широко разинув рот и вскинув руки к небу.
Они догнали его, когда, задыхаясь от дыма, он остановился перед парадным входом, и оттащили его назад к террасе. Они стояли на дорожке, сбившись в кучу, отдуваясь и давясь от дыма, когда Пегги вдруг подняла голову и вскрикнула:
– О боже! Посмотрите!
Все глаза устремились туда, куда она показывала. В одном из окон галереи на фоне тусклого отсвета вырисовывался силуэт пуделя. В этот самый момент галопом подъехала двуколка, а за ней и фермерская телега, за которой подбежало еще несколько человек.
Пораженные открывшимся зрелищем, Роберт и Агнес стояли как вкопанные и какое-то время только смотрели на дом. Весь первый этаж был в огне. Трескались и рассыпались оконные стекла, из окон вырывались дым и языки пламени. Из парадной двери извергались клубы черного дыма, за всеми выходившими на подъездную аллею верхними окнами разрасталось ярко-розовое зарево.
Когда они подошли к стоявшей на лужайке группе, Агнес начала кричать.
– Милли! Где Милли?
– О, мисс! Она выбралась через окно по глицинии. Мы думали, она в лесу, мы искали ее. Но гляньте! Вон, вон там, наверху... собака.
– Это ты, это ты наделал, – накинулся на Роберта Дейв Уотерз.
Роберт отшвырнул его движением руки и закричал:
– Ах ты, проклятый сумасшедший! Теперь тебя засадят. Боже! Обязательно засадят, если только кто-нибудь раньше не убьет тебя. Это его рук дело, так ведь? – теперь он орал на Пегги.
У Пегги дергалось все лицо, она простонала:
– Он совсем помешался. Совсем помешался.
Вокруг раздавались голоса:
– Где вода? Тащите сюда ведра.
Когда Роберт подбежал к парадной двери, он понял, что с ведрами тут делать нечего. Нужно было чем-то прикрыть голову, он стащил с себя пальто, накинул его на голову и, согнувшись пополам, ринулся вперед. Но добежал только до задних дверей прихожей, потому что все вокруг было объято пламенем.
Когда он, шатаясь, выбрался обратно на террасу, Агнес схватила его за руку, и они, кашляя и отплевываясь, спустились по ступенькам вниз. Потом он сбросил ее руку и крикнул:
– Эй, кто-нибудь, несите лестницу. Лестницу! Лестницу! Несите ее сюда! – кричал он на бегу, направляясь к тому углу дома, где было окно комнаты Милли.
Дейв Уотерз стоял в стороне от всех. Казалось, он не видит, как вокруг него от водопроводной колонки во дворе к дому и обратно с ведрами в руках носятся люди. Потом он неожиданно подпрыгнул и, заорав: «Нет, ему не видать ее! Ему не видать ее!» – кинулся бежать в противоположном от Роберта направлении к двери, в которую совсем недавно прошла Милли.
Лестница утопала в дыму, но Дейв добрался до лестничной площадки. Дверь на галерею была открыта, выходившие на нее комнаты полны дыма, но еще не горели. Полыхали оконные занавески и лестница. Он двинулся к лестнице, но она была закрыта пеленой огня. Он задыхался. Легкие разрывались от дыма, он крутился во все стороны и наконец совершенно перестал ориентироваться. Для того чтобы вернуться к двери на лестницу, ему пришлось встать на четвереньки, но, ткнувшись рукой в ножку кровати, он понял, что попал в одну из комнат. Когда он еще раз увидел свободный от огня проход к двери, его легкие уже почти не могли дышать. Он увидел красный отблеск занавесок, значит, за ними окна. Последним усилием он потянулся к занавеске, схватился за горящую материю, и вся она обвалилась вокруг него. Теперь он должен был бороться не с огнем, а с душившим его дымом, и умер раньше, чем загорелась одежда...
