Текст книги "Невиданное (ЛП)"

Автор книги: Келли Мур

Соавторы: Такер Рид,Ларкин Рид
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Келли Мур, Такер Рид, Ларкин Рид «Невиданное

Оригинальное название: Neverwas by Kelly Moor, Tucker Reed, Larkin Reed

Серия: Дом Эмбер #2

Главы: 33

Переводчик: Анастасия Гулик

Вычитка, контроль качества: Анастасия Сыпало

Обложка: Seda Ricci

Специально для группы WORLD OF DIFFERENT BOOKS•ПЕРЕВОДЫ КНИГ•

Любое копирование и распространение материала

на посторонних ресурсах ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

ЛОРИ МУР

– Бабуле, нашей маме и бабушке,

которая всегда дорожила голосами прошлого,

тем, как они разговаривают с нами с помощью вещей.

Которая никогда не отказывала нам в поддержке в наших мечтах.

Которая дала каждой из нас нашу первую «старую вещь».

Пролог

Паук янтарного цвета раскручивал передо мной свою паутину. Ее нити формировали лабиринт, который, как я знала, мне нужно пройти, чтобы отыскать сокровища, спрятанные в его центре.

Я следовала по запутанному пути, легко бежала в тапочках цвета осени, ночь скрывалась за светом свечи, выбивающиеся ветки хватали меня за платье. Вокруг в лесу вырастали изгороди, но я знала, в какую сторону размотается паучья нить.

Направо, пропустить, направо, налево, пропустить, налево.

Маленькая девочка в белом наблюдала за мной, ее глаза – зеленые глаза – были полны надежды.

В центре лабиринта я нашла сундук внутри паучьего дома, на котором были написаны слова. То ли паук, то ли маленькая девочка искушали меня:

– Разве ты не хочешь заглянуть внутрь?

Я опустилась на колени на черно-белый пол перед сундуком, сдвинула панели, чтобы разгадать секрет его открытия. Но когда, наконец, прозвучал щелчок и сундук открылся, на восьми ножках выползло черное страдание.

Темные твари бежали за людьми с замерзшими сердцами – Сэм, мама и папа, Мэгги, Джексон, Ричард. Я взяла метлу, чтобы вымести прочь эти создания. Затем я собрала своих близких и сунула их в карман.

Но создания роились над маленькой девочкой в белом, и она исчезла, как моментальный паучий укус.

Я смотрела и вытирала слезы, которые капали на подол моего платья.

Я пока не могу получить сокровища. Мне нужно снова попытаться разрешить загадку.

Глава 1

Мне было шестнадцать, когда у меня был мой второй первый поцелуй

Наверное, у каждого из нас есть больше чем один первый поцелуй – может быть даже бесконечное число – и мы просто не помним этого. Первые поцелуи. Первые возлюбленные. Первые сожаления. До тех пор, пока все не станет правильным. До тех пор, пока мы не станем теми, кем должны.

Но этот первый поцелуй я хотела б никогда не забывать.

Так что я заставлю себя помнить все это. От самого начала и до конца. Приступ бабушки в середине октября. Ее похороны, когда мы похоронили ее рядом с моим дедушкой на семейном кладбище на холме над рекой. Тайный разговор моих родителей, который я подслушала, о том, когда они смогут вернуться в Мэриленд, когда ситуация достаточно изменится. События, которые отбросили нас назад, затем вперед. Снова.

***

Дом, в котором я выросла, – прелестный желтый домик в викторианском стиле, который стоял на краю воды на западе Сиэттла – был продан через две недели после того, как риелтор разместила свою табличку. Тридцать дней спустя мои отец, мама, брат и я были на пути к бабушкиному дому. Дом Эмбер. Теперь он принадлежал нам.

В тот первый день, когда мы подъехали в нашем фургоне, и я спала, зажатая на заднем сидении, я ощутила дом еще до того, как увидела его. Я проснулась с ощущением, что у меня на руках поднялись все волоски. Папа свернул к воротам, оставляя одинокий след от шин на покрытой снегом дороге. Дом стоял на утесе, над рекой Северн, на достаточном расстоянии от лесной посадки. Он ждал нас под серым небом позднего утра, его невидящие глаза ожидали нашего приезда.

