Текст книги "Утешение для изгнанника"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

5

– Почему вы решили, что буду как-то обеспокоен – если не считать того, что Раймон был добрым человеком и принадлежал к моей пастве в этой епархии – его смертью? – спросил Беренгер.

– Я только боялся, что могут возникнуть религиозные проблемы, способные потревожить ваше преосвященство, – ответил Исаак.

– Ох уж эти слухи, – раздраженно сказал епископ. – Сперва я думал, что они совершенно не распространялись, потом, что они пресечены задолго до того, как кто-то за пределами дворца услышал их. Но здесь невозможно хранить секреты. Очевидно, даже вы их слышали.

– Нет, ваше преосвященство. Я не так узнал о возможности того, что Раймон, когда был очень маленьким, воспитывался в семье, считавшейся еретической. Сам он ничего об этом не знал.

– Тогда как же узнали вы?

– Раймон Форастер обратился ко мне, потому что не мог спать. Его мучили постоянные кошмары, в которых сжигали людей, и его преследовали по мрачным, холодным горным ущельям. Это говорило мне о событиях во Франции. Он был мальчиком четырех-пяти лет, когда началась последняя волна преследования катаров. И всем известно, что те, кто находился под подозрением, покинули свои деревни и бежали с гор в это королевство.

– Да, – сказал Беренгер. – Я бы не хотел видеть возрождения этой проблемы, сеньор Исаак.

Трудно было решить, что имел в виду епископ – проблему существования еретиков, их преследования или их выбор убежища.

– Разумеется, ваше преосвященство. Но хотя Раймон, возможно, начал жизнь среди группы еретиков, а мы не знаем этого, к тому времени, когда ему было около пяти лет, он жил в семье, не имеющей никакого отношения к ним. Он не знал никакой религии, кроме своей, до самой смерти. Его жизнь здесь, в вашей епархии, не должна вызвать никаких проблем.

– Признаюсь вам, – сказал Беренгер, – что когда семья Форастеров появилась десять лет назад в этой округе, мой предшественник интересовался ее прошлым.

– Почему?

– Потому что многие бежавшие из Франции катары осели в Льейде – разумеется, отказавшись от еретических взглядов, – добавил он успокаивающе. – Раймон сказал, что приехал из Льейды, и его фамилия наводила на мысль, что он чужеземец. Его преосвященство, мой предшественник, не обнаружил ничего против них. А потом несколько лет назад кто-то – я так и не выяснил, кто – снова распустил слух, что они еретики, искавшие убежища у собратьев-катаров в Каталонии и, возможно, по-прежнему исповедующие свою веру.

– Они ее исповедовали?

– Подозревать их в этом нет никаких оснований. Мы тайком навели справки. Семья его жены и семья, в которой он вырос, не имели никаких связей с катарами. Прошло много лет с тех пор, как существовал хотя бы слух о катарском перфекте в этой провинции, а без хотя бы одного из них, как вам наверняка известно, эта вера не может существовать. Говорил вам что-нибудь Раймон о своих религиозных взглядах?

– Ваше преосвященство, мне бы меньше всего хотелось говорить с пациентами-христианами об их вере; единственное, что сказал мне Раймон о религии – он молился об избавлении от этих снов, и если это делает его еретиком, тогда большинство остальных моих пациентов – еретики, подозреваю, иногда включая и вас, ваше преосвященство.

– В самом деле, самых неверующих из людей скорее поставит на колени перед Господом приступ подагры, чем одна из моих проповедей, – сказал Беренгер. – Однако не думаю, сеньор Исаак, что кому-то из нас нужно беспокоиться по этому поводу. Но я скорблю из-за смерти Раймона. Он был хорошим человеком. Очень хорошим. Чем она вызвана? Он казался крепким, полным жизни. Но мы не знаем часа своей смерти, так ведь?

– Да, ваше преосвященство. Обычно не знаем. Но кто-то знал час смерти Раймона и очень тщательно подготовил его. Раймон был отравлен. Никаких сомнений в этом у меня нет.

