Текст книги "Король Георг V"

Автор книги: Кеннет Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

«Вслед за нашей сегодняшней беседой я хотел бы заметить, что, утверждая предлагаемое назначение лорда Фишера на пост 1-го морского лорда, я делаю это неохотно и с некоторыми опасениями. С готовностью признавая его большие способности и административный талант, я в то же время не могу отделаться от ощущения, что его присутствие во главе Адмиралтейства не придаст флоту должной уверенности, особенно в тот момент, когда мы ввергнуты в величайшую из войн. Искренне надеюсь, что мои опасения окажутся беспочвенными».

Сам Фишер, разумеется, ничего не знал об этом обмене мнениями между Даунинг-стрит и Букингемским дворцом. 26 октября 1914 г. он сказал другу, что намерен провести зиму в Италии, которая в то время еще не примкнула к союзникам: «Не вижу необходимости оставаться в Англии при той враждебности, которую испытывают ко мне король и поддакивающий ему премьер-министр». Через три дня он был призван на службу. Вновь оказавшись в Адмиралтействе, Фишер, очевидно, узнал от Черчилля об отрицательном отношении короля к его назначению и принялся отвечать, что называется, залпом на залп. Он даже возложил на монарха ответственность за гибель судов адмирала Крейдока в Коронеле: «Главную ответственность за это несет нынешний король, который порочит проводимую мною политику перед всеми, кто может его слышать». Заслуги в битве у Фолклендских островов, когда адмирал Стерди сумел в какой-то степени компенсировать потерю эскадры Крейдока, Фишер, правда, предпочел сохранить за собой. Через несколько недель он говорил Черчиллю: «Вчера у меня была очень неприятная встреча с королем. Он ведет себя просто злонамеренно! Он сказал французам, что якобы я говорил, будто к нам должны вторгнуться 150 тыс. германцев! На самом деле я сказал, что если к нам придут даже 150 ООО германцев, то они никогда не вернутся обратно! Больше я этого не вынесу. Меня от него тошнит!» Королю общество Фишера также не доставляло удовольствия – к 1-му морскому лорду он испытывал то чувство, которое Стамфордхэм называл «непреодолимым отвращением».

Однако с течением времени стало казаться, что король, пожалуй, судит о нем слишком строго. Круглосуточно работая в паре, Черчилль и Фишер развивали невиданную энергию; в Адмиралтействе жизнь била ключом. Планируя смелые операции, Черчилль и Фишер направляли на их проведение большие силы. Программа строительства почти 600 новых судов вызвала у Фишера такую восторженную тираду, с которой не могла сравниться даже риторика самого Черчилля: «В памяти людей или в анналах человечества еще не было отмечено случая, чтобы подобная армада – а это настоящая армада – была сконструирована и построена за столь короткое время… Каждый из этих кораблей относится к новому типу, революционному по своей конструкции, и каждый работает на определенную стратегическую идею».

Однако это сильное партнерство продлилось меньше полугода; Адмиралтейство было слишком мало и не могло вместить сразу двух импульсивных и властных лидеров, каждый из которых являлся заложником собственной гордости. Фишер, прежде никогда не обращавший внимания на всякие чувства, тут вдруг проявил чрезвычайную эмоциональность к методам руководства Черчилля. Зачастую мнение Фишера игнорировали, а распоряжения отменяли, причем в таких сугубо профессиональных вопросах, как передвижение судов, – они традиционно входили в компетенцию 1-го морского лорда. Окончательный разрыв с Черчиллем был спровоцирован смелым, но неудачным планом последнего прорваться через Дарданеллы, захватить Константинополь и таким образом ослабить давление, которое оказывала на Россию союзная Германии Турция.

Фишер был против этого плана с самого начала. Главным театром боевых действий на море, считал он, оставалось Северное море. Тем не менее он, пусть с неохотой, был готов согласиться на Дарданелльскую операцию, если бы ее проводили только суда, выделенные из резерва. Однако в апреле 1915 г., после нескольких неудачных попыток подавить турецкие форты обстрелами с моря, британские войска высадились на Галлиполийском полуострове, где и оставались, доблестные, но бессильные, до самой эвакуации, последовавшей в конце того же года. Случилось именно то, чего опасался Фишер: солдат нельзя было бросить на произвол судьбы, но для их защиты требовалась поддержка с моря; переброска же под Константинополь подкрепления означала утрату британского превосходства в Северном море.

