Текст книги "Любовь во тьме (ЛП)"

Автор книги: Кай Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Я молча киваю и направляюсь в раздевалку. Это новый режим под руководством тренера Келли, и я все еще привыкаю к более мягкому подходу, хотя и делаю это осторожно. Раньше я с трудом доверяла людям, а сейчас доверяю им еще меньше.

Но, по правде говоря, мне бы не помешал денек, чтобы проветрить голову.

Может быть, я пойду прогуляться по саду или почитаю книгу где-нибудь в кафе. Идея формируется, когда на меня нападает воспоминание о том, как Тристан говорил мне сделать что-то, что заставит меня почувствовать себя живой. Тряхнув головой, чтобы прояснить мысли, я собираю свои вещи и выхожу на улицу.

Кажется таким невозможным двигаться вперед без постоянного напоминания о его присутствии в моей жизни. Я должна сказать себе, что это все еще свежо и необработанно, что со временем, когда я не вижу его, он в конце концов превратится всего лишь в плохое воспоминание.

И что с того, что какая-то часть меня обижена тем, что он ушел, не сказав ни слова? Мы расстались, он мне ничего не должен. На самом деле, его уход – это именно то, что мне нужно. Терпение и дистанция заставят меня забыть его.

– Нера

На секунду мне кажется, что я вообразила его голос. За последние несколько дней я потратила достаточно времени на размышления об этом, так что не кажется надуманным предположить, что я снова прокручиваю это в своей голове.

Но потом я поднимаю глаза и вижу его, он стоит передо мной и смотрит на меня, как солдат, впервые увидевший свою любовь после возвращения домой с поля боя.

Я останавливаюсь как вкопанная. У меня пересыхает в горле.

Идет снег.

Густые, пушистые, почти мягкие на вид хлопья плавают вокруг нас, медленно опускаясь к земле. С каждой секундой, которую я провожу, глядя на него, воздуха становится все меньше, пока мне не начинает казаться, что его осталось недостаточно, чтобы я могла дышать.

Его щеки покраснели от ветра, как будто он какое-то время стоял на снегу. Какими бы холодными они ни были, его глаза прокладывают теплую дорожку везде, где прикасаются ко мне.

Мое тело предательски пробуждается к жизни в ответ.

– Я думала, ты не вернешься, – говорю я, слова вырываются из меня.

Это не то, что я должна был сказать. Его приезды и отъезды больше не имеют для меня значения. Они не должны.

Его лоб хмурится, как будто сама мысль о том, что он не вернется, для него непостижима. Он делает шаг вперед, снег грациозно расступается вокруг его тела, словно подчиняясь ему.

– Кто тебе это сказал? – хрипло спрашивает он.

Я пожимаю плечами и отвожу взгляд. Он делает еще один шаг вперед, и я чувствую, как его взгляд обжигает мне щеку.

– Я увольняюсь, – объявляет он.

– Мне все равно, – лгу я. Тихо я наслаждаюсь тем фактом, что мне удалось звучать так бесстрастно и отстраненно, как я и надеялась.

Он не позволяет моему тону остановить его.

– Преподавание было не более чем фарсом. Это был не я. Единственная причина, по которой я продержался так долго, это то, что я мог видеть тебя каждый день. – Я усмехаюсь, но он продолжает, делая еще один шаг ко мне. – Я задержалась в Лондоне дольше, чем должен был, потому что устраивал маму на новом месте. – Против моей воли мои глаза расширяются от удивления, и я поднимаю их, чтобы встретиться с его взглядом. – Она ушла от моего отца. Наконец-то ей это удалось. Оказывается, все, что потребовалось, это сказать ей, что я потеряю девушку, которую люблю навсегда, если она этого не сделает. После этого ее не было дома до наступления темноты, – говорит он с легкой усмешкой, как будто это так просто.

Мое сердце ноет в груди, хрупкое и пустое.

– Я рада, что она в безопасности, я рада, что ей больше никогда не грозит опасность. Я действительно рада. Но ты уже потерял меня, Тристан.

Он делает еще один шаг, продолжая, как будто я ничего не говорила.

