Текст книги "Гарем"
Автор книги: Кэти Хикман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
Глава 20
Стамбул, утром 3 сентября 1599 года
– Не могу поверить, что тебе было известно о британском посольстве!
– Да, было.
– Все это время в Стамбуле находились англичане!
– Мне кажется или мы действительно уже сто раз обо всем этом беседовали? Я сказала тебе, извини.
Аннетта лежала на своей кровати – раскатанном на полу матраце – в спальне, которую она делила с пятью другими девушками, другими кисляр. Говорила она в своем обычном тоне, но вид у нее был совершенно больной, и она даже не делала попытки приподняться на ложе. Селия стояла перед лежащей подругой, опираясь коленями о твердый деревянный пол.
– Но ты, оказывается, знала не только о том, что прибыл английский корабль с дарами для султана от Левантийской компании, но и о том, что от них султану передали модель какого-то сахарного кораблика. Ее видели здесь, во дворце, мне рассказали об этом. – Чтобы не возбуждать излишнего любопытства в сопровождавших ее слугах, Селия говорила едва слышно. – Теперь говорят, что этот сахарный кораблик был отравлен и что из-за него умирает Хассан-ага.
– Что ты меня мучаешь с этим кораблем? – слабым голосом возразила Аннетта. – Я пыталась. Несколько раз. Правда. Но мне каждый раз казалось, что будет лучше, если…
– Если я об этом не узнаю?
– Да, дурья башка! Было б гораздо лучше, если б ты ничего не узнала! – Аннетта будто выплюнула эти слова. – Ты бы видела себя сейчас.
– Но зато теперь мне все известно. – Селия чуть выпрямилась, теперь она сидела на корточках, опираясь на пол всей ступней. – Тебе понятно, надеюсь, что может означать присутствие английского корабля?
– Не совсем.
– Пол может быть здесь!
– Даже не думай об этом!
– Нет, именно об этом я и буду думать. – Селия спрятала лицо в ладонях и не увидела выражения жалости, промелькнувшего в глазах Аннетты. – Как я могу не думать об этом? Дни и ночи напролет, просыпаясь и засыпая, где бы я ни была, я вижу его рядом с собой, у своего плеча. – Она прижала к векам кончики пальцев, стремясь их прохладным прикосновением утишить боль в глазах. – Ты говоришь, что я мучаю тебя. Аннетта, если кто тут страдает, то это я! Только вчера ты спрашивала меня, не считает ли он меня мертвой, а я еще рассмеялась, такой странной мне показалась эта мысль. Но теперь, теперь я думаю только о том, как дать ему знать, что я жива. Что я не умерла, что я здесь. Хоть как-нибудь, Аннетта, но я должна, должна…
– Я понимаю, о чем ты думаешь.
Но Селия покачала головой:
– Нет, совсем не понимаешь.
– Ты думаешь, что как только он узнает, что ты здесь, так сразу и явится за тобою прямо в султанский гарем.
Селия не сразу нашлась с ответом, глаза ее невольно скользнули к двери, с целью узнать, не подслушивают ли их, затем она неожиданно торопливо заговорила:
– Вправду, Аннетта, я думаю, что для этого есть способ.
– Нет! Нет никакого способа! – в бешенстве прервала ее подруга. – Я даже слушать этого не хочу! Тебе нужно, чтобы нас обеих утопили в Босфоре?
– Если б я только могла увидеть его, милая Аннетта! – Лицо Селии жалобно сморщилось, она едва не плакала. – Больше мне ничего не нужно. Моего отца уже нет на свете, мне больше никогда не увидеть его. Но если б мне взглянуть на Пола, хоть на одну минутку, я могла бы жить дальше и вынести что угодно!
Девушка огляделась вокруг. Сейчас она находилась в комнате, которую когда-то делила с Аннеттой, – небольшое, лишенное окон помещение, примыкающее к дворику купальни. Оно располагалось на втором этаже недавно отстроенной части дворца. Полное отсутствие мебели, только небольшие кладовки вдоль одной из стен, куда девушки укладывают на день скатанные матрацы и покрывала. Приятный запах свежеоструганного дерева.
