Текст книги "Нелюбимый (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Я тяжело вздыхаю, останавливаясь, чтобы посмотреть на дезодорант и батарейки, и напоминаю себе, что она не моя девушка, и у нас не будет какого-то сумасшедшего ухаживания в моей оторванной от цивилизации усадьбе, пока она оправляется от ножевых ранений. Господи.

«Не начинай вести себя, как Кэссиди Смит», – говорю я себе, залезая в корзину за дезодорантом, чтобы положить его обратно на полку. Но в последнюю минуту, я все же бросаю его обратно в корзину, хватаю зубную щётку для неё и перехожу к следующему проходу.

Я беру Криско (Прим. Товарный знак популярного вида кулинарного жира в твердом и жидком виде, а также курузного масла производства компании «Дж. М. Смакер») и оливковое масло для готовки.

Я просматриваю в проход, в котором есть кухонные принадлежности, но, в конечном итоге, приобретаю немного. У меня есть мука и сахар, которые я использую экономно. Смеси, из которых делают пирожные и торты, – дорогая роскошь, которая мне не нужна.

Похоже, у «Доритос» появился какой-то новый отвратительный вкус, который мне нужно попробовать, поэтому я хватаю маленький пакетик и бросаю его в корзину.

У них хороший выбор рыболовных принадлежностей, и я решаю подарить себе новую приманку. Я отстал по своей рыбалке, и мне нужно добраться до прудов Харрингтон и Маккена в ближайшие две недели. Я стараюсь есть много свежей рыбы весной и летом, так как подлёдная рыбалка, несмотря на набор навыков, которые я развил, не является одним из моих любимых занятий. Я, скорее, стану вегетарианцем каждую зиму, чем буду сидеть на замёрзшем пруду в надежде перекусить.

Я возвращаюсь к проходу, где у них дезодоранты и зубные щётки, и, хотя хорошо снабжён медикаментами дома, беру ещё несколько вещей: большую бутылку спирта, йод, несколько не прилипающих повязок, медицинскую ленту и маленькую бутылочку ибупрофена. Я думаю, что Бринн должна прекратить принимать «Перкоцет» через день или два, и она, возможно, будет рада иметь контроль над своими собственными обезболивающими.

К тому времени, как я добираюсь до кассира, моя корзина довольно полна. К счастью, работает мужчина. Я считаю, что женщины гораздо чаще пытаются со мной поговорить, в то время как мужчины просто хотят рассчитать меня и продолжить. Импульсивно я добавляю два шоколадных батончика в кучу, расплачиваюсь и беру сдачу.

Когда я собираюсь поднять свои два пакета с прилавка, я вспоминаю, что весь смысл этой поездки состоял в том, чтобы позвонить родителям Бринн, а я почти забыл.

– У вас есть телефон? – спрашиваю я.

– У тебя что, нет мобильника?

– Эм. Сломался.

– Хммм.

Кассир поворачивается к ресторану и кричит:

– Мэгги, у этого парня сломался сотовый, и ему нужно позвонить.

«Черт возьми!»

Всё, чего я хочу, это оставаться незаметным, а теперь все в магазине смотрят на меня.

– Куда именно? – кричит Мэгги.

– Куда тебе надо позвонить? – спрашивает продавец.

В обычных обстоятельствах я бы сказал ему забыть об этом, схватил бы свои продукты и убежал. Но это не нормально. В постели моей матери лежит раненная девушка, и я обещал ей помочь.

– Эм… в Аризону

– Аризона. Чёрт. Дальний междугородний. Это будет дорого стоить, сынок.

– Я, эм, я был бы очень признателен, если бы я мог только…

– Аризона! – орёт он своему боссу.

– Ни за что! – кричит она в ответ. – Скажи ему, чтобы починил свой телефон.

Я вздрагиваю от этого отказа, чувствуя, как во мне поднимается разочарование. Посмотрев на кассира, я тихо говорю:

– Я готов заплатить за звонок.

– Сколько? – спрашивает он.

– Десять долларов?

Он смотрит на меня с любопытством, но ничего не говорит.

Я добавляю с отчаяньем:

– Двадцать?

– Двадцать баксов за телефонный звонок?

Он тянется назад и достаёт что-то из заднего кармана, протягивая мне.

– Ты можешь воспользоваться моим.

