Текст книги "Чабан с Хан-Тенгри"

Автор книги: Касымалы Джантошев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

11

Момун вышел на дорогу западнее села. Он увидел: две женщины подняли руки, остановили грузовик, уселись в кузов. Момун тоже замахал руками, но машина промчалась мимо. Пришлось ждать следующую.

Большой грузовик пересек село, но свернул в сторону от дороги. Момун тяжело вздохнул: не везет.

С окраины села на дорогу выехала телега, запряженная ишаком. Следом шли двое: мужчина и женщина. Момун обрадовался – его одинокая фигура могла вызвать подозрение, а теперь он пойдет вместе с теми двумя за телегой, пока не удастся остановить попутную машину.

Телега была доверху нагружена домашними вещами. Сверху сидел ребенок лет четырех-пяти, закутанный в теплое одеяло.

Момун было решил, что человек, который вел осла за поводья, был мужем женщины, идущей рядом, и отцом ребенка. Но когда подошел поближе, он понял, что ошибся – незнакомый джигит выглядел лет на девятнадцать и мог быть только старшим сыном женщины, хотя и она сама была моложава и красива.

Калыйкан – а это была она – последнее время все больше дичилась людей. Эшим по-прежнему назначал ее на работу туда, где народу было поменьше. Она об этом просила, он не возражал, так как с делом Калыйкан справлялась…

С приближением зимы работы для тракторов становилось все меньше, меньше дела находилось и для Калыйкан.

Понемногу она вернулась к прежней привычке. Напившись допьяна, она раза три доводила до слез старушку Баалы, которая ее приютила.

Однажды, когда Калыйкан особенно скандалила, за старушку Баалы заступился Кенешбек. Калыйкан выселили и предложили пожить в доме одного из чабанов, который в это время года был с отарами на зимовке. Калыйкан всех обругала и решила перебраться в другое село к своим родственникам. Она взяла у брата телегу с ишаком, на рассвете погрузила свои вещи и двинулась на новое место, не желая ни с кем встречаться.

Калыйкан легко шла за телегой, временами переходя с одной стороны на другую.

Момун всмотрелся – ее лицо показалось ему знакомым.

– Ждете машину? – улыбаясь, спросила она Момуна. – Машины не будет. А если даже и будет, то и в дороге сможете перехватить. Лучше шагайте в ногу с нами и с нашим ишаком! – Она еще раз задорно улыбнулась и повела бровями.

Слова женщины и ее приветливость как раз были на руку Момуну.

– Правильно говорите: чем зябнуть на морозе, лучше шагать по дороге, – сказал он развязно и пошел за женщиной.

Момун догнал ее, заглянул в лицо, и сердце его замерло. «Знакомая, конечно, знакомая… притом очень близко»…

«Моке! Езжай в свой дальний путь, но возвращайся здоровым и живым. Буду думать только о тебе. Без тебя моя жизнь не стоит копейки. Буду согласна, если даже захочешь взять меня в младшие жены. Стану ждать. И скоро у меня будет ребенок!»

Так прощалась с ним эта женщина, когда он уезжал на фронт.

Видимо, она его не узнавала.

«Здравствуй, дорогая моя! Как жива, здорова, – хотелось ему сказать. – Не забыла ли ты меня, не забыла ли своих обещаний?»

Но заговорить он не решался. Все могло за эти годы измениться. Может быть, теперь она и думает по-другому. В том, что перед ним именно Калыйкан, Момун не сомневался. Эта встреча была ему очень кстати, ни о чем подобном он даже мечтать не мог!

Он решил проявить выдержку. Стараясь не глядеть в лицо женщине, он как можно безразличнее расспрашивал о том, о сем.

– Переезжаете куда-нибудь?

– Да.

– А почему так рано из дому выехали в такой мороз?

– Это я нарочно пораньше, пока все еще спят, чтобы никто меня не видел. В это село приехала еще девушкой, а теперь вот уезжать приходится.

– А почему собственно… – начал Момун, но женщина не дала ему договорить, хихикнула и продолжала:

– Дела у меня идут неплохо, но вот уехать пришлось. У меня двое детей… никого больше нет. Вот уже пять лет, как муж для меня заживо погиб…

– Заживо?

– Прогнала его из дому… Трудно женщине жить с нелюбимым. Чем числиться замужней, да так мучиться, лучше быть одинокой! – Женщина игриво захохотала.

