Текст книги "Люби, Рапунцель (СИ)"
Автор книги: Катти Карпо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
‒ Почему?
‒ Потому… ‒ Даня на миг снова впала в ступор. Он задавал вопросы и вступил в диалог. И терпит ее жестокие прикосновения на своей коже. А ведь ему следовало уже выгнать ее. Из номера и из своей жизни. ‒ Потому что мне не понравилось, что они крутились рядом.
‒ Рядом со мной?
«Зачем он уточняет? ‒ взревело ее умученное сознание. ‒ Ну, зачем? Зачем? Зачем?!»
‒ Рядом с тобой.
‒ Получается, что я, маленький невинный мальчик, тебе по душе?
Даня растерянно захлопала глазами. Что же не так? Он все еще рядом… А не пятится прочь в испуге.
Похоже, он не улавливал сути.
‒ Ты понимаешь меня? ‒ Наверное, его челюсть и ее пальцы стали единым целым, потому что Даня уже не чувствовала их. ‒ Судя по всему, нет. Я ‒ такая же, как моя мамочка. Готова буду на все, если намоепосягнут. А она была неудержима. Она причиняла боль и своим детям, и даже тому, ради кого все это и вытворяла. И я чувствую, что тоже способна на такое. Не хотела в это верить, но, похоже, я ‒ ее дьявольская копия. ‒ Девушка тихо хихикнула. ‒ Пройдет еще немного времени и стану такой же неудержимой. И что тогда? Буду бросаться на твоих поклонников? Знакомых? Тех, кто дорог тебе? А потом стану безумной окончательно и причиню боль тебе?..
‒ Доверие.
Даня судорожно выдохнула и прищурилась, сдерживая порыв внезапно нахлынувшей злости.
‒ Что?
‒ Доверие, ‒ повторил Яков и накрыл ладонями ее руку, сжимающую его подбородок. ‒ Твоя мать не доверяла отцу.
‒ Конечно! ‒ Даня резко вдохнула. Звук получился похожим на судорожный всхлип. ‒ Она ведь знала, что он ее никогда не любил. Он и не скрывал этого. Я ‒ виновница его несчастий. Из-за меня он согласился создать с ней семью.
‒ Ты ‒ не она.
‒ Неправда, я ‒ ее…
‒ Ты ‒ не ее копия. А я ‒ не копия твоего отца.
‒ Да ты ни хрена не понял! Вдруг я захочу покалечить тебя?! Причинить настоящую боль?!
‒ Ты хочешь покалечить меня?
‒ Я… ‒ Даня стушевалась. Хватка ослабла, но ее рука осталась в «ковшике» рук Якова. ‒ Нет. Сейчас не хочу. Но в будущем могу…
‒ Ты мне не доверяешь?
‒ Откуда мне знать?! ‒ Она хотела дернуть плененной рукой, но отчего-то не стала этого делать.
‒ Это уже не отрицательный ответ.
‒ Хорош взрослого корчить! ‒ раздраженно буркнула она. ‒ Ты просто…
‒ Маленький невинный мальчик. ‒ Яков, ни капли не испуганный, пожал плечами. ‒ Пусть будет по-твоему. Буду твоим мальчиком.
‒ Не нужен мне мальчик! Ты…ты не нужен!
‒ Тогда бы ты не хотела покалечить народ вокруг, если бы «мальчик» тебе был по барабану. ‒ Яков потряс ее руку, находящуюся в плену его ладоней, словно играясь. ‒ Сказать интересную вещь?
‒ Нет… Скажи…
‒ Ты определись. ‒ Яков казался расслабленным. ‒ Какая противоречивая.
‒ Скажи уже!
‒ Щедро делюсь результатом наблюдения. Между твоими родителями не было чувств. Так что мы изначально и совершенно отличаемся о них. Прикинь!
«Черт… черт… черт…» ‒ Даня опустила голову и громко задышала ртом. Язык отнялся, а слова никак не хотели складываться в сносные фразы.
‒ Ты… ты… ты… ‒ Она вскинулась и выпалила: ‒ Ты ‒ до безумия глуп! Ты не врубаешься, мальчик?! Совсем, да? Я ‒ чудовище! И я убью тебя своими чувствами!
‒ Но если ты убьешь меня, то убьешь и себя, ‒ рассудительно заметил Яков. Отняв одну ладонь от ее руки, он коснулся девичьего носа и провел невидимую линию до самых губ. ‒ Ты ведь не копия матери. И не сможешь, как она, жить дальше, если погубишь меня. Ты будешь терзаться и погубишь и себя. Потому что ты ‒ это ты. Ты ‒ добрая.