Конечно, я видел людей на туристических тропах, пользующихся своими мобильными телефонами, но я, на самом деле, никогда не держал их в руках, и я понятия не имею, как ими пользоваться. Он немного больше, чем кредитная карта, но когда я касаюсь экрана, он загорается маленькими картинками.

– Спасибо, – говорю я, уставившись на него.

– Ты можешь пойти вон туда, – говорит он, указывая на скамейку между дверьми туалета. – Я присмотрю за твоими вещами, пока ты звонишь.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он спрашивает:

– Ты ничего не забыл?

Я пялюсь на него.

– Те двадцать?

Я лезу в карман, достаю двадцатидолларовую купюру, кладу её на стойку между нами, затем направляюсь к скамейке.

Я сажусь и снова прикасаюсь пальцем к экрану.

Он загорается множеством разноцветных квадратов с изображением на каждом. Хмм. Ох. Окей. Карты. Погода. Часы. Контакты. Верно. Ладно. Я смотрю на каждую картинку ради той, что выглядит правильно, и наконец, нахожу её: телефон.

Я нажимаю на зелёный ящичек, и появляется клавиатура. Я быстро достаю записку из заднего кармана и набираю номер родителей Бринн, прижимая телефон к уху. Слышать звук звонка – странно знакомо, хотя я не пользовался телефоном с девяти лет.

– Привет…

– О, здравствуйте! – говорю я, моё сердце нервно колотится. – Я звоню по поводу…

– …вы дозвонились до Кадогонов. Дженнифер и Колина сейчас нет. Пожалуйста, оставьте своё имя и сообщение, и мы свяжемся с вами, как можно скорее. Спасибо за звонок!

Ох. Автоответчик.

Бииииииип.

– Да. Алло. Я звоню по поводу вашей, эм, вашей дочери. Эм. Бринн. То есть… у меня ваша дочь. Ну… – я сглатываю. У меня не очень хорошо получается. – Бринн находится со мной, эм, здесь, в Мэне. Она, ну, она получила ранение, поднимаясь на Катадин. Но не волнуйтесь. Я подлатал её, и теперь она идёт на поправку, эм, так что вам не нужно волноваться. Она не хочет, чтобы вы беспокоились. Эм. Да. Это всё, я полагаю. Она, эм, позвонит вам, когда сможет. Хорошо? Ладно. Тогда до свидания.

Я убираю телефон от уха и смотрю вниз на клавиатуру. Под цифрами находится красная кнопка завершения, так что я нажимаю её, и главный экран, со всеми красочными маленькими квадратиками, возвращается.

Так просто. Почти безумно просто.

Взглянув на часы на стене напротив меня, я понимаю, что нахожусь в магазине полчаса, а это значит, что я был вдали от Бринн уже больше часа.

Я вскакиваю и возвращаю телефон продавцу с поспешной благодарностью. Затем я хватаю свои пакеты, привязываю их к заднему сиденью квадроцикла, заправляюсь и направляюсь на север, к дому.

***

Через два часа я, наконец, возвращаюсь в свою хижину.

Это не должно было занять так много времени, но я стал дерзким на обратном пути, стремясь вернуться, и вместо того, чтобы объехать грязевую ванну, я попытался проехать через неё. К сожалению, я также застрял, что означало, что мне пришлось использовать лебёдку – закреплять её вокруг дерева и вытягивать квадроцикл из грязи. Теперь я покрыт грязью, и, по крайней мере, половина вещей, что я купил. Но, чёрт возьми, я думаю, что это всё можно отмыть, включая меня.

Я паркую квадроцикл в неиспользуемом стойле рядом с Энни, ставлю грязные пакеты с продуктами на переднее крыльцо и иду в душ на открытом воздухе. Я раздеваюсь и смываю грязь, быстро намыливаясь и ополаскиваясь, потому что мне не терпится проверить Бринн. Я уверен, что она спит, но мне станет легче, когда я увижу, как её грудь легко поднимается и опускается под маминым одеялом.

Проскользнув голышом обратно в дом, я несусь через гостиную и дальше по коридору, в свою комнату. Я надеваю чистые джинсы и футболку, затем возвращаюсь к маминой комнате.

Я понимаю, что-то не так – очень неправильно – сразу же.

Бринн живёт со мной уже четыре дня, и я знаю, что она не разговаривает во сне. Но когда я подхожу к её комнате, я слышу её бормотание.

– Джем. Джем. О, неееет, – бормочет она, её голос задыхается от паники, срываясь на слёзы.