Глава десятая
ХУСТИНА

1

Смерть и похороны Раймона Форастера вызвали в Жироне шквал или даже кратковременную бурю слухов и домыслов. Одни говорили, что у него не было причины умирать, но ведь люди часто умирают без особых причин. К нему вызывали врача, говорили другие, но ведь его часто вызывают. Кухарка могла бы рассказать интересную историю о подозрениях и ложных обвинениях, но она была молчаливой, развязывала язык только с подругами и родными. Поскольку все они жили в Олоте и она редко посещала их, ее история не была рассказана.

Что бы ни говорили, приготовления к его похоронам из маленькой церкви поблизости, подновленной благодаря его щедрости, продолжались. Родные, соседи и друзья из города явились проводить его в последний путь, они горевали, плакали, ели и пили, как часто бывает, когда умирает хороший человек. А потом разъехались, обильно раздавая обещания утешения и помощи в будущем. Некоторые из обещаний, как у членов семьи Понса Манета, были даже искренними.

Вопреки их общему мнению, члены семьи отправили с курьером епархии сообщение в барселонский дом, где, по слухам, Гильем, единокровный брат Раймона, вел свои дела. К всеобщему удивлению, он появился в среду, едва успев встать в хвост процессии, несшей тело к церкви. И плакал над могилой, словно они прожили рядом всю жизнь.

– Учитывая, что сеньор Раймон думал о нем, – сказала Сибилла Хуане, – его привязанность, должно быть, совершенно бескорыстна.

– Что думал Раймон о нем? – спросила Хуана Манет.

– Он ненавидел Гильема. – ответила Сибилла. – Во всяком случае, дал мне это понять.

Тем временем Гильем медленно подошел к младшему сыну Раймона.

– Роже Бернард, этот удар сокрушил меня, – негромко сказал он. – Твой отец клялся помочь мне с иском против тех, кто захватил нашу фамильную землю – теперь твою, Роже Бернард. – Искоса взглянул на парня и покачал головой. – Но сейчас не время обсуждать подобные вещи, так ведь?

– Думаю, не время, – ответил Роже Бернард. Голос его был холодным, сдержанным, как у матери. Он кивнул и отошел к ней.

– Боюсь, мне пора ехать, – произнес Гильем, ни к кому не обращаясь. Взял свою лошадь у помощника деревенского конюха, который держал ее, дал ему мелкую монетку и сел верхом.

Собравшиеся у церкви провожали взглядами всадника, пока он не скрылся за поворотом дороги.

– Слава Богу, – сказала Марта. – Для меня это громадное облегчение. Я боялась, он снова собирается жить в доме. Думаю, я бы этого не вынесла.

Это было в среду. В четверг, ясный, солнечный день с прохладным ветерком, к дворцу епископа пришла молодая женщина и потребовала, чтобы ее впустили.

– У меня есть очень важные сведения для передачи епископу, – сказала она.

– Скажите, о чем, – ответил привратник, – и я выясню, примет ли вас его преосвященство. Знаете, обычно не принимает, – добавил он. – Его преосвященство очень занятой человек. Если дело очень важное, возможно, вас примет один из его помощников.

– Мне нужно видеть епископа, – настаивала женщина. – И никого больше.

И, внезапно повернувшись, протиснулась мимо привратника, ворвалась в коридор и оказалась прямо на пути отца Берната.

– Кто вы? – спросил францисканец, остановясь на быстром ходу.

– Эта женщина утверждает, что должна что-то сказать лично его преосвященству, – сказал привратник, нагнав ее и схватив за руку.

– Меня зовут Хустина, – гневно сказала женщина. – И, уверяю, его преосвященство захочет принять меня. Я горничная из усадьбы сеньора Раймона Форастера, отравленного в понедельник, и если его преосвященство хочет узнать, как умер сеньор Раймон, то очень рассердится, что вы не позволяете мне увидеться с ним.