‒ Я злая, ‒ прошептала Даня.
‒ И злее всего к себе. ‒ Яков, приняв задумчивый вид, нажал пальцем на ее нижнюю губу. ‒ Только вот проблема в том, что я не хочу, чтобы ты губила себя.
Внутри зародилась надежда. Даня затаила дыхание.
«Да! Да! Да! Оттолкни меня! Беги от меня! Спасайся, Принцесса, от жуткого и ненасытного Чудовища!»
‒ Так что придется, ‒ уголки губ Якова едва заметно дернулись, ‒ доказать тебе.
‒ Доказать? ‒ Даня непонимающе мотнула головой. ‒ Что?
‒ Доказать, что ты можешь мне доверять. Ну, чтобы ты не прибила рядом снующих и болтающихся людей. И, ‒ Яков, особо не двигаясь, профессионально взмахнул волосами, ‒ чтобы ты не убила офигительно привлекательного меня. Я жетвой.
Даня резко отстранилась и поползла спиной вперед по одеялу. Мысли в панике метались ошарашенным роем.
Яков мигом посерьезнел, поднялся и шагнул к кровати.
‒ Зачем ты так? ‒ пролепетала Даня, прижимая колени к груди.
‒ Потому что ты вздумала мне угрожать. ‒ Яков встал коленом на кровать, а затем и вовсе забрался на нее. ‒ Смешно, Какао. Угрожатьмне? Ты знаешь, что я уже умирал. Меня калечили. А еще ты должна помнить, что сдаваться я не умею. Спасибо за продуктивную беседу. Ведь не так просто разгадать, что в голове творится, если не сказать об этом вслух. Но теперь задача ясна. Мне нужно заслужить твое доверие. Меня не страшит твое безумие. Ведь я никогда не предам тебя. А ты будешь мне безоговорочно доверять. И тогда мысли о нашей гибели не будут властвовать в твоей голове больше ни секунды.
Больше бежать было некуда. Даня уперлась в спинку кровати. Яков подполз совсем близко и замер.
Сокрытое чувство внутри бурлило и жаждало излиться наружу лавой возродившегося вулкана.
Как же она могла забыть? За плечами Якова своя история. Он не такой уж хрупкий…
Даня зажмурилась.
«Победа уже за ним. Как же невыносимо терпеть!»
Она резко поднялась. Одеяло скомкалось под ее ногами.
Выдохнула и рывком стянула с себя футболку.
Белый кружевной лифчик стыдливо прикрывал не такую же выдающуюся грудь.
«Тебе нравится?»
Даня смотрела на лицо Якова.
День. Дневной свет откроет все тайны.
«Ему нравится. ‒ К грусти осознания добавилось сожаление. ‒ И даже теперь…»
Что ж, осталось последнее средство.
Чудовище предстанет во всей красе.
Даня потянула завязки на брюках и сунула пальцы под края.
Дневной свет расскажет правду и покажет истину.
«И твои сладкие слова превратятся в ничто. Посмотри на меня при свете. На МЕНЯ.Настоящую».
Рывок. Даня стянула брюки и вытянулась во весь рост.
Смотри же, Принцесса. И ужасайся.
Чудовище чудовищно.
Испытай отвращение.
И беги, Принцесса.
Беги…
Глава 30. Мир для двоих
Ее тело ‒ не воплощение роскошных форм и изящных изгибов.
Ее грудь ‒ не храмы на просторах эдемских садов.
Ее руки исчерчены только-только зажившими царапинами и усыпаны маленькими темными кровоподтеками ‒ результат игры в благородную спасительницу.
А ее ноги…
Взгляд Дани был устремлен в потолок. Вот и все. Пелена спала. Иллюзорная защита собралась слоистой кучей у ее лодыжек. Как только завязки на талии ослабли, легкие брюки с готовностью поползли вниз. Будто с начала времен ждали именно этого.
Стыд боролся со страхом. И к их битве вот-вот готово было присоединиться отчаяние.
Нелепейшая ситуация.
Она, стоящая на кровати в гостиничном номере со спущенными штанами и полным хаосом в голове.
Перед восемнадцатилетним юнцом.
Она ‒ уже давно не невинная школьница. Не кроткая овечка. Не робкая простушка.
И оглушена страхом.
