Текст книги "Гарем"
Автор книги: Кэти Хикман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)
Селия тогда была совсем крошкой, и отцу пришлось посадить ее на плечи.
– Смотри, это castrato, скопец. – Его тогдашние слова врезались ей в память, хоть она и не поняла их значения.
Она запомнила густую курчавость отцовской бороды, когда ее пальчики ухватили его за шею, и первое впечатление от того странного, почти женского лица, с которого из-под складок тюрбана смотрели на всех добрые глаза.
Но в глазах этих евнухов ничего доброго не было. С самого первого дня ее пребывания во Дворце благоденствия люди эти – с их тяжелыми телами, налитыми кровью глазами и кожей такой черной, будто солнечный свет выжег из нее все другие краски, – казались Селии пришельцами из другого мира. Эти существа, едва отмеченные оком, исчезали в сумрачных закоулках женской половины дворца и казались ей страшнее, но не реальнее, чем те ифриты, [24]24
Демоны, злые духи в турецком сказочном фольклоре.
[Закрыть]которые, по словам старых черных рабынь, бродили ночами по коридорам дворца.
Аннетта, которую почти сразу по прибытии отправили работать в покои евнухов, развеяла опасения подруги.
– Мужчины без cogliones! [25]25
Гениталии (ит.).
[Закрыть]Пф-ф! – воскликнула она, пренебрежительным жестом отметая страхи Селии. – А их имена? Словно на смех: Гиацинт, Незабудка, Розовый Бутончик, и я не знаю, что еще. Фи! С чего нам их бояться?
Но даже она страшилась Хассан-аги.
– До чего он похож на того танцующего медведя, которого я однажды видела в Рагузе! – вспомнила сейчас Селия ее шепот в тот день, когда огромный евнух впервые попался им на глаза. – А щеки какие ужасные! Как два преогромных пудинга. Фу, да на подбородке у матери-настоятельницы в том монастыре, где я выросла, было побольше волос, чем у него. А глаза до того красные и крохотные, что и сказать не могу! Святая мадонна, ну и отыскали же они страшилище! Такой же безобразный, как носорог его святейшества.
Но под взглядом кастрата – взглядом, от которого другие карие, бывало, падали в самый непритворный обморок, – даже она замолчала и быстро опустила глаза.
Но сейчас Селии не было страшно. Хассан-ага молча оглядел ее, повернулся на каблуках и зашагал вперед, прокладывая путь по темному коридору.
Солнце давно зашло, и каждый из евнухов нес в руке по зажженному факелу. Селия глядела на удаляющуюся фигуру главного евнуха, его высокий белый колпак – головной убор, положенный ему по чину, – казался уже не более чем смутным пятном, уплывающим от нее куда-то в темноту. Для такого великана евнух перемещался на удивление бесшумно.
Сопровождаемая четырьмя стражами, она двигалась в указанном направлении. Ног своих Селия почти не чувствовала, и ей казалось, что она скользит, почти плывет, а золотые башмачки едва касаются пола. Великолепная истома наполняла ее тело. Девушка осторожно прижала руку к шее, чтобы почувствовать под ладонью вес крупных жемчужин, и улыбнулась. Вокруг было так тихо, что она слышала шелест собственного платья, тихое шуршание шелка по камням пола. Она была как во сне… и ни малейших причин для страха.
Фигура Хассан-аги неожиданно потеряла четкость очертаний, затем, как будто евнуха кто-то подтолкнул, снова обрела прежние контуры. Один из сопровождающих положил руку ей на плечо, чтобы она не оступилась, но девушка с отвращением сбросила ее. Коридор впереди казался бесконечной темной лентой, причудливые бесформенные тени, оранжевые и черные, скользили вдоль стен. Это ее первая брачная ночь, разве нет? Ее, наверное, ведут к Полу. При этой мысли сердце девушки подпрыгнуло от радости, но глаза ее вдруг закрылись, и веки сделались тяжелыми, словно из свинца, и никак не хотели подняться.
– Помогите ей, что смотрите? Девушка едва держится на ногах.
Две руки, по одной с каждой стороны, подхватили ее под локти, не встретив обычного сопротивления.
