Текст книги "Гарем"
Автор книги: Кэти Хикман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Глава 28
Стамбул, в ночь на 5 сентября 1599 года
Всю ночь напролет работал в своей обсерватории Джамаль аль-андалусиец.
Как обычно, он расположился в рабочем кабинете, комнате на самом верху дома, помещавшейся над обсерваторией. Именно в обсерватории он хранил почти все принадлежавшие ему инструменты и книги, здесь принимал и редких посетителей или заезжих ученых, оказавшихся в столице Османской империи и надумавших навестить его. Но этой потайной лаборатории не видел никто, даже его слуги. Скрестив ноги, астроном сидел на полу перед широким низким столом, занося цифру за цифрой в какую-то книгу. На столе лежала большая звездная карта неба, с четырех углов ее прижимали камни, не дававшие ей свернуться. В течение долгих часов единственным звуком, слышным в комнате, было ровное поскрипывание пера по тонкому веллуму. [65]65
Веллум – сорт тонкого пергамента.
[Закрыть]Время от времени ученый оборачивался в ту сторону, где находилась лестница, словно прислушивался к происходящему внизу.
Если б сейчас здесь оказался кто-то из его знакомых, то он увидел бы перед собой иного Джамаля, не того, которого привыкли встречать во дворце. Каким показался бы он этому посетителю? Старше или моложе своих лет? На этот вопрос никто не смог бы ответить. В минуты одиноких занятий, когда лукавое веселье, оживлявшее его черты в чьем-либо присутствии, оставляло его, лицо ученого принимало иное выражение. Именно здесь, в этой уединенной комнате, протекала подлинная жизнь астронома: жизнь ученого, глубоко погруженного в размышления. Стоило Джамалю оказаться на улице, как он непременно приобретал тот слегка озадаченный вид и почти невидящий взгляд, какие могут быть у человека, только что делившего трапезу с богами.
Стол, за которым он сейчас работал, отличался такой же нетронутой чистотой и порядком, какими отличались и ряды выводимых им цифр. Зато вторая половина комнаты являла собой противоположную картину и походила больше на мастерскую художника, чем на лабораторию ученого. Ступки с пестиками, различного вида сосуды, воронки, сита, чернильницы; лоскуты парчовой ткани, сверкающие золотом; стеклянные колбы с разноцветными – красными, зелеными, синими – порошками, полученными из различных субстанций: малахита, ляпис-лазури, коричного дерева, свинцовых белил, сурика, медного купороса, гематита, квасцов, ярь-медянки, селенита. Множество маленьких кисточек, линеек и перьев были уложены стройными рядами. А позади уставленного всеми этими богатствами стола, на полу, был аккуратно расстелен тот предмет, над которым трудился сейчас ученый. Длинное платье с разрезом от горловины до подола, напоминавшее собою кафтан, с одной полой одноцветной, а второй – покрытой таинственными значками, такими мелкими, что они казались нанесенными рукой ребенка.
Джамаль встал, снял очки и потер рукой переносицу, на которой остался след металлического седельца оправы. Затем тщательно упрятал их в деревянный футляр и, взяв в руки два непонятного назначения предмета из лежавших на столе перед ним, направился к занавесу, загораживавшему заднюю часть комнаты. Ученый отвел его в сторону и, миновав небольшой дверной проем, стал подниматься по лестнице, ведшей на крышу.
Стояла прекрасная безоблачная ночь, ни малейшего ветерка не тревожило ее тишины, ночное светило сияло во всем блеске полнолуния. Джамаль вынул из кармана астролябию и привычными движениями стал ее настраивать. Сначала он сложил вместе два металлических диска, вложив их в круглую внешнюю оболочку. Первым из них был тимпан или, иначе говоря, база с нанесенными координатами – широтой и долготой – Стамбула, а поверх него легла ажурная звездная карта, вся будто состоящая из сплошных завитушек, называемая рете. Часть рете составлял второй диск, меньшего диаметра, на котором была изображена линия эклиптики, большого круга небесной сферы, с отмеченными на ней двенадцатью знаками зодиака.