В ответ на энергичный протест Фишера Черчилль 11 мая писал:

«Вы полностью ошибаетесь… Судьба огромной армии висит на волоске, она изо всех сил цепляется за скалистый берег; ей противостоит военная мощь Турецкой империи, силами которой руководят немцы. Да весь избыточный британский флот, каждый кусок металла, какой только можно отыскать, должен быть связан с этой армией и ее судьбой до тех пор, пока длится борьба!»

Фишер, который уже приобрел иммунитет к подобным призывам, понимал, что любая уступка, сделанная им военно-морскому министру, повлечет за собой новые требования. Ранним утром 15 мая он написал Черчиллю короткое письмо, сообщив о своей отставке. «Чтобы избежать любых вопросов, я тотчас же уезжаю в Шотландию» – этой фразой Фишер заканчивал свое послание. На самом деле он «лег на дно» в гостинице «Чаринг-Кросс», где его и застала записка возмущенного премьер-министра: «Именем короля приказываю Вам вернуться на свой пост». Отложив отъезд в Шотландию, Фишер, однако, отказался вернуться в Адмиралтейство. Его конфликт с Черчиллем совпал с кризисом в правительстве либералов, точнее, помог его ускорить. Находясь под огнем критики оппозиции, упрекавшей правительство в нехватке бризантных снарядов для Западного фронта, Асквит решил расширить свою администрацию, пригласив в кабинет консерваторов. Фишер считал, что консерваторы не дадут ему уйти в отставку, а, наоборот, поддержат любые его требования. Будучи, как и всякий профессиональный политик, по натуре авантюристом, он поставил Асквиту условия, на которых был согласен вернуться к своим обязанностям. Документ включал, например, такие невообразимые пассажи:

«Чтобы господин Уинстон Черчилль не был членом кабинета и не мог меня всегда обойти; не буду я служить и под руководством господина Бальфура…

Чтобы был создан совершенно новый Совет Адмиралтейства; это касается и морских лордов, и финансового секретаря, который совершенно бесполезен.

Чтобы я нес полную профессиональную ответственность за ведение военных действий на море, имел право единолично определять диспозицию флота и назначать на все должности офицеров любого ранга, а также совершенно беспрепятственно единолично командовать всеми морскими силами…»

Правительство, согласившееся на эти требования, никогда не смогло бы сохранить независимость или хотя бы самоуважение. Немедленно отвергнув условия Фишера, премьер-министр позволил ему без дальнейших споров уйти в отставку.

Асквит вынужден был признать, что опасения короля в отношении Фишера оказались оправданными. Ультиматум Фишера, сказал он королю, «свидетельствует о помрачении ума». Даже спустя годы король начинал краснеть от гнева, вспоминая о безответственном поведении Фишера в тот момент, когда германский флот, как казалось, мог захватить господство на море.

«Если бы я был в Лондоне в тот момент, когда его нашли, – говорил король, – то обязательно сказал бы ему, что его надо повесить на рее за дезертирство перед лицом неприятеля». Однако не в его характере добивать поверженного противника. Когда в июне 1915 г. Фишер прислал королю длинную апологию своей деятельности с приложенным списком кораблей, построенных по его настоянию, король ответил: «Это и в самом деле армада, которая послужит свидетельством Вашего усердия, Вашей проницательности и Ваших знаний, проявленных в деле подготовки наших морских сил к достижению конечной победы в этой ужасной войне».

Фишер, которому недоставало великодушия монарха, не переставал поносить его при всяком удобном случае. Так, в декабре 1916 г. он написал характерное письмо К. П. Скотту, редактору «Манчестер гардиан»:

«Как я слышал, среди пролетариата царит глубокое убеждение, что и Букингемский дворец, и Сандрингем уже давно пора предоставить в распоряжение наших раненых и страждущих героев, поскольку так уже поступили все остальные коронованные особы, да и все наши герцоги и прочие отдали на эти цели свои дома. С королями скоро совершенно перестанут считаться!»

Даже королева Мария не избежала его язвительных выпадов. Королю и королеве он придумал прозвища – Бесполезный и Плодовитая. Что говорить, Фишера нельзя было назвать человеком приятным во всех отношениях.

