Текст книги "Чабан с Хан-Тенгри"
Автор книги: Касымалы Джантошев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
8
Когда всем стало ясно, что разыскать тела Темирболота, Лизы и Джаркын под огромной снежной площадью невозможно, было решено вернуться в низовье.
По распоряжению Кенешбека отару Айкан перевезли ко вновь отстроенному сараю, а вместо Сергея и его жены далеко в горы были отправлены другие. Кенешбек рассудил, что и Айкан лучше держаться поближе к людям, да и Сергею с его женой будет легче переносить горе в аиле.
К домам Сергея и Асанакуна, как положено по киргизскому обычаю, приходили односельчане – мужчины и женщины, горько оплакивая погибших. По вечерам в аиле долго не смолкали рыдания женщин, скорбные голоса.
Но Айкан вдруг восстала против этого старого обряда. Сама она побывала и у Сергея и у Асанакуна, погоревала вместе с ними. В доме Сергея, когда она туда зашла, собралось немало народу. И вдруг Айкан всех удивила.
– Прошу вас, дорогие, – неожиданно сказала она, – не говорить мне слов сочувствия. Ничто и никто меня не убедит, что Темирболот погиб. Я не хочу слышать рыданий и скорбных слов. А Сергей и Асанакун пусть думают и делают как хотят…
Сергей решил последовать примеру Айкан – слезы и вопли в его доме утихли.
Асанакун растерялся. Он не знал, на что решиться. И вдруг отправился к мулле за советом.
Мулла, недолго размышляя, забубнил:
– Твоя дочь чиста перед аллахом… смерть ее священна… Нам не пришлось хоронить ее, но такова была воля аллаха. Вырази же аллаху благодарность и веди себя так, как положено по обычаю…
Потерявший от горя голову Асанакун роздал одежду дочери женщинам и стал готовиться к поминкам.
– Слушай, Асаке! – сказал Сергей Асанакуну. – Мы с тобою друзья, никогда ничего не скрывали друг от друга, и каждый из нас всегда прислушивался к советам другого. Может, повременить с этим делом немного?
Асанакун слова Сергея пропустил мимо ушей.
Многие колхозники в аиле считали, что надо было поступать, как в таких случаях положено. Открыто они не осмеливались осуждать Сергея и Айкан, но между собой много судачили. Особенно волновались верующие – старики и старухи.
Слухи ширились, росли.
«Эх, Сергей, Сергей… Ты друг киргизам… Мы ходили к тебе, оплакивали Лизу. И вот ты запретил нам до конца соблюсти обычай. Ладно, может, у русских такие порядки, и мы их не знаем. А что случилось с Айкан? Почему она пренебрегает обычаями предков? Как она любила Темирболота! И не удивительно! Ведь этот джигит был звездой среди джигитов нашего аила. Ничего с ней не случилось бы, если бы соблюла наши обычаи. Ведь поступать по правилам – не значит верить в бога. Ладно, пусть уж обычаи не соблюдает, так должна же мать хотя бы каплю слез пролить по сыну?!»
А кое-кто начал про Айкан говорить грязные и подлые слова, вспоминать забытые сплетни.
– А похоже, права была Калыйкан! Не такая уж Айкан святая! Иначе она оплакивала бы сына – единственное, что осталось ей от Медера. Думали, что она хорошая, добрая, а она бесчувственная, бездушная… Кто может ждать от нее добра, если она открыто попирает обычаи предков, да и, видно, ничуть не жаль ей погибшего сына…
Но все-таки любивших Айкан и веривших ей в колхозе было гораздо больше. Многие товарищи Лизы и Темирболота часто слышали слова «погибли», но все чего-то ждали, надеялись на чудо.
– Тетушка Айкан, говорят, лучше джигиту умереть, чем нарушить слово, – сказал Кенешбек, вводя Эркингюл в дом Айкан. – Вот моя дочь. С этого часа она и твоя…
Айкан теперь не одна, у нее есть дочь…
Давно уже не было сильных морозов, давно не выпадал и снег, и поэтому нет больших сугробов. А на солнечных склонах гор он совсем стаял, лежит только в складках…
Айкан днем выгоняла отару на выпас, а вечером немного подкармливала. Она всячески старалась, чтобы сена выходило поменьше и его хватило бы до весны.
Когда клочки травы из кормушек падали на пол, их затаптывали овцы, и самые нежные стебельки так и оставались под копытцами.