Когда прибор был собран, Джамаль поднял взгляд на небо и вновь, как всегда с ним бывало, испытал головокружительное чувство восторга перед его совершенной красотой. Звезды покрывали весь небосвод, наиболее яркие будто смотрели с высоты на землю и слали ей свой неземной красоты свет: Альдебаран, [66]66
Звезда первой величины созвездия Тельца.
[Закрыть]Бетельгейзе, [67]67
Одна из двух ярких звезд созвездия Ориона.
[Закрыть]Маркаб, [68]68
Звезда в созвездии Пегаса.
[Закрыть]Алиот, [69]69
Слабая звезда созвездия Большой Медведицы.
[Закрыть]Вега. [70]70
Звезда нулевой величины созвездия Лиры.
[Закрыть]Самые их имена казались ему подчас заклинанием, звучным, как строка стиха.
«Который из вас будет со мной сегодня, братья мои?»
Четким привычным движением ученый поднес к глазам астролябию, держа ее за металлическое колечко наверху, и стал вращать линейку с верньерами, алидаду, таким образом, чтобы щель на конце ее пришлась вровень с его глазом. Когда же определенный участок неба оказался в поле зрения, Джамаль, твердой рукой удерживая прибор от подрагиваний, стал наводить рете, медленно поворачивая ее диск так, чтобы правильно нацелить ту из острых стрелок-указателей, которая соответствовала именно данному участку небесной сферы. Выполнив несколько наблюдений, ученый отложил астролябию и только начал записывать показания прибора, как позади него раздался голос:
– Нужды нет в этом, Джамаль. Идет седьмой час после захода солнца, как раз тот, что вам нужен.
Астроном откликнулся, не отрываясь от своего занятия, в голосе его слышалась улыбка:
– Читать часы по звездам – это удовольствие, которое я могу делить с немногими.
– Даже горькие часы, а, Джамаль?
Астроном наконец обернулся, и, когда он отвечал посетителю, голос его звучал особенно мягко:
– Это не я сделал их такими, мой друг.
Темная фигура стояла в тени.
– Салам алейкум, Джамаль аль-андалусиец.
– Алейкум ассалам, англичанин, – отвечал тот, прижимая руку к сердцу и кланяясь посетителю. – Я уже стал терять надежду на то, что вы придете сегодня. Протекло много времени с тех пор, как мы с вами вместе в последний раз наблюдали за звездами.
– Вы правы. Может, даже слишком много, – ответил Пол Пиндар, выступая из тени и приближаясь к астроному. Некоторое время глаза гостя часто помаргивали от яркого света.
– Вы печальны лицом, друг мой. Вас что-нибудь огорчило на пути сюда? Не случилось ли чего с моим другом Джоном Керью? – Черные глаза андалусийца блеснули лукавой усмешкой.
– Нет, к счастью, Керью не попал ни в какую переделку. Пока, во всяком случае. Вы должны простить меня, Джамаль. Я еще не поблагодарил вас как следует за все, что вы сделали для него. А тем самым и для меня, конечно. Для всех нас.
– Но, боюсь, сделал я отнюдь не достаточно. Я говорю о том, о другом вашем деле, Пол. О девушке. В тот день, когда вы были здесь прошлый раз, мне показалось, что вы гневаетесь на меня. Я сожалею о своем вынужденном отказе.
– Прошу вас, не надо. – Пол мягко положил ладонь на руку друга. – Не говорите больше ничего. Это моя вина. Я намеревался просить вас о том, о чем просить не следовало.
Оба замолчали, устремив взгляды в высокое небо над головами.
– Как поживает Керью? Здоров ли?
– Вполне. Благодарю вас, он чувствует себя превосходно.
– Я так и предполагал, – улыбнулся ученый. – Не думаю, что какие-то несколько проведенных в чулане дней могли бы вывести нашего друга из равновесия.
– Вы правы, это так.
– А ваш посол, сэр Генри Лелло, он, я надеюсь, не воспринял это происшествие слишком серьезно? Отряды янычар у дверей британской миссии не напугали его?