– Будь готова к тому, что я скоро опять поселюсь здесь, с вами, – вздохнула она. – Не думаю, что до моего возвращения остается так уж много времени.
– Бедная моя Селия.
Аннетта бессильно откинулась на подушках. Лицо ее бледнело прямо на глазах.
– Вовсе не надо меня жалеть. Поверь, я бы предпочла оставаться здесь, с тобой, чем жить там, где я живу сейчас. За мной все время следят. – Селия прижала ладони к груди. – Ты понятия не имеешь, как это ужасно. У меня такое ощущение, будто мне не хватает воздуха, его отнимают у меня. Даже когда я захотела навестить тебя, они отправили со мной трех прислужниц. – Она в страхе оглянулась. Из коридора доносились голоса сопровождавших ее женщин. – Никогда мне не удается остаться одной. Обо всем, что я делаю – даже о самых пустяках, – тут же становится известно валиде. Они шпионят за мной даже сейчас.
Аннетта непонимающе нахмурилась.
– Шпионят за тобой? Кто это за тобой шпионит?
– Те, кого она заставляет. Мне хасеки сказала. Она назвала их Ночные Соловьи.
– Ночные Соловьи? Что за ерунда, она просто хотела напугать тебя, вот и все. – Аннетта с трудом приподняла слабую руку и положила ладонь на плечо подруги. – Что эта противная хасеки сделала с тобой? Ты раньше такой не была.
– Нет-нет. – Селия горячо покачала головой, серьги ее зазвенели. – Я хочу, чтобы ты поняла. Она пыталась помочь мне. Но кто меня действительно пугает, так это некая Ханзэ. Есть тут такая особа.
– Кто это? Что за Ханзэ?
– Ее так зовут. Она была одной из служанок хасеки, – принялась объяснять Селия. – Но вчера ночью султан сделал ее своей наложницей.
– Вчера? То есть ты хочешь сказать, что… – Внезапно заинтересовавшись, ее подруга сделала попытку приподняться на своем ложе. – Вы были у него ночью вдвоем?
– Да, мы были вдвоем. Но он захотел только ее.
– Ох, какая ты балда! – Сочувственная пауза. – Как досадно.
– Не так уж и досадно. «Свеженькая новенькая куло для старого толстяка», помнишь, ты сама мне так говорила? Вот, именно так оно и было. И представь, прямо при мне.
– При тебе? – Приступ смеха сотряс тело Аннетты. – Нет, мне правда досадно. Ну и какова она, эта Ханзэ?
– Не смейся, пожалуйста. Она ровно такая же плохая, насколько хасеки хорошая. Но к счастью, не слишком умная.
И Селия рассказала историю с салфеткой.
– О мадонна! – Аннетта в полном изумлении уставилась на подругу. – Ты-то откуда про это знаешь?
– А я и не знала. Я все это придумала. – Увидев выражение лица Аннетты, Селия холодно улыбнулась. – Не смотри на меня, пожалуйста, так. Некоторые слова хасеки заставили меня вдруг задуматься вот о чем: мы с тобой живем здесь, в самом сердце событий, происходящих во дворце, но никто ни о чем не рассказывает нам, простым обитательницам гарема. Только слухи и домыслы, причем большинство из них ложные. И чем выше твое положение, тем хуже становится. В конце концов ты перестаешь понимать, что происходит на самом деле. И я решила, что должна доискиваться до всего сама, необходимо разобраться в дворцовой жизни. Ты-то всегда была сильна в этом, Аннетта, но не я. Мне теперь кажется, будто я до сих пор спала. – Девушка снова устало прижала пальцы к глазам. – Господи, у меня совсем не остается сил.
– И что эта Ханзэ рассказала тебе? С твоей стороны было очень благородно спасти ее шкуру.
– Да, благородно. – Селия села поудобнее. – Скажи, ты можешь хранить тайну?
– Ты сама прекрасно знаешь. Конечно могу.
– Она мне ничего не сказала.
– А что сделала? Я по твоему лицу вижу, что что-то важное. Скажи скорее, я нервничаю.
– Она дала мне это.
