Текст книги "Чабан с Хан-Тенгри"
Автор книги: Касымалы Джантошев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
8
Темирболот проснулся на рассвете и уже не мог больше заснуть. Он тихо встал, натянул на босые ноги сапоги и немного походил, стараясь двигаться бесшумно. В соседней комнате спал Семенов, а его-то и боялся Темирболот. Про врача шутя говорили, будто сон его так чуток, что шелест прошмыгнувшей в соседней комнате мыши кажется ему топотом.
Семенов еще не разрешал Темирболоту вставать и очень сердился, когда заставал джигита на ногах. «Почему ты поднялся?» – спрашивал он недовольно. Объяснений не слушал и немедленно приказывал, как солдату:
– Сейчас же ложись в постель!
Совсем рассвело. От осторожной и напряженной ходьбы по комнате мышцы ног стали побаливать. Темирболот сел на кровать, снял сапоги и начал ходить по комнате босиком. Вдруг двери резко распахнулись, вошел Семенов и сердитым голосом скомандовал:
– Отставить!.. Ложитесь!
Темирболот немедленно рухнул в постель.
Только вчера утром Темирболот обещал Семенову:
«Понимаю, Василий Васильевич! Это было в последний раз».
«Очень неловко получилось, – размышлял Темирболот. – Эх, эта моя нетерпеливость, эх… Ну что было бы, если бы полежал еще?..»
– Проснулся на рассвете и ходит в сапогах по комнате… – после некоторого молчания сердито заговорил Семенов. – Ну ладно, ходи! Но почему стал ходить босиком? Почему? Простудиться хочешь? Не хватает ран на спине, задумал схватить воспаление легких? Боишься, как бы я без работы не остался?
Семенов замолчал и сам принялся нервно ходить по комнате.
Темирболот, накрывшись с головой, старался не проронить ни звука.
Врач сел к нему на край кровати, откинул одеяло с лица молодого джигита и совсем уже не сердитым, а мягким голосом сказал:
– Забыл о своем обещании? Ты думаешь, я просто придираюсь? Нет… Это я по-дружески. И прежде всего я о тебе забочусь как отец, хочу оградить тебя от случайных заболеваний. Тебе сейчас так важно не простудиться. Самая маленькая простуда может помешать твоему выздоровлению. Ты, видно, этого не понимаешь и поэтому моих слов не слушаешь. Так не годится, – с этими словами Семенов вышел.
У Темирболота от стыда даже зазвенело в ушах. Ему казалось, что кто-то снова и снова повторяет укоризненные слова Семенова у него над ухом. Лицо Темирболота горело.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Чернов. Капитан часто заходил к Темирболоту и подолгу беседовал с ним.
– A-а, джигит, ты уже не спишь? Здравствуй! Как ты себя чувствуешь?
– Здравствуйте! Сегодня хорошо, Иван Петрович! – ответил Темирболот смущенно. Он думал, что Чернов пришел сюда после того, как врач нажаловался на его неповиновение.
– Хорошо, выздоравливай скорее, – сказал капитан, присаживаясь на стул возле кровати.
– Сегодня с Пржевальском говорил по телефону. По словам Чырмаша и его жены, сюда должен прибыть еще один незваный гость.
– Тогда Урбай скорее всего разведчик этого нового гостя? – живо спросил Темирболот.
– Да… Выздоравливай скорее, – сказал с улыбкой Чернов, – чтобы быть готовым достойно встретить этого гостя.
– Да я уже совсем здоров… Зря Василий Васильевич так осторожен.
– Нет, милый. С постели не вскакивай – тебе рано. Прошу тебя точно выполнять все указания врача… Ну, лежи, я зайду позже.
В дверях Чернов столкнулся с Семеновым.