– Ох, простыл я что-то, – сказал Момун.

– Если ступишь с путником сорок шагов, то станет он тебе другом до гроба, – весело проговорила Калыйкан, вытащила откуда-то из груды вещей бутылку водки. – Хотя мы и не познакомились как следует… давайте выпьем… Правда, очень холодно, надо погреться…

Момун, чрезвычайно довольный и обрадованный, быстро сказал:

– О-о! Я готов чокнуться с такой женщиной, как вы, не только стаканами, но и сердцем… – Он захихикал. – Эх, хлебца бы еще…

Калыйкан нащупала один из узлов и из скатерти достала кусок хлеба.

– Вот ешьте сколько душе угодно…

Момун отпил из стакана и сжевал огромную краюху.

– Если пять лет вы одиноки, – осторожно спросил он, – почему вы не подыскали себе другого мужа?

Женщина тоже выпила водки, закусила хлебом.

– И об этом я думала… Но где найдешь человека, который по душе?

– Людей так много, неужели нет среди них подходящего человека?

– Может, и есть, но все равно не будет он похож на любимого.

– A-а, значит, у вас был любимый джигит?

– Да. Он на фронте пропал без вести. Он отец старшего моего сына Белека… Если бы любимый мой вернулся с фронта, я бы так не опустилась, – сказав это, Калыйкан заплакала.

– А куда теперь держите путь?

– К родным, – ответила Калыйкан. – А кто вы сами? Что-то… Вы очень похожи на человека, которого… я любила.

Они отстали, телега, которую вел Белек, скрылась за поворотом.

– Калыйкан, неужели не узнаешь меня?

– Ой!..

– Я же Момун!..

– Дорогой мой! – вскрикнула Калыйкан и бросилась на шею Момуна.

Любовь Калыйкан, подогретая водкой, вспыхнула с небывалой силой. Она плакала, целовала Момуна…

«Это все дал мне сам аллах. Сестра вернулась с пропавшим мужем, в доме будет сытость и покой», – радовался брат Калыйкан, он выделил сестре с мужем две комнаты в своем доме.

В воскресенье Калыйкан купила жеребенка, зарезала его и пригласила в гости всех новых соседей, чтобы они познакомились с ее мужем.

Когда Момун и Калыйкан еще по дороге уговаривались о дальнейшем, он ей сказал:

– Во время войны я дезертировал и был осужден. Не досидел до конца. Поэтому забудь мое имя Момун. Меня теперь зовут Мамыр, а мой отец не Таштанды, а Табылды. Поступим в колхоз и заживем на славу!

Так Момуна в колхозе и называли Мамыр.

Обоих приняли в колхоз, и они очень усердно работали: возили сено, перебирали зерно, заготавливали дрова в горах. Люди стали поговаривать: «Калыйкан с мужем, оказывается, работяги».

Пришло время, когда Момун сказал жене:

– Какиш! Мы с тобою, наконец, вместе после долгих лет страданий. Теперь наша задача – жить, как и все другие. Не надо нам мешать твоему брату, следует нам построить свой дом. А для этого я должен заработать деньги. Поговори с родичами, пусть меня отпустят. Пойду и присмотрюсь, где хорошо платят. А весною снова будем работать вместе с тобой в колхозе.

Калыйкан пришлись по душе рассуждения Момуна.

– Вы сами видите, как работает мой муж, и должны мне помочь, – обратилась Калыйкан к родным.

Сын брата Калыйкан был в колхозе помощником бухгалтера. Через него удалось получить справку о том, что «Мамыр Табылдыев действительно член колхоза».

Момун уговорил Калыйкан поехать в Пржевальск. У него были свои соображения, но он жене их не высказывал.

Теперь, когда он получил, наконец, нужную бумагу, Момун нашел возможным спросить Калыйкан:

– Да, Какиш, когда ты жила в том аиле, ты не знала джигита по имени Чырмаш?

– Конечно, знала. Почему ты о нем спрашиваешь?

– Его жену звали Суксур?

– А-а-а, понимаю, почему спрашиваешь, – вспылила Калыйкан. – Значит, когда учительствовал в том аиле, успел и за ней поухаживать?

– Нет, нет, дорогая! Не думай плохое.

– Почему же она тебя интересует?

