Текст книги "Утешение для изгнанника"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

2

Как только все в обоих домах позавтракали, Исаак с Юсуфом позвали Ракель и отправились к дому Понса.

– Мы надеялись, что вы скоро придете, – сказала Хуана. – Франсеска проснулась, но постоянно плачет и отчаянно держится за Хайме. Бедняга. Наконец-то он пошел позавтракать, сейчас с ней Роза.

– Пойду, обследую ее, – сказал Исаак.

– Папа, мне пойти с тобой? – спросила Ракель.

– Да, пожалуйста, хотя бы на первое время, – ответил ее отец и уверенно стал подниматься по лестнице.

Франсеска лежала в своей затемненной комнате, Роза, служанка Сибиллы, меняла на ее лбу холодный компресс. Исаак сел у кровати и взял Франсеску за руку. Рука дрожала, но была сравнительно холодной.

– Жара у нее нет? – спросил он Розу.

– Нет, сеньор Исаак. Сейчас у нее только болит голова. И рана на шее.

– Рану перевяжем снова. Сможешь найти чистые бинты?

– Конечно, сеньор, – ответила она. – Я вернусь через минуту.

– Будем надеяться, что нет, – сказал врач. – Потому что, сеньора Франсеска, я хочу сказать вам кое-что до того, как приняться за перевязку.

– Не браните меня, сеньор Исаак, – сказала Франсеска. – Если б вы знали, под какой тучей я живу…

– Кое-что об этом я знаю, – бодрым тоном сказал Исаак. – И сегодня узнаю гораздо больше. Достаточно, чтобы прогнать эту тучу полностью и навсегда, уверяю вас.

– Сомневаюсь, – сказала Франсеска. – Это невозможно.

– Еще как возможно, – сказал Исаак. – Вы сегодня ели?

– Я не могу есть. Меня тошнит.

– Именно потому, что не ели, – оживленно продолжал Исаак. – Сегодня вам нужно есть понемногу каждый час. Иначе, как сможет расти ваш ребенок?

– После того что сделала, у меня нет надежды сохранить ребенка, – сказала Франсеска и снова залилась слезами.

– Я не удивлюсь, если у вас родится совершенно здоровый ребенок, – заговорил Исаак. – Некоторые женщины, сеньора, живущие в самые счастливые времена, теряют детей, многие, живущие в голоде и хаосе войны, имеют их. Общего правила не существует. Но вам нужно делать все, чтобы помочь ребенку, и больше не слушать пустую болтовню. Если Ракель снимет старые бинты, будет ясно, что у вас с раной.

– Папа, мне понадобится свет. Сеньора, можно открыть ставни?

– Конечно, – вежливо ответила Франсеска. – Роза не открывала их из-за моей головной боли.

Ракель открыла ставни и достала свои ножницы, чтобы срезать старые бинты, жесткие от засохшей крови.

– Папа, нужно размочить их, чтобы снять с раны. Можно?

– Да. Размочи вином с водой и осторожно снимай. Нужно приложить к ране целебной мази, чтобы она заживала, как следует.

Едва Ракель сняла последний жесткий бинт с шеи пациентки, вернулась Роза с новыми бинтами. Ракель наклонилась, чтобы осмотреть рану.

– Ничего страшного, – сказала она. – Судя по тому, что говорили, сеньора, казалось чудом, что вы остались живы. Вы будете ощущать боль еще несколько дней, но могло быть и хуже.

– Нет, не могло, – сказала Франсеска, и слезы вновь заструились из ее глаз. – Я напрасно испортила себе внешность, потому что еще жива – во всяком случае, до тех пор, пока ношу ребенка.

– Чепуха, – сказала Ракель. – И не двигайтесь так. Ни к чему, чтобы рана открывалась вновь, когда я накладываю на нее мазь. Ну, вот. Теперь перевяжем вас снова, но бинтов на горле будет поменьше.