Затем она увидела, что лежит на огромном диване в самом центре какой-то комнаты. Селия понятия не имела, как она там оказалась, в памяти остались только смутный силуэт Хассан-аги да толстые складки на его шее, вспотевшие от усилия поднять ее. Следующее, что она запомнила, – огромная сводчатая пустота спальни султана, дорогой балдахин над своей головой и четыре витые колонны, похожие на палочки ячменного сахара, на которые он опирался. Девушке показалось, что над ней простирается купол большого церковного свода.
– Что ты с ней сделала?
Услышав голос Хассан-аги, визгливый и пронзительный, Селия удивилась. В покоях султана разговаривать не разрешалось, и здесь даже великий Хассан-ага говорил не громко, а едва слышно, как напроказивший мальчишка. Сейчас он совсем не походил на грозу дворцовой стражи.
Карие Лейла, напротив, казалась рассерженной.
– С чего бы я стала с ней что-то делать? – Ее пальцы, раньше в хаммаме такие уверенные и ловкие, сейчас едва справлялись с застежками платья Селии. – Это с ней из-за опиума, кто-то дал ей двойную дозу…
– Кто? – снова голос Хассан-аги.
– А ты сам что, не знаешь? – Старуха будто выплюнула эти слова. – Кому же еще это сделать, как не…
Голова девушки склонилась на грудь. Где-то рядом послышался тихий всхлип. Она попыталась оглядеться, но глаза не слушались, они будто перекатывались в орбитах и, сонные, влекли ее с собой вниз, вниз, вниз, в бездну. Чьи-то руки, теперь их, кажется, стало больше, раздевали ее, ставшую слабой и беспомощной, точно ребенок. Тяжелое платье с нее сняли, но тонкую белую тунику оставили, и теперь только она прикрывала плечи и грудь девушки. Снова послышался стон, теперь он будто раздался ближе.
– Помогите же ей!
Опять этот странный ласковый голос, который она уже слышала, теперь он звучал где-то рядом. Чьи-то ручки, ей показалось, что совсем маленькие, захлопотали вокруг нее, укладывая на валик подушки ее голову, укрывая до пояса шелковыми тканями. Личико маленькой служанки, покрытое слезами и уже чуть припухшее от них, на секунду возникло перед глазами Селии – она заметила, что щеки негритянки и Хассан-аги почти соприкасаются, – затем снова исчезло. Теперь девушка поняла, что всхлипы, походившие на те невнятные звуки, которые может издавать лишь насмерть перепуганное животное, принадлежали этой девочке.
Сознание ее снова угасло.
Вот она у себя дома, в Англии, у окна ее мать в домашнем платье что-то шьет. Повернувшись к свету, она сидит спиной к дочери, и Селия видит только аккуратный узел волос, каштановых и блестящих, словно мех, уложенный низко на затылке в золотистую сеточку. Лучи позднего вечернего солнца пронизывают мелкие ромбы оконных стекол. Селия хочет подбежать к матери, позвать ее, но не может вымолвить ни слова. Ноги не слушаются ее, они будто засыпаны целой горой песка.
Когда она пришла в себя в следующий раз, то обнаружила, что лежит ничком на том же самом диване. Кроме журчания плещущей воды в дальнем конце комнаты, где, по-видимому, находился фонтан, не раздавалось ни единого звука. Среди валиков и подушек ложа, на котором лежала девушка, оказалась шкура тигра, ее коричневые бархатные полоски блестели в свете свечи. Селия пошевелилась и вытянула руку, чтобы погладить их, при этом в поле ее зрения попало чье-то короткое движение, шелохнулся нижний край мужского платья.
На несколько мгновений девушка замерла и лежала, не шевелясь и не открывая глаз. Несмотря на то что во рту пересохло, а на языке сохранился тот самый горьковатый привкус, теплое и сонное блаженство парализовало ее тело. Затем она снова осторожно приоткрыла один глаз. Подол мужского платья оставался неподвижным, но теперь под ним не было видно кончиков туфель, значит, этот человек отвернулся и стоит спиной к ней. Вот он снова зашевелился, одежда его пришла в движение, до Селии донесся слабый звон фарфоровой посуды, должно быть, чашку или тарелку поставили на столик. Затем кто-то тихо кашлянул. Глаза ее снова сонно закрылись, тело будто покачивалось на шелковых волнах подушек, ей казалось, что она плывет по спокойному морю.