– За день до моего отъезда на фронт Чырмаш пригласил меня в гости, и мы поклялись друг другу, что будем вечными друзьями. А я давно о нем не слышу…

– A-а, вот как, – протянула Калыйкан недоверчиво.

– Так, так, дорогая моя! Ведь я должен поинтересоваться, что с моим другом, – это мой долг.

– Да, они были чабанами в колхозе. Но недавно их арестовали.

– За что? – Момун испугался.

– Я не знаю, за что. Говорят, что Эшим заметил, как они продавали колхозных овец… И сообщил председателю.

– Какой Эшим? Не Сартбаев ли?

– Да, Сартбаев, бригадир.

Ну, а что было потом с Чырмашем и его женой?

– Председатель колхоза составил протокол. Их арестовали, когда они пасли овец на сыртах.

Итак, Суксур, сестра его, арестована. Момуна охватило волнение, он не ожидал такого несчастья.

– Вот такие дела у твоего друга, – после некоторого молчания сказала Калыйкан. – Но стоит ли из-за этого так беспокоиться?

– A-а, Калыйкан, здравствуйте, как живете? – вдруг услышала она знакомый голос. – Как растут дети? Правда ли то, что говорят?

Супруги увидели Эшима, о котором только что беседовали. Бригадир взял Калыйкан за руку.

– Что говорят? – спросила Калыйкан, кокетливо улыбнувшись.

– Говорят, замуж вышла. Если правда, то я хочу поздравить.

– Вот мой муж – Мамыр Табылдыев! Познакомься! – так же кокетливо проговорила Калыйкан.

– Будем знакомы! – Эшим назвал свою фамилию, пожимая руку Момуна. – A-а, да вы, кажется, совсем не Мамыр Табылдыев. Очень уж вы похожи на учителя Момуна Таштандиева…

– В жизни встречаются люди, похожие друг на друга. – Момун вырвал руку из руки Эшима и коротко сказал Калыйкан: – Пошли!

Эшима удивило высокомерие Момуна. В том, что это именно Момун, бригадир не сомневался. Эшим прошел несколько шагов за супругами, ускорявшими шаг.

Чтобы проверить свою догадку, Эшим стащил с головы Момуна тебетей.

– A-а, теперь вы стали настоящим Момуном Таштандиевым! У вас на затылке виден след от чирьев, которые у вас были, когда вы работали в аиле учителем. Мизинец левой руки, я видел, не разгибается… Это подтверждает, что вы – Момун Таштандиев. Ну, рассказывайте! Откуда и как? Мы считали вас погибшим, а вы откуда-то появились, да еще под чужим именем… Не поклонившись тем местам, где ели хлеб-соль, не встретившись с женой и детьми, почему-то оказались мужем Калыйкан. По какому поводу так делается? Или вы забыли дорогу в наш аил? И почему все-таки переродились в Мамыра Табылдыева?

Под градом этих вопросов Момун растерялся. Его охватил страх, он пожелтел, как солома.

Калыйкан тоже была смущена.

– Пойдем в ресторан и там поговорим, – предложила она.

Эшим, сообразив, что задал слишком много неуместных вопросов и вообще вел себя опрометчиво, поспешно отказался:

– Спасибо, спасибо! У меня есть дела.

Наскоро простившись с ними, он пошел в сторону, надеясь найти милиционера, чтобы тот проверил документы у Момуна. Милиционера поблизости не оказалось. Эшим, оглянувшись на Калыйкан и ее подозрительного супруга, поспешно зашагал дальше.

Калыйкан, не понимая, почему Момун так испуган, настаивала:

– Зайдем в ресторан и выпьем пива!

– Ладно! – вдруг согласился он. – Ты займи место и закажи пива. А я куплю на базаре яблок и сразу вернусь…

Момун, внимательно оглядываясь, побежал в сторону автобусной остановки.

Он исподтишка осматривал людей, толпившихся у кассы, опасаясь встречи еще с кем-нибудь из знакомых. Момун и не собирался покупать яблок, его мысли были заняты другим.

Калыйкан довольно долго ждала мужа в ресторане.

Стоя у кассы в помещении автостанции, Момун увидел в окно, что Эшим в сопровождении двух одетых в гражданское людей ненадолго забежал в ресторан. Оттуда Эшим вышел только с одним человеком. Момун увидел, что направляются они к автостанции.

Момун сразу почуял опасность, и сердце его тревожно забилось. Он сообразил, что это его ищут и что один гражданский остался в ресторане следить за Калыйкан.

