Текст книги "Чабан с Хан-Тенгри"
Автор книги: Касымалы Джантошев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
6
В аиле все были уверены, что Калыйкан сама подожгла свой дом. Разозлилась на то, что ее выгнали из колхоза, устроила пожар, и теперь все у нее окажутся виноватыми! Но многие возражали: ни на кого свалить вину ей не удастся – старик Ашым видел сам, как она поджигала… Другие утверждали, что и бригадир был тому свидетелем – Эшим будто бы выходил в это время из дома Калыйкан.
Никто ей не сочувствовал. Наоборот, некоторые злорадствовали: так, мол, Калыйкан и надо! На многих она клеветала, всем желала зла, пусть теперь расплачивается! Пусть дрожит от холода…
– Надо было ей самой сгореть! Вот Темирболоту теперь худо! Говорят, навсегда останется калекой! Ожоги на руках не заживают, и на лице нет живого места!
– Чудак! Сам виноват! Зачем полез в огонь?
– Как это «зачем полез»? Белек и Олжобай в горящем доме спали! Темирболот пробрался через окно… Пока ребят разыскивал, бак с керосином взорвался!
– Одежда Темирболота, когда он Олжобая из огня выносил, вся пылала! Едва водой затушили!
– А Калыйкан-то про Темирболота сплетни распускала, проклинала его всячески. И Белек его дразнил. Да и он Белека ненавидел! И как это могло случиться, что из-за них Темирболот в огонь полез?!
– Что бы вы ни говорили, со стороны Темирболота это геройство! Он ведь и Белека и Олжобая от смерти спас! Только бы у него самого все прошло, следов не осталось!
В аиле много толковали и о сгоревшем доме Калыйкан и о геройстве Темирболота.
Айкан очень беспокоилась, что Айсулуу по молодости и неопытности станет «не так лечить» Темирболота.
Чтобы ее успокоить, Айсулуу и Жанаргюл съездили в Пржевальск и привезли известного врача. Тот осмотрел ожоги Темирболота и определил: ничего опасного. Айсулуу все делала как надо. Необходимости помещать пострадавшего в больницу нет. Ухаживают за ним дома правильно.
Врач объяснил Айсулуу, как продолжать лечение, и уехал.
Но Айкан не успокоилась. Ей показались подозрительными какие-то непонятные слова, сказанные врачом Айсулуу, настораживало перешептывание односельчан, приходивших навещать Темирболота. Ни о чем другом, кроме болезни сына, она думать не могла. Эта забота преследовала ее, как загнанную косулю пуля охотника. То она видела своего Темирболота с изуродованным шрамами лицом, то представляла себе его без рук.
«Айсулуу, Жанаргюл и городской врач, видимо, меня обманывают, хотят успокоить… Если лицо Темирболота останется обезображенным, а вместо рук будут культяпки, что тогда делать?» И Айкан заливалась слезами…
По обычаю, люди приходили, чтобы выразить сочувствие. И кто только не побывал в доме Айкан! Ведь не скажешь же: не приходите, не расспрашивайте меня о здоровье моего сына. Зайдут, посмотрят на Темирболота и уходят.
Темирболот понимал, что мать не находит себе места…
Как только он почувствовал себя лучше, молодой джигит приподнял забинтованную голову с подушки и добрым, веселым голосом сказал:
– Мать! Зачем волнуешься? Я почти здоров, через несколько дней сниму повязки. Все заживет. Даже царапинки не останется.
– Да будет так, родной ты мой!
Айкан целовала сыну глаза, руки. Чтобы приободрить Темирболота, она посмотрела на него влажными от слез глазами и через силу улыбнулась.
– Здравствуйте, тетя Айкан! – сказала Айсулуу, неожиданно входя в комнату. Она взглянула на Темирболота. – Ну, джигит, как поправляешься?
– Здравствуйте, сестра Айсулуу! Мне хорошо. Вот только мать мешает выздороветь окончательно. Она все волнуется, не верит, что я поправлюсь, – лукаво подмигнув Айсулуу, проговорил Темирболот.
Айсулуу недовольно поморщилась. Она с неодобрением поглядела на Айкан, тяжело вздохнула.