Даже не взглянув на Темирболота, врач подал ему таблетку и стакан чаю. Когда молодой джигит выпил лекарство, врач послушал его пульс. Облегченно вздохнув, он проговорил:
– Может быть, тебе еще придет в голову сбегать босиком к отаре, чтобы проверить, все ли овцы целы? Потерпи, – добавил он с улыбкой, – скоро уже совсем встанешь. А вот и Ирина Сергеевна, – приветливо сказал он, увидев появившуюся в дверях жену Чернова, которая помогала при перевязках и приносила Темирболоту еду.
– Молодец, джигит! Организм у тебя хороший, и характер тоже, – весело говорил Семенов, осматривая рану, – поглядите, Ирина Сергеевна.
Та тоже осталась довольна.
Намочив кусочек марли в спирте, она осторожно вытерла кожу вокруг раны, наложила мазь и забинтовала вновь.
Вошедший в эту минуту Чернов, хлопнув руками по бедрам, сокрушенно сказал:
– Опять не успел посмотреть… Ну как дела, товарищи врачи?
– Очень хорошо, товарищ капитан! Если не произойдет чего-нибудь непредвиденного, то очень скоро прогоним Медерова домой, – объявил Семенов, вставая.
– Можете меня уже сегодня прогнать! Я совсем здоров. Иван Петрович, если не верите, пусть опять разбинтуют и посмотрите сами! – сказал Темирболот, заискивающе глядя на Чернова.
– Оставь такие мысли, джигит. – Ирина Сергеевна уложила Темирболота в постель, поправила одеяло. – Раньше, чем нужно, не отпустим.
– Слышал, Темирболот? Больными я не командую, командуют врачи. Отменять их указания не имею права. Потерпи еще немного. Теперь Айкан получила мое письмо…
– Мать думает, что я еще в Пржевальске? – перебил капитана Темирболот.
– Да. Ее предупредили, что завтра ты вернешься на заставу. И она будет завтра здесь.
Темирболот сел, свесив ноги с кровати.
– Завтра будет здесь? – удивился он.
– Да, завтра, – подтвердил Чернов.
– Джигит, ведь нельзя тебе вскакивать! – Ирина Сергеевна вновь уложила Темирболота и, неодобрительно поглядев на мужа, спросила: – Означает ли это, что вы завтра хотите отпустить Темирболота домой?
– Нет, не совсем так, Ирина, – ответил Чернов, – просто я уже устал скрывать от Айкан, что Темирболот ранен. Но мы это раньше делали по необходимости – если бы она, Айкан, узнала о его ранении, она бы все дни сидела здесь у порога, заливаясь слезами. А сейчас дело другое. Чего теперь бояться, когда опасность миновала благодаря вмешательству такого хирурга, как вы, Василий Васильевич. Думаю, что больше мы не имеем права обманывать материнское сердце, – он, ища подтверждения своим словам, вопросительно посмотрел на Семенова, который стоял в углу комнаты, сложив руки на груди.
– Я видел Айкан Медерову всего два раза, – сказал врач, – но мне кажется, да и Аманов так считает, что она очень беспокойный, нервный человек…
– Вы правильно определили характер моей матери, – перебил Семенова Темирболот.
– Поэтому я и думал, – продолжал Семенов, – вылечить окончательно нашего героя и потом только отправить домой. Я не могу быть равнодушным, когда в моем присутствии плачут, – сначала сержусь, а потом сам могу прослезиться. Это качество не очень подходит врачу!
– Действительно, – сказал Чернов, улыбаясь, – если врач начнет убиваться вместе с родственниками каждого больного, дело на лад не пойдет. Прошу вас простить меня, Василий Васильевич, что я пригласил сюда Айкан, не посоветовавшись с вами. Ну, а что теперь будем делать? Если нельзя показывать Темирболота матери, то я что-нибудь опять придумаю, – попрощавшись, Чернов вышел.
– Я сегодня убедился, что всякая опасность миновала, – заметил Семенов, – но, когда приедет Айкан, я при этом присутствовать не буду. Имейте это в виду, Ирина Сергеевна.
– Хорошо, Василий Васильевич… А теперь я тоже пойду. Ты, джигит, лежи и спи спокойно.