И с этими словами Селия вынула из кармана ключ. Аннетта беспокойно задвигалась.
– Что это за ключ? От чего он?
– От Двери Птичника, как они это называют. Одна из старых дверей ведет в третий дворик, но теперь она почти никогда не используется. А хасеки рассказала мне, что как раз сейчас английские работники устанавливают во дворце у султана подарок, который сделало ему английское посольство. Я сама слышала, как стучат их молотки. Поэтому, понимаешь, я просто подойду…
– Откуда ей все это было известно? – быстро перебила ее Аннетта.
– Кому, хасеки?
– Да нет же! Не хасеки, а Ханзэ, конечно. Ты бы спросила себя, зачем ей давать тебе этот ключ? Откуда ей знать, что именно тебе он так нужен?
– Н-не знаю, – пожала плечами Селия. – Я думаю, что она подслушала, как хасеки рассказывала мне об этих англичанах. Нет, не знаю, но мне до этого нет никакого дела.
– Ошибаешься. Это очень важно. – Лоб Аннетты внезапно покрылся потом. – Как ты не видишь, они ведь охотятся за тобой! За нами.
Селия непонимающе уставилась на нее.
– Что ты имеешь в виду, говоря «за нами»?
– Я имею в виду, что они могли догадаться о твоей связи с тем сахарным корабликом.
– Что за чепуха. Если б они догадались об этом, то, наверное, кто-нибудь спросил бы меня о нем.
– Именно поэтому и не спрашивают. – Глаза Аннетты, расширившиеся от ужаса, казались еще огромней из-за темных кругов вокруг них. – Здесь так не делается. Они следят. Следят и выжидают.
– Чего?
– Пока мы с тобой не сделаем какой-либо ошибки.
– Это мне безразлично! – В голосе Селии звенело волнение. – Я не хочу упустить единственный шанс. Другого не представится. Разве ты не понимаешь? – Слезы брызнули из глаз измученной девушки. – Англичане здесь, они каждый день приходят сюда. Нас разделяет только одна дверь!
– Нет! – Аннетта почти кричала. – Ты не должна этого делать!
– Почему не должна?
– Не должна, и все. Я прошу тебя, не думай об этом. Иначе нас обеих убьют. Ничто не должно наводить их на мысль о том, что тебе известно об англичанах, работающих во дворце.
Девушки долго молчали. Чувство страха обуяло и Селию.
– Что с тобой, Аннетта? Ты заболела? – внезапно охрипшим голосом спросила она.
– Да, я нехорошо себя чувствую. Та женщина, помнишь, ведьма еврейка, напустила на меня какую-то порчу.
Теперь ее голос был едва слышен, девушка с трудом повернулась на бок и закрыла глаза.
– Не будь глупой, ты же знаешь, что так не бывает. – Селия потрепала подругу по плечу. – Просто она напугала тебя, вот и все. Но если ты будешь об этом все время думать, ты и вправду можешь заболеть, Аннетта.
– А разве ты не видишь? – В уголках рта показались пузырьки слюны. – Я действительно больна.
Это походило на правду. Кожа Аннетты стала желтоватой, со странным жирным блеском. Еще прежде больной вид подруги напоминал Селии о чем-то, и вдруг она вспомнила, о чем именно.
– Я однажды уже видела тебя в таком состоянии, помнишь? Это было в утро того дня, когда нашли Хассан-агу, ты тогда еще разрыдалась из-за этого. Я не могла понять, в чем дело. Ты вовсе не больна, Аннетта, ты смертельно напугана чем-то.
– Нет!
– Чего ты так боишься?
– Не скажу.
– Прошу, скажи. – Селия почти умоляла. – Пожалуйста.
– Не могу. Иначе ты возненавидишь меня!
– Не глупи ты, ради бога. У нас не так много времени. Они явятся за мной в любую минуту.
– Мне так жаль. Это все моя вина. – Теперь Аннетта захлебывалась в слезах. – И та еврейка, это у нее злой глаз. Ты ничего не понимаешь. – Рыдания превратились в настоящую истерику. – Меня накажут!
