Текст книги "Утешение для изгнанника"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

5

В тот день Исаак не смог передать его преосвященству сообщения от Ребекки – или от ее подруги Сибиллы. Два предположительно кратких визита к пациентам превратились в долгие, делать приходилось много, а помощи в трудах от бестолкового Ионы почти не было.

Четыре или пять раз Исаак был готов отправить мальчика за Ракелью, но он дал себе слово, что будет вызывать ее только в тех случаях, когда дело будет касаться жизни и смерти. Это решение удерживало его от беспокойства дочери лишь ради собственного удобства. И он мучился, рылся в беспорядочно уложенной корзинке среди лежавших не на месте материалов в поисках самых употребительных лекарств. Ему постоянно приходилось обнюхивать пакетик или склянку или пробовать их содержимое на вкус, дабы убедиться, что не дает пациентам потенциально смертоносные смеси.

Закончил дела Исаак усталым, раздраженным, голодным. Уже наступило время обеда, и в домах пациентов ощущался запах стряпни.

– Пошли домой, Иона, – сказал он.

– Сеньор, я все делал правильно? – спросил мальчик.

Исаак глубоко вздохнул.

– Иногда, – ответил он. – Но ты должен изучить, где лежит в корзинке каждое лекарство. Будь сеньора Анна в худшем состоянии, она бы умерла до того, как я нашел нужные капли. Иона, так не годится. Это не работа на кухне. Людям не нравится скверно приготовленный обед, но от него обычно не умирают. Медицина другое дело.

– Да, сеньор, – сказал подавленный мальчик.

Поданный в тишине двора обед несколько улучшил настроение Исаака, но не решил его основной проблемы. Когда со стола убрали, он остался там, у фонтана, размышляя, что делать. Близнецы, уже почти девятилетние, научились читать и очень этим гордились, но не могли вскрыть письмо от другого врача, написанное второпях, со множеством подробностей относительно лекарств и болезней, даже правильно прочесть его. Юдифь читать не училась, все слуги тоже, за исключением маленькой Хасинты, но читала она лишь немногим лучше близнецов.

Дети, вне всякого сомнения, научатся читать, но письмо требовалось прочесть сейчас. По печати Исаак определил, что оно почти наверняка от Низима, его коллеги из Монпелье, который обещал прислать сына для замены Юсуфа и Ракели, но до появления дочери вскрывать письмо не было смысла. И у него не было желания вызывать ее по столь банальному делу.

Его размышления прервал звон колокола у ворот.

– Сеньор Исаак, – послышался негромкий знакомый голос. – Это Сибилла. Можно поговорить с вами?

– Конечно, – ответил врач. – Минутку, я открою ворота.

Уж это он мог сделать быстро и без помощи.

– Я кое-чего не сказала вам сегодня утром, – заговорила она, когда они сели на скамью у фонтана. – И, поразмыслив о том, что сказала – а после нашего разговора я только и делала, что размышляла – поняла, что должна сказать вам все.

– О чем вы? – спросил Исаак.

– Я имею в виду историю Гильема и его матери.

– Матери Гильема?

– Да, сеньор Исаак. Незаконнорожденный Гильем сын отца Раймона, Арнауда де Бельвианеса, от его служанки Беатриу, – твердо сказала она. – Его преосвященство должен спросить Гильема, почему он приехал сюда на поиски Раймона и что он знает о его смерти.

– Вы ведете рассказ, как опытная рассказчица, сеньора Сибилла, удерживая внимание слушателей, рассказывая им каждый день понемногу, – сказал Исаак. – Но могу ли я полагаться на ваше сообщение?

– Клянусь, что в нем все достоверно. Все знали мать Гильема, Беатриу, – заговорила Сибилла, – потому что она родилась в той деревне. И, разумеется, все знали, что сеньор Арнауд был отцом Раймона и Гильема. Беатриу сама говорила моей няньке, Розе, что Арнауд был ее любовником. Неудивительно, что незаконнорожденный Гильем больше похож на отца, чем законный сын. Роза говорила, что Арнауд дурно обходился с Раймоном потому, что хотя мальчик и был похож на него, но всякий раз, когда отец входил в комнату, бежал к матери. Арнауд и Раймунда ненавидели друг друга.