Отодвинув занавеску, я нахожу её в постели, лежащей на спине. Но её лицо ярко-красное, а волосы вокруг лица влажные и прилипли к её блестящей коже.

– Нет, – бормочу я, бросаясь вперёд, чтобы прижать руку к её лбу. – Чёрт! Нет!

Её кожа горячая. Такая горячая. Пугающе горячая.

– Джем? – говорит она, открывая тяжёлые глаза. – Я должна… была… быть там.

– Я принесу тебе холодную тряпку, – говорю я, оставляя её, чтобы сбегать в ванную. Хватаю полотенце для рук и обливаю его холодной водой, затем спешу обратно к Бринн.

Я не должен был оставлять её. Проклятье, я не должен был оставлять её.

Опустившись на колени рядом с её кроватью, я прижимаю полотенце к её лбу.

Одна из её ран, должно быть, заражена. Мне нужно взглянуть на них, а затем дать ей немного ибупрофена для борьбы с лихорадкой.

– Джем, – бормочет она, закрыв глаза. – Мой… аккумулятор. О, неееет…

Я не знаю, кто такой Джем, но глубокая печаль в её голосе заставляет мои внутренности сжаться от сочувствия. Её голос звучит как мой после того, как я потерял маму. Лишенный. Потерянный. Одинокий.

– Бринн, – мягко говорю я, приблизившись к её уху. – Это Кэссиди. Ты в безопасности. Ты не одна. Я присматриваю за тобой, помнишь?

– Джем, – тихо всхлипывает она, в то время как слёзы текут по её щекам.

Оставив холодный компресс на её лбу, я бегу на кухню и открываю шкафчик над холодильником, где я храню медикаменты в пластиковой коробке для снастей. Я хватаю её и кладу на стойку. Мне также нужно вскипятить воду, что я обычно делаю в камине или на улице, над костром, но у меня нет времени разводить огонь. Вместо этого я решаю использовать газовую плиту. Понадобиться много газа, чтобы вода стала достаточно горячей, но мне всё равно. На следующей неделе я вернусь в магазин «Золотой мост», чтобы запастись большим количеством пропана, если понадобится.

Я наполняю кастрюлю водой, ставлю её на плиту и зажигаю горелку.

Не зная, сможет ли она проглотить таблетки, я давлю четыре таблетки ибупрофена между двумя ложками и смешиваю их с козьим молоком.

Когда я возвращаюсь к Бринн, я приподнимаю её голову и даю ей молоко, которое она, к счастью, пьёт без проблем. Затем я стягиваю одеяло и поднимаю её футболку, чтобы взглянуть на её порезы.

Я сразу же вижу проблему: вокруг одной из её многочисленных повязок – зловещая краснота, а сквозь повязку просачиваются желтовато-бурые выделения. Я наклоняюсь ближе. От неё также пахнет.

Почему она ничего не сказала сегодня утром? Должно быть, ей было неудобно. Может быть, «Перкоцет» скрывал боль? Нет. Я даю ей только половину дозы. Может быть, она пыталась быть храброй, ничего не говоря?

«Она под твоей ответственностью, Кэссиди. Как ты это упустил?»

А потом я понимаю: прошлой ночью, прежде чем сменить повязки, я заснул рядом с Бринн, и сегодня утром я был так отвлечён моим влечением к ней, что выскочил из дома, прежде чем мог бы позаботиться о ней. Она носила одну и ту же повязку почти двадцать четыре часа, когда это должно было быть промыто и продезинфицировано прошлой ночью или этим утром. Мне повезло, что больше ни одна из ран не загноилась.

Борясь со своими чувствами, как эгоистичный, эгоцентричный подросток, я подверг её опасности.

«Теперь это прекратится, – говорю я себе. – Ты ставишь её на первое место. Ты позаботишься о ней. Если у тебя развиваются чувства к ней, так тому и быть. Ты можешь разобраться с ними позже, когда она уйдёт. Но пока она под твоей крышей, она на первом месте, Кэсс. Ты слышишь?»

Злясь на себя, я снимаю компресс с её головы, бегу в ванную, чтобы снова смочить его в холодной воде, и возвращаю его ей на лоб, перед тем как проверить кипящую воду. Если придётся снять швы, промыть рану физраствором и снова зашить, мне придётся стерилизовать все инструменты, которые мне понадобятся. Включая шприц. Ей понадобится укол лидокаина, прежде чем что-нибудь предприму.