– До возвращения Джона от вас мы сумели сохранить все в тайне от сэра Генри, так что с этой стороны ничего опасного. Мне рассказали, что великий визирь упомянул об этом случае, когда был с визитом у посла нынче утром, и принес свои извинения за происшедшую ошибку. Так что, в известном смысле, наше посольство даже осталось в выигрыше от всего случившегося. Механический орган починен и в ближайшие дни будет передан в дар султану. По всей видимости, это произойдет завтра.
– Сэр Генри готов вручить свои верительные грамоты?
– Да.
– Значит, все прошло хорошо?
– Да, в этом аспекте все удачно. – Пол мельком оглядел террасу, расположенную на плоской крыше дома. – Вы говорили, что намерены мне что-то показать?
– Да-да, непременно. Последние несколько месяцев я как раз работал над этим изобретением. И буду чрезвычайно рад, если первым увидите его вы.
С этими словами он протянул Полу незнакомого вида предмет, представлявший собой длинный узкий цилиндр, примерно двух футов в длину, слегка расширяющийся к одному концу и так же незаметно сужающийся к другому.
– Вот это? – Глаза англичанина засветились любопытством. – И как вы называете свою ярмарочную игрушку?
Он принял трубку из рук Джамаля и принялся ее рассматривать, поворачивая так и эдак.
– А-а, так вы, значит, уже видели такое? – Джамаль жадно впился глазами в собеседника.
– У лудильщика, думаю, видал, – весело ответил Пол, – да и в лавке славного мистера Пирла, что подле Епископских ворот. В той лавке, бывало, мистер Парвиш не раз возобновлял свои запасы очков для чтения.
Пол поднес трубку к глазам и осмотрел с обоих концов. Оказалось, что она состоит не из одного, а трех соединяющихся между собой цилиндров, обтянутых шагреневой кожей.
– Детская подзорная трубка, да, Джамаль? Очень неплохая работа, но я, признаться, думал, что вы по меньшей мере отыскали философский камень.
– На что он мне был бы нужен, если б я его и нашел, этот философский камень? Что за чепуху вы говорите? – сердито спросил астроном, отнимая у Пола подзорную трубу. – Между прочим, именно линзы очков и подали мне первоначальную идею. Но это отнюдь не детская игрушка, уверяю вас. Конечно, на вид она, может, и грубовата, но работа с ней ведь еще не закончена, Пол. Красота и мастерство исполнения придут позже. Суть ее в другом, видите, вот две самые обычные линзы, здесь и здесь. – Ученый указал на два прозрачных стеклянных диска необычной толщины, вставленных с каждой стороны в цилиндр. – Эта линза слабая выпуклая, а эта – сильная вогнутая. Взятые по отдельности они ничего удивительного собой не представляют, но стоит их сложить вместе, вот таким образом, и поднести к глазу ту сторону, в которую вставлена вогнутая линза, как… – Один конец цилиндра он поднес к глазам, а второй привычным движением поднял вверх, к небу. – Вот из-за этого зрелища я и пригласил вас ко мне. Посмотрите сами. Но она довольно тяжелая, поэтому воспользуйтесь-ка опорой. – Он пододвинул к Полу деревянный штатив и помог укрепить на нем подзорную трубу. – А теперь смотрите.
– Но я ничего не вижу, – через некоторое время послышался голос Пиндара. – Сплошная темнота перед глазами.
– Вооружитесь терпением, мой друг. – Джамаль встал рядом с Полом и, повернув цилиндр так, что тот оказался у его лица, прильнул к нему глазом. – Требуется время, чтобы ваши глаза привыкли к нему. Больше того, вам было бы легче, если б вы сначала решили, какой именно предмет станете разглядывать.
– Ну, луну, наверное. Она достаточно большая.
– Нет, не луну. Я бы предложил вам понаблюдать вот за этим.
Джамаль снова повернул цилиндр, обратив его к светлой яркой ленте, пересекавшей пространство звездного неба. Пол в свою очередь занял место у подзорной трубы и приник глазом к ближайшему концу цилиндра. Некоторое время он смотрел в него, не отрываясь и не произнося ни слова, но когда он наконец обернулся к Джамалю, в глазах его было изумление.