– Я сказал отцу, что мне это не нужно. Ничего из этого. Не деньги и уж точно не компания. Итак, я был отрезан, я безработный, и теперь я тоже бездомный. Мне пришлось отказаться от жилья, когда я уволился .

Я смотрю в сторону, мечтая о его маленькой квартирке. Наше собственное убежище, где ничто не сможет нас тронуть или сломить.

Только он и я в мире, который мы сами создали.

Теперь его нет.

Мои постеры, скорее всего, в мусорном ведре вместе со всеми безделушками, которые я купила и которые ему никогда не были нужны. Он сказал мне, что это не его дом, а я, по глупости, не послушалась.

Я резко поворачиваюсь к нему лицом, гнев захлестывает меня.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – огрызаюсь я.

Внезапно он оказывается надо мной и обхватывает мое лицо своими большими руками, его большой палец проводит мягкими кругами по моей коже. Он приближается на дюйм ближе, пока его теплое дыхание не касается моих замерзших щек.

– Потому что у меня есть план, – яростно выдыхает он. – Для нас.

Слова, которых я так долго ждала, те, которые он должен был сказать мне неделю назад.

Теперь они чувствуют себя опустошенными, никчемными.

Я невесело смеюсь. – Слишком мало, слишком поздно для этого.

– Не говори так, – умоляет он, поворачивая меня к себе, к своему рту.

Я вырываю свое лицо из его хватки и отступаю назад, жар моего гнева согревает меня, даже когда мои волосы становятся скользкими от снега.

– Ты думал, что придешь сюда, выложишь весь этот план, который ты только что придумал, и что я просто прощу тебя? Это все?

У него дергается челюсть. – Я думал, ты хотя бы выслушаешь меня.

Я горько усмехаюсь и качаю головой. – Я тебе этого не должна, Тристан. Я тебе вообще ничего не должна. Ты потерял право на что-либо от меня, когда лгал мне в течение шести месяцев. – Я пристально смотрю на него, скрещивая руки на груди. – Ты закончил? Ты сказал все, что нужно было сказать?

– Даже близко, блядь, нет, – скрипит он зубами.

– Тогда найди слова и заставь их считаться. Мы разговариваем в последний раз – считай, что для нас обоих это конец. Мне нужно уйти от тебя, а это значит, что я больше никогда тебя не увижу .

Слова причиняют боль, когда я их произношу. Я не знаю, говорю ли я за него или за себя, но в любом случае я знаю, что должна найти в себе силы двигаться дальше.

Его глаза впились в мои, темные и манящие. – Я люблю тебя.

– Прекрати, – говорю я, закрывая глаза и отворачивая лицо.

– Я люблю тебя, – повторяет он громче.

– Тристан!

– Я, черт возьми, люблю тебя. Это не конец, это не завершение. Это только начало, и я заставлю тебя это увидеть .

Мой пульс учащается каждый раз, когда он произносит эти слова, как будто он может контролировать мою жизнь и само дыхание в моем теле.

– Я был в агонии последнюю неделю, Нера. Я не выживу, живя без тебя. Я умоляю тебя простить меня. Я проведу остаток своей жизни, заглаживая то, как причинил тебе боль, я обещаю.

Мое лицо резко поворачивается, новый гнев бурлит в моих венах.

– Ты ничегошеньки не узнал обо мне, если думаешь, что я когда-нибудь прощу тебя за то, что ты причинил мне такую боль. Ты хочешь поговорить о попрошайничестве? Я та, кто умоляла тебя не разбивать мне сердце. У тебя были все необходимые предупреждения, но ты решил не обращать на них внимания. Теперь тебе приходится жить с последствиями своих действий. Со своими родителями мне приходится мириться, но тебя я могу просто вычеркнуть из своей жизни.

Одни только слова произносить больно. Они разрывают мне грудь, разрывают жизненно важные органы, пока не возникает ощущение, что меня изнутри разрезали на ленточки. Мысль о том, чтобы на самом деле осуществить свою угрозу, убивает меня, но я знаю, что это то, что я должна сделать.