– Раймунда была матерью Раймона? – спросил Исаак.

– Да, – ответила Сибилла. – Я не знала ее, так что не могу ничего сказать по собственным впечатлениям. Но люди все еще продолжали говорить о маленьком Раймоне и незаконнорожденном Гильеме, – добавила она.

– Знали вы эту Беатриу? – спросил Исаак. – Была она доброжелательной?

– Беатриу уехала из деревни, когда я была еще совсем маленькой. Ее место в нашем доме заняла Роза.

– Но Беатриу работала в вашей семье? Ваши родные хорошо ее знали?

– Беатриу была служанкой моей бабушки. Но что до знания – это особый вопрос. И дело не в том, что она была прислугой. Самой близкой моей подругой – особенно после смерти бабушки – была моя служанка Роза. Но Беатриу и моя бабушка друг друга недолюбливали.

– И все-таки она оставалась в услужении у вашей бабушки?

– У нее не было выбора, – сухо сказала Сибилла. – Вскоре после того, как она начала работать у нас – ей тогда было четырнадцать или пятнадцать лет – у нее родился ребенок, и другого места ей было не найти. И у нашей семьи были свои трудности. Мы были бедны, и прислугу найти было трудно. Бабушка согласилась держать ее, платить ей небольшое жалование, а она, в свою очередь, делать всю работу, какую могла. Она и ребенок жили у бабушки на этих условиях, пока Гильему не исполнилось двенадцать, и бабушка заставила Арнауда отправить его в Тулузу изучать право.

– Вы знали Гильема?

– К сожалению, да. Время от времени он возвращался в деревню и всегда останавливался у бабушки. Она разрешала ему, так как, по ее словам, Гильем не знал другого дома, кроме нашего. Я не могла его не знать – дом был не особенно большим.

– Но эта Беатриу не приезжала к вам вместе с ним?

– Нет, конечно. Через два или три года после того, как Гильема отправили учиться в Тулузу, Беатриу покинула деревню. Тайком, ночью, забрав все ценности, какие могла унести. Потом мы узнали, что Гильем уехал из Тулузы. Все решили, что мать и сын бежали вместе искать счастья.

– Куда они отправились?

– Не знаю, сеньор Исаак. Как я уже сказала, Гильем возвращался в деревню время от времени, но ничего о ней не говорил, вполне возможно, не знал, где она. После того как перестал приезжать, я не видела Гильема и не слышала о нем, пока не увидела его на похоронах.

– Но он поселился в доме Раймона несколько недель назад, – сказал Исаак. – Приезжая туда, вы ни разу его не видели?

– Ни разу, – ответила Сибилла.

– Гильем, наверно, знал, кто вы, и что живете в городе.

– Не думаю, – сказала она. – Сибилла довольно распространенное имя, и, насколько я знаю, дальнее родство моей семьи с Франсеской здесь почти неизвестно – даже если кто-то здесь слышал о моей семье, в чем я сомневаюсь.

– Узнать вас Гильем не мог?

– Нет. Когда он последний раз приезжал в деревню, мне еще не исполнилось десяти. А когда увидела его на похоронах, у меня была вуаль. Я закрыла лицо вуалью и прошла мимо него.

– Полагаю, сеньора Сибилла, в истории сеньора Гильома есть еще многое, о чем вы мне не сказали.

– Люди всегда многого не говорят, – сказала она.

– Я имею в виду многое относительно этой призрачной собственности, вашей семьи и семьи Раймона. Боюсь, что если попрошу его преосвященство разобраться с этим делом, с вопросом о виновности Пау в этом ужасном происшествии, епископ может выяснить больше, чем выгодно этой хорошей семье.

– Больше ничего сообщить вам не могу, – сказала Сибилла. – Я ничего больше не знаю. Мне пора идти. Роза ждет за стеной гетто. И, наверно, недоумевает, что задерживает меня.