– Проснулась уже, сонная голубка?
Усилие, и сознание девушки снова выныривает на поверхность. Она постаралась приподняться, привстала на колени, скрестила руки на груди. Голова ее оставалась так низко опущенной, что она не видела, как этот мужчина приблизился к ней.
– Не бойся меня. – Теперь он стоял совсем рядом. – Тебя зовут Айше?
Селия вспомнила об Аннетте, вспомнила, как цеплялись они друг за друга во время последнего плавания до того самого момента, когда корабль стал тонуть.
«Мы выжили тогда, – сказала ей однажды Аннетта, – мы и теперь справимся».
– Нет, о повелитель, – с трудом и чуть хрипло выговорила девушка. – Я – Кейе.
– Ну, значит, Кейе.
Он присел рядом на диван, протянул руку и совлек с ее плеча рубашку. Ладонь его была очень белой, с едва заметными пятнышками веснушек, а ногти так сильно отполированы, что сверкали как маленькие луны. На большом пальце красовался перстень из резного нефрита.
«Мне следует смотреть ему в лицо?»
Она не знала, что должна сейчас делать, но, похоже, это не так уж важно. Он потянулся, стал гладить ее плечо, при этом движении полы халата разошлись, и девушка увидела, что он тоже обнажен. Крупный, почти толстый мужчина. Его тело находилось так близко к ней, что она ощущала его запах, от складок одеяния приторно пахло мускусом, но к его аромату мешался другой, более сильный и терпкий: крепкий мужской запах пота и разгоряченной кожи, запах подмышек и паха.
– Как ты красива. – Его пальцы ласково скользнули вниз по шее, коснулись спины, заставив Селию вздрогнуть. – Можно мне посмотреть на тебя?
Лишь через несколько мгновений девушка поняла, о чем он ее просил, и тогда, чуть привстав на коленях, через голову стянула с себя тунику. Хоть ночь была теплой, воздух в комнате казался прохладным, и девушка вздрогнула. Дрожь эта не была вызвана волнением, Селия ощущала одну лишь совершенную покорность.
«Интересно, мне будет больно? Видишь, Аннетта, я вовсе не боюсь, – мысленно обратилась она к подруге. – Совсем ничего не боюсь».
– Приляг на спину. Пожалуйста.
Когда он обращался к ней, голос его звучал так мягко. С легким вздохом Селия откинулась на подушки. Ноги и руки казались ей самой теплыми и словно бескостными. Так было приятно лежать здесь, его прикосновения были так сладостны, что девушка не попыталась отстраниться даже тогда, когда он раздвинул ее ноги. А когда рука стала гладить мягкую молочную кожу внутренней поверхности бедер, она лишь отвернула лицо в сторону и отвела глаза. Все ее чувства странно обострились: как никогда остро ощущала она и мягкость тигровой шкуры у щеки, и тяжесть ожерелья на шее и серег в ушах. Сейчас, когда из всего наряда на ней остались только эти драгоценности, она казалась себе вдвойне обнаженной, но не стыдилась этого. Его ладонь ласково сомкнулась вокруг правой груди, и пальцы принялись пощипывать и ласкать сосок, пока тот не затвердел. Спина девушки изогнулась, а руки словно пытались зарыться поглубже в мех.
Сколько времени прошло, Селия не знала. В эти долгие моменты полной отрешенности она будто забыла о том, что кто-то был рядом. Султан, кажется, даже не стремился поцеловать ее, поэтому девушка, по-прежнему отвернув лицо, устремила взгляд в сторону. Перед ее глазами оказался столик, стоявший в центре комнаты, на нем поднос с фруктами и цветами, кувшин с каким-то прохладительным напитком. Наверное, в нем был шербет со льдом.