– Ты права в одном – я действительно ничего не понимаю. – Селия снова тряхнула подругу за плечо, в этот раз сильнее. – За что тебя накажут? Что они узнали? За тобой никто и не следит. Это с меня они глаз не спускают.
– Накажут за то, что я пряталась там!
Пару голубей, примостившихся в дворике у самых дверей в комнату, внезапно что-то вспугнуло, их крылья зашумели в воздухе.
– Не понимаю! Где?
– Я была там, когда Хассан-агу отравили. – Шепот Аннетты был едва слышен. – Меня никто не увидел. Они подумали, что это кошка пробежала. Они-то меня не заметили, – нервно добавила она, – но меня видел он.
Голова Селии шла кругом. Так вот почему Аннетта так расстроилась, когда узнала, что Хассан-агу нашли живым. Это, по крайней мере, хоть что-то объясняет. Но что она могла там делать? Это не тело Аннетты занемогло, это ее разум нездоров. Страх перед Хассан-агой так велик, что подруга теряет здравый смысл.
– Выходит, что Хассан-ага знает, что ты была там? Ты уверена в этом?
– Да. Я думала, что он умер. А потом… потом оказалось, что нет. Он не умер. О Селия, – девушка зарыдала еще горше, – они нашли его, и он, если выживет, обязательно решит, что я замешана в этом деле. Они же знают, что мы с тобой вместе попали сюда во дворец.
– А это здесь при чем? – Селия была безмерно озадачена.
– Я все время хочу тебе рассказать. Тот сахарный кораблик, из-за которого умирает Хассан-ага, это вовсе не простой кораблик. Это копия судна твоего отца, балда. На нем так и было написано – «Селия».
Глава 21
Стамбул, нынешние дни
День начинался хмурым и холодным рассветом, но Элизабет проснулась, охваченная чувством радости бытия, сама удивленная тем, как крепко она спала; тело ее будто пело от счастья, что оно такое теплое, розовое, мягкое. Половинка таблетки снотворного лежала нетронутой на ночном столике. Девушка слегка поерзала в постели, потом вытянула шею в попытке разглядеть небо за окном. И сразу увидела, что-то в нем изменилось за ночь. Затем, все еще сонная, она дотянулась рукой до мобильного телефона, взглянула на экран. Пока все как обычно – от Мариуса никаких сообщений. Одно небольшое послание от Эвы, которое пришло еще накануне: «Спи хорошо, дорогая, завтра поболтаем. Целую».
Мариус не звонит, значит, он не вспоминает о ней, не умоляет передумать и вернуться к нему; но нынешним утром по каким-то таинственным причинам то чувство опустошенности, с которым она просыпалась каждое утро по приезде в Стамбул, оставило ее.
Неожиданно девушка вспомнила, что в эту ночь ей привиделся не Мариус, а тот незнакомый турок, которого она встретила накануне в Мальтийском павильоне. Мысль о нем до сих пор владела ее разумом, эротическим шепотом щекотала кончики нервов.
К завтраку она спустилась последней. Остальные постояльцы пансиона – пожилая американка в тюрбане, профессор из Франции, кинорежиссер – уже выходили из-за стола, когда она появилась в столовой. Девушка налила себе кофе, взяла булочку, положила в розетку немного варенья из лепестков роз и принялась есть. Потом поднялась в гостиную и уселась за стол под одной из пальм. Из древнего граммофона неслись звуки русских военных маршей. Элизабет достала из сумки ручку и бумагу и начала новое письмо подруге.
Привет, дорогая Эва, извини за минорные тона моего последнего послания, ты права, наверное, я просто не умею писать писем. Но тебя нет рядом со мной, а мне так нужен кто-то, с кем я могла бы поговорить обо всем. Кто, кроме тебя, станет выслушивать мои жалобы на Мариуса? И уж по крайней мере, это не так дорого, как визиты к психоаналитику. К тому же я считаю вполне вероятным, что в далеком будущем какой-нибудь историк или студент еще поблагодарит нас за эти письма. Хоть и говорят, что наши электронные послания через Интернет не исчезают бесследно, я лично в это не очень-то верю. Куда им деваться? Где они сохраняются? Остаются на микрочипах или странствуют в безвоздушном пространстве? Бог его знает, но с бумажными носителями оно как-то легче работается – мне ли этого не знать? – не говоря уж о таких подробностях, как размер одного нанобайта.
