Текст книги "Назначьте ведьме адвоката (СИ)"
Автор книги: Катерина Снежинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Глава 6
Осень в столице выдалась на удивление мерзкой. Как только календарь подтвердил: да, лету конец пришёл, тут же зарядили дожди. Хотя эту туманную морось, водяную взвесь и приличным-то дождём назвать стыдно. Капли оседали на оконных стёклах пылью. Медленно, словно бы и нехотя, как ртуть, стекались в мокрые дорожки, ползли вниз, собираясь ручейками в щели у карниза.
Что там снаружи творится и не разглядеть: серо, ватно, пасмурно. Сквозь марево чернели размытые акварельные столбы зданий, внизу тянулась мутная лента фонарей вдоль дороги. За горбом моста в каменной щели набережной неподвижно лежала река.
Тоска.
Тейлор отпустил штору, отгораживаясь от уличной хмари. Хлебнул, обжигаясь, кофе из кружки. Кофейные чашки у инспектора были солидные, толстостенные, большие почти бульонные. И кофе ему Джинс варил не в аристократической изящной джезве, а в небольшой кастрюльке.
Госпожу Тейлор и эти кружки, и эта кастрюлька доводили до нервного срывы. Худо-бедно, но инквизитору, в конце концов, удалось приучить себя к фарфоровым сервизам и к порциям на один глоток. «Вам с сахаром или со сливками?» – «Чёрный, если позволите. Я считаю, что нужно чувствовать настоящий вкус напитка»…
Инспектор любил горячий – чтобы язык драл – кофе из огромных кружек с четырьмя ложками сахара и сливок побольше, до светло-коричневого цвета. От утренней серой хмари и тоски лишь такой напиток и спасал, с юности проверено.
Каждый день – снег не снег, дождь не дождь, жара не жара – Мамаша Бэнкс приносила кофе. Жидкость, сладкая до приторности, очень светлая, щедро сдобренная всё теми же сливками, плескалась в огромном бидоне с толстой, плотно притёртой пробковой крышкой. Связка медных кружек позвякивала у мамаши на поясе – на старой пеньковой верёвке, продетой в дужки погнутых ручек. За собой толстуха волочила низенькую тележку на кривоватых деревянных колёсиках. А в ней, горкой, бутерброды в промасленных бумажках: огромные куски пшеничного хлеба и жареная картошка с сочащейся жиром рыбой.
Бутерброды доставались Тейлору нечасто, всё-таки стоили целый фартинг. А вот на кружку мамашиного кофе он всегда старался наскрести, хоть иногда это и было трудновато. Но лучше уж обойтись без обеда, чем без горячей кружки.
В полдень появлялась Мамаша и жизнь на пристани останавливалась. И даже всесильный начальник порта с этим ничего поделать не мог, да и не пытался. Кофе в двенадцать часов дня – это святое. Без его сладости, от которой нещадно ломит зубы, до вечера не дожить. Спина треснет под неподъёмными мешками и ящиками, колени подломятся, нога соскользнёт-таки с мокрых, трясущихся, будто в припадке сходен.
По крайней мере, именно так и казалось: не выпьешь кофе – треснет, подломятся, соскользнёт. А тут: лежишь на мягких тюках с шерстью. В стороне, дымя дешёвыми самокрученными папиросами, негромко толкуют о чём-то своём мужики. Кружка ещё почти полная, а напоследок, на дне обязательно останутся не растворившиеся крупинки сахара, которые нужно вытряхнуть в сложенную ковшиком ладошку и слизнуть языком. А перетруженные мышцы уже не так мучительно ноют. И Мамаша, может, подойдёт напоследок, неловко неумело по волосам погладит, вздохнёт о чём-то своём…
Тейлор криво усмехнулся собственному отражению. Оказывается, он перед зеркалом стоял и, наверное, уже довольно давно – кофе успело порядком остыть. Задумался, понимаешь, в воспоминания ударился. Ну что ж, все мы человеки и ничто человеческое нам не чуждо.