Черчилль пережил Фишера в Адмиралтействе всего на неделю: его уходом король был доволен не меньше. «Я рад, что премьер-министр решил создать национальное правительство, – говорил он королеве во время поездки на север Англии. – Только так мы сможем убрать Черчилля из Адмиралтейства… Он действительно опасен». Через три дня монарх записал в дневнике: «Надеюсь, Бальфур станет 1-м лордом Адмиралтейства вместо Черчилля, который стал просто невозможен». Желание короля оказалось исполненным. Если бы консерваторам дали волю, то Черчилль, как и Холден, мог быть исключен из коалиционного правительства, так что в данном случае ему оставалось лишь радоваться, что вообще удалось сохранить за собой пост в кабинете, хотя и весьма незначительный – Черчилль стал канцлером герцогства Ланкастерского.

Неприязнь короля к Черчиллю в основном носила личный характер. Он просто не мог выносить эту яркую личность, столь настойчивую в спорах, столь беспокойную даже на отдыхе и так любящую вмешиваться в чужие проблемы. Но и с профессиональной точки зрения он также не доверял 1-му лорду Адмиралтейства. Как и большинство морских офицеров его поколения, король считал, что в военное время британская морская мощь должна быть сосредоточена в прилегающих водах, а не растрачиваться на весьма сомнительные авантюры, связанные, например, с Дарданеллами; в этом отношении он придерживался того же мнения, что и Фишер. Теперь, когда во главе Адмиралтейства встал Бальфур, король с возросшей надеждой ждал решающего сражения с германским флотом – Королевский военно-морской флот занял надлежащие позиции для прикрытия важнейших морских путей, от функционирования которых зависели как судьба страны, так и конечная победа над врагом.

Если даже Черчиллю и было известно о том, как король воспринял весть о его удалении из Адмиралтейства, то он в отличие от Фишера не оказался злопамятным. Через пятнадцать лет после окончания войны он написал на дарственном экземпляре опубликованной им биографии великого герцога Мальборо: «Это история о том, как мудрая принцесса и королева одарила своим доверием и дружбой непобедимого командующего, тем самым подняв мощь и славу Англии на доселе невиданную и с тех пор так и неутраченную высоту; с верноподданной почтительностью она преподносится монарху, во главе с которым наша страна с не меньшей честью прошла через еще более суровые испытания».

Фишер после войны тоже взялся за перо, произведя на свет два тома воспоминаний, в основном содержащих самовосхваления. Хотя он много писал о своем патроне Эдуарде VII, имя короля Георга V не упоминается там ни разу.

В области стратегии (и на суше, и на море) взгляды короля не отличались оригинальностью. В декабре 1915 г. Он писал:

«Я полагаю, что эта война будет выиграна или проиграна на главных театрах военных действий, – я имею в виду Францию, Россию и Италию. Британская империя обязана поспешить и сконцентрировать все наши усилия и всю нашу энергию на создании как можно более сильной армии, чтобы весной предпринять наступление во Франции; союзники должны атаковать одновременно, и тогда центральные[82]82
  Германия, Австро-Венгрия, Италия.


[Закрыть] державы, я уверен, не смогут выдержать этого натиска».

Эту точку зрения почти поголовно разделяли все офицеры британского и французского генеральных штабов. После отражения немецкого наступления на Париж осенью 1914 г. война на Западном фронте словно замерла. Две окопавшиеся армии наблюдали друг за другом через линию фронта, протянувшуюся от Ла-Манша до Альп. Каждая из сторон пыталась выбраться из тупика, организовав серию массированных атак на позиции противника, но все эти наступления оставляли за победителем лишь тонкую полоску опустошенной земли, за которую приходилось платить немыслимую цену. Время от времени баланс сил нарушался применением нового тактического оружия – вроде отравляющего газа или танков, однако все четыре года войны на истощение ни Германия, ни союзники не верили в то, что победа может к ним прийти где-то в другом месте.

Король не доверял тем изобретательным людям, которые, подобно Черчиллю, искали альтернативную стратегию. Еще в декабре 1914 г. он сожалел, что приходится направлять войска против германских колоний, на не имеющий большого значения театр военных действий в Восточной Африке. Последовавший за этим провал прочих «отвлекающих ударов» только укрепил короля в его мнении. После унизительных отступлений из Галлиполи и Месопотамии он умолял своих министров не начинать Салоникскую кампанию, «которая вряд ли увенчается большим успехом, нежели эти злосчастные предприятия».

Не сомневаясь в стратегическом значении Западного фронта, король, однако, иногда высказывал сомнения в способностях генералов, руководивших там боевыми действиями. Прежде всего это относилось к фельдмаршалу сэру Джону Френчу, командующему британскими силами во Франции, занимавшему этот пост с августа 1914 г. до последовавшей через шестнадцать месяцев его вынужденной отставки. Как и многие высшие офицеры того времени, Френч был кавалеристом. Само по себе это не являлось большим недостатком, хотя ему и приходилось руководить кампанией, в которой главную роль играли пехота и артиллерия. Однако ему не хватало той гибкости ума и той выдержки, которые во время битвы проявляют великие полководцы. В свои шестьдесят три года он был по-детски упрям, нетерпим к чужому мнению и отличался холерическим темпераментом. Его отношение к Китченеру было весьма недоброжелательным, к союзникам – откровенно подозрительным, а к своим подчиненным – чрезвычайно ревностным. Во время первых боевых операций его упрямая одержимость действовать совершенно самостоятельно от французских армий поставила под угрозу весь фронт союзников; когда же наступление немцев на Париж захлебнулось, излишняя нерешительность с его стороны лишила Британский экспедиционный корпус возможности нанести серьезный ущерб отступающему врагу. В сентябре 1915 г. его действия во время неудачной битвы при Лоо убедили и короля, и премьер-министра, что Френча нужно заменить. Как выяснилось, он не только не послал необходимого подкрепления одному из старших офицеров, Дугласу Хейгу, но и подделал донесение о битве, дабы представить события так, чтобы казалось, будто вина за случившееся лежит на ком-то другом.

В своем недоверии к Френчу король, разумеется, не мог руководствоваться профессиональными знаниями и опытом, которыми обладал в военно-морском деле. Но у него был советчик и друг, один из способнейших генералов того времени, с которым он постоянно переписывался, – Дуглас Хейг. К нему король относился с полным доверием. Близостью к королю Хейг был обязан своими семейными узами. Его сестра, вышедшая замуж за одного из производителей виски, являлась подругой короля Эдуарда VII, который и назначил Хейга своим адъютантом. К 1904 г., завоевав во время Англо-бурской войны репутацию исключительно способного штабного офицера, 43-летний генерал-майор Хейг стал генеральным инспектором кавалерии в Индии.

Приехав на следующий год в отпуск, Хейг получил приглашение в Виндзор на неделю скачек в Аскоте. Именно тогда принц Уэльский, будущий король Георг V, невольно стал инициатором еще большего сближения его с королевской семьей. Принц пригласил Хейга сыграть в замке в гольф, но сам по каким-то причинам не смог принять в этом участия. Таким образом, составилась следующая четверка игроков: Хейг и мисс Дороти Вивиан, фрейлина королевы Александры, против герцога Девонширского с какой-то придворной дамой. Поскольку во время игры герцог постоянно оказывался в сложном положении, у Хейга и его партнерши было немало времени для беседы. Через два дня робкий военный с репутацией женоненавистника сделал мисс Вивиан предложение, которое было принято. Коронованных особ обычно весьма раздражает, когда девушки из их окружения выходят замуж, однако королева Александра к сердечным делам всегда относилась с пониманием и только поощряла этот союз. Более того, зная, что, по эдвардианским меркам, Хейг человек небогатый – он не имел доли в семейном бизнесе, а отец оставил ему всего 500 фунтов, – настояла, чтобы свадебная церемония и прием гостей состоялись в Букингемском дворце.

Дружба Хейга с королевской семьей продолжалась и при новом короле. Через неделю после начала войны Георг поинтересовался его мнением о фельдмаршале Френче. «В глубине души, – записал Хейг в своем дневнике, – я прекрасно знаю, что Френч совершенно непригоден для командования во время этого величайшего кризиса в нашей истории. Тем не менее я решил, что будет достаточно сказать королю о своих „сомнениях“ относительно этого назначения». Неумелые действия Френча на посту командующего на Западном фронте заставили и короля, и Хейга быть друг с другом более откровенными. Короля, однако, несколько смущала собственная просьба, адресованная Хейгу, – присылать конфиденциальные отчеты о поведении своего начальника: именно за подобные закулисные действия он осуждал в свое время адмирала Фишера. Признавшись во всем Китченеру, он добавил, что мальчишку, который сообщает учителям о происходящем в школе, обычно именуют ябедой. Военный министр, который разделял его опасения насчет Френча, заявил королю, что они уже больше не школьники. Хейг также чувствовал себя неловко из-за того, что вступил в сговор за спиной своего командующего и друга, который в свое время многое сделал для его карьеры. Однако все же сумел преодолеть свои терзания. Приняв короля в своей ставке во Франции, он написал отчет об их беседе, включавший, в частности, следующие строки:

«Обращение Френча с резервами в последнем сражении, присущие ему упрямство и самомнение доказали его несостоятельность, и мне кажется невозможным, чтобы кто-то был в состоянии предотвратить повторение подобных вещей. Таким образом, я решительно убежден, что ради интересов империи Френча следует отстранить от должности».

Другие генералы, с которыми в октябре 1915 г. король консультировался во время поездки на позиции британских войск, повторяли мнение Хейга и убеждали монарха, что Френч должен уйти. Через несколько дней, продолжая инспектирование войск, король пережил то ужасное падение с лошади, от последствий которого до конца жизни так и не оправился. Несмотря на сильную боль, он, будучи в постели, обратился к премьер-министру с требованием заменить Френча. Когда же фельдмаршал отказался уйти даже на почетных условиях – титул пэра, денежная субсидия в конце войны и немедленное назначение командующим войсками метрополии, – король настоял, чтобы Асквит действовал без промедления. 4 декабря 1915 г. Френч был наконец освобожден от командования британскими войсками на Западном фронте. Для короля, который долго не мог простить новоиспеченному лорду Френчу демонстративного упрямства, это была важная победа.

Преемник Френча на посту командующего, напротив, был встречен королем весьма радушно. 17 декабря 1915 г. король писал Хейгу:

«Помните, что я всегда с удовольствием помогу Вам, чем только могу, в выполнении Вашей сложной задачи и ответственных обязанностей.

Надеюсь, что Вы время от времени будете мне писать и достаточно откровенно сообщать о том, как идут дела. Естественно, я буду рассматривать эти письма как строго конфиденциальные».

На протяжении последующих трех лет, нередко вызывая раздражение министров, король упорно оказывал всяческую поддержку своему другу.

«В течение трех недель никто даже и не думал о противнике», – сказал Черчилль жене в тот день, когда Френч согласился оставить командование. Основная вина за столь скандальное промедление с отставкой фельдмаршала лежит, конечно, на Асквите. Однако это был всего лишь один из примеров его все более неудачных действий – в лидеры военного времени Асквит, увы, не годился. Педантичный, склонный к размышлению ум Асквита, который так хорошо проявился в парламентских маневрах, плохо соответствовал временам Армагеддона. Не помогло и включение в состав реорганизованного правительства нескольких консерваторов. Китченер дал Эшеру катастрофический отчет о дискуссии в кабинете по поводу введения всеобщей воинской обязанности:

«После долгих дебатов в половине третьего премьер-министр заявил кабинету: „Пожалуйста, не забывайте, что через час я должен сообщить палате общин о том, что решил кабинет“. На минуту или две наступило молчание, после чего А. Дж. Б. сказал: „Тогда скажите им, что кабинет признал себя неспособным управлять делами страны и вести войну“. На этот счет никто ничего не сказал, и тогда премьер-министр спросил: „Что же, так и заявить в палате общин?“ На что А. Дж. Б. заметил: „Что ж, если Вы это сделаете, то по крайней мере скажете им правду!“»

Члены кабинета разошлись, так и не приняв никакого решения.

Во время периодических отлучек Асквита с Даунинг-стрит, 10, с дисциплиной было еще хуже. Ниже приводится взятое из дневника Хейга описание одного из заседаний кабинета под председательством лорда Крюэ:

«Все, казалось, говорили одновременно. Один заявлял: „Пожалуйста, дайте мне закончить то, что я хочу сказать“. Другой его прерывал, а третий с дальнего конца стола выкрикивал то, что считал нужным высказать по данному вопросу. Слабо постучав по столу, несчастный лорд Крюэ безвольным голосом произнес: „Прошу внимания!“ Такие порядки естественно заставляют переживать за судьбу империи».

Большой мастер по части злобных выпадов, генерал сэр Генри Уилсон называл коалиционный кабинет «ничтожным скопищем сомнений и отсрочек». Его друг Лео Эмери, член парламента от консервативной партии, характеризовал правительство как «собрание двадцати двух болтунов под председательством старого любителя тянуть резину». И хотя пресловутая медлительность премьер-министра уже сама по себе была достаточно тревожным явлением, еще больше подрывала доверие к Асквиту его склонность к сибаритству: казалось, во время войны он отдыхал столько же, сколько и в мирные дни. Ежедневно он прямо на столе заседаний кабинета министров писал адресованные мисс Стэнли неосторожные записки (а его сын Раймонд за десять месяцев пребывания на фронте так и не получил от отца ни одной строчки); каждый вечер он час или два уделял чтению в библиотеке клуба «Атенеум»; после приятного ужина следовало несколько робберов бриджа. А в конце каждой утомительной недели премьер два-три дня восстанавливал силы в деревне. Король придерживался совсем другого распорядка дня.

Поговаривали также о пристрастии Асквита к выпивке. Определенно можно сказать лишь то, что он не поддался на призыв короля отказаться от употребления алкоголя; кроме того, были случаи, например, во время прощания с Эдуардом VII, когда он появлялся в палате общин, что называется, хорошо пообедав. Вообще к подобным слухам историк должен относиться с осторожностью, тем более что даже подвыпивший премьер может оказаться гораздо мудрее многих своих совершенно трезвых современников. Вот что пишет Хейг о визите Асквита во Францию:

«Кажется, П.М. нравится наш старый бренди. До того как я в 21 ч. 30 мин. вышел из-за стола, он выпил пару бокалов (размером с большой бокал для хереса) и, очевидно, выпил еще несколько до того, как я вновь его увидел. К тому времени походка его была нетвердой, но голова совершенно ясной: он оказался в состоянии читать карту и обсуждать со мной ситуацию».

Подобного рода стойкость производила сильное впечатление, но не слишком помогала выиграть войну. За время премьерства Асквита страна испытала ряд неудач и унижений. После того как Хейг сменил Френча на посту командующего, потери на Западном фронте продолжали возрастать и исчислялись уже сотнями тысяч, а вражеские позиции так и оставались неприступными; среди погибших оказались Джон Бигге, единственный сын Стамфордхэма, и Раймонд Асквит. К этому добавились восстание в Ирландии, измена на Балканах, поражение в Месопотамии. Германские подводные лодки нанесли тяжелый урон кораблям союзников, в результате чего возник дефицит продовольствия, а сама пища стала почти несъедобной; немцы подвергли воздушным ударам Лондон и другие города, причинив ущерб не только промышленному производству, но и моральному состоянию населения. Ютландская битва вскрыла недостатки в конструкции кораблей, системе связи и артиллерии, хотя король мог по крайней мере гордиться тем, что его второй сын, служивший на корабле его величества «Коллингвуд», получил боевое крещение.

Несмотря на то что эти случаи вызывали всеобщее беспокойство, правительство продолжало беспомощно плыть по течению. Только смерть Китченера, который в июне 1916 г. погиб в море, направляясь в Россию, чтобы поднять боевой дух русских, в конечном счете привела к падению Асквита, последовавшему через шесть месяцев. Вся страна скорбела об утрате этого выдающегося лидера; король, нарушив протокол, посетил посвященную памяти Китченера заупокойную службу. Ллойд Джордж также был потрясен гибелью своего коллеги по кабинету; он сам должен был отправиться вместе с ним в Россию, но остался из-за Пасхального восстания в Ирландии. Никто, однако, не желал иметь после гибели такую, как у Китченера, благородную эпитафию: «Погребенный, как воин, он перешел в мир иной». Все устремления Ллойд Джорджа были направлены на то, чтобы занять пост покойного, и ни траур, ни соображения приличия не могли удержать его от борьбы за вакантную должность военного министра. Пока назначение не состоялось, Асквит сам исполнял эти обязанности. «Вся эта агитация и закулисная возня вокруг вопроса о преемнике в тот момент, когда тело бедного К. все еще носится по волнам Северного моря, кажутся мне чрезвычайно неприличными», – жаловался он Стамфордхэму.