– Звезды! Джамаль, сколько на небе звезд! Их, наверное, целые тысячи, нет, даже миллионы!
– Нет, Пол. Звезд на небе миллионы миллионов. Их больше, чем мы когда-либо могли подумать.
– В это просто невозможно поверить!
– Мой инструмент дает возможность приближать наблюдаемый объект. Подобные линзы из стекла, оказывается, обладают таким свойством. У меня родилась эта мысль, когда я сам стал пользоваться очками. Ну и с небольшой помощью Ибн аль-Хайтама, его труда по оптике «Китаб альманазир», – со всей скромностью заметил ученый. – Когда вы используете линзы сами по себе, они не имеют много силы, но, будучи примененными вместе – одна расположена перед другой, – о, это уже совсем другое дело. Вы сами видите, какими мощными они стали.
– Невероятная вещь. – Пол снова прильнул к окуляру. – Совершенно неправдоподобная! На какое же расстояние они способны приблизить объект к наблюдателю?
– По моим оценкам, он становится примерно в двадцать раз ближе. – Джамаль пожал плечами. – Возможно, даже несколько больше.
– Следовательно, тот сияющий ночной небосклон, который предстает нашим глазам, на самом деле является скопищем звезд, – пробормотал почти про себя Пиндар, все еще не в силах оторваться от подзорной трубы. – Это невообразимо!
– Я видел много таких вещей, которым вы и поверить не могли бы, Пол.
– Рассматривали луну?
– Ну конечно же и луну. И Венеру. С помощью вот этого инструмента мне удалось установить и вычислить фазы Венеры, которые у нее, подобно фазам Луны, сменяют друг друга. И я вам их покажу.
Пол отложил инструмент, отошел в сторону и потер уставшие глаза. Затем приблизился к балюстраде, ограждавшей крышу, и, подняв голову к небу, уперся взглядом в звездную Вселенную.
– Я начинаю думать, что ваш ученый, объявленный еретиком, не ошибался в своих предположениях об устройстве мира, – раздался за его спиной голос Джамаля.
– Николаус Коперникус?
– Да, да. То, что вы сами сегодня видели, больше всяких споров убеждает в том, что Вселенная много больше, чем мы полагали.
– И что вовсе не небо движется над нашими головами. – Пол быстро обернулся к нему. – Это мы сами движемся? Или нет?
– Почему же нет? Вполне возможно, что мой инструмент сможет это доказать. – Тут ученый метнул смеющийся взгляд в сторону англичанина. – До чего вы, христиане, любите упорствовать в своих воззрениях, как я однажды вам уже заметил.
Джамаль подошел и встал рядом с Полом, несколько мгновений они в согласном молчании взирали на звездное небо.
– Когда я впервые стал наблюдать за звездами, а это случилось много лет назад, – спустя какое-то время заговорил ученый, – моей задачей было составление небесных карт с указанными на них неподвижными звездами. Суть моей работы заключалась в том, чтобы научиться предсказывать движение Солнца, Луны и планет, а также время наступления таких событий, как солнечные и лунные затмения, противостояния, сближения, [71]71
Наибольшее кажущееся сближение небесных тел.
[Закрыть]равноденствия, солнцестояния и другие. Причины же, по которым они происходили, не должны были меня интересовать. Мне полагалось наблюдать за тем, как они происходят, но не размышлять над тем, почему это случается. Но теперь, – и он указал на подзорную трубу, – я не могу удовлетвориться простыми созерцаниями. Мне гораздо интересней доискиваться до причин явлений.
– И мне тоже, Джамаль, – прервал его Пол. – Я тоже стремлюсь видеть то, что скрыто за явлениями. Сегодня я видел такое, что не доводилось когда-либо видеть ни одному из моих соотечественников, и тем не менее… Понимаете, Джамаль, позвольте мне быть откровенным с вами, есть вещи, которые хоть и происходят прямо у меня под носом, но далеко не так понятны, как я бы того хотел. Прежде чем я уеду, я хотел бы узнать о них все, что можно.
– Прежде чем уедете?