И Айкан решила вынести кормушки из сарая и расставить их неподалеку – овцы меньше толкались, и больше сохранялось корму.
– Старайтесь быть бережливыми, – сказала Айкан своим помощницам. – И уважайте чужой труд. Это сено летом заготовили наши товарищи на горных склонах… Если даже одна травинка упадет, не ленитесь, поднимите и положите ее в кормушку. Что, если именно ее срезал косой дорогой мой Темирболот?.. – Она отошла в сторону, чтобы никто не видел ее волнения.
А Эркингюл и Айымбийке, услышав из уст Айкан имя Темирболота, плакали не скрываясь.
Под вечер Эркингюл, запыхавшись, втащила два полных ведра воды в дом.
– Тетушка Айымбийке, – затараторила она. – Надо приготовить сено поскорее!! Мама уже близко…
– Ох, а я совсем забыла обо всем с этими домашними делами! – Айымбийке с силой отжала воду из белых шерстяных варежек и положила на край плиты. Она выбежала из дому следом за Эркингюл.
На небольшой тележке они подвезли сено к кормушкам. Равномерно распределив его, помощницы Айкан подобрали с земли все до последней травинки.
Подъезжая к дому, Айкан разделила отару на две части, чтобы овцы, которые должны были скоро принести ягнят, меньше толкались у кормушек и не навредили будущему потомству… Так и подпускала она отару к еде с двух сторон.
Потоптавшись у кормушек, овцы принялись дружно и мирно жевать мягкое, сухое сено.
Айкан внимательно оглядела овец, и они напомнили ей бусы, нанизанные на нитки ровными красивыми рядами.
– Тетя Айымбийке, мать, наверное, замерзла, встретьте ее, пожалуйста, а я… – Эркингюл бегом вернулась в дом.
А Айкан засмотрелась на отару, будто разыскивая какую-то самую любимую овцу, вместе со всеми перемалывающую зубами душистую горную травку. Она так была увлечена, что даже не заметила подошедшей к самому коню Айымбийке.
– Слезайте с коня. Я вам помогу, – предложила Айымбийке.
Айкан вздрогнула от неожиданности.
– Подожди, Айым, – отозвалась она, еще раз окидывая взглядом отару.
От кормушки отошла грузная белая овца и громко заблеяла.
– A-а, вот она, – с облегчением произнесла Айкан и спрыгнула на землю. – С утра эта овца отстает от отары. С обеда перестала щипать траву… Даже прилегла ненадолго. Не своди с нее глаз! Отдели от других, оставь в загоне для овец, что вот-вот принесут ягнят. Судя по блеянию, срок ее уже близок. А другим осталось гулять еще дней пять-шесть.
Айкан не спеша зашагала к дому.
– Дорогая мамочка! Радость моя! – Эркингюл бросилась к Айкан, стараясь обнять ее, еще не снявшую толстого тулупа, целуя в застывшие от холода щеки. – Да ты совсем замерзла! – девушка стала расстегивать пояс своей названой матери, стягивать с нее тулуп. Потом схватила чайник с теплой ведой, чтобы полить Айкан на руки.
Айкан умылась, вытерлась полотенцем, ловко поданным Эркингюл.
На круглом низеньком столе уже была расставлена еда. Эркингюл обеими руками подала Айкан чашку с чаем.
Услужливость Эркингюл почему-то не радовала мать Темирболота.
Айкан не пришлось испытать дочерней ласки, ведь она растила сына. Когда сама была девочкой, старалась угодить – своим родителям. Но она не была с ними такой внимательной и нежной, как Эркингюл. Может быть, потому что жила семья Айкан в бедности – было не до внешних проявлений любви и нежности! А может быть, молодежь теперь пошла другая, образованная, менее сдержанная, не стыдится своих чувств!
А вдруг… Эркингюл пытается быть такой ласковой со своей новой матерью через силу? А что, если так вести себя ее научили мать и отец? И, возможно, дочь Кенешбека не вполне искренна?
Айкан все <время возвращалась мыслями к Эркингюл, стремясь понять, почему заботливость девушки ей не по душе.