Распираемый патриотизмом и амбициями, Ллойд Джордж являлся, однако, фигурой, с которой нельзя было не считаться. За год руководства министерством вооружений он сумел вдохнуть в отрасль новую энергию, с истинно кельтским красноречием убеждая нацию в необходимости тяжелого труда ради конечной победы над врагом. Тем не менее его предполагаемое назначение на пост военного министра встретило значительное сопротивление оппозиции. Восхищаясь энергией Ллойд Джорджа, король скептически относился к его демагогии. Морис Ханки, секретарь Военного комитета кабинета министров, 10 июня после аудиенции в Букингемском дворце записал: «Как я и думал, король… произнес яростную обличительную речь, направленную против Ллойд Джорджа. Пытаясь отстоять кандидатуру Ллойд Джорджа, я напомнил королю о том, что он сделал, и о том, какую пользу он приносит в военной комиссии… Но король не желал ничего слушать». Сам король предлагал на этот пост надежного и порядочного Остина Чемберлена, министра по делам Индии и сводного брата Невилла Чемберлена; потерпев неудачу, стал настаивать, чтобы Асквит неопределенное время продолжал совмещать обязанности премьер-министра и военного министра, с послушным лордом Дерби в качестве заместителя. Во времена политических бурь предложения короля имели, однако, очень мало веса.

Получит или нет Ллойд Джордж тот пост, которого он так домогался, зависело вовсе не от королевского расположения, а от поддержки его коллег по кабинету. Все входившие в коалицию консерваторы были настроены против него – на них произвела сильное впечатление почти единодушная оппозиция Ллойд Джорджу персонала военного министерства. Даже поддержка его соратников-либералов не всегда была такой прочной, как это казалось со стороны. Эдвин Монтегю, который годом раньше женился на наперснице премьера Венеции Стэнли, писал Асквиту: «Было бы также весьма выгодно, чтобы Л. Дж. находился в военном министерстве в тот момент, когда будет объявлено о тяжелых потерях и, вероятно, неудавшемся наступлении». Премьер-министр старался найти выход из положения, пытаясь соблазнить военным министерством Бонара Лоу, однако лидер консерваторов, который уже нашел общий язык с Ллойд Джорджем, отказался покинуть министерство колоний. Это открыло «зеленую улицу» назначению Ллойд Джорджа военным министром. И хотя он в последний момент проиграл схватку по вопросу о разделении полномочий между гражданским министром и военным персоналом, это была лишь уступка, которую Ллойд Джордж вполне мог себе позволить. Мало кто сомневался, что в военном министерстве Ллойд Джордж задержится ровно столько, сколько понадобится для того, чтобы занять пост еще выше. В день, когда было объявлено о его новом назначении, Марго Асквит записала в дневнике: «Мы уезжаем. Мы покидаем Даунинг-стрит, но всего лишь на время».

На то, чтобы сменить Асквита на посту премьер-министра, Ллойд Джорджу понадобилось ровно пять месяцев – пять тяжелых месяцев, во время которых даже изобретательность военного министра не смогла спасти Британию от поражений. В самом начале этого срока ему пришлось взять на себя ответственность за обернувшуюся настоящей катастрофой битву на Сомме, когда только в первый день сражения британские потери составили 57 тыс. человек. Ллойд Джордж пытался убедить генералов расстаться с их бесплодной стратегией, которую он называл «бездумным нанесением ударов по непробиваемому барьеру», однако начальник имперского Генерального штаба сэр Уильям Робертсон решительно отвергал любые попытки военного министра вмешиваться в проведение военных операций. Ханки предупреждал Ллойд Джорджа, чтобы тот даже не пытался совладать с этим самым консервативным и могущественным в мире «профсоюзом». В священной войне с генералитетом максимум, чего удалось добиться военному министру, – поручить сэру Эрику Геддесу, опытному в управлении железнодорожным транспортом специалисту, реорганизацию транспортной системы во Франции. Не мог он опираться и на поддержку своих коллег. Судьба страны зависела от заседаний разношерстного и чересчур многочисленного кабинета министров, проводимых без определенной повестки дня, без секретаря и протокола. Войну можно было выиграть только под руководством небольшого, твердо проводящего свою политику кабинета, который Ллойд Джордж и собирался создать.