Когда я возвращаюсь к ней, она снова бормочет о Джеме.

«Джем. Кто такой Джем?»

Я приседаю на корточки рядом с ней.

– Шшшш, – шепчу я. – Бринн, послушай меня… с тобой всё будет хорошо. У тебя небольшая инфекция, и из-за неё началась лихорадка. Мне жаль, что меня здесь не было. Я обещаю, что сделаю лучше.

– Джем. Джем, прости, – бормочет она. Затем так тихо, что я почти не улавливаю это: – Кэсс.

Моё сердце замирает, а дыхание перехватывает, когда я смотрю на её лицо, на рыжевато-коричневые веснушки на покрасневшей коже. Она вспомнила меня даже в своём лихорадочном состоянии, и из-за этого что-то происходит внутри меня. Что-то, чего я никогда не чувствовал прежде, продирается через меня со скоростью света. Оно сильное, истинное и тяжёлое в таком хорошем, лёгком смысле, что на мгновение мне кажется, будто я мог бы уплыть. Лёгкие горят, когда я делаю глубокий вдох. Глаза слезятся, и я быстро моргаю.

Я клянусь, что никогда, никогда не позволю кому-нибудь снова причинить боль этой женщине. Ни Джему. Ни Уэйну. Никому. И определённо не себе.

– Бринн, – говорю я, мой голос сиплый и дрожит от эмоций, когда я протягиваю руку и поправляю тряпку на её лбу. Я провожу пальцами по её волосам, убирая их с её горячего лица.

– Я здесь. Я здесь с тобой.

– Кэссссссс, – вздыхает она, вытягивая букву «с» в моём имени, пока она не становится просто дыханием.

Я слышу, как кипит вода, поэтому возвращаюсь на кухню и кладу в воду две иглы, катушку лески, шприц, ножницы, пинцет и несколько тряпок. Затем я приношу всё это вместе с медицинским ящиком обратно в комнату Бринн.

Я знал дьявола в своей жизни.

Я весьма уверен, что часть его всё ещё живёт во мне.

Но сейчас я с радостью вступлю с ним в бой, чтобы она снова выздоровела.

Глава 17

Бринн

Мне очень жаль, мисс Кадоган, но нам нужно поговорить с вами…

По этому адресу проживает Джеремайя Бентон?

Мы можем войти?

Не могли бы вы присесть, мисс?

Группа под названием Steeple 10 играла сегодня вечером в…

С сожалением сообщаем вам, что мистер Бентон…

Есть кто-нибудь, кому мы можем позвонить?

Мисс Кадоган?.. Мисс Кадоган?.. Мисс…

Почему мой мозг заставляет меня вернуться в ту ночь, я не знаю. Лучше бы этого не было.

Есть так много других моментов моей жизни, которые я предпочла бы пересмотреть, но этот, похоже, всегда выигрывает. Благонамеренная женщина-детектив. Офицер-мужчина в тёмно-синей униформе с семигранной звездой над сердцем. Чёрно-белая патрульная машина снаружи, на улице перед нашим домом, синие и красные огоньки кружатся, рисуя яркие тени на стенах.

Но, прорываясь сквозь воспоминания, я слышу другой голос, говорящий мне, что я в безопасности, что я не одна, что со мной всё будет хорошо.

Он новый, но я верю ему.

Это как голос Господа, прорывающийся сквозь холодный, тёмный ад моих худших кошмаров. И внезапно мне снова тепло. Мне так тепло. «Должна ли я быть такой тёплой, Кэссиди».

Кэссиди. Кэсс.

Мысленно, я ищу лицо, соответствующее голосу, и вижу чистый ручей с голубым и зелёным камнями, находящимися рядом, сверкающими на песке прямо под неподвижной водой.

Я здесь. Я здесь, с тобой.

– Кэссссссс, – шепчу я, мой голос за много световых лет отсюда. «Помоги. О, Кэсс, пожалуйста, помоги».

Раздаётся слабый, рвущий звук, как будто кто-то стягивает ленту с кожи. Под звук моего крика я слышу его стон.

«Что-то не так».

Я открываю глаза, он отвернулся от меня, но его неряшливые светлые волосы мне знакомы, и это меня успокаивает.

– Кэсс? – бормочу я. – Помоги.

Он поворачивается ко мне, и эти блестящие драгоценные камни мерцают мне.

– Я сделаю это, ангел. Я обещаю.

Он выдыхает.