Поместье было знаменитым – одно из старейших в Северной Америке, принадлежащее одной и той же семье, моей, с 1600-х. Спящие сады окружили дом, который был обит белой вагонкой и кирпичами с зеленой отделкой. Не так уж развязно, но солидно. Чувство старости.

Бабушка рассказывала мне, как на протяжении трехсот пятидесяти лет мои предки достраивали Дом Эмбер – крыло здесь, крыльцо там, балкон, башенку. Десятилетие за десятилетием. Столетие за столетием. Когда я была ребенком, у меня было смутное восприятие дома, который медленно вырастает из-под земли.

Красивое место. Удивительный дом. Без вопросов. Я просто не хотела здесь жить. Я вспомнила, как однажды я бродила по живому лабиринту и с радостью думала о возможности стать частью Дома Эмбер, – но в тот декабрьский день, когда дом стал нашим, я уже не помнила, почему.

Не то чтобы я тосковала по дому, хотя частично и это было причиной. Меня не покидало чувство, что что-то не так, мы что-то упускаем, но я единственная, кто замечает это. Фантомная боль в конечности, которая не могла болеть.

Чувство усилилось, когда я вошла внутрь. Я замерла, рассматривая все привычные вещи моей бабушки, ставшие теперь незнакомыми, потому что ее не было. Как будто я впервые увидела их такими, какими они были – не просто бабушкины вещи, но они также принадлежали ее бабушке и бабушке до нее. Как будто какая-то нить, стечение места и обстоятельств связало нас вместе через поколения в обоих направлениях. Жизненный путь. Цепочка.

Я видела прошлое в каждой вещи. Блеск отполированного множеством ног пола. Виндзорские кресла, просевшие от объемных кринолиновых юбок. Высокие часы с нарисованными звездами на циферблате все еще отсчитывающие минуты между прошлым и настоящим. Подсвечники, книги в кожаном переплете, китайский фарфор, хрупкий, как сухой листок, морской сундук, побывавший возле мыса Горн, и какая-то часть меня была в том человеке, который привез его в Дом Эмбер.

Почему-то все это давило на меня. Как будто я задолжала что-то Дому. Как будто все нарисованные маслом лица моих предков, смотревшие на меня с каждой стены, ждали от меня чего-то. И день за днем, пока мы обживались здесь, это чувство росло.

Снаружи было ничуть не лучше, чем внутри. Конюшни с их кисло-сладким запахом лошадей; домик на дереве, притаившийся в сетках старого дуба, причал на реке, где шлюпка бабушки и дедушки, «Жидкий Янтарь» отдыхала до весны, молчаливые коридоры лабиринта – они больше не давали мне чувства, которое появлялось, когда я играла здесь, когда была маленькой. Они не изменились. Значит, изменилась я. Я просто не подходила к этому. Я чувствовала незавершенность, дефект.

Однако, за заборами, ограждающими участок, это ощущение спадало. Так что я разработала потребность в побеге. В субботу, после которой мы переехали, я попыталась уговорить своего младшего брата Сэма на еще одну прогулку в Северн – единственный город, до которого мы могли добраться пешком.

– Нет, – ответил он. – Я занят, Сара. – Он сидел перед разобранным радио, большая часть деталей которого лежала на столе. Ему исполнилось шесть месяц назад; у этого более повзрослевшего Сэмми уже не было такого бесконечного энтузиазма к моим разнообразным планам и предложениям.

– Я куплю тебе мороженое, – сказала я.

Он вздохнул и указал на очевидное:

– Идет снег.

– Тогда горячий шоколад, – взмолилась я. – Ты же любишь горячий шоколад.

Наконец он согласился. Не потому что он хотел какао, а потому что он услышал мольбу.

Когда мы выходили через парадные двери, мама появилась в дверном проеме, ведущем в гостиную.

– Снова идете в город? – спросила она.

Очевидно, моя одержимость постоянно находиться где-нибудь в другом месте беспокоила ее. Так что я пожала плечами.

– Мне кое-что нужно, – ответила я.

– Что?