Инквизитор одним глотком допил тепловатую, как парное молоко, жидкость. Было совсем невкусно, но не выливать же!
– Господин, – скорбно сообщил Джинс, появившийся на пороге бесшумно, словно призрак. – Вы велели подготовить вам рубашку с плоёной грудью. Но тут…
– Её погрызли мыши? – предположил инспектор. – Или моль?
– Господин Тейлор, – оскорбился в лучших чувствах старый слуга. – Вы вот шутить изволите, а у меня никогда!.. Я не позволю себе!..
– Да знаю, знаю, – оставив чашку под зеркалом, инквизитор подошёл, приобнял камердинера за плечи, подтолкнул в сторону гардеробной, – мимо тебя ни один таракан не проскочит. Так что там с рубашкой приключилось?
– Да вот, извольте взглянуть, служанка воротничок сожгла, пятно осталось! – со слезой в голосе и почему-то полушёпотом сообщил Джинс, сунув белый ком едва не под нос хозяину.
Тейлор ком послушно изучил и отодвинул его в сторону.
– Других рубашек у меня нет? – поинтересовался скептически.
– Да как же нет? – возмутился камердинер. – Все в полном порядке. Только вот с манишкой у прачки, да с отложным воротничком у неё же. А остальные, извольте убедиться…
– Сколько?
– Что… сколько? – осторожно переспросил Джинс.
– Остальных рубашек у меня сколько? Ну, если не считать тех, с отложной манишкой и воротничком?
– Так ведь… все тридцать… – старик нахмурился, – я хотел сказать, все тридцать две…
– Клянусь тебе, – торжественно заверил Тейлор, – гибель сожжённых служанкой манжет я переживу! Дай что-нибудь нацепить и поеду уже. Наверняка в управлении с фонарями ищут, – часы в столовой, как по заказу, деликатно, но настойчиво, пробили девять раз. – О! – поднял палец инквизитор. – Слышишь? Так что давай одеваться и вперёд – на службу отечеству и родной инквизиции!
– Мантию какую подать? – деловито осведомился слуга.
– О Господи! – инспектор с силой растёр переносицу, только б орать не начать. Стоит, стоит напомнить себе: кричать на слуг и подчинённых – дурной тон, верх невоспитанности. А потом ещё разок повторить. И выдохнуть. И вдохнуть. – Дорогой мой Джинс, они одинаковые. Честно, мне всё равно. Только побыстрее, хорошо? И вели запрягать карету, я выезжаю через двадцать минут.
– Почту просматривать станете?
– А там есть, на что смотреть?
– Секретарь госпожи Тейлор отобрал то, что вас может заинтересовать. Приглашение на фуршет к госпоже Райсер, на партию в преферанс к господину Керру, премьера в театре…
– Отнеси на кухню, – рассеянно велел инспектор, пальцем откинув тяжёлую крышку малахитовой шкатулки, – и скажи, наконец, какую ты рубашку выдашь! Я даже понятия не имею, которые запонки надеть. А мне выезжать через двадцать минут!
– Если позволите дать вам совет, то я порекомендовал бы или с гранатами или золотые, те, что без вензелей. А зачем почту на кухню относить?
– Без вензелей, так без вензелей, – согласился инспектор, выуживая из шкатулки бархатный мешочек. – А почту на растопку, кухарке пригодится.
– На вашем месте я не стал бы пренебрегать светскими…
– Как хорошо, что ты не на моём месте, правда? – отчеканил Тейлор, захлопывая крышку ларца.
Джинс молча поклонился и удалился, умудряясь спиной выразить всё, что он думает о хозяйском поведении. Ничего хорошего камердинер не думал. Но инспектор уже давно научился не обращать внимания на мнение слуг. Ну почти научился. По крайней мере, совершенно точно виду не подавал.
Да и, вообще, какое ему дело до того, что там у других в башке творится?!