После ее ухода Исаак сидел во дворе, обдумывая создавшееся положение. Ему не нравилось то, во что он оказался втянут. Возможно, сеньора Сибилла не понимала подоплеки этой семейной истории, но ему она была совершенно ясна. То, чего Раймон не мог сказать ему, сказали его сновидения. Но рассказывать епископу – не о том, что, как ты знаешь, сделал человек; не о том, что, по словам других, человек сделал; а о том, что его беспомощное сознание нечаянно открыло о нем – было совершенно непростительным видом предательства.

С другой стороны, возражал он себе, Раймон мертв. Сказать то, что ты установил, чтобы спасти его любимого пасынка, не будет предательством Раймона, его невозможно предать, ему невозможно причинить зло. Будь Раймон жив, он наверняка захотел бы помочь сыну.

Но Исаак не мог забыть голос своего великого учителя, Ибн аль-Байтара, в ответ на его просьбу, когда ему было двенадцать лет, на его заявление, что умерший соученик хотел бы, чтобы его драгоценная книга о травах досталась ему, Исааку, если б этот мальчик знал, что так внезапно умрет. «Самыми низкими и эгоистичными из наших желаний являются те, которые мы приписываем беспомощным мертвым, говоря, что этот или тот человек – если бы знал – хотел бы, чтобы нам досталось то, чего мы не осмеливались потребовать по своим заслугам».

Если бы Раймон хотел, чтобы его история стала известна всему городу, он разгласил бы ее сам. А почему не сделал этого? Может быть, знал или догадывался, что где-то у него есть родные, которые могут в этом случае серьезно пострадать.

Он поговорит с его преосвященством, но только о том, что знает не из сновидений Раймона или деревенских слухов в изложении Сибиллы, а по собственному опыту.

6

Юсуф выехал на другое утро на мышастом мерине, и даже его любимая кобыла в Жироне никогда не была так довольна тем, что ее седлают. Мерин, как только его вывели из конюшни, приплясывал в предвкушении дороги. Тем временем кобылу из Гранады массировали, чистили, расчесывали, кормили отборным кормом и всячески баловали, чтобы вернуть блестящую безупречность.

У Юсуфа была большая сумка с продуктами, свежей водой, чистым, чуточку влажным бельем, небольшой добавкой к его запасу монет – сеньора Эстелла признала, что арабская кобыла ценнее ее мышастого красавца – и копией документа об обмене.

В голову его были вколочены указания ехать через холмы к дороге на восток, которая приведет его к дому, а также много весьма интересных подробностей относительно Раймона Форастера и его отца, Арнауда.

Фелип, парень с конюшни, подошел к воротам, чтобы помахать на прощание рукой Юсуфу и Флетксе, мышастому мерину. Он знал, так как ему несколько раз было сказано, что они уезжают надолго и, может быть, никогда не вернутся. Но что такое «надолго», ему было трудно понять, потому что каждый день, казалось, приносил что-то свое, и до конца дня он то и дело выходил на дорогу посмотреть, не возвращаются ли они, и печально возвращался, когда его звали работать.

На третий раз появился другой всадник на другом коне и остановился возле Фелипа. У них завязался долгий разговор, гораздо более долгий, чем с кем бы то ни было, тем более с незнакомцем.

Когда всадник уехал, старая сеньора, наблюдавшая все это со своей кушетки с любопытством и некоторой озабоченностью, велела позвать парня к себе.

– Фелип, – сказала она, – садись, поговори со мной. Мария, принеси для Фелипа то блюдо с фруктами и орехами, а потом иди и не появляйся, пока я не позвоню.

Девочка поспешно сделала то, что было велено, а потом выбежала из комнаты на несколько минут драгоценной праздности.

– Кто был тот славный человек верхом на лошади? – спросила старая сеньора.

– Он не славный, – ответил Фелип, и глаза его наполнились слезами. – Он сказал мне плохие слова и уехал.

– Это нехорошо с его стороны, – сказала она. – Что ему было нужно?

– Ему был нужен Раймон. Он спросил: «Жил Раймон здесь?».

– И что ты ответил, Фелип? – негромко спросила она.

– Я сказал: «Здесь нет никакого Раймона».