– Подождите еще минуточку, – попросил Темирболот. – Разрешите мне завтра одеться и встретиться с матерью во дворе. Я бы не хотел показываться ей в таком виде…
Ирина Сергеевна понимающе кивнула головой, пожала руку Семенову и, уходя, похлопала Темирболота по плечу.
– Почему ты решил, что лучше встретить мать, во дворе? – спросил врач, не поворачивая головы. – А что случится, если она увидит тебя здесь?
– Боюсь, она будет очень плакать. И сразу узнает, что меня ранил Урбай, – Темирболот улыбнулся. – Мать же… Она меня очень любит…
Темирболот всю ночь не спал. Он думал о матери, о неизвестном человеке, который скоро должен появиться в этих краях, о Семенове и о многом другом…
– Как чувствуешь себя сегодня? – спросил Семенов утром.
– Хорошо, Василий Васильевич!
– Почему у тебя под глазами синяки? Плохо спал?
– Да, спал неважно.
– Беспокоила рана?
– Нет.
– Не скрывай, рассказывай, что с тобой?
– Правда, Василий Васильевич. Ничего у меня не болит. Думал о матери, о делах… И о вас, – добавил Темирболот смущенно.
– Обо мне? И поэтому не спал? Ну что ты еще выдумаешь? Посмотрим, что там у тебя сегодня…
Семенов быстро освободил спину Темирболота от бинтов.
– Здесь больно? – спросил он, нажимая на кожу около раны.
– Нет, нисколько…
– Всегда говоришь только одно «нет», – добродушно заметил Семенов, протирая кожу джигита спиртом и накладывая мазь на рану, – если больно, то не скрывай.
Когда перевязка была окончена, Темирболот, снова укладываясь в кровать, сказал:
– Василий Васильевич! Я никогда не забуду вашей заботы. Если у меня не будет случая отплатить вам тем же, во всяком случае, буду стараться быть таким же добрым, как вы.
Семенов ответил не сразу. Он встал и подошел к окну. Небо было чистое, и солнце светило ярко. Вдали сверкала белоснежная вершина Хан-Тенгри.
Он постоял у окна, потом вернулся к Темирболоту и, поправив одеяло, присел на край кровати.
– У нас большая разница в годах, но в судьбе много общего, – заговорил он. – Я тоже остался без отца еще совсем маленьким. Отец мой по характеру был огонь. И в нашем селе озверелые кулаки затушили в 1931 году этот огонь. И моя мама, как твоя, не выходила замуж, вырастила меня и выучила. А тут уж жизнь моя пошла иначе, чем у тебя. Только я начал становиться на собственные ноги, началась война. У меня было воспаление легких, когда фашисты ворвались в наше село. Всех людей, способных работать, они угоняли в Германию. Бандиты ворвались в наш дом. Я был болен, и они меня оставили в покое, решили забрать маму. А мать боялась бросить меня одного больного. Один из фашистов решил меня пристрелить, но мать загородила меня телом.
Семенов перевел дыхание.
– Не помню, что было дальше… Когда я раскрыл глаза, мать была мертва.
Семенов встал, снова подошел к окну и долго стоял там молча.
– Добрая старушка – соседка Елена Федоровна выходила меня… Потом я перебежал к своим… – Доктор снова присел на постель джигита. – Вчера ты мне сказал, что мать тебя очень любит… Моя меня тоже очень… – он громко проглотил слюну и, не окончив фразу, вышел за дверь.
Темирболот очень жалел, что невольно вызвал у Семенова печальные воспоминания и причинил ему боль. И ему пришли на ум слова Семенова, сказанные вчера: «Я не могу быть равнодушным, когда в моем присутствии плачут, – сначала сержусь, а потом сам могу прослезиться…»
«Ему нелегко забыть свою мать, которая погибла, защищая его. И я свою мать никогда не забуду. Она меня родила, вырастила, выходила, учила доброму. Как же можно все это забыть?»
Приход Семенова оторвал Темирболота от размышлений.
– Темирболот Медерович, выпей чаю с сахаром, – сказал ему врач, подавая стакан, – а потом поспи немного.