– Она велела мне уезжать, Джамаль. Валиде-султан. Когда послезавтра наш «Гектор» поднимет паруса, мы, Керью и я, будем на его борту.
Джамаль глянул на него с нескрываемым сожалением.
– Как мне будет недоставать вас, Пол Пиндар-ага! Больше, чем я мог бы выразить словами.
– Что это? Вы не удивлены? Даже не собираетесь спросить у меня, почему она заставляет меня уехать?
– Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, не так ли?
Произнося эти слова, астроном словно невзначай накинул на голову капюшон и лицо его оказалось в тени. У Пола внезапно возникло тревожное ощущение, что собеседник его вдруг стал чужим и строгим.
– Что с вами случилось, Пол? – Джамаль сделал шаг к нему. – Вы так странно смотрите на меня.
– Странно? Я? – Тот инстинктивно отступил назад. – Похоже, что сейчас я столкнулся с загадкой, ответ на которую найти не могу. Кто вы на самом деле, Джамаль?
– Не задавайте глупых вопросов, мой друг. Я – астроном, Джамаль аль-андалусиец.
– И только?
– Не подозревал, что метафизика принадлежит к кругу ваших интересов, – сухо обронил ученый.
– Однажды я пришел к вам просить о помощи, потому что знал, что вы вольны в своих посещениях дворца. Но в то время я даже не подозревал о том, насколько далеко эта вольность распространяется. Та женщина, которая приходит к вам, Эсперанца Мальхи…
– Если вы стремитесь узнать что-либо о ней от меня, вы вряд ли преуспеете.
– В этом преуспел Керью. Она – одно из наиболее доверенных лиц госпожи валиде. И наиболее опасных, как донесли мне мои осведомители. Но тем не менее вы с ней поддерживаете отношения.
– Ваши осведомители?
– Каким-то образом вам все стало известно о покушении на Хассан-агу, о сахарном кораблике, который изготовил Керью, – продолжал Пол. – Вы спрятали моего слугу у себя и держали его ровно до того момента, когда стал известен истинный виновник происшествия. И все это без спешки и волнений, без малейшей ряби на гладких водах дворцовой жизни, насколько мне известно. Но зато настолько быстро, что великий визирь и чихнуть не успел, как вы все это уже успели устроить. – Пол мгновение помолчал, затем продолжил: – Как вы справляетесь с подобными задачами?
– Должен признаться, я даже сам немножко горжусь тем, как мне удалось проделать все, о чем вы говорили.
– Да, и еще вот это. – Пиндар жестом указал на новый инструмент ученого. – Керью был, оказывается, прав, черт бы его побрал. У вас здесь редкостная коллекция приборов, Джамаль. И каких! Точнейших из всех, которые мне приходилось когда-либо видеть: астролябии, глобусы, карты, книги. Откуда все это?
– Возможно, об этом вам лучше спросить у своих осведомителей? – Улыбка бесследно исчезла с лица хозяина дома. – Вы шпионили за мной! И после этого еще имели безрассудство предполагать, что я стану шпионить на вас!
– Ни в коей мере. Мне не нужно было никакого шпионства. Все, в чем я нуждался, это в известии об одной особе.
– Не вижу разницы.
– Тем не менее разница есть.
– Во дворце ее бы тоже не увидели. Вы, иностранцы, все одинаковы, мыслите, словно дети. Всегда вам нужно знать то, что является haram. Не думаете ли, что вы первый, кто пытался узнать у меня об этом?
– Сожалею, но, видит Бог, у меня были причины для этих расспросов. Вам они, конечно, уже известны? – Пол нервно взъерошил рукой волосы. – Та, о ком мы сейчас говорим, ее имя Селия, – моя бывшая невеста. Любимая женщина, которая должна была стать моей женой. Все эти годы я считал, что она умерла, Джамаль. Но, как только что выяснилось, она находится здесь, у вас в Стамбуле, во Дворце благоденствия. Буквально в двух шагах от меня. – В голосе его зазвучало отчаяние, и он бессильно уронил голову на руки. – И я ничего не смог сделать, чтобы спасти ее.
– Предположим, что Керью ошибся.