– Ты прав, Фелип, никакого Раймона здесь нет. А что он сказал потом? – спросила она, зная, что тут нужны спокойствие и терпение, иначе толку от Фелипа не добьешься.

– Он повторял снова и снова: «Жил Раймон здесь?». Закричал на меня и сказал, что я дурак.

– Это некрасиво, – сказала мать Эстеллы. – А что сделал ты?

– Я сказал ему, что я не дурак, и назвал имена всех людей, кто здесь живет, и лошадей с мулами.

– Можешь назвать мне все эти имена? – спросила старая сеньора.

С довольной улыбкой, закрыв глаза, Фелип нараспев перечислил их. Упомянул и Юсуфа.

– Ты назвал и Юсуфа, когда этот человек спрашивал?

– Сказал и про Юсуфа, только, что Юсуфа здесь нет, Флетксы тоже, но его кобыла здесь, это красивая лошадь, но у нее нет имени.

– Верно, и ты должен придумать для нее хорошее имя, такое, чтобы ей понравилось. У тебя хорошая память, – твердо сказала старая сеньора. – Этот человек, наверно, был доволен, что ты помнишь всех.

– Нет. Он спросил, куда уехал Юсуф, но мне никто не говорил, куда Юсуф уехал. Потом он спросил меня, как Юсуф уехал, и я сказал, что на Флетксе. А он все кричал: «Как, как», а потом спросил, не в Льейду ли он поехал, а я не знал.

– Конечно, – сказала старая сеньора. – Откуда ты мог знать? Никто и не ждал от тебя этого. Твоей работы это не касается. Но ты очень хорошо вел себя с этим человеком, а он нехороший человек, и если появится снова, больше не разговаривай с ним.

– Почему?

– Потому что он говорил тебе плохие слова, а мне это не нравится. Теперь забирай то, что осталось на блюде, и пришли ко мне Марию.

– Спасибо, сеньора, – сказал Фелип, прижав деревянное блюдо к груди, и с гораздо более довольным видом, чем при своем появлении там, пошел искать маленькую служанку.

А старая сеньора лежала на своей кушетке и долго ломала голову над этим случаем.

7

В понедельник утром, когда солнце было еще на востоке, но поднялось достаточно высоко, чтобы заливать двор теплом и светом, Юдифь сидела у фонтана, шила в отчаянной попытке угнаться за ростом сына-младенца. Вениамин спал у ее ног в люльке, из которой тоже скоро вырастет. Когда раздался звон колокола у ворот, она отложила работу и быстро пошла открыть их. За воротами стояли двое незнакомцев, женщина и мужчина.

– Мы ищем дом сеньора Исаака, врача, – сказала женщина.

– Это его дом, – сказала Юдифь. – К сожалению, Исаака сейчас нет, но я жду его с минуты на минуту. Я его жена, Юдифь.

– Я Марта, жена… вдова Раймона Форастера, сеньора Юдифь, – сказала женщина. – А это мой управляющий, Эстеве.

– Входите, пожалуйста, сеньора Марта. Мой муж скоро вернется. Он пошел к епископу, тот наверняка слишком занят, чтобы отнимать у Исаака много времени. Хасинта, принеси нам холодного питья, – крикнула она и повела гостей в удобное место в тени. Через несколько минут маленькая служанка принесла им напитки из мяты и лимона, а также пряные закуски.

Воцарилось неловкое молчание, потом взгляд Марты упал на колыбельку.

– Какой очаровательный младенец, – сказала она. – Сколько уже ему?

– Всего три месяца, – ответила с улыбкой Юдифь.

– Только три месяца, и уже такой хорошенький, большой малыш, – заворковала Марта, склонясь над люлькой. – И спит, как ангелочек.

– Мне очень повезло, – сказала Юдифь. – Мой первый ребенок был не таким тихим…

И они заговорили о младенцах и зубках, проблемах и трудностях, поэтому, когда Исаак с Ионой вошли, женщины их не заметили.

– Сеньора Марта? – спросил Исаак, услышав ее голос.

– Прошу прощения, – сказала Юдифь. – К тебе пришли сеньора Марта и ее управляющий, сеньор Эстеве.