Она, Даниэла Шацкая, до смерти боится реакции мальчишки. Дыхание которого едва улавливалось в воцарившейся тишине.
«Не могу смотреть. ‒ Даня душила взглядом ветвистую тень ветки на потолке. ‒ Как же стыдно».
Ее бил озноб.
Хотелось сдохнуть.
А разум все никак не мог поверить, что она действительно решилась сотворить такое.
«Он испытывает отвращение, когда смотрит на обнаженную девушку, так ведь говорила Регина? А как тебе девица с расчудесной композицией из мерзких шрамов и тошнотворных рубцов? ‒ Даня судорожно выдохнула, чувствуя себя моделью для скульптора, интересующегося шоу уродов. ‒ Как тебе эта колоритная и выпуклая картинка? А, мальчик?!»
Она вся обратилась в слух.
Идиллия должна когда-нибудь прерваться. Девственное умиротворение тишины разорвут душераздирающие хрипы и звуки удушающего кашля, болезненный стон и звучание шлепка прижатой ладони к повлажневшим губам. Подкатывающаяся тошнота полностью завладеет его восприятием, и он кинется прочь, вожделея лишь образ двери в ванную комнату, за которой его израненная сущность сумеет на время скрыться от уродливого образа.
Даня, смирившись с неизбежным, закрыла глаза.
«Топот. Бег. Ну же. Я жду. Мне нужно прочувствовать боль от твоего отступления».
Ее бедра что-то коснулось. Легко. Мягко.
Нежно.
Коснулось самого уродливого рубца, немедленно зашедшего дикой пульсацией, будто разбуженная темная тварь.
Взгляд метнулся к источнику мучительной нежности.
Чужая рука на ее бедре. Там, где еще никто никогда не касался. Мимолетные прикосновения чужаков, когда-то скрашивающих ее уединение и разделяющих редкие позывы ненасытной похоти, добирались до этого места, но каждый раз ограничивались довольствием от ощущения плотной ткани под пальцами вместо ответного порыва разгоряченной обнаженной кожи. Уродство всегда было скрыто. Ради спокойствия этих «временных переменных», проставленных в уравнении ее похотливых желаний. Обоюдное удовольствие друг для друга ‒ без волнения и страха, и она могла оградить этих чужаков ‒ чаще неимоверных добряков ‒ от необходимости постигать все тайны ее покалеченного тела. И Даня делала это ‒ ограждала их снова и снова, ‒ хотя бы ради того, чтобы выразить благодарность за созданную иллюзорную связь.
Никаких обязательств. Неважно, что чужаки готовы были к чему-то большему, она заранее милосердно дарила им спасение от тяжкого груза.
Связь не разорвана. Она никогда и не создавалась. Вы свободны. Живите дальше в счастливом неведении о том, чего по-настоящему сумели избежать…
Однакоэта ладоньне столкнулась с привычным препятствием. Источаемое ею тепло никто не защитил от ужаса познания, и оно наивно и беспечно проникло сквозь грубый шершавый слой и доверчиво приникло к опаляющему холоду нетронутой сущности, затаившейся под изуродованной кожей.
Ладонь Якова согревала поверхность, которую давным-давно нещадно рвало лезвие ножа, а затем и острый угол холодного грязного металла. Он привстал на коленях, подался вперед и отклонил голову в сторону, пристально рассматривая похожий на спиральку краешек рубца, выглядывающий из-под его правой руки. Ладонь Левицкого ушла чуть вниз, и обжигающие пальцы прошлись вдоль неприхотливо зажившей раны ‒ от начала, обозначенного темным углублением, по выпуклому шершавому покраснению, напоминающему вшитую в кожу молнию, до малюсенькой розовой «спиральки».
Даня почувствовала жар, а щекочущее ощущение прошлось вместе с пальцами Якова по ране и продублировалось прямо в разум. Показалось, что кто-то пощекотал изнутри ее черепную коробку.
Потрясение от увиденного не позволило ей тотчас же прореагировать на нахлынувшее чувство омерзения ‒ не к Якову, а к реакциям собственного тела. Она лишь сильнее оледенела и жадно вперилась в бледную руку с длинными пальцами, жестоко бередящими ее восприятие.
«Не может быть… Этого не может быть… Мне это кажется… Мне это снится…»
А Яков неспешно прошелся пальцами по шрамику, уместившемуся чуть ниже уродливого выпуклого соседа, и замер, словно бы углядев что-то интересное в пространстве за гранью настоящего.