И она аккуратно наложила и завязала бинты.

– Ракель, посидишь с ней? – спросил Исаак. – Мне нужно поговорить с Розой. Возможно, она поможет нам развеять эти сомнения, и сеньора Франсеска вновь сможет спокойно спать.

– Конечно, папа.

Уходя, они слышали, как Ракель твердо говорила:

– Начнем с этого обжаренного кусочка хлеба и с маленькой чашки бульона. Если съедите это, дам вам час отдыха, потом снова потревожу, чтобы поели.

Выйдя с Розой во двор, Исаак услышал негромкие звуки, издаваемые сидящими вместе людьми, которым было нечего сказать друг другу.

– Кто здесь? – спросил он.

– Все мы, – ответил Понс. – То есть я, Хуана, Хайме и Сибилла. Мы так потрясены, что не можем разговаривать. И все не способны заниматься обычными делами.

– Юсуфа с вами нет? – спросил Исаак.

– Нет, – ответила Хуана. – Не знаю, куда он делся.

– Он в кухне, болтает с Фаустой и с кухаркой, – сказала Сибилла.

– Где его, наверняка, кормят еще одним завтраком, – сказал Исаак. – Но это придется прекратить, он нужен нам здесь.

– Фауста, – крикнула Хуана. – Пришли сюда Юсуфа.

Через мину ту Юсуф вышел во двор и сел рядом с Исааком.

– Рана Франсески заживает, – сказал Исаак, – и вскоре она избавится от физических страданий. Но она только сказала то, что очень рассердило меня.

– Франсеска рассердила вас? Чем же? – спросил Понс.

– Она сказала мне, что напрасно испортила свою внешность, потому что еще жива – во всяком случае, до тех пор, пока носит ребенка.

– Она не может думать, что из-за шрама от раны я перестану ее любить, – сказал Хайме. – Пойду, скажу ей…

– Пока что не ходите. Время для этого еще будет. Сейчас Ракель уговаривает ее поесть. Да и все равно, она не поверит вам полностью, пока вы не увидите шрама. Вот другое, что она сказала, вызвало у меня гнев и дало мне понять, чего она страшится.

– Она определенно страшится казни, – сказала Сибилла. В голосе ее слышался холод, который ощутили все во дворе. – Это единственное, что не может быть приведено в исполнение, пока она носит ребенка.

– Но почему? – спросил Хайме с отчаянием. – Что такого сделала Франсеска, за что ее казнить? Я не могу в это поверить. Когда мы познакомились, она была почти ребенком. Не была ни распущенной, ни строптивой, однако за ней наблюдали с большой, любовной заботой. Будучи на Мальорке, я не слышал о ней никаких слухов. В конце концов я влюбился в нее и поэтому расспрашивал разных людей, что они знают о ее характере и происхождении.

– И что они говорили?

– Они сказали мне – это были серьезные люди, нотариус, с которым мы имели дело, крупные торговцы шелком и редкими тканями, не деревенские сплетники – что она милая, добрая, скромная девушка. Мать ее была вдовой, они приехала из Эмпорды с мужем, дворянином из хорошей семьи, но бедным, который надеялся улучшить свое положение на островах. Он умер, и она вышла за богатого, уважаемого торговца, который воспитывал Франсеску как родную дочь. Когда мы получили вести от ее тети, то с удивлением узнали, что ее семейство жило неподалеку от Фуа, но поняли, что ее родные уехали оттуда в Эмпорду, а оттуда на Мальорку.

– И где родилась Франсеска?

– На Мальорке, – сказал Хайме.

– В Бельвианесе, – сказала Сибилла одновременно с ним.

– Так где же? – спросила Хуана.