Тут проснулся Вениамин и обнаружил, что находится на грани голодания. Юдифь торопливо подняла его, извинилась и ушла.

– Моя жена угостила вас чем-нибудь в этот жаркий день? – спросил Исаак.

– Да, сеньор Исаак, угостила. И вот чашка для вас. Давайте налью вам напитка.

Исаак выпил, поставил чашку и повернулся к гостям.

– Что привело вас сюда в такую жару?

– Я беспокоюсь, – ответила Марта.

– О своих сыновьях, Пау и Роже Бернаре?

– Да, – ответила она дрожащим голосом, – конечно, о них. Нам дали понять, что вскоре – завтра, может быть, послезавтра, их арестуют за убийство своего отца по показаниям нашей служанки Хустины.

– Но ведь одно лишь показание Хустины никак не может привести к такому исходу Я слышал его, оно во многом противоречиво, – сказал Исаак. – Не представляю, что кто-то мог принять его на веру.

– Проблема заключается в том, что Хустина исчезла, и теперь говорят, Пау убил ее, чтобы она не обвинила его в других преступлениях. Что если б Пау отдали под суд, как только ее показания были записаны, она была бы жива.

– Есть у Хустины семья, к которой она могла бы уйти? – мягко спросил Исаак, потому что в голосе Марты зазвучали истерические нотки.

– Семья? – переспросила она. – Не знаю. Она куда-то уходит, когда не работает. Я всегда предполагала, что это родные – сестра или какая-то родственница. Может быть, это даже мужчина. Если сможем найти моего деверя, сеньор Исаак, то, наверно, найдем и Хустину. Думаю, она прячется.

– Зачем ей прятаться?

– Она не сказала его преосвященству ни слова правды и знает, что не сможет подтвердить своих показаний.

– И думаете, Хустина может находиться у сеньора Гильема?

– Думаю. Боюсь, что мой деверь Гильем заигрывал с ней с какой-то целью.

– Почему вы так думаете?

– Потому что несколько раз заставала их, разговаривающих очень тихо, как договаривающиеся о встрече любовники. И видела, как он поцеловал ее в лоб – поступок не особенно предосудительный, но очень странный, если между ними нет взаимопонимания.

– Ваш муж говорил, что видел подобные вещи, – сказал Исаак.

– Я невольно задаюсь вопросом – я всегда думала, что Гильем имел какое-то отношение к смерти моего мужа, и задаюсь вопросом, не могли он использовать Хустину для убийства.

– Чтобы избавиться от подозрений? – спросил врач.

– Но с какой стати, сеньор Исаак? Какую выгоду могла принести его смерть Гильему? Кому бы то ни было?

– Говорил вам когда-нибудь Раймон о собственности, на которую имел право?

– Сам он не говорил. Сперва Гильем, потом сеньора Сибилла говорили Раймону, что в деревне неподалеку от Фуа есть какая-то собственность, на которую он может притязать.

– Как он на это реагировал?

– Засмеялся и сказал, что у него нет желания копаться в прошлом, даже будь у него средства для этого. Что он доволен настоящим.

– Как думаете, есть какая-то правда в их заявлении?

– Не знаю, – ответила Марта. – Думаю, что даже если и есть, потребуются годы и немалые деньги, чтобы довести это притязание до суда.

– Очень может быть, что вы правы, сеньора Марта. Итак, что я могу для вас сделать?

– Не знаю, – ответила Марта. – Я отношусь с высочайшим почтением к вашему искусству, сеньор Исаак, но, честно говоря, думаю, что совет ярмарочной гадалки принес бы мне столько же пользы, как ваш, епископа или любого умного человека в городе.

– Вы имеете в виду сеньору Бернаду? – спросил Исаак.

– Нет, кого-нибудь из ее коллег. Думаю, Бернада в жизни никому не сделала добра.

– У меня есть предложение, – сказал Исаак. – Думаю, есть смысл потратить время на поиски вашей кухонной служанки.

– Кухонной служанки? – переспросила Марта. – Но она не могла иметь к этому никакого отношения. Уехала по меньшей мере за неделю до смерти Раймона. До того как он в первый раз заболел, и вы приехали помочь нам.

