Текст книги "Нелюбимый (ЛП)"

Автор книги: Кэти Регнери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Он тяжело дышит у моего горла, а я посасываю его ухо, прежде чем выпустить его. Я скольжу губами по гладкой коже его щеки ко рту, требуя его губы своими, перемещая свои руки, чтобы обвить его затылок и запустить пальцы в волосы.

– Я хочу этого, – шепчу я, задыхаясь, откидываясь назад, чтобы посмотреть ему в глаза, как раз перед тем, как мой оргазм обрушивается на меня. – Всё, что я хочу… всё, что я х-хочу, Кэссиди… это ты.

Я кричу от удовольствия, напряжённые, неистовые сокращения начинаются в моей вагине и распространяются по всему телу, заставляя меня дрожать, когда он толкается во мне снова и снова, всё быстрее и быстрее. Я плыву. Я обмякла. Я существую только благодаря мужчине, который занимается со мной страстной любовью.

– Бринн! – кричит он, прижимая меня к себе, как будто я его спасение, его единственный спаситель, и он зовёт меня по имени, как будто это единственная молитва, которая когда-либо существовала, когда-либо имела значение. – Бринн! Бринн! Бриииииииииииинн!

И затем он добавляет, его голос срывается и ломается:

– БОЖЕ, ПООООЖАЛУЙСТА!

Отчаянная просьба.

Мучительная, почти безнадежная мольба.

Я не знаю, почему он кричит мольбу к Богу, может быть, для скорого освобождения, которого он никогда не знал до этого момента. Я знаю только, что есть я и есть Кэсс, и также должен быть Бог, потому что только Бог мог вообразить наше маловероятное соединение, потому что только Бог, который любит нас, мог привести нас друг к другу.

Его тело резко дёргается, он издает всхлип, прежде чем сокращения внутри меня заполняют презерватив пульсирующими волнами. Его лоб упирается мне в плечо, а губы бездумно, инстинктивно касаются моего горла.

Мы так близки, мы один человек, наши сердца стучат в унисон, наши тела всё ещё дрожат, хотя мы яростно, отчаянно сжимаем друг друга, всё ещё тесно соединенные. Он делает глубокий, прерывистый вдох, а затем стонет у моей потной шеи, его дыхание горячее.

Я познала любовь в своей жизни, но никогда не испытывала ничего подобного раньше, и я никогда не хочу покидать святилище рук Кэссиди.

Я прижимаюсь губами к его шее и закрываю глаза.

Я люблю этого человека, и я его сокровище.

В ближайшие дни я должна выяснить, как нам остаться вместе.

Это единственное, что сейчас имеет значение.

***

Неделя пролетает в мгновение ока.

Счастливая неделя проходит ещё быстрее.

Когда училась в колледже, я вела дневник, и так как я мечтала о том мальчике, за которого ухватилось моё сердце, мои записи были постоянными и многословными. Но когда я перечитала эти дневники спустя годы, я заметила тенденцию. Я могла назвать момент, когда он смотрел в мою сторону или приглашал меня на свидание, потому что записи прекращались. В эти периоды, я была слишком занята, чтобы писать. Я была слишком счастлива, чтобы остановится и оценить свою жизнь по-настоящему, потому что я получила то, что хотела больше всего, и какое-то время была на седьмом небе.

Но рано или поздно что-то тянуло меня обратно на землю, и я возвращалась к своему дневнику, потому что реальная жизнь, тупая и тяжёлая, возрождалась. В конце концов, мы признаём определённые дни счастливыми только потому, что нам есть с чем их сравнить. И потому что они ограничены.

Каким-то образом мне удалось прервать мою грусть по поводу нашего потенциального расставания, на этой неделе я жила настоящим моментом с Кэссиди, и эти драгоценные дни были самыми счастливыми в моей жизни.

Мы занимались сексом в моей постели и в его.

На диване и на кофейном столике.

В открытом душе под звёздами.

Завернувшись в одеяло на камне Бринн, рядом с прудом Харрингтон.

Мы очень любили тела друг друга, тянулись друг к другу в любой момент, во все моменты, обвивали друг друга до тех пор, пока невозможно было сказать, где заканчивается он и начинаюсь я.

Каждую ночь мы спали, тесно прижавшись друг к другу, наши сны смешивались, наше дыхание было общим, мы обнимали друг друга до самого рассвета.