«Пусть все закончится… Пожалуйста… Позволь мне проснуться…»
Все это время левая рука Якова упиралась в одеяло, поддерживая устойчивость положения хозяина. Однако Даня едва успела еще раз воззвать к безымянным силам, моля о благословенном пробуждении, как к омерзительному акту познания присоединилась и эта рука.
Яков внезапно наклонился вперед, приближая свое лицо сбоку к Даниному бедру ‒ к тому месту, где жила темная тварь, ‒ застывший в одном страшном моменте рубец. Его правая рука, мягким касанием огладив поверхность нетронутой кожи, переместилась на девичью ягодицу. А левая рука скользнула между ее ног, мимоходом делясь жаром с тем особо чувствительным участком кожи на внутренней стороне бедра, которое и без того всегда горело пламенем.
Трепет по телу разлился волной озноба, когда Даня ощутила, что там, в самом низу, костяшка согнутого большого пальца Якова уперлась в краешек ее трусиков.
Бесстыдство, с которым он обхватил ее бедро, ощущение его масштабного прикосновения сразу на множестве чувствительных участков кожи и осознание близости его рук к местечку, сокрытому тонкой тканью нижнего белья и неистово бьющемуся в ритме сердца жаркой пульсацией, так поразили Даню, что она начала тихонечко дрожать.
«Проснись! Проснись! Немедленно пробудись! Это кошмар! Всего лишь кошмар!..»
Кратковременная пауза, Дане показавшаяся до безумия затянувшейся и практически невыносимой, наверняка была частью какой-то хитроумной пытки. Чего он хотел добиться, удерживая ее в таком положении эти ужасающе долгие секунды? И почему при виде оставшегося на виду тонкого запястья у ее раздвинутых ног и от ощущения созданного ненавязчивого контакта обжигающей ладони Якова и ее не менее распаленной кожи разум затопляли потоки сласти ‒ одновременно легкой и густой, воздушной и вязкой? Неподвижные руки Левицкого на ее теле превращали вдыхаемый воздух в дурманящий сладкий туман, пространство вокруг нее ‒ в невесомые потоки шоколада, пропитывающего поры, а впустую парящие мысли в голове ‒ в щекочущие облачка сладких воздушных сливок.
«Схожу с ума…»
Яков наклонился ниже и приник губами к оледеневшей «спиральке» рубца на внешней стороне ее бедра. И провел кончиком языка точно по выпуклой серединке, с особым усердием увлажнив каждый шершавый кусочек раны.
Мир взорвался радужными осколками. Мысли бешено заметались, влепляясь острыми углами неверия в воздушные сладкие облачка, порожденные чистым ощущением.
Даня очнулась и, запоздало пропищав нечто нечленораздельное, принялась вырываться из хватки, одновременно отступая назад. Кровать затряслась. Штаны, собравшиеся слоистой кучей на одеяле, предательски опутали лодыжки. Девушка надавила ладонями на плечи Якова, питая слабую надежду на то, что он немедленно отцепится от нее.
Зря так думала.
Руки Якова напряглись, придавая хватке на бедре новую силу. Разумной частью сознания Даня понимала, что равновесие ею уже потеряно и только эта хватка не позволяет ей бесславно рухнуть на постель и вбиться затылком сверху в спинку кровати. Однако чем неистовее были девичьи трепыхания, тем под воздействием этого дерганья пальцы Якова сильнее врезались в нежную плоть между ее ног. И чем чаще изящные пальцы задевали нечто, тут же взрывающееся новой сладостью в теле девушки, тем исступленнее рвалась на свободу Даня. Она сознательно бежала прочь от чужеродного наслаждения, неосознанно погружаясь в него все глубже. А он сознательно оберегал ее от падения, неосознанно даря ей все больше наслаждения.
Наконец Даня рванула вверх с неистовостью птицы с залеченным крылом и всерьез решила, что вобьется лицом в потолок. Но потом земля потянула ее вниз, и она рухнула на спину. Реакция Якова была сродни врожденной магии. Он пожертвовал их временной, но иступленной близостью и в мгновение ока переместил руки на ее талию. Прямо на середине лишенного грации падения дернул тело Дани на себя. В итоге вместо встречи с твердой поверхностью спинки кровати девичий затылок погрузился в мягкое нутро подушки.
Даня лежала и ошарашено пялилась в потолок.
‒ Ушиблась?