Я раздумывала над тем, чтобы рассказать ей, что мне необходимо выбраться отсюда, но я знала, что не смогу все объяснить.

– Шоколад, – сказал я. – Я пообещала Сэмми горячий шоколад.

Ее губы слегка сжались. С тех пор как Сэмми поставили диагноз, она до совершенства отточила манеры «озабоченного родителя». Это было почти сверхъестественным талантом. Я могла б сказать, что она скажет, что я утаиваю информацию, но она решила отпустить все.

– Не забудь держать Сэма за руку, – велела она, с ее обычными нотками возрастающего раздражения.

– Держать его за руку на главной дороге, – кивнув, закончила я. Я захлопнула за нами двери прежде, чем она успела придумать еще какой-нибудь приказ.

Прогулка занимала минут пятнадцать, в основном через парковую зону между Домом Эмбер и городом. Когда мы добрались до Северна, я отплатила Сэму за его доброту, которую он проявил, согласившись пойти со мной, приведя его в магазин хозтоваров. Сэмми очень сильно интересовался различными приборами. Он увлекался собиранием вещей, так что миллион различных кусочков и частей был для него как лавка с сокровищами. Он бродил мимо прилавков, как другие люди бродят по зоопарку, уставившись на странные штуковины, случайно прикасаясь к каким-нибудь избранным. Это путешествие он решил закончить в отделе сантехники. Я стояла и наблюдала за ним несколько минут, пока он делал на полу дорожную карту из медных труб и коленей труб.

Через проход от ящиков с трубами, дюжина моих отражений в дюжине разнообразных зеркал рассматривала меня. Каждая поверхность показывала немного другую девушку – более высокую, полную, острее, розовее. Одно из зеркал было с золотыми прожилками, в нем Сара была, как будто поймана в металлическую паутину. Я уставилась на отражения. За последние пару месяцев, что-то в моем отражении все время удивляло меня.

– Здесь не магазин игрушек. – За моей спиной раздался голос.

Я повернулась и, смутившись, замерла. Это был владелец.

– Простите, – сказала я. – Я все соберу и положу в нужные коробки, прямо сейчас.

– Уверен, что так и будет, – сказал он, оставляя нас.

Мы все убрали и выбрались наружу, пробираясь через толпу, которая двигалась к центру города.

– Что случилось, Сара? – спросил Сэмми.

– Не знаю, дружок.

– Парсонс! – Кто-то позвал меня.

Я осмотрела незнакомые лица и, наконец, увидела Ричарда Хэтэуэя, уставившегося на меня. Пшеничного цвета волосы обрамляли бронзовую кожу; топазово-голубые глаза; квадратные черты лица со слегка кривоватой улыбкой. Он был без сомнения самым красивым парнем, которого я когда-либо видела. К тому же он был атлетического телосложения, забавный, очаровательный и умный. Сын старых друзей моих родителей, которые к тому же были нашими соседями. И, судя по моим познаниям, Ричард был единственным преимуществом жизни в Мэриленде.

– Хэтэуэй, – ответила я.

– Потребовались гвозди? – спросил он.

Должно быть, я непонимающе посмотрела на него, потому что он кивнул в направлении магазина.

– Ах, это, – сказала я, – Сэму просто нравятся хозяйственные магазины.

– Серьезно? Без шуток? – спросил он у Сэма. – Я тоже! – и Сэм засиял.

Я не смогла придумать подходящей фразу, так что я повернула Сэма по направлению движения толпы и начала идти. Главная улица Северна, короткий проход, в основном с деревянными коммерческими строениями, был заблокирован на севере.

– Мы идем к аптеке.

– Прилавок с конфетами? – предположил Ричард, поравнявшись с нами. – Кстати, поздравляю с принятием в С.И.

С.И. – Академия Святого Игнатия – была невероятно дорогой школой, которую он посещал, на принятии в которую особенно настаивали мои родители. Я пожала плечами.

– Не думаю, что моя мама предоставила им выбор.

– Как и мой отец. – Он улыбнулся.

Ради меня сенатор дергал за ниточки? Я удивилась, почему. Разумеется, я знала, что для такой школы из топ списка, как С.И., необходимо предоставить достаточно веские причины, чтобы принять такую ученицу, как я, но никто не говорил, что такой причиной окажется сенатор. Что бы это значило?