Кстати, о бумажных носителях. Никаких следов Селии Лампри мне обнаружить не удалось. Читательский билет в библиотеку Босфорского университета для меня уже оформлен, теперь я дожидаюсь разрешения на работу в государственных архивах. Пока оно не получено. Nada. [48]48
Ничего (исп.).
[Закрыть] Если б она, Селия, написала письмо или два, вот была бы помощь…
Элизабет деловито слизнула капельку варенья с пальца и перевернула страницу. О чем бы еще написать Эве? О том утре, которое она провела в пустынных лабиринтах заброшенного гарема? О «других любопытных матерьях» из дневника Томаса Даллема? Или, еще лучше, о незнакомце из Мальтийского павильона? На мгновение ее рука задержалась в полете по страницам письма.
Постояльцы нашего пансиона меня все больше удивляют. Довольно необычные субъекты. Те двое русских, которых я посчитала работорговцами, оказались оперными певцами, приглашенными выступить на съезде коммунистической партии Турции. Американка в тюрбане – косит под Анджелу Лансбери [49]49
Анджела Лансбери (р. 1925) – английская актриса театра и кино.
[Закрыть] – оказалась писательницей, по крайней мере она сама так заявляет. Об этом мне сообщила Хаддба, хозяйка пансиона, не менее колоритная особа: всегда в черном, лицо как у монахини, но что-то в ней весьма напоминает содержательницу французского борделя (чистой воды литературный персонаж, тебе бы она понравилась). Меня она почему-то сразу взялась опекать. Наверное, надеется продать какому-нибудь торговцу живым товаром…
Мысленно она представила ответ Эвы: «Шутишь, подруга. Мы с тобой уже не годимся для такого рода бизнеса». Элизабет улыбнулась. Ей уже двадцать восемь… Интересно, а сколько должно быть женщине, чтобы «годиться для такого рода бизнеса»? Тринадцать, четырнадцать? Тем девочкам-рабыням примерно столько и исполнилось. Селия Лампри к тому времени, когда попала в плен, была помолвлена с Полом Пиндаром, но ведь остальные оказывались в гареме почти детьми? Права ли Берин, утверждая, что женщины жили там, вполне довольные своей участью? Что им могло быть известно о любви, о сексуальных наслаждениях? Ничего, но вся суть системы именно в этом и заключалась, от них не требовалось никакого знания, никакого участия. Полное отсутствие собственных желаний, потребностей, всего лишь покорный сосуд, принимающий требуемые от него контуры. Звучит довольно обидно. Элизабет подумала о Мариусе и тяжело вздохнула.
Старый граммофон проскрежетал и замолчал, в гостиной воцарилась тишина. Элизабет задумалась, вслушиваясь в себя. Обычно при воспоминании о возлюбленном где-то в груди возникала боль, но сейчас она что-то не появлялась. Странно. И ночью ей снился незнакомец, встреченный накануне. До чего странно все-таки: что там было, во сне? Сейчас эти видения рассеялись подобно туману, осталось лишь призрачное чувство недоумения. Что это?
Тепло? Нет. Скорее беспокойство.
– Элизабет, вы здесь? – В гостиной появилась хозяйка. – Я вижу, сегодня вы не идете в библиотеку? Позвольте, я присяду рядом.
Не дожидаясь ответа, она грузно опустилась в соседнее кресло и тут же принялась вставлять сигарету в мундштук из слоновой кости.
– Давайте пошлем мальчика за кофе. Выпьем еще по чашечке.
Она прищелкнула пальцами и сказала что-то по-турецки возникшему в дверях Рашиду. Затем обратила свои подведенные сурьмой глаза к Элизабет:
– Какая гадкая погода, никак не прояснится. – Она чуть вздрогнула и поплотнее завернулась в вышитую золотом пашмину. [50]50
Пашмина – традиционное название тончайшего сорта особой шерстяной ткани.