– Он не ошибся. Вот доказательство. – С этими словами Пол сунул руку в карман, вытащил листок бумаги и протянул его Джамалю. – Посмотрите.
– Что это такое?
– Здесь нарисована минога, такое небольшое морское животное, похожее на угря. Название его по-английски звучит точно как фамилия той девушки. Даллем нашел сегодня этот листок в органе.
Ни слова не говоря, астроном вернул клочок бумаги собеседнику.
– Что? Вам нечего сказать? Ей известно о том, что я здесь, Джамаль, теперь я не сомневаюсь в этом.
– Вы все еще ничего не поняли, англичанин. Жизнь женщины, живущей в доме мужчины, любого мужчины, не говоря уж о само́м султане, это запретная тема. Это haram, – медленно, тщательно выговаривая каждое слово, принялся объяснять ученый. – Само слово это означает нечто абсолютно запретное для остальных. На этих женщин не только нельзя смотреть, о них даже не полагается говорить. Если ваша невеста, Селия Лампри, действительно находится во Дворце благоденствия, то она принадлежит султану. Для вас она больше не существует. Не важно, кем она была прежде, сейчас она – собственность султана. И ничто – даже чудо – не может изменить этого.
Джамаль тяжело вздохнул.
– А я думал, что вы не такой, Пол. Думал, что вы приходите сюда только потому, что интересуетесь моей работой.
Он бросил печальный взгляд на цилиндр в шагреневой коже.
– Вы знаете, что я только поэтому и приходил.
На лице англичанина проступило выражение искренней боли.
– Может, и так. – Голос астронома чуть подобрел. – Я заглянул сейчас в ваше сердце и вижу, кто вы на самом деле. Вы – честный человек, Пол. Хоть между нами и произошли вещи, которые многое изменили.
– Я чувствую нечто подобное. – Пол с усилием потер кулаком лоб. – Вы внезапно показались мне новым человеком.
– Это вы новый человек, Пол. – В глазах Джамаля стояло сожаление. – Новый у нас, здесь. Я забываю иногда о том, что вы чужеземец в нашей стране. Прошу вас, расскажите все, о чем хотели. Но сначала пойдемте со мной. – Он приглашающим жестом положил руку на плечо Пиндара. – Становится прохладно, здесь вы замерзнете.
Пол Пиндар в сопровождении хозяина дома сошел по лестнице вниз в обсерваторию. Маленькая жаровня пылала в углу комнаты, даря тепло. Тут же вошел слуга ученого с двумя чашками мятного чая.
– Выпейте это и сразу согреетесь, – предложил хозяин. – А пока вы будете пить чай, я кое-что вам расскажу. Надеюсь, это поможет вам понять, почему я сумел помочь нашему другу Керью.
Когда мне едва минуло десять лет от роду, – начал он свое повествование, – меня отдали в ученики к писцу, одному из каллиграфов султана. Я был смышленым и ловким парнишкой и скоро обучился ремеслу и преуспел в нем, но что-то во мне противилось этому занятию, и я чувствовал себя неудовлетворенным. Какая-то часть моей души стремилась к большему, чем простое переписывание чужих слов, хоть иногда это были умные слова, а иногда и святые, часто из само́го Корана.
А нужно сказать, что рядом с лавкой моего хозяина расположилась мастерская другого умельца, который делал часы, механические, солнечные, и разные другие инструменты для султана. Меня же изготовленные им приспособления приводили в такой восторг, что я и сказать не могу, не только тем, что они были красивые, но и тем, с какими целями их изготавливали, чему они служили. Все свободное время я проводил в его мастерской, изучая то, что он мне показывал. Я убедил его учить меня начаткам арифметики и геометрии, к полному изумлению со стороны других ремесленников и отчаянию моего хозяина. Но, к счастью, хозяин оказался добрым человеком и был мне почти как отец, так что когда он понял, что не может выбить из меня это постороннее увлечение, а у меня и вправду есть кое-какие математические способности, он устроил так, что я смог посещать дворцовую школу. В школе я был очень счастлив, у меня появилась уверенность в том, что я делаю то, для чего предназначил меня Аллах. А моим учителям стало ясно, что они имеют дело с одаренным мальчишкой. Всего за несколько лет я освоил всю математическую премудрость, которой обладали сами учителя, но меня это не удовлетворило. Я продолжал учиться, но теперь уже самостоятельно. Больше всего меня интересовали числа и связи между ними, я хотел знать все о кристальной стройности их взаимоотношений. Я слышал, что в христианском мире существует понятие «музыка сфер», но, Пол, знаете ли, на самом деле язык Вселенной, ее глубочайшая и тайная музыка, – это числа. – Ученый с улыбкой скрестил на груди руки. – Большинство парнишек в моем возрасте интересовались только стрельбой из лука или скачками, в то время как я пытался понять «Начала» Евклида!
