Текст книги "Невиданное (ЛП)"

Автор книги: Келли Мур

Соавторы: Такер Рид,Ларкин Рид
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Когда мы пришли домой, Джексон был в главном зале, помогал другому мужчине, как я предположила – поставщику деревьев – установить елку в U-образном углублении лестницы. Дедушкины часы, стол и пара кресел с откидывающейся спинкой были передвинуты, чтобы освободить пространство для дерева.

Как только мама переступила порог, она перешла в режим диктатора. Не смотря на то, что большую часть времени, мама умело это скрывала, она была таким же жестким перфекционистом, как и ее мама. К счастью, эту черту характера я не унаследовала. Она тащила меня за руку, заставляя меня не отставать от нее, и давала указания: переодеться в рабочую одежду, позавтракать, затем вернуться и начать развешивать украшения.

– Длиной в три фута. Хорошо звучит? – Она указала на катушку красного бархата.

– Звучит идеально, – вздохнула я.

Она кивнула и быстро направилась в свою комнату, стуча каблуками по паркету.

Я, как приговоренная узница, потащилась наверх, голова откинута назад, глаза закатились. Каждый год, когда мы приезжали к бабушке, большая часть Рождественских украшений уже была развешана. Нам оставалось только помочь с украшением елки. В этом году мы работали сверх меры, чтобы сделать все к сроку. Похоже, что день будет долгим.

– Смирись с этим, Сара, – сказал Джексон, с удивлением наблюдая за мной. – Это Рождество. Самое удивительное время года.

– Я вполне уверена, что ненавижу Рождество, – сказала я, поймав его краем глаза, когда проходила мимо и слабо улыбнулась.

Когда я вернулась с парой ножниц и палкой, мужчина уже ушел, но Джексон был на месте и распутывал тоненькие нити белых лампочек для дерева. Их было очень много.

– Боже, – сказала я, – на это уйдет вечность.

– Час. – Он пожал плечами. – У меня были годы практики.

– Звучит так, что ты закончишь раньше меня, – пробормотала я. – Я отмотала три фута ленты и отрезала ее. Затем я завязала свой первый бант на самом низу.

– Сара, – проговорил Джексон.

– Что?

– Узлы, – он слегка качнул головой, – они должны быть одинаковыми.

Я взглянула на неудачный результат свои трудов, который косо свисал на одну сторону с выбивавшимся концом ленточки. Я не была уверена, что мне не все равно.

– Ты думаешь, что кто-нибудь обратит внимание на неаккуратные банты?

Он, слегка прищурившись, посмотрел на меня.

– Ну же. Почему ты вообще меня спрашиваешь? Ты просто делаешь работу, делаешь ее правильно и доводишь все до конца.

– Ты это вычитал где-нибудь?

– В чем дело? – Он улыбнулся в ответ на мой сарказм. – В частных школах не учат, как делать украшения?

Он развязал мой бант и переделал узел.

– Видишь, – он пояснил, как нужно делать, – делаешь верхнюю часть чуть длиннее, затем используешь нижний кусочек, чтобы сделать первую петлю. – Я наблюдала за его пальцами, его руками. Пальцы были длинными, а руки квадратными. Как у моего отца. – Затем продеваешь под верхнюю часть, поворачивая таким образом, чтобы бархатная сторона оказалась сверху. – Он сильнее потянул за петли, – на столбе висел аккуратный бант, и не было видно ничего кроме бархата. – Ножницы, – сказал он, протянув руку, как хирург в ожидании скальпеля. Я вложила их в его ладонь. Он сделал два быстрых надреза. – Заканчиваешь, обрезав концы в равных точках. Твоя бабушка была достаточно точной в этом.

Он посмотрел на меня и улыбнулся своей старой улыбкой, нежной и искренней, которую я всегда ожидала и на которую полагалась. Я снова подумала, почему мне кажется, что он в последнее время злится на меня.

Я стояла к нему так близко, что могла различить все его запахи: сильный чистый замах розового мыла и ели на его руках, летнего сена с конюшни, из которой он, вероятно, пришел сюда. Пока я так стояла, я думала, что чувство запаха, больше чем что-нибудь другое, обладает силой стирания времени. Что аромат может перенести тебя в любой момент с такой силой, таким притяжением, что ты почувствуешь, что стоит только открыть двери и ты снова окажешься в этом моменте. Прошлое накатило на меня, почти осязаемое, пока я стояла рядом с Джексоном, вдыхала его запах, и я хотела этого. Я хотела вернуть нас с Джексоном такими, какими мы были.

– Ты проснулась? – спросил он.

Я сделала шаг назад. Затем отмерила еще три фута ленты и отрезала.

– Не мог бы ты показать мне еще раз, пожалуйста?

***

За работой мы вели дружескую, ни к чему не обязывающую беседу, он – на дереве, а я на перилах лестницы. Я чувствовала себя неловко, но мне помогало то, что необходимо сосредотачиваться – с каждым разом мои банты становились все лучше.

– Бабушка говорила, что тебя приняли в Святом Игнатии? – спросил он.

– Они не хотели, но Хэтэуэй заставил их.

– Сенатор?

– Они с мамой старые друзья. Вообще-то, я думаю, что он может быть моим крестным.

– Думаю, что это может пригодиться, – заметил он, – быть крестницей следующего президента.

Я согласилась что да, может.

– Тебе нравится?..

– Школа в Северне? Она вполне приличная. Она была интегрирована в восьмидесятых.

– Ты в этом году выпускаешься. Что будешь делать дальше? Я удивилась, почему не имела ни малейшего понятия о том, чего хочет от жизни Джексон.

– Я не люблю говорить о будущем, – сказал он.

– Это больше не будущее, – сказала я. – Это следующий шаг. Это то, чем тебе следует заняться прямо сейчас.

Он заколебался, как будто раздумывал, хочет ли он мне рассказывать. Меня ранило то, что он мне не доверял.

– Я хотел бы изучать медицину в Хопкинсе? – наконец тихо ответил он.

– Хопкинс? – я не должна была выглядеть настолько пораженной, но это было сродни тому, как если бы он сказал что хочет отправиться на луну. Бедный черный парень из ниоткуда поступит в Университет Джона Хопкинса? В школе был интернациональный студенческий орган, сформированный из умнейших и ярчайших, но когда дело доходило до разнообразия, в статистике преобладали белые и мужчины. В конце концов, это же была Конфедерация.

– Твой отец сказал, что он попробует помочь мне попасть туда.

– Вау, – сказала я, заставив себя выглядеть воодушевленной. Рекомендация от моего отца, выпускника Хопкинса, уважаемого члена своего факультета и всемирно известного хирурга может помочь преодолеть предрассудки относительно Джексона. Может быть. – У тебя должны быть чертовски хорошие оценки. Ты хочешь стать врачом?

– Я собираюсь стать врачом, – твердо ответил он. – Однажды. – Но он опустил глаза, когда он это говорил.

– Ты будешь им, Джей, – искренне сказала я. – В Хопкинсе не догадываются, что упускают.

Его лицо смягчилось от легчайшей улыбки.

– Спасибо. – Он крошечное мгновение тихо стоял, как будто хотел сказать что-то еще. Но затем он отряхнул ладони о брюки и резко сказал, – Нужно принести лестницу. Увидимся позже.

***

Я как раз заканчивала с бантами, когда прибыли Мэгги с Сэмом и корзиной четырехдюймовых медвежат и охапкой сухой гипсофилы. Бабушкину лестницу всегда украшали антикварные медвежата, выглядывавшие из крошечных «снежных» цветов.

Я хотела встать и помочь, потому что это была веселая часть, но у мамы были другие планы. Она передала мне сверток с разнообразными вечнозелеными ветками и отправила меня украшать обеденный стол и каминную полку. Я приступила к работе, раскладывая ветки по длине стола, с завистью слушая как Сэм, Мэгги и Джексон болтают и смеются у входа. Я уже заканчивала, когда Мэгги с Сэмом вошли с древним Ноевым ковчегом, набитым маленькими деревянными животными, чтобы установить его посреди гипсофилы. Бабушкин обеденный стол всегда украшали тремя дюжинами пар животных, бредущих по вечнозеленым веткам к Ноеву ковчегу.

Когда я потянулась за жирафами, у меня появилось ощущения целых поколений рук, повторявших мое движение. Поколения моей семьи стояли на этом же месте, делали ту же работу. Я подумала, думали ли они о тех, кто придет после них и будет вот так же стоять. Семья. Часть меня возмущалась подобным историческим бременем. Но другая часть меня понимала, что это было нечто ценное. Первобытное.

– Сара? – мамин голос. Она пришла с очередными ветками для стола у двери, а также для каминных полок в гостиной и библиотеке. Я снова вздохнула. Был всего лишь час дня, а я уже устала.

Но сейчас все начинало походить на Рождество.

***

После этого нужно было закончить с елкой. Мы вчетвером – Джексон, Мэгги, Сэм и я – направились в кладовку на третьем этаже, чтобы забрать аккуратно сложенную гору коробок с бабушкиными украшениями.

Я избегала третьего этажа, когда была маленькой. Большинство детей верят, что где-то в доме живут «чудовища». У меня всегда были подозрения насчет длинной чердачной комнаты в конце лестницы.

На площадке третьего этажа было еще две маленьких комнаты. Первая комната слева была студией моей мамы, когда та была девочкой. Я заметила новое полотно на мольберте с характерными мамиными рисунками углем. Она рисовала в стиле, как мне казалось, высокого реализма – ее цвета всегда были чуть более яркими, чем в реальной жизни, создавая своего рода эффект сна. Иногда мне становилось интересно, может быть, она действительно видела мир в таком цвете. Чуть позади маминого холста был еще один, чуть меньше, кошка, облизывающая свою лапу. Мэгги. Моя тетя не разделяла бешеную страсть моей мамы к рисованию, но у нее был талант. Она была довольна собой, делая иллюстрации к детской книжке, которую написала.

Комната справа была заброшенным кабинетом, с письменным столом и застекленным шкафом. Я видела, что когда-то здесь работала женщина; крошечные остатки комфорта и красоты – цветастая подушка, зеркало в золотой раме, портрет ребенка – все об этом свидетельствовало. У меня складывалось впечатление, что здесь моя прапрабабушка Фиона писала свои странные стихи.

Последняя комната занимала большую часть этажа. Сейчас здесь был склад, но бабушка всегда называла ее «старой детской». Наша гора коробок стояла в центре комнаты.

Я на мгновение остановилась в дверях, не желая входить внутрь.

Я чувствовала, как у меня на руках поднимаются маленькие волоски. Я больше не была ребенком, но мое чудовище все еще жило на чердаке. Через щели и засовы в стенах подул ветер, так что вся комната, казалось, вздохнула. Даже Сэм и Мэгги перестали болтать. Казалось, Джексон оставался единственным, на кого комната не подействовала.

Я вошла и быстро передала Сэму самую маленькую коробку, так как хотела быстрее увидеть, как он уходит отсюда.

– Держи, Сэмми.

Он подошел, чтобы взять ее у меня из рук, его голова была опущена вниз. Он бормотал что-то так тихо, что я едва слышала. Простая вариация из нескольких нот. Она мне показалась знакомой. Мелодия, которую я слышала через вентиляцию.

– Что это за песня, дружок?

Он покачал головой, не поднимая глаз.

– Песня, которую я когда-то знал. Больше я не пою ее.

В этот момент подошла Мэгги и взяла свою партию коробок.

– Давай Сэм, пошли отсюда.

– Я с вами, – тон был более обеспокоенным, чем мне бы хотелось. Я подняла свою долю, и увидела что после того, как Джексон возьмет свою часть, останется еще полтора десятка коробок.

– Я возьму остальное. Понадобится два захода. – Он увидел мое лицо и слегка ухмыльнулся.

– Серьезно?

– Серьезно, – повторил он. Мы начали спускаться. – С тех пор, как я тебя знаю, Сара, ты всегда ненавидела третий этаж. Наверное, некоторые вещи никогда не меняются.

Некоторые? Подумала я. В Доме Эмбер вообще ничего не меняется. Кроме него.