Поток людей впереди нас превратился в толпу, разветвившуюся на тротуаре и перекинувшуюся на улицу. Кажется, все смотрели на что-то, что происходило на сцене возле Дворца Кино. Когда мы подошли к аптеке на углу, я услышала пение и дребезжащий голос человека, говорившего в микрофон.

Ричард остановил нас на подходе к Аптеке Лейна.

– Вы же не хотите оказаться в той толпе? – спросил он.

Я улыбнулась, потому что его голос был исполнен теми же предупреждающими нотками, что и у моей мамы.

– Нет, – ответила я. – Я иду, чтобы избавиться от своей зависимости от шоколада.

– Наркоманка. – Он усмехнулся и отошел, направляясь к «толпе», против которой он только что предупреждал нас. Мы с Сэмом стояли у входа в аптеку и смотрели, как он исчезает в толпе.

Тогда Сэм сказал:

– Я хочу посмотреть. – Он направился туда, а я последовала за ним. Я тоже хотела взглянуть.

В надвигающейся толпе Сэмми решил исполнить свой любимый трюк исчезновения между ногами.

– Сэм, стой! – приказала я, но промахнулась, едва задев рукой капюшон его толстовки. Извиняясь, я начала пробираться через толпу, между объемными пальто и шарфами. – Простите, не могли бы вы меня пропустить? Нужно найти младшего брата.

Я нашла его на самом краю, он стоял на краю бордюра. Я крепко схватила его за толстовку.

– Сэм, ты не должен так убегать.

– Видишь его, Сара? – Он указывал на сцену через улицу.

– Вижу кого? – Я подняла глаза, чтобы взглянуть, но тут прямо передо мной остановился полисмен, его спина оказалась внушительной преградой. В черных ботинках, каске и униформе. Очень массивный, и как я предположила, на нем был бронежилет. Его правая рука сжимала блестящую черную дубинку.

– Кто там, Сэм? – повторила я, отклоняясь, чтобы мне не мешала внушительная спина полицейского.

– Вон там! – Сэмми снова показал.

Мужчина бежал впереди толпы, что-то выкрикивая, но я могла разобрать лишь отдельные слова, что-то вроде «движется» и «банки с перцем». Полисмен сделал полшага вперед, и на какой-то миг я испугалась, что он собирается ударить мужчину своей дубинкой. Но мужчина пробежал мимо, продолжая кричать.

– Что он сказал? – громко спросила я, чувствуя, что должна хватать Сэма и уходить. – Что происходит? – Офицер повернул голову, чтобы посмотреть на меня, безликий под хитиновым прикрытием своего шлема.

– Протесты. – Его голос был искаженным из-за шлема. – Молодая леди не должна здесь находиться.

Я ненавидела всю эту ерунду типа ты-не-делаешь-того-что-должна-делать-воспитанная-девушка. – Если я увижу молодых леди, – с улыбкой сказала я, – я им передам. – Я видела, как его глаза сузились за черным стеклом шлема, у меня появилось ощущение тошноты в животе, но я продолжала ему улыбаться. К счастью, Сэмми предоставил мне повод для того, чтобы отвернуться.

– Джексон! Джексон! – Он начал подпрыгивать и махать рукой.

Толпа подалась влево, чтобы дать дорогу полисмену, и я наконец получила возможность рассмотреть то, на что все смотрели: два ряда людей стояли связанные друг с другом перед входом в театр. Я смотрела на лица, пока не нашла Джексона, в самом конце, с правой стороны, между двумя мужчинами. Мужчина слева от него выглядел испуганным. Я видела, как теплое дыхание быстрыми облачками вырывается из его рта, его сжатый кулак сжимал неестественно веселый желтый платок. Джексон был спокойным, решительным.

– ДЖЕ-КСОН! – прокричал Сэм изо всех сил.

Голова Джексона дернулась. Он осмотрелся, смущенный, обеспокоенный, пытаясь определить, откуда идет этот птичий голосок. Его глаза, встретившись с моими, расширились.