Рядом с кувшином находился какой-то странный предмет, привлекший внимание Селии. Кораблик. Игрушечный кораблик. Нет, не просто игрушка, это суденышко было точной копией торгового морского корабля. Селия зажмурилась и снова удивленно распахнула глаза. На столике стояла абсолютно точная модель корабля ее отца. Выполнена она была из чего-то хрупкого и блестящего, а цветом больше всего походила на карамель. Да это же леденцовый кораблик! Такие десерты умел приготовлять Джон Керью!
«Нет, не может быть, – быстро сказала она себе. – Откуда тут взяться такой вещи?»
Наверное, все это ей просто снится. Но маленький кораблик казался таким настоящим, паруса его выгибались, вымпелы трепетали от ветра, и крохотные человечки – каждый из моряков был не больше ее мизинца – суетились на палубе. Сердце девушки сжалось от боли, она едва удержалась от крика.
В тот же момент за стенами этого тихого покоя послышался странный шум: кто-то громко забарабанил в дверь, – и незнакомая женщина, стремительно переступая легкими башмачками, ворвалась в спальню. Те самые четверо евнухов, что привели сюда Селию, вбежали следом.
– Гюляе! – Он резко приподнялся и сел. – Это еще что?
– О мой властелин!.. Мой могучий лев!..
Молодая женщина, в которой Селия в эту минуту признала хасеки, главную из наложниц, разрыдалась и, бросившись султану в ноги, принялась исступленно целовать их. Ее разметавшиеся черные волосы покрыли его ступни.
– Не позволяй ей… О, не позволяй ей разлучить нас!
– Гюляе! – Он с усилием отстранил женщину, но та, продолжая рыдать, снова припала к его ногам. – Что за суматоху ты подняла?
Она не отвечала, только судорожно мотала головой.
– Уведите девушку, – коротко приказал он евнухам. – Уберите отсюда все и ступайте сами прочь.
Низко поклонившись, они подняли Селию с дивана, помогли встать на ноги и вместе с ней оставили спальню султана.
Глава 10
Стамбул, нынешние дни
Заявление, поданное Элизабет для оформления читательского билета в библиотеку Босфорского университета, должно было рассматриваться в течение нескольких дней, и время ожидания девушка проводила, пытаясь спать подольше и не думать о Мариусе. И первое и второе давалось ей с трудом.
Ночи были мучительны. Ей то грезилось, что она вернулась к прежним отношениям с Мариусом, то снилось, что она опять теряет его, и каждое утро при пробуждении она испытывала такое горестное чувство одиночества, что сама недоумевала, откуда у нее берутся силы выносить его.
Дни стояли холодные, выходить из дому не хотелось. Огорчения будто лишали ее сил, необходимых даже для недолгих прогулок. Вместо знакомства с достопримечательностями древнего города она подолгу оставалась у себя в номере или проводила время в гостиной пансиона, устраиваясь поблизости от Хаддбы. Общество этой женщины действовало на девушку успокаивающе, та словно понимала, как нуждается гостья в покое, и не задавала много вопросов.
Целые часы они проводили в согласном молчании. Мальчик по имени Рашид подавал им чай, вносил его на подносе в маленьких стеклянных стаканчиках, похожих на флакончики от духов. Напиток был так сладок, что вкус яблок в нем почти терялся.
– Если вам что понадобится: сигареты, газета, что угодно, – вы прикажите Рашиду, он принесет, – наставляла ее Хаддба.
«Завтра я съеду от вас», – пыталась возразить Элизабет, но все оставалось по-прежнему.
Дорогая Эва!
Довольно странно писать тебе письмо, но это занятие как-то более соответствует духу места, где я сейчас нахожусь, ибо в этом пансионе наверняка ничего не менялось за последние полсотни лет. Ни о каких компьютерах тут не может быть и речи, ты только взгляни на лист, на котором я пишу эти строки. По-моему, он лет сто пролежал в ящике стола, видишь, старый адрес для телеграмм внизу страницы? Интересно, в каком году к стопке этой почтовой бумаги прикасались в последний раз?
Элизабет сбросила туфли и поджала под себя ноги, желая согреться. Прикусила зубами кончик ручки.
«Погода стоит хмурая и холодная…» – написала она немного погодя, но какой-то голос внутри ее возразил: «Это ты сама хмурая и холодная. Ты хотела бы вернуться домой, и только гордость удерживает тебя от этого».