[Закрыть]– Зато сегодня прекрасный день для того, чтобы отправиться в хаммам.
– Видите ли, я собиралась привести в порядок свои заметки, – промямлила Элизабет, но замолчала, заметив решительный блеск в глазах Хаддбы.
– Нет, Элизабет, – сказала она, как обычно произнося имя девушки слегка нараспев: «Э-э-эли-и-изабет», затем двумя резкими ударами о подлокотник стряхнула пепел. Облачко вспорхнуло и легло на пол рядом с креслом. – Нужно следить за собой. А вы этого не делаете, почему? Посмотрите на себя, сплошная меланхолия.
Она окинула девушку с ног до головы серьезным взглядом из-под своих тяжелых век. В это время в гостиную вошел мальчик с подносом, и Хаддба не просто взяла его из рук Рашида, она приняла поднос с такой торжественностью, с какой могла бы принять дань от верного вассала.
– Благодарю за вашу заботу, но я как-то не собиралась, – опять начала Элизабет.
– Но, Э-э-эли-и-изабет, – пропела та. – Не говорите мне «нет». К тому же вы отправитесь в хаммам, который построил сам Синан. [51]51
Синан (1489?—1578) – выдающийся турецкий архитектор и инженер, творивший в период наивысшего расцвета Османской империи. Автор многочисленных дворцов, мечетей, медресе, мостов.
[Закрыть]– Крошечная чашечка Хаддбы, не больше наперстка, чуть слышно звякнула о поднос. – Рашид проводит вас.
Вопрос был решен.
В сопровождении мальчика Элизабет села в автобус около моста Галаты и отправилась в район под названием Султанахмет. Там они пересели на трамвай и доехали до остановки Капалы-чарши, что означало Большой базар. Когда они вышли, Рашид показал девушке на невзрачное здание, с закрытым рекламными щитами фасадом.
– Нам сюда? – Она не смогла скрыть своего удивления.
– Да, – кивнул мальчик. – Это хаммам.
Внутри здание разделялось на два крыла: слева находилось мужское отделение, справа – женское. Элизабет ввели в узкое помещение раздевалки и показали на запирающийся шкафчик, в котором находились два застиранных до дыр полотенца и пара пластмассовых шлепанцев. Все это не вдохновляло. Несколько женщин в длинных юбках, с туго убранными под цветные платки волосами, занимались уборкой, не обращая ни малейшего внимания на немногочисленных посетителей. Следом за Элизабет появилась группа молодежи европейского вида в одинаковых джинсах и неприглядных серых ветровках. Сразу стало шумно. На взгляд девушки, все в хаммаме отличалось неопрятностью, словно в воздухе витал слабый запах распада.
Но после удручающего вида раздевалки Элизабет была буквально поражена пышностью помещения, на порог которого она ступила. Над всем пространством парил огромный купол, опиравшийся на четыре купола поменьше. В каждой из двенадцати стен купальни размещались мраморные ниши с маленькими фонтанами, помещенными в чаши-раковины. Элизабет увидела себя не в помещении, предназначенном для купания и оборудованном соответствующим образом, а в архитектурно организованном пространстве, совершенном в своей простоте.
Неловко прижимая полотенце к животу, она вошла в купальный зал. В самой середине его находилась белая мраморная скамья, на которой расположились четыре женщины. От пара рассеянный свет приобрел жемчужно-серый оттенок, и она не могла разглядеть их лиц, но тела виднелись отчетливо. Одна из женщин обернула бедра полотенцем, остальные лежали обнаженными. Между ними текла тихая беседа. Элизабет опустилась было на край скамьи, но тут же вскочила: после холода улицы прикосновение мрамора показалось обжигающим. Неловко стянув с себя полотенце, она постелила его на скамью и побыстрее улеглась.
После городского шума и суеты здесь оказалось на удивление мирно и тихо. Женщины – почти все они были европейскими туристками, иностранками, как и она сама, – вели негромкие разговоры. Постепенно помещение заполнялось, вот вошли те несколько молодых девушек, которые вместе с ней были в раздевалке. Они смущенно пересмеивались, пытались прикрыться полотенцами, но скоро спокойствие купальни овладело и ими.
«Как прекрасна женщина!» – вдруг поразила Элизабет нежданно пришедшая мысль.
Ведь все эти женщины по-настоящему красивы. Только что в раздевалке они показались ей ничем не привлекательными дурнушками – невыразительные лица, уродливая одежда: дурацкие джинсы, бесформенные свитера. На улице на них никто бы и второго взгляда не бросил, но сейчас нагота преобразила их.
Вот темноволосая девушка вошла в зал и заняла место рядом с нею. Еще какую-то минуту назад она казалась коренастой толстухой с жирными волосами, туго перехваченными сзади в конский хвост. Сейчас же, лежащая навзничь, обнаженная, с рассыпавшимися по плечам прядями, она выглядела совсем по-другому. Взгляд Элизабет отметил гладкость кожи, соблазнительность округлых ягодиц. Не желая смущать девушку, она отвела глаза.
Теперь в хаммаме находилось человек двадцать, и взгляд девушки лениво перебегал с одной обнаженной фигуры на другую. Хрупкость и изящество плеч, изгиб спины, полнота грудей, скульптурной лепки посадка головы, узкие ступни.
«Перестань, о чем ты думаешь!» – воскликнула она про себя и, улыбнувшись, перекатилась на спину и уставилась в потолок.
Каменный купол был весь прорезан прихотливыми отверстиями – некоторые формой напоминали солнце, другие полумесяц, – и текший сквозь них бледный свет зимнего дня заливал зал. Чувство глубокого удовлетворения охватило ее. Как назвала этого архитектора Хаддба? Синан?
Она прикрыла глаза, пытаясь вспомнить то, что ей было известно об этом мастере, но мысли неожиданно для нее самой скользнули к незнакомцу из Мальтийского павильона. Почти раздраженно она тряхнула головой.
«Не будь смешной, этот человек совершенно не твоего типа», – одернула она себя, но мысленно снова видела его перед собой, смотрела в его глаза.
Крупный, довольно высокий, не толстый, но плотного сложения, про таких обычно говорят «представительный мужчина». И этот образ, так неожиданно вторгшийся в ее мысли, заставил их течь дальше.
«А что, если б он увидел меня сейчас?» – от смелости вопроса у нее перехватило дыхание.
К ней направилась одна из служительниц хаммама, дотронулась до плеча, как бы привлекая внимание, и, не произнеся ни слова, взяла за руку и повела за собой к одной из ванн, вырезанных, как и чаши фонтанов, в форме раковины. Элизабет, со ставшими пунцовыми щеками, последовала за ней. Знаком ей приказали присесть на одну из ступеней, а когда она подчинилась, банщица облила ее водой из черпака и принялась растирать разгоряченное тело рукой в жесткой рукавице.
Женщина работала быстро, ее движения были настолько резкими, что граничили с грубостью. Она рывком вскинула обе руки Элизабет кверху и стала растирать подмышечные впадины, груди, бока, живот. Девушка невольно попыталась выскользнуть, но та настолько выразительно опустила руки и покачала головой, будто раздосадованная, что Элизабет притихла и, подчинившись ее безмолвным командам, сидела теперь, сохраняя полное спокойствие и неподвижность.
«Что, если б он увидел меня сейчас?»
В этот раз она осмелилась подольше поиграть с этой далеко не противной мыслью. Она представила его необыкновенный, странно возбуждающий взгляд… По телу пробежал озноб. Трепет желания. Французы называют это «frisson». Элизабет поморщилась и запретила себе эти неприличные, глупые мысли.
А банщица тем временем принялась мыть ее волосы. Потоки воды низвергались на голову Элизабет сверкающими водопадами. Они сбегали по лицу, слепили глаза, затекали в уши, волосы длинными прядями липли к спине. Чужие твердые пальцы скребли ее макушку, потом вдруг запрокинули ей голову с такой силой, что она даже поморщилась. Острые ногти скоблили и царапали кожу головы, почти причиняя боль. Потом еще несколько сверкающих водопадов, и все.
Дрожа, Элизабет вернулась в купальный зал.