– Франсеска родилась в Бельвианесе, – впервые заговорила Роза. – Я хорошо помню ту ночь, когда она появилась на свет. Мне тогда было около тринадцати лет, и я впервые в жизни помогала при родах. Моей бедной сеньоре Сесилии приходилось тяжко – роды, казалось, продолжались целую вечность – правда, у сеньоры Сесилии не было сил сеньоры Мателине. Но наконец девочка родилась. И каким хорошеньким младенцем была маленькая Франсеска. Сеньора Мателине, несмотря на свое положение в обществе, оставалась со своей сестрой всю ночь, помогала ей, ободряла ее так же, как повитуха. Она ведь ее вырастила. Сеньора Сесилия была ее младшей сестрой. Их мать умерла вскоре после ее рождения.

– От чего умерла их мать? – спросил Исаак.

– Мы не говорим об этом, – сказала Роза, сверкнув глазами на врача. – Это приносит несчастье, а сеньоре Франсеске сейчас нужна удача.

Роза снова села на скамью и вызывающе скрестила руки на груди.

– Лучшая удача, какую мы можем принести сеньоре Франсеске, – это выяснить, откуда берутся ее страхи. Только тогда сможем уничтожить их или противостоять им. Однако о некоторых вещах приходится говорить, как бы ни были они неприятны. Когда сеньора Сесилия уехала из Бельвианеса? – спросил Исаак.

Наступила пауза.

– Когда маленькой Франсеске был год, – заговорила Роза, взвесив возможные опасности ответа. – Она хотела взять меня с собой, но мне не хотелось отправляться в путь, тем более не зная, где он окончится.

– Почему Франсеска говорила, что родилась на Мальорке? – спросил Хайме.

– Видимо, ей так сказали, – заговорила Хуана. – Ее мать явно хотела начать новую жизнь и не беспокоиться о семейных горестях. По-моему, это глупо – нам всем нужны наши семьи – но такое случается. Хотя, – добавила она, – редко, когда женщина происходит из хорошего семейства – Сесилия происходила из такого, правда?

– Да, сеньора, – ответила Роза, возвратясь на надежную почву. – Оно было значительным, очень уважаемым всей округой и, покуда не начались их горести, богатым.

– Может, Франсеска сделала то, что сделала, из-за того, что Роза упорно именует «семейными горестями»? – спросила Сибилла. – Если да, я согласна, что пора поговорить о них, пока они не привели к более жутким проблемам.

Не успел никто из недоумевающей группы во дворе ответить, как раздался громкий стук в ворота.

– Роза, – сдержанно сказала Хуана, – будь добра, подойди к воротам.

– Иду, сеньора, – ответила та и открыла их Пау и Роже Бернарду. – Доброе утро, сеньоры, – сказала она. – Посмотрю, здесь ли хозяйка.

– Конечно, здесь, Роза. Как и все остальные, – отрывисто сказала Сибилла.

– Мы выехали, как только узнали, – сказал Пау, обращаясь к Хуане. – Приехали бы вчера вечером, но никто не сказал нам, что произошло нечто ужасное.

– Ничего ужасного не произошло, – сказала Хуана. – Франсеска поранилась; это могло быть ужасным, но не было. Мы просто обсуждали обстоятельства случившегося. Фауста, принеси сеньорам питья. Думаю, им было жарко в дороге.

– И думаю, вам следует присоединиться к этому разговору, – сказал Исаак. – Речь идет о семействе сеньоры Франсески, но вполне может оказаться, что и о вашем.

– О семействе Роже Бернарда определенно, – сказала Сибилла. – И о том, почему он носит это имя.

– Если о его семействе, значит, и о моем, – сказал Пау. – Он мой брат и в радости, и в горе, и его семейство – мое семейство. Раймон был единственным отцом, какого я знал.

– Сеньор Исаак задал нам несколько очень простых вопросов о нашем семействе, на которые оказалось очень трудно ответить. Как раз, когда вы подъехали, я предположила, что нам пора поговорить о нашей маленькой семейной беде. И мне пока что никто не возразил, – сказала Сибилла.

– Что это за маленькая семейная беда? – спросил Пау.