Тристан сокращает расстояние между нами, и я ожидаю, что он снова схватит меня. Я готова стряхнуть его, если он это сделает. Вместо этого он стоит передо мной и смотрит долгими секундами. Вблизи я вижу, как ужасно он выглядит. Его кожа серая и пепельная, как будто он не спал несколько дней. Его глаза полны боли, а под нижними веками залегли глубокие борозды. Несчастные морщины обозначают его лицо по обе стороны от рта.

Медленно он сгибает ноги, опускаясь на землю, пока не оказывается на коленях у моих ног. Его глаза не отрываются от моих, пока он принимает умоляющую позу. Его парадные брюки на десять сантиметров занесены снегом, и я знаю, что его колени промокли и замерзли.

В его взгляде бушует гроза хаоса, когда он поднимает на меня глаза. Он выглядит таким измученным, что, кажется, не замечает физической боли, которую, несомненно, должен испытывать.

– Пожалуйста.

Это слово отдается эхом, как выстрел.

Это простая просьба.

Я не позволяю этому хоть немного растопить мое сердце.

И все же у меня нет сил смотреть ему в глаза, когда я отвечаю. Мой голос дрожит, но я сохраняю уверенность.

– Проси столько раз, сколько захочешь, умоляй, умоляй, становись на колени, мне все равно. Ответ всегда будет один и тот же, – говорю я. – Нет.

Я обхожу его и иду к своей машине, оставляя его там на коленях. Позади себя я слышу, как он встает и идет за мной, его шаги громко хрустят по снегу.

– Просто уходи, Тристан, – раздраженно кричу я.

– Я так и делаю.

– Хорошо.

Нет, я имею в виду, я уезжаю из Швейцарии.

Мое сердце останавливается, как будто у него внезапно села батарейка.

Он обходит вокруг и встает передо мной, наши взгляды встречаются, когда он возвращается в поле моего зрения. Это именно то, чего я хочу, то, что, как я думала, он уже сделал, то, что я только сказала ему сделать, так почему же все внутри меня кричит, как он посмел?

Его лицо смягчается, на нем появляется облегчение, когда он замечает мою реакцию. Я превращаю черты своего лица в камень, чтобы он не мог увидеть, что я на самом деле чувствую под непроницаемой маской.

И что я чувствую, я не уверена. Ярость, облегчение, горечь, злость, отчаяние, разбитое сердце. Все и ничего, все сразу.

– Я прохожу трехмесячную интенсивную кулинарную стажировку в Лионе. Это наполовину опыт работы в ресторане, наполовину учеба в самом престижном институте Франции. Я начинаю в этот понедельник, 1 марта .

За всем этим гневом и обидой для него скрывается настоящее счастье. Он воплощает свои мечты в реальность, о чем мы всегда говорили.

– Поздравляю, – искренне говорю я.

Внутри меня разрыв в груди разрывается невероятно глубоко, это смертельный удар. В конце концов, он снова был полон красивых слов и еще более красивой лжи. Несколько минут назад он стоял на коленях, умоляя меня простить его, и все это время он знал, что покидает страну. Он не собирался оставаться, даже если бы я была настолько глупа, чтобы простить его. Сколько раз я могу позволить одному человеку причинить мне боль?

Я собираю в себе последние остатки порядочности и добавляю: – Прощай, Тристан. Я надеюсь, ты проживешь жизнь, о которой всегда мечтал.

Я снова прохожу мимо него и тянусь к дверце своей машины, но он поворачивается и хватает меня за предплечье.

По моему телу, как всегда, пробегает электричество, но на этот раз оно встречает скорбь. Скорбь о том, что мы потеряли, и о том, что могло бы быть.

– Убери это слово из своего лексикона, когда речь заходит обо мне, Нера. – Его большой палец поглаживает обнаженную кожу моего запястья. – Между нами не существует прощаний. Я говорил тебе раньше и повторю это снова. Я буду говорить это каждый день до конца своей жизни, если это то, что тебе потребуется, чтобы поверить мне – я люблю тебя и никогда не покину.

Глава 45

Тристан

Март.

Нера выходит из своего жилого дома, Тайер, Беллами и Сикстайн следуют за ней по пятам. Четверка возбужденно болтает о чем-то, чего я не могу разобрать.

Я слишком занят, пялясь на Неру.