Мы занимались садоводством, собирали яйца и кипятили воду, чтобы постирать нашу одежду.

Наши матери пели нам «Битлз», когда мы были детьми, и мы поём одни и те же песни друг другу, пока Кэсс бренчит на гитаре, и мы смотрим, как оранжевые искры костра поднимаются к небесам.

Он укачивает меня, чтобы я заснула, в то время как цикады стрекочут свои колыбельные.

А я проследила вершинки и впадинки его лица, пока он мирно спал рядом со мной.

Всё это время мы игнорировали тиканье дней, позволяя одному перетекать в другой, и опять, и опять. Почти по молчаливому согласию нам удалось не обсуждать расставание друг с другом. Иногда я думаю, не вылетело ли это у него из головы. Может быть, он надеяться, что это также вылетело из моей.

Но так же, как и в колледже, в конечном счёте, реальная жизнь всегда вмешивается. Мои счастливые дни резко оборвались утром 18 июля. Я знаю, что сегодня 18 июля только потому, что мои месячные как часовой механизм. Когда они приходят, я осознаю дату и внезапно не могу её игнорировать.

До 20 июля, нашего согласованного прощания, осталось два дня.

Если я намерена сдержать своё обещание Кэссиди, то нам осталось провести вместе всего сорок восемь часов.

Он спит в моей постели, голый в полутьме рассвета, а я сижу на унитазе, глядя на розовые полосы на туалетной бумаге.

Я люблю его, и я уверена, что он любит меня, хотя ни один из нас не произнёс настоящих слов. Я выпрямляю спину. Конечно, мы найдём способ остаться вместе, не так ли? То, что у нас есть, нечто особенное – мы должны дать этому шанс. Такие вещи, как то, где мы живём, моя работа или его неприязнь к обществу, не так важны, как наши чувства друг к другу, не так ли? Они не должны. Они не могут.

И всё же я помню, что он согласился на отношения со мной только тогда, когда я ясно дала понять, что они будут временными и лишёнными каких-либо общих чувств.

Но откажется ли он от меня теперь? После стольких прекрасных часов в объятиях друг друга? У меня разрывается сердце, когда я думаю, что он сделает, но другой вопрос вытесняет этот: Готова ли ты отказаться от той жизни, которая была у вас до знакомства с Кэссиди?

Да, думаю я решительно. Я люблю его. Конечно, я бы бросила всё, чтобы быть с ним. Я продам свой дом. Я упакую свою любимую одежду, посажу Майло в его переноску и вернусь в Мэн. Вернусь к Кэссу. Я могу устроить здесь свою жизнь. Я могу быть счастлива здесь, пока я с Кэссиди. Верно?

За исключением…

Я снова вытираюсь, затем комкаю туалетную бумагу и проскальзываю обратно в спальню, беря из комода свежую пару нижнего белья и набиваю промежность бумажной салфеткой, прежде чем натянуть одежду. Я бросаю взгляд на Кэссиди, который тихонько похрапывает, затем беру одеяло с подножья кровати и оборачиваю его вокруг своих обнажённых плеч. Я выскальзываю через парадную дверь и сажусь в своё любимое кресло-качалку, наблюдая, как солнце поднимается над Катадин, и кручу кожаный браслет на запястье.

За исключением чего, Бринн.

За исключением…

Я скучаю по некоторым моим удобствам, таким как мобильный телефон и спутниковое телевидение. Я скучаю по обильному электричеству, которое не зависит от солнечных дней, генератора или баллона с пропаном и по неограниченной горячей проточной воде, которую не нужно сначала кипятить.

Я скучаю по возможности пройти по улице до магазина, положить кучу одежды в сушилку и подготовить её за час. Я скучаю по фильмам в кинотеатрах. Я скучаю по интернету. Я скучаю по выбору того, какую музыку я хочу слушать, и по тому, чтобы иметь её под рукой. Я скучаю по Amazon Prime. Я скучаю по еде на вынос.

Мне не нравятся мои мысли. Я не хочу их, но они продолжаются.

Хотя Кэссиди – способный фельдшер, его мать умерла здесь без медицинской помощи. Что если что-то случится с одним из нас, и мы не сможем вовремя попасть в больницу? Что если у нас будет ребёнок и он заболеет? Смогу ли я когда-нибудь простить себя, если этот ребёнок умрёт из-за того, что мы выбрали образ жизни, который угрожал всем нам?