– Я родилась двадцать четыре года спустя после нее, – ответила Сибилла, – но каждый день своей жизни жила с ней, рядом с бабушкой, отцом и всеми остальными в деревне, кто знал все ее подробности и постоянно об этом говорил.

– О чем об «этом»? – спросил Исаак.

– Представьте себе, если хотите, – с горечью заговорила Сибилла, – полосу песка и камешков у излучины реки и громадную толпу там – говорят, в ней было почти сорок человек, для маленькой деревни это громадная толпа. В толпе, разумеется, были и мстительные, и любопытные, а также все, кто не хотел быть там, но боялся не пойти. А вперед вытолкнули четверых детей, кто-то решил, что детям для блага их бессмертных душ нужно видеть это назидательное зрелище.

– Какое зрелище? – спросил Пау.

– Не перебивайте, – сказала она. – Поймете по ходу рассказа. Там были Сесилия, мать Франсески, тогда восьмилетняя; Бернард, мой отец, семилетний; Раймон, ваш отец, и Беатриу. Оба они были пятилетними. Во имя веры им нужно было смотреть, как сжигают еретика.

– Мать Раймона, – сказал Исаак.

– Нет, – сказала Сибилла. – Отца Бернарда, Роже Бернарда. Раймунду, мать Раймона, привели туда вместе с детьми, она пока что не была арестована, и ей пришлось смотреть, как ее брат-близнец гибнет таким образом.

– Какой ужас, – сказала Хуана. – Но был он еретиком?

Сибилла пожала плечами.

– Наше подлинное преступление состояло в том, что мы были верны графу и своим повелителям. Но да, в моем семействе в прежние дни было много последователей чистых. Не все, а те, что были еретиками, давно умерли или исчезли.

– Но если он действительно был еретиком, у них не было выбора… – Хуана не договорила. – Право, не знаю. Когда знаешь кого-то, это совсем другое дело.

Она обратила взгляд на Роже Бернарда.

– Да, – заговорила Сибилла. – Вы, Роже Бернард, названы в честь брата-близнеца вашей бабушки, погибшего в тот день на костре, он был и моим дедушкой. И это любопытно тем, как каждый ребенок реагировал на происходящее. Раймон, возможно, поскольку был самым маленьким, забыл его полностью. Когда мы разговаривали, я поняла, что он ничего об этом не помнил.

– Если не считать сновидений, – сказал Исаак.

– Да. И выбора имени для сына.

– Я помню это, – сказал Пау. – Мне шел двенадцатый год, когда родился Роже Бернард, и помню, как мать спросила: «Почему Роже Бернард? Разве мало имен для такого милого младенца?». А он ответил, что не знает, но это имя пришло ему на ум и понравилось. Вот его и назвали Роже Бернардом.

– Второй ребенок, Сесилия, пришла в ужас и продолжала жить в ужасе, – продолжала Сибилла. – Бабушка говорила мне, что с того дня она дожидалась возраста, когда сможет выйти замуж, покинуть Бельвианес и графство Фуа. К тому времени все наши земли были конфискованы. Наши дальние родственники поумирали или обеднели, как мы. Бабушка устроила для Сесилии брак с человеком из хорошей семьи в другом графстве, который, к нашему большому удивлению и огорчению, был так же беден и по той же самой причине. Поэтому вместо того, чтобы увезти Сесилию, ее муж стал жить вместе с нами. Сесилия заставила его переехать, очевидно, в Эмпорду, и, видимо, когда из этого не вышло ничего хорошего, на острова.

– А как выжила ваша семья? – спросила Хуана.

– Бабушка обратилась с прошением к нескольким могущественным друзьям, ей разрешили пользоваться до конца жизни домом – частью ее приданого, и прилегающим к нему небольшим участком земли. Мы кое-как кормились с него. Но смерть отца и наша бедность превратили моего отца, Бернарда, третьего ребенка, в молчальника. Он почти не раскрывал рта и с возрастом становился все хуже. Я росла в доме бабушки, постоянно ожидая молчания отца и внезапных вспышек ярости. Иногда он с воплем просыпался в ужасе. Мать проводила все время, ухаживая за ним и утешая его. Потом она умерла, и отец махнул на себя рукой.