Она скосила глаза. Голос Якова вновь пробудил дрожь, которая была на время унята потрясением от падения.
В его взгляде сквозило беспокойство. Но за этой эмоцией скрывался настоящий шторм. Если Даня позволит беспокойству пропасть, то сдерживаемая мощь чувств наверняка вырвется наружу.
Даня сглотнула. Остатки сладости перекатывались на языке тающими шариками встревоженных эмоций.
Как возможно унять дрожь, если их тела и сейчас находились в будоражащем контакте?
Рывок Якова во имя спасения переместил ее вплотную к нему. Девичьи ягодицы лежали на его коленях, бесстыдно разведенные ноги успели обвить его талию, а спина удерживала умопомрачительный и в какой-то мере даже непристойный прогиб. К тому же с каждым несмелым шевелением в таком положении она лишь все настойчивее терлась трусиками о его живот.
«Даже краснеть уже стыдно». ‒ Пожалуй, первая ясная мысль за последнюю пару минут. Да и она тут же покрылась сладким пористым налетом.
Пользуясь затишьем, созданным беспокойством Якова, и страшась эмоций, которых он сдерживал этим чувством, Даня торопливо сползла с его коленей и обессилено свернулась клубочком у подушки.
«Что это было? И было ли? А, может, все-таки сон?»
Постель вокруг ее прижатых друг к другу ног прогнулась под чужой тяжестью. Даня с силой зажмурилась.
«Это сон. Это сон. Это сон. Я сплю. Сплю».
Яков навис над ней.
Тело отреагировало трепетом на его близкое присутствие.
На этот раз он не тронул ее, не пленил обезоруживающей хваткой.
Он опалил поцелуем. И снова начал с самой уродливой ее раны.
На том месте всегда чувствовалась неприятная стянутость. Но теперь кожа там пылала. А еще пульсировала потаенным нетерпением. Прикосновение мягких губ Якова и влажное касание языка унимали боль и мгновенно заменяли ее особой чувствительностью, неистово требующей новой чувственной встряски.
«Как он может дотрагиваться до этого? Почему?..»
Собственная беззащитность повергла ее в настоящий ужас. Она разделась перед ним, чтобы вызвать у него брезгливость. А вовсе не для того, чтобы дать ему преимущество. И теперь ей приходится платить за свою спонтанную самоуверенность.
Повернув голову, Даня покосилась через плечо на Якова.
А он, будто только этого и ожидая, взглянул на нее в ответ. Прижался щекой к ее бедру, обнял сдвинутые вместе девичьи ноги и сосредоточился на ее лице.
«Не смотри так!» ‒ Желание громко закричать усиливалось. Заорать так, чтобы горло начало саднить, а легкие от недостатка кислорода объял пожар. Завизжать так сильно, что треснуло бы стекло, а набожные люди в зоне слышимости принялись бы неистово креститься.
Однако вопреки желаниям жаждущего разума с губ не срывалось ничего, кроме тихого шелеста дыхания.
И кто теперь водит? Она сама загнала себя в угол. Поставила не на то, и игра обратилась против нее.
Это его должен был душить страх. А в итоге боится лишь она одна.
Напрягшись, Даня протянула руку и вяло пихнула Якова в щеку. Ее пугало то, с каким умиротворением он устроился на ее покрытом рубцами бедре. Словно прилег отдохнуть на цветущую поляну.
«Ну почему ты до сих пор не в ужасе? ‒ Беззвучно спрашивала она, отчаянно кусая губы и ударяя его подушечками пальцев ‒ по кончику носа, по щеке, по подбородку, ‒ куда только могла дотянуться. И с силой, которая едва ли способна была разогнать в стороны невесомый пух. ‒ Почему ты не сбежал? Почему не морщишься от омерзения?»
Но Яков только безмятежно щурился и подставлял ей для ударов еще нетронутые места на своем лице.
А на последнем заходе обжег ее ладонь поцелуем.
‒ Ты слепой? ‒ прошептала Даня. ‒ Ты… Ничегошеньки не видишь?
‒ Все я вижу. ‒ Яков прополз вперед и уместил подбородок на ее талии. ‒ И вполне всем доволен.
‒ Глупое создание. ‒ Она устало хмыкнула в одеяло. А затем нащупала его руку. ‒ Чувствуешь? ‒ С силой чиркнула его ладонью по своему бедру. ‒ Вот здесь совсем криво зажили… Нажмешь сильнее и поцарапаешь ладонь. Так! Больно? Ведь больно, правда? Ай!..