То, что я снова вижу ее после нескольких дней разлуки, – это успокаивающий бальзам для моей души. В ней есть врожденная печаль, мало чем отличающаяся от той, что была в ней, когда я впервые встретил ее. Теперь это кажется более глубоким, и осознание того, что я единственный виновник этого, вызывает у меня желание вонзить нож себе в грудь.

Я скучаю по ней, как пустыня скучает по дождю. Внутри меня засуха, и я чувствую, что съеживаюсь и иссякаю изнутри. Каждый вдох причиняет боль, каждый шаг вперед мучителен.

Мы не разговаривали с тех пор, как я загнал ее в угол после тренировки, и с тех пор я почти не спал. Ее слова крутятся в моем мозгу, насмехаясь надо мной и пугая возможностью того, что она никогда меня не простит.

Она казалась решительной и непоколебимой, но я не могу оставить это так.

Я заставлю ее простить меня, чего бы это ни стоило.

Неважно, что мне придется делать.

Я выхожу из машины и иду к ней. Она первая поднимает взгляд, когда я все еще далеко, как будто чувствует меня, когда я нахожусь поблизости. Ее взгляд заостряется, а черты лица напрягаются, как будто она готовится к битве.

Взгляды ее друзей следуют за ее взглядом и переводятся на меня, слова внезапно замирают у них на губах, когда они замечают меня.

– Разве ты не должен быть во Франции? – Спрашивает Нера бесцветным тоном, как будто ей это совершенно неинтересно.

Если бы я не знал ее так хорошо, если бы я не заметил, как в уголках ее глаз появляются морщинки, как это бывает, когда она притворяется, то я бы влюбился в ее простодушие.

– Я был там, я только что вернулся.

– Вернулся для чего?

– Чтобы принести тебе ужин, – говорю я, протягивая ей сумку, которую несу. – Извини, что так поздно, возле границы было ужасное движение.

Мое заявление встречает тишина, пока четыре пары глаз пристально смотрят на меня. Никто не делает движения, чтобы потянуться за сумкой, все они шокированы моими словами.

Нера – единственная, кого я вижу, единственная, чьи вдохи я считаю. Я знаю ее тело лучше, чем свое собственное, я изучал его и боготворил каждый его сантиметр в течение последних шести месяцев.

После того, как я заговорил, у нее перехватило дыхание.

Может быть, у меня все-таки есть надежда.

Брови Тайер приподнимаются, и она бросает широко раскрытый взгляд на Неру, прежде чем посмотреть на меня. – Ты хочешь сказать, что приехали в Швейцарию из Франции только для того, чтобы принести ей ужин?

– Там также есть завтрак и ланч на завтра, – отвечаю я, глядя только на Неру. – Я приготовил вегетарианский хэш, который ты любишь. – Она просила меня готовить его для нее по крайней мере два-три раза в неделю.

Я надеюсь, что она примет это. Если единственная часть меня, которую она позволит быть рядом с ней, – это моя стряпня, тогда я приму это. Я буду жить с мыслями о том, что она ест мою еду в одиночестве, пока она снова не окажется в моих объятиях.

– Это два с половиной часа езды в одну сторону, – указывает Сикс.

– Я в курсе, – говорю я, подходя прямо к тому месту, где на ступеньках стоит Нера. Она смотрит на меня сверху вниз, выражение ее лица пустое, ничего не выражающее. – Поужинай со мной, – шепчу я.

Она отворачивается. – Нет. Возвращайся во Францию, Тристан, ты зря тратишь здесь время.

Я хватаю ее за запястье, прежде чем она успевает уйти, и вкладываю ручку сумки ей в ладонь, обхватывая ее пальцами.

– Возьми еду, Нера. Я приготовил это для тебя.

Она ставит сумку на ступеньки, не глядя на меня.

– Мне ничего от тебя не нужно, – говорит она грустным голосом, прежде чем вернуться в здание, как будто она не собиралась куда-то уходить до моего появления.

Я смотрю ей вслед, рана в моей груди разрывается. Я так сильно хочу побежать за ней, как делал это в прошлом, заставить ее простить меня, но я знаю, что сейчас все по-другому. Ее нельзя заставить. Она должна сама принять решение вернуться ко мне.