– Какой ужас, – сказала Хуана. – Что сталось с ним?

– Мы делали для него, что могли, но отец не хотел жить в мире, где был лишен почти всего. Бабушка тоже очень страдала, так как не могла находиться с ним, когда он в таком состоянии. Мы с Розой ухаживали за ним, пока он не умер. Но то была не его вина, – с жаром сказала Сибилла.

– А чья? – равнодушно спросил Понс. – По вашему мнению?

– После войн и массовых расправ над приверженцами старой веры чистых, катаризм умирал сам собой. Поблизости от нас не было перфектов, которые могли бы возглавить верных и совершать последнее таинство. Эта вера не могла существовать дальше, – сказала она. – Никто не приходил в нашу деревню выяснить, не был ли сделан донос на нашу семью. Вот чья это была вина. Того, кто донес на нас.

– Кто же это сделал? – спросил Понс.

– Арнауд, – ответила Сибилла, – Арнауд де Бельвианес, отец Раймона. Он предал нас всех. Происходил Арнауд из довольно заурядной семьи; был честолюбив и алчен. Женился на моей двоюродной бабушке Раймунде, чтобы занять более высокое положение в обществе, и жена быстро стала его презирать. Он решил от нее избавиться – они уже ненавидели друг друга – и при этом надеялся, что, сделав донос на жену и ее брата, сможет завладеть их фамильной собственностью. Но так не получилось, думаю, к великому для него сожалению. Собственность досталась другим, а наши друзья и соседи сделали для Арнауда дальнейшую жизнь в графстве невыносимой.

– Что сталось с матерью Раймона?

– Раймунду сочли менее виновной, чем ее брат, но, чтобы иметь надежду увидеть вновь сына, ей требовалось отречься и принять то наказание, какое будет наложено. Она отреклась и просидела в тюрьме шесть лет. Выйдя на волю, истратила все оставшиеся деньги на его поиски. Однако человек, которого она отправила на юг, вернулся с вестью, что Раймон умер от лихорадки, и Раймунда вскоре скончалась.

– Господи, – произнес Юсуф. – Должно быть, это тот самый…

– Да, – поспешно перебил его Исаак. – Какая жалость, что они умерли, так и не найдя друг друга.

– А четвертый ребенок? – спросил Пау. – Кто это был?

– Четвертой была Беатриу, – ответила Сибилла. – Мать Гильема. Люди говорили, она наслаждалась каждой секундой этого зрелища. По их словам, жутко было видеть, как эта хорошенькая девочка хлопала в ладоши всякий раз, когда пламя взвивалось вверх. Бабушка утверждала, что она выросла шлюхой, возможно, потому, что у нее была связь с Арнаудом. Вот, сеньоры, и все, что я знаю, если не считать того, что раз Франсеска росла, проникаясь материнскими страхами, как я отцовскими, реакция ее понятна. Почему она отличается от моей, сказать не могу. Но могу сказать, что жить с этими страхами ужасно.

– Возможно, – сказал молча слушавший Хайме, – но я не понимаю, как это может угрожать моей Франсеске в глазах мира. Где она родилась, в Бельвианесе или в городе Мальорка, не имеет значения ни для кого. Ни для церкви, ни для меня, ни для моей семьи.

– Вы совершенно правы, сеньор Хайме, – сказал Исаак, – и если бы кто-то не играл на страхах Франсески, вам не нужно было бы этого знать. Но думаю, кто-то играет.

– Зачем? С какой стати кому-то играть на них?