Я съёживаюсь в кресле и плотнее натягиваю одеяло, потому что грёзы – это прекрасные незамысловатые вещи, а падение обратно на землю причиняет боль.

Ты действительно готова отказаться от своей жизни?

Этот вопрос я обдумываю, когда после обеда помешиваю нашу одежду в котле с кипящей водой, пока она остывает, и когда вешаю её одну за другой на бельевую верёвку.

Он не даёт мне покоя, когда я позже в тот же день запускаю рукояткой унитаз и отношу мусор в кучу удобрений.

Он снова всплывает, когда я перед обедом внимательно просматриваю книги Кэссиди, уже зная коллекцию наизусть.

Но когда я смотрю, как он рубит дрова, ласково разговаривает с Энни и заменяет сгнившую доску на стене сарая, мои страхи рассеиваются. Потому что я хочу Кэссиди. Я знаю это всей душой.

Я начинаю понимать, возможно, то, что я хочу – это Кэссиди, но не весь его образ жизни.

Интересно, возможно ли нам пойти на компромисс? Чтобы смешать наш образ жизни, чтобы создать новую жизнь вместе? Я не хочу, чтобы Кэссиди отказался от устойчивой жизни, но если бы мы жили в зоне действия мобильной сети, у нас было бы надёжное электричество для питания моего ноутбука, спутниковая тарелка, водонагреватель и другие современные удобства. Мы всё ещё могли бы выращивать свежие овощи в собственном саду, но мы также могли бы запрыгнуть в нашу машину или грузовик и поехать в город, если нам что-то понадобилось.

Возможно ли всё ещё жить тихой жизнью, не будучи столь изолированным? Не будучи таким скрытым? Возможно ли было иметь такое место, где мы нашли бы уединение, но не так далеко от общества?

Потому что это, думаю я про себя, когда мою овощи, которые собрала сегодня, может быть планом на всю жизнь. Такой план вселяет в меня надежду и решимость, как будто если бы Кэссиди просто согласился рассмотреть его, мы могли бы назвать наш шанс на счастливое будущее.

Я поднимаю глаза, когда Кэссиди открывает входную дверь и входит на кухню, прислонившись к стене, чтобы наблюдать за мной.

– Эти морковки очень хороши, Миз Кадоган, – говорит он.

Я улыбаюсь ему, чувствуя бодрость, желая поделиться с ним своими мыслями и надеясь, что они понравятся ему так же, как и мне.

– Ты так думаешь, да?

– Угу, – отвечает он, неторопливо подходя ко мне.

В сексуальном плане он одновременно инстинктивен и ненасытен, и я наблюдала, как его уверенность удваивается каждый день. Он знает, как заставить меня кончить быстро и жёстко своими пальцами и ртом, он знает, как сдерживать себя, пока он глубоко внутри меня, заставляя нас обоих ждать интенсивного удовольствия от освобождения. Он хорош в сексе – нет, для того, кто занимался сексом в первый раз только неделю назад, он великолепен в этом, и я не могу насытиться им.

Его фланелевая рубашка расстегнута, демонстрируя загорелый и рельефный, как стиральная доска, пресс, и мои внутренние мышцы сжимаются. Я хочу его. Я всегда хочу его, и мы почти закончили с нашими восемнадцатью презервативами. Ещё одна причина быть ближе к городу. Конечно, он не станет с этим спорить.

Он подходит ко мне сзади, пока я мою морковку во втором ведре с водой. Я использую первое, чтобы отскрести грязь. Второе делает их чистыми. Эта система, установленная на маленьком кухонном столе, имеет неприятный побочный эффект – намокание стола и пола, но это не так уж и важно. Я вытру это, когда закончу, и сегодня на ужин у нас будет вкусный, свежий салат.

Я беру ещё одну морковку и опускаю её в воду в первом ведре, коричневую и мутную. Когда я вынимаю её, она освобождена от комков грязи, но всё ещё нуждается в ополаскивании. Я перемещаю её в другое ведро, в котором Кэссиди может видеть мои руки в светло-коричневой воде, и я с намёком тру морковку, чувствуя на себе его взгляд. Он тихонько посмеивается возле моего уха и тянется к моим бёдрам, притягивая меня спиной к себе, и я чувствую его эрекцию сквозь ткань его джинсов. Она напрягается у его молнии в попытке проникнуть внутрь меня, и это именно то место, где я хочу, чтобы он был.