***
На завтрак Кира, естественно, опоздала. А во всём, между прочим, виноват будильник, который ей отец ещё на двенадцатилетие подарил. Штучка была, безусловно, милой. И в отличие от других не голосила дурниной, не кукарекала петухом, а нежненько так нашёптывала: «Деточка, вставай! Солнышко проснулось и тебе пора!» Но в этом-то и крылся главный недостаток. Стоило будильник под матрас сунуть и не видно его, не слышно. Спи себе со спокойной совестью дальше.
А потом мечись по дому, пытаясь одновременно умыться, одеться, собраться и матери на глаза не показаться. Потому что строгой родительнице глубоко наплевать, что ты опаздываешь. У неё принципы такие: работа работой, а завтрак по расписанию.
И зачем нужно было опять у предков ночевать оставаться?
Смыться не удалось, мать уже на пороге поймала. И, подталкивая в спину недрогнувшей рукой, препроводила неразумное, а потому слабо сопротивляющееся дитя в столовую. Тут-то всё служебное рвение тихо скончалось, погребя под собой долг и ответственность. А кто перед таким соблазном устоит?
Окно по поводу тёплой погоды распахнуто настежь. Лёгкий ветерок теребит край кружевной занавески. Скатерть на круглом столе бела и накрахмалено-торжественна. Ещё яркое, но какое-то очень осеннее солнце кувыркается на выпуклом боку начищенного кофейника, подмигивает в ложечках.
Под столом, спрятав за краем скатерти хвост, а про внушительные окрестности забыв, прячется Шарик, усиленно делающий вид, что оладьи, румяной горкой лежащие на подносе, его нисколько не интересуют. В кресле-качалке спрятался за газетой отец, делающий вид, что это не он скармливает под стол оладьи. На стуле умывает лапку Маркиз, не обращающий ни малейшего внимания на розовые пластинки ветчины. Особенно до той, что к краю блюда поближе, уже погрызенной, коту не было никакого дела.
Идиллия, пахнущая холодными яблоками и немножко прелой листвой!
– Муж, перестань подкармливать пса! – грозно велела матушка, усадив нерадивое дитя и сунув ему чашку с булкой. – Он и так нас всех уже обожрал!
Вышеупомянутый пёс развернулся, отчего стол дрогнул, жалобно звякнув чашками, и высунул из-под угла скатерти будкообразную морду, выражающую глубокое изумление и даже обиду. Кира, остро реагирующая на несправедливость во всех её проявлениях, немедленно сунула в сторону будки оладью. Шарик – в девичестве Шарейлинбах Аран Дейсерр – пёс поистине герцогских кровей и аристократического воспитания, в сторону взятки даже ухом не повёл. Но оладья исчезла. Кажется, у колдунов такие чудеса назывались трансгрессией[1].
– Давай лучше перестанем подкармливать ребёнка, – жизнерадостно отозвался из-за газеты отец. – У неё есть собственный дом, работа и личная жизнь. А пёсик ещё молодой, ему расти надо.
Пёсик тяжко вздохнул, неловко двинул задом и едва не снёс стул вместе с «ребёнком».
– Я на тебя в суд подам, – пообещала нежная дочь заботливому папе. – За жестокое обращение с детьми.
Господин Рейсон чуть опустил газету, продемонстрировав большие очки в роговой оправе, съехавшие на самый кончик хрящеватого носа. Хмыкнул, глядя на сооружённое Кирой чудовище: булка, разрезанная пополам, намазанная маслом, накрытая сверху солидным ломтём ветчины и стыдливо замаскированная ломтиком сыра.
– А варенье? – скептически поинтересовался папенька. – Тут явно не хватает варенья.
Непочтительная дочь только фыркнула в ответ. Собственно, ответить связно она при всём своём желании не смогла бы – монстр требовал тщательного пережёвывания.
– Муж! – призвала к порядку супруга, вознамерившегося опять за газетой скрыться, госпожа Рейсон. – Ты хотел серьёзно поговорить с Киреллой.