Темирболот выпил чай, улыбнулся Семенову и послушно закрыл глаза. Он чувствовал особую симпатию к этому доброму человеку: ведь и судьбы их были так похожи.
«Да, Темирболот! – думал, глядя на джигита, доктор. – Отец тоже нужен в жизни. Тебе не раз приходилось видеть, как отцы ласкают своих сыновей, но сам ты не знал отцовской ласки. Он не растил тебя, не учил, ты совсем не знаешь, что значит отцовская любовь…»
Айкан быстро въехала на коне во двор заставы.
– Товарищ Медерова, очень прошу простить меня, – издали заговорил Чернов, идя ей навстречу. – Мне из Пржевальска только сейчас сообщили, что самолет задерживается. Значит, Темирболот прилетит позже…
Айкан остановилась как вкопанная, не зная, верить своим ушам или нет.
Сын Айкан до этого случая никогда надолго не отлучался из дому, и мать очень соскучилась по Темирболоту.
– Иван Петрович говорит неправду, мы здесь! – крикнула Ирина Сергеевна, выходя во двор под руку с Темирболотом.
Айкан соскочила с коня, бросила поводья и поспешила к сыну. Она обняла его, несколько раз поцеловала и стала беспокойно его расспрашивать:
– Благополучно съездил? Не заезжал в наш аил? А где твои волосы? – вдруг громко вскрикнула она, заметив, что сын коротко острижен.
Чернов дружески обнял Айкан.
– Я второй раз должен просить у вас прощения, – сказал он.
– В чем вы еще провинились? Может, и не прощу, не смогу простить…
– Тогда ничего не расскажу. Закрытый казан останется закрытым…
– Ну ладно, Иван Петрович, прощу!..
Семенов, издали увидевший, что Айкан сохраняет самообладание, подошел и поздоровался.
– Дорогая Айкан, – сказал он, – это я заставил капитана говорить неправду.
Айкан удивленно разглядывала всех по очереди.
– Иван Петрович, ничего я не понимаю!
– Темирболот никуда не ездил, – решительно проговорил Чернов. – С того самого дня лежал у нас.
– Он болел? – Айкан схватила капитана за руку.
– Да, мать! – улыбаясь, вмешался Темирболот. – Сильно простудился, но теперь совсем поправился.
Он не торопясь отошел от матери, привязал ее лошадь к коновязи и, вновь подойдя, обнял Айкан.
Айкан долго разглядывала сына.
– Скажи, дорогой, – спросила она тревожно, – а почему ты скрывал свою болезнь от меня?
– Если я сообщу тебе одну интересную новость, ты не будешь плакать? – ласково задал Темирболот вопрос вместо ответа.
– Что это еще за новость?
– Я вовсе не был простужен, это меня Урбай ранил ножом.
– Что ты говоришь?! – побледнев, воскликнула Айкан. – Куда ты ранен?
Она пошевелила губами, силясь спросить что-то еще, и не могла. Прижавшись к груди сына, Айкан замерла.
– Мать, не бойся. Теперь нет ничего опасного. Я совсем здоров. Меня вылечили и спасли Ирина Сергеевна и Василий Васильевич.
Айкан все еще не владела собой.
– Это правда, что ты теперь здоров? – наконец проговорила она.
Темирболот утвердительно кивнул головой.
Айкан, наконец, заплакала. Она оторвалась от сына, торопливо дважды поцеловала Ирину Сергеевну и потом растерянно взглянула на Семенова. У того на глаза тоже навертывались слезы. А когда Айкан подошла к нему и поцеловала, то слезы из глаз Семенова потекли ручьями. Ему на миг показалось, что это его родная мать обнимает его и целует.
Часть третья
1
Был самый разгар лета. Раны Темирболота зажили. Он был теперь совершенно здоров и очень весел.
Вернувшись домой, он немедленно занялся своей отарой. Из-за болезни несколько позже намеченного им самим срока отняли ягнят от маток. Он сдал колхозу шестьсот пятьдесят отлично упитанных и резвых ягнят. Их принимали сам председатель колхоза Аманов, секретарь парткома Акмат и зоотехник Сардар. Выращивать ягнят поручили товарищу Темирболота – Эркину.
Темирболот продолжал пасти свою отару маток. Через несколько недель они должны были принести новых ягнят.
Темирболот прочел много книг по овцеводству, не раз советовался со стариками. Он твердо уверился, что наступило время, когда пасти овец надо особенно тщательно. Они должны быть тучными и здоровыми. И он перегонял свою отару с места на место, чтобы овцы могли всегда щипать самую сочную, самую свежую траву. Матки постепенно привыкали к такому бродячему образу жизни.
…Темирболот выгнал отару на большой, широкий склон, а сам поспешил к сопке, на которую уже давно хотел взобраться. Коня он оставил пастись возле больших валунов на полпути от отары.
– Эх, какой благодатный край, – прошептал он, расправил грудь и подставил ее ветру, дующему с востока. Ветер трепал полы коричневого вельветового бешмета, вновь отросшие волосы.
Он вынул бинокль и, приложив его к глазам, никак не мог налюбоваться открывшейся перед ним картиной.
Вдали, на северо-западе – перевал Тюрген. Южнее сбегало вниз ущелье Оттук. Темирболот знал, что ниже ущелья Оттук на запад от реки Сарыджаз раскинулись Малый Талды-Суу, Большой Талды-Суу и Уч-Кайынды.
В восточной части ущелья Оттук возвышались сопки Малый Беркут, Большой Беркут, а южнее их, на этом берегу Сарыджаз, поднимались горы Кен-Суу. Когда Темирболот посмотрел дальше на восток, перед его глазами предстала гигантская гора.
И Темирболот начал вспоминать, что недавно ему говорил Сагындык.
– Вон видишь ту белоснежную вершину? Среди других гор она подобна женщине в белом платье, окруженной многими мужчинами. Это всем известная гора Хан-Тенгри. Если подъехать к ней с севера, то очутишься у знаменитого казахского джайлоо Чон-Капкак. Какие там чудесные места! Я три года назад побывал там. Больше всего мне запомнились величественные вековые ели! А среди них то и дело можно заметить то оленей, то косуль! Если от Хан-Тенгри пойдешь на юг по горам – перевалишь через Ала-Айгыри Сайкал, а спустишься к северу – очутишься у истоков реки Муз-Арт. Ты сам хорошо знаешь коварство реки Сарыджаз, которая с шумом разливается и весною и осенью, тогда через нее перейти невозможно! Немало смельчаков нашли свою гибель в водах Сарыджаз! Зимою она покрывается толстым льдом!.. Так вот эта река берет свое начало от горы Хан-Тенгри. Западный склон вершины Хан-Тенгри называют верховьем Каракол. Но я не пойму, почему эти места назвали верховьем. Там нет ничего похожего на верховья, скоту пастись негде, даже щепотки земли не найдешь. Там одни подпирающие небо ледяные горы да голые скалы. Сарыджаз берет свое начало не от хрустальных родников, а от талых льдов. Потом эта река соединяется с рекой Кеолу и поворачивает на юг.
Сагындык показывал Темирболоту все снизу, и поэтому вершина Хан-Тенгри тогда не казалась такой величественной, как отсюда, с высокой сопки.
Сейчас все было видно как на ладони. Вон севернее Сарыджаз горы Ак-Ункюр, Туз, Турук, а южнее – Энилчек, Кайынды, морщинистые и ребристые, как требуха скотины. А среди этих гор Хан-Тенгри горделиво вздымается белоснежной вершиной, так манит к себе!
Сегодня нет вокруг Хан-Тенгри туч, часто окутывающих его. Они разбежались куда-то…
Темирболот долго смотрел в бинокль. Его привлекали не только горы, но и небольшие лощины, ущелья, складки… Но рассматривал он все это так тщательно, не только любуясь величественными видами, он искал – не прячется ли где-нибудь здесь непрошеный гость, о котором сказал ему Чернов.