Когда мне исполнилось тринадцать, скончался султан Сулейман и к власти пришел его внук, султан Мюрад, отец нашего нынешнего повелителя. В Стамбул он привез с собой своего старого учителя и ученого, ходжу Са'д аль-дина, который проникся ко мне интересом. По счастью, этот человек был другом главного астронома Такюддина. Прошло несколько лет, и Такюддин предложил построить новую обсерваторию в Стамбуле, поскольку астрономические таблицы, бывшие в употреблении, устарели, а для составления новых ему потребовалось провести ряд наблюдений. Когда он вошел с этой просьбой к султану, в диване – у нас так называется совет визирей – первым его поддержал ходжа Са'д аль-дин. Обсерватория была построена, находилась она неподалеку отсюда, вблизи башни Галаты и Топхане, и я был принят туда в качестве ученика Такюддина.
О том, что случилось дальше, вы знаете. – Ученый испустил глубокий вздох. – В тот год, это было в тысяча пятьсот семьдесят седьмом году, в небе появилась огромная комета. Такюддину поручили составить предсказание о значении этого события для султана, и он сообщил, что это добрый вестник, возвещающий о победах армии Османской империи в войне против персов. Конечно, он оказался прав. Мы победили, но эта победа досталась нашим войскам неимоверно высокой ценой, потери были огромны. Почти в то же время на империю обрушилась другая беда – чума пришла в наш город и большая часть населения погибла. Даже среди высоких чиновников смертность была огромной. Все это едва ли можно было назвать добрыми вестями, предсказанными моим учителем.
К тому же у моих попечителей, ходжи Са'д аль-дина и его союзника, великого визиря Сокуллы Мехмед-паши, появились при дворе опасные враги. Одним из них был Шейх аль-ислам, главный знаток законов ислама – шариата – у нас в стране. Так вот, он отправился к султану и попытался убедить его в том, что причиной всех этих напастей является существование самой обсерватории. Выведывать тайны природы, говорил он, грешно и может навлечь злосчастье на каждого из нас. Все страны, где имелись обсерватории, как он утверждал, пришли в упадок.
Поначалу султан, человек, почитавший ученость и знания, и слушать его не хотел, но со временем Шейх и его клика сумели убедить его в своей правоте, и султан послал в обсерваторию своих солдат. Остальное вам известно, – с болью выговорил Джамаль. – Без всякого предупреждения ворвались они к нам и стали крушить все, на что падал их взгляд. Инструменты, книги, бесценные таблицы, сама башня – все было разрушено до основания и восстановлению не подлежало. Все мы впали в немилость. Что следовало делать? Куда податься? Погибли плоды всех наших трудов. Большинство сотрудников вернулись к своим родственникам, своим семьям, но мне идти было некуда, и я пришел сюда, вот в эту башню.
В те годы здешняя округа представляла собой лишь пустынное поле, в котором высилось одно невысокое здание, называемое Малая обсерватория. Она являлась частью большого комплекса, но про нее мало кто знал. Алебардщики султана побывали и в ней, но большого вреда не нанесли, разрушили они многое, но того, что приключилось в главной обсерватории, здесь не произошло. Уцелевшего хватило для того, чтобы я смог оборудовать для себя убежище в одной из частей здания и начать потихоньку работать. Часть книг и инструментов мне удалось спасти.