– Это будет щипать.

Я вскрикиваю, когда чувствую новый укол боли в бедре, где уже чувствую жжение.

– Это был лидокаин, – шепчет он, морщась, как будто ему тоже больно. – Он приведёт к онемению в этой области. Я должен снять швы, промыть рану и снова зашить.

Я закрываю глаза и пытаюсь дышать сквозь боль.

– Мне жаль, Бринн. Пошло заражение. Но я всё исправлю. Я обещаю. Это не займёт много времени. Несколько минут.

Но на самом деле, это занимает всего несколько секунд – слава Господу и младенцу Иисусу – я теряю сознание от боли.

***

Если я поверю тебе, о, пожалуйста, не убегай и не прячься…

Он снова поёт мне из «Битлз».

Я открываю глаза и нахожу Кэссиди в кресле-качалке по другую сторону стола с гитарой на коленях, пальцы мягко бренчат, глаза закрыты, губы тихо шевелятся.

– Кэсс?

Его руки застывают, и он обращает взгляд к моему лицу.

– Ты проснулась.

Я киваю.

– Можно мне воды?

– Угу.

Он ставит гитару на пол, тянется за стаканом на край стола и подносит его к моим губам, когда я наклоняюсь, чтобы попить. Когда я заканчиваю, он ставит стакан обратно и садится на корточки рядом с моей кроватью.

– Как ты себя чувствуешь, Бринн?

– Как будто я пережила нечто, – бормочу я, позволяя голове упасть обратно на подушку. – Что произошло?

– Один из твоих порезов воспалился, – говорит он с тяжёлым взглядом. Он морщится, глядя на матрас между нами. – Мне пришлось вскрыть его, прочистить и заново зашить.

– Не болит, – говорю я, с удивлением обнаружив, что говорю правду. Я этого не чувствую. На самом деле, я почти ничего не чувствую.

– Я дал тебе полный перкоцет, – говорит он.

Перкоцет – странное и смешное слово, думаю я, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице.

– Кэсс?

– Мм?

– Ты доктор?

– Нет. Но я не хуже дипломированного фельдшера.

– Не хуже? – спрашиваю я, слегка поворачивая голову, чтобы посмотреть на него. Движение медленное, как будто мою голову обволакивает патока.

– Я усердно учился и прошёл все тесты. Я имею в виду, я прошёл их здесь, по приложению учебника, но я хорошо справился. В классе я бы получил за них высшую оценку.

– Твои глаза… разного цвета, – замечаю я вслух.

Его губы дёргаются, как будто он хочет рассмеяться, но не делает этого.

– Да, они такие.

Склонив голову на бок, он пристально смотрит на меня, будто пытается что-то выяснить.

– Что? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. – Спрашивай.

Он сжимает челюсть, и я не вижу, как его рука поднимается, но я чувствую, как она нежно касается моего лба, и я не возражаю, что он прикасается ко мне.

– Ты прохладнее.

– Это то, что ты хотел спросить?

– Не делай этого снова, – выпаливает он в спешке.

– Делать… что?

– Болеть.

Он отводит взгляд, его челюсть сжата и напряжена.

– Ты напугала меня.

– Ты назвал меня ангелом, – сонно говорю я, мои глаза начинают закрываться.

Когда он назвал меня ангелом? Я не могу вспомнить.

Он вскидывает голову, и у него перехватывает дыхание. Я слышу это. Я слышу этот… перехват.

– Всё… в порядке, – говорю я на выдохе, закрывая глаза, потому что я чертовски устала, чтобы дальше держать их открытыми. – Ничего не имею против того… называешь ли ты меня… ангелом.

– Бринн, – говорит он. – Мне следовало… Я имею в виду, я не должен был оставлять тебя… Я должен был быть здесь. Мне жаль. Мне так чертовски жаль.

– Мне было жарко, – бормочу я. – Страшно. Джем…

– Мне жаль.

– Обними меня, – шепчу я, – пока я сплю.

Я засыпаю, но не сдаюсь, пока не чувствую, как матрас прогибается под его весом и его тело скользит на кровать рядом с моим. Одна рука скользит под мою подушку. Другая осторожно опускается прямо под моей грудью.

– Спокойной ночи, ангел, – шепчет он.

Я вдыхаю запах Кэссиди.

И затем я засыпаю.