Мать Темирболота старалась не быть придирчивой к Эркингюл, отмела от себя все неприятное ей в названой дочери. Она всей душой желала, чтобы Эркингюл заняла в ее сердце место рядом с Темирболотом. Иногда ей хотелось крикнуть во всеуслышанье, что Темирболот и Эркингюл дороги ей одинаково, но она не могла. И все время пыталась понять почему. Ей все казалось, что кто-то зеркальцем наводит на нее зайчик, и эти отраженные лучи солнца не греют ей душу, а только ярко блестят, отвлекают, но не могут помочь забыть то самое дорогое, что хранится у нее на сердце. Айкан не побоялась взять девушку в свой дом, но все время была угнетена мыслью, что не в силах полюбить Эркингюл очень крепко.
Размышляла она над этим уже несколько дней, но не могла выбрать удобного случая, чтобы просто сказать: «Эркингюл, это нравится, а это не нравится мне в твоем характере». Айкан опасалась, что ее слова обидят девушку.
Эркингюл налила еще чаю Айкан, снова передала ей пиалу двумя руками. Потом, отпив из своей, сказала:
– Мать! По-моему, близится время, когда овцы начнут приносить ягнят…
– Да, дочка.
– Мне надо обязательно съездить к председателю.
Вошедшая Айымбийке, снимая в углу тулуп, услышала слова Эркингюл.
– Что, соскучилась по председателю? – поинтересовалась она.
– Разве к председателю ходят только тогда, когда о нем скучают? – отозвалась Эркингюл. – А вы вообще…
Айкан поняла, что девушка готова нагрубить Айымбийке, и перебила ее:
– А что у тебя за дела к нему, дочка?
– Я сегодня нашла заметки Темирболота. Судя по его записям, у нас медикаментов маловато… Надо пополнить аптечку. Все это можно поручить ветеринару Кенжебеку, который мне без конца пишет и просит стать его женой… Темирболот еще отмечает, что нужны дополнительно люди, которые помогали бы принимать новорожденных ягнят…
– А он кого-нибудь называет? – спросила Айкан, подавляя горький вздох.
Эркингюл выбежала в спальню, вынесла оттуда тетрадку.
– «Айымбийке, Салкын, Гульджан, Эркингюл», – бойко читала девушка. – «Лиза», – добавила она тихо. – Мы и так здесь с вами, тетя Айымбийке, нужно еще троих. И заменить Лизу. Вот я и согласую вопрос с председателем.
– Ну что ж, дорогой наш Темиш отобрал подходящих людей, – проговорила Айымбийке и тоже тяжело вздохнула.
Эркингюл налила чай Айымбийке, но подала чашку одной рукой. Айкан думала о Темирболоте, но заметила, что Эркингюл не очень-то почтительна с Айымбийке, и это ей тоже не понравилось.
Айкан хотела было спросить: «Почему ты подаешь мне чай услужливо и двумя руками, а Айымбийке небрежно и одной рукой?» Но нашла, что заводить этот разговор в присутствии самой Айымбийке неуместно.
В комнате воцарилась тишина. Совсем стемнело. Эркингюл тихо встала и зажгла лампу.
Нежность и забота, которые проявляли к ней Айымбийке и Эркингюл, казались матери Темирболота притворными. Айкан считала, что они стараются, как могут, заставить ее хоть на минуту забыться, поменьше думать о Темирболоте.
«Нет, не привыкну я, не поверю вам, – думала она. – До самой смерти своей не выброшу из своего сердца единственного моего Темирболота…»
Эркингюл неслышно убрала со стола.
– Мать, поглядите за казаном! Когда бульон будет готов, засыпьте его лапшой. А мы пойдем загонять отару в сарай.
Айкан молча кивнула.
«Значит, ветеринар в письме объяснялся в любви Эркингюл. Интересно, что ему ответила Эркингюл? Ну что ж, он справляется с большим колхозным делом, неплохой джигит. Конечно, муж он подходящий. Эркингюл должна согласиться. Если еще не согласилась. Должно быть, он ей нравится. А она сегодня хотела, видно, меня подготовить… Иначе бы не заговорила о его письмах… Ну что ж, что подготовила… Я возражать не стану. Сыграем свадьбу. Что могу, отдам ей в приданое. Пожелаю молодым счастья… И Эркингюл от меня уедет. Скорее всего захотят жить отдельно. Значит, опять останусь одна, как старая кочерга?»
И вдруг Айкан всхлипнула, из глаз ее полились слезы. А она так давно не плакала. Ей почудилось, что в комнате совсем темно, несмотря на ярко горевшую лампу.
– Айкан, что случилось? – испуганно крикнула Айымбийке с порога.