Звуки толпы становились громче, пронзительнее. Я услышала рычание и увидела трех немецких овчарок, натягивающих свои поводки. Послышались короткие хлопки; описав дугу над головами, пролетели какие-то металлические предметы, испускающие дым, и приземлились на улицу, выпустив густое облако.

И тут люди начали кричать. И бежать.

Люди вокруг меня заметались, разбегаясь в разные стороны. Я выпустила из рук толстовку Сэмми. Дым достиг того места, где мы стояли. Мои глаза обожгло. Я начала кашлять, согнулась пополам, спазмы начали душить меня, я не могла перевести дыхание.

Рука схватила меня за запястья. Я испуганно посмотрела вверх и увидела Ричарда, который держал на плече Сэмми, подняв его над облаком газа.

– Вы оба не должны здесь находиться, – сказал он. – Уходим!

Он потянул меня прочь, в то время как волна полицейских в черных костюмах начала двигаться вниз по улице. Два офицера держали пожарный шланг, из которого лилась вода, направив струю на ряды протестующих перед дворцом. Я налетела на Ричарда, задумавшись над тем, почему все считали, что эти люди заслуживают того, чтобы их окатили ледяной водой на морозной декабрьской погоде.

Я пошатнулась на длинных досках возле магазина хозтоваров. Мне пришлось остановиться. Я прислонилась к глухой стене и меня вырвало. Перед моим лицом появился носовой платок.

– Ты справишься с этим, Парсонс? – спросил Ричард.

– Думаю, да, – ответила я. И отмахнулась от его платка. – Я не могу его взять.

– Нет, ты можешь, – сказал он. – Он только что из моего ящика, где лежит еще штук пятьсот таких же.

Он поймал мою руку и вложил в нее платок. Я вытерла глаза и рот.

– Что это было? – выдавила я между приступами кашля. – Зачем они сделали это?

– Протесты, – сказал Ричард. – Шеф полиции взял их под личный контроль. – Он опустил моего брата на землю и вложил маленькую ручку Сэма в мою. – Отведи свою сестру домой, Сэмми, ладно? Мне нужно вернуться.

– Против чего они протестуют? – спросила я.

– Дворец все еще ограничивает доступ черных на балкон.

Я снова почувствовала тошноту. Северна может выглядеть как любой другой маленький городок в Астории, но это было той частью общества, которая была мне абсолютно чужой. Я жила в стране, в которой до сих пор оправдывали право «равенство порознь» в плане удобств для рас. Не то чтобы «порознь» когда-нибудь значило «равенство».

Я раньше никогда не видела всю глубину этого уродства – не эту резкость, жестокость. Мне было тяжело поверить в то, что в мире еще есть места, где в двадцать первом веке практикуется расизм как институт. Что это все еще происходит на родине моих предков, в Мэриленде. В Американской Конфедерации Штатов.

Глава 2

Дорога домой была ужасной. Газовое облако вызвало жуткую головную боль в затылочной части головы. Глаза горели, а ощущение в горле было схоже с разодранным коленом. К тому же мои ноги, руки и уши онемели от холода.

Большую часть дороги мы шли по тропинке, что вела через парк к юго-западной части города и пересекалась с дорогой в северо-восточном углу участка. Мы проскользнули через скрытые в зарослях ворота, и от очередного приступа кашля я споткнулась. Я остановилась, чтобы откашляться и перевести дыхание.

Маленькие ручки в варежках обхватили мое лицо.

– Сара, с тобой все в порядке? – глаза Сэма были широко раскрыты.

– Я в порядке, – выдохнула я. Я кашляла так сильно, что по щекам потекли слезы. Я перевела дыхание и вытерла лицо. – Спасибо.

– Всегда пожалуйста. – Он улыбнулся. У него был пунктик насчет спасибо и пожалуйста. Общественный ритуал, с которым он отлично справлялся. Я заметила, что кончик его носа порозовел, а щеки потрескались. Я хотела завести его внутрь, куда-нибудь в теплое и безопасное место. Хорошо бы это было местом дома, в Астории.

– А ты в порядке, дружок? – мысленно я обругала себя за то, что не слишком внимательно следила за ним до этого момента.