***

Когда я просыпаюсь, за окнами встаёт солнце, а Кэссиди лежит рядом со мной. Он лежит на правом боку, лицом ко мне, а я на спине. Но во сне я повернула к нему шею так, что наши носы почти соприкасаются. Это тепло и интимно, и я полностью осознаю, что мы не очень хорошо знаем друг друга, но это так не ощущается. Я чувствую… я чувствую… я чувствую, что доверяю ему, что нуждаюсь в нём, что хочу его.

Не сексуально, хотя он определённо горячий парень, а интуитивно. Как для выживания. Он стал моим спасательным кругом, и без него я могла бы умереть слишком много раз, столько, что не сосчитать.

Внезапно, у меня возникает такое экзистенциальное представление, что не может быть меня без Кэссиди. Эта мысль не романтическая или поэтическая. Это просто… так. Но она твёрдая и реальная, и я не отшатываюсь от неё мысленно. На самом деле, я склоняюсь к ней…

Нет меня без тебя.

…и это не похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала раньше.

К сожалению, я не могу лежать рядом с ним и наслаждаться этим чувством, потому что мой мочевой пузырь снова переполнен.

– Кэсс? – зову я.

– Ммм? – бормочет он.

– Кэсс, мне нужно в туалет.

– Да. Хорошо.

Я немного отодвигаюсь, чтобы заглянуть ему в лицо, и его глаза медленно открываются.

– Ангел, – выдыхает он, его глаза медленно фокусируются на мне.

Ангел?

Я слышу свой тихий смешок.

– Здесь нет ангелов. Только я. Бринн.

Теперь его глаза резко распахиваются, полностью сознательные, полностью проснувшиеся.

– Ох. Верно. Да. Прости. Я просто…

– Туалет? – подсказываю я.

Он перекатывается на спину, свешивает ноги с края кровати и встаёт. Затем проводит рукой по волосам и предлагает мне свою руку.

Я сажусь и беру её, удивляясь, что боль в левом бедре стала меньше, чем вчера утром. Не то чтобы я чувствовала себя прекрасно, но больше мне не дьявольски больно.

– Я чувствую себя лучше, – говорю я, ненадолго садясь на край кровати и готовясь к боли, которую я, несомненно, почувствую, когда встану.

– Пять твоих порезов выглядят очень хорошо. И лишь с одним возникли проблемы. Мне нужно взглянуть на него после того, как ты… сходишь.

Я киваю.

– Хорошо.

Сегодня я иду в ванную немного быстрее, и для меня это не так странно, как было вчера. Я осторожно опускаюсь на сиденье унитаза, помня, что мне не нужно смывать воду, когда встаю. Моя руки в раковине, я смотрю на своё лицо. Оно всё ещё потрёпанное, и, может быть, я просто сейчас к нему привыкла, но я думаю, что оно выглядит лучше, чем вчера утром.

«Спокойной ночи, ангел».

Слова гудят у меня в голове.

Хмм. Когда он назвал меня ангелом несколько минут назад, я предположила, что это было частью сна, который он видел. Но теперь я задаюсь вопросом – он намеренно меня так назвал?

– Кэссиди, – зову я, открывая дверь ванной, но в этом нет необходимости. Он в коридоре, напротив двери в ванную, ждёт меня.

– Я здесь.

– Что именно произошло вчера?

Я понимаю, что в моей памяти есть значительный пробел, но за это время, по-видимому, мне дали ласковое прозвище. Ангел. Но когда? Как я его заработала? Что я сделала? Что сделал он?

– Что ты помнишь?

Я прислоняюсь к стене в полутёмном коридоре, глядя на него снизу-вверх. На нём джинсы и футболка, а на мне трусы его покойной матери и футболка. Это должно было бы заставить меня чувствовать себя неловко, поскольку мы едва знаем друг друга, но это не так. Меня это нисколько не беспокоит.

Я перехожу к делу.

– Почему ты называешь меня ангелом?

Его глаза расширяются, а щёки краснеют.

– Ты сказала… Я имею в виду…

Он проводит руками по волосам.

– Вот что я помню: мы ели яйца, потом ты предложил мне несколько книг, пока ходил в магазин, – медленно говорю я, пытаясь сформировать хронологию событий. – Я читала одну из них… а потом…

– А потом…?

Я быстро заканчиваю.

– А потом мы просыпаемся вместе, и ты называешь меня ангелом.

Он вздыхает, зажав нижнюю губу между зубами, прежде чем её выпустить.