– Пошли со мной, женщина, – сказал привратник, потянув ее за руку. – Его преосвященство не имеет дел с такими, как ты.

Но отец Бернат стоял неподвижно, глядя на нее, очевидно, в глубокой задумчивости.

– Я поговорю с ней, – сказал он. – У нее могут быть нужные для нас сведения. Возвращайся к своей двери.

Хустину проводили в маленькую комнату на первом этаже дворца и велели подождать. Учитывая ее положение в жизни, отсутствие назначенного приема и поведение, она должна была бы удивиться, что вскоре в комнату вошли четыре человека и сели, оставив ее стоять. То были Беренгер де Круильес; отец Бернат, секретарь епископа; его писец и капитан стражи.

Удивленной она не выглядела.

– Ваше преосвященство, то, что я должна сказать вам, секрет, – заявила она, мельком глянув на остальных.

В скромном числе людей, которые осмеливались так уверенно обращаться к епископу, было очень мало молодых женщин. Он удивленно поднял глаза в ее сторону, потом устремил на нее пронизывающий взгляд, который заставлял многих могущественных людей падать духом. Хустина смело отвечала взглядом, глядя на всех сверху вниз с высоты своего немалого роста.

Капитан счел ее возможной нарушительницей спокойствия; писец, питавший слабость к простоватым хорошеньким женщинам, подумал, что черты ее лица больше подошли бы мужчине. Бернат свирепо глядел на нее. Ему предстояло много работы, а эта женщина с серыми глазами и жестким выражением лица, с темными волосами, зачесанными назад и частично скрытыми косынкой, представляла собой ненужное отвлечение. Но Беренгер де Круильес продолжал изучать его. В свое время он встречал немало решительных женщин; одни ему нравились, другие нет; но эта раздражала его непонятно чем.

– Сеньора Хустина, – наконец сказал он. – Я разговариваю по секрету только с одним человеком, это мой исповедник. Дела епархии в секрете не веду. Либо говорите о том, что беспокоит вас, либо покиньте дворец.

– Ну, ладно, – заговорила Хустина. – Я, как уже сказала человеку у двери, служанка в усадьбе, принадлежавшей сеньору Раймону, он был моим нанимателем до своей смерти. В тот день, когда он скончался, я работала как по дому, так и на кухне, потому что кухонной служанки там не было, и видела, как Пау, сын моего хозяина, со своим младшим братом, Роже Бернардом, что-то добавили в чашку с настоем, который несли хозяину. Я пошла за ними из кухни, мне стало любопытно, что они делают. И слышала, ваше преосвященство, как они бормотали заклинания над чашкой по очереди, словно два священника на мессе. Я решила, что нужно сказать вам об этом.

– Что вы имеете в виду под заклинаниями? – спросил Бернат.

– Пау пел – или скорее, как священники…

– Говорил нараспев, – сказал епископ, заинтересованный против своей воли.

– Да, как священник, и Роже Бернард отвечал. Сперва я подумала, что они молятся о здоровье отца, потом поняла, что нет. Во всяком случае, таких молитв я не слышала.

– Что добавил в чашку сеньор Пау? – спросил капитан.

– Не знаю, сеньор, – ответила Хустина.

– Может, это добавил сеньор Роже Бернард?

– Может быть, – ответила Хустина. – Они были вместе.

– Так – добавили они это из склянки или другой чашки? Или он бросил в чашку что-то, издавшее всплеск?

– Кажется, всплеск был, сеньор. Вот почему я это заметила. Услышала и повернулась, чтобы посмотреть.

– Значит, вы, собственно, не видели, кто из них опустил что-то в чашку, – сказал капитан. Вы услышали что-то, похожее на всплеск. – Где вы находились? В кухне?

– Да, сеньор, – ответила она. – В кухне, помогала кухарке.

– А где была хозяйка?

– Наверху с хозяином, – ответила Хустина.

– А сеньор Пау не был наверху с отцом и матерью? – спросил Бернат.

Хустина заколебалась.