– Ты подкидываешь мне идеи, ангел.

– Да ну? – спрашиваю я, ухмыляясь, когда выдергиваю ещё одну грязную морковку из кучи и трусь задницей о его член.

– Чёрт возьми, да.

Я хочу поговорить с ним обо всём, что происходит в моей голове, но сначала я хочу, чтобы он занялся со мной любовью, чтобы мы оба были расслаблены и открыты. На мне ещё один сарафан, который я нашла в сундуке, и мои месячные должны быть ещё достаточно слабыми, чтобы не помешать нам.

Я лезу под юбку, сгребаю ткань трусиков и стягиваю вниз, бросая под стол. Затем я наклоняюсь вперёд и снова тянусь назад, чтобы задрать юбку так, чтобы моя задница была обнажена перед ним.

Я слышу, как он шипит сквозь зубы, и это один из тех примитивных звериных звуков, которые делают момент ещё горячее. Я слышу, как расстегивается пуговица его джинсов, после чего открывается молния. Мои глаза закрыты, но я слышу шуршание упаковки презерватива, который он вытащил из заднего кармана, и жду, пока он наденет его. Когда его руки опускаются на мои бёдра, я расправляю свои предплечья на столе, проливая ещё больше воды из ведер своим движением. Сквозь сарафан мои груди мгновенно промокают, и Кэссиди тянется вперёд, просовывая руки под ткань, чтобы обхватить их.

Его твёрдый член напрягается у моей задницы, когда он щёлкает пальцами по моим соскам, дёргая их, сжимая, перекатывая, пока они не становятся такими же твёрдыми, как он сам.

– Пожалуйста, Кэсс, – умоляю я его, оглядываясь через плечо и раздвигая ноги чуть шире.

Я чувствую, как он нащупывает нужное место, а затем без предупреждения делает выпад вперёд, погружаясь в меня одним плавным движением.

Я вскрикиваю наполовину от удивления, наполовину от удовольствия. Я так переполнена его толстой, пульсирующей плотью, что почти не могу думать ни о чём, кроме того, что происходит между нами. Мои пальцы сжимают стол, и я держусь за него, когда он отстраняется, а затем толкается обратно внутрь. Его руки лежат на моих бёдрах, удерживая меня на месте, и я чувствую на затылке его рваное дыхание Он снова отклоняется, снова шлепок кожи, когда он вбивает свой член в меня, заставляя ещё больше воды выплеснуться на стол, холодя мои напряжённые соски.

Одна рука скользит от моего бедра к киске, и два пальца находят мой клитор. Он массирует набухший бутон, вдалбливаясь в меня снова и снова, пока моё тело не стягивается в один великолепный, жёсткий узел, а затем взрывается от удовольствия. Он толкается ещё раз, затем замирает, задерживая дыхание, пока не рычит моё имя, кончая в презерватив, его бёдра замедляются с освобождением.

Рука, держащая меня за бедро, скользит вокруг моей талии, и он легонько ложится мне на спину, поддерживая большую часть своего веса на ногах. Его голос звучит совсем рядом с моим ухом, когда он говорит между вздохами:

– Бринн. Мой… ангел. Моё… величайшее… сокровище.

Он всё ещё глубоко внутри меня.

Он живёт в моём сердце, и я знаю – в самых глубоких уголках моей души – что он всегда будет там.

Мои глаза наполняются слезами, когда я кладу щёку на мокрый стол и шепчу, сдаваясь:

– Я люблю тебя, Кэсс. Я хочу остаться вместе.

Глава 28

Кэссиди

Я замираю, когда слова, которые я одновременно хотел и боялся, срываются с её губ.

Я люблю тебя, Кэсс.

Я люблю тебя, Кэсс.

Я люблю тебя, Кэсс.

На одно мгновение, остановившее мир, я позволил этим словам просочиться в меня. Я чувствую её любовь ко мне в кончиках моих пальцев и в каждом пульсирующем ударе моего недостойного сердца.