Как бы неестественно это для меня ни было, как бы трудно ни было сдерживать себя, я знаю, что я должен сделать. Я должен задохнуться и подавить первобытную потребность, зовущую меня взять ее и удержать. Это прожигает дыру в моей груди, но я сжимаю кулаки и сопротивляюсь, вместо этого поворачиваясь к ее друзьям.

Они стоят по обе стороны от меня, молча наблюдая за мной. Они выглядят неуверенными, что со мной делать, их лица все еще сердитые и подозрительные.

– Скажите ей, что я не уйду до утра. Я буду в своей машине, если она передумает. Неважно, в какое время ночи; я буду ждать ее .

– Она не придет, – говорит мне Беллами.

– Все в порядке. Меня не так-то легко отговорить.

Я беру сумку и передаю ее Сикстайн, которая стоит ближе всех ко мне. – Присмотри за ней для меня? – Спрашиваю я. – Убедись, что она сама о себе заботится.

Она кивает, забирая его у меня, и следует за Нерой обратно в дом вместе с Тайер.

Беллами остается, бросая на меня тяжелый взгляд.

– Почему ты помог мне в ночь торжественного открытия? – спрашивает она. – Ты не знал меня, и на самом деле мне ничего не угрожало.

Мы никогда не говорили об этом. Когда она не заговорила об этом после того, как раскрылись мои отношения с Нерой, я подумал, что она, должно быть, была в отключке и не могла вспомнить ту ночь.

– Я знал, что ты подруга Неры.

– Ты сделал это ради нее?

– Да.

Она наклоняет голову набок, что-то выискивая. – Почему?

Я засовываю руки в карманы и смотрю на небо. Прелесть пребывания в Обоне заключается в почти полном отсутствии загрязнения окружающей среды. Ночью звезды светят ярко и красиво.

– Даже тогда я мог думать только о ней. Я знал, что ей будет больно, если с тобой что-нибудь случится или если я даже рискну допустить, чтобы тебе причинили потенциальный вред. Я должен был убедиться, что ты в безопасности .

– Ты сделал все это, потому что не хотел, чтобы она испытывала какую-либо боль, и все это время ты лгал ей о том, кто ты такой?

Не совсем так, но все же я стискиваю зубы и говорю: – Да.

– Ты идиот.

– Да.

Это вызывает у нее усмешку. Она задумчиво смотрит на меня, как будто что-то решая.

– Надеюсь, ты докажешь, что мы все неправы, – наконец говорит она, прежде чем развернуться на каблуках и уйти обратно в дом.

Я сажусь в свою машину и жду, как и обещал, но Нера не спускается, и я ничего о ней не слышу.

Около полуночи я выглядываю из окна своего заднего сиденья в сторону ее квартиры, когда вижу движение тени в ее комнате. Я бы узнал очертания ее тела где угодно, даже если бы ни одна часть ее тела не была узнаваема.

Это она.

Она стоит у своего окна и смотрит вниз, на парковку.

Спеша выйти из машины, я забываю разогнуть ноги и в итоге спотыкаюсь о них на выходе. К счастью, я успеваю выпрямиться, прежде чем упасть ничком.

Я стою на холоде в одном свитере, но почти не чувствую этого. Мое лицо обращено к ней, я отчаянно ищу хоть какую-то связь между нами. Я поднимаю руку в знак приветствия.

Она двигается, и ее лицо попадает в луч света, окруженное маленькой лампой на книжной полке.

Что-то сильно сжимает мой желудок, и я, шатаясь, почти пьяный, направляюсь к ней. Мое дыхание сбивается, а сердце сжимается, когда время останавливается. Мы пристально смотрим друг на друга.

Мои губы приоткрываются, чтобы признаться, как сильно я ее люблю. Она не могла слышать меня отсюда, но я знаю, что она бы поняла.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, она поднимает руки и двумя быстрыми движениями запястья задергивает шторы. Она исчезает из моего поля зрения так же быстро, как и появилась, оставляя меня стоять на физическом и метафорическом холоде с невысказанными словами поклонения на устах.

✽✽✽

Начало апреля.