Схватив за плечо, Яков дернул ее и прижал к кровати. Она вытаращилась на него.
‒ Тебе уж точно больнее. ‒ Он вжал девичью руку, которая совсем недавно вдавливала его собственную в ее тело, в одеяло. ‒ Я уже знал, что мать тебя порезала. Но и представить не мог, что так сильно.
‒ И что? Вот и увидел. Хочешь сбежать? ‒ Теперь они были лицом к лицу ‒ ни отвернуться, ни свернуться в спасительный калачик.
‒ Нет. Хочу отомстить той женщине.
Даня на секунду позабыла о волнении момента.
‒ Не стоит. Наверное, жизнь ей уже достаточно отомстила.
‒ Думаешь?.. ‒ Яков наклонился ниже, светлые локоны коснулись девичьей груди. ‒ Тогда хочу кое-что сказать. Тебе. Мне не больно. ‒ Он положил руку на то же самое место на ее бедре. ‒ И ты тоже не причиняй себе боль. Нужно делать это нежно.
Рука заскользила по ее бедру. Даня встрепенулась. Слишком много сегодня доставалось ласки тем местам, которые раньше всегда были во тьме. И, к ужасу девушки, все это безумно возбуждало.
‒ Что ты можешь знать? ‒ В попытке защититься она выпалила первую пришедшую на ум гадость. ‒ Ты же всего лишь маленький неопытный мальчик.
‒ Признаю, опыта мало. ‒ Ни намека на то, что ее слова его уязвили. ‒ Но я очень быстро учусь.
Вихрь в голове принес неутешительные мысли. А ведь он прав. Даже его поцелуи с каждым разом становились все лучше. Совершенствуется.
‒ Ты…
‒ Выбешиваю? ‒ Уголки губ Якова заскользили вверх.
Дыхание немедленно перехватило. А ведь он всего лишь улыбнулся.
‒ Тогда мне нужно наработать опыт. ‒ К улыбке добавилось нечто озорное, проскочившее вместе с малюсенькой ямочкой, образовавшейся на щеке. ‒ Займешься?
‒ Нет, ‒ тут же отказалась Даня.
‒ Неправильный ответ. ‒ Яков подцепил пальцем нечто, приютившееся между ее ключицами, и приподнял так, чтобы и ей было удобно рассмотреть. В свету блеснул маленький золотой ключик на цепочке.
‒ Я просто забыла его снять!
‒ Забывай и дальше.
Он потянулся к ее губам.
Глава 31. Тот самый замочек
Никто и никогда на всем белом свете не сумеет точно сказать, какой из поступков самый верный. Кто определит степень правильности того или иного шага? Кто подскажет идеальный путь без грязи и рытвин? Человек, определивший для себя того, к кому прислушиваться, или человек, вознесший свою персону в статус авторитета для себя же самого?
Все движется к худшему итогу. Все несется к лучшему исходу. А время слишком драгоценно, чтобы тратить его на мысли о последствиях жизни и бренного существования.
Может, нужно просто жить?..
Кто станет спорить? Кто будет отрицать? Быть может, Даниэла Шацкая заслужила все это? Здесь и сейчас.
Заслужила эту роскошную награду?
Руки, которые хотели соорудить последнее препятствие перед настойчивой и бушующей силой, обрели свободу от моральных преград и запрещающих мыслей и обвили тонкую шею, активно запутываясь в пушистой светлой копне.
Даня крепко обняла Якова, притиснув его носом между своими ключицами.
‒ А я все думал, когда же ты решишь воплотить в реальность все свои угрозы. ‒ Он повернул голову и прижался щекой к ее груди. ‒ И вот, пожалуйста. Теперь и не вырваться.
Ее пробрало на смех. Как же легко, оказывается, находить причину для смеха.
Причина в беспричинности. Она в моменте. В миге. В мгновении.
«Всего разочек…»
Даня подалась навстречу и позволила их губам соединиться. Мягкие локоны прикрыли ее лицо с обеих стороны, создавая пространство абсолютной защиты. А светящиеся зеленые глаза напротив напоминали, что вместе с ней этот волшебный мирок разделяет еще одно создание. Или это, скорее, полностью его мир.
Она никогда не умела верить моментам спокойствия и не способна была создать собственный уголок счастья. Ее жизнь напоминала рваную полоску ткани ‒ изжеванную, влажную и покрытую грязью.