Затем я крепко зажмуриваюсь и заставляю себя отказаться от этого. Потому что я тоже её люблю, и по этой причине больше, чем по какой-либо другой, я не могу ни принять это, ни ответить тем же.

Поцеловав её сзади в шею, я отстраняюсь от неё, осторожно покидая её тело и отворачиваясь, чтобы снять презерватив. Я завязываю сверху узелок и выбрасываю его в мусорку, затем застёгиваю молнию и пуговицу на штанах и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на неё.

Она стоит передо мной, передняя часть её платья промокла, нижнее бельё скомкано в руке, на лице одновременно надежда и тревога.

– Я не могу взять свои слова обратно, – выпаливает она, поднимая подбородок.

– Бринн, пожалуйста…

– Мне нужно переодеться, – быстро говорит она, теребя браслет, который никогда не снимает. – А потом нам нужно поговорить.

Я смотрю ей вслед – лёгкое покачивание бёдер, мягкое прикосновение босых ног к полу. Она любит меня.

«Что означает, она должна уйти, Кэсс.

Ты знаешь, кто ты, чей ты сын.

Ты жил этой фантазией достаточно долго.

Пришло время попрощаться».

Когда она возвращается на кухню, на ней джинсы и обтягивающая футболка, ноги всё ещё босые, волосы собраны в конский хвост. Она стоит на краю ковра между гостиной и кухней, скрестив руки на груди, и смотрит на меня с таким выражением, которое разрывает моё проклятое сердце.

– Я знаю, что сказала, что не влюблюсь в тебя и что мы не будем обсуждать наши чувства… но я ничего не могу поделать. Я люблю тебя, Кэссиди. Ты – лучший человек, которого я когда-либо знала. И когда я вижу своё будущее, я вижу в нём тебя. Я хочу, чтобы ты был в нём.

«Я тоже, милая Бринн. Я тоже вижу тебя в своих мечтах…»

Я сжимаю зубы.

«…но это зашло достаточно далеко».

Пришло время проснуться и посмотреть в лицо реальности.

– Я вёл обратный отчёт дней, – лгу я, положив ладонь на спинку кухонного стула, не в силах смотреть ей в глаза. – Через два дня я увезу тебя обратно в цивилизацию или мы уйдём отсюда пешком. Но, в любом случае, это должно закончиться, Бринн. Мы согласились, что…

– Нет! – кричит она, качая головой, приближается ко мне и становясь позади другого стула за столом. – Нет! Это не конец. Ты не можешь так думать, Кэсс!

– Я действительно так думаю, – говорю я, заставляя себя произнести эти слова, потому что самой худшей судьбой для моей Бринн, было бы обременить её со мной. – Мы не можем быть вместе. Я ясно дал это понять с самого…

– Почему нет? – кричит она, хлопая ладонью по столу. – Может быть, ты ещё не любишь меня, но ты заботишься обо мне! Я знаю, что это так! Не лги мне и не говори, что ты этого не делаешь, потому что я знаю, что это так, Кэссиди!

– Я не могу любить тебя! – кричу я ей в ответ, пробегая руками по волосам. – Я просто… я не могу. Я не могу быть с… ни с кем.

Она обходит стул, и подходит ближе ко мне.

– Почему нет? Что с тобой случилось? Почему ты переехал сюда? Почему твоя мама умерла без медицинской помощи? Где фотографии твоей семьи? Почему ты меняешь тему всякий раз, когда я спрашиваю о твоём отце? Почему ты не можешь любить меня?

Она выкрикивает мне в лицо этот поток вопросов, и они заставляют меня дрожать, потому что ответы складываются в истину, которую я должен скрывать. Эти ответы напоминают мне, всецело и основательно, о каждой причине, по которой я не могу иметь Бринн Кадоган. Она думает, что если мы поделимся своим прошлым и разберёмся в этих вопросах, то сможем найти ответы, которые нам помогут. Но она ошибается. Ответы на эти вопросы не помогут ей понять нас. Они только подтвердят то, что я уже знаю, – что у нас нет абсолютно никакого будущего.

Я смотрю на неё, моя челюсть сжата, а глаза горят.

Она делает ещё один шаг ко мне, теперь она в пределах досягаемости, и говорит более мягким голосом.