«Эх, безмозглая женщина! С какой стати она назвала мое имя и фамилию… Тьфу… все полетело». Пока он размышлял, Эшим был уже совсем близко. Момун быстро вышел в другую дверь, а Эшим с напарником направились к базару.

Момун твердо убедился, что эти двое, видимо, со слов Калыйкан ищут его там, где торговали яблоками. Пока преследователи были на базаре, Момуну удалось сесть в такси. Он помчался по дороге, все время осторожно оглядываясь.

Шофер такси был из тех, кто готов поехать хоть на край света, если ему пообещают оплатить дорогу туда и обратно.

– Я тебя не обижу, дорогой мой, – говорил Момун водителю. – Есть спешные дела, а времени мало, поднажми немного!

Эшим растерялся, не найдя Момуна.

– Судя по тому, что вы говорите, это человек подозрительный. По неосторожности вы его спугнули. Если бы все было просто, он купил бы яблок и вернулся к жене или же ходил бы где-нибудь здесь поблизости, и мы бы его увидели, – говорил Эшиму его попутчик – сотрудник уголовного розыска.

– Перед войной Момун не выходил из дому Калыйкан, – растерянно сказал Эшим. – Жена Момуна получила извещение о его смерти. Потом пришло сообщение, что он пропал без вести. Откуда же он теперь появился? И почему назвался Мамыром?

– Вы не ошибаетесь, что это Момун Таштандиев? Ведь бывает обманчивое сходство…

– Нет, я не ошибаюсь…

– Вернитесь в ресторан, подсядьте к женщине, – посоветовал Эшиму сотрудник уголовного розыска. – А я пока все организую.

Калыйкан и Эшим просидели за столиком долго.

– Еще хотите? – спросил Эшим, когда пиво было выпито.

– Можно было бы выпить, но деньги остались у Мамыра, – объявила женщина.

– У меня есть деньги, Калыйкан. Закажем еще…

Калыйкан, забыв о времени, звонко и громко смеялась, и все в ресторане оглядывались на нее.

– Видно, Мамыру стало жаль денег и он убежал домой? – спросил Эшим полушутя.

– Нет, нет, на свете нет такого доброго человека, как он, – захмелевшая Калыйкан перешла на откровенность, – он справку получил, что в колхозе работает, и теперь отправится деньги зарабатывать…

– А куда же он собрался?

– Хочет на шахте работать.

– На шахте? – удивленно спросил Эшим. – Тогда Мамыр молодец. А как же справку удалось получить? Ведь он работает так недавно…

– Эта справка стоила моих слез, – улыбаясь, Калыйкан пожала Эшиму руку, – родичи помогли…

– Очень хорошо. А когда вы поженились с Мамыром?

– Какого числа?.. Не помню… Да на следующий день, когда Темирболота засыпало… Я вдруг неожиданно встретила Мамыра на краю села!..

– Видно, сам аллах пожелал вас соединить с возлюбленным.

– Правильно говоришь, дорогой мой Эшим! – Калыйкан совсем воодушевилась.

– Хорошо сделали. Я знал его еще в те годы, когда он здесь учительствовал. Хороший джигит! Но не пойму, почему он изменил имя и фамилию.

Калыйкан, совсем охмелевшая, высказала те причины, которыми Момун объяснял эту перемену.

Человек в штатском, сидевший в стороне, подал знак Эшиму, что теперь можно уходить.

Тот расплатился с официанткой, взял под руку Калыйкан и вышел на улицу. Стало темнеть.

– О-о!.. Уже давно кончилась работа во всех учреждениях, Калыйкан!

– А что же с моим Мамыром?

– Может, он домой поехал?

– А меня в ресторане бросил?

– Может, какие-нибудь срочные дела заставили…

На станции они узнали, что недавно ушел последний автобус, и поэтому им пришлось искать такси.

В это время возле Эшима появились двое в гражданском. Один из них сделал знак, чтобы Эшим их не узнавал. Бригадир стал оглядывать их, как незнакомых.

– Моя очередь! – запищала Калыйкан, подбегая к подошедшему автомобилю.

Водитель вышел из машины, громко хлопнул дверцей и сердито отрезал:

– Никуда не поеду!

– Братишка, не сердись, – сказал Эшим. – Поедем!

– Нет, братец, ничего не выйдет…

– Заплатим туда и обратно.