– Был сеньор, были они оба, но потом спустились и попросили сеньору Сибиллу приготовить настой. Она приготовила.

– Кто помогал ей? – неожиданно спросил писец, очевидно, проведший в кухнях больше времени, чем видные сеньоры, сидевшие рядом с ним. – Она недавно приехала в город, так ведь? И не может знать, где что находится в кухне.

Хустина снова заколебалась и огляделась.

– Наверно, кухарка. Она принесла чашку и травы, а сеньора Сибилла залила их кипятком. А сеньор Пау и сеньор Роже Бернард ждали.

– Скажите, Хустина, – спросил епископ, – у кого были ключи? Когда вы и кухарка находились в кухне с сеньорой Сибиллой?

– У кухарки, – ответила она. – По-моему. Я носила продукты из кладовой и не смотрела все время, но видела, как сеньор Пау опустил что-то в чашку. Видела.

– Это произошло после того, как лекарство настоялось, – сказал отец Бернат. Хустина кивнула. – А потом сеньор Пау взял что-то – или, может, Роже Бернард?

– Может быть.

– Один из двух молодых людей взял что-то – мы пока не знаем, склянку или что-то еще…

Он взглянул на нее.

Хустина снова кивнула, с легкой улыбкой, словно была довольна, что кто-то следует ее показаниям.

– Откуда он это взял? – спросил Бернат.

– Откуда? – переспросила Хустина и замолчала. – Из пояса, наверно, – сказала она наконец с легкой дрожью в голосе. – Не знаю. Может быть, поднял.

– Может быть. Как думаете, где он раздобыл это вещество?

– Где раздобыл?

– Да, – сказал Бернат. – Ваш дом наверняка не полон смертоносными ядами, так ведь? Как, по-вашему, где он раздобыл его?

Хустина опустила взгляд, потом печально покачала головой.

– Думаю, в городе, во время одной из поездок. Говорят, там есть места, где можно купить такие вещи. Сама я не знаю, где они. Знаю только, что Пау и Роже Бернард убили хозяина, самого доброго человека на свете. – На несколько секунд подняла к лицу передник. – Молодой сеньор Пау и Роже Бернард убили его волшебством и ядом, они еретеки и убийцы.

– Почему вы до сих пор не сообщали нам? – спросил Бернат, увидев, что Беренгер кивнул ему.

– О, ваше преосвященство, я боялась сеньора Пау, – заговорила Хустина, пятясь, словно пыталась втиснуться в какое-то тесное пространство окружающего ее мира. – Думала, что если он узнает, то убьет меня. И сейчас так думаю. Но я узнала, что сегодня утром он уехал, сеньор Роже Бернард тоже, поэтому осмелилась приехать, притом меня подвез на телеге кто-то ехавший на рынок.

– Останетесь здесь до тех пор, пока вам не позволят уйти, – сказал Беренгер. – Мы должны обсудить ваши обвинения перед тем, как принимать какие-то меры.

– Бернат, мой врач будет ждать меня в кабинете, – сказал епископ, когда они вышли из комнаты. – Когда письменные показания будут готовы, будь добр, принеси их туда. И ты тоже, капитан, поднимись. Жду вас в скором времени. Я хочу побольше узнать о сеньоре Сибилле.

Исаак ждал в коридоре у кабинета епископа.

– Отлично, – сказал Беренгер, пройдя мимо него и оставив дверь открытой. – Сделайте что-нибудь с этим противным коленом и расскажите, что знаете, о сеньоре Сибилле.

– Ничего, ваше преосвященство, – сказал врач, сев на скамеечку, где ему было удобно массировать колено прелата. – Не считая того, что она, как будто, совершенно здорова и выросла в горах неподалеку от того места, где родился наш бедный Раймон. Она сказала, что в ее деревне все знают историю сеньора Раймона, что отец забрал его из семьи и увез в Льейду. Собственно, я полагаю, что она знает об этом больше, чем знал он.