Элизабет искоса взглянула на мобильный телефон и удостоверилась, что новых сообщений не поступало.
«И Мариус ни слова не написал мне с тех пор, как я здесь…»
Нет. Нет! Ни за что! Она вычеркнула все слова, начиная с жалоб на погоду, и обвела взглядом гостиную, выискивая, о чем бы еще рассказать.
Не помню, писала ли я тебе уже о том, что место, где я остановилась, оказалось вовсе не отелем, а своего рода пансионом, где проживают постояльцы, приехавшие в Стамбул надолго. Например, один кинорежиссер снял здесь номер на целых три месяца, как и некий французский профессор. Еще здесь живут несколько русских, вечно молчащих субъектов довольно зловещего вида. По-моему, они похожи на торговцев живым товаром. Да, и еще одна пожилая американка в янтарных бусах и тюрбане, вид у этой дамы такой, будто она начиталась детективных романов Агаты Кристи…
До ее слуха донесся тихий шелест бумаги. Элизабет подняла глаза от бумаги и увидела, что в гостиной она уже не одна. У противоположной стены комнаты сидел незнакомец, лицо его было скрыто газетой.
Остальные постояльцы в основном турки, если только их можно назвать постояльцами. Ни один из них не проживает в этом пансионе, они приходят выпить по чашечке чаю с мадам Хаддбой. Или просто сидят в сторонке, разгадывают кроссворды или играют в нарды.
Она снова оторвалась от письма. Незнакомый мужчина все еще сидел там же, где раньше, и явно был углублен в чтение газеты. Страницы ее мирно шелестели в тишине комнаты.
Других постояльцев я встречаю только по утрам во время завтрака или иногда в гостиной, которая представляет собой довольно нарядную комнату, уставленную пальмами в медных горшках и чопорной мебелью в эдвардианском стиле. Есть здесь еще старый проигрыватель, почти такой, как тот, что имелся у моих родителей (теперь это вполне почтенный музейный экспонат). На него кладут грампластинки, одна на другую, стопкой, заводят, и тогда он начинает играть. Вместо музыки слушатели по большей части слышат жуткий скрежет, а иногда иголка спотыкается и застревает на одном месте, тогда мы все изображаем крайнюю занятость, выжидая, кто первый не выдержит и поправит дело.
Как только смогу, немедленно съеду отсюда…
Несколько позже в тот же день, привлеченная выглянувшим солнцем, она отправилась на прогулку. Ее рука в кармане пальто время от времени находила гладкий корпус мобильного телефона, рождая ощущение, будто она прикоснулась к талисману удачи. Но никаких сообщений не поступало. Элизабет бродила по узким улицам, заглядывала в бесчисленные переулки, где мужчины в старомодных шляпах играли в домино или с озабоченным видом читали газеты. Прошла главной улицей, называвшейся Истиклал Каддеси, мимо ряда старых зданий, закусочных и büfes. [26]26
Буфет (тур.).
[Закрыть]
В другое время она, быть может, наслаждалась бы колоритом чужого города, но сейчас Элизабет думала лишь о том, с каким трудом ей удается продвигаться вперед, наклонив голову, преодолевать сопротивление ветра. Стоял еще ноябрь, но в воздухе чувствовался запах снега, и колючий ветер пощипывал лицо. Девушка вздрогнула от холода.
«Все тут серое, и сама я тоже серая», – подумала она опять, направляясь к мосту, переброшенному через залив напротив Галатской башни.
Мужчины с удочками в руках стояли вдоль его парапетов, а над их головами, на другом берегу, она видела острые пики минаретов и приземистые купола мечетей, и их необычность производила на нее зловещее впечатление. Они напоминали каких-то фантастических насекомых, смутно вырисовывавшихся на горизонте.
Дойдя до доков Каракёй, [27]27
Каракёй – международный морской порт Стамбула.
[Закрыть]девушка остановилась. Взглянула на широкие ступени Йени Джамми, [28]28
Эта мечеть была сооружена в 1597–1663 гг., ее первоначальное название «Йени Джамми валиде Сафие султан».
