Текст книги "Чабан с Хан-Тенгри"
Автор книги: Касымалы Джантошев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
6
Когда солнце стало склоняться к зубчатым гребням гор, машина, мчавшаяся по дороге, внезапно остановилась.
Первым из кабины выскочил Сергей. Через борт выпрыгнул Темирболот, слезли девушки.
– Ребята, приехали! – сказал Сергей. – Теперь шагайте вверх по этой лощине, а я вас догоню. – Он открыл полевую сумку и принялся там разыскивать какую-то бумагу.
Темирболот, связав мешки девушек, перекинул их вместе со своим через плечо.
– Пошли! – коротко сказал он.
Темирболот двинулся впереди своих спутниц по свежему снегу, который доходил ему до щиколоток.
Зимой здесь между скалами можно было пройти только пешком, летом смельчаки пробирались и верхом. Машина должна была ехать дальше, вверх по ущелью, до реки Сарыджаз. Там перебраться на северный берег, а под вечер следующего дня быть на Кен-Суу.
Но шофер решил изменить маршрут и через Малый Талды-Суу проскочить к Большому Талды-Суу.
– Вот письмо, – сказал Сергей, подавая шоферу бумагу, – прочти по очереди всем трем чабанам. Пусть они не жадничают и весь корм разделят поровну. И пусть на уголке распишутся, а ты эту бумагу сдай, когда вернешься, бухгалтеру, – объяснял он. – Если не доедешь сегодня до Большого Талды-Суу, следи в оба за фуражом.
– Хорошо! Будьте здоровы!
Шофер завел мотор, а Сергей пошел догонять ребят по их следам. Они успели отойти довольно далеко.
Джаркын, шедшая позади всех, остановилась и, указывая на пещеру метрах в ста в сторону от них, спросила:
– Что там такое?
Темирболот оглянулся и ответил:
– Пещера… Охотники, чабаны иногда ночуют там. Во всяком случае, так говорят люди.
Джаркын, не сказав больше ни слова, направилась к пещере.
– Джаркын, ты куда это? – крикнула Лиза.
– Не твое дело, – сердито буркнула Джаркын.
– Пойдем, Темиш, – попросила Лиза и потащила Темирболота за рукав. – Я тоже хочу посмотреть.
Над пещерой высился каменный уступ, ниже переходивший в отвесную скалу. По ее краям торчали устрашающие зубцы.
Все вокруг было покрыто снегом. На склонах, где царила тень, он отливал матовым серебром, а там, куда падали лучи солнца, снег казался позолоченным и ярким, как будто чья-то искусная рука затеяла чудесную игру лучей.
Неширокая пещера была метра три в высоту, а вглубь уходила метров на тридцать. Там было темно и таинственно.
– Пещера эта не очень известная, – сказал Темирболот. – Но в трудное время охотники всегда здесь могут переночевать, – он подталкивал Лизу к выходу.
Джаркын искоса наблюдала за ними.
– Темиш! – вдруг испуганно вскрикнула Лиза.
– Чего ты испугалась?
– Вон на том гребне какой-то человек приподнялся и снова спрятался за камнем! – торопясь, объясняла Лиза, показывая на соседнюю гору. – Вон, вон, за тем…
Темирболот стал внимательно вглядываться, не зная, верить или не верить Лизе.
– Это, наверно, какой-то джигит тебя поджидает, – сказала Джаркын Лизе.
Голос Джаркын прозвучал язвительно, но Темирболот и Лиза даже не слышали ее слов. Они неотрывно смотрели на гребень горы. У Темирболота сразу мелькнули в голове слова Чернова о «непрошеном госте».
Лиза первая увидела именно этого «непрошеного гостя»!..
Момун целый день пролежал среди тех кустарников, у которых Айкан подстрелила лису. Он молился аллаху, всем пророкам, духам своих предков, прочитал молитву в память своего отца и даже прослезился. Но ни духи предков, ни сам аллах ему не помогали – туман не спускался. Все вокруг замерло. Не было и ветра, который мог бы замести следы.