Жила в матери Киры непоколебимая уверенность, будто поддерживать иллюзию главенства в семье мужчины просто необходимо. Естественно, видимость эта никого не обманывала, в том числе и потенциального главу. Но все Большие Разговоры доверялось вести исключительно отцу. По крайней мере, начинать их.
– Да, Кир, я хотел с тобой поговорить, – обречённо согласился господин Рейсон, аккуратно складывая газету и пристраивая сверху очки. Без них глаза почтенного отца семейства стали близоруко-беспомощными и по-детски наивными. – Твоя мама считает…
Матушка предупреждающе кашлянула.
– В смысле, мы считаем, – поспешно исправился оплошавший супруг, – что тебе необходимо сменить работу.
– И чем вас теперь моя работа не устраивает?
Кира длинно, как удав, сглотнула последний непрожёванный кусок и горло немедленно заболело.
– Понимаешь, дочка, нам кажется, что…
– Кирелла, такие амбиции, как у тебя, могут завести слишком далеко, – не выдержав, встряла мать. – Это небезопасно и совсем уже не смешно. Против ветра плевать очень непродуктивно.
– Как раз очень продуктивно, мама. Оплёванная физиономия – это всё-таки результат.
– Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю, – с выбранного ею пути сбить госпожу Рейсон всегда было нелегко. – Тот твой летний процесс чересчур много шумихи наделал. И утихать она не собирается. Я, конечно, всего лишь скромный врач. Но даже мне хватает мозгов понять, что будет, если перейти дорожку инквизиции. Я просто боюсь за тебя, дочь!
– Попей пустырника, – посоветовало ласковое дитя, невозмутимо намазывая вареньем новую булочку. – Говорят, валерьянка ещё помогает.
– Кирелла, не юродствуй! – строго постучала по краю стола пальцем матушка. – Я тебя слишком хорошо знаю. И понимаю, что в угоду своей карьере ты готова принести в жертву всё. Даже здравый смысл!
– Не всё, – помотала головой Кира. – Шарика не принесу. Вас, пожалуй, тоже, – кот, сидящий напротив ведьмы, глянул на неё укоризненно. – А тебя запросто, – заверила Маркиза адвокат, – ты Ли сожрать хочешь, начхав на то, что она не просто какая-то там крыса, а почтенный фамильяр.
– Кир, – укорил дочь отец.
– Так я же права! – возмутилась адвокат.
– Не пытайся заговорить нам зубы! – прикрикнула госпожа Рейсон. – И отделаться своими несмешными шуточками тоже не старайся! Я прекрасно понимаю, что ты не оставишь идею работать в столице. Благо моя любимая свекровь накрепко в тебя вдолбила эту непомерную амбициозность, но…
– Мамочка, ты действительно надеешься убедить меня сменить работу? Нет, правда? – до Киры, наконец, дошло, что родительница, кажется, говорит вполне серьёзно. – Вот я, Кира Рейсон, сейчас всё брошу и устроюсь… Ассистенткой при ведьме или секретаршей, например? Когда у меня только-только начало получаться?
– Кир, детка, – грустно сказал отец, – у тебя ещё пока ничего получаться и не начиналось. Ну, плюнула ты на хвост инквизиции, так это ещё не успех.
– Пусть так, – упрямо мотнула головой адвокат, – пусть не успех, а только старт. Но я своих шансов упускать не собираюсь. Да, я хочу работать в столице, я хочу сделать себе имя. Я на самом деле хочу изменить законы и не только ради справедливости…
– Но и ради того, чтобы сделать себе имя, – вздохнул господин Рейсон.
– А я это только что сказала, – не только мать в этой семье было тяжело сбить с панталыку. – В конце концов, я хочу выйти замуж и родить дочь. Но так, чтобы это не мешало моей карьере. Ведьма из меня не выйдет, но это ещё не значит, будто я крест на себе должна ставить!