– Разве ты не видела? – Он развернулся, внезапно возбудившись. Он поднял вверх руки. – Тот мальчик, который любит магазины хозтоваров поднял меня высоко-высоко. Он был таким сильным, Сара. И весь тот дым не добрался до меня.

Я натянула ему на голову капюшон.

– Спасибо Господу за того мальчика, ведь так? – Сэм кивнул и разбежался, чтобы прокатиться по ледяной корочке замерзшей лужи. Он повернулся и ждал, пока я не догоню его, чтобы мы могли вместе идти по узкой, грязной тропинке, которая шла через пастбище в сторону конюшен.

– Сара, почему все те люди были такими сумасшедшими?

– Сложно объяснить, приятель, но, наверное, еще сложнее понять. Много людей здесь, в округе, думают, что люди с кожей другого цвета не настолько хороши, как белые, и они не заслуживают иметь такие же права и уважение.

– Даже Джексон? – его голос звенел от возмущения.

– Даже Джексон, даже Роза. Или доктор Чен, или миссис Хименес дома.

– Это же сумасшествие, Сара. Почему они думают так?

– У меня нет на это точного ответа. Ты ведь знаешь, что Юг воевал с Англией давным-давно за то, чтобы иметь возможность владеть рабами? И что в этой стране были рабы до рождения бабушки? – Он кивнул. – Я думаю, что, возможно, когда ты заставляешь другого человека быть рабом, ты должен обосновать, почему ты намного лучше него и почему он должен тебе подчиняться. Ты должен верить, что в этом человеке есть какая-то проблема, из-за которой он хуже, чем ты. – Я тряхнула головой. – Они думают, что за столь долгое время здесь, они просто… они просто не могут прекратить думать по-другому. Это часть того, кем они являются. Они не сдадутся.

Рабство отменили более чем столетие назад. Позорные Южные «черные кодексы» – официальные ограничения для основных свобод черных граждан – не отменялись вплоть до 1980х годов. Тридцать лет спустя, расы продолжали разделяться, и достаточно ощутимо. Было очень сложно заставить людей изменить свои убеждения; должны были умереть целые поколения, чтобы унести с собой в могилу расовую ненависть.

– Они очень глупые, Сара.

Я рассмеялась. Сэм не часто критиковал кого-нибудь, но когда он это делал, то делал это очень метко.

– Да, приятель. Так и есть. И знаешь, они почти также думают и о женщинах тоже: что женщины не настолько умны, как мужчины.

Сэм, благослови его Господь, просто с отвращением покачал головой.

– Тот мальчик, которому нравятся магазины хозтоваров, так не думает?

– Нет, я вполне уверена, что он так не думает. Так же, как и его отец. Никто из наших знакомых так не думает. Но очень многие все еще придерживаются этого мнения.

– Почему сейчас все намного хуже, Сара? – Сэм на мгновение замер, между его бровями пролегла бороздка.

Его вопрос поразил меня. На какой-то миг я подумала, что он говорит не об Астории. Я тряхнула головой и слегка пожала плечами.

– Не знаю, дружок. Место, откуда мы приехали, было намного лучше.

– Но здесь Мэгги. А мы любим Мэгги.

– Точно, согласилась я. Мы любим Мэгги.

Он кивнул и снова начал идти.

Сэм не слишком хорошо знал Мэгги до похорон бабушки. Она жила в Южной Америке несколько лет, работала учителем в школе, которая специализировалась на помощи подросткам с отклонениями в умственном развитии. На похоронах они встретились впервые с тех пор, как Сэмми был еще совсем маленьким, и это было типично странно для Сэмми.

– Это твоя тетя, Мэгги, – представила ее мама.

Сэм посмотрел на Мэгги расширившимися глазами и сказал:

– Ой, а ты уже выросла.

И я решила, что мама, видимо, не должна была относиться к Мэгги, как к «моей маленькой сестренке» так часто. Но Мэгги в ответ кивнула с серьезным видом и сказала:

– Да, я выросла.

– Но мы все еще друзья. – Тогда Сэм вложил свою ручку в ее.

– Да, мы все еще можем быть друзьями. – Мэгги в ответ улыбнулась.