[Закрыть]«новой» мечети, выстроенной в XVI веке по приказу валиде, постояла, раздумывая, войти или нет, но потом направилась мимо нее к пирсам, к которым причаливали паромы.
«Так вот он каков, старый Константинополь. А этот узкий залив, отделяющий древний город от Галаты, и есть Золотой Рог. Не такой уж он и золотой», – разочарованно подумала Элизабет, заглядывая в воды у берега.
Она поежилась. Темная, почти черная, поверхность была покрыта радужной нефтяной пленкой. У самого края воды стояли возле своих горелок продавцы жареных каштанов, официанты разносили подносы с закусками: жареные мидии, странные колечки из теста, посыпанные кунжутными зернами, блюдца с фисташками.
Девушка купила пакетик фисташек для Рашида и бутерброд с рыбой для себя. Потом она стояла и жевала его, разглядывая противоположный берег и пытаясь отыскать пансион Хаддбы. Но с такого расстояния отчетливо видна была только Галата, а у ее подножия – путаница телеграфных проводов, афиш, зданий, желтоватых и розовых, сбегающих вниз к кромке воды.
Дымок от жаровен потянуло ветром в ее сторону, Элизабет отошла подальше и продолжала рассматривать противоположный берег. Раньше это место называлось Виноградники Перы, и где-то поблизости жил Пол Пиндар. Она попыталась представить, как тут все выглядело, когда местность по другую сторону бухты была отдана чужестранным торговцам, там стояли их дома, а прибрежные склады полнились драгоценными тканями с такими сказочными названиями: перкаль, дамаст, галун, шелковистый газ, тафта, батист.
Генуэзцы были первыми, кто стал торговать со столицей Османской империи. Затем сюда пришли венецианцы, за ними – французы. Английские купцы были чужаками тогда, привели их сюда предприимчивость и жадность молодой нации, и они стали претендовать на свое место под этим щедрым солнцем, среди признанных торговых союзов.
«Не удивлюсь, если они сразу перевернули тележку с яблоками», – улыбнулась про себя девушка.
Какими были тогда ее соотечественники? Мужланы, настоящие выскочки. Ее воображение с легкостью нарисовало образы этих бывших уличных торговцев, одетых в домотканые камзолы и чулки. Наверняка многие из них до того, как пуститься в плавание, были простыми разносчиками, торговавшими на улочках Сити.
Неожиданно у нее в кармане завибрировал телефон. Девушка от волнения чуть не выронила его из холодных пальцев.
«Ох, это, наверное, Мариус. Мариус, как я…» Нет, это был не он.
– Привет, Элизабет, – услышала она в трубке женский голос. – Говорит Берин.
– Берин! Как я рада! – с наигранным энтузиазмом воскликнула Элизабет.
– У меня для вас хорошие новости. Наконец я могу сообщить вам приятное известие.
– Наверное, мой читательский билет готов?
– Нет, это не так скоро. Но и не слишком долго, не беспокойтесь. Я звоню по другому поводу. Помните, я рассказывала вам, что сейчас по работе связана с одной английской кинематографической фирмой, которая снимает у нас в Стамбуле фильм?
– Да-да, помню.
– Так вот, я рассказала помощнику режиссера о вашем проекте, она им очень заинтересовалась и предложила вам сопровождать группу ее сотрудников во дворец, когда они в понедельник будут вести там съемки. В этот день недели дворец закрыт для посетителей, но съемочная группа получила особое разрешение, и они будут вести съемки в помещении старого гарема. Вас внесут в список в качестве одного из их сотрудников, и вы получите возможность все там как следует осмотреть.
– Но это отлично, Берин. Прямо фантастика!
– По обычному билету вы могли бы находиться во дворце лишь ограниченное время, не больше пятнадцати минут, да и то вам в спину дышал бы нетерпеливый охранник. Кто-то на небесах…
Последние слова Берин заглушил низкий гудок парома.
– Что? Что? Я не слышу.
– Я говорю, что, должно быть, на небесах кто-то вас очень любит.
– Спасибо, Берин. – Девушка грустно улыбнулась. – Хорошо, что хоть кто-то меня любит.