– Мать! – Эркингюл, вбежав следом за Айымбийке, бросилась к Айкан, обняла ее. – О чем плачете? – и сама заплакала вместе с нею.
Айкан погладила Эркингюл по щеке, поцеловала в лоб и печально спросила:
– Значит, ты думаешь оставить меня одну и уехать вместе с Кенжебеком?
– Куда уехать? – удивилась Эркингюл.
– Ты же говорила, он хочет на тебе жениться…
– Эх, мать! – Эркингюл улыбалась сквозь слезы. – Вы вот о чем!
– Что ж я могу поделать, выходи за него, – сказала Айкан, чуточку отодвигаясь от Эркингюл.
– Правда, он писал мне и просил стать его женой. Несколько раз просил. Но я-то знаю, что я сама тут ни при чем. Он мечтал войти в родство с председателем. Сколько времени прошло с тех пор, как я здесь? Если он действительно любит меня, то почему он раньше каждый день под разными предлогами заходил в наш дом, дом Амановых, а сюда ни разу не заглянул? Да к тому же прошел слух, что у него жена есть и ребенок…
– Значит, он хочет тебя взять в младшие жены? – сказала Айымбийке, забрасывая бульон лапшой.
Эркингюл пропустила мимо ушей ее слова.
– Пока сама не стану ветеринаром, замуж не выйду. Если даже и решусь на это, выберу себе в мужья человека, который будет жить в этом доме и будет уважать мою мать. А этому, женатому, который хочет бросить жену с ребенком, я еще покажу! Вы скоро сами это увидите! Как только овцы начнут приносить ягнят, он волей-неволей здесь появится!
– Да я жизнь отдать тебе готова за одно только твое желание не оставлять меня одну, дорогая моя, – Айкан жадно целовала Эркингюл глаза, щеки, лицо.
И сразу в комнате стало как-то уютнее и светлее.
Айымбийке быстро съела суп, надела тулуп, взяла двустволку и отправилась сторожить отару.
Самое страшное для чабанов волки! Пока у Айкан все было благополучно. Но шли разговоры, что волки тревожили овец то у одного чабана, то у другого. Недавно они в отару Джанузака забрались и задрали трех овец. Шесть слабых овечек подмяла сама отара, спасаясь от серых хищников. Двенадцать овечек раньше срока разрешились от бремени!
Волки побывали в загоне Чымырбая, поранили десять овечек, пятнадцать чабаны отбили уже мертвыми, а пять, видно, были разодраны в клочья – ни косточки не осталось…
Конечно, никого не удивляли эти слухи… Чего только не бывало, чего не случалось в горах!
Для волков наступило самое голодное время. Нечем хищникам набить брюхо! Зарылись в землю сурки, глубоко запрятались в норы неуклюжие барсуки. Элики за версту все чуют – мигом скрываются. Редко-редко зазевается какой и попадет в лапы к волку. Дикие козы и козлы, чуть завидят серых хищников, взлетают на неприступные скалы. Архары ушли высоко – на сырты. И оставалось волкам только одно – кружиться вокруг отар.
– Айымбийке, будь осторожна. Не хотелось бы перед людьми позориться. Если спать захочешь, разбуди меня, я тебя сменю, – обычно напутствовала Айкан, провожая Айымбийке на дежурство.
Айымбийке и так не смыкала глаз, не смея и думать об отдыхе.
…Айымбийке взошла на бугорок у сарая, выстрелила дважды вхолостую и вернулась к отаре.
Эркингюл поставила лампу у постели, разделась, нырнула в постель к Айкан и уютно устроилась рядом.
– Неужели так крепко любишь меня, дочка?
– Конечно, – Эркингюл несколько раз звонко поцеловала Айкан.
Но Айкан по-прежнему настороженно принимала ласки девушки.
– Да, дочка, – сказала Айкан, – мне ты чай подаешь двумя руками, а Айымбийке одной рукой. Почему так?
– Прости меня, мать. Подавала и ей всегда двумя. Недавно она меня остановила. «Я не гостья и не чужая, чтобы мне подносили пиалу двумя руками».
– Ну и мне не надо.
– Нет, нет, мамочка… тебе буду двумя руками по-прежнему.
– Ну, делай, как знаешь.
– В прошлом году, когда тетя Жанаргюл только приехала, она как-то зашла к нам… Ну туда еще… Я просто поставила перед ней чашку, а это, оказывается, неучтиво. Тетя Жанаргюл поняла меня так: «Хочешь – пей, не хочешь – можешь уходить».