Звук ударов костяшками пальцев по стеклу будит меня с жестокой эффективностью. Застонав, я приподнимаю затекшее веко только для того, чтобы встретиться взглядом с Рисом. Он наполовину согнулся в талии и смотрит в окно моего заднего сиденья, его критический взгляд блуждает по всему салону моей машины, прежде чем вернуться ко мне.

– Проснись и пой, Спящая красавица, – восклицает он слишком громко для этого утреннего часа. Он подчеркивает свои слова хлопком ладони по моему окну, и теперь я действительно просыпаюсь.

– Какого хрена тебе нужно? – Бормочу я, садясь и расстегивая свой спальный мешок.

–Нахал, – протяжно произносит знакомый голос с другой стороны машины. – Я бы сказал, что ты, должно быть, встал не с той стороны кровати этим утром, но, очевидно, это не та проблема, с которой ты сейчас сталкиваешься. Возможно, прошлой ночью спальный мешок был слишком уютным? – Спрашивает Роуг.

Я пристально смотрю на него, а затем оглядываюсь через плечо, видя Феникса через заднее ветровое стекло. Болезненный стон вырывается из моего горла вместе с внезапным желанием полностью превратиться в мумию в моем спальном мешке и вообще игнорировать их.

Я показываю Роугу средний палец и для пущей убедительности ударяю им по оконному стеклу. Он мрачно усмехается и невозмутимо подносит ко рту одну из двух кофейных чашек, которые держит в руках.

Я предполагаю, что это самое близкое, что я когда-либо буду чувствовать себя животным в зоопарке, и я ненавижу это. Я надеваю туфли и свитер и спускаюсь к дверце заднего сиденья, прежде чем распахнуть ее.

– Чему я обязан неудовольствию вашей компании? – Спрашиваю я. – Снова пришел вмешиваться в дела, которые тебя не касаются?”

Я не видел никого из них с тех пор, как они выдали меня Нере, не дав мне возможности объясниться.

– Не вини нас, Нера влюбилась в тебя. У нас не было выбора, кроме как убедиться, что ты чист , – говорит мне Феникс, скрещивая руки на груди и небрежно прислоняясь к машине.

Рис подходит к нам с этой стороны машины и объясняет: – Мы заботимся о своих. Они – наша единственная семья.

Я не могу винить их за то, что они сделали. И потому, что именно моя ложь, мое бездействие втянули меня в эту историю, и потому, что я понимаю первобытную потребность защищать тех, кого ты любишь, и тех, кого они любят в ответ.

Говорит Роуг, его лицо бесстрастно, но в его словах есть какая-то страстность: – Я понимаю, почему ты сделал то, что сделал, – говорит он, кивая один раз. – Для твоей мамы.

Между нами возникает взаимопонимание, но ни один из нас не признает этого.

– Итак, чего вы хотите? – Спрашиваю я, глядя на них троих.

– Девочки рассказали нам, чем ты занимаешься , и мы захотели увидеть это своими глазами. – Феникс оценивающе смотрит на мою машину и на то, как я в ней устроен. – Тебе вообще есть где жить?

– Ты на это смотришь.

Он переводит взгляд на меня, и если бы я не знал его лучше, я бы сказал, что он выглядит почти впечатленным.

– Каждый вечер? – спрашивает он, забирая у Роуга вторую чашку кофе и протягивая ее мне.

Я чувствую себя так, словно только что прошел испытание. Учитывая, что я знаю, что он сделал, чтобы вернуть Сикстайн, я надеюсь, что его одобрение означает, что я добиваюсь прогресса с Нерой.

Я принимаю это, кивая. – Каждую ночь.

Прошло четыре недели с моего первого дня в кулинарном институте в Лионе. Четыре недели с тех пор, как в тот же вечер я вернулся в Обонн и безуспешно пытался заставить Неру поговорить со мной.

С тех пор я возвращался сюда каждую ночь.

Тридцать две ночи.

Тридцать два утра, когда ты просыпался, так и не поговорив со мной.

Каждый день мои дневные занятия заканчиваются около семи часов. Я убираю и упаковываю свою станцию, сажусь в машину и два с половиной часа еду в Обонн. Я всегда приношу с собой блюда, которые приготовила для нее. Обычно это смесь новых рецептов, которые я выучил, и ее любимых, в надежде, что это заставит ее простить меня.