***

Одна из моих далеких родственниц обожала ангелов, так что ее отец, путешественник, всегда привозил домой одного для нее. Из каждого континента, из дюжин стран. От украшенных драгоценностями до простейших, вырезанных из дерева. С любым цветом кожи и разрезом глаз. Когда украшение Рождественских елок вошло в моду в конце 1800-х, моя семья решила украсить коллекцией ангелов самую первую елку в Доме Эмбер. И, разумеется, каждое следующее поколение, добавляло что-нибудь новое. Я с отчаянием уставилась на раскрытые коробки. Целое небесное воинство, и мы должны повесить всех до единого.

Джексон спустился с последними коробками, и я подошла к нему, чтобы помочь распаковать их.

– Ты останешься? – с надеждой спросила я.

– Нет, – ответил он. – Я не могу.

– Почему нет? – я привыкла к тому, что он помогает нам с деревом.

– Мы…я… нужно кое-что сделать.

– А конкретнее? – спросила я, ожидая объяснений.

Он не сказал ни слова. По крайней мере, правды.

– Бабушка…просила меня помочь ей кое с чем по дому.

– Ага, – сказала я.

Он со всеми попрощался и выскользнул через переднюю дверь. Я подошла к окну, чтобы посмотреть, куда он пойдет, – не на запад, в сторону их дома на реке, на север, в сторону города. Джексон не только хранил от меня секреты, он еще и врал мне.

– Сара, – позвала мама. – Мы должны…

– …поторопиться, – продолжила я. И отвернулась от окна.

Глава 5

Мы закончили с елкой как раз перед ужином – Роза назвала его «Воскресным ужином» и сервировала еду в Южном стиле, вплоть до жареного цыпленка и каши.

Вся история с Джексоном сделала меня раздражительной. Итак, – спросила я, передавая корзинку с теплыми булочками своему отцу, – когда вы собирались мне сказать?

– Сказать что, милая? – спросил он, передавая корзинку обратно.

– Сказать мне, что вся эта история с выставкой о Доме Эмбер, это вообще-то грандиозное событие. Сказать мне, что Хэтэуэй собирается выставить на выборы свою кандидатуру на вашем мероприятии. Вы считаете что я не умею хранить секреты? почему все считают, что я не умею хранить тайны?

– А может быть, – сказала мама, – мы просто боялись, что ты начнешь говорить об этом перед младшим братом, который уж точно не сможет удержать настолько большой секрет.

Сэм обхватил голову руками.

– Только не нужно очередного секрета, о котором я должен молчать.

– А может быть, – ответила я, – если бы вы сказали мне персонально, что вы и должны были сделать, я бы знала, что не должна выбалтывать этого. Я больше не ребенок. Я не должна слышать подобные вещи о своей собственной семье от посторонних.

– Мы делаем то, что… – начала было мама, но папа слегка поднял руку, и она замолчала на середине предложения. Папа едва ли когда-нибудь обращал внимание на все тонкости отношений родители-дети, так что я предположила, что мама удивлена так же, как и я. Он на минуту задумался над тем, что собирался сказать.

– У нас с твоей мамой были веские причины для переезда в Асторию, когда я окончил Хопкинс. – Он посмотрел на меня. – Ты должна была в скором времени появиться на свет. Мы хотели, чтобы ты выросла в месте, где предполагается, что женщины… – он поискал слово, – полностью участвуют в своем самоопределении. В месте, где, кстати говоря, только что избрали женщину-президента, когда мы переехали туда. Но я хочу, чтобы ты знала, детка, что часть меня стыдится за то, что я решил уехать. – Он посмотрел на меня. Мне стало больно.

– Я рада, что выросла в Астории.

– Мы не должны были так сбегать, – сказал он. – Мы должны были остаться здесь и бороться за то, чтобы положение вещей улучшилось. Это то, что должны делать хорошие люди. Даже если это тяжело. Даже если у них есть дети. Может быть именно из-за этого. Чтобы таким была возможность на своем примере научить их, как нужно поступать правильно.

– Может быть, сейчас все было бы лучше, если бы мы не уехали. Возможно то, чего мы пытаемся достичь сейчас, в последнюю минуту, было бы более вероятным. – Он посмотрел на маму, она немного грустно улыбнулась.

– Сенатор Хэтэуэй пытается делать что-то совершенно необходимое, – сказала мама. – Он пытается ускорить перемены на Юге, чтобы мы могли объединить Америки. Юг это ключевое место, потому что у нас общий язык и обычаи с Новой Англией и с западом, но мы также являемся мостом к Луизиане и Мексике, а через них и ко всей Южной Америке.

– Мы вернулись, чтобы постараться ему помочь, – сказал мой папа.

Мой учитель по истории говорил что-то об этом – движение за Унификацию Америк. Что мы можем стать такой же мировой силой как Рейх или Империя. Меня слегка пугало осознание того, что мой сосед и мои родители работают вместе, чтобы сделать это реальным.

– Помнишь, когда Хэтэуэи пришли на похороны бабушки? – спросил папа. Я помнила их, стоящих в стороне, потому что они немного опоздали – все такие красивые, торжественные, в соответствующих черных одеждах. Еще одна сюрреалистическая деталь того странного и беспокойного дня. «Они не остались надолго, но Роберт подошел поговорить с нами. Он попросил нас вернуться в АКШ. Мы обсудили это с Мэгги.

– Я велела им возвращаться. В любом случае, дом принадлежит твоей маме.

Мама с нежностью посмотрела на Мэгги.

– Он достаточно большой для нас обеих.

– И вот поэтому мы приехали, – закончил папа.

– Почему сенатор Хэтэуэй хочет, чтобы вы ему помогали?

– Он думает, что мы можем быть полезными для движения. Не только потому, что наша семья и Дом Эмбер известны в регионе – Роберт также знает, что у меня есть связи с советниками президента в Астории. – Кажется, у меня отвисла челюсть. Папа слабо улыбнулся. – Я помогал главному хирургу устанавливать новые руководящие принципы для хирургических операций и наблюдал за некоторыми вещами в Департаменте Контроля Заболеваний. – Он пожал плечами.

Я понятия не имела, что мой папа делал что-нибудь для правительства. То есть, я знала, что он спасал жизни – он же врач. Но политические связи? Это был один из тех моментов, когда мне пришлось признать, насколько далеки от меня мои родители. Интересные люди. Люди, которые были бы интересными, даже если бы у них не хватило ума стать моими родителями. И действительно впечатляло не то, что папа был важным человеком, а то, что он не говорил об этом раньше. Он не считал, что об этом следует распространяться. Это было просто частью описания его работы.

– Хотелось бы мне, чтобы вы рассказали раньше, – сказала я. – Мне стало немного стыдно того, что я так отчаянно хотела уехать.

– Вероятно, нам следовало бы это сделать, – сказала мама.

Рождество определенно стало приносить больше радости, когда я не пыталась наказывать своих родителей. Мы украсили чуть меньшую елку в маленькой гостиной, которую бабушка всегда оставляла для нас, когда мы приезжали зимой навестить ее. С этим деревом тоже было связано много традиций, но часть из них принадлежала только нашей маленькой семье. Не Дому Эмбер. Это было уютным чувством.

Мама с Мэгги развесили на дереве спиральные гирлянды из стеклянных бус, пока мы с Сэмми распаковывали украшения. Это была абсолютно случайная коллекция новых и старых украшений, но все они были добрыми друзьями. Когда с гирляндами было покончено, мы впятером начали развешивать украшения на любое свободное место. Дерево стало похожим на сверкающую пену.

Я рылась в упаковочном материале на дне коробки, когда я наткнулась на маленький стеклянный грецкий орех, такой старый, что краска уже потрескалась. У меня опять появилось ощущение дежавю.

Я словно наяву увидела другую пару рук, вешающую то же самое украшение, видела, как на нем преломляется свет, когда оно кружится на ленточке. Я услышала далекие голоса, становившиеся все громче: она смеялась:

– Омела, Эдвард? Не предполагается, что она должна быть переносной, ты ведь знаешь.

– Если леди не идет к омеле, Фи, омела должна прийти к леди. Мое зрение стало расплывчатым, словно что-то пыталось пробиться ко мне в голову. И потом возле моего уха так близко, что я смутилась, послышался звук поцелуя.

Я выдохнула, когда украшение выскользнуло из моих пальцев и упало. Оно ударилось о деревянный пол и разлетелось от первого же удара.

– Ой, Сара, – грустно сказала мама, – пожалуйста, будь осторожнее, детка.

Я, молча, кивнула и пошла к кухонному шкафу за веником и совком. Что это было? Что со мной только что случилось? Пузырь паники поднимался по моему горлу, и я отчаянно пыталась проглотить его. Это то, что происходит с шизофрениками? выдуманные в голове вещи затмевают реальность? Моя прапрабабушка какое-то время провела в лечебнице. Может быть, я схожу с ума? Я наклонилась, чтобы подмести осколки.

В самом большом кусочке стекла я увидела смятый желтоватый кусок бумаги. Я развернула его. Это был хрупкий от времени листок в форме буквы О с узором из грецких орехов. Кто-то давным-давно просунул его через верхушку. Мне удалось разровнять его достаточно, чтобы разобрать неразборчивые каракули.

Все делается к лучшему.

– Что там такое, детка? – спросила мама.

Я поняла, что я пялюсь, затаив дыхание. Я осторожно сказала:

– Всего лишь листок бумаги, – и бросила его на совок.

Но снова взяла его по пути к кухне.

После того, как папа поднял Сэма, чтобы повесить звезду на верхушку, мы все отправились спать. Улыбаясь, я присоединилась к общему празднованию за чашкой какао, как будто все было нормально, как будто я не сомневалась в своей вменяемости. Потом я обняла всех перед сном, но немного задержалась, чтобы выудить скомканный листок из ящика, в котором я его спрятала. Наверху я положила его вместе с остальными своими бумагами в библиотеку в миниатюрном Доме Эмбер. Не знаю почему, но мне казалось, что обе фразы связаны. Они что-то значили для меня. Как будто было что-то, что я должна понять. Я закрыла кукольный домик. Я не хотела думать над этим.

По пути из ванной к постели я свернула в площадке на лестнице второго этажа. Я стояла возле балконных перил, вдыхала воздух, наполненный запахами Рождества, смотрела и слушала.

Все мои домочадцы были в своих комнатах. Я слышала тихое похрапывание Сэмми. Дом Эмбер освещался только благодаря крошечным огонькам гирлянд, светивших теплым светом на деревьях. Вырезанные из дерева руки волхвов укачивали младенца, устроившегося на кедровых ветках на столе в холле. Повсюду стояли свечи. Традиции моей бабушки жили без нее. Рождество, так как было всегда, в точности, как я помнила.

Но это было… неправильно почему-то.

Дом Эмбер был вычищен до блеска, но, немного подумав, я решила, что все это поверхностно. Казалось, что дом затаился за всей этой зеленью и блеском. Изолированный. Терпеливый. Выжидающий.

***

Она… я сидела в углу, прикрыв колени ночнушкой. Папа вошел с новой горничной, Лиззи, которая несла Рождественскую елку. Я видела, что она боялась меня. Они все меня боялись. Девушка поставила елку на сундук в футе от кровати и поспешно удалилась.

Папа нагнулся, чтобы поднять скомканные листки бумаги.

– Выбери снова, – прочитал он. Он разгладил следующий. – Выбери снова. – Он развернул третий листок, – На всех одна и та же фраза? – Он вздохнул. Затем покачал головой, в его голосе появилась смесь гнева и горя. – Ты должна это прекратить, дорогая.

– Я хочу остановиться. Я пытаюсь остановить это, папа, вот только я не знаю, что пошло не так.

– Что пошло не так? – недоумевая, переспросил он.

– Со временем, – ответила я. Это же очевидно. – Как я могу прекратить это, когда я не знаю, что неправильно, что изменилось?

– Ничего не пошло неправильно, дитя. Он снова скомкал мои листки и бросил их в огонь. – Все так, как и должно быть. Это единственный возможный путь.