Яков был другим. Он стремился ввысь. Стряхивал с белоснежной шерстки, белоснежных перышек, белоснежной снежности пылевой осадок, пробивался сквозь грязевую корку и устремлялся дальше с высоко поднятой головой.
И сейчас он позволял ей проникнуть в его мир и окунуться в его снежность, не боясь замараться об нее и ее гнусные мысли.
И делился теплом.
Смех снова прорвался. Даня откинула голову назад, закусила губу, но хихиканье остановить не получилось. Ощущение эйфории затопило все вокруг.
Легко, легко.
Легкость во всем теле. И она ‒ невесомое перышко.
‒ Вообще-то мы тут важным делом заняты. ‒ Яков боднул ее лбом в подбородок. ‒ А ты смешинку словила.
Вместо ответа Даня снова залилась смехом. Никогда еще она так не смеялась. На глаза выступили слезы.
«И все это из-за него. Легкость. Из-за него».
‒ Какао! ‒ притворно возмущенно пробурчал Яков, нависая над ней. Подергав головой, пощекотал ее лицо своими волосами. ‒ А ну-ка не бузи, а не то я…
Даня неожиданно прижала его к себе и впилась в губы поцелуем. Самым ненасытным. Олицетворения всех земных грехов могли бы позавидовать ее жадности в этот момент.
Что было важно? Узнать, можно ли избавиться от страха быть собой?
Рядом с этим человеком…
И что будет, если она покажет свою алчность? Жажду обладания? Даня передавала воплощение своей жестокости через прикосновения: сильные объятия и вовсе не нежные поцелуи.
Она может быть и такой. Несдержанной и жадной. Если ей захочется быть такой, примет ли он ее? Захочет ли подстроиться под переменчивую и полную боли натуру?
Ответы не заставили себя ждать.
Удушающие объятия встретили не менее мощный напор. Яков словно пропустил через себя всю несдержанность Дани и вместо того, чтобы испугаться, добавил к ее дикости свою. Прижимался сильнее, обнимал крепче, ласкал больше. Останься они вдвоем на малюсеньком кусочке пространства, вокруг которого обрушилась вся земная твердь, ‒ удержались бы в вышине только на одной силе притяжения их тел. И ни одно дно пропасти никогда бы не сумело утянуть их вниз.
Казалось бы, и поцелуй можно довести до простоты и обесценить, понизив его до статуса ничего не значащего механического шевеления. Но не поцелуй с Яковом. Он предугадывал ее желания и мгновенно реагировал на малейшее изменение. А еще он не позволял ей отступать, искусно продлевая ее жажду и превращая Данины порывы в желание и самой не отрываться от него как можно дольше.
Ни вдохнуть, ни отвернуться, ни впасть в мучение мыслей ‒ ни единой передышки.
Тебе нужен воздух?
Я буду им для тебя.
Ты жаждешь разбить скуку рутины?
Я буду капсулой с пузырьками, что растворится в ряби твоих затемненных сновидений и заставит твою фантазию бурлить и вспыхивать фейерверками.
Ты хочешь погрузиться в омут душащих мыслей?
Я выманю твое сердце клятвой удушить тебя сильнее ‒ в мягчайших нитях моих чувств.
Даня поймала себя на том, что шарит руками под майкой Якова. От ее сумасшедших поглаживаний ткань собралась слоистым обручем под его подмышками. Но чтобы обнажиться, пришлось бы оторваться от Дани. А этого Яков пока, похоже, не планировал.
Мысль о желании избавить его от майки мелькала в сознании какой-то незначительный миг. Почти сразу ее смела буря из безумного напора, встряхнувшая все чувства, как ледяной шторм хрупкую лодочку.
Яков подстраивался, адаптировался, продлевал, дополнял. Ласкал ее язык, нежно истязал ее губы и гладил ее волосы. Он еще даже не опускался ниже шеи, а Даня уже была изнурена разом нахлынувшими ощущениями. И страстно желала, чтобы это безумие продолжалось целую вечность. Если он пойдет дальше, то ее тело наверняка просто-напросто вспыхнет, как сухие цветы в пламени, в одно мгновения сжигая весь запас годами накопленного равнодушия.
И пускай.
Пусть горит.
Пусть тело трепещет от сладости.