– А куда ехать-то?

– Дальше Ак-Суу…

– Нет, братец, туда не поеду ни за что.

– Почему бы тебе не поехать?

– Мне кажется, это я вас видел… Да, да, конечно, это вы были! Вы ходили с другим человеком здесь поблизости… В это время подбегает ко мне один щелкопер и говорит: «Есть очень спешные дела, подвези». Начал упрашивать, согласился заплатить туда и обратно. Я его довез до Сары-Камыш. Он сказал: «Сейчас вернусь!» – и зашел в какой-то двор. Жду-жду, а его все нет. Зашел я следом, а там сидит старушка. Спрашиваю ее об этом жулике, а она отвечает, что таких людей у них нет, даже побожилась. Осмотрел я дом, сарай, а этого человека действительно нет. Вот видите, я уже раз прогорел! Собака! – Водитель со злостью бросил ключи от машины оземь.

– Что за собака?! – подойдя, сочувственно спросил один из сотрудников уголовного розыска.

– Если бы знал, что собака, то не прогорел бы. Чисто побритый, с черными усиками… На голове новая лисья ушанка, в новом пальто, на ногах тоже новые кирзовые сапоги.

Не давая шоферу договорить, Калыйкан вскрикнула:

– О, так это мой Мамыр!

– Это ваш муж? Тогда платите за него шесть рублей, – шофер приблизился к Калыйкан.

– Ой, это я просто так!.. Мне по описанию он показался похожим. Довези меня, и, если в самом деле это был он, тогда заплачу и за него, – пообещала еще не вполне протрезвившаяся Калыйкан.

– У вас вид не внушает доверия, – определил шофер. – Нет, ни за что не поеду, – он зашагал в сторону диспетчерской.

Один из сотрудников уголовного розыска, подойдя к шоферу, о чем-то с ним пошептался.

– Не обижайтесь, тетушка, – сказал сотрудник. – Шофер согласился довезти нас. Вас двое, а нас трое. Всю сумму разделим поровну.

– Пять человек не посажу! – возразил шофер. – Если встретит автоинспектор, ничего хорошего мне не ждать!

– Насчет этого не беспокойтесь. У нас третий будет платить деньги, но за человека его можете не считать, – ввязался в разговор молчавший до сих пор молодой человек с огромной овчаркой на поводке.

Эшим тем временем подвел Калыйкан к машине, распахнул дверцу.

– А я хочу сесть рядом с шофером! – капризно и кокетливо сказала Калыйкан.

В это время сотрудник уголовного розыска раскрыл переднюю дверцу, и молодой человек с овчаркой уселся впереди.

– Ой, чудеса!.. Значит, пятый – собака? Что это за собака, если ездит на такси и платит деньги? – спросила Калыйкан.

– Дуракам закон не писан. Братишка моей жены сгоряча купил собаку за пятьдесят рублей, – сказал человек, усаживаясь справа от Калыйкан.

– Видно, он думал, что она станет ловить лисиц. Лишь бы охотники ее не застрелили, приняв за волка, – Калыйкан хихикнула и положила голову на плечо Эшима.

Вскоре она заснула крепким сном.

Когда они подъехали к селу Сары-Камыш, человек, сидевший рядом с Калыйкан, сказал шоферу:

– Довези нас до того двора, где потерял своего пассажира, – он подал водителю десять рублей, – сдачу получу в Пржевальске…

– Калыйкан, проснись, ты приехала домой, – разбудил Эшим женщину.

Двое штатских с собакой исчезли в воротах.

Калыйкан, протирая глаза, возразила:

– Ой, мы не здесь живем! Нам надо немного дальше.

Калыйкан вошла в свой теплый дом, на ходу сбросила пальто и платок, небрежно повесила их на спинку кровати и спросила:

– Замерз, Эшике? Раздевайся. Мы с Мамыром пока живем у брата. Весною построим новый, свой собственный дом. Приеду к тебе за лесом на машине из колхоза! – Калыйкан, хихикая, повесила пальто и ушанку Эшима на гвоздь.

В комнату вошла удивленная хозяйка дома.

– Приехал Мамыр? – осведомилась Калыйкан.

– Нет, не приезжал.

– Приедет, куда денется? – заметила Калыйкан. – Кажется, у вас есть мясо? Приготовьте что-нибудь вкусное. – А тем временем хвасталась Эшиму: – Как ни говори, Эшике, жить за мужем, оказывается, хорошо! Как вышла за Мамыра, совсем все стало по-другому. И в доме новые вещи завелись, – она стала показывать покупки.

– Разумеется, муж и жена – это целое состояние. Счастливая ты, – поддакивал ей Эшим.

Калыйкан была переполнена счастьем. Подобно ночной бабочке, увивающейся вокруг фонаря, она стала вертеться вокруг Эшима. Расстелила скатерть, разложила лепешки, достала сахар и принялась наливать чай из самовара, вскипяченного женой брата.

– Скажи правду, Калыйкан, ты, наверное, и раньше была не прочь выйти замуж за Момуна? – спросил Эшим.

– О-ох! Эшике, оказывается, ты еще и тогда кое-что примечал? – Калыйкан снова захихикала.

Жаркое было давно готово, но не подавали – ждали, когда вернется домой Момун-Мамыр.

Но Момун домой не вернулся.

12

Темирболот быстро освоился с делами в своей отаре. Он уже знал, какая овца сколько принесла ягнят. Проверил, сколько каждая дает молока, как тот или иной ягненок молоко усваивает, какая у него шерстка, нет ли неправильностей в сложении. За овцами, у которых было мало молока или не очень густая шерсть, Темирболот наблюдал особенно тщательно. Все привлекало его внимание.

Он хотел выяснить, встречаются ли овцы, которые всегда приносят двойни. «Интересно, сколько будет ягнят у тех маток, которые принесли в этом году тройни?» Он тщательно переписал всех этих овец, чтобы на следующий год проверить.

Овцы, которые почти всегда остаются яловыми, тоже были в отаре Темирболота, и он взял их на заметку.

Хлопот, забот, неожиданностей было много.

Вчера окотилась одна овца, но у нее не оказалось молока, хотя сама она была большая и упитанная. Айкан, убедившись, что овца не сможет выкормить ягненка, подложила его другой матке.

Всю работу проводил сам Темирболот без зоотехника, без бонитировщика.

Темирболот хотел добиться, чтобы все животные в его отаре были крупные, шерсть у них – густая и длинная, ягнята появлялись на свет здоровые и овцы могли их выкормить сами.

Темирболот сидел за столом, перед ним лежала книга, в которой он вел учет своей отары.

– Темирболот, суюнчю! Последняя овца принесла двойню! – крикнула Салкын, вбегая в комнату.

Услышав слова Салкын, Айкан, хлопотавшая среди недавно окотившихся овец, поспешила в комнату рожениц. Там овца, задыхаясь и блея, облизывала двух ягнят. Айкан долго смотрела на нее, потом крепко обняла Лизу.

– В народе говорят: «Все зависит от походки невестки и от палки чабана», – сказала она. – Это означало, если невестка плоха, то сраму не оберешься, если чабан плох, то в отаре каждый день падеж, Вы с Темирболотом счастливые, Двойни в начале и в конце расплода! Что-то я никогда подобного не видела! – Айкан поцеловала сына. – Теперь составь сводку, – сказала она ему, – и пошли Эркингюл к председателю.

Радостный голос Салкын собрал в комнату всех женщин.

Айкан всех перецеловала.

– Спасибо вам, дорогие мои! Быть вам всем счастливыми и жить долгие годы. В этом радостном деле – большая доля вашего труда. Тем, которые умеют только есть баранину, ваш труд, труд надсмотрщиц, кажется пустячным. В некоторых колхозах председатели не знают, каких людей нужно подбирать, и посылают на такое ответственное дело, как расплод, первого попавшегося человека. А некоторые чабаны относятся к надсмотрщицам с недоверием, как к посторонним людям. Ну что ж! Бывает, что они и правы. Говорят ведь, что привязанная собака для охоты не годится. Некоторые надсмотрщицы, посланные насильно, относятся к этой работе с холодком, и тогда им здесь не место. Если хозяин отары плохо руководит, то и надсмотрщицы не станут стараться. Тогда много овец и ягнят пострадает. А вы, дорогие мои, работали отлично!

Айкан снова бросилась обнимать и целовать женщин.

– Эркинтай! – сказал Темирболот, глядя на ягнят, дружно уничтожавших корм.

– Ты меня звал, брат?

– Возьми пиалу мела и пиалу костной муки, смешай и добавляй в корм этим ягнятам и впредь всегда так делай…

– Ладно, брат.

– Гульджаке, когда даешь корм овцам, всегда добавляй соли.

– Хорошо.

– Мать, а куда этих овец погнали?

– На водопой.

– Подождите, пока немного пригреет солнце.

– А если день будет пасмурный?

– Тогда пусть лижут снег. Для только что окотившихся овец по утрам холодная вода вредна.

– A-а, товарищ Айкан! То ты нами командовала, а как вернулся Темирболот, так с твоих уст перестали сходить всякие проповеди, а? – захохотала Айымбийке.

– Когда у скакуна жеребенок становится более резвым, то скакун мечется на месте. Так и у меня получается, – сказала Айкан и улыбнулась.

У чабана лицо веселое, если отара цела. У Айкан за все время погиб только один ягненок, поэтому она вся сияла от радости и не знала, куда себя деть. Не приходило на ум подходящих слов, не подворачивалось под руки нужное дело.

– Эркинтай, ты закончила свою работу? – спросил Темирболот. – Тогда возьми эту сводку и мчись к председателю.

– Брат, не гоняй меня зря, – возразила Эркингюл. – И коня пожалей. Председатель вчера к нам не заезжал и поэтому сегодня обязательно завернет. – Не успела она договорить, как у ворот появился Кенешбек в халате, накинутом поверх пальто.

– Ассалом алейкум! Расплоду обилие! – громко поздоровался он.

– Алейкум салям, дядя! Да сбудутся ваши слова! – отозвался Темирболот.

– Ассалом алейкум, товарищ председатель, – улыбнулась Айымбийке.

– Алейкум салям! – Кенешбек показывал на двух человек, стоявших у ворот. Один был с густой черной бородой, другой без бороды, с черненькими усиками. – Тетушка Айкан, приехали председатели из других колхозов, хотят ознакомиться с вашей работой. Разрешите или нет?

– С этой минуты можно! – приветливо сказала Айкан и поздоровалась с приезжими. Она и Айымбийке передали им свои халаты.

– Это наш чабан Темирболот Медеров, – продолжал Кенешбек. – А вот жена его, – подозвал он Лизу. – Я вам о них рассказывал. Это они вдвоем прорубали себе ход на волю двадцать три дня. Ну как, Темиш, расплод закончился?

– Да, товарищ председатель, с вас полагается суюнчю!

– Хорошо, будет, будет.

– В начале и в конце расплода – двойни, – похвасталась Эркингюл.

– Я в жизни ничего подобного не видел, – сказал один из приезжих.

– Я тоже, – добавил второй.

Кенешбек немного приосанился, как бы говоря своим видом, что такое дело может быть только в том колхозе, которым он руководит, и только в той отаре, где у него такие чабаны, как Темирболот. Он сдвинул шапку набекрень, положил руку на плечо Темирболота и сказал:

– Ну, Темиш, объясни своим старшим товарищам, как у тебя складывались дела с расплодом.

– Да, дорогой, расскажи. Мы тоже, наконец, к зимнему расплоду переходим. Нечего греха таить, допускаем слабинку и не все получается у нас с ним гладко, – сказал председатель с черной бородой.

– Откровенно говоря, мы тоже недавно перешли к зимнему расплоду, – заметил Темирболот.

– Не-ет, дорогой мой… Ты не прибедняйся. В наших аилах о тебе ходят легенды. Говорят, появился бессмертный чабан. Летом враг девять раз вонзал в него нож, но он выжил. Остался под стометровой толщей снега, а сам голыми руками прорыл себе ход и вырвался из-под обвала. Потом вернулся домой и завершил без потерь расплод пятисот овец. Может быть, кое-что и прибавила молва, но главное, кажется, правильно. Вот я и приехал сюда для того, чтобы посмотреть на чабана с Хан-Тенгри, про которого складываются легенды, – сказал приезжий.

– Я такой же чабан, как и все! – Темирболот засмеялся. – Сперва посмотрите на овец, а о делах поговорим после.

Гости прошли в сарай по фанере, посыпанной хлорной известью, издали полюбовались двойней, которая появилась в начале расплода, и двойней, которая его завершила.

Время от времени они перебрасывались словами.

– Что говорить лишнее, – сказал чернобородый, почесывая бритую голову, – наши постройки и оборудование хуже. У вас все подготовлено отлично и кормушки сделаны по-другому, – с досадой заключил он.