– Тем не менее, сеньора, эту служанку следует найти. Ее отсутствие могло быть кому-то на руку.

– Пау съездит за ней, – сказала Марта. – Кухарка знает, где она живет.

– Папа, что случилось? – спросила Ракель, выходя чуть попозже во двор и снимая вуаль.

– Ничего, дорогая моя.

– Должно быть, случилось. Ты выглядишь почти недовольным. Такое выражение иногда может быть у мамы, у меня, но не у тебя. Тебе нужно выпить чего-нибудь холодного.

Исаак рассмеялся.

– Признаюсь, я слегка недоволен. Мне недостает тебя рядом, чтобы я мог сказать: «Ракель, иди сюда и немедленно прочти мне это письмо».

– Письмо! Папа, что же сразу не позвал меня? Я бы тут же пришла. Скажи, где оно, я его тут же прочту.

– У меня в кабинете, на нем печать Низима из Монпелье. Думаю, оно касается его сына Амоса.

– Сейчас принесу, папа, – сказала Ракель.

Ракель удобно уселась, поглядела на конверт с печатью, как ее учили, казалось, очень давно, и сломала ее.

– Папа, письмо очень короткое, написано на одной странице. Оно начинается: «Мой досточтимый коллега Исаак. После моего последнего письма, в котором я уверял вас, что мой негодник-сын отправится в Жирону, как только уладит дела здесь, с горечью вынужден сказать, что он не приедет совсем или по крайней мере в течение нескольких месяцев. Я сказал ему, что за это время вы, скорее всего, заключите другие соглашения, но, как бы ни хотелось ему учиться у вас, он упрямо отказывается уезжать в настоящее время.

Подозреваю – нет, знаю – что причиной тому женщина, притом не стоящая утраты такой возможности. Как наши дети, несмотря на всю нашу заботу о них, разрушают все наши планы относительно их успеха и счастья. Надеюсь, вы простите меня и моего несчастного сына за нарушенные обещания. Ваш, и так далее».

Ракель положила листок.

– Что будешь делать, папа? – спросила она. – И, пожалуйста, имей в виду, что я готова помогать тебе всякий раз, когда буду нужна.

– Пока что буду пытаться обучить Иону и полагаться на твою добрую волю, дорогая моя. И стану тайком наводить дальнейшие справки.

– Я думала, что пора бы нам получить весточку от Юсуфа, – сказала Ракель.

– Он не только очень далеко от нас, но и в государстве, которое находится в состоянии войны с нашим. Отсюда отправить письмо очень легко, поэтому мы тратим время и деньги, обмениваясь глупостями. В Гранаде он не может спросить, можно ли положить письмо в сумку королевского или епископского курьера.

– Тогда они, видимо, сберегают много времени и денег, – сказала Ракель, лениво обмахиваясь большим листом, сорванным с растения поблизости.

– Ничего подобного, – весело сказал Исаак. – У них курьеры скачут из города в город и отправляются в Магриб быстроходными галерами, а потом возвращаются. В этом отношении они совершенно такие же, как мы.

– Как там у них, папа?

– Красиво, дорогая моя. Наши сады, фонтаны и бани не могут достигнуть красоты тамошних. Иногда арабы добиваются успеха; но не часто. Они мастера в искусстве превращать пустыню в рай, где песни, ароматы, цвета и формы сочетаются, чтобы обратить помыслы человека к великим вещам – любви, красоте, небу.

– Значит, они лучше нас?

– Они совершенно такие же люди, как и мы, – оживленно ответил Исаак. – Но арабские архитекторы великие мечтатели. И творениями их можно наслаждаться. Надеюсь, Юсуф наслаждается. Он ценит красоту, и гранадский двор предложит ему вознаграждение за одиночество, которое он может ощущать.

– Интересно, увидим ли мы его снова, – сказала Ракель. Поднялась на ноги. – Ну, вот, я опечалилась, хотя собиралась помочь тебе. Что я могу сделать?

– Исправить тот жуткий беспорядок, который Иона устроил в корзинке.