«Как извилисты, таинственны и скрытны горы наших сыртов, – думал Темирболот, – как сложен труд пограничников, которые стерегут наши рубежи в этим местах… Здесь не только скрывающегося человека, но и целую отару, пасущуюся открыто, обнаружить трудно…»
…В тот день, когда Семенов, наконец, отпускал Темирболота домой, Чернов собрал пограничников и познакомил их с отважным молодым джигитом. Он произнес целую речь:
– Темирболот Медеров и его мать Айкан достойно выполнили свои обязанности, обязанности советских граждан. За это разрешите выразить им благодарность. Защищать от врагов рубежи своей страны – это священный долг каждого из нас. Замечательно, когда вместе с пограничниками их охраняют и зоркие глаза чабанов. И впредь мы должны крепить нашу дружбу.
Потом Чернов, провожая Темирболота, говорил:
– Мы сразу узнали, что враг перешел границу. Но Урбай так умело путал следы, что мы могли схватить его только назавтра. Судя по тому, что он пытался покончить с собой, он решил не сдаваться нам в руки живым. А ты помог нам. Ведь главная задача – схватить змею живьем…
…Приближалось время гнать овец к летнему аилу, и Темирболот сбежал с сопки. Подойдя к отаре, он оглянулся. Там, где он недавно сидел, клубился туман, а на западном склоне сопки мирно паслось стадо горных козлов.
«Ну, что ни говори, а все-таки из меня плохой охотник! Надо было лишь немного нагнуться и посмотреть вниз, тогда бы я их сразу увидел… Может быть, удалось бы прихватить одного из них. Как теперь поступить? С этой стороны подойти нельзя – ветер отсюда, козы сразу почуют человека. А может быть, меж валунов удастся проскользнуть незамеченным?»
Темирболот стал прикидывать, как лучше подобраться к стаду, и вдруг увидел среди камней какое-то странное существо. Он даже вздрогнул, а когда пригляделся, то различил огромный сноп полыни, который перебегал от камня к камню. Приложив бинокль к глазам, Темирболот стал наблюдать за загадочным снопом.
Темирболот похолодел.
Это был человек! От самых щиколоток до шеи спереди и сзади он обмотал себя стеблями полыни. Большой пышный пучок был привязан к голове. И это чудовище с удивительной ловкостью пробиралось от валуна к валуну.
Вспомнив о «непрошеном госте», Темирболот замер, у него зазвенело в ушах, но он взял себя в руки. Стараясь занимать как можно меньше места, он сжался в комок и кинулся к куче камней. Темирболот решил там укрыться, а когда неизвестный подойдет ближе, прострелить ему правую руку и тогда, подобно снежному барсу, броситься на врага.
Когда этот живой пучок полыни подошел к краю валунов, Темирболот был уже неподалеку. Его приближение не почуяли даже горные козы.
Спрятавшись за один из камней, Темирболот увидел метрах в пяти от себя ногу, замотанную полынью. Через мгновение и эта нога скрылась за огромным, заросшим мохом камнем.
«…Сейчас враг снова появится с того края…» – подумал Темирболот. Он направил винтовку в ту сторону, откуда ожидал появления странного «гостя».
«Может, обойтись без выстрела, схватить его голыми руками? Нет, такие „непрошеные гости“ знают все секреты рукопашной борьбы. Это очень опасно. Прострелю ему, как задумал, правую руку, а когда прыгну на него, буду кричать во всю глотку. Дядя Сагындык должен быть неподалеку, услышит, прискачет на помощь», – рассуждал про себя Темирболот.
Вдруг громко прозвучал сухой звук выстрела. Наверху что-то зашуршало. Вниз посыпались камни.
Темирболот испуганно посмотрел наверх и увидел убегавших за выступ скалы коз. Думая о «непрошеном госте», он совсем забыл о стаде, пасшемся повыше него на склоне…
– Э-эй! Темирболот! Иди сюда! Где ты? – услышал джигит голос Сагындыка из-за валуна, как раз оттуда, где по предположению Темирболота скрывался «непрошеный гость».