Идти по гребню горы было невозможно – Момун отлично понимал, что его немедленно обнаружат… Ползти? Но мешали всюду наваленные обломки скал.
Он с трудом одолел около километра и спрятался… Потом снова шел всю ночь и добрался до того валуна, где затаился сейчас.
Подниматься выше и прыгать с одного обледеневшего, скользкого камня на другой было безумием.
И, кроме всего, Момун был голоден, устал, продрог. Голодного человека мороз сильнее пробирает, чем сытого. Момун никак не мог унять охватившей его дрожи.
Он слонялся у облюбованного им валуна и старался согреться на солнышке. И вот, когда дрожь немного утихла, а зубы перестали стучать, раздался шум подъезжающего грузовика. Осторожно заглянув вниз, Момун увидел, что машина остановилась, оттуда вылезли люди. Три человека направились по лощине прямо в сторону камня, за которым прятался Момун. Четвертый задержался у грузовика.
Сердце Момуна тревожно застучало.
Вчера он видел: по дороге вверх проехали в машине три пограничника. И Момун решил, что это те самые пограничники, почему-то переодевшись в штатское, идут, чтобы захватить его.
Ему показалось, что один из трех, решив обогнуть скалу, отошел в сторону.
«A-а! Они хотят отрезать мне все дороги, – подумал в отчаянии Момун. – Что делать? Бежать! Но куда? Нельзя даже добраться до соседнего утеса, не будучи замеченным…»
Момун увидел, что четвертый, у которого он рассмотрел винтовку за плечами, начал догонять тех троих.
Момун посмотрел в бинокль и окончательно уверился, что этот человек – пограничник, тоже надевший почему-то гражданское платье.
«Да! Да! Это и есть тот самый, что разговаривал с Айкан два дня назад… Значит, выследили, что я теперь здесь прячусь. Живым я в руки им не дамся! Но сидеть спокойно и ждать – невозможно. Все-таки что-то надо предпринимать», – лихорадочно соображал Момун.
Он решился нырнуть за соседний валун и, приподнявшись, еще раз заглянул вниз, где стояли теперь те трое.
Лиза заметила его именно в эту минуту.
Момун снова присел на корточки.
Он услышал, как один из преследователей сказал другому женским голосом: «Вот на том гребне какой-то человек приподнялся и снова спрятался за камнем! Вон, вон, за тем…»
Женщина?! Момун не знал, что и подумать.
– Э-эй! – крикнул Сергей и стал махать руками, подзывая к себе ребят.
Сергей решил предложить им повернуть отсюда прямо на юг, чтобы добраться поскорее до зимовки Айкан. Сегодня он хотел переночевать в тепле, а утром идти к Большому Кен-Суу.
Окрик Сергея Момун истолковал по-своему.
«О аллах, поддержи меня!.. Помоги уничтожить врагов, открой мне безопасную дорогу и дай в спутники своего пророка. Дорогой мой отец, поддержи меня своим святым прахом!» – не переставал твердить Момун. Он протянул руки к плоскому камню и дотронулся до него. Камень легко сдвинулся с места – он не был прихвачен смерзшимся снегом к скале.
Спасение! Момуна охватила неистовая радость – ему даже стало теплее.
Он вспомнил слова своего отца: «Сын мой, в дождь нельзя ездить по крутым спускам, зимой – стоять под крутым склоном».
Момун знал, что в это время года снежные оползни в горах не редкость. И он решил устроить обвал, чтобы под ним погибли все четыре его преследователя. Хищник стал хладнокровно ждать, когда к троим его врагам подойдет четвертый с ружьем.
– Эй, идемте прямо на юг! – крикнул Сергей.
– О аллах! О духи предков, не дайте ему уйти!
Момун высоко поднял плоский камень, сделал несколько шагов вперед и кинул вниз вдоль склона горы. Послышался сухой треск ударов камня о камни, потом грохот…
В один миг лощина, где стояли девушки и Темирболот, оказалась заваленной снегом. В небо поднялся огромный столб снежной пыли.