– Если твоя мать мне не доверяет, то она должна верить опытному врачу. Ну, а если и ему она не верит, то не буду больше ей сочувствовать, – обиженным голосом сказала Айсулуу. – Ну, джигит, а теперь разреши посмотреть твои ожоги…
– Пожалуйста, сестра!
Айкан было неловко, что сын выдал ее затаенные мысли. Глядя на Айсулуу, Айкан думала: «Милая моя, тебе еще не довелось испытать, как ноет материнское сердце, а когда доведется, то поймешь меня. Ведь сердце матери всегда замирает в тревоге: как бы с сыном чего не приключилось!»
Айкан не сказала этого вслух, потому что и это и многое другое она уже высказывала Айсулуу раньше, пока та перевязывала раны Темирболота. Айсулуу заходила к ним в дом раза по три-четыре в день и терпеливо выслушивала все, что ей говорила Айкан. А та вспоминала страшные случаи: красивая девушка Алыйман была изуродована, когда взорвался примус, а мальчик Бедал случайно упал лицом в пылающий очаг и теперь обезображен на всю жизнь…
Айсулуу напоминала ей случаи благополучного исхода лечения ожогов. Но Айкан не верила утешениям и не переставала плакать.
На этот раз, когда Айсулуу стала разбинтовывать голову Темирболота, Айкан не отвела взгляда. Раньше Айсулуу в таких случаях говорила: «Тетя Айкан, пожалуйста, не смотрите! Когда заживет, я вам сама покажу…» – а сегодня промолчала, хотя видела, что мать следит за ее движениями.
– Ой, Айсулуу!.. – вдруг вскрикнула Айкан, схватив сестру за руки.
Айсулуу сердито отстранила Айкан.
– Не трогайте меня! Если будете мешать, то немедленно отправлю Темирболота в больницу.
– Мать! – заговорил Темирболот.
– Ладно, не буду… – прервав сына, сказала Айкан, заплакала и вышла в кухню.
Айсулуу посмотрела ей вслед и вздохнула.
– Не обижайтесь, сестра! – взволнованно заговорил Темирболот. – Мать моя нервная. Она очень тревожится, когда я болею. Может, это оттого, что нет в живых отца – мы с нею только вдвоем. Но ничего, если вылечусь, она успокоится. Скажите, сестра, ведь ничего, если останутся небольшие шрамы? Мать места себе не находит – так волнуется. А что волноваться? Это произошло не из-за шалости. Помогал спастись своему товарищу с братишкой. Значит, она должна радоваться и гордиться. Правда, а? Ну, даже если останутся шрамы, что из этого? Разве люди со шрамами на лицах не живут? Разве не так?
На все вопросы Темирболота Айсулуу отвечала кивком головы.
– Хотя бы эта Алыйман, – продолжал Темирболот, – про которую рассказывала мать. Какой она чудесный человек!.. Правда, лицо у нее обезображенное, надо к нему привыкнуть. Но зато какая Алыйман добрая, как хорошо она работает. Как умеет учить других. Я еще не видел такой умницы, как она. Многие говорят: «Айкан – умная женщина». Но Алыйман умнее моей матери. Она и в работе сноровистее. Чье звено лучше других работает в поле? Алыйман. Чье звено превысило в три раза план сдачи мака? Алыйман. Кто награжден тремя орденами и двумя медалями? Алыйман. Чье звено всегда получает премию? Алыйман. Чье звено хвалит председатель?
Алыйман. Я два года подряд работал рядом с тетей Алыйман. Она меня не только работать учила – помогала разбираться в людях. После ее слов многое оказалось простым. Я читал одну хорошую книгу и запомнил меткие слова. Если посвятить их Алыйман и Калыйкан, то получится так: чем прозябать тысячу лет и не иметь права взглянуть людям в глаза, как Калыйкан, лучше прожить всего один день, радостно, как живет Алыйман, – закончил Темирболот и хотел было улыбнуться.
– Постой! – сказала ему Айсулуу. – Я тебя предупреждала: не смейся, не раскрывай широко рта. Сейчас обожженная кожа покрывается коркой. Если где-нибудь она лопнет, начнется кровотечение, а на месте трещины останется шрам.
Темирболот согласно кивал головой, как бы давая обещание строго выполнять все советы Айсулуу.
– Вообще-то уже все хорошо, – продолжала Айсулуу, ловко орудуя бинтом. – Если ты будешь осторожен, то лицо скоро заживет и шрамов не останется. У тебя кожа оказалась крепкой, видно, тебя долго купали в соленой воде, когда ты родился!
Айсулуу прекрасно знала, что руки Темирболота были обожжены гораздо сильнее, чем лицо, особенно досталось пальцам. Она с особой осторожностью намазала их мазью и стала бинтовать каждый палец отдельно. Потом перевязала руки целиком.
– Вот и кончили, Темирболот. Хочу задать тебе вопрос…
– Спрашивайте, пожалуйста!
– Ведь тебе, должно быть, было очень больно. Да и теперь при перевязках, наверное, сохраняется неприятное ощущение. Неужели ты боли не чувствуешь? Уж чесаться-то руки у тебя должны…
– О-о! Сестра! Конечно, я все чувствую…
– А почему никогда не пожалуешься?
– Ну, из-за болячек жаловаться?! – Темирболот чуть не расхохотался.
– Ну ладно, ладно! Успокойся…
– В книгах столько примеров стойкости… Неудобно вам говорить, вы сами читали… Какими были Павел Корчагин, Олег Кошевой, Зоя!.. Неужели же мне из-за незначительных ожогов хныкать? Конечно, сестра, я не такой, как Павел, Олег, Зоя. Далеко мне до них. Но хочется быть таким, как они…
Айсулуу была взволнована, но, не зная, что сказать, стала безмолвно собираться домой. В это время дверь шумно распахнулась, на пороге появилась Калыйкан с ружьем в руках. Сердце Айсулуу тревожно забилось, в горле запершило, и глаза от испуга широко раскрылись.
На лице Калыйкан не было обычной наглости. Она выглядела бледной и какой-то поникшей.
С устремленным на Темирболота взглядом женщина замерла на месте. Рука, в которой было ружье, стала медленно опускаться вниз, по щекам потекли слезы. У Айсулуу страх сменился удивлением – так была не похожа эта смущенная женщина на всегда самодовольную, нахальную Калыйкан.
– Проходите, тетя Калыйкан! Садитесь, – сказал Темирболот, указывая забинтованной рукой на стул у кровати.
Калыйкан продолжала стоять на месте. Вдруг слезы потоком полились из глаз, ружье с грохотом упало на деревянный пол…
На шум из кухни выбежала испуганная Айкан. Увидев Калыйкан и валявшееся на полу ружье, она растерялась. Удивленно глядя на неожиданную гостью, Айкан схватилась руками за грудь и тихо, едва слышно проговорила: «Калыйкан?» Так и не понимая, что происходит, опасливо попятилась.
– Что случилось, тетя Калыйкан? Вот никогда не знал, что вы такая плаксивая… Да подойдите же ближе, садитесь, – Темирболот еще раз указал на стул.
Но Калыйкан не двигалась с места. Слезы продолжали течь, она, сама того не замечая, нервно вздрагивала.
– Калыйкан, что стряслось? – наконец снова заговорила Айкан, по-прежнему испуганная.
Наступила настороженная тишина.
Калыйкан, наконец, заговорила:
– Айкан! Я теперь только поняла, что человек должен по-человечески относиться к другим. Поняла, что такой бесстыжей бабе, как я, не место среди людей, да и собаки меня к себе не примут… Поняла я все слишком поздно, ведь мне уже сорок лет! Если бы меня не исключили из колхоза, не сгорел бы мой дом и сын твой, семнадцатилетний Темирболот, не полез бы из-за моих ребят в огонь, если бы меня не приютила старушка Баалы, так, видимо, до самой смерти я осталась бы дурой… Как я жила? С пятнадцати лет пью водку, приехала к вам в аил – еще больше стала пить. Сквернословила, ругала тех, кто не подносил мне выпивки. Под хмельком делала все, что взбредет в голову, – ни старших, ни младших не совестилась. Эх, провалиться мне сквозь землю! Чего повторять всем известное?
О Айкан, я от всех скрываю, кто настоящий отец Белека… Думы о моем милом, убитом фашистами, не дают мне покоя. Я готова пить не только водку, даже принять яд. – Рыдания мешали Калыйкан продолжать.
– Не надо плакать, Калыйкан, – подойдя к ней, сказала Айкан. – Это хорошо, что ты поняла, как неправильно жила раньше… – Айкан запнулась, не зная, что еще прибавить, но Калыйкан и не дала ей продолжать.
– Старушка Баалы, – сквозь слезы выкрикивала Калыйкан, – сказала мне; «Ты была самая бессовестная, самая подлая. Клеветала на всех, разводила сплетни. Я хотела раньше, чтобы следы твои на земле стерлись, а сама ты погибла на костре! Ты очень опозорилась перед людьми… Все тебя ненавидели… Но мне жаль твоих детей… Чем они виноваты? Они остались без крова – не пропадать же им?! Идите все ко мне жить… Только из-за детей пускаю тебя в дом». И старушка Баалы дала мне одеяло, кошму. Ты тоже дала одеяло, матрац и подушку. Если бы ты была на моем месте, а я на твоем, я бы не стала сочувствовать. Никогда… Наоборот, принялась бы злорадствовать. Кричала бы: «Ха-ха, люди, смотрите вон на ту, проклятую! Посмотрите на Айкан». – У Калыйкан перехватило дыхание. Она помолчала, вытерла слезы. – Да, да я сделала бы так. Теперь не могу на людей смотреть! Уже второй день, как встречу на улице кого угодно – взрослого, ребенка, стараюсь забежать во двор. Хорошо бы уехать куда-нибудь далеко, где никто меня не знает. Но куда двинешься зимой? Хочу руки на себя наложить, да ребят жалко… И для того чтобы спасти их, моих ребят, вот он, Темирболот, жизнью жертвовал, страдает сейчас… – Калыйкан с громким воплем повалилась вниз лицом на пол.
7
Дверь тихонько приоткрылась, и, осторожно ступая, как кошка, выслеживающая мышь, в комнату вошел Белек. Темирболот крепко спал. Очень довольный, что получается, как было задумано, Белек распрямил спину, глубоко вздохнул и сдвинул на затылок ушанку. Левым ухом повернулся к окну на улицу, прислушиваясь, не следят ли за ним. Убедившись, что все спокойно, Белек стал тихонько прикрывать дверь, но она скрипнула, и Темирболот проснулся.
– Белек? Иди, иди сюда!
– Эх, разбудил я тебя! – виновато сказал Белек, смущенно улыбаясь.
– Ничего. За сон у меня только пятерки, – стараясь сдержать улыбку, проговорил Темирболот. – Проходи, садись рядом.
Белек неловко положил свой портфель на полку с книгами и сел на стул у кровати Темирболота.
– Как твои болячки, заживают? – спросил он.
– На лице – хорошо. Денька через два и на руках заживут.
– И все обойдется? Не будет такого? – растерянно бормотал Белек.
– Не понял тебя, Белек. О чем ты?
– Мы с матерью все время думаем о тебе. Нам хочется, чтобы шрамов на лице не осталось и чтобы руки совсем были целы. А я краем уха слышал, что, мол, у Темирболота лицо останется в рубцах, а вместо рук… – Белек замялся.
– Не повторяй глупостей, – рассердился Темирболот, – не верь всякой болтовне…
Хорошо, Темиш! Все понял… А то я смотреть тебе в лицо без стыда не могу.
– Опять о старом? Я все забыл. Мы с тобой навсегда друзья, близкие. В тот день, помнишь, мы обо всем уговорились…
– Да я сейчас не о том… Я о себе…
– Я тебя опять понять не могу…
– Я всегда себя выше тебя ставил. А теперь подумал и решил, что у меня ума меньше, чем у курицы.
– Ну, опять ты за старое.
– Правда, Темиш. Было бы по-другому, я бы не растерялся, разбил бы окно, как ты, вынес бы братишку. И тогда ты не болел бы…
Темирболоту не хотелось продолжать этот разговор.
– Ты домой заходил? – спросил он.
– Нет, я прямо из школы.