– Ага, – сказал епископ. – Чувствую, мое настроение улучшается с каждым движением ваших искусных пальцев. Пришел Бернат, и я хотел бы, чтобы вы услышали то, что мы только что выслушали относительно смерти Раймона. Бернат, пусть зачитают показания.

Пока писец читал написанное ясным, бесстрастным голосом, Исаак продолжал массировать икру епископа и область колена. Покончив с этим, взял полотенце, которое Хорди, личный слуга епископа, набросил ему на ногу, вытер оливковое масло с колена Беренгера, а потом со своих рук.

– Думаю, эта женщина лжет, – сказал Исаак. – Хотя, возможно, нечто подобное могло произойти.

– Вы не думаете, что Пау и Роже Бернард виновны? – спросил Беренгер.

– Это очень бы меня удивило, – ответил Исаак. – Разве что кто-то из них сумасшедший, но ни один не выказывает никаких признаков помешательства. Притом, какую пользу могла бы принести кому-то из них смерть сеньора Раймона?

Разговор их прервал стук в дверь и быстро вошедший посыльный привратника.

– Ваше преосвященство, – сказал мальчик, – сеньор Пау Форастер во дворце и очень хочет увидеться с вами по весьма срочному делу.

– Не знаю, зачем я ездил туда, – сказал епископ. – Если б сидел в этой комнате достаточно долго, на мой порог явились бы все, кого мне нужно видеть. Отведите служанку Хустину в большой зал для заседаний, – добавил он. – Поговорим там с ними со всеми.

Мальчик испуганно огляделся.

– Прошу прощенья, ваше преосвященство, – сказал он. – Но Хустина исчезла из той комнаты. Никто не видел, как она уходила, и никто не знает, куда ушла.

– Пришли ко мне привратника, – велел епископ вкрадчивым от ярости голосом. Мальчик быстро шмыгнул за дверь. – Как могут быть все настолько глупыми, чтобы позволить этой женщине уйти из дворца?

– Она сказала, что боится его, – сказал Бернат. – Страх иногда заставляет людей делать поразительные вещи.

– Если эта женщина не боится меня, – сказал Беренгер, – то очень сомневаюсь, что боится сеньора Пау.

– Видимо, она больше боится того, что он может сказать, – заметил Исаак. – Очень может быть, что это будет противоречить некоторым подробностям в ее показаниях.

2

Поначалу Юсуф старался держаться подальше от дороги, думая, что бывшие попутчики могут его догнать. Двигаясь параллельно ей, он мог избавиться от опасной или по крайней мере неловкой встречи. Потом обнаружил, что в его выборе есть серьезные недостатки. Он не учел, что эта дорога проходит по скалистой местности столько времени, сколько здесь живут люди, потому что все другие пути крайне затруднительны. Осторожно вернулся на нее и заставил свою маленькую кобылу прибавить шагу.

Луна, всего ночь-другую бывшая полной, взошла вскоре после заката и была достаточно яркой, чтобы освещать Юсуфу путь. Но по мере следования леса разной густоты по обе стороны дороги закрывали свет, и по мере того, как сумерки медленно сгущались, луна почти не светила ему из-за полога стволов и листьев.

Юсуф поехал медленней, чтобы привыкнуть к темноте, потом луна поднялась высоко над ним, лучше освещая дорогу. Он подумал, что нужно прибавить аллюра и сохранять его всю ночь. Но прошло по меньшей мере два часа с тех пор, как далекий колокол прозвонил к заутрене, а его кобыла слабела. Дорога поднялась на небольшой гребень, и Юсуф остановился. Впереди она круто спускалась по лесистому склону.

– Ну, все, девочка, – сказал Юсуф. – Остановимся здесь, чтобы нам обоим не сломать себе шею.

Он въехал в лес и спешился. Кобыла негромко заржала и потом решительно пошла по склону между деревьями. Когда Юсуф догнал ее, она опускала голову в небольшой ручей.

– Это место не хуже любого другого, – сказал мальчик и растянулся на мягкой лесной подстилке, держа руку на рукоятке кинжала.