– Сперва и у нас были другие, но Темирболот их забраковал, – с важностью пояснил Кенешбек.

– А мне не приходилось видеть таких кормушек, – со вздохом сказал усатый председатель. – Хотя бы наши чабаны подсказывали нам…

– Да, Темиш, не забудь о сводке! – напомнил Кенешбек.

– Пожалуйста! – Темирболот подал лист бумаги, которую уже давно держал в руках. – Можно похвалиться устройством нового двора, хотя там и немало упущений, – улыбаясь, сказал он.

– Какие могут быть упущения? – Оба председателя с изумлением посмотрели на Темирболота.

– Вскоре керосиновые лампы будут заменены электрическими, – начал объяснять Темирболот. – Мы соорудили железобетонный бассейн – туда по трубам будет наливаться вода, и овцы прямо из бассейна будут пить чистейшую проточную воду…

– О-о, это великолепно, – сказал усатый председатель, внимательно окидывая взглядом двор, куда ввел их Темирболот.

– Мы, – сказал как бы между прочим Темирболот, – корм тщательно перемешиваем, наполняем кормушки аккуратно, и все-таки овцы почему-то не всегда съедают все до конца. Чтобы не оставалось объедков, нам надо приобрести машину, которая перемешивала бы корм и трамбовала…

– У нас ведь есть готовый концентрат, зачем тебе еще машину?

– Нужно, чтобы не сразу готовить концентрат, а по мере надобности. Мне думается, что залежавшийся концентрат вреден не только ягнятам, но и овцам. Я это взял на заметку. Думаю, овцам один раз в неделю надо давать свежий концентрат, а ягнятам, пожалуй, и каждый день.

– Тебе нужен будет помощник для подготовки ягнятам свежего корма? – обратился к Темирболоту Кенешбек, чуть прищурив глаза.

– Не волнуйтесь. Начислять лишний трудовой день не придется. Нужны кукуруза, ячмень, сено, а мы уж сами справимся, – тепло улыбаясь, сказал Темирболот.

Кенешбек, так же прищурив глаза, согласно кивнул головой.

Оба председателя с интересом прислушивались к разговору. А Аманову на миг почудилось, что перед ним не чабан Темирболот, а настоящий ученый, автор многих трудов и исследований.

– Окончательная сводка? – спросил он.

– Да!

Чем дальше читал Кенешбек сводку, тем шире раскрывались его глаза.

– Слушай, дорогой Темирболот, не сказки ли это?

– Я думал, что у моей матери ничего от старого не осталось, – сказал Темирболот, – оказывается, есть. Из суеверия она, подобно своему отцу, скрывала число двойняшек и тройняшек от завистливых людей. Никому его не называла.

– Да-а, у заботливых чабанов всегда бывает такое правило, – проговорил чернобородый председатель. – Пока не окотится последняя овца, они ни за что не назовут количество приплода.

– Считается, что можно сглазить приплод, – вступил усатый.

– Только один ягненок пал, – напомнил Кенешбек.

– Это случилось потому, что роды были неправильные, – сказал Темирболот.

– О, ягнята при этом редко выживают, – заметил чернобородый.

Кенешбек показал гостям сводку.

– Отличные показатели, братишка мой Темирболот, – похвалил усатый председатель. – А как ты считаешь, в чем главная причина твоего успеха?

– Это очень сложный вопрос. Я на него отвечу еще через два-три расплода.

– А все-таки… если говорить предположительно? – спрашивал чернобородый, явно заинтересованный.

– Мне кажется, что самое главное – это возможно лучше беречь овец во время зимовки, – наконец ответил Темирболот. – Если матки хорошо перенесут зиму, они с весны начинают нагуливать жир. Может, какая за зиму и ослабеет, но с первой, же зеленой травой здоровье к ней возвращается, а в июне все овцы достигают средней упитанности… или выше средней…

– Правильно, правильно! – кивнул головой Кенешбек.

– Очень важно пораньше отнять ягнят от маток.

– Правильно.

– А потом надо вовремя овцам прибавлять к пище соль, надо серьезнее относиться к выпасу овец. Чем лучше овцы нагуляны, тем сильнее и жизнеспособнее их потомство. Я недавно стал чабаном, да и по известным вам причинам не смог как следует осуществить все задуманное, и не все прошло так, как бы мне хотелось.