– Кто-то делает это ради денег, – ответил Исаак. – И я, кажется, знаю, почему сеньора Франсеска была готова платить своему мучителю. Вчера, когда только очнулась, она не сознавала, что говорит, и, думая, что обращается к вам, просила вас, чтобы вы не позволяли сжигать ее, потому что она очень боится огня.

– Господи Боже, – сказал Хайме. – Как это может быть? Она не еретичка. Я в этом уверен.

– Конечно, нет, – сказала Хуана. – Это нелепость.

– Кто-то убедил ее, что многие невиновные сгорели на костре из-за друзей или фамильных связей, – сказал Исаак.

– Но кто? Кто может здесь знать столько об этом семействе, чтобы угрожать Франсеске?

Все посмотрели на Сибиллу.

– Не глупите, – сказала Хуана. – Это не может быть Сибилла. Франсеска была испуганной и нервной, как кошка, задолго до ее приезда. Помните? Вот почему я с такой радостью узнала, что Сибилла должна приехать. У меня на душе полегчало при мысли, что в доме появится еще одна молодая женщина, потому что Франсеска не любила выходить на улицу.

– Но это из-за потери ребенка, – сказал Хайме.

– Потеря ребенка вызывает горе, не ужас. А Франсеска страдает от приступов ужаса.

– Мне хочется узнать кое-что о Сибилле, – сказал Исаак. – Поскольку сам не могу определить этого, придется спросить. На кого из членов своей семьи она похожа? На мать? Отца? Бабушку?

– Нет, – заговорила Роза. – Она нисколько не похожа на мать, та была высокой, рыжеволосой, или на сеньору Матильде, свою бабушку'. В ней есть что-то отцовское, но люди говорили, что она пошла в дедушку и его сестру, сеньору Раймунду. Сама я не могу сказать, потому что видела их всего один раз, когда мне шел только шестой год. Сеньору Раймунду я видела только перед ее смертью. Но я видела ее портрет на стене в замке – и старые люди хорошо ее помнили. Они говорили, что сеньора Раймунда была писаной красавицей, невысокой, стройной женщиной с будто бы мраморной кожей, сероглазой, с изящно выгнутыми бровями и тонким, изогнутым носом с широкими ноздрями. У нее были широкие скулы, темные, вьющиеся волосы, и даже на портрете было видно, что она выглядела императрицей.

– Это похоже на описание Сибиллы, – сказал Пау. – Особенно внешность императрицы.

– Мучительные сны начались у вашего отца сразу же после приезда Сибиллы в город. Не знаете, когда он впервые увидел ее? – спросил Исаак.

– Раймон был первым, кого я увидела, въехав в городские ворота, – сказала Сибилла. – Я спросила его, где этот дом, а он, не отвечая, неотрывно смотрел на меня, притом очень странно.

– Словно увидел привидение? – спросил Исаак.

– Да, – ответила Сибилла. – Но я не могла вызвать его смерть, правда? Я бы ни за что не приехала, если б думала…

– Отравить человека из-за сходства с его покойной матерью невозможно, – бодрым тоном сказал Исаак. – А Раймон быт отравлен. Но, разумеется, никто не сознавал, что вы похожи на кого-то из семьи Раймона. Насколько я понимаю, он больше походил на отца.

– Да, – сказала Роза, – он был похож на Арнауда, только у него были более естественные манеры, более открытое, честное выражение лица.

– Ты знала его отца? – спросила Сибилла. – Для меня это новость.

– Знала. Он вернулся, вызнавал относительно собственности и денег перед тем, как Гильема отправили в Тулузу. Собственно говоря, так старая сеньора, то есть ваша бабушка, сеньора Мателине, прижала его. Он был в кухне, снова разговаривал с Беатриу, и сеньора пригрозила ему, не знаю, чем, но в результате мальчик поехал учиться. А Беатриу забеременела снова.

– У нее был еще ребенок? – спросила Сибилла.