– Да неужели?
– Правда, мамочка. Она мне все на следующий день объяснила и так стыдила, что я готова была провалиться сквозь землю. Она мне и еще многое рассказала. Замечали, наверное, как ставят иногда пиалу прямо на скатерть и при этом зачастую проливают чай… Это тоже небрежность, неучтивость. А если подаешь чай, повернувшись к гостю боком, значит тебе он самый ненавистный человек. Если стану вас так угощать чаем, вы можете сказать: «Вот что значит чужая, если бы была родная, то так не поступила бы». Если не скажете, то обидитесь… Я пришла к вам не для того, чтобы вы сердились на меня, и не для того, чтобы только понравиться. Я хочу, чтобы вы меня полюбили. И я буду любить вас очень крепко. Если не заслужу вашего уважения, вашей ласки, что за человек я тогда?
Айкан поняла, что девушка к ней искренне и глубоко привязалась.
Они замолчали.
В это время издали послышался голос Айымбийке:
– Эркинтай!
Айкан испуганно вздрогнула. Задремавшая Эркингюл крика не слыхала. Айкан, боясь, что Эркингюл проснется, прислушивалась к быстрым шагам Айымбийке за стеной.
Вдруг дверь распахнулась.
– Эркинтай, суюнчу!.. – Айымбийке, радостно крича, ворвалась в спальню. – Белая овца принесла двойню…
– Что случилось? – Эркингюл открыла глаза и удивленно смотрела на Айымбийке.
Айымбийке показала из-под тулупа головки двух беленьких ягнят.
– Та самая овечка, – торжествующе объяснила она. – Вот двойня… Одна – ярка будет, другой – баранчик. Это очень хорошая примета!
– Да сбудутся твои слова! – Эркингюл вскочила, взяла одного ягненка. – О, какие у него глазки! – Она поцеловала новорожденного ягненка.
– Хорошая примета! А ты, такая молодая, в приметы веришь? Не слышала и не видела, чтобы раньше других появлялись на свет двойни?
Айкан вышла в другую комнату, а Эркингюл прошептала на ухо Айымбийке:
– Значит, вернется Темирболот. Чтобы мне помереть на этом месте! Не подумайте, что я верующая. Но и сердце все время подсказывает: «Придет, придет, придет». В ушах все время звенят эти слова. Эх, как хорошо было бы, если бы он вернулся, но я никогда не говорю об этом его матери…
– Если бы твои слова оказались пророческими! – также тихо отозвалась Айымбийке.
Айкан вернулась с небольшим глиняным горшочком в руках.
– А ну-ка, подставляйте ротики, – сказала она шутя новорожденным. По обычаю чабанов надо совершить традиционный обряд. – Взяв на кончики пальцев топленого масла, она помазала рты ягнятам – пусть все впредь будет масляное!.. Хорошая примета…
И каждая невольно вспомнила о тех троих, что остались под снегом высоко в горах…
«Пусть сбудется хорошая примета – и вернется к нам Темирболот».
9
– Смотри, вон он снова появился! – Лиза от испуга взвизгнула. – Взял камень в руки и бежит к краю!..
Теперь уже и Темирболот и подошедшая поближе Джаркын видели человека на скале, который бросил камень вниз. И тут же до них донесся тревожный возглас отца Лизы.
– Спасайтесь, обвал! – крикнул Темирболот, схватил девушек за руки и втащил в пещеру.
Ледяной ветер толкнул Джаркын на землю лицом вниз, швырнул, ударив о камень, Лизу и Темирболота в глубь пещеры.
Лиза, не помня себя от страха и боли, громко позвала: «Темиш!», и ухватилась за его плечо.
Вслед за сотрясающим землю грохотом наступила полная, зловещая тишина. Что-то гигантское, тяжелое, страшное завалило выход из пещеры. Свет померк. Мир окутался могильным мраком. Мелкая холодная пыль оседала на лицо и руки.
– О! Что же это такое? – завопила Джаркын. – Неужели мы больше не увидим солнца?! О дорогой мой отец, дорогая моя мать, видно, ослушалась я вас, если навлекла на себя такое несчастье?! О бедная Джаркын, неужели пришла твоя смерть? – Она громко рыдала и бессвязно выкрикивала слова отчаяния.