Роберт сравнительно легко взобрался по глицинии и так же просто влез в открытое окно комнаты. Здесь его остановил дым. Он ощупью добрался до кровати Милли, будучи в полной уверенности, что найдет ее задохнувшейся в постели. Но постель была пуста. Он потрогал одеяло, рука наткнулась на что-то мокрое, не нюхая, он догадался, что это такое. Он ползал по комнате, пытаясь найти ее и, когда удостоверился, что в комнате ее нет, извиваясь на животе, пополз в сторону лестничной площадки.
Здесь все заволокло дымом, но еще ничего не горело, однако вся галерея, насколько он мог видеть, полыхала в огне. Он было совсем уже повернул назад, когда услышал жалобный стон. Он ничего не видел, но двинулся на звук. По-видимому, он доносился с противоположного конца коридора, где располагались спальни. И он сначала почувствовал, а потом увидел собаку. Он дотронулся до нее рукой, провел рукой по спине и наткнулся на руку, запутавшуюся в собачьей шерсти. Задыхаясь от дыма и жара, он ощупал всю руку до плеча. Он находился за углом галереи, которая уже горела, и до него это дошло только тогда, когда его руку, ту, которой он брался за лестничный столб, пронзила страшная боль. Столб пропитался керосином, и теперь у него вспыхнула рука. Сперва он не заметил этого, потому что из последних сил тащил недвижимое тело за угол и по коридору. Собака волочилась за ним и молчала.
Добравшись до спальни, Роберт ударом ноги затворил дверь и принялся охлопывать Милли руками. Местами халат уже загорелся, но шерстяная ткань горела медленно. Ночная рубашка сгорела до самой полы халата.
Пуговицы мешали Роберту сдернуть с Милли халат. Когда этого не получилось, он стал хлопать по нему и по дымящейся ночной рубашке. Но, увидев, как по ночной рубашке побежал огонек, он сорвал ее с тела, потом осмотрелся вокруг, нельзя ли ее чем-нибудь прикрыть. Он потянулся к постели и вовремя остановился – только дотронься до нее, и все вместе загорится. Подобрав с полу сброшенное им пальто, он обернул им девочку и уже собирался подтащить ее к окну, как услышал с той стороны голос:
– Где вы? Где вы?
– Здесь, – прохрипел он, – возьмите ее.
Когда человек ввалился через окно в комнату, он сразу задохнулся и начал кашлять и отплевываться, Роберт с трудом выдохнул:
– Когда я вылезу, подайте ее мне.
– Вы же один не справитесь.
– Другого пути нет, мы ведь не можем одновременно вдвоем спускаться вниз. Да она почти ничего и не весит.
Он выполз из окна, поставил ногу на перекладину лестницы, человек поднял Милли, как малого ребенка, и стал передавать ее Роберту. В этот момент лестница дернулась, и человек крикнул:
– Я же говорил! Я же говорил.
– Ничего, только поддержите. Я быстро спущусь. И... прихватите собаку.
– Какую еще собаку?
– Вон там, на полу.
Агнес попыталась отобрать у него Милли, но ее оттолкнули. Вокруг была туча народу, и Роберт нисколько не удивился, услышав голос доктора Миллера:
– Правильно, накройте ее.
Он стоял, согнувшись в три погибели, сердце билось так, как будто собиралось выпрыгнуть из груди, и он смог выпрямиться, только когда услышал, как поднимавшийся по лестнице человек проговорил:
– Ей каюк. Добей ее, чтоб не мучилась, дай ей по шее.
– Нет-нет, не делайте этого. – Роберт выхватил у него собачонку. Шерсть на задних лапах обгорела, сгорела шерсть и на кончиках ушей, но сердце подавало признаки жизни, он посмотрел на этого человека и сказал: – Это ее сокровище, она потом будет ее спрашивать.
Чей-то голос произнес:
– Сомневаюсь, будет ли у нее, бедняжки, это потом.
Доктор Миллер стоял теперь рядом с ним и осматривал его руки.