Я поднялась на ноги, тряхнув головой, все еще прижимаясь спиной к углу. – Нет, – сказала я. – Разве ты не чувствуешь этого? Все не так как должно быть. Что-то пошло не так, и та маленькая девочка должна что-то с этим сделать.

– Какая маленькая девочка?

– Маленькая девочка, наполовину темная, наполовину светлая. Я должна узнать, кто она и откуда пришла.

Он выглядел таким печальным. Я знала, что он думает, что я сошла с ума, но я не могла доказать обратное. Как я могла доказать что-то, что чувствовала только я? Даже если я единственная во всем мире знаю правду, как я могу перестать пытаться все исправить? Но я боялась.

Он подошел ближе и погладил меня по голове. Ты должна быть сильной, Фи. Иначе нам придется сделать следующий шаг. Пожалуйста, постарайся, детка.

Я искала нужные слова, чтобы объяснить.

– Все кажется таким неправильным, папа, как будто по моей коже бегают мурашки. Я должна заставить ее все исправить. Чтобы она снова выбрала.

– Маленькая девочка?

– Да нет же, – нетерпеливо сказала я. – Та, которая всегда слушает.

– Никто ничего не слушает! Ничего не пошло неправильно! – Его лицо сморщилось от несчастливых мыслей. – Прости меня, дитя, – сказал он и вышел.

Я чувствовала ее. Чувствовала, как она прислушивается к моим мыслям. Может, я не была одной в целом мире. Может, она поймет.

Я подошла к дереву и сняла с ветки золотой орех. Я сняла маленький узорчатый колпачок, который крепился с помощью двух металлических зубцов. Я скрутила листок бумаги в крошечную трубочку и просунула ее в отверстие. Вернула колпачок на место.

Потом я уселась перед зеркалом и поискала ее в своих глазах.

– Ты видишь? – спросила она… я.

Глава 6

Когда я проснулась, я помнила сон, помнила странное знакомое чувство. Как будто я почти была там. Я помнила, как мне снилось, что я Фиона Кэмпбелл Уоррен, мама моей бабушки. Слегка безумная Фиона. Мне снилось, что я оставила записку в орехе, чтобы кто-нибудь – я? – нашел ее, что бы сказал об этом сне толкователь снов? Может то, что хаотическая часть моего подсознания пыталась сказать мне… как там было? Выбери снова.

Я написала новую фразу на обрывке бумаги и положила ее вместе с бумажкой с ореха.

– Все делается к лучшему, – и записанной вчера фразой с прошлой ночи. – Ищи точку, где встречаются прошлое и будущее. – Оба листка лежали в безопасном месте в кукольном домике. Фразы проносились в моей голове, как будто они должны были сложиться в определенном ритме, как стихотворение или песня. Что-то, что я читала раньше? Фиона писала стихи – может быть, я слышала что-то из ее творений, и это сохранилось где-то на задворках моей памяти. Я задумалась, какие же пропущенные слова смогут превратить мои обрывки в предполагаемое стихотворение.

Может быть, мой сон был отголоском того, кем была я – что я была такой, как мое стихотворение: собранная из нескольких беспорядочных обрывков. Пропущенные слова были недостающими частями. Может быть, они были теми качествами, которые хотел бы видеть Джексон. Ответственность. Зрелость.

Я улыбнулась подобной измене самой себе. Наверное, даже мое подсознание хотело бы, чтобы я повзрослела.

***

В восемь часов мама, Мэгги, Сэм и я уселись в машину и подготовились к поездке на весь день в Балтимор. У мамы был длинный список заданий, который включал все от необходимых вещей для выставки до помощи с вечеринкой «Санты» для маленьких пациентов в Джоне Хопкинсе. Сэм был счастливчиком – часть дня он проведет с папой, на остаток дня отправится к Заливу в Аквариум. Мне же придется провести с мамой весь день.

Нашей первой остановкой была Галерея, куда мама завезла кучу старых ферротипий Маеве.