Плач и выкрики Джаркын, казалось, сгущали мрак. В сердце Лизы они рождали ужас. Так и сидела она, вцепившись руками в плечо Темирболота, и беззвучно плакала. Они молчали, обессилевшие, потерявшие представление о времени, плотно прижатые к камню. Боясь вздохнуть, двинуться, заговорить, оба ожидали появления чего-то чудовищного, неотвратимого…
На одно мгновение Джаркын утихла. Внезапное безмолвие угнетало, сводило с ума.
– О дорогой мой отец! – начала причитать Джаркын с новой силой. – О дорогая моя мама! О, спасите! Ваша дочь похоронена заживо!
Вопли Джаркын звучали все громче, все пронзительнее.
Тут и Темирболота охватил страх. Он почувствовал гнетущую духоту, ощутил себя навсегда отрезанным от живой жизни. И рождались мысли одна другой безнадежнее. Думалось, что они трое навсегда останутся в этом холодном могильном мраке. Но тут же где-то в сознании засиял неяркий луч – все-таки они втроем. Все трое живы!
Обезумевшая Джаркын думала только о себе. Ей даже в голову не пришло попытаться узнать, дышат ли Лиза и Темирболот. Джаркын хваталась за голову, рвала на себе волосы, не ощущая никакой боли, не понимая, что делает.
Лиза и Темирболот продолжали сидеть неподвижно. Их тесное объятие не было сейчас продиктовано любовью. Они, не рассуждая, прижались друг к другу, чтобы не было так страшно в этой давящей, глухой темноте. В непроницаемом мраке они не могли видеть друг друга, даже сидя рядом. Где была Джаркын, они угадывали по ее громким несмолкаемым воплям.
Время шло.
Стряхнув оцепенение, Темирболот окликнул Джаркын:
– Джаркын, успокойся, не плачь… Мы рядом…
Совсем обезумев, Джаркын на миг даже перестала бояться темноты. Они здесь, вдвоем и молчат так долго! «Они молчат, чтобы еще больше испугать меня!»– мелькнуло в ее голове. Так и не поднявшись, она стала колотить ногами по камням.
Постепенно припадок злости прошел от боли в коленках. Переведя дух, она прислушалась.
– Лиза, ты не устала? – тихо спросил Темирболот.
– Нет, я отсидела ноги…
– Вытяни их.
Джаркын слышала этот шепот. Очевидно, им вместе было даже не страшно умирать. Джаркын снова стало обидно. Она опять отчаянно и пронзительно взвизгнула.
Лиза зажала уши руками.
– Джаркын, успокойся, – сказал Темирболот. – Чем плакать, лучше давай подумаем, как быть дальше.
Джаркын решила, что Темирболот и Лиза растерянны и хотят, чтобы она, Джаркын, им чем-нибудь помогла. Она еще отчаяннее заверещала:
– Ой ты, бедняга, откуда мне знать?! Мы заживо в могиле. Нас засыпало землей!
Темирболот вздрогнул, когда услышал слова: «Нас засыпало землей…» Лизе захотелось громко заплакать, но она стеснялась Темирболота.
Стало тихо. Никто из них не знал, сколько времени они здесь.
– Темиш, что с папой? – вдруг спросила Лиза. – Наверно, он тоже попал под обвал? – Не удержавшись, она зарыдала.
– Хватит, хватит, – утешал ее Темирболот. – Дядя Сергей был далеко в стороне. Он побежал, чтобы звать людей нам на помощь. – Он ласково прижал к себе Лизину руку.
– Но все-таки что будем делать? – тихо спросила Лиза, не отнимая руки.
Темирболот долго молчал.
– Лизочка! Ведь у нас есть батареи и карманные фонари.
Он на ощупь взял Лизу за подбородок.
– Ой, Темиш! – Лиза готова была целовать руки Темирболота. – Доставай мой мешок!
– Подожди, Лиза. Сейчас я найду. Я один фонарь зарядил сразу, как только купил.
Темирболот порылся в своем мешке, оказавшемся сверху, и достал фонарь. Яркий луч вдруг рассек тьму, заблистал иней в пещере.
– Ой, как хорошо со светом!.. Джаркын, смотри! – обрадованно закричала Лиза.
Джаркын не желала разделять радости Лизы. Она поднялась на ноги, разлохмаченная, с опухшими и красными веками, оглядела потолок и заваленный снегом выход из пещеры.
