Текст книги "Чабан с Хан-Тенгри"

Автор книги: Касымалы Джантошев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

4

Темирболот загнал отару на северный склон горы, спрыгнул с коня и удлинил поводья. Опираясь на ружье, он забрался на большой шершавый валун. Взявшись за бинокль, молодой джигит невольно вспомнил Эшима.

«Дядя Эшим доволен, что я хорошо учился. Он крепко дружил с моим отцом и не забывает его. Спасибо, дядя Эшим!.. За то, что не забываете моего отца, я вас всегда буду уважать!»

С гребня горы ему удобно было следить за отарой.

«Не крадется ли серый на брюхе? Говорят, что волк именно в такое время старается нагрянуть. Я же еще не видел не только, как он крадется, но и его самого!»

Темирболот внимательно оглядел все вокруг, но ничего подозрительного не заметил.

Он разыскал глазами отару Чырмаша, овцы отдыхали. Из густых зарослей кустарника появился Чырмаш на коне. Он спешился, притянул поводья к седлу и стал озираться вокруг, очевидно разыскивая кого-то.

Чырмашу без бинокля не были видны ни отара, ни лошадь Темирболота.

«Кого ищет дядя Чырмаш? Зачем он загнал овец так далеко к каменным курганам? Почему не пустил коня пастись?»

Темирболот продолжал удивленно следить за действиями Чырмаша.

Вдруг из-за хребта показалась жена Чырмаша – Суксур, с узелком в одной руке и с чайником в другой.

Темирболоту было интересно наблюдать за ними, будучи незамеченным. Не отрывая глаз от бинокля, он решил проследить, что будет дальше.

Чырмаш и Суксур долго стояли, оглядываясь по сторонам. Чырмаш помахал рукой, а его жена скрылась в густых зарослях можжевельника.

«Что все это значит, – размышлял Темирболот, – зачем приходила Суксур? Если она приносила Чырмашу еду, то почему унесла ее обратно?»

Все это показалось Темирболоту странным.

Метрах в двухстах повыше Чырмаша среди огромных камней на миг мелькнул белый платок Суксур и исчез. А Чырмаш по-прежнему стоял на месте и озирался по сторонам.

Темирболот, стараясь угадать, в каком месте может появиться Суксур, неотрывно наблюдал за гребнем горы. Он спустился с валуна, спрятался в кустах.

Чырмаш, заложив руки за спину, прошелся вверх по склону и сел на камень. Но вскоре вскочил снова.

Темирболот вспомнил, как однажды Чырмаш обратился к нему: «Ты молодой чабан. Запомни мои советы». Он рассказал, в каких местах лучше пасти овец, и потом прибавил: «Всегда ухаживай за своим конем. Не держи его взнузданным и не притягивай поводья взнузданного коня к седлу». А почему он сам сейчас притянул поводья к седлу?

Здесь что-то неладно.

Темирболот, стараясь остаться незамеченным, подошел к своему коню. Сел верхом, подогнал отару к ключу, а сам вернулся к месту, откуда вел наблюдение.

Чырмаш стал выгонять овец на выпас. И снова Темирболот вспомнил совет Чырмаша: «Когда овцы спокойно пасутся, сойди с коня, пусть он тоже пощиплет траву». Сейчас его конь, видно, был голоден – тянулся к траве, а Чырмаш, кажется, совсем о нем забыл.

Вдруг послышалось пронзительное блеяние. Темирболот приподнялся на стременах и увидел, что в его отаре белая овца только что окотилась и принесла двойню. Она исступленно облизывала новорожденных ягнят. Темирболот перенес их со склона на ровное место, чтобы они могли встать на ножки и на первых порах не падать. Но белая овца оказалась очень ревнивой матерью и раза два стукнула Темирболота лбом. Она громко блеяла и бегала то к месту, где окотилась, то обратно к ягнятам. Когда Темирболот положил новорожденных ягнят на землю, овца еще раз ткнула его головой и снова принялась жадно облизывать ягнят.

Темирболот бросил взгляд в сторону Чырмаша, Тот, очевидно, услышал блеяние овцы и теперь старался рассмотреть, что происходит. Обычно он в это время уже гнал отару к аилу, а сегодня явно не торопился. Суксур все еще не было видно.

Темирболоту хотелось узнать, что дальше будут делать Чырмаш и его жена, но и ему уже нужно было возвращаться.

Он, уже не скрываясь, вскочил на коня, нагнулся, взял новорожденных ягнят и устроил впереди себя на седле. Подзывая овцу, он поскакал к отаре.

Белая овца громко блеяла. То она бросалась за конем Темирболота, где были ее ягнята, то мчалась к месту, где окотилась. И хотя Темирболот настойчиво подзывал ее к себе, она металась так довольно долго. Вдруг, заблеяв еще сильнее, она побежала в сторону отары Чырмаша.

Темирболот сбросил плащ и, поплотнее завернув в него ягнят, чтобы они не могли выбраться и забрести куда-нибудь, осторожно положил их на землю. Молодой пастух поскакал вслед за белой овцой и, когда въезжал на гребень, увидел, что она была уже на полпути к отаре Чырмаша.

До него донесся голос Чырмаша:

– Не беспокойся! Вечером я тебе сам приведу овцу!

Темирболот вернулся, поднял ягнят с земли, поспешно погнал отару к аилу. Когда до аила осталось совсем недалеко, он остановил овец и поскакал домой. Подавая ягнят выбежавшей ему навстречу матери, он весело сообщил:

– Мать, приятные новости! У нас еще двое ягнят. Овца убежала к отаре дяди Чырмаша. Я сейчас за ней съезжу!

Темирболот поехал к дому Чырмаша, думая, что тот уже успел пригнать отару. Но Чырмаш еще не возвращался, и Темирболот поскакал к его выпасу.

Когда он выскочил на большой пригорок, то увидел метрах в тринадцати Чырмаша, а рядом с ним незнакомого человека. Чырмаш шел пешком и держал коня на поводу. Суксур бегала с одного края отары к другому, погоняя овец.

Увидев внезапно появившегося Темирболота, незнакомец мгновенно остановился и, наклонив голову, быстро направился к противоположному краю отары.

Темирболот поздоровался с Суксур, потом с Чырмашем. Он спешился и отдал поводья своего коня Суксур, намереваясь поймать белую овцу, приблудившуюся к отаре Чырмаша. Она держалась поодаль от чужих овец. Темирболота она к себе тоже не подпускала близко.

– Дядя Чырмаш, садитесь на коня! – крикнул Темирболот. – Беглянка может повернуть к выпасам.

Чырмаш, в свою очередь, крикнул:

– Загоняй, загоняй ее в гущу отары!

Белая овца отбежала в сторону и неожиданно стала как вкопанная рядом с незнакомым Темирболоту человеком. Тот хотел было задержать ее, но наступил на полы собственной одежды и упал на землю.

– Ой, дядя, зачем?.. Я бы сам поймал. – Темирболот помог незнакомцу подняться и принес откатившийся в сторону головной убор. Поближе заглянув в лицо пришельцу, Темирболот даже испугался – таким безобразным показался ему этот неизвестно откуда появившийся здесь человек. Темирболоту почему-то бросилась в глаза крупная, с горошек, черная родинка над правой ноздрей незнакомца.

Темирболот побежал вслед за овцой и, загнав ее в гущу отары, схватил за ножку.

– Тетушка Суксур! – позвал он. – Ведите сюда коня.

Подъехавший Чырмаш соскочил на землю и взял из рук Темирболота овцу. Молодой пастух вскочил на коня и с помощью Чырмаша и Суксур поднял к себе овцу.

Убедившись, что овца не сможет вырваться, Темирболот поблагодарил соседей и быстро поскакал в сторону аила.

Незнакомец долго смотрел вслед удалявшемуся всаднику.

– О дорогой мой Тентимиш, – сказал он, тяжело вздохнув. – Если бы ты остался в живых, ты был бы так же сноровист, как этот парень.

– Бросьте, братец, печалиться о прошлом, – проговорила Суксур сочувственно.

Незнакомец быстро поднялся на пригорок и снова стал смотреть вслед Темирболоту.

– Этот парень, говорите, сын дочери Жумабека, который батрачил у русских?

– Да, – ответил Чырмаш.

– Взгляд у него острый. Сам он жилистый и крепкий парень! А что, отец его тоже чабан?

– Темирболот был еще в утробе матери, когда отец ушел воевать. Так он и не вернулся – погиб на фронте.

Пришелец спустился с пригорка и шагал теперь рядом с Чырмашем, который вел коня на поводу.

– А я его отца знаю?

– А как же? Разве можно забыть человека, который огнем боролся с баями? – спросила Суксур.

Незнакомец резко остановился, схватил Чырмаша за руку.

– Это правда? – спросил он.

– Ну, конечно, правда, – подтвердил Чырмаш.

– Это сын Минбаева Медера?

– Ну да, сын Минбаева Медера…

Незнакомец ускорил шаг, опередив спутников, потом остановился.

– Слушай, Чырмаш, – сказал он повелительно. – Сейчас же верни обратно сына этого проклятого.

– Зачем тебе он? – испуганно спросил Чырмаш.

– Покажу ему твоих предков! – Незнакомец так толкнул Чырмаша, что тот растянулся на земле. – Еще спрашивает «зачем»? Не кланяться же я должен сыну Медера за то, что моего тестя выслали, мужей двух моих сестер посадили в тюрьму, меня с отцом и матерью вынудили бежать в Турфан. Братишка мой Момун долго скитался здесь без пристанища, а родная моя сестра Суксур должна скрываться под чужим именем и называть чужих людей родителями. Ну, скажи, глупец, за это все я должен благодарить?!

– Братец мой Урбай! – пролепетал Чырмаш, поднимаясь и подбирая с земли свой колпак.

– Дорогой мой братец! – заговорила испуганная Суксур. – Только не шуми! Лучше сделайте то, зачем приехали, и уезжайте с добром.

– Эх ты, проклятая, не достойная материнского молока! Хочешь знать, что говорила и наказывала твоя мать, когда она благословляла меня в дорогу? «Мой сын! Да сохранит тебя в пути аллах. Возвращайся невредимым. Коль встретится, кому надо отомстить, отомсти! Если столкнешься с кем-нибудь из семьи Медера, помни о мести! Если пожалеешь их, то буду считать, что ты от меня отказался!» Вот так сказала мне мать твоей жены и моя мать, Чырмаш. А теперь верни любым способом сына Медера! Если не сможешь, то я не пойду к вам, а сам выслежу его! – последние слова Урбай процедил сквозь зубы.

Испуганная Суксур не знала, как ей быть.

– Ничего нельзя поделать… – дрожащим голосом сказал Чырмаш, – по крайней мере сейчас.

– Почему? – спросил Урбай, схватив Чырмаша за ворот.

– Рядом соседи… Собаки. Собаки не только… тебя – и нас, знакомых, близко не подпустят, – задыхаясь, прошептал Чырмаш.

Урбай оттолкнул Чырмаша.

– Найдется и другой выход, – задумчиво и грозно проговорил он. – Но если не убьешь сына Медера, тебе не сносить головы.

Урбай на прощанье все-таки крепко пожал руку Чырмашу и даже поцеловал его.

– Что бы там ни было, все-таки мы родственники и не сможем порвать этих родственных уз. Надейтесь на будущее! Пока будьте живы и здоровы, но все должно идти так, как я сказал. И, трогаясь в дальний путь, я хочу напомнить слова: «Без плохого предсказания не жди хорошего!» Если меня поймают, Чырмаш, ты дай знать нашим через того человека, который должен сюда приехать. А если и ему не удастся сюда пройти, то действуй сам. Тебе, чабану, ничего не стоит дойти до границы! Спрячешь в скалах своего коня, сам перевалишь через хребет, минуешь границу, а там – наши аилы. Но еще раз повторяю: прикончи сынка Медера и Айкан. Вот тебе платок – вымочи его в крови этого выродка и пере-, неси моей матери через границу…

5

Отец Урбая Чокмор родился на сыртах[7]7
  Сырты – название высокогорных пастбищ.


[Закрыть] в местечке Кен-Суу урочища Сарыджаз. Чокмора называли жердик – местником, жителем отдаленных мест. Там появился на свет и Урбай.

Члены семьи Чокмора спускались с гор лишь для уборки созревшего хлеба и тогда раз в году виделись с родными. Если Чокмору надо было что-нибудь купить, батраки отделяли от его лошадей и овец нужное количество скота. Чокмор, важный, ехал впереди этого стада, отобранного для продажи, и направлялся, куда желал: к югу в Каракол[8]8
  Каракол – Пржевальск.


[Закрыть] или на ярмарку в Каркыле. Но такие путешествия он совершал редко – все время проводил высоко в горах, почти не встречаясь с чужими людьми.

Время он коротал, попивая водку из кумыса и заедая ее всякими яствами. Старшин, являвшихся к нему за получением налогов, он тоже поил и кормил досыта, но на деньги был скуповат.

Когда свершилась революция и установилась советская власть, Чокмор с десятью своими батраками решил отсидеться в горах. Сына же он счел нужным отправить к родным под Иссык-Куль, выделив ему овец и лошадей от своих несметных богатств. «Там, подальше от этих мест, – решил Чокмор, – Урбая мало кто знает, и он будет вне опасности».

Урбай благодаря богатству слыл красавцем, хотя был уродлив. Он отличался заносчивостью, грубостью, был скуп, но теперь, боясь быть разоблаченным как сын бая, он «прятал свою волчью шкуру под овечьей дохой» и всячески подделывался под простого человека – рубаху-парня.

Урбай от природы был хитрым и изворотливым, да и от отца получил множество советов, как обманывать бедный люд. И он многих сумел одурачить.

Урбай стал сыпать деньги направо и налево, дарил своим новым друзьям и коней и овец. Любящим выпить не жалел самогонки. Так и прослыл он щедрым человеком и понемногу обнаглел. Стал смело вести себя в сельревкоме, батрачкоме. Однажды под горячую руку огрел плеткой секретаря комсомольской ячейки Медера, сына Минбая.

Минбай не стал затевать дела.

– Бросьте, ребята, ссориться, поднимать смуту в аиле. Ничего нет страшного, если старший брат поучит младшего. Мой сын не яйцо, от одного удара не лопнет, – уговаривал он возмутившихся было односельчан.

Да и сын Минбая, опасаясь, что ссора может посеять в аиле смуту, промолчал и в партячейке о случившемся не рассказал.

Вскоре в аиле все чаще стали раздаваться слова: «союз», «товарищество», «артель», «коллективное хозяйство». Из Каракольского кантона зачастили уполномоченные, стали проводить закрытые собрания коммунистов, комсомольцев, бедняков. Однажды было созвано совместное собрание бедняков и середняков.

Баям и манапам присутствовать на нем не разрешили. Два бедняка вступились за богачей: «Пусть и они послушают». Их выгнали с собрания как байских подпевал.

Вот с этого времени Урбай стал «придерживать поводья своего коня». Он через своих друзей, с которыми не раз выпивал, старался узнать, о чем говорили на закрытых собраниях, кто выступал. Урбай злился, что его туда не пускали и ему приходилось отсиживаться дома, как бабе.

В аиле решили организовать артель.

Вместе со словом «артель» появилось новое слово – «кулак».

После очередного собрания коммунистов, комсомольцев и бедняков сельревком раскулачил тестя Урбая и выслал его из аила вместе с семьей. Было вынесено решение раскулачить и Урбая и Чокмора, но это дело отложили до поздней весны: скот был на зимовье в горах, и Чокмор, узнав об опасности, мог оттуда убежать за границу, угнав с собой отары овец.

В назначенный день Урбая и Чокмора раскулачили, забрав все имущество, но сами они накануне ареста успели вместе с женами скрыться в направлении Турфана. Урбай не смог увезти с собой братишку – Момун учился в техникуме во Фрунзе, а младшую пятимесячную сестренку вынужден был оставить у преданного ему человека – одного из своих бывших батраков, Майтыка.

Момун, окончив техникум, учительствовал на юге Киргизии, считался он круглым сиротой, а его сестренка Суксур росла у своего названого отца – удалого батрака Майтыка.

Майтык был чабаном в колхозе, пас овец в сыртах, где средней школы не было, и Суксур поэтому окончила только четыре класса.

Чырмаш, ее теперешний муж, был ленив с детства, бросил школу после второго класса. Как более «образованная», Суксур верховодила в семье. Прикажет Суксур: «Ложись!» – муж покорно укладывается, услышит от жены распоряжение: «Вставай!» – немедленно вскакивает. Сторожить овец ночью почти всегда выпадало на долю Чырмаша.

Последние годы им поручили пасти отару овцематок. И вот уже несколько лет число овец в отаре не убывало, но дела там творились странные. По подсказке Суксур Чырмаш превращал громадного валуха в замызганного барашка, упитанную овцу в заморенную, а двойни вообще перестали на свет появляться.

Суксур занавесила все щели в юрте, чтобы свет не проникал наружу. Боясь, что вылетающие искры привлекут внимание, она топила железную трехногую печку не дровами, а кизяком. Но предосторожности были излишними: стояла глубокая ночь, и все соседи – ближние и дальние – давно спали.

В юрте был полумрак – семилинейная лампа горела неярко. В казане, булькая, варилось мясо молодого барашка.

В глубине юрты на почетном месте удобно расположился Урбай, поджав под себя ноги и упираясь локтями в колени. Он был высок, сутуловат, густая борода, чуть тронутая сединой, напоминала заросли тростника.

Урбаю далеко за пятьдесят, но выглядит он крепким. Суровость его рябого, безобразного, очень смуглого лица подчеркивал сердитый, почти грозный взгляд.

Справа от него, поближе к выходу из юрты, повесив голову, сидел Чырмаш.

– Ну что ты глядишь в землю? Поговорил бы с братом, развлек бы его чем-нибудь. – Суксур, насильно улыбаясь, легонько стукнула Чырмаша щипцами.

Чырмаш встрепенулся.

– Кхе! Сукеш, чудачка ты! Пусть говорит много видевший! Твой брат проделал далекий путь, ему есть о чем рассказать. А какой от меня толк!

Суксур, всегда недовольная мужем, на этот раз одобрила его слова и вопросительно посмотрела на брата.

Урбай, занятый своими мыслями, молчал. Он сурово хмурился и то сжимал, то разжимал кулак, будто грозил кому-то.

После побега в 1931 году из родных мест он приходил сюда не впервые.

Первый раз он пробрался через границу вскоре после окончания Великой Отечественной войны. От чабанов в Уч-Кайынды он узнал, что жизнь Суксур течет благополучно, а Момун, видимо, погиб – не вернулся с фронта. При этом сообщении лицо Урбая на мгновение изменилось, но он закрыл его руками, и чабаны поняли этот жест как выражение горя.

О родных со стороны жены Урбаю никто ничего не мог сказать. Он же, боясь встретить кого-нибудь из знакомых и быть опознанным, дальше идти поостерегся.

На следующий год ему снова удалось перебежать границу и даже встретиться в горах с Суксур и Чырмашем. И снова он не осмелился поехать в сторону Иссык-Куля.

Дважды перебираясь через границу, он был одержим желанием узнать что-нибудь о родных, возможно, повидаться с ними.

Третий раз он явился сюда с грандиозными, но не совсем ясными планами. Дело в том, что Момун, настоящее имя которого все давно забыли, несколько лет преподавал в техникуме, затаив ненависть ко всем окружающим. Каждую примету новой жизни, любой успех – на колхозных ли полях или в промышленности – он воспринимал как личное несчастье, все время вспоминая дни, когда тот или иной колхозник был батраком его отца. Отчетливо помнить старое он не мог и поэтому многое дополнил своим воображением.

Когда вспыхнула война, Момуна призвали в армию. На фронте в 1942 году он встретился с Медером и предательски убил его – именно Мадер олицетворял тогда для Момуна все новое, что он так ненавидел. Медера он считал виновным и в том, что распалась семья, и в том, что он, Момун, беден и должен работать сам, вместо того чтобы на него работали другие.

Расправившись с односельчанином, Момун перешел на сторону фашистов. Он выучил немецкий, французский, английский языки, окончил соответствующие курсы, ездил по многим странам и своим «честным трудом» заслужил доверие своих «хозяев».

И теперь, собираясь перейти по заданию на территорию Советской Киргизии, он предварительно послал туда «все разведать» своего брата Урбая, которого недавно разыскал где-то за рубежом.

А Урбаю и брат Момун и его «хозяева» казались столпами, на которые можно опереться, чтобы утолить свою жажду мести.

Урбай разыскал Чырмаша вчера утром, когда тот пас в горах овец. Но зайти в юрту ему помешали зоотехник и ветеринарный врач – они приехали осматривать отару Чырмаша, задержались и остались на ночь. Урбай, как волк, кружился вокруг, но подойти не смел и спать лег на голой земле.

Многие годы, проведенные в чужих краях, Урбай таил в сердце надежду, что советская власть, коренным образом изменившая его судьбу, не будет прочной, что вернется то старое время, когда у его семьи были богатство и власть. Он надеялся увидеть разруху и нищету, думал услышать сожаление о прошлом, но люди, как успел заметить Урбай, жили настоящим. Чабаны пасли скот, обсуждали последние новости – запуск в космос ракеты, полет Гагарина. Люди не умирали от голода, а, наоборот, выглядели здоровыми и вполне благополучными. Даже сестра Суксур казалась вполне довольной, хотя покрикивала на своего мужа – увальня и ленивца.

Все это еще больше раздражало Урбая, заставляло его сердце стучать с удвоенной силой, а кулаки сжиматься от злости. Он не терял надежды, хотел верить, что все новое пойдет прахом, он отомстит врагам и снова заживет по-старому в богатстве и довольстве. Ненависть клокотала в нем. Но пока он не знал, на кого ее излить в первую очередь. Подобно огромной ядовитой змее со смертоносным жалом, он затаился, высматривал, примерялся.

Планы? О-о! У Урбая были обширные планы! Главное – сила. Еще бы! Урбаю казалось, что он очень силен, дай ему волю – он сможет удержать в руках и солнце и луну! Покончит с новой, ненавистной властью и тогда развернется вовсю! Весь мир услышит имя Урбая. Да, да! Силы много, но как ее применить? С чего начать? Этого он не знал и поэтому был мрачен, как черная зловещая туча. Ведь просто человеческой силы далеко не достаточно, чтобы изменить все вокруг. Эх, стать бы ему волшебником, тогда он одной рукой сгреб бы этот народ…

– Да! – заговорил Урбай, хлопнув ладонями о колени. Попеременно он оглядел Суксур и Чырмаша. – Я забыл спросить самое главное. Жива ли жена Момуна?

– Жива, брат! Я ведь совсем недавно узнала всю правду… Узнала, поехала ее навестить. Но не смогла сказать ей, что, мол, ты мне невестка. Побоялась. Первое время, когда она осталась вдовой после гибели Момуна, ей с двумя детьми было очень тяжело. Потом она вышла замуж за чабана из колхоза «Май».

– А как зовут ее мужа?

Суксур ответила не сразу.

– Загоревала тогда, думая о судьбе брата Момуна, и совсем забыла спросить, – из глаз Суксур потекли слезы.

«Не плачь, Сукеш, – хотелось сказать Урбаю, – придет время, мы еще посмеемся вместе!» Вместо этого он проговорил тоном приказа:

– Узнай имя мужа вдовы Момуна.

– Ладно.

– А теперь вот что, – продолжал Урбай. – После моего отъезда к вам приедет один человек.

Он вас не знает, и вам он незнаком. От этих выпасов далеко не уезжайте!

– А если зоотехник станет кричать, чтобы мы перекочевали на другие выпасы, что тогда нам делать? – Чырмаш вопросительно поглядел сначала на жену, потом на гостя.

– Да провалиться тебе с твоим зоотехником! – возмутилась она. – Коль брат поручает мне дело, я все равно останусь здесь, даже если зоотехник сам угонит всех овец! Чем думать об овцах, сообрази, как нам получше встретить хорошего человека, который пожалует к нам в гости. – Суксур грозно посмотрела на Чырмаша, потом, переведя взгляд на брата, сказала: – Пусть аллах хранит того человека в пути! Пусть ему не встретятся злые люди! И пусть с нами ничего не случится!

– Если аллах считает тебя своим рабом, если пророк Мухамед считает тебя своим единоверцем, если тебя поддерживают духи предков, то ничего не случится, Сукеш, – с вымученной улыбкой торжественно произнес Урбай.

– О святой аллах, да будет так! – Суксур ухватилась за ворот платья и подняла глаза кверху.

– Человек, который приедет сюда, – обратился Урбай к Чырмашу, – узнает тебя по твоему пегому коню. Он крикнет издалека тебе: «Ассалом алейкум, господин чабан. Нет ли у тебя чего-нибудь, чтобы утолить жажду?» Ты тогда ответишь: «Нет, ничего! Вот досада, чего же теперь нам выпить?» Он скажет: «Может, станем выжимать камень, авось пойдет вода?» Ты ответишь: «Может, и пойдет, давай попробуем…» Тогда он, сказав «ладно», подъедет к тебе, чтобы броситься в твои объятия. Значит, этот человек приехал от меня. Познакомься поближе, не стесняйся, разговаривай с ним смело.

Суксур снова грозно посмотрела на Чырмаша, но обратилась к Урбаю:

– Он, бедняжка, запомнить не сможет даже такое простое дело! Запишу, что ты сказал, потом все равно придется ему втолковывать!

– Ладно, запомни, а потом запишешь. Теперь еще одно дело, Сукеш: уговори своего приемного отца и его сына – твоего брата Кечила, чтобы они постарались поскорее достать справку в сельсовете. В ней должно быть указано, что колхознику Кечилу. Майтыкову разрешено работать в шахтах Джыргалана. Вот эту справку передадите моему человеку и, кроме того, поможете ему получить паспорт.

– Справку достану, – согласилась Суксур, – но как я могу помочь получить паспорт, когда мы здесь возимся с отарой?

– До этого мне никакого дела нет, сестричка. Познакомься с кем надо, подружись. Словом, человеку, которой приедет, паспорт достать необходимо. Если не сможешь, то не мечтай о хорошей жизни и никогда тебе не увидеть старую мать и родного брата.

– Душу отдам, чтобы все выполнить, брат, – проговорила Суксур.

– Если дело провалится, вы должны молчать как убитые. От всего отказываться, если даже из кожи вашей будут вырезать ремни. Ничего вы не слышали, ничего не знаете, со мной не знакомы, нигде не встречались. Почему это – надеюсь, вам объяснять не надо. Подумаете – поймете сами.

Темирболот привязал арканом белую овцу и пустил к ней ягнят. Овца не сразу узнала своих детенышей, и Темирболоту пришлось повозиться, пока она разрешила им сосать материнское молоко.

Вечером за ужином Темирболот рассказал Айкан о том, как наблюдал за Чырмашем и Суксур из бинокля и как злосчастная белая овца оказалась причиной того, что он увидел незнакомца.

Айкан была огорошена.

– Если все правда, что ты говоришь, – сказала она сыну, – то этот пришелец не простой человек. Это змея, которая не случайно заползла в наши края! Соседи давно говорят, что Суксур и Чырмаш уже третий год отделяются от других чабанов. Тут что-то не так!

– Ты подозреваешь, что этот незнакомец – враг? – спросил Темирболот.

– Да неспроста же он прячется от людей. Ведь он перебежал по другую сторону стада, когда тебя увидел?

– Перебежал.

– Почему же ты не спросил, кто он такой?

– Да вот не решился!

– Но ты его хорошо разглядел? Каков он из себя?

– Ой, мать, не спрашивай!.. Впервые в жизни я увидел такой страшный взгляд, даже испугался. И лицо очень безобразное.

Темирболот подробно описал матери поразившую его внешность незнакомца.

– Все то, что ты сказал, – проговорила Айкан дрожащим голосом, – очень напоминает мне одного человека. Не хватает, только одной приметы. Не заметил ли ты на его носу родинку?

– Конечно, заметил, мать! – бойко ответил Темирболот, довольный своей наблюдательностью. – У него над правой ноздрей большая черная родинка.

– Это он, – задумчиво проговорила Айкан, переменившись в лице.

– А кто это «он», мать?

Айкан ответила не сразу, она долго сидела молча, о чем-то раздумывая, что-то припоминая. Потом спокойно, а вместе с тем и немного печально заговорила о суровых, давно минувших временах. Айкан не глядела в лицо Темирболоту, сидела, повернув лицо в сторону, и ему казалось, что мать смотрит назад, в свое прошлое. Волнение, охватившее ее, выдавали только пальцы – они то сжимались в кулаки, то распрямлялись.

– Когда советская власть установилась, – рассказывала Айкан, – твой дедушка Жумабек не мог самостоятельно вести хозяйство, он был очень беден. В те годы заключались договоры между хозяином и батраками. Такой договор заключили и мои родители со старым хозяином. Мне шел девятый год, но и у меня были обязанности. С самой весны, когда выводятся гусята, я пасла гусей у речки Джаргалая – там неподалеку стоял дом хозяина. Отец и мать работали с раннего утра до поздней ночи. За свой труд они должны были получить пару быков, только что отелившуюся корову, плуг, новую юрту и кое-какие обноски. Они работали не покладая рук, так велико было их желание обзавестись каким-либо имуществом.

Хозяин, как и полагалось по договору, отдал нам только что отелившуюся корову. Она на следующий год отелилась снова. Кобылка, которую мама привезла от своих родителей, в этот год тоже принесла жеребенка. Нас радовало сознание, что мы должны еще получить пару волов. Мы чувствовали себя очень богатыми, и казалось, что не уместить нам весь этот скот на нашем клочке земли!

В селе Бозчук открылась русская школа, и я пошла в первый класс. Хозяин отдал нам все, что обещал. Мы решили вернуться к своим родичам – жить с каждым днем становилось легче.

Когда мы, получив обещанную юрту, стали грузиться для переезда, к нам пришел наш старый хозяин и привел годовалого жеребенка.

«Жумаке, – сказал он отцу, – пришел ты ко мне один и был гол, как сокол, а уходит вас трое. Не только юрты, даже собаки у тебя не было, а теперь и быки, и корова, и жеребенок. Может быть, я тебе и переплатил, но будем считать, что мы квиты. Работал ты честно. Может, и случалось, что я иной раз говорил лишнее, но руки на тебя не поднимал. А после того как ты женился, я с тобой разговаривал только о деле. При советской власти настали твои времена и время твоей Айкан. А что у меня? Один сын отделился, дочери вышли замуж – мы с женой теперь в одиночестве. Не уезжай, Жумаке. Если оставите нас, то мы со старухой погибнем. Не уезжайте, пусть будет все по-старому, получите любое вознаграждение». С этими словами наш старый хозяин прослезился, а жена его заплакала, обнимая твою бабушку. Сердобольный твой дед решил от хозяина не уезжать.

Однажды я с ведрами выбежала из ворот, чтобы принести воды хозяину, навстречу мне шел очень страшный человек. Не помню хорошо, что было дальше, – оказывается, я бросила ведра и с криком вбежала в дом. Хозяин и его жена пытались у меня узнать, чего я испугалась. Я ничего не могла объяснить, только показала в сторону ворот и продолжала громко плакать.

После я узнала, что этот человек пытался завязать дружбу с моим отцом. Звали его Урбай.

Айкан замолчала.

– А кто такой этот Урбай, мать? Расскажи подробнее.

Айкан посмотрела на часы.

– Ложись спать, поздно уже, – сказала она. – Завтра все узнаешь. А я пойду во двор…

Айкан сняла двустволку, висевшую на стене.

Темирболот не отставал.

– Мать, расскажи! Этот Урбай не тот ли человек, которого я видел с Чырмашем?

– Думаю, что он самый.

– Он нам враг?

– Может быть.

– Мамочка, тогда я слетаю к Ивану Петровичу на границу, – Темирболот вскочил с места.

– Ты лучше послушайся меня и ложись спать! Утром поймешь почему, – с этими словами Айкан быстро вышла из юрты.