– Мне всё равно, что случилось, – всхлипывает она, и слёзы текут по её лицу. – Прошлое не имеет значения. Только настоящее время. Я хочу быть с тобой. Я люблю тебя… таким, какой ты есть.

Она прерывисто вздыхает и тянется к моей руке, но я инстинктивно отступаю назад, подальше от неё. Её прикосновение, которого я жажду, может разрушить мою решимость, и я не могу этого допустить.

– П-пожалуйста, К-Кэсс.

– Нет.

Мои слёзы берут верх надо мной, поэтому я отворачиваюсь от неё и в отчаянии опускаю взгляд на пол.

– Кэссиди, – всхлипывает она.

– Это… просто… не… возможно, – тихо выдавливаю я.

– Пожалуйста, – умоляет она. – П-пожалуйста, послушай. Мы могли бы… мы могли бы найти м-местечко поближе к городу, но уединенное. Мы могли бы… ж-жить вместе. Ч-читать и з-заниматься любовью. Мы м-могли бы завести п-пару детей и…

Пару детей… пару детей… пару детей…

Слова звенят в моей голове как пули, выпущенные в металлическую бочку, и я не могу дышать, потому что иметь детей было бы неправильно, было бы злом, было бы нарушением старых обещаний, которые всё ещё важны и должны быть выполнены.

Всё во мне восстаёт против того, что она говорит, и закручивается вихрь паники. Мои кулаки сжимаются в знак протеста, а она всё ещё стоит передо мной, говоря о маленьких домиках, уединении и детях – обо всём, чего я так чертовски, отчаянно хочу и никогда не смогу получить. Мир вращается слишком быстро, и у меня не хватает времени, и я ненавижу то, кем я являюсь, и я слышу, как внутри меня поднимается рёв боли.

– Неееееет! – я кричу что есть мочи, надвигаясь на неё, как маньяк, когда она замолкает. – Никогда! Никогда! Никогда!

Я поднимаю трясущийся кулак и держу его перед собой.

– ЗАМОЛЧИ!

Она задыхается, её глаза широко распахнуты от страха, и она бросается назад, прочь от меня, её ноги ступают в лужу на полу. Я смотрю, как она пытается, почти как в замедленной съёмке, восстановить равновесие, но не может. Она поскальзывается и падает, вскрикнув, когда её запястье первым ударяется об пол, прерывая падение.

Она кричит, потом всхлипывает, сворачивается калачиком на полу и прижимает запястье к груди, рыдая.

Я стою над ней.

Я стою над своей любимой сломленной девушкой, сжимая кулаки, пока она плачет.

И внезапно время и пространство будто трансформируются, и я чувствую, как дух моего отца проходит сквозь меня. И в эту долю секунды я знаю, что было много, много раз, когда он стоял над женщиной, которой только что причинил боль, и смотрел, как она плачет.

Прямо как я.

Точно так же, как он.

То, чего я всегда опасался, всегда боялся, происходит, сбывается.

Я превращаюсь в него.

Я моргаю, глядя на неё, лежащую на полу, моё сердце бешено колотится, лёгкие не могут наполниться. Я не могу дышать. Я не могу отвезти взгляд. Я так переполнен ужасом, отвращением и ненавистью к самому себе, что хочу умереть.

Это был всего лишь вопрос времени.

Мои пальцы разжимаются, руки неудержимо дрожат. Я хочу дотянуться до неё, помочь ей, перевязать ей запястье и извиниться за то, что напугал её, за то, что накричал на неё, но я не доверяю себе. Если я превращаюсь в своего отца, в следующий раз я могу сделать что-нибудь похуже, чем просто поднять кулак, я могу действительно использовать его.

Самое лучшее, что я могу сделать, единственное, что я могу сделать, – это оставить её, установить как можно большее расстояние между ней и мной.

Я перепрыгиваю через её скрюченное тело, выскакиваю босиком через входную дверь в тёмную ночь и начинаю бежать.

***

Проходит некоторое время, прежде чем я останавливаюсь, и я делаю это только потому, что на моих ногах нет мозолей, достаточных для бега по лесу ночью. Стопы изрезаны и кровоточат от камней, веток и неровной земли. Они болят. Я это заслужил.

Я не знаю, откуда взялся этот яростный, звериный крик, но я знаю, что он напугал её настолько, что она поскользнулась, упала и ушиблась. Я знаю, что я – причина её увечья, и я ненавижу себя за это.

Я не уверен, где нахожусь, но когда я выходил из дома, то направлялся на юго-восток, в сторону Бакстер парка, так что, полагаю, в этот момент я подошёл к пруду Дайси. Я иду вброд, позволяя своим ногам хлюпать в холодной грязи. Это облегчает острую физическую боль в моих ступнях, но ничто не может уменьшить боль в моём сердце.

Я причинил кому-то боль.

Впервые в своей тихой жизни я причинил кому-то боль.

И что хуже всего… Я причинил боль тому, кого люблю.

Глядя в тёмное небо, я обдумываю свои варианты сейчас.

Не то чтобы она всё ещё хотела меня после того, что я сделал, но я определённо не доверяю себе сейчас рядом с ней. Если она упомянет о том, чтобы быть вместе или, Боже упаси, иметь детей, которые могут унаследовать и нести гены моего безумного отца, я не могу гарантировать, что не сорвусь снова. Боже мой, я поднял на неё кулак. Если бы она продолжала говорить, я бы действительно ударил её? Меня тошнит от этой мысли. Я хочу верить, что ничто и никогда не заставит меня причинить ей вред. Но я знаю, что живёт внутри меня. Я не могу доверять себе.

«Живи тихо, и независимо от того, что происходит внутри тебя, ты никогда не сможешь причинить кому-то боль, Кэссиди. Это то, чего хотела бы твоя мама».

Слова деда возвращаются ко мне, такие же правильные и правдивые, как и в тот день, когда он их произнёс.

Я позволил Бринн подобраться ко мне слишком близко.

Я позволил себе подобраться к ней слишком близко.

Я подверг её опасности.

Сама мысль заставляет меня рыдать. Слёзы текут по моему лицу, когда я откидываю голову назад и кричу в тёмные, неумолимые небеса:

– Прости! Мне так чертовски жаль!

Капля воды шлёпается мне на лоб.

К ней присоединяется ещё одна, и ещё, и ещё, усеивая моё лицо и смачивая рубашку, смешиваясь с моими слезами и омывая меня полностью.

И ответ приходит ко мне быстро:

Чтобы обезопасить её, нужно её отослать.

Если ты любишь её, отпусти.

Искупление есть только через действие.

Мир существует только через праведность.

Я знаю, что я должен сделать.

***

Я не спешу возвращаться в усадьбу, потому что мне нужно, чтобы Бринн спала, когда я туда доберусь.

Дед держал в погребе стеклянную бутылку эфира, по большей части для животных. Он использовал его, если они были ранены, а однажды для коровы во время родов при тазовом предлежании её телёнка. В конце жизни, когда мама испытывала ужасные боли, и фентанил, прописанный её врачом, уже не помогал, дед наливал немного эфира на тряпку и прикладывал её к её носу и рту, чтобы ей легче было спать. Я знаю, как им пользоваться.

Бринн должна уехать, и она не может вернуться, чтобы искать меня. Мне нужно как можно скорее увезти её подальше от себя, в безопасное место.

Само по себе сражение на кухне, подобное нашему, – интенсивный, эмоциональный конфликт между другой любящей молодой парой, возможно, не более чем поверхностное беспокойство. На самом деле, между двумя нормальными людьми такой гнев без оскорблений, угроз или реального физического насилия, можно бы было даже списать на пылкий спор. Но я не нормальный. Теперь, когда всё началось, это только вопрос времени, когда моё поведение обострится. И Бринн должна быть далеко от меня, когда это произойдёт.

Мой план состоит в том, чтобы, используя эфир, накачать её, пока она спит, чтобы она оставалась без сознания, завернуть её в одеяло и отвезти её в Миллинокет под покровом ночи. Я найду безопасное место, чтобы оставить её, а потом вернусь домой и начну паковать вещи.

Я закрою свой дом, как только смогу, и исчезну в глуши. Я найду себе другое место для тихой жизни, и на этот раз я не позволю себе отклониться от этого курса. И если безумие станет достаточно сильным – я сглатываю от тяжести своих мыслей – тогда я покончу с собой.