– Что ты кричишь? – поинтересовалась мать. – Про устремления мы всё прекрасно знаем с тех пор, как тебе пятнадцать исполнилось. Но уж больно путь ты опасный выбрала.
– Мамочка, честное слово, – горячо заверила родительницу Кира, – не собираюсь я бодаться с инквизицией! И вообще ближайшую пару лет ни с кем из них встречаться не желаю. У меня свои планы.
Матушка на это оптимистичное заявление только хмыкнула скептически. Но дальше пытаться разубедить родительницу ведьма не стала. В конце концов, каждый имеет право на собственные заблуждения.
***
Каким бы страшным словом не называлось госучреждение, а суть его от поименования не меняется. Ну, «полиция», «инквизиция», да даже «государственная служба исполнения наказаний», а всё одно – скучная и унылая контора. Узкие коридоры, облупившиеся потолки, вытертые ковровые дорожки и казённые двери с невнятными табличками. И, главное, тишина: особенная, конторная, глушащая любой звук не хуже ватного одеяла, немедленно, прямо с порога вызывающая дикую зевоту.
И кабинеты везде одинаковые: тошнотно-жёлтые стены, засиженные мухами оконные стёкла, на подоконнике издыхающая герань, а за окнами непременно унылая липка, на которой так и тянет повеситься, лишь бы избавиться от служебной скуки.
Правда, инквизиция, на которую бюджетные денежки выделялись традиционно щедро, могла себе позволить излишества, но без игривости. Ну, отделили обшарпанные столы служащих низенькими стеклянными перегородками, так ведь веселее от этого не стало. На новенькие стены немедленно налипли те же мухи, стёкла украсили жирные отпечатки пальцев и тут же выцветшие записки. Смертельная же ежедневная тоска никуда не делась.
Правда, в группе господина Тейлора, за два месяца своего существования успевшей получить прозвище «ведьмины няньки», с утра царило некоторое оживление. И то событие: секретарь Самого уже три раза звонил, требуя начальство явиться пред светлейшие очи, а начальство изволило отсутствовать. В воздухе начал ощущаться запашок скандальчика, поэтому сотрудники вели себя дисциплинированно: спиртовку и маленький чайничек спрятали в тумбочку, курить поминутно не бегали. А если и отлучались, то исключительно поодиночке и с озабоченным видом. На явившегося, наконец, начальника группы смотрели по-собачьи преданно, но встревоженно.
По всем законам жанра, поганое утро плавно перетекало в не менее поганый день.
Секретарь грандмастера прибывшего Тейлора в приёмной мариновать и не подумал. Только свистнул на ухо встревоженно: «Рвёт и мечет!» – да и впихнул инквизитора в кабинет, излишне старательно захлопнув за его спиной дверь.
Вопреки секретарским словам Великий не рвал и не метал. Сидел за столом набычившись, сложив поверх бумаг искорёженные руки, смотрел исподлобья. От этого взгляда на инспектора жаром костра пахнуло. Даром что они из моды давно вышли.
– Ну?! – потребовал господин Нартан хрипло.
Тейлор в ответ только руками слегка развёл. Не самый лучший жест, понятное дело. Но поди, придумай что-нибудь умное, когда вины за собой никакой не знаешь.
– Чего ты мне тут руками машешь? – каркнул Великий. – Я тебе предупреждал, что лично за всё отвечаешь? Предупреждал или нет?!
– Предупреждали, – кивнул Тейлор, едва сдерживаясь, чтобы лоб не утереть.
Жарко просто в кабинете главного инквизитора было. Так жарко, что не только лоб моментально взопрел, но и спина с подмышками. А позвоночник почему-то холодом драло.
– Ну и что ты мне на это скажешь, а?! – рявк инквизитора походил на рык больного ангиной льва. Но от этого менее страшным не становился. – Как оправдываться станешь? Почему допустил?
– Дело в том, что я…
– Дело в том, что ты ни черта не знаешь! Я узнаю всё из газет, а не от тебя! Почему вообще газетчики там оказались, а?! Что таращишься? Нет привычки за утренним кофеём прессу читывать? Ну так на, ознакомься!
Нартан швырнул скомканную газету в сторону подчинённого. Жест получился не слишком внушительным – чересчур лёгкий ком и до середины кабинета не долетел. Правда, инспектор подсуетился, поймал у самого пола, расправил. Торопясь, перелистал страницы.
Заголовок, набранный жирными буквами, выпрыгнул с листа, сразу нырнув под череп. И, кажется, взорвался там. По крайней мере, в ушах тоненько зазвенело, а газета перед глазами странно расплылась, строчки вбок поехали. Инквизитор моргнул. К сожалению, заголовок никуда не делся: «Лицензированная ведьма убила двух прохожих».
А ниже меленькими, противными, как раздавленные мошки буквами: «Вчера вечером на главной площади города Новый Айрен произошло чрезвычайное происшествие. По словам очевидцев, девушка, чьё имя не разглашается в интересах следствия, напала на двух молодых людей 22 и 23 лет. Подозреваемая совершила некие действия руками, после чего пострадавшие упали. Вызванные свидетелями полицейские подтвердили смерть обоих. Как утверждают очевидцы, ни формы, ни других опознавательных знаков принадлежности к ведьминскому цеху на напавшей не было. Скрыться подозреваемая в двойном убийстве не пыталась, добровольно сдавшись в руки правосудия. В данный момент ведётся следствие. На месте происшествия работают наши корреспонденты»
– Совершила некие действия руками, – повторил Тейлор.
– Смешно тебе? – рыкнул Великий. – А вот мне не смешно! С утра уже и телефоны оборвали, и магпочтой завалили, из самого министерства цидульку прислали! Ты хоть понимаешь, что произошло?
– Нет, но я…
– Нападение ведьмы на людей, щенок, вот что случилось! Тридцать лет такого не было! Тридцать! И снова Новый Айрен! Признавайся, твоих рук дело? Опять воду мутишь?!
– Нет, – ответил Тейлор с твёрдостью, которой даже близко не чувствовал. – Не моих. Я действительно об этом ничего не знаю. И прошу начальником комиссии назначить меня. Собственно, случившееся находится в юрисдикции моей группы.
– В юрисдикции твоей группы сейчас нам зад прикрыть! – Великий похлопал себя ладонью почему-то по загривку. – И желательно так прикрыть, чтобы и тараном не проломило!
– Это работа отдела по связям с общественностью, – инспектор аккуратно свернул газету, даже по сгибу провёл, положил на край начальственного стола. – А моё дело провести расследование инцидента. И предпринять всё возможное, чтобы нивелировать последствия и не допустить повторения подобного в дальнейшем.
Начальник помолчал, крутя большими пальцами, рассматривая Тейлора исподлобья, цокнул языком.
– Значит, слушай меня сюда, – заговорил, наконец, тяжело, будто камни роняя. – За эту… чухню отвечаешь ты лично, своей шкурой – предупреждаю честно. Не справишься, пущу на корм собакам. О карьере, понятно, сможешь смело забыть. О работе тут, пожалуй, тоже. И никакой тесть не поможет. Молись, чтобы самого под суд не отправили. Это ясно?
– Предельно ясно, – гавкнул инспектор, давя в себе горячее желание вытянуться во фрунт, да ещё и каблуками прищёлкнуть.
– Времени тебе на всё про всё пять дней, – буркнул господин Нартан, откидываясь на спинку кресла. – Выкручивайся, как хочешь, но на репутации инквизиции ни одного пятнышка быть не должно. Всё, свободен!
В данный момент Тейлор ощущал себя каким угодно, но только не свободным. Наоборот, у инспектора сложилось впечатление, что ему жернова на шею повесили. Как ни крути: кругом виноват – недосмотрел, не предупредил, не обеспечил. И понятно же, кого сделают козлом отпущения, если не разрулит всё быстро и изящно. Сообразить бы ещё, в какую сторону рулить.
***
Начальник местного отделения инквизиции сразу Тейлора предупредил: адвокатша ведьминского профсоюза тут второй день отирается и никуда уходить явно не собирается. Собственно, ничего другого инспектор не ждал. Наоборот, удивился бы отсутствию рыжей. Но увидеть её всё равно было приятно. Точнее, не то чтобы приятно, но…
Приятно, короче.
Рейсон, бледненькая и несчастненькая – губы поджаты, под глазами круги – сидела на жёсткой скамейке в унылом инквизиционном коридоре, сжимая на коленях тощенькую папочку. И на появление инспектора отреагировала не сразу, взгляд мимо скользнул. Но потом вскочила, уставилась как на чудо, даже рот приоткрыла.
– Скажите, что мне мерещится! – выпалила, глубоко вздохнув.
– Почему вы вечно просите других подтверждать наличие у вас галлюцинаций? – хмыкнул Тейлор.
– Мне просто очень хочется, чтобы вы оказались бредом.
– То есть, отрицать того, что с головой не всё в порядке, не станете?
– У вас? – фыркнула ведьма. – Мы не настолько близко знакомы, чтобы ставить диагнозы.
– У вас, – усмехнулся инспектор. – Или с собой вы тоже не слишком близко знакомы?
– С моими мозгами всё нормально было. Пока вы не появились.
– До которого моего появления у вас всё в порядке было?
– А это важно?
– Конечно. Если я вас так потряс в прошлый раз, то душевное равновесие могло и вернуться. Ну а если сейчас, то… Сами понимаете, невменяемого адвоката к делу подпускать нельзя. Стойте, не говорите ничего! Дайте угадаю. Мне идти к чёрту?
– В прозорливости вам не откажешь, – улыбнулась рыжая.
Улыбка эта оказалась полной неожиданностью. Тейлор уверен был, что адвокатша станет хмуриться, огрызаться и пытаться кусаться. А тут сплошное дружелюбие. Вот тебе и прозорливец!
– В чём подвох? – покачавшись с носка на пятку, поинтересовался инквизитор. Ведьма бровями выразила полное непонимание. – С чего такая доброжелательность?
– На мёд пчёлы летят гораздо охотнее, чем на уксус. Это поговорка такая, – разулыбавшись ещё милее, так, что на щеках даже ямочки появились, пояснила Рейсон.
– Говорят, они ещё и на другую субстанцию охотно слетаются.
– Это мухи.
– Значит, я всё-таки пчела, а не муха, – хмыкнул инквизитор. – Будем считать это комплиментом. Так что вам от меня нужно?
– Вопрос, что вам теперь от меня нужно? – улыбка адвокатессы уже вполне могла улицу особо тёмной ночью осветить. – Ну, не от меня конкретно, а от нашего профсоюза. Но честного ответа, понятно, ждать не приходиться. Поэтому просьба всё же будет. Мне нужно встретиться с подозреваемой, уже вторые сутки к ней никого не пускают.
– Мне от вас ничего не нужно, – заверил её Тейлор. – Хотя вы, конечно, мне не поверите. Но наше сотрудничество мы обсудим позже, за ужином. Договорились?
– То есть, есть шанс отказаться? – почти искренне удивилась Рейсон.
– Нет, никаких шансов у вас нет. Я просто проявляю вежливость. Пойдёмте, полюбуемся на эту убийцу невинных прохожих.
Адвокатша глянула на него – искоса и подозрительно. Но спорить не стала, пошла, куда указал. А настроение, последние двое суток отличающееся мерзопакосностью, неожиданно подскочило, да так, что самому улыбаться захотелось. Хотя, наверное, дело в погоде. В столице-то хмарь и сырость, а тут настоящая золотая осень.
Правда, из казематов инквизиции никакой осени не видно было. Заключённых здесь, как, впрочем, и везде, по традиции в подвалах держали. Дело, конечно, не только в обычаях. Для узников, обладающих магическими способностями, нужны особенные условия. А зачем строить новые помещения, если старые стены буквально пропитаны заговорами и амулеты в камни вмурованы? Предки строили надёжно, только вот о комфорте пленников они особенно не заботились.
Камера, в которой ведьму запихнули, роскошью тоже не отличалась. Никаких окон, понятно. Топчан или даже, скорее, каменная полка. Табурет, он же стол. Свеча, кувшин с водой, да невыносимо воняющая бадья в углу. Ну а тюфяк и вполне приличное постельное бельё можно считать данью цивилизованности.
Подозреваемая Тейлору категорически не понравилась. Наверное, окажись она старухой или надменной стервой, инквизитор и реагировал бы по-другому. А тут девица, девчонка почти. Сидит на своём топчане, коленки к груди прижала, ноги руками обхватила. Личико худенькое, только глаза горят лихорадочно. Губки бантиком – в сухой бурой корке.
– Вас били? – с порога выпалила приметливая Рейсон. – У вас кровь запеклась.
Девица в ответ вяло головой покачала.
– Нет, это я сама.
– Сама себе губы разбила?
– Прокусила, – и отвернулась, будто у неё сил не было на вошедших смотреть.
– Хорошо, – кивнула ведьма, оглядываясь. Видимо, соображала, куда бы ей сесть. Убрать с табурета кувшин с подсвечником так и не решилась, стоять осталась. – Но на медицинском освидетельствовании я всё равно буду настаивать. Кстати, меня зовут…
– Я знаю, кто вы такая, – по-прежнему вяло, даже сонно, отозвалась девчонка. – Адвокат мне не нужен. Признание подписала, отказываться от него не стану. В помощи не нуждаюсь.
– Вы полностью осознаёте, где находитесь и что произошло? – спросил Тейлор.
Ну, не нравилась ему эта ведьма, категорически не нравилась. И руки-веточки, и торчащие под подолом коленки, и трогательная цыплячья шейка не нравились тоже.
– Полностью, – равнодушно кивнула ведьма. – Просто мне, правда, не требуется защита. Да, убила, обоих. Специально. В смысле, сознательно. И ещё бы раз убила.
– То есть, вы их знали? – осторожно поинтересовалась адвокатесса.
– Нет, не знала. Лица их не понравились – мотнула головой подозреваемая и попросила жалобно. – Слушайте, оставьте меня в покое, пожалуйста, не заставляйте грубить. Я… Я спать хочу. Уходите!
– Послушайте… – начала рыжая.
Но развить мысль Тейлор ей не дал, решительно взял за руку повыше локтя, потянул на выход.
– Всего хорошего, – вежливо попрощался инквизитор.
Девица на это никак не отреагировала. Зато адвокатесса, стоило им в коридор выйти, таким взглядом одарила, руку, естественно, выдернув, что инспектору неуютно стало.
– Мы всё обсудим, – пообещал Тейлор веско, не давая ведьме рта открыть. – Не нужно тут отношения выяснять, хорошо?
– Не хорошо, – огрызнулась адвокатша. – И отношение я выяснять не собиралась. Но обсудить действительно стоит многое.
– Значит, по традиции, я жду вас в восемь. Как тот ресторан назывался? «В дупле», что ли?
– Вы прекрасно помните, что назывался он «Под зелёными ветвями», – процедила Рейсон.
– А ещё я помню, что в следующую нашу встречу вы обещали надеть вечернее платье, – заметил инквизитор.
Просто так заметил, ведь никакой необходимости её злить теперь не было. Но уж больно забавно она щурились и грозно бровки сдвигала.
Кстати, инспектор был полностью уверен, что никакого платья ведьма, конечно, не наденет.
[1] Трансгрессия – магический способ перемещения в пространстве (термин, изобретённый А. и Б. Стругацкими).