Возле Старой гавани, в части Балтимора, известной как Fell’s Point, мы ехали по узкой мощеной улочке, на которой выстроились кирпичные дома девятнадцатого века. Территория была переоборудована в ультрамодный художественный район: антикварные магазинчики соседствовали с кафе и галереями. Мама припарковалась рядом со зданием, таким элегантным, что там даже не было вывески, просто большое трехзначное число из полированной нержавеющей стали. Я решила, что владелец хотел этим сказать, «Если вы не знаете кто мы, вам сюда не нужно».

Высокий, худой мужчина в обычной, но дорогой одежде приветствовал маму у входа, послал ей множество воздушных поцелуев, дал указание ассистенту принести ей и Мэгги эспрессо в крошечной чашечке и начал восторгаться над коробкой, полных фотографий Маеве.

– Это такая честь для меня, получить возможность сделать это для вас, Энни – МакКаллистер была важнейшим первопроходцем в области фотореализма. – Он провел маму и Мэгги в офис. – Вы должны увидеть партию картин, которую я только что получил, – сказал он. Мы с Сэмми следовали за ними как невидимки.

Мама выдохнула, когда вошла в двери. У Мэгги вырвался возглас восхищения:

– Климт!

Картина, на которую они обратили внимание, была красивой: пастельные тона, много золотого с византийскими геометрическими фигурами. Все остальное было «современным» и выше моего восприятия, но моя мама восклицала:

– Ой, Оскар. Пехштейн. Дикс. Шиле. Бекманн. Откуда вы все это достали? Так много запрещенных художников!

От моей мамы я знала, что нацистское правительство проводило давнюю политику уничтожения работ еврейских художников, и все, что они находили, признавалось «развратным» и «провокационным». Работы многих ее любимых живописцев, с такими именами как Пикассо, Брак, Миро, в основном существовали только на фотографических репродукциях.

– Кто знает, каким образом им удалось выбраться из континента? – сказал Оскар. – Но частный коллекционер в Нью-Йорке предложил их мне. Он должен ликвидировать их, собрать средства.

– Пришлите мне ваш список, когда вы оцените их, – сказала моя мама. – Я очень заинтересована.

***

Следующая остановка – Джон Хопкинс. Мы встретились с папой в холле, как раз тогда, когда экскурсовод завершал тур, включающий биографию основателя госпиталя. Мы все в какой-то мере имеем выгоду от невзгод, которые пережил и преодолел мистер Хопкинс. В какой-то степени, мы являемся детьми, которых у него и его любимой Элизабет никогда не было.

Экскурсионная группа направилась вверх по ступенькам, тогда как мы пошли по коридору, ведущему в другое здание.

– Слегка отвратительно, когда люди так думают, – прокомментировала я.

– Ты о чем? – спросила мама.

– О том, что Джон Хопкинс должен был страдать, чтобы все мы могли потом получить от этого выгоду.

– Именно так некоторые становятся героями, – сказал папа. – Находят в себе силы, чтобы жертвовать собой ради других.

Я подумала, что героем быть полный отстой.

Папа и Сэм отправились на «поиски неприятностей», а мы с мамой и Мэгги пошли к госпиталю, названному в честь бабушки: Неврологическая Исследовательская Клиника Уоррен. Частью здешней работы было изучение и обеспечение лечения для детей с неврологическими аномалиями. Некоторые из них были такими, как Мэгги и мой младший брат, аутистами, разве что были сильнее загнаны в ловушку внутри себя.

Крыло было названо в честь бабушки, потому что моя семья заплатила за него. Благодаря двум нашим предкам-мореплавателям, бабушка смогла выделить огромные средства, чтобы построить его, – мужчине, по имени Добсон, который сколотил состояние на торговле рабами, и его зятю, Капитану Джозефу Фостеру, который также занимался работорговлей, но смог заработать еще большее состояние благодаря влиятельному положению среди колониальных властей. Я всегда полагала, что с кучей унаследованных денег она также получила огромное бремя вины за них. Этот исследовательский центр был просто одним из ее благотворительных деяний, которое перешло к нам по наследству, вместе со всей ответственностью. Например, по части посещения праздника для самых младших его пациентов. Сенатор и миссис Хэтэуэй тоже должны были прийти.