Когда я добираюсь до дома, я делаю крюк до сарая, затем направляюсь к дому. Там тихо, и часы на чистой кухне показывают 1:10. Я беззвучно двигаюсь по ковру гостиной к комнате Бринн и шагаю через дверной проём. Я сглатываю обратно скудное содержимое моего желудка, когда вижу состояние её комнаты и моей милой девочки.

Она спит на боку, салфетки валяются на полу возле кровати, запястье завёрнуто в кухонное полотенце. Раненная и опечаленная, она, должно быть, плакала перед сном, и моё сердце болит от любви, печали и сожаления. До этого никогда не должно было дойти.

«Ты сделал это с ней».

«Ты, Кэссиди».

Мои пальцы сжимаются вокруг бутылки с эфиром и тряпки.

«Теперь делай то, что правильно».

«Сделай это правильно».

Так я и делаю.

***

Это очень медленная поездка от моего дома до Миллинокета, и она занимает чуть больше двух часов.

Дороги в основном пусты – в любом случае, они зачастую тихие, но с двух до четырёх утра в будний день почти никого нет, и это хорошо. Я знаю, где находится полицейский участок из моих очень редких посещений города. Он за почтовым отделением, где дед получал свои правительственные чеки. Мой план состоит в том, чтобы припарковаться поблизости и отнести Бринн к входу. Я оставлю её там и поеду домой.

Когда я останавливаю квадроцикл в дальнем углу парковки, рядом с дорогой, я никого вокруг не вижу. Бринн почти не шевелилась во время нашей поездки, хотя я дважды давал ей новую дозу, просто чтобы быть уверенным, что она не проснётся. Я перестал чувствовать свои руки на полпути, так как она лежала у меня на коленях. Теперь я заглушил мотор, глядя вниз на её лицо.

«Я люблю тебя», – хотел бы я сказать.

«И если бы всё было иначе, я бы любил тебя вечно, мой милый ангел.

Спасибо, что подарила мне самые счастливые дни в моей жалкой жизни.

Спасибо тебе за то, что видишь во мне хорошее, когда я знаю, что глубоко внутри так много плохого.

Спасибо тебе за то, что любила меня, когда я был уверен, что проведу остаток своей жизни нелюбимым.

Я обещаю – даю тебе самую священную клятву – что никогда больше не буду тебя искать. Я оставлю тебя в покое, чтобы ты нашла своё счастье. Я оставлю тебя в покое, чтобы знать, что ты в безопасности.

Ты есть и навсегда останешься величайшим сокровищем моей жизни, и я всё ещё буду любить тебя в тот день, когда умру, Бринн Кадоган».

Я прижимаю её к себе, крепко зажмуривая свои слезящиеся глаза, прижимаюсь лбом к её лбу и вдыхаю её в последний раз.

– Не надо меня искать, – умоляю я её. – Если я когда-нибудь увижу тебя снова, я никогда не смогу отпустить тебя.

Я заключаю её в объятия и встаю, прижимаясь губами к её лбу и задерживая их там на долгое мгновение.

Это своего рода марш смерти, когда я медленно иду через тёмную парковку к невзрачному кирпичному зданию передо мной, потому что моя жизнь будет бесцветной и лишённой любви, когда я оставлю её и уйду. Но всё же мои ноги движутся вперёд в своей задаче, потому что я люблю её и подозреваю, что моё погружение в безумие уже началось.

Наконец я оказываюсь возле двери, где нахожу скамейку. Я могу положить её, и она будет как раз слева от двери полицейского участка. Кто-нибудь быстро найдёт её. Или, когда она проснётся, то сразу поймёт, где находится. Конечно, никто не побеспокоит её так близко от входа в участок. Это мой лучший шанс оставить её в безопасном месте.

Стоя у скамейки, я осторожно опускаю её, прежде чем сделать шаг назад. Справа от меня находится доска объявлений, и моё внимание привлекает объявление за стеклом.

«ГОРАЧАЯ ЛИНИЯ ОТКРЫТА – ПРОПАВШАЯ ЖЕНЩИНА / МЁРТВЫЙ МУЖЧИНА

Управление полиции Миллинокета ищет информацию об исчезновении женщины с тропы Чимни Понд 19 июня. Вместе с тем, полиция ищет информацию касательно смерти мужчины от ножевого ранения, найденного под навесом на Аппалачской тропе в четверти мили к западу от станции рейнджеров Чимни Понд 21 июня.