От капельки растаявших воздушно-нежных сливок, медленно растекающейся по языку и с каждой секундой лишь сильнее насыщающейся вкусом. Взбитые сливки так хорошо подходят горячему какао…
Жадно общупав каждый сантиметрик на гладкой спине Якова, Даня сильнее обвила его ногами и надавила на бедра, практически вжимая его тело в свое. Выдох в ее губы смешался с заманчивым мурчащим стоном. Пальцы девушки поднырнули под краешек брюк и целеустремленно поползли по упругой округлости ягодиц. Вариантов для дальнейшего путешествия была масса. И абсолютная свобода фантазии.
По ее бедрам тоже прогулялись настойчивые пальцы. Подцепили сбоку тканевый кусочек трусиков и тихонечко потянули вниз…
Оглушительное треньканье мгновенно очистило заполненный поволокой разум. Даня повернула голову и уставилась на мобильный на прикроватной тумбочке. Когда она успела его туда положить? Экран светился, четко обозначая прямоугольник сообщения.
«Ох, я же обещала еще до обеда отправить Кире сообщение со списком продуктов для покупки. Он наверняка уже весь извелся».
‒ Эм-м… ‒ Она уставилась на пальцы Якова, остановившиеся на полпути ‒ частично их прикрывала ткань ее нижнего белья.
Неловкий момент приправило достаточно приятное чувство в районе ладоней. Удивительнейшее открытие на заре двадцати трех лет: оказывается, лапать чужую попу ‒ поразительно приятное занятие. Хотя вывод стоило подкрепить уточнением. Лапатьконкретнуюпопу. Занятая осмыслением Даня не сразу сообразила, что продолжает удерживать ладошки на выпуклостях Якова. Он тоже не спешил менять позу.
С момента сигнального треньканья прошло почти полминуты, а они продолжали неподвижно лежать, не меняя дислокацию своих рук. Степень неловкости момента с каждой секундой возрастала.
Однако, видимо, только для Дани.
Трусики после непродолжительного перерыва продолжили тихонечко сползать.
‒ Стоять! ‒ Даня, открыв в себе второе дыхание, рванула вверх, свалила Якова на спину и как-то неожиданно очутилась на нем сверху.
‒ Так тоже можно, ‒ ни капли не смутившись, согласился Яков и с удовольствием водрузил руки на ее бедра.
‒ Ты чего это такой смелый?! ‒ возмутилась Даня.
«А кто его поощрял, а, Шацкая?»
‒ А что, нельзя? ‒ Яков поддерживал разговор, не забывая при этом нацеливаться на ее нижнее белье.
Теперь сказать «нельзя» язык не поворачивался.
Тепло, распространяющееся от его ладоней, затягивало обратно в сладкий транс.
Повторное оповещение о сообщении встряхнуло зачарованный разум. Даня слетела с Левицкого и, принявшись балансировать на краю кровати, потянулась за мобильным. И, конечно же, не рассчитала силы. Верхнюю часть тела утянуло вниз. Даня соскользнула и уперлась ладонями в пол.
‒ И так мне тоже нравится, ‒ задумчиво сообщил Яков, рассматривая оттопыренную девичью попу.
«Твою же, Шацкая! Нашла время неуклюжесть включать! ‒ И стыдно, и смешно. ‒ Нельзя перед ним в таком виде представать!»
‒ Помочь? ‒ Со смешком предложил Яков, легко побарабанив пальцами по ее левой ягодице.
‒ Ни за что. Чтобы должницей твоей стать? Еще попросишь награду за помощь.
‒ Обязательно. ‒ Его рука снова полезла к сокровенному.
Даня подскочила и мигом слетела с кровати. Схватила телефон и, отпрыгнув к дальней стене, прижалась к ней спиной. Прямоугольник сообщения по-прежнему ждал ее на экране. Все верно, достучаться до нее пытался именно Кира. Выспрашивал, куда она пропала.
‒ Мне пора.
‒ Что?! ‒ Яков всполошился. Сел посередине измятой кровати, как нашкодивший школьник, и обиженно надулся.
«Он дуется, прям как ребенок, оставшийся без конфетки. ‒ Даня прыснула в сжатый кулачок. ‒ Еще с таким серьезным видом».
‒ Ты что, пытаешься удрать? ‒ испытующе глядя на нее, поинтересовался Яков. ‒ Не позволю.
‒ Нет. ‒ Даня шагнула к кровати.
«Только не от того, кто все еще что-то хочет от меня после всего, что увидел… И потрогал».
‒ Не удираю. Просто…
«Все слишком быстро. Я так не умею. Надо хотя бы осознать. Все это».