– Оставь портфель здесь, пойди поешь. По дороге забеги к дедушке Ашыму, попроси у него масла для смазки ружья. Потом будешь у меня готовить уроки.
– Разве у тебя есть ружье?
– Твоя мать подарила мне мелкокалиберку. Вдвоем будем охотиться.
Белек бегом помчался на улицу. Дверь от сильного рывка приоткрылась, и Темирболот с улыбкой прислушивался к удаляющемуся топоту ног Белека.
Да… Дедушка Ашым правильно говорил: «Бросающему камень ответь добром». Но не всегда надо так поступать. Если камень бросает враг, надо ответить камнем. А разве Калыйкан и Белек – враги? Тетушку Калыйкан в детстве никто не воспитывал, она привыкла командовать всеми, никого не слушать… Все она сама о себе рассказала. Разве будешь на нее обижаться, считать ее недругом? Тете Калыйкан никто ничего не объяснял, а книг и газет она, видно, не читает. Как темному объяснить, что хорошо, а что плохо? А какой спрос с Белека, которого «воспитала» такая мать? Но он еще может исправиться. Если он свои недостатки сам поймет, разберется в них, то обязательно станет хорошим человеком.
Размышления Темирболота прервал громкий стук в дверь.
– Да! Да! Войдите! – крикнул он нетерпеливо.
В комнату вбежала Лиза, на ходу спросила «Можно?» и, не дожидаясь ответа, прямо в пальто, с двумя портфелями в руке, уселась на стул возле Темирболота. Она легко щелкнула его по носу, звонко засмеялась и спросила:
– Как твои болячки, герой?
Хорошо. Я еще раз тебя прошу: не называй меня героем: нельзя меня смешить, пока раны на лице не заживут!
Лиза вскочила, приосанилась и замерла, как солдат, отдающий честь.
– Слушаюсь, товарищ генерал! – Она бросила портфель на стол, стащила пальто, пристроила его на вешалке. – Ну, товарищ ученик, хотите заниматься с такой учительницей, как я?
– Конечно, хочу, товарищ учительница Лиза!
Девушка подвинула стол к постели Темирболота, села рядом с ним на стул. Вынимая из портфеля книги и тетради, деловито сообщила:
– Кроме физики, все было по расписанию.
– А куда делся дядя Акылбек?
– Никуда. Он дома.
– Не пойму, почему он дома!
– Говорят, что дядя Акылбек и директор поссорились. Судя по всему, скандал был из-за тебя. Говорят, что директор дядю Акылбека освободил от работы…
– Вот это да… Лежишь здесь, весь забинтованный, а о тебе идут всякие толки, – недовольно проговорил Темирболот.
– Ну ладно… Когда придет тетя Жанаргюл, спросишь у нее, она все знает. А мы с какого начнем предмета?
Темирболот старался понять, почему это директор и завуч Акылбек поссорились из-за него, Не взглянув на Лизу, он пробормотал:
– С физики…
– Ты что, насмехаешься надо мной?
– A-а… прости, Лиза. Я прекрасно помню, что физики не было. С чего сама хочешь, с того и начнем. Историю буду готовить с Эркином. А почему он сегодня задерживается?
– Мы пришли вместе – вот его портфель. Он подложит сена корове и теленку, уберет в стойле, – говоря это, Лиза разыскивала что-то в портфеле.
«Вот это товарищи! – промелькнуло в голове Темирболота. – Пока я болею, Эркин все заботы о животных взял на себя. Они с Лизой приходят каждый день, объясняют уроки, следят, чтобы я не отстал… Смогу ли я отплатить им когда-нибудь?!»
В комнату, хлопнув дверью, вошла Джаркын.
– Здравствуй, Темиш! – весело заговорила она. – Ну, как себя чувствуешь, лучше, чем вчера?
– Спасибо, гораздо лучше. А как дядя Асанакун?
– Да вот скирдовали сено, а отец распарился и стал работать в одной рубашке. Что бывает в таких случаях?
– О, работать в такой лютый мороз в одной рубашке– настоящее геройство! – заметил Темирболот.
Вошедший Эркин услышал слова Темирболота.
– Это удивительно! – сказал он. – Отец Джаркын перещеголял геройством проказника Талибея! Эх, жаль, сейчас не лето! Мы поджарили бы на огне колосья и преподнесли бы их Джаркын, отметив геройство ее отца…
– Ай, ай, Эркин, – Лиза покачала головой, – вот ты смеешься, а и мой отец по вине твоего простудился…
Джаркын шутя потянула Эркина за уши.
– А ты, Джаркын, не вешай носа! Ни Эркин, ни Лиза не смогут найти человека трудолюбивее, чем дядя Асанакун, – сказал Темирболот. – Про него говорят в аиле: если его куда пошлешь – даже огонь не остановит. Если ему скажут: «Нет поливальщика лучше Асанакуна», то он с утра до вечера даже поздней осенью будет поливать посевы… Ну ладно, пошутили и хватит! Рассаживайтесь, мои учителя, начнем заниматься!
Лизе показалось, что Темирболоту холодно. Она сняла с вешалки пальто и заботливо прикрыла им друга сверх одеяла.
Три часа, не отрываясь, готовили школьники уроки. Их занятия прервала возвратившаяся с работы Айкан.
Вместе с нею пришли Асанакун и отец Лизы.
– Вот, говорила же я, что они здесь, – торжествующе сказала Айкан. – Уроки готовили? Спасибо, дорогие мои, что помогаете Темирболоту. Когда он снова пойдет в школу, ему не будет трудно.
Темирболот очень обрадовался вошедшим.
– Здравствуйте, дядя Сергей! А вы уже выздоровели, дядя Асанакун?
Темирболот попытался было встать, но отец Лизы удержал его.
– Лежи, лежи, Темиш! – сказал он, поцеловав его в голову. – Твоего дядю Асанакуна, который из-за собственного удальства схватил простуду, сам черт не заберет! Мы с ним полежим день, а на следующий уже бегаем как ни в чем не бывало. Сам лучше берегись. Ожог – дело опасное. Не будешь соблюдать осторожности – накличешь беду. Я только ночью вернулся с верховьев. О твоих проделках рассказала мне Лиза. Хотел еще утром зайти, но подумал, что ты спишь, и – заработался. Пока не нагрузили три машины кормами и две машины сеном, не смог выбраться, – Сергей с доброй улыбкой посмотрел на Темирболота, потрепал его по груди, порылся в кармане. – Да, вот тебе уу коргошун[5]5
Уу коргошун – лекарственная трава.
[Закрыть]. Покрошите его мелко и прокипятите в полутора литрах воды. Отлей грамм сто, а остальным надо пропарить лицо: заткнуть чем-нибудь ноздри, накрыться с головой одеялом, взять в рот трубку, а конец ее высунуть наружу, чтобы можно было дышать. Через пять-десять минут лицо твое вспотеет, тогда кончай париться. Потом воду надо слить в таз и попарить ноги. Из отлитого в стакан капель десять добавь в чай и выпей. После этого плотно поешь и крепко усни.
– А какая от этого польза? – спросил Асанакун.
– Таким, как я и ты, конечно, это пользы не принесет, – с улыбкой ответил Сергей, – а ты, Темирболот, слушай внимательно. Когда вспотеешь, засохшие корки на ожогах начнут смягчаться и совсем отпадут. А образовавшаяся под коркой нежная кожа укрепится. Всякие вредные микробы подохнут. Не очень сильные ожоги вылечиваются без следа.
– Откуда ты взялся, такой доктор? – засмеялся Асанакун, видимо очень довольный познаниями товарища.
– Мое профессорство только ты не признаешь, – хлопнул Сергей Асанакуна по плечу и оглушительно расхохотался. – Слышал от людей. Врачи поблагодарят за это народное средство.
В годы нэпа, когда затаившиеся после Октябрьской революции баи, манапы и кулаки вновь стали притеснять бедняков, четырнадцатилетний Сергей – круглый сирота – был пастухом у богача Яшки в селе Тюп. Однажды два быка, сцепившись рогами, свалились с кручи в реку и задохнулись под водой. Вне себя от злости Яшка избил Сергея, требуя, чтобы тот оживил быков. Сергей вырвался из рук кулака и убежал в лес. Яшке не удалось его поймать.