– Не знаю, был ли, но перед уходом живот у нее округлился, и старая… сеньора Мателине начала колоть ей этим глаза. Я всегда думала, что Беатриу и ушла из-за этого.

– Должно быть, это тот ребенок, с которым она была в Льейде, – сказал Юсуф. – Похожий на сеньора Раймона в детстве.

– Эта женщина была в Льейде? – спросил Пау.

– Да, – ответил Юсуф. – Расспрашивала о вашем отце. Но уже несколько лет спустя после вашего отъезда оттуда. Проработала там полгода и уехала. Должно быть, это она, господин, – сказал он Исааку.

– Видимо. Похоже, эта Беатриу где-то поблизости.

– Поблизости?

– Достаточно близко, чтобы Франсеска разговаривала с ней во время ежедневных прогулок, поскольку она не часто берет лошадь для моциона, так ведь?

– Никогда не берет, – сказала Хуана. – Но с какой стати ей сводить дружбу с такой женщиной?

– Возможно, они не подруги. Это вполне может быть кто-то с рынка или из мастерской. Франсеска видится с ней, не сознавая, что эта женщина знает про нее больше, чем кто-либо в городе, – сказал Исаак.

– Ее портниха, – сказала Хуана. – Или травница, к которой она ходит за кремами для лица и рук.

– Может быть, гадалка? – спросила Сибилла. – Нет. Франсеска была у нее всего один раз, думаю, для того, чтобы узнать, беременна ли.

– Но как нам узнать что-то у Франсески, не напугав ее еще больше? – спросил Хайме. – А я этого не допущу. Пожалуй, пойду, узнаю, как она себя чувствует.

Он внезапно поднялся и побежал по лестнице в их часть дома, перескакивая через две ступеньки.

– Пока не выясним, кто эта женщина, двое людей подвергаются большому риску, оба они сидят здесь, во дворе, – сказал Исаак.

– Кто? – спросила Хуана.

– Два человека, которые могут претендовать на поместья, которые Арнауд так старался присвоить.

– Кто они?

– Сибилла и Роже Бернард. Правнуки отца близнецов – Роже Бернарда и Раймунды.

– Правнуки Раймона, – сказала Роза. – Их отца звали Раймон де Лавор.

– От Франсески мы ничего не узнаем, пока Хайме стоит стражем над ней, – сказала Хуана. – Я знаю своего сына.

– Может, кто-нибудь посетит лавки и мастерские, где сеньора Франсеска любит делать покупки, и попытается выяснить, кто может мучить ее, – предложил Исаак.

– Я займусь этим, – сказала Сибилла.

– Нет, – сказала Хуана. – Разве не слышала, что сказал сеньор Исаак? Ты и Роже Бернард находитесь в определенной опасности.

– Да, – сказал Исаак. – Пока мы не будем знать больше, оставайтесь дома и будьте осмотрительны с едой. Ешьте простую еду, нюхайте ее перед тем, как отправлять в рот. Если, она покажется хоть чем-то странной, ешьте что-то другое.

– А тем временем я пойду за покупками вместо своей снохи, – сказала Хуана. – Кто еще?

– Дорогая, ты уверена, что это разумно? – спросил Понс. – Пойду я.

– Ни в коем случае, – сказала Хуана. – Никто не станет разговаривать со мной, если будешь, оберегающе рыча, стоять рядом. Я возьму Пере и мальчика. Они будут стоять в стороне, выглядеть, как обычно, лоботрясами, и никто ничего не заподозрит.

– Превосходная мысль, – сказал Исаак. – А мне бы хотелось немного поговорить с Сибиллой.

– Пожалуйста, сеньор Исаак, – сказала Сибилла. – Раз я должна торчать дома, ничто не доставит мне большего удовольствия.