– Сперва снегом, а потом землею нас завалило, – проговорила Джаркын и заголосила снова.
Слезы Джаркын, ее слова, полные отчаяния и беспомощности, снова испугали Лизу. С ее лица сразу исчезла радость.
«Может быть, и правда то, что говорит Джаркын», – подумала она и сразу потеряла надежду на спасение.
– Перестань реветь, Джаркын. Слезы никому из нас не помогут. Не теряй головы, – сказал Темирболот, начиная сердиться.
– Буду плакать… хочу плакать… тебе нет до меня дела.
Темирболот безнадежно махнул рукой и подошел, светя себе фонариком, к заваленному выходу. Он потрогал снег рукой, поковырял пальцем, потом постучал кулаком. Ледяная масса была плотной, крепко спрессовавшейся.
– Лиза, что же мы придумаем?
– Не насыпалось бы при обвале земли сверх снега, – повторила она подсказанную Джаркын мысль.
– Думаю, что обвал был только снежный. Земля сползает, когда несколько дней подряд идет дождь… Или при землетрясении…
– Что ж, тогда будем рыть снег! – предложила Лиза. – Прорубим себе выход…
– Как? Для этого нужны инструменты. Голыми руками, что ли?
Лиза не ответила. При слове «инструменты» она вспомнила большой кетмень и лопату из хозяйства бабушки.
– Эх, досада! Нет ничего! Если рыть каждый день по полметра, то дней через десять мы могли бы выбраться отсюда. – Темирболот тяжело вздохнул, положил включенный фонарь на выступ пещеры и уселся на плоский камень, прислонившись к Лизе.
Джаркын сидела в стороне.
Наступившую тишину опять нарушила Джаркын – она то шмыгала носом, то всхлипывала.
Лиза и Темирболот, каждый про себя, соображали, как помочь горю.
– Джаркынтай! – ласково позвала Лиза.
– Что? – грубо ответила девушка и с пренебрежением взглянула на подругу.
– Может, у тебя есть в мешке что-нибудь подходящее?
– Что? Довольно смеяться надо мной! – Джаркын вскочила с места и стала поодаль, дрожа от злости.
Темирболот пожал Лизе руку, не желая, чтобы девушка вступала в разговор.
«Ты бесстыжая! – хотелось крикнуть Джаркын. – Молодая такая, а с Темирболотом что-то завела. Вот аллах покарал нас, и остались мы все под обвалом. Выводите меня отсюда, бесстыжие, как знаете!» Но Джаркын молчала. Побоялась, что Темирболот вспылит. Она только сжала руки в кулаки, затряслась, потом вскрикнула, схватилась руками за голову и снова села на камень.
Когда они выезжали из аила, Джаркын ревновала Темирболота и возненавидела Лизу. А сейчас ей казалось, что она ненавидела их обоих. Ревновала, злилась и трусила.
Конечно, Джаркын горевала не только из-за своей неразделенной любви. Она боялась смерти. У нее замирало сердце от страха. Она пыталась рассуждать про себя, но ничего утешительного не могла придумать. Все затоплял тошнотворный страх, и она плакала, кричала, бранилась еще пуще. Хотелось ей сцепиться с Лизой и обругать Темирболота, наговорить им много горьких слов, но она не решалась… Что-то ее удерживало. Больше всего ее злило, что молодой джигит шепчется о чем-то с Лизой. Ей и в голову не приходило, что те просто старались решить, как быть дальше.
Темирболот и Лиза чувствовали возрастающую враждебность Джаркын. Но оба считали, что она ожесточилась от несчастья. Волнуется больше чем надо, вот и все…
Темирболот, обдумав все, наконец, решил предложить свой план девушкам.
– Дела у нас серьезные, – заговорил он. – Очевидно, нам нужно только ждать. Потеплеет, пригреет солнце, и растает снег, заваливший вход в нашу пещеру. А может, и так будет, что придется проститься с жизнью… Но надежды на выход отсюда мы терять не должны, будем держаться как можно дольше. Пока я предлагаю: сложить еду в один мешок, делить ее поровну и… понемногу… Может быть, нам придется быть в этом плену до мая!..
– До мая не дотянем, подохнем быстрее! – выкрикнула Джаркын, хотела еще что-то добавить и опять заплакала.
– Прекрати рев! – сердито прикрикнул на нее Темирболот. – Вон твои пожитки, вынимай еду, все сложим в чей-нибудь один мешок.