– Вчера у тебя была лихорадка. Очень плохая. Когда я вернулся домой из магазина, ты вся горела.

Джем, прости.

Нечёткие воспоминания начинают всплывать из моего подсознания. Сильная жара. Воспоминания о Джеме. Кэссиди заботится обо мне.

– Я… я была изрядно не в себе?

– Была. Жар спал только после полуночи.

– Я мало что помню. Что… что я делала?

– Ты говорила о ком-то по имени Джем, когда я приехал сюда. Расстроено. У тебя была инфекция. Мне пришлось вскрыть один из твоих порезов, очистить его, промыть и снова зашить.

– Боже мой.

Я не испытываю неловкости из-за того, что Кэссиди ухаживал за мной, потому что он не дал мне повода не доверять ему, но мне чрезвычайно не нравится, что я не могу вспомнить.

– Ты доктор?

Его губы дрогнули.

– Ты спрашивала меня об этом прошлой ночью. Ответ – нет… Я, ну, я вроде как фельдшер.

– Вроде как?

Он усмехается.

– Вчера ночью ты тоже спрашивала меня об этом.

– И…?

Он морщится.

– Фактически, я не сертифицирован… но я прошёл тест и сдал его на отлично.

Ещё один странный кэссидиизм. Я начинаю к ним привыкать.

– Хм. Окей. Так что меня лихорадило, и я была не в себе, и ты меня вылечил… снова.

Он пожимает плечами, но кивает, всё ещё стоя напротив меня в коридоре. Внезапно я осознаю, что это самое долгое время, когда я была вне постели за последние дни. Это так здорово. Боль в бедре ноющая, но не острая и жгучая, как вчера. Это тупая и постоянная пульсация, и я инстинктивно знаю, что это хорошие новости, а не плохие. Я поправляюсь.

– Спасибо, – говорю я.

– Я не должен был оставлять тебя, – говорит он, хмуро глядя на меня, напряжённым взглядом. – Я больше не сделаю этого. Я обещаю.

Его глаза, такие интригующие, впиваются в мои, и я чувствую, как серьёзность его обещания будто физически встречается с моим телом, как что-то реальное, как что-то… физическое. Это заставляет меня настолько осознать его, что я возвращаюсь к своей прежней мысли о том, что не хочу его сексуально. Думаю, возможно, я хочу.

– Всё в порядке, – говорю я, слегка запыхаясь.

– Не в порядке, – настаивает он. – Ты мой пациент, мой… мой гость. Я должен был быть здесь ради тебя.

Я делаю глубокий вдох и чувствую, как некоторые мои швы немного натягиваются.

– Серьёзно? Ты сделал мне одолжение. Перестань себя корить.

Он смотрит на свои босые ноги, брови нахмурены, губы прямые и тонкие.

– Кэссиди, – резко говорю я. Он смотрит на меня. – Ты спас меня. Снова. Спасибо.

Он сглатывает, пристально глядя на меня, прежде чем кивнуть.

– Я исправлюсь, Бринн. Я обещаю.

Я собираюсь сказать, что он уже отлично справляется, но я чувствую, что мы просто продолжим ходить кругами, поэтому я этого не делаю. Говоря о кругах, как бы мне ни нравилось быть вне постели, сейчас я начинаю чувствовать лёгкое головокружение.

– Думаю, мне лучше вернуться в постель.

– Тебе нужна помощь?

– Нет, – говорю я, возвращаясь по коридору в спальню. – Я в порядке.

– Хочешь половинку перкоцета?

Я качаю головой, виня в частичных провалах моей памяти, сильное болеутоляющее.

– Я думаю, что с этого момента буду терпеть, хорошо? Мне не нравится быть не в себе.

– Бринн, – зовёт он меня, как раз когда я собираюсь свернуть за угол.

Я останавливаюсь, чтобы посмотреть ему в лицо. Он всё ещё стоит напротив открытой двери ванной.

– Ты задала мне вопрос.

Он делает несколько шагов ко мне, его босые ноги бесшумно ступают по ковру. Я стараюсь не рассматривать его, но от того, как низко на бёдрах сидят его джинсы, меня практически бросает в дрожь. Он высокий, худощавый и мускулистый, прекрасный в своей неряшливой манере, и я не знаю, является ли это какой-то грёбаной влюблённостью в стиле Флоренс Найтингейл, потому что он заботится обо мне или это нечто большее, но моё сердце замирает, а живот наполняется бабочками (Прим. Эффект Флоренс Найтингейл. В честь Ф. Найтингейл назван психологический синдром или эффект (англ. Florence Nightingale effect), проявляющийся, когда врач или медсестра, ухаживающие за больным, начинают испытывать к нему чувства, которые могут перерасти в любовь).