Каждый день мое путешествие обратно в Обонн всегда одно и то же. Я паркуюсь на стоянке у Пера, в том же месте, что и обычно, прямо под окном Неры. Я звоню в ее дверь и с нетерпением жду, когда она спустится и возьмет еду.

Каждый день я ловлю себя на том, что затаиваю дыхание, когда вижу ноги в носках, спускающиеся по ступенькам лестницы здания. Вместо облегчения меня охватывает смятение, когда я понимаю, что это одна из ее подруг.

Они подходят к двери, чтобы встретить ее.

Она никогда этого не делает.

Ни одной из этих ночей.

Это эмоциональная пытка – не видеть ее. Еще хуже знать, что на нее это не влияет. Я чувствую, что теряю ее, как будто она ускользает у меня из рук, как бы крепко я ни старался держаться.

– Она сама о себе заботится? – Я спрашиваю девочек.

Сначала они просто коротко кивают, хватают еду и без единого слова возвращаются наверх. Со временем они смягчаются. Они начинают слегка улыбаться мне, отвечать на мои вопросы, спрашивать, как прошел мой день или как продвигается моя программа.

Вчера Сикстайн даже быстро обнял меня.

Я думаю, они жалеют меня.

Я увядаю без Неры, и это заметно физически. Я знал, что время никогда не сможет притупить пульсирующую боль, но я и не ожидал, что оно сделает ее хуже. С каждым днем, который проходит без нее, мне кажется, что я все глубже и глубже проваливаюсь в вечное забвение.

Я живу в ожидании, что именно она спустится по этой лестнице.

Тем временем я сопротивляюсь искушению прорваться мимо ее друзей, подняться по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки за раз, в ее квартиру и вытащить ее из комнаты обратно в мою жизнь навсегда.

Каждый день, как только ее друзья забирают еду к себе домой, я возвращаюсь к своей машине. Я всегда бросаю взгляд на окно Неры, чтобы посмотреть, там ли она, но ее никогда нет.

Каждый день я сплю в своей машине. Я постоянно опускаю заднее сиденье, и эта часть автомобиля теперь отведена под мою спальню. Я сделал все, что мог, чтобы сделать его как можно более пригодным для жизни, купив мягкий коврик, спальный мешок и обогреватель для очень холодных ночей.

У меня даже есть плакаты в рамках, которые она мне подарила, прислоненные к задним стеклам и служащие некоторым украшением.

– Тебе, блядь, не холодно по ночам, даже в этой штуке? – Спрашивает Рис, кивая на обогреватель.

Если бы только он знал. При моем росте шесть футов четыре дюйма ни один обогреватель не сможет согреть все мое тело в минусовую мартовскую зимнюю ночь.

– Было несколько раз, когда я думал, что могу потерять палец на ноге.

Более пары раз за ночь мои конечности замерзали до боли. К тому времени, как наступало утро, мне приходилось пробираться в раздевалку и погружать пальцы ног в теплую воду, чтобы восстановить приток крови и чувствительность в них.

Роуг приподнимает бровь, глядя на меня. – И это тебя не разубедило?

– У меня есть только она одна. Пальцы на ногах я могу позволить себе потерять, ее я не могу.

Уголки его губ приподнимаются в насмешливой улыбке, но я не шучу.

К счастью, температура сейчас начинает повышаться, так что очень скоро я не буду рисковать обморожением каждую ночь, находясь здесь.

Каждый день, когда на рассвете звонит будильник, я сажусь за руль и направляюсь обратно в Лион, всегда бросая последний взгляд на окно Неры и обнаруживая, что оно такое же пустое, как и накануне вечером.

Каждый день я возвращаюсь как раз вовремя, чтобы быстро принять душ в школьных помещениях и отправиться в ресторан на утреннюю смену. Затем занятия во второй половине дня и поездка обратно в Обонн.

Каждый день я в обязательном порядке повторяю это снова и снова.

– Как долго ты собираешься продолжать в том же духе? – Спрашивает Рис.