Юсуф так устал, что проспал глубоким сном два-три часа, несмотря на голод. На рассвете проснулся, слыша щебет птиц и какой-то другой непонятный звук. Чуть приподнял голову и огляделся. Не увидел ничего, кроме спящей поблизости кобылы. Потом снова услышал тот же звук.

– Кажется, он просыпается, – произнес кто-то по-арабски.

– Пни его, – донесся другой голос из-за близкого дерева.

– С какой стати вам пинать меня? – спросил Юсуф. – Я ваш соплеменник.

За едой из хлеба и турецкого гороха с оливками, которую эти люди разделили с ним, Юсуф рассказал им свою историю – вернее, ту ее часть, какую, по его мнению, они могли оценить.

– Хуже всего, – сказал он наконец, – что я не знаю, где нахожусь, и не могу никого спросить, потому что вся эта местность кажется враждебной.

Те оба засмеялись.

– Ты находишься в Валенсии. И мы здесь не столько враждебны, сколько осторожны, даже подозрительны, – сказал первый. – Нам приходилось много сражаться. Многие были убиты. Наших жен и дочерей насиловали и убивали или уводили в рабство. Время было нелегкое.

– Тебе повезло, что ты вовремя проснулся, – сказал второй. – Мы решили, что ты бандит. Они есть поблизости.

– Думаю, бандитами были и те люди, которых я покинул, – сказал Юсуф. – Они путешествуют с двумя телегами оружия.

– Оружия? – переспросил первый. – Трудно поверить, – небрежно добавил он. – Уверен, что там была не шерсть или кожа? Проезжающие здесь торговцы большей частью возят их.

– У них было столько шерсти, сколько нужно, чтобы связать пояс, и достаточно кожи, чтобы повесить меч или надеть под кольчугу, – сказал Юсуф. – Не больше.

– Ты видел это оружие?

– Перед отъездом я приподнял брезент, посмотрел, что они так тщательно охраняют. Там было достаточно оружия и легких доспехов для нескольких сотен людей. Но меня это не заботит. Я только хочу доехать до Валенсии и найти идущее в Барселону судно.

– Добраться отсюда до побережья непросто, – сказал второй. – Очень непросто. Тебе лучше ехать по суше.

– Мне говорил об этом еще кое-кто, – сказал Юсуф. – Молодой человек, назвавшийся Али. Он посоветовал мне ехать к Теруэлю. Вот почему я находился с той группой – они держали путь в Теруэль.

– А от Теруэля? Куда ты направляешься?

– В Каталонию. Я думал, что смогу доехать от Теруэля до побережья и найти судно.

– В какое место Каталонии?

Юсуф немного помолчал.

– В Жирону.

Те оба отошли, негромко посовещались, вернулись и сели возле Юсуфа.

– Я бы не советовал ехать от Теруэля к побережью, – сказал первый.

– В настоящее время, – сказал второй. – Тем более, если едешь в одиночестве.

– Почему? – спросил Юсуф.

– Дорога отсюда до Теруэля неплохая, – сказал первый. Смахнул с земли листья, палочки, иглы, взял прутик и стал чертить. – Поедешь отсюда, через этот хребет. Найдешь на дороге достаточно других путников, они защитят тебя от грабителей, способных позариться на твою кобылу.

– А потом куда?

– Если поедешь дорогой на Сарагосу, сможешь свернуть с нее на Льейду. Можно также ехать путем пастухов через горы, он тоже идет в ту сторону мимо Льейды. Мой друг говорит, что Льейда недалеко от Жироны.

– А отсюда куда ехать? – спросил Юсуф.

– Спустишься с этого холма и окажешься на дороге в Теруэль. Через него проезжает столько людей, что, думаю, еще на одного мальчика не обратят внимания, если постараешься не делать ничего возмутительного.

– Спасибо, – сказал Юсуф. – Интересно, проехала ли та группа, пока я спал. У меня нет желания встречаться с ними.