Когда до простых жителей города дошла весть о том, что какой-то звездочет поселился в башне и живет там наподобие отшельника, они стали приходить ко мне. Поначалу они осторожничали, поскольку были темными и необразованными людьми и понятия не имели об астрономии. Им случалось просить меня кое о чем: растолковать тот или иной сон, составить простенький гороскоп при рождении ребенка в семье, назвать благоприятный день для свадьбы или обрезания. Но со временем их просьбы становились более сложными. Люди стали обращаться ко мне за получением приворотного снадобья, с просьбой изготовить амулет на удачу или для защиты от злого глаза. В таком роде. Но иногда бывали задания и посложнее…
– К вам обращались как к колдуну?
– Колдуну? Так вы называете у себя таких людей? – Джамаль поднял на собеседника недоумевающие глаза. – Ну, по большей части это колдовство выглядело абсолютно безвредным. Мне случалось написать для страждущего несколько строк из Корана, не забывайте, что я был превосходным каллиграфом, и он носил эту бумагу в холщовом мешочке на груди. Как я уже сказал, все это было не опасно. По большей мере.
– Что же случилось потом?
– Потом? Однажды мне нанес визит евнух по имени Хассан-ага.
– Глава черной дворцовой стражи?
– Он самый. Только в то время – это произошло более двадцати лет назад – он еще не был главой, конечно.
– И он тоже попросил вас составить гороскоп?
– Не совсем так. Он сказал, что к моим услугам намерена обратиться одна очень знатная госпожа и что дело это абсолютно секретное. Если я помогу ей, меня ждет награда, которая превзойдет все мои самые смелые мечты. Если же я не сумею сохранить это обращение в тайне, сказал он, – Джамаль сокрушенно улыбнулся, – то меня оскопят так же, как оскопили его.
– И вы помогли ей?
– Естественно, я отказался. Не много нашлось бы людей, осмеливающихся отвечать отказом на такого рода просьбы, но я отважился. Сущность этого обращения до того напугала меня попервоначалу, что я даже побоялся взяться за его исполнение, не говоря уж о том, что меня могла ожидать неудача. Но они продолжали на меня наседать. Обещания звучали очень заманчиво: я смогу перестроить и оборудовать под обсерваторию свою башню; стоит мне только захотеть, и они обеспечат меня любыми инструментами, новыми книгами. Находясь под опекой этой госпожи, я смогу работать, ничего не боясь, ни от кого не завися.
– Могущественная госпожа.
– О да. Более чем.
– И о чем же она вас просила?
– Она просила меня наложить заклятие на султана. Заклятие, которое сделало бы его неспособным иметь других жен, кроме нее.
– Отнять его мужскую силу? Вы об этом говорите?
– Именно об этом.
– Кто же была эта женщина?
– В те годы она звалась хасеки, любимая наложница султана. Вам она известна под именем валиде-султан Сафие.
Пол в изумлении уставился на астронома.
– И вы… э-э-э… вы справились с задачей?
– Ха. – Тот невесело рассмеялся. – Задачей? Разумеется, справился. – Затем к ученому внезапно возвратилась серьезность. – На какое-то время она была решена. Султан Мюрад хранил верность Сафие в течение двадцати лет. К изумлению всего двора, он не брал других наложниц, не хотел детей от других женщин. Но после того, как он вернулся в Стамбул из Манисы, положение дел изменилось. Прежде всего надо заметить, что его мать, валиде Нурбанэ, жила здесь, в столице, и она завидовала той власти, которую получила над ее сыном Сафие. Именно она не уставала убеждать султана взять новых наложниц. Именно она и ее дочь Хюмайше везли из всех пределов империи самых красивых девушек. Но все было тщетно. Несмотря на то что хасеки Сафие не молодела, она оставалась единственной желанной для султана. – Джамаль отпил глоток мятного чая из крошечного стаканчика, затем, не торопясь, поставил его обратно на стол перед собой. – И вдруг однажды поиски, которые вели эти женщины, увенчались успехом. К султану привезли двух необыкновенно красивых рабынь, прекрасных, как пери. Стоило Сафие увидеть их, как она поняла, что битва проиграна. Тогда-то она и послала за мной.