И так оно и было. Они много времени проводили вместе. Что вроде как заставляло меня слегка ревновать, серьезно. Сэмми всегда был моим лучшим другом.

Мы вышли из маленького леса, как раз на северо-востоке от Дома Эмбер. Я на минутку остановилась, осматривая свой новый дом, деревья и баррикаду из паучьих веток вокруг него. В этом месте над рекой, дом стоял на фоне южного пейзажа, как будто это была последняя основательная фигура между нами и тем, что скрывалось позади нее.

***

Когда мы вошли в дом, папа был в передней, заводил дедушкины часы. – Как в Северне? – улыбаясь, спросил он.

Я раздумывала над тем, чтобы сказать ему, что Северна была тем местом, где на протестующих натравливали полицейских собак, и травили газом маленьких детей, которые случайно оказались рядом, но мое горло слишком болело. Я скажу ему об этом позже.

– Нормально, – ответила я.

– Мы ходили в… – Сэмми с восхищением добавил.

– Позволь мне угадать, – прервал его папа. – В магазин хозтоваров. – Сэм кивнул. – Видимо, ты весело провел время. Вы двое часто ходите в город. Это вроде четвертый раз за три дня?

– Здесь все равно больше нечего делать. – Для того, чтобы побыстрее закончить разговор, я подтолкнула Сэма к лестнице. – Может, покажешь мне то радио, которое ты разобрал, приятель?

В основном я любила своего папу – всегда добродушный и скромный, несмотря на то, что он был известным хирургом, который внес изменения в медицину, которые практиковались по всей Северной Америке. Но на данный момент я думала, что с его стороны было безответственно притащить Сэма и меня из Астории сюда.

На верхней площадке я проследовала за Сэмом в его комнату, битком набитую старинными морскими штуковинами и разнообразными разобранными электрическими приборами. Она называлась Морская комната. Это было еще одной претенциозной странностью Дома Эмбер – многим комнатам давались названия. Не обычные названия типа «кабинет» или «столовая», а такие, где используются заглавные буквы, вроде «Белая комната» или «Китайская комната». Каждый раз, когда я заходила в ванную с названием Первоцветная Ванная, у меня появлялось ощущение, что мне нужно носить шифоновую одежду.

– Спасибо, что пошел со мной сегодня, – сказала я ему.

– Всегда пожалуйста, – ответил Сэм. – Ты, правда, хочешь увидеть мое радио?

Так что я принялась рассматривать разобранную вещь, беря со стола отдельные части и осторожно возвращая их на место.

– Не слишком это похоже на радио. Ты сможешь собрать его снова?

– Я делаю кое-что получше. – Он с пренебрежением посмотрел на меня. – Что-то, что сможет слышать другие места.

Я чуть не спросила его, какие места, но передумала. Я просто кивнула.

– Очень круто, Сэм.

Он выбрал отвертку и вернулся к своей работе.

Моя комната располагалась через арку, в восточном крыле. Она называлась Цветочной комнатой, это было справедливым названием, потому что моя мама разрисовала ее цветами. Ей было лет 11 или 12, когда она решила переделать комнату, покрыв ее бледно-зеленые стены цветочным садом из детских фантазий. Розы, гортензии, глицинии, ирисы, даже пчелы и улитки.

Из всех комнат в мире я бы выбрала Цветочную Комнату моей мамы с ее кроватью с балдахином, фамильным одеялом, скамейкой у окна, книжными полками, на которых стояли книги в своих первых изданиях, а между ними кукольный Дом Эмбер, воспроизведенный вплоть до деталей мебели и крошечного компаса в виде розы ветров на полу на верхней площадке лестницы.

Я увидела, что Сэм должно быть снова игрался с кукольным домиком, потому что его защелка была открыта и две шарнирные половинки были слегка распахнуты. Я настежь открыла их, чтобы убедиться, что все содержимое на месте и в безопасности. Кажется, что единственной передвинутой вещью были маленькие китайские куколки – папа и маленькая светловолосая девочка находились вместе в передней спальне, тогда как мама и темноволосый ребенок сидели в круге в детской наверху. Я оставила их так, как он захотел, и закрыла переднюю панель.