Всю ночь Сергей брел по бездорожью, перешел через перевал Тасма, а к утру добрался до села Чолпон. Там женщины киргизки дали ему хлеба, и Сергей пошел дальше. Переправиться через реку Джергалан ему помог какой-то всадник. К середине дня, выйдя из лесу, обессилевший и голодный Сергей увидел огромную отару овец. Кое-как объяснившись на ломаном киргизском языке с пастушонком, Сергей узнал, что того зовут Асанакуном.
Асанакун накормил Сергея и сказал, что немедленно поедет в аил и попросит бая Омора, отары которого он пас, чтобы тот взял себе Сергея в батраки.
К вечеру вернувшись из аила, Асанакун передал Сергею слова Омора: «Русский батрак прибавит достоинства киргизскому баю».
С того дня Сергей работал у бая Омора вплоть до тридцатого года. И только когда Омора раскулачили, Асанакун и Сергей смогли с помощью добрых людей получить часть денег за свой труд. Они крепко сдружились, но им обоим не везло. У Асанакуна умерли родители, на его руках осталось трое братишек, а Сергей шесть лет тяжело болел.
Оба они учились грамоте уже совсем взрослыми, Сергей здесь оказался более старательным, зато в поле никто не мог сравниться с Асанакуном.
В тридцать восьмом году и Сергей и Асанакун обзавелись семьями. Их единственные дочки дружили с малолетства.
Теперь Лиза и Джаркын учились в одном классе с Темирболотом. Лиза жила в аиле у бабушки – ее отец и мать временно переселились на колхозную базу Сары-Казы.
Сергей и Асанакун так и остались добрыми друзьями.
«У нас с тобой все одинаковое – и судьба и семья!» – говорил не раз Сергей Асанакуну.
Айкан принялась растапливать печь. Девочки ей помогали по хозяйству. Лиза принялась резать мясо. Мелко раскрошенное мясо быстро изжарилось. Пока Айкан накрывала на стол, Джаркын внесла кипящий самовар.
Джаркын разлила чай по пиалам, Лиза подала их гостям.
Айкан поставила на стол полбутылки водки и два стакана.
– Выпей, Сергей, – сказала она, – ты ведь собираешься возвращаться к себе в верховье, а сегодня страшный мороз.
Мужчины выпили.
Асанакун, зачерпнув ложкой жирное жаркое, обратился к другу:
– Сегодня, Сергей, переночуй в аиле. Позавтракаешь у меня копченым мясом, выедешь ранним утром, а к вечеру будешь у себя в Сары-Казы.
– Спасибо за приглашение, Асаке. Мне надо спешить, пока стоит тихая погода. А если начнется буран со снегом, тогда не доехать мне до дому и за несколько дней. Если даже я и попаду домой, то шоферы не смогут вернуться. Плохо будет, если придется краснеть перед председателем и чабанами. Нет, мы выедем сегодня, минуем Турген, заночуем в Кок-Кия и завтра к обеду будем дома. Накормлю шоферов, и послезавтра под утро они уже будут здесь. – Сергей улыбнулся, поглаживая живот. – Хорошее жаркое. Заправился на три дня вперед. А теперь я должен ехать.
Айкан завернула в бумагу копченого мяса, конской колбасы и подала сверток Сергею.
– Ну, Акиш, зачем это ты? – спросил ее Сергей.
– Это вам и Татьяне. Берегла для вас. И Лизу с бабушкой угощала…
– Зайдем ко мне, мы набьем твой мешок доверху, – Асанакун потащил Сергея за рукав к двери.
– Вы думаете, что мы там живем впроголодь?
– Никто не думает, что ты голодный. Просто хочется, чтобы и вы отведали того, что мы едим, – сказала Айкан ласково.
– Ты что, считаешь неудобным привезти от нас Тане гостинец? Тогда и этот не бери! – Асанакун шутя стал отнимать у Сергея сверток Айкан.
– Нет… Нет… Оставить ваши посылки и потом наслушаться от жены упреков?! Ни в коем случае! Лучше возьму! – Сергей с громким смехом вслед за Асанакуном вышел из комнаты.