– С руками плохо, – сказал он. – Их нужно помыть. Садитесь-ка в телегу с Агнес. Она, очевидно, знает, куда ей ехать. Туда уже положили Милли. Отчего все это произошло?
– Уотерз поджег.
– Уотерз? Не может быть!
– Да. Он уже довольно давно начал заболевать, и вот вам результат. Поместье должно быть продано, и он, в числе прочего, не мог этого пережить.
– А где он сейчас?
– Не знаю. – Роберт осмотрелся вокруг. Люди перестали носиться с ведрами, просто стояли группками и наблюдали, как пламя пожирало уже все здание. – Надеюсь, он умер, – заметил он, – потому что, если он не умер, то очень скоро пожалеет об этом, когда окажется в сумасшедшем доме.
– Зачем так говорить? Не нужно так говорить.
Они направлялись к телеге, вокруг которой толпилось много народу. Роберт остановился и негромко сказал:
– Вы же не могли не знать, что со смертью мистера Тормана что-то было не так, правда?
Доктор не ответил.
– Ну, что же, я расскажу вам на случай, если что-нибудь случится с мисс Милли, а Уотерз окажется жив. Я расскажу вам о том, что произошло, все. Я хочу быть уверенным, что его запрятали туда, где он не сможет никому причинить вреда, потому что в его нынешнем состоянии следующей будет Агнес.
Доктор Миллер не показал и тени удивления, когда Роберт произнес «Агнес», а не «мисс Агнес». Как правило, он первым узнавал обо всех скандалах и сплетнях в округе.
– Поезжайте, – сказал он. – Я буду следом за вами. И не трогайте рук, пока я их не осмотрел. Милли положите в постель. Это все. Буду у вас как можно скорее.
Роберт подошел к телеге. Милли лежала вытянувшись, под кучей мешков ее почти не было видно. Рядом с ней сидела Агнес, ее всю трясло, глаза неподвижно смотрели прямо перед ней. Она поглядела на него, но они ничего не сказали друг другу.
– Я поеду следом в двуколке, – произнес он. – Давай сюда, возьми ее собачку.
Телега отъехала, кто-то подогнал двуколку, но, когда он попытался забраться в нее, от боли в руках он весь перегнулся.
– Ну-ка, позволь я, – сказал один из людей и добавил: – Помоги-ка. – Вдвоем они усадили Роберта на сиденье, но увидев, что он не может держать в руках вожжи, тот, что был помоложе, вскочил на сиденье рядом и, подхватив вожжи, крикнул: – Но, поехали!
Так Роберт возвращался домой. По дороге молодой человек разговорился:
– В жизни не видел такого пожара. Да, наделал делов. Говорят, это старый Уотерз. Свихнулся. Ну, и храбрый же ты человек: полезть в такой огонь, да еще по плющу, да и девочку спустить на землю. Но, думаю, медали тебе не светит, их дают только тем, кто в хаки, и никто вас не отблагодарит. Я-то на шахте, так что со мной все в порядке, а вот мой брат, он клерк, белый воротничок, потому что у него туберкулез, но об этом приходится помалкивать, так вот он получил на прошлой неделе белое перо. Клянусь богом, если бы я узнал, кто это сделал, я бы засунул это перо ему в задницу и заставил выплюнуть. И так же сделал бы наш Ланс. Это мой старший брат, он красильщик. Тот, кто залез по лестнице и помог тебе спуститься. Здоровый как лошадь, хотя о нем этого не скажешь. Жилистый. Весь наш род такой жилистый. А ты чем занимаешься?
С большим трудом Роберт раскрыл рот и ответил:
– Столяр.
Его поташнивало, такой боли он еще не испытывал. По правде говоря, он вообще пока что не испытывал настоящей боли, то есть боли физической. Один раз у него вытащили зуб, и все. Он тогда думал, что это страшная боль, он три недели терпел, тянул, не шел к зубному врачу. Но сейчас... Как назвать такую боль? Она сводила с ума.