Обед ожидался не раньше чем через час или два, так что я взяла тетрадь, решив что можно написать письмо домой Бетани. Я любила Би; мне нравилась ее семья. Они относились к тому типу людей, которые покупали продукты только американского производства и пикетировали немецкое посольство, чтобы добиться полной правды о том, что происходило с евреями в Европе. Они были настоящими Асторианцами. Я скучала по ним.

Я села за стол и начала писать:

Дорогая Джеси…

Я замерла и уставилась на написанное. Джеси? Кто такая Джеси?

Забеспокоившись, я скомкала листок бумаги и начала заново. Когда я дошла до конца страницы, я услышала какую-то мелодию.

Мне показалось, что она доносится из дальнего угла кровати, но там никого не было. Это был милый, высокий голос, напевающий шесть или семь нот, без особого ритма, как будто кто-то создавал себе компанию, сконцентрировавшись на выполнении работы. Пока я стояла, в недоумении пялясь на пустой угол, звуки утихли.

Мои глаза нашли решетку отопления на стене. Должно быть, бормотание доносилось оттуда, может быть из комнаты Мэгги, которая находилась прямо под моей.

Я вернулась к своему письму. Я немного рассказала Би об экспонатах из Дома Эмбер, которые вместе собирали мои родители. Практически сразу же после того, как мы переехали в Дом Эмбер, они начали собирать по дому вещи, связанные с женщинами и меньшинствами Юга, для выставки, которую Хэтэуэи, родители Ричарда, помогли организовать в Музее Метрополитен. Все это слегка расстраивало меня – я не думала, что моя семья была такой уж примечательной. Хотя я знала, что Би, как и всех моих друзей, удивит вся эта активность. Приятно удивит, потому что она считала, что все люди должны быть активистами. Но все же она будет удивлена.

Легкий хлопок привлек мое внимание. Я подпрыгнула, хотя я узнала звук: удар камешка о стекло. Я улыбнулась.

Из окна я увидела Джексона внизу, на каменных плитах. Он готовился сделать очередной бросок, но увидев меня остановился. Затем помахал, и я махнула ему в ответ. Он указал на другой конец дома.

Я кивнула и, отвернувшись, направилась к западному крылу.

Глава 3

Дом Эмбер был странным местом в любое время, но становился еще страннее в конце дня, когда его начинала наполнять темнота. Особенно в комнатах и коридорах, которые больше не использовались, например, в таких, как весь второй этаж в западном крыле.

Когда я была маленькой, мама говорила мне не обращать внимания на «странности» дома, как она их называла. Она говорила, что Дом Эмбер стареет, как стареют все люди – его суставы начинают выходить из строя и он слегка кряхтит, когда усаживается в кресло. Она говорила, что признаки старения дома могут заставить тебя воображать всякое – слышать голоса в скрипах, превращать тени в формы. Я должна пытаться игнорировать это. Отгораживаться от всего. Но мне все еще не нравился Дом Эмбер, погруженный в темноту.

Я пронеслась по коридору западного крыла, мимо шести дверей в четыре спальни и две ванные – к счастью, все они были сейчас закрыты, хотя иногда, было наоборот. Было слишком легко представить людей наполовину скрытых в тенях комнаты. Я старалась держать двери запертыми и понятия не имела, зачем кому-то их открывать.

В конце коридора я вышла через французские двери, которые выходили на металлическую площадку на верхушке винтовой лестницы. Я минуту постояла, пытаясь перевести дыхание и успокоиться. Я не хотела, чтобы Джексон видел, как легко я поддаюсь панике – он будет дразнить меня за это.

Кроны маленьких деревьев сформировали зеленое облако между мной и морозным миром снаружи, за стеклом оранжереи. Это всегда было моим любимым местом в Доме Эмбер, – она была построена где-то в 1920 м, как подарок на шестнадцатилетние для моей прапрабабушки Фионы. Это была сеть из железного каркаса, растущая с нижнего этажа и до верха западного крыла, засаженная деревьями и цветами слишком нежными, чтобы пережить зиму в Мэриленде. Надо мной, на улице, из темноты сыпались белые хлопья и оседали на прозрачном потолке, но внутри паутины пели птицы и цвели орхидеи.