– Сеньора Сибилла, – заговорил врач, как только остальные разошлись, – хотя для моей пациентки было бы прекрасно, если б мы узнали, кто разжигает ее страхи, и остановили этого человека, у меня есть и другая обязанность. Я обещал сеньоре Марте выяснить, кто отравил ее мужа. В определенном смысле узнать, кто сделал это, просто, но я не могу понять, как это было сделано. Для этого мне, сеньора Сибилла, нужна ваша помощь.

– Вы знаете, кто его отравил?

– Знаю, кто, должно быть, является отравителем, – ответил Исаак. – В том смысле, как можно знать – сообщение доставил епископский курьер, даже не зная имени этого курьера и не видя его лица. Но попрошу вас, если вы не против, припомнить тот день.

– Если это поможет, – сказала Сибилла.

– Тогда, пожалуйста, закройте глаза и вспоминайте. Вас попросили приготовить настой. Кто попросил?

– Сеньора Марта, – ответила Сибилла, чуть подумав. – После разговора с сеньором Раймоном я гуляла в саду с Пау – с сеньором Пау – а когда мы вошли в дом, я поднялась и спросила, могу ли чем-то помочь. Сеньора Марта подошла к двери и объяснила, что вы сказали ей – что готовить что-то для сеньора Раймона могут только члены семьи, если этого не едят все, а когда делается травяной настой, за человеком, который его делает, нужно постоянно наблюдать. Я сказала, что приготовлю сама.

– И?

– И приготовила, сеньор Исаак. Спустилась и приготовила настой.

– Расскажите о каждом движении, насколько помните.

– О каждом движении? Трудная задача, но постараюсь. Я вошла в столовую и взяла пакетик с травами.

– Он находился под запором?

– Не знаю, – ответила Сибилла встревоженным голосом. – Только я не помню, чтобы мне давали ключ или чтобы пользовалась ключом. Нет – пакетик лежал на полке шкафа, в чаше. Он был последним. Я принесла его в кухню. Должно быть, кто-то дал мне чашку…

– Кто?

– Не знаю, – ответила Сибилла. – Но, думаю, Хустина. Да, потому что кухарка бормотала под нос, помешивая что-то на огне. Значит, должно быть, чашку дала мне Хустина, Потом кухарка сняла чайник с крюка и залила кипятком пакетик в чашке.

– Вы держали при этом чашку?

– Нет, конечно. Что, если б рука у нее задрожала? Она могла бы ошпарить меня. Так что да, я поставила чашку на стол, и кухарка налила в нее воды.

– Вы подняли ее снова?

– Не сразу. Чашка была очень горячей. Я стояла рядом и смотрела на нее.

– А потом?

Сибилла снова задумалась.

– Сеньора Марта потребовала кувшин свежей воды, и я велела кому-то отнести его.

– Кому?

– Возможно, кухарке. Нет. Она не переставала помешивать рис. Должно быть, мальчику. Или Хустине. Она то входила в кухню, то выходила.

– Что она делала?

– Не знаю. Кажется, накрывала скатертью стол.

– Вы говорили, что нюхали настой. Когда?

– Да, нюхала. Подняла чашку и понюхала. А потом пошла с ней к двери посмотреть, насколько потемнела вода. Она была очень светлой, и я отнесла чашку обратно. Снова поставила на стол. И что-то отвлекло меня.

– Что?

– Вспомнила. Это было, когда сеньора Марта потребовала воды. Худшего времени для этого быть не могло. Рис в кастрюле внезапно высох и стал прилипать к стенкам. Чашка стояла посередине стола, и кухарка не могла поставить кастрюлю на стол, пока я не переставлю чашку. Я была у двери, звала мальчика, чтобы он отнес воды. Кто-то переставил чашку к шкафу, а мальчик понес воду. Вот как это было.

– А кто был настолько услужлив, что переставил чашку?

– Хустина, конечно. И она сказала, что настой, кажется, готов, я велела ей вынуть пакетик и дать чашку мне. Отнесла чашку Пау, и он пошел с ней наверх.

– Теперь ясно, как это произошло. Только не могу понять, почему.