– В определённый момент, вчера ночью, я назвал тебя ангелом, – тихо говорит он, как будто признаётся мне в чём-то. – Я не знаю почему. Я был… я собирался сделать тебе укол лидокаина, и я знал, что это будет больно. Я назвал тебя ангелом как раз перед тем, как уколоть тебя.

У меня нет воспоминаний об этом, но это кажется верным и звучит правдиво.

– Ничего не имею против того, называешь ли ты меня ангелом, – тихо говорю я.

Он задумчиво улыбается мне, и я чувствую, как всё моё тело согревается в ответ на эту маленькую улыбку.

– Это то, что ты сказала вчера ночью, – говорит он беспечно.

– Я так сказала?

Он кивает.

– И, чтобы ты знала, я был в твоей постели, потому что ты… ты попросила меня обнять тебя.

Я также не помню, чтобы просила его об этом, но знаю, что это правда. Не только потому, что верю, что Кэссиди говорит мне правду, но и потому, что есть что-то настолько естественное, настолько приятное, настолько потенциально захватывающее в том, чтобы спать рядом с ним, что я жажду этого даже сейчас, после целой ночи, проведённой вместе.

– Спасибо, – шепчу я.

Когда он медленно кивает мне, его глаза – травянисто-зелёного и тёмно-синего цвета.

Я возвращаюсь в свою комнату и забираюсь в постель, оставляя занавеску открытой и желая, чтобы он был рядом со мной, когда закрываю глаза и снова засыпаю.

Глава 18

Кэссиди

Сделав Бринн тосты с маслом, сахаром и корицей, я провожу утро на улице, доя Энни и убирая её стойло, собирая яйца у девочек и овощи из теплицы. Я распыляю органический пестицид на комнатные растения и меняю лоток в компостном туалете, выбрасывая то, что было обработано, примерно в четверти мили от дома, в кучу удобрений. Я решаю оставить рубку дров, замену и обработку фильтра цистерны, а также чистку солнечных батарей на вторую половину дня.

Около полудня я возвращаюсь в дом, чтобы приготовить обед и проверить Бринн.

Занавеска в её комнату открыта, что, должно быть, её рук дело, поскольку я старательно оставил её закрытой, и я заглядываю внутрь, чтобы обнаружить, что она сидит и читает «Затем пришёл ты» Лизы Клейпас.

Как и большинство других книг в доме, я прочитал её, по меньшей мере, дюжину раз, и хотя предпочитаю научную фантастику и фэнтези, романам, это одна из лучших историй в маминой старой коллекции любовных романов, именно поэтому я предложил её Бринн.

Ну, и потому что в книге есть цитата, которую я должен помнить, пока Бринн пребывает здесь: «Рано или поздно, каждый был вынужден полюбить того, кого никогда не смог бы иметь».

Хорошее напоминание… тем более тогда, когда мои мысли всё чаще – чёрт возьми, постоянно – обращены к Бринн. А мои чувства к ней? Они растут в геометрической прогрессии. После того как прошлой ночью меня напугала ее лихорадка, я знаю, что потерять её будет больно. Когда она вернётся в мир, я буду оплакивать потерю моего ангела.

И знаете что?

Так тому и быть.

За утро я, более или менее, смирился с этой судьбой. У меня будет целая жизнь, чтобы забыть её, когда она уйдёт. Я намерен наслаждаться ею – её компанией, её улыбками, её редкими смешками, её тёплым телом, спящим рядом со мной, – пока она здесь.

Хотя, если честно, мои тёплые и счастливые чувства к Бринн скомпрометированы другим, более тёмным чувством, которого я не знал долгое, долгое время: ревность.

И один вопрос неустанно крутился в моей голове со вчерашнего дня:

Кто.

Такой.

Джем?

– Привет.

– Ээ… ох! – я заикаюсь. – Привет.

– Как давно ты здесь?

– Только минутку. Пришёл проведать тебя.

Она поднимает книгу, затем улыбается мне.

– Мне нравится эта.

– Мне тоже.

– Подожди. Что?

Она так широко улыбается, что мне интересно, не причиняет ли это боль её заживающей губе.