Темирболот почувствовал внезапную слабость, по телу прошла холодная дрожь.
– Э-э-эй! Темирболот!.. Иди ко мне!
Темирболот сидел как окаменевший. Он все еще дрожал.
Удивившее его чудовище встало на ноги и зашагало вверх по склону, и тогда Темирболот окончательно убедился, что тот, кого он принял за «непрошеного гостя», не кто иной, как Сагындык. Молодой джигит от стыда не мог поднять головы.
«Как же это я так? Почему я сразу решил, что это „непрошеный гость“, и чуть было не ранил Сагындыка?»
В глазах Темирболота потемнело, его снова с головы до ног обдало холодом. А Сагындык, сбросив с себя наряд из полыни, уже спускался вниз по склону и тащил за собой убитого козла с ветвистыми рогами.
Увидев Темирболота, Сагындык весело крикнул:
– Э, Темиш, ты уже здесь! Помоги мне, а то козел очень тяжелый!
Темирболот невесело посмотрел на него и не торопясь пошел навстречу.
– Я здесь был еще до того, как вы убили козла, – вяло проговорил он.
– Раньше меня? – Сагындык, выпустив козла, хлопнул себя по бедрам. – Вот досада! Значит, ты выслеживал коз, а я выстрелил раньше и испортил тебе охоту?!
– Совсем это не так, дядя!
– Ну, а как же?
– Я вас выслеживал, хотел в руку вам попасть.
– И что это ты говоришь? – Сагындык от неожиданности сел, сам того не заметив, на убитого им козла. Он, побледнев, смотрел на Темирболота.
– Правда, дядя!.. Счастье ваше… если бы не выстрелили, если бы не крикнули, то я мог бы в вас выстрелить. – Темирболот говорил с трудом, стоя перед Сагындыком с виновато опущенной головой. Сагындык, страшно разозлившись, не заметил ни бледности, ни смущения Темирболота.
Дней шесть назад Сагындык заколол молодого барашка и пригласил в гости соседей. Всем было очень весело. Аксаамай, смеясь, сказала: «Я всегда буду слушать Сагындыка, а Сагындык – меня. А если он поступит когда-нибудь наперекор мне, я попрошу Темиша, чтобы он его где-нибудь пристрелил!»
Сагындык вспомнил сейчас слова жены.
«Вот до чего доходит коварство женщины!.. – мелькнуло у него в голове. – Значит, она сумела восстановить против меня этого мальчика, который всегда так меня любил. Как это могло получиться? Может, она влюбилась в молодого джигита и я ей больше не нужен?»
Сагындык вскочил, рванул ворот рубашки и не помня себя закричал:
– На, стреляй! Потом отнеси мою окровавленную рубашку Аксаамай. Обрадуй ее!
Темирболот с удивлением смотрел на своего друга. Кровь отхлынула от всегда такого розового лица Сагындыка, и оно стало мертвенно-бледным.
– Дядя! Да что с вами, дядя?
– Не смей меня так называть! Стреляй!
– Да что вы говорите, подумайте только!
– Нечего рассуждать! Если стал я вам всем таким ненавистным – стреляй! – Сагындык свирепел все больше, ноздри его раздувались, по щекам струился пот.
Темирболот, вытаращив глаза от страха, не понимал, почему так рассердился Сагындык.
Молодой джигит немного отступил назад и сказал:
– Да ведь я не знал, что это вы.
– Что? – крикнул Сагындык, совсем сбитый с толку.
– Дядя, я вас не узнал, вы так обвязались полынью. Я думал, что это враг, нарушитель границы… Непрошеный гость… – Темирболот, опустив глаза, тихо докончил: – Не рассмотрел, что это вы, и чуть из-за глупости не ранил вас… Я хотел стрелять в правую руку… Прыгнуть, как барс…
Сагындык молча сел на камень, вынул платок и долго вытирал пот.