Благодаря моим сменам в ресторане я зарабатываю достаточно денег, чтобы при желании арендовать небольшое заведение. Но мне невыносима мысль о том, что я не могу быть рядом с ней по ночам, когда провожу свои дни в другой стране.

Я все равно не знаю, что изменилось бы от наличия матраса. Я не спал неделями, и это не потому, что я сплю в своей машине.

Это потому, что я не могу заснуть, если она не прижимается ко мне, не зарывается лицом в мою шею и ее мягкое дыхание не ритмично касается моей кожи.

Я пожимаю плечами, ответ настолько очевиден, что я не понимаю, почему он вообще спрашивает. – Столько, сколько потребуется.

✽✽✽

Глава 46

Нера

Конец апреля.

-Оо, похоже, сегодня на ужин тако, девочки, – говорит Беллами, открывая пакет, который она только что принесла с первого этажа. – И потом, пусть твой завтрашний завтрак будет похож на... – говорит она, разглядывая содержимое прозрачных контейнеров, – что-нибудь вроде овсяных хлопьев на ночь, может быть, с черникой. На обед – аппетитный салат из макарон .

– Сколько тако он туда положил? – Спрашивает Тайер, вставая с дивана.

Беллами тихо считает себе под нос.

– В пакете восемь тортилий.

– Черт возьми, да, – взволнованно отвечает Тайер. – Я люблю этого мужчину. Если ты не простишь его, Нера, мне, возможно, придется самой отвезти Тристана домой.

Каждый божий день вот уже почти два месяца Тристан каждый вечер возвращается в Обонн и привозит еду ручной работы.

После той первой ночи я думала, что он довольно быстро сдастся. Я думала, что он продержится максимум неделю, может быть, дней десять. Я никогда не ожидала, что он все еще будет этим заниматься, тем более что я категорически отказывалась его видеть.

Я предполагаю, что это одна из причин, почему в последние пару недель он переключился с ужина только для одной, для меня, на приготовление достаточного количества еды и для девочек. От меня не ускользнуло, что он пытается добиться расположения моих друзей и заставить их тоже простить его, но им, похоже, все равно.

Очевидно, что это работает.

– Возможно, ты захочешь никогда не повторять этого в присутствии своего парня, – отвечает Сикстайн, присоединяясь к ним у кухонного островка.

– Не беспокойся обо мне, – говорит она, приподнимая брови с дерзкой ухмылкой, – Рис любит заявлять о своих правах, – мурлычет она таким счастливо-влюбленным тоном, что у меня сжимается желудок.

Я закрываю книгу и, встав с дивана, неторопливо направляюсь к ним.

– Что он сказал тебе сегодня, Беллами? – Спрашиваю я. Хотела бы я быть достаточно сильной, чтобы притворяться, что у меня иммунитет к его попыткам вернуть меня, но это не так. Я пытаюсь задать свой вопрос бесстрастным тоном, но мне отчаянно нужна хоть крупица информации о нем.

– Он спросил меня, заботишься ли ты о себе, как он всегда делает. Я сказала ему, что заботишься. А потом он попросил меня передать тебе, что любит тебя, и передать тебе это, – говорит она, протягивая мне маленький белый конверт.

Мое сердце подскакивает к горлу. Хотя я стремлюсь к беззаботности, я тянусь к ней жадными пальцами и разрываю ее.

Внутри есть наша полароидная фотография.

Боль скользит вниз по моей груди, когда я провожу большим пальцем по фотографии. Я точно помню, когда она была сделана.

В его квартире, однажды ночью после того, как мы только что занимались сексом. На мне его свитер, я сижу у него между ног перед диваном и игриво показываю язык в камеру. Его руки обнимают меня, крепко прижимая к себе, его ладонь обхватывает мой подбородок, а губы прижимаются к щеке. Даже когда его рот наполовину закрыт, вы можете разглядеть его счастливую улыбку.

Я переворачиваю его и нахожу записку, написанную на обороте.

Эта фотография была приколота к заднему сиденью моей машины с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Я смотрю на это каждую ночь перед сном, мечтая о том времени, когда ты снова позволишь мне обнимать тебя вот так. Мне нужно, чтобы это было у тебя, чтобы даже со временем и расстоянием ты никогда не забывала, насколько я чертовски одержим тобой.