Текст книги "Рассказы. Девяностые годы"

Автор книги: Катарина Причард

Соавторы: Генри Лоусон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 58 страниц)

– Вы бы, хозяйка, лучше вовнутрь его принимали, а не снаружи мазались, – с грустью заметил он, – это вам гораздо больше пользы принесло бы.

По окончании лечебной процедуры миссис Фогарти заявила, что она чувствует себя просто другим человеком, и решила часок отдохнуть. Салли уселась рядом с ней, и хозяйка Фогарти принялась рассказывать о том, как трудно доставать провизию на приисках; овощей и фруктов почти нет, в ее распоряжении зачастую имеются только консервы да солонина. А свежее мясо и часу не пролежит в такую жару. Для охлаждения не хватает воды, и потом эти мухи – просто ужас! Кладут яйца даже в масло, если забудешь накрыть.

От пищи миссис Фогарти перешла к разговорам о женщинах, живших на приисках: она рассказывала о состояниях, нажитых девушками-официантками в барах, где старатели, которым повезло, задаривали их золотом за прошлые или будущие услуги по любовной части. К порядочным женщинам мужчины здесь относятся с уважением, но они так стосковались по женской близости, что просто голову теряют, если какая-нибудь особа обнадежит их на этот счет. Всего несколько дней назад во дворе гостиницы двое парней подрались из-за официантки, а одна женщина – подумать только! – позволила разыграть дочь в карты во время попойки. На Рю-де-Линдсей то и дело происходят скандалы.

– Рю-де-Линдсей? – Салли очень удивилась, почему у этой улицы в Кулгарди французское название.

– А это потому, что там веселый дом, его содержит женщина, которую все называют «мадам Марсель», – пояснила миссис Фогарти. – У нее есть две-три француженки. А в других домах все больше китаянки да японки.

Салли понимала, что за всем этим крылось дружеское предостережение. Последним жестом доверия и благоволения явилось то, что миссис Фогарти показала синие узлы распухших вен на своих ляжках.

– Но это ужасно, так мучиться, – воскликнула Салли, – и притом быть весь день на ногах!

– Пока терпится – терплю, детка, – весело отозвалась миссис Фогарти, – а какой смысл тревожиться о том, что будет после?

Она с трудом поднялась на ноги и босиком зашлепала по кухне, собирая ужин.

– Пока я здесь, я буду помогать вам, – сказала Салли. – Это и мне поможет, по крайней мере, я буду меньше волноваться о Моррисе.

– Назначьте сами, какое хотите жалованье, – предложила обрадованная хозяйка.

– Жалованье? – тонкие брови Салли дрогнули, и она улыбнулась, словно подобная мысль ей и в голову не приходила. – Об этом мы успеем поговорить, – бросила она словно мимоходом. – Покажите мне, где у вас что стоит, и я буду накрывать столы к чаю.

Она знала, что на приисках ужин зовется «чаем».

ГЛАВА X

Когда Салли вечером появилась в столовой и начала обслуживать посетителей, мужчины просто решили, что наконец-то миссис Фогарти обзавелась официанткой. Салли так ловко разносила тарелки с солониной и печеными яблоками в сладкой подливке и ставила рядом с приборами кружки и жестянки с горячим чаем, словно всю жизнь только этим и занималась.

– Напрасно вы это делаете, миссис Гауг, – запротестовал Олф.

– Почему? – весело возразила Салли. – Мне не в новинку, а бедная миссис Фогарти ужасно мучится с ногами.

Олф давно привык к тому, что миссис Гауг работает и прислуживает за столом в своем пансионе. И он был теперь не так расстроен этим, как Лора, которая догадывалась, что дело тут вовсе не в больных ногах миссис Фогарти: наверно, у Салли есть другие причины.

– Не нужно этого делать, дорогая, – сказала Лора, перед тем как уйти спать. – Олф просит вас быть нашей гостьей до тех пор, пока не приедет ваш муж.

Салли улыбнулась, но в ее лице появилось упрямое выражение.

– Это очень любезно с его стороны, – сказала она. – Но я не могу допустить, чтобы мистер Брайрли платил за меня.

– Олф говорит – вашему мужу было бы неприятно, что вы работаете в здешней гостинице.

– Ничего! – Салли уперлась на своем, и Лора потом жаловалась Олфу, что миссис Гауг упряма, как мул. – Может быть, и есть разница: работать у себя в доме или в чужом месте, – продолжала Салли, – но Моррис должен понять: я не могу сидеть сложа руки, когда нужно что-то делать.

В ближайшие же дни стало ясно, что она под этим разумеет: Салли вставала чуть свет, чистила и мела, накрывала столы и приготавливала все для раннего завтрака. Она оправляла постели, бегала целый день, подавая к столу и убирая, и даже мыла посуду, когда Железный Ус отлеживался после кутежа со старыми приятелями, которым удалось продать участок за несколько тысяч фунтов.

Лора была возмущена.

– Это ужасно, – восклицала она. – Я просто видеть не могу, как вы трудитесь, Салли! Олф уверяет, что миссис Фогарти вполне могла бы нанять жену или дочь какого-нибудь рудокопа. Теперь здесь уже многие живут с семьями.

А Салли в ответ только смеялась журчащим смехом.

– Но мне нравится быть доброй волшебницей для миссис Фогарти, – говорила она.

Все гостиницы в Кулгарди были переполнены. Каждый день приезжали все новые финансисты, золотопромышленники, старатели, и миссис Фогарти пускала в ход всю свою изобретательность, чтобы как-нибудь разместить всех этих мужчин, а также нескольких женщин, которые требовали, чтобы им предоставили все те удобства, которые имелись в на скорую руку сколоченном «Отеле Фогарти». Хозяйка уступила свою собственную комнату ее высокородию миссис Кэнди, а Салли отдала свою двум сиделкам, приехавшим дилижансом на этой же неделе. Причем одной из них все-таки пришлось удовольствоваться соломенным тюфяком и расположиться на полу, а в ту же ночь Билл положил к ним еще жену одного старателя с детьми. Мужчины спали вповалку повсюду – в столовой, на веранде и прямо на земле. Салли и миссис Фогарти устроились во дворе в палатке, а Билл ночевал в баре.

Миссис Фогарти приходила в ярость оттого, что ей надо кормить такую «ораву», как она называла своих весьма разношерстных клиентов. Но она все-таки ухитрялась это делать три раза в день, неутомимо шаркая по дому в войлочных туфлях без задников, ругаясь и потея над плитой и непрерывно устраивая скандалы Биллу за то, что он не может достать хоть какую-нибудь старуху, которая бы помогала ей на кухне. Как она справляется – это просто чудо, говорила Салли; чудо, которое осуществляется с помощью самой Салли, – шутливо возражала миссис Фогарти и громогласно превозносила свою молодую помощницу за то, что та не боится испортить свои нежные ручки и, когда нужно, берется за любую черную работу.

– Если бог когда-нибудь оказывал мне милость, – заявила она Динни Квину, – так именно тем, что послал сюда эту маленькую женщину, и тем, что держит ее мужа в Хэннане.

Однако Динни был не вполне уверен, что эта милость божия особенно приятна самой миссис Гауг.

– Морри высечь мало за то, что он не приехал встретить ее, – сказал Динни.

– Ничего, ничего! – уверенно заявила миссис Фогарти. – Ей здесь лучше, чем было бы с Морри Гаугом, будьте покойны. Миссис Гауг строго ведет себя, нельзя этого не признать; пусть она иной раз и шутит с мужчинами, но всегда удерживает их в должных границах.

– Это верно, – согласился Динни.

– Ни один посетитель ей слова вольного не скажет, – продолжала, усмехаясь, миссис Фогарти. – Они отлично понимают, что она не из тех, кого можно купить за бутылку вина или щепотку золота, – хотя мне на днях и пришлось отругать Мака.

– Мака Дарра?

Круглое веселое лицо миссис Фогарти расплылось в улыбке.

– Он вернулся из Курналпи и привез целую кучу россыпного. Продал золото и начал пить. Вообразил, что он невесть какая птица и может купить все, что ему угодно. И вот слышу, он топает по всему дому и орет: «Миссис Гауг, где миссис Гауг? Подайте сюда миссис Гауг». А она-то была со мной на кухне. «Не беспокойтесь, дорогая, – говорю я, – уж я с ним объяснюсь». Ну и объяснилась.

«Что это с вами, Мак Дарра? – говорю. Какого черта вы орете? Разве можно так обращаться с порядочными женщинами?» Ну и отделала его как следует. Вы бы видели! Он прямо выкатился из кухни, поджав хвост, а на другое утро, когда протрезвел, приходит ко мне и заявляет, что он, дескать, вовсе не хотел обидеть миссис Гауг. «Вот ведь, говорю, это самое скверное у вас, у лодырей: достаточно вам хлебнуть немножко – и вы уже не умеете вести себя». – «Ради бога, говорит, неужели я сказал что-нибудь обидное для миссис Гауг? Я ведь только хотел просить ее быть моей женой». – «Вашей женой? – говорю. Один муж у нее уже есть, сомневаюсь, чтобы она захотела иметь второго».

Динни усмехнулся.

– Все равно, – сказал он озабоченно, – если Морри скоро не приедет, я сам отправлюсь за ним. Очень многие мужчины считают, что миссис Гауг вдова и за ней можно приударить.

Все эти дни были для Салли полны всевозможных дел и бежали незаметно. Она радовалась, что занята и у нее нет времени тосковать по мужу и тревожиться о нем. У Фогарти она начинала чувствовать себя, как дома. Ее уверенность в себе и чувство независимости окрепли. Она умела смеяться и шутить с мужчинами в столовой, держаться с ними запросто и в то же время сохранять вид недотроги, за что они весьма уважали ее. Но работа была нелегкая, особенно когда приходилось обслуживать сотни посетителей, бегать взад и вперед со стопками тарелок и при этом всегда быть веселой и расторопной. Спину ломило, и голова кружилась. А вечером она падала на свою парусиновую койку в полном изнеможении и каждую ночь проливала несколько слезинок, вспоминая о Моррисе. Почему же он не едет, почему оставляет ее так долго одну среди чужих людей?

– Знаете, детка, работать становится вам слишком тяжело да и мне тоже, – заметила однажды миссис Фогарти. – Билл посылает в Перт за поваром и официанткой, мы хотим прибавить еще несколько комнат и построить новую столовую и кухню. «Фогарти» еще успеет стать шикарной гостиницей, прежде чем мы прогорим.

– Значит, я потеряю работу? – спросила Салли.

– Вовсе нет, если не захотите, – успокоила ее миссис Фогарти.

Лора уехала с Олфом на рудник и провела там несколько дней. Они звали с собой и Салли, но та отказалась – она не бросит миссис Фогарти, пока не приедет новая официантка. Да и Моррис может наконец явиться и будет огорчен, не застав жену. Однако ей каждый день становилось все обиднее, что Моррис так долго не едет.

Олф и Лора вернулись с рудника «Леди Лора», когда новый поход за золотом точно вымел из города толпу приезжих: все ринулись на юг. Уехал и Олф, и в течение нескольких дней гостиница пустовала. Усевшись в кресло и положив ноги повыше, миссис Фогарти позволяла себе вздремнуть после обеда, а Салли нечего было делать.

Стояли яркие солнечные дни, хотя ночью и утром было довольно свежо. Салли мучительно хотелось выбраться из душной, тесной гостиницы, где пахло прокисшим пивом, потом и табачным дымом. Интересно, как живет Мари? Она не слышала о ней с самого приезда, хотя Коровье Брюхо бывал у Фогарти, и мистер Фогарти рассказывал, что Брюхо сердит на Робби, зачем тот приволок жену к ним в лагерь.

– А где это? – спросила Салли.

– На дальнем конце Мушиной Низинки, – пояснил Билл Фогарти. – Робби и Коровье Брюхо взяли там много россыпного.

Салли решила навестить Мари. Лора охотно приняла предложение Салли втроем прогуляться в заросли или побродить вокруг участка Робби.

Они не были уверены, что Олф и Морри одобрили бы их прогулку в зарослях или по лагерю старателей без сопровождения мужчин. Но Салли заверила Лору, что она не заблудится в кустарнике, окружающем город, да и в лагере их никто не обидит.

Все же мужчины, мимо которых проходили миссис Гауг и миссис Брайрли, останавливались и удивленно смотрели им вслед, как будто это были привидения, а не самые обыкновенные хорошенькие и со вкусом одетые женщины; но Салли и Лора, ни на кого не обращая внимания, смеясь и болтая, шли в лагерь Робийяр, и их фигурки в светлых длинных платьях словно парили над корявой каменистой землей, а головы в маленьких соломенных шляпках ныряли, как поплавки, среди груд породы и отвала.

– Скажите, пожалуйста, как нам пройти в лагерь мистера Робийяра? – обратилась Салли к старику, который тряс грохот на Мушиной Низинке.

– Провалиться мне на этом месте, если это не миссис Гауг! – воскликнул он, протягивая ей широкую, запачканную землей руку. – Ребята говорили, что вы приедете. Верно, собираетесь в Хэннан? Я слышал, что Морри и Фриско Джо там здорово повезло. Люди говорят, Хэннан скоро будет самым богатым прииском, но и здесь вокруг старого лагеря все еще попадается кое-что. Напрасно думают, будто здесь россыпное все уже выкачали: когда сюда пришли ребята с Мерчисона, они раскопали высохшее старое русло ручья на глубине трех-четырех футов под заброшенными разработками и нашли хорошее золото, а тысячи людей ходили поверху и не догадывались.

Над низиной, изрытой ямами и усеянной белыми и красными грудами отвала, стояли клубы красноватой пыли, поднимавшейся из грохотов.

– Они привезли с собой вот эти штуки, – захлебывался от восторга старик, указывая на грохот, состоявший из трех-четырех рядов проволочной сетки и листа оцинкованного железа, поставленного на шаткие ножки. – Это же замечательное изобретение. Сегодня утром оно принесло нам удачу, верно, Уолли?

Старатель, лениво ковырявший землю на краю выемки, бросил свою лопату с длинной ручкой и подошел.

– Это мой товарищ Уолли Сторз. – Старик, имя которого Салли никак не могла вспомнить, торжественно представил его дамам: – Миссис Гауг и…

– Миссис Брайрли, – подсказала Салли.

– Покажи-ка им ту штучку, которую мы сегодня нашли, Уолли, – сказал старик.

Уолли извлек из-за пояса грязный замшевый мешочек, развязал стягивавшую его бечевку, вытащил оттуда покрытый красной пылью кусок золота и, положив на ладонь, показал Салли и Лоре. Старик взял самородок, поплевал на него и потер о свои штаны. Золото заблестело.

– Вот! – воскликнул он восхищенно. – Весит около двадцати унций. Славный камешек! Правда, не такой большой, как на днях принесли из Хэннана, – тот потянул девяносто две унции, но мы уже три недели ковыряем землю, а такого еще не видали, и думается, что там, где мы его взяли, и еще кое-что найдется.

– Ну еще бы! – поддакнула Салли, зная, какого ответа от нее ждут. Это не сиротка. Вы скоро найдете и других членов семейства и оба сделаетесь богачами. Но мы хотели бы повидать мадам Робийяр…

– Ах ты господи, я и забыл. – Старик ухмыльнулся. – Участок Робби вон там, в кустах. Да я вас провожу. А то, бывает, земля осыпается около ям.

Он повел Салли и Лору среди гор отвала и дымящихся грохотов. Мари увидела их издали и побежала навстречу. День уже кончался, и они успели только посидеть и поговорить под навесом из сучьев, который Робби поставил рядом с палаткой. Когда Салли предложила на другой день отправиться в заросли, Мари сразу согласилась. Она была очень весела и вполне довольна и своей жизнью в палатке, и тем, что ей приходится стряпать для Жана на костре.

– Прямо как второй медовый месяц переживаем, – радостно говорила она. – И я учусь быть старателем: помогаю мужу, когда Коровье Брюхо пьян. Я тоже трясу грохот и даже нашла маленький самородочек – сейчас покажу вам.

Она принесла небольшую бутылочку, наполненную до половины крупинками и осколками золота, и вытащила из нее крошечный самородок. Мари, видимо, гордилась им не меньше, чем старик и Уолли – своим.

– Я умыла его, – пояснила Мари. – Он был такой чумазый, даже не догадаешься, что это золото. Когда я трясу грохот, у меня тоже все лицо в красной пыли. Первый раз у меня ужасно ломило плечи и спину, о-ла-ла! Жан сказал, что никогда больше не позволит мне подойти к грохоту. А теперь я уже привыкла и каждый день работаю с ним.

Возвращаясь вместе с Лорой в гостиницу Фогарти, Салли почувствовала, что завидует Мари. Я тоже была бы счастлива и весела, думала Салли, если бы Моррис приехал за мной, взял в свою палатку и мы бы жили и трудились вместе.

– Все это очень хорошо сейчас, – скептически заметила Лора, – но когда начнется жара и пылевые бури, Мари тут не выдержит.

ГЛАВА XI

Всю неделю, пока Олф был в отлучке и гостиница Фогарти пустовала, Лора и Салли каждый день ходили гулять в заросли. Иногда к ним присоединялась и Мари.

Весеннее солнце чудесно сияло, красная земля повсюду покрывалась яркой зеленью, на кустах распускались цветы, и было так приятно хоть ненадолго уйти из уродливого, душного города, вдыхать полной грудью свежий воздух, любоваться безоблачным голубым небом, собирать цветы или сидеть в густом кустарнике и болтать о своих мужьях – вспоминать, как выходили замуж, и загадывать о будущем.

Миссис Фогарти предостерегала их, чтобы они не забирались слишком далеко и не теряли из виду палатки старателей и горы отвала, нагроможденные возле шахт и ям. Ведь так легко заплутаться в этих бесконечных зарослях, говорила она; даже с опытными людьми это случается.

Но Салли успокоила ее, сказав, что она родилась и выросла в таких местах и знает, что надо смотреть в оба и не отходить далеко от тропинок.

Бессмертники белели под деревьями, словно снег; крошечные розовые цветочки выглядывали из земли между камнями и окаймляли топкие низинки вокруг них. Высокие кусты были осыпаны желтыми цветами, издававшими нежное благоухание, и дикий горошек, пунцовый и черный среди мохнатых листьев, покрывал всю ложбинку возле колодца кочевников. Беззаботные, как школьницы, три молодые женщины собирали цветы и обменивались признаниями, положившими начало их долголетней дружбе.

Их не пугали встречи с туземцами, которые шли в город или из города. Это были нищие и жалкие создания, одетые в лохмотья, которые белые выбросили за негодностью; женщины и дети обычно ходили вообще без одежды. Иногда они просили хлеба или табаку. Салли старалась избегать верблюжьих троп – она боялась дерзких и любопытных взглядов афганских погонщиков и их грубых шуток. А верблюды просто внушали ей ужас – когда-то за ней погнался хромой верблюд; если молодые женщины натыкались в зарослях на этих странных животных, то убегали от них со всех ног.

Однажды, проходя мимо большого рудника, копры которого резко выделялись на синем небе, они остановились поглядеть на разработки. Сам мистер Сильвестр Браун показал им кусок богатой руды, извлеченной из новой штольни. Он показал им также то место, где впервые в Кулгарди были открыты золотые залежи, и в память о руднике Бейли подарил каждой по маленькому кусочку кварца с золотыми прожилками.

Мари часто рассказывала об отце и матери Жана, которые жили в Лондоне. Они заменили ей родителей, когда ее отец и мать умерли. Она жила с ними возле Тотенхем-Корт-Род и училась шить у одной портнихи. Свою мать Мари едва помнила. Мадам Робийяр рассказывала ей о тех преследованиях, которым после падения Парижской коммуны подвергались во Франции ее участники, и как отец Мари погиб, сражаясь на баррикадах. Дед Жана, золотых дел мастер, тоже был убит, он отдал свою жизнь за дело народа.

Английские друзья помогли им бежать из Франции, и мадам Робийяр удалось увезти с собой Мари и ее мать. Вскоре после этого мать Мари умерла от горя и от перенесенных лишений. Мари с детства любила Жана, но они жили, как брат с сестрой, под одной крышей, и она ужасно боялась, что, когда он вырастет, он встретит более привлекательную девушку и влюбится в нее. Жан учился в университете, а затем уехал преподавать в какую-то большую школу. Но когда он вернулся домой, они обручились, и мама и папа Робийяр говорили, что они всегда этого желали. Они были очень счастливы все вчетвером, но очень бедны, а жить в лондонских трущобах было тяжело.

Жану хотелось дать родителям угол, чтобы они на старости лет могли жить спокойно и с удобствами. Поэтому он решил поехать в Австралию, и Мари отправилась вместе с ним. Вначале их постигло немало бед и разочарований. После первых родов она была тяжело больна, и доктор сказал, что, может быть, у нее больше не будет детей. Но она не хотела этому верить. Теперь ей казалось, что все их мечты должны осуществиться. Если б только они нашли золото! Если б Жан нашел золота достаточно, чтобы купить ферму и выписать отца и мать!

Лора сказала, что она ни за что бы не хотела жить вместе со своими родителями. Они с Олфом были влюблены друг в друга еще в школе, и само собой разумелось, что настанет день, когда они поженятся. Отец Олфа считался богатым человеком, но вдруг разыгрался страшный скандал. По-видимому, он потерял очень много денег в земельном крахе, а потом растратил деньги треста. Олф еще учился в университете на инженера, когда к нему явился отец, дал ему пять фунтов и сказал, чтобы впредь он сам о себе заботился.

Вскоре во всех газетах появились сообщения об аресте мистера Брайрли и о суде над ним. Отец Лоры, известный политический деятель, запретил дочери встречаться с Олфом; но перед его отъездом на Запад они увиделись тайком, и она обещала выйти за него, как только он найдет себе заработок, а она станет совершеннолетней.

– И конечно, – закончила Лора со счастливой улыбкой, – когда Олф нашел золото, моим родителям пришлось с ним примириться. Они устроили нам пышную свадьбу, и вот мы здесь.

Затем Салли принялась рассказывать историю своей любви, и среди низкорослых деревьев, покрытых серой листвой, зазвенел веселый женский смех. Не то чтобы в этой истории было что-нибудь очень смешное, но Салли рассказывала так забавно!

– Мой отец страшно гордился, что он был одним из первых пионеров на Юго-Западе, – начала она. – А мама, конечно, ни на минуту не позволяла нам забывать о том, что она урожденная Рассел из Расселтона, хотя и уехала с папой в эти дикие места, работала как вол и вырастила большую семью. Ведь нас было шестеро – пять девочек и один мальчик. Брат – самый младший, моложе меня. Мы все ужасно взволновались, когда от губернатора сэра Уильяма Робинсона пришло письмо, в котором он просил разрешения прислать к нам из Англии сына своего старого друга, чтобы юноша познакомился с жизнью в колониях. Его высокородие Моррис Фитц-Моррис Гауг намерен, мол, приобрести здесь землю и хочет посмотреть, как мы хозяйничаем на скотоводческой ферме. Ну, папа пригласил его к нам в Ворринап, и Моррис приехал.

Мама заявила, что он типичный молодой англичанин, любезный и очаровательный. Но как же мы хохотали, особенно Боб и я, когда Моррис появился перед нами в замшевых бриджах, высоких начищенных сапогах со шпорами, шелковой рубашке и широкополой шляпе, чтобы отправиться на отбор скота. Солоно ему пришлось в первый же день, что он поехал с нами и мы помчались через заросли. Шляпу свою он потерял, а шелковая рубашка оказалась разорванной в клочья; к тому же он упал с лошади, неожиданно споткнувшейся на берегу речонки. Моррис перелетел через ее голову и угодил в воду. Но он отнесся к своей неудаче очень добродушно, а наездник он был в самом деле отличный. Поэтому мы с удовольствием ему все показывали и учили его загонять скот и обращаться с туземными работниками.

Папа обычно звал меня своим старшим пастухом. Я с шестнадцати лет повсюду ездила с ним. На Юго-Западе трудно было достать пастухов, и я очень гордилась, что умею ездить верхом и загонять скот не хуже любого мужчины. Мама не возражала, так как необходимо было помогать папе, а Боб был еще мальчишкой, и у нас работали только два туземных пастуха. Ей даже в голову не могло прийти, что Моррис обратит на меня внимание. Я ведь была такая нескладная, черная от загара, настоящий гадкий утенок, как мама меня называла.

– Что вы говорите, Салли! – воскликнула Мари. – Не может быть!

– Так вот, мама надеялась, что Моррис влюбится в Сесили или Грейс, – продолжала Салли. – Они были светловолосые, хорошенькие. И мои две другие сестры, Фанни и Филлис, тоже были недурны. Но Грейс и Сесили провели целое лето в Перте и побывали на балу и на приеме в губернаторском доме. У них были платья понарядней наших – мама считала, что они должны выйти замуж первыми. Конечно, они помогали Фанни и Филлис на ферме и тоже работали по дому, но мама больше заботилась о Сесили и Грейс, чем об остальных. Она заставляла их мазать руки кремом и надевать на ночь перчатки, мыть лицо молочной сывороткой и часами расчесывать волосы. Бедная мама, перед приездом Морриса она целыми днями возилась с их платьями, подновляя их. С моей стороны было очень дурно, что я разрушила все ее планы.

– Ой, Салли, как же вы это сделали? – засмеялась Лора.

– Сама не знаю, – засмеялась и Салли. – Я вовсе этого не хотела. Когда Моррис поцеловал меня и сказал: «Я обожаю вас, Салли!» – у меня от удивления язык отнялся. Но это было чудесно: ведь он был настоящий прекрасный принц из сказки, и я никак не могла понять, почему он влюбился именно в меня. Я решила, что, вероятно, его восхитило, как ловко я управляюсь с лошадьми и что я умею загонять и клеймить скот. Но Моррис и слышать об этом не хотел.

– Моя дорогая маленькая Салли, – говорил он, – я люблю вашу молодость и смелость, я люблю ваш вздернутый носик и ваши дикарские повадки, но больше всего я люблю вас потому, что я вас люблю. Вот и все, что я могу сказать.

– Ну, само собой, я тоже в него влюбилась, – продолжала Салли, – и очень боялась, что скажут папа и мама, когда узнают. Папа очень рассердился, услышав от Морриса, что он хочет жениться на мне.

– Вы можете взять любую из моих дочерей, – напрямик сказал он Моррису, – но я не могу обойтись без Салли.

– Я тоже, – ответил Моррис.

Мама объяснила мне, что для моих старших сестер будет ужасным ударом, если я выйду замуж раньше их. Просто оскорбление. И потом, папа нуждается во мне как помощнице. А я плакала и плакала; я заявила, что папа вполне может достать пастуха, если он положит ему приличное жалованье. Все было напрасно. Родители отказались дать согласие на мой брак с Моррисом. Мне, мол, только восемнадцать лет, я слишком молода и сама не знаю, чего хочу, и они боятся, что Моррис не тот человек, которому они могли бы доверить мое счастье, – хотя им это и в голову не приходило, когда они мечтали выдать за Морриса Сесили или Грейс.

– И почему это родители всегда такие неблагоразумные! – воскликнула Лора.

– Тогда мы с Моррисом бежали. Доехали верхом до Банбери, а там сели на пароход и добрались до Фримантла, где и поженились. Папа и мама так мне и не простили этого.

– Ваши родители живы? – спросила Мари.

– Папа утонул, пытаясь переправиться через реку во время разлива, – сказала Салли, и лицо ее омрачилось. – Мама умерла в прошлом году.

– Но вы не жалеете, что вышли за Морриса? – спросила Лора, думая про себя: не сошла ли уже романтическая позолота с этого брака?

– О нет! – горячо воскликнула Салли. – Мы были очень счастливы, хотя иной раз и выпадали трудные минуты. Сначала мы жили в гостинице в Перте, и Моррис накупил мне кучу нарядов. Я ведь была просто деревенской девчонкой, и он решил, что меня нужно учить, как вести себя. Мама пришла бы в ужас от одной мысли, что кто-нибудь из ее дочерей не умеет держаться в обществе мило и достойно. Но Моррис заставлял меня ходить взад и вперед по комнате, чтобы проверить, сумею ли я справиться со шлейфом вечернего платья, и сотни раз я должна была репетировать реверансы, прежде чем он повел меня обедать к леди Робинсон. Сэр Уильям Робинсон сердился на Морриса за то, что Моррис, по его выражению, злоупотребил колониальным гостеприимством и бежал не с той дочкой, с какой надо было; но все же он принял нас очень хорошо. В конце концов Моррис поссорился с ним из-за чего-то другого. Я так и не узнала, из-за чего. А потом мы уехали.

Отец Морриса купил ему овцеводческую ферму за Йорком. Моррис был очень доволен, но я с самого начала поняла, что у нас ничего не выйдет. В этой местности нет воды и рабочих ничем не заманишь, а Моррис хотел жить так, как будто он в английском поместье. Когда Моррис продал Буингарра и вложил все деньги в фрезерские рудники в Южном Кресте, его отец рассердился. Он перестал помогать нам, а тут рудники закрылись, и мы, конечно, остались ни с чем. Как-то надо было жить, и я открыла пансион. Моррис злился на меня за это, но не могла же я все время брать в долг у лавочников и занимать деньги.

Салли заговорила тише, в ее голосе слышался горький вызов:

– Моррис считает, что с меня достаточно быть миссис Моррис Фитц-Моррис Гауг, но я говорю ему, что я дочь пионера, не стыжусь работы и буду делать то, что нужно, чтобы заработать кусок хлеба.

Она вскочила и пошла прочь.

Мари и Лора, переглянувшись, поднялись с камня, на котором сидели, и побежали за ней. Салли обернулась и посмотрела на них в упор, глаза ее сверкали.

– Я не виню Морриса – сказала она. – Просто мы слишком по-разному воспитаны, от этого и все размолвки между нами. Я люблю его. И уверена, что он любит меня, хотя этого, быть может, и не скажешь, судя по тому, как он заставляет меня ждать его здесь. Даже не потрудился приехать и встретить.

Она вдруг заплакала. Но когда Мари и Лора начали утешать ее и подыскивать оправдания для Морриса, уверяя, что он, конечно, хотел приехать, да не смог, Салли быстро овладела собой.

– Какая я дура! – воскликнула она, улыбаясь сквозь слезы.

И они направились к городу, весело болтая и смеясь, как будто ничто не нарушило их приятной прогулки.