– Тащи это! – сказал он, вставая и показывая на козла, а сам быстро побежал вниз по склону.
Когда Темирболот с тушей был у подножия горы, Сагындык подвел джигиту его коня.
– Садись! – распорядился он.
Темирболот послушно сел верхом.
Сагындык перекинул убитого козла через седло.
– Вези домой и разделай, – распоряжался Сагындык, будто ничего не случилось. – Свари мясо, чтобы хватило на четыре семьи. Оставшееся тоже раздели на четыре части. Отару я пригоню сам.
– Ладно, – сказал Темирболот, понимая, что дальнейшие разговоры не нужны.
Сагындык долго смотрел вслед Темирболоту.
«Эх, эта горячность моя бестолковая, – размышлял он. – Дорогой мой Темиш, ну почему я не расспросил обо всем сразу? Вот так со мной бывает – не дослушаю до конца и начинаю бестолково горячиться. „Брось эту свою привычку“, – учит меня дорогая моя Аксаамай. И вот из-за своего глупого нрава сразу очернил и тебя, дорогая, и Темирболота. С этим покончено, дорогая Акиил, больше ничего подобного не повторится!»
Сагындык вскочил на коня и погнал отары к аилу.
«Хотя бы потрудился узнать, кто этот „непрошеный гость“, откуда он, – продолжал корить себя Темирболот, – хотя бы попытался рассмотреть его. Нет! Сразу же за винтовку! Из-за своей дурости человека чуть не ранил».
– Темиш, с тебя полагается тыралга! – крикнула Аксаамай, прервав раздумья Темирболота, и, вскочив на коня, помчалась к юрте Айкан.
Она доскакала до юрты раньше Темирболота и сказала выбежавшей Айкан:
– Только посмотри! Вот еще доказательство, что Темирболот стал настоящим джигитом.
– Напрасно хвалите меня, тетушка, козла пристрелил дядя Сагындык, – мрачно сказал Темирболот, подъезжая к юрте.
Слово «пристрелил» Темирболот произнес с трудом. Ему сразу вспомнились все подробности его неудачной охоты за «незваным гостем».
Аксаамай и Темирболот спешились.
– Эх ты, дурачок! – засмеялась Аксаамай, кончиком указательного пальца шутливо задевая Темирболота за нос. – Ну что случилось бы, если бы ты меня поддержал?! А еще считаешься джигитом! – Она потрепала Темирболота за уши. – Нет, дорогая Айкан, вряд ли выйдет человек из твоего сына – надо женить его на умной и хорошей девушке. Говорят, что хорошая жена помогает сделаться человеком!
– Правильно, дорогая моя Аксаамай! – сказала Айкан. – Если мне когда-нибудь удастся услышать такой же звонкий и веселый смех, как твой, от подруги Темирболота – я буду счастлива. А когда объявят мне, что мои дети построили коммунизм, – Айкан стащила с головы красный платок, – тогда я взберусь на вершину Хан-Тенгри, водружу там знамя вот из этого моего платка, гордо посмотрю на Луну, Венеру, Марс и стану считать себя матерью-героиней всего человечества!
Лицо Айкан, ее улыбка были в эти минуты необыкновенно красивы. Платок, переливаясь в лучах солнца, развевался по ветру. И Аксаамай и Темирболот увидели в ее глазах какой-то необычайный свет, и на минуту им обоим показалось, что Айкан стоит на вершине Хан-Тенгри, размахивая флагом…
«Не все, кто хотел, взбирались на вершину Хан-Тенгри, – думал Темирболот, любуясь матерью. – Только бесстрашным, не боявшимся снежной пурги, трудной дороги, смертельной опасности, удавалось добраться туда. Цели достигали только самые выносливые, остальные поворачивали обратно с середины пути. Только храбрый, трудолюбивый достигает своей дели…»
Темирболот увидел свою отару, спускавшуюся с горы. А когда заметил Сагындыка, который, посвистывая, гнал овец, он опять вспомнил о «непрошеном госте».