– Не знаю, – сказал первый. – Мы были здесь всю ночь и не видели их. Желаю тебе доброго пути.

Он кивнул второму, поднял с земли большой кожаный мешок и стал спускаться по склону холма.

– Если не хочешь останавливаться в Теруэле, – негромко сказал второй, когда его компаньон отошел на некоторое расстояние, – возле города у самой стены обнаружишь горстку домов. Спроси, где живет столяр Пере, и скажи, что тебя направил к нему Хуан, его товарищ по плаванию. Он направит тебя на нужную дорогу.

Поднял другой кожаный мешок и пошел за первым.

Следующие четыре дня слились в марево жары, голода, усталости. Столяр Пере принял Юсуфа любезно, на ночь постелит ему на полу соломенный матрац, накормил его и позаботился о кобыле, потом направил на нужную дорогу.

– Остерегайся гостиниц по пути, – неторопливо, словно нехотя предостерег он. – Некоторые из них приличные, но в большинстве хозяева ворье, готовое за грош перерезать горло. Спи в полях рядом с кобылой, подальше от дороги, чтобы тебя не видели.

– Спасибо, сеньор, за мудрый совет, – сказал Юсуф, хотя не узнал ничего нового. – Я последую ему.

И в самом деле, придорожные гостиницы были не из лучших. Юсуф покупал, какую удавалось, еду на фермах вдоль дороги и высматривал для сна поросшие травой участки в отдалении от нее. Ехал, когда мог, вместе с группами – торговцами, музыкантами, рабочими – и в одиночестве, когда приходилось, бдительный к признакам опасности на каждом подъеме и каждом повороте дороги.

Жара с каждым днем усиливалась, вскоре Юсуф начал передвигаться по ночам и утром, спал, как мог, в знойное послеполуденное время. Дошел до изнеможения; от пыли, песка и яркого солнца глаза воспалились и покраснели. Все мышцы и кости болели от усилий держаться в седле. В жаркой дымке ему начали мерещиться странные видения деревьев или белых домов прямо посреди дороги. Иногда он хлопал глазами и тряс головой, понимая, что их там нет; иногда заставлял удивленную лошадь съезжать на обочину, чтобы объехать их.

На четвертое утро Юсуф проснулся на рассвете, ощущая во всех членах боль. Оседлал кобылу, внезапно обратив внимание, до чего матовая, пыльная у нее шкура, и что голова ее поникла от усталости и уныния.

– Бедняжка, – сказал он. – Ты тяжело трудилась на этих дорогах, и травы здесь негусто.

Достал оставшийся кусок хлеба, разломил его надвое и отдал ей большую часть. Как только солнце поднялось над холмами, температура повысилась. Вскоре начала повышаться и дорога.

Свет, отражавшийся от дороги, от обнаженных скальных пород, от редких ручьев бил в глаза Юсуфу, и он даже подумал, как бы не ослепнуть. Заболела голова. Дорога начала длинный спуск, и кобыла изо всех сил упиралась на ходу копытами, чтобы не скользить.

Когда они достигли ровного места, она едва передвигала ноги. Слева мерцал в солнечном свете белый дом с рощицей олив по одну сторону и плодовым садом по другую. Когда Юсуф решил, что это очередное вызванное жарой видение, кобыла остановилась. Потрясла головой и осталась стоять.

В саду двое мулов наблюдали за дорогой с большим любопытством. Один из них заорал, и кобыла пошла к ним, отведя назад уши в открытом бунте. Хлопнула дверь, и из-за угла вышла крепкая, приятного вида женщина.

– Так-так, – сказала она. – Молодой человек, ты выглядишь усталым и запыленным.

– Найдется у вас вода для меня и моей кобылы? – спросил Юсуф. – И, может быть, часть каравая? Я охотно заплачу за любую еду, полученную из ваших рук, сеньора.

– Лучшего предложения я сегодня не получала, – ответила со смехом она. – Поезжай задом в тень двора, а я посмотрю, что смогу сделать.