– О-ой! – донесся до Момуна далекий крик. Сердце негодяя застучало где-то у горла…
Многое пережил он на своем веку, пролил немало чужой крови, чинил своим врагам вред, привык к брани и проклятьям своих хозяев, побывал в разных переделках. Но никогда, как ему казалось, он не слышал такого сильного-, пронзительного и грозного крика. Этот голос долго еще звучал в ушах Момуна. Может быть, хищник почуял в этом крике угрозу, а скорее всего просто испугался того, что совершил. Он долго не мог унять боли в сердце, чувствовал слабость во всем теле.
– О-ой! – крикнул Сергей.
Он взглянул в ту сторону, откуда послышался треск, краем глаза уловил человека, убегавшего за валун, и лавину, катившуюся вниз.
Больше кричать он не мог. Ветер отбросил Сергея в сторону, свалил с ног; его в миг засыпало снегом.
Только потому, что голова чудом оказалась над снегом, Сергей не задохнулся. Тяжесть сдавила грудь, сжимала, как в тисках. Несколько мгновений он не мог перевести дух. Пытался пошевелиться, двинуть ногой или рукой – ничего не получилось, хотел повернуть голову и посмотреть в сторону обвала, но и это не удалось.
И почему-то ему сразу не пришло на ум, что ребята могли быть погребены под снегом. Он откашлялся и крикнул, но из сдавленной груди вырвались только слабые, хриплые звуки.
Горы вокруг по-прежнему резали глаз белоснежным нарядным покровом. Лишь одну от вершины до подножия, как рана, рассекала темная полоса – весь снег, сорвавшийся вниз, скопился в лощине, и долго еще над ним курился белый дым – легкая снежная пыль.
Пограничники видели, как из грузовика вышли четверо и направились по лощине в сторону от дороги. Машина помчалась дальше.
Эти четверо могли быть только Темирболот, Сергей и другие чабаны. Зимовка Айкан находилась неподалеку от тех мест, и лишь Темирболот с друзьями мог направляться в те края.
– Товарищ капитан, – доложили Чернову. – В горах произошел снежный обвал. На гребне горы, по которой катилась снежная лавина, замечен человек…
Чернов с несколькими пограничниками помчались к перевалу. Следы приводили к засыпанной снегом лощине, но по другую ее сторону, за обвалом, пограничники отпечатков ног не обнаружили.
– Товарищ капитан, люди вроде остались под снегом, – высказал один из пограничников то, что думали остальные.
– Как это могло случиться? – воскликнул Чернов. Он не мог, не хотел верить. – А вон, посмотрите, в стороне что-то чернеет. И, мне кажется, кто-то стонет.
Они мигом добрались до задыхавшегося в снегу Сергея. Сугроб быстро раскопали, и уже через несколько минут Сергей мог вымолвить:
– А где ребята?
– Ребята?..
– Лиза, Джаркын, Темирболот…
Сергею ничего не могли ответить. Пограничники были потрясены не меньше, чем отец Лизы. Не веря еще, что произошло несчастье, он громко крикнул:
– Лиза! Э-эй! Ли-за! Темирболот!..
Не получив ответа, он вдруг горько и громко зарыдал. Потрясение было, видимо, так велико, что он, всегда выдержанный и спокойный, не мог сдержать себя.
Взволнованный Чернов взял его под руку и пытался утешить. Пограничники столпились вокруг, переглядываясь.
Сергей плакал, как ребенок, и беспомощно озирался вокруг.
– Скорей! Скорей! – вдруг крикнул он. Рыдания перехватывали его горло. – Посмотрите вон вверх за большим валуном… Кто это? – Горе снова захлестнуло его. – Где мои дети? – крикнул он исступленно и горько.
Солнце, как бы испугавшись этого отчаянного крика, стало быстро меркнуть. Потемнело, закружился снег. От ущелья Оттук надвигался буран. Ветер стонал и метался, как бы вторя тяжелым вздохам Сергея.
В лицо пригоршнями летел снег, залепляя глаза, дорога была неровной и скользкой и только к полуночи Чернов добрался до заставы. Он немедленно позвонил в Пржевальск и просил сейчас же сообщить страшную новость в колхоз.