– Не дам! – Джаркын вырвала свой мешок из рук Темирболота. – Вам нет до меня дела! Умру или жить останусь, вас это не касается.
– Ну, а ты что думаешь? – спросил Темирболот Лизу.
Девушка промолчала. Она развязала свой мешок, достала оттуда гостинцы, что послала бабушка для ее матери, и передала Темирболоту.
– А это что за деревяшка? – спросил тот – из похудевшего мешка Лизы выпирала какая-то палка.
– Не знаю, видно, отец что-то сунул и мне не сказал…
Из куска войлока Лиза извлекла остро наточенную мотыгу.
– Темиш! – только и смогла она вымолвить.
– Лизочка! – Темирболот, не зная, как выразить свой восторг, прижал Лизу к сердцу, выхватил мотыгу у нее из рук и, посверкивая фонариком, побежал к выходу из пещеры. Ударив несколько раз по твердому снегу, он крикнул:
– Чудесно, Лиза! Теперь развяжи мой мешок, переложи оттуда еду к себе, а все остальные вещи спрячь в мой!
– Зачем?
– Так будет удобнее! Подожди только, пока я посвечу, – говорил Темирболот, продолжая бить мотыгой.
Он начал вырубать в снегу ступеньки.
Лиза и Джаркын наблюдали за Темирболотом, стоя в полной темноте. Но им хорошо была видна фигура джигита, держащего зажженный фонарик в одной руке и сноровисто пробивающего снег мотыгой, которую держал в другой.
Он вырубил сначала одну ступеньку, потом другую, третью и поднимался по ним вверх.
Прошло довольно много времени – шесть ступенек было готово. Темирболот решил теперь прорыть неширокий низкий ход, а потом – снова ступеньки. Неизвестно, сколько таких ступенек и ходов нужно будет вырубить в заледеневшем снегу, чтобы выбраться наружу!
Работа была изнурительная, но на первых порах Темирболот не ощущал всей ее тяжести. Снег становился все плотнее. Темирболот потушил фонарик, продвигался на ощупь, став на колени. Время от времени Лиза светила ему своим фонариком.
Она таскала в пещеру снег из норы, прорубленной Темирболотом.
…Теперь решено было долбить ледяную стену по очереди.
Лиза и Темирболот заставляли мотыгу стучать безостановочно. По тоннелю ползли гуськом – когда один скалывал снег, другой втаскивал холодные комья в пещеру и сваливал в кучу. По тесному ходу приходилось пробираться на четвереньках, опираясь одной рукой о ледяной пол или держась за неровную, скользкую стену. Руки ныли от холода, колени сводило, промокшие ноги немели.
В короткие перерывы Лиза и Темирболот грели руки под мышками. Они подбадривали друг друга, стараясь не выдавать усталости. Оба неуклонно продвигались вперед, медленно, но продвигались.
– И чего только мучаете себя? – кричала им Джаркын. – Из этой вашей затеи ничего не выйдет…
Она теперь словно очнулась от долгого сна. Ей казалось, что Темирболот и Лиза забавляются, как дети, какой-то нелепой игрой.
Джаркын не верила в завтрашний день. У нее не было надежд, как у этих двоих. Мысли о неминуемой смерти не выходили у нее из головы. Голова трещала, в ушах звенело.
Она то успокаивалась, то снова начинала бушевать.
«Э-э, я дурочка! Из-за своей дурости погналась за дураком Темирболотом и вот попала в беду. Чего я нашла в этом Темирболоте? Он такой же, как и многие. Есть джигиты и поинтереснее его. Если бы Обратила внимание на кого-нибудь из них, то в такую беду не попала бы и была счастлива».
Нельзя было понять, день или ночь на земле.
Лиза и Темирболот промокли, замерзли, но ни он, ни она не говорили: «Может быть, отдохнем…»
Когда нестерпимо начинали ныть колени, они делали передышку… Прекращали работу на несколько минут для еды… Когда совсем иссякали силы, ложились на камни, завернувшись в шубы…
– Лизочка, знаешь, что мне в голову пришло? Сейчас мы утеплимся, – Темирболот осмотрел свою новую шубу из добротной мерлушки. – Джаркын, давай поменяемся. Ты отдай нам тулуп дяди Асанакуна. Он ведь не очень новый, а себе возьми мою шубу. Дядя Асанакун не будет тебя бранить за обмен! А мы из его тулупа себе наколенники сделаем.