Буря утихла только под утро. К полудню на четырех грузовиках колхозники примчались к месту обвала. Они уже застали у подножия горы Айкан, Аксаамай, Эреше и Табыша.
Перед ними распласталась снежная громадина, взбудораженная вчерашним бураном. Где-то под собою она погребла цветущие, молодые жизни…
Одни горевали, стараясь сохранить внешнее спокойствие, у других ползли по щекам слезы…
Старец Ашым, который тоже, несмотря на уговоры, приехал, стучал палкой по короне снега и звал:
– Где ты, дорогой мой Темиш? Где Лиза? Джаркын, отзовись! Где вы? – Он всхлипывал и сморкался. – Почему я не с вами? – с горечью восклицал старик.
– О дорогая моя! Что случилось с тобой? – голосил Асанакун, беспомощно ковыряя лопатой снег. – Дорогой мой Сергей, неужели мы с тобою оба лишились своих дочек? – то и дело спрашивал он почерневшего и похудевшего за эти часы Сергея.
Эреше отозвал Асанакуна от отца Лизы.
– Успокойся! Приди в себя, – увещевал он старого друга. – Зачем ты еще раз напоминаешь Сергею о том, что он и сам забыть не может. Пусть тебе хоть утешением будет то, что у тебя жена есть, как и у него… Поддержка, забота, семья… А посмотри на Айкан. Сам знаешь, она всегда плачет, когда у Темирболота просто голова заболит. А сейчас, видишь, ни слезинки… Ты подумай, что теперь ей, бедняжке, делать? – Эреше прослезился сам и поскорее отошел от Асанакуна.
Колхозники хорошо знали обычную слезливость Айкан и теперь недоуменно пожимали плечами. Женщины искоса наблюдали за ней и перешептывались:
– Да что с ней такое?
– Уж не подменили ли в сыртах нашу Айкан?
Ночью, когда незнакомый ей пограничник привез страшную весть о том, что Темирболота засыпало снежным обвалом, Айкан вскрикнула и задохнулась от рыданий.
Пограничник, глядя на ее лицо, чуть было сам не разрыдался. Потом она больше не плакала. Не заплакала и тогда, когда на грузовиках приехали к обвалу колхозники из низовьев. Она только сказала строго и печально:
– О дорогие люди! Солнце мое зашло! Я осталась навсегда в кромешной тьме.
А теперь она стоит, опираясь на руку Жанаргюл, совершенно спокойная, но с каким-то неживым, окаменевшим лицом. Взгляд ее ничего не выражает… Спокойствие Айкан было таким необычным, что вызывало толки и предположения.
– Неужели Айкан всегда была такая? – спрашивали те, кто не знал ее близко. – Нет, помнится, она была другой!
– Видно, Айкан стала совсем бесчувственная, – говорили некоторые, – потому что ей много приходилось волноваться из-за сына, когда он был дерзким и непослушным…
Но большинство решило:
– Айкан так сильно сейчас страдает, что у нее даже слезы высохли.
И это было правдой. Айкан была так убита, что даже не могла плакать. Ей казалось, что кровь остановилась у нее в венах…
И в эти минуты полного отчаяния она все-таки понимала, что воплями и плачем не поможешь. И решила быть сдержанной, не показывать людям, что сгорает от горя без пламени, без дыма. Теперь ей, как никогда, нельзя было быть безрассудной.
Представители из района советовались с Кенешбеком и другими колхозниками, в каком месте начинать поиски, но так и не могли решить. Самое главное было неизвестно: где, хотя бы примерно, находились ребята, когда лавина сползла с горы.
На лицах у всех застыла печаль, все стоят у засыпанной лощины, опершись на лопаты, кетмени… Они, отправляясь сюда, были полны решимости во что бы то ни стало скорее разыскать ребят. А теперь стояли кучкой, не зная, как быть дальше. Ведь перекопать все это огромное, засыпанное снегом ущелье было выше сил человеческих!
– Тетя Айкан! Дядя Сергей! Дядя Асанакун! – начал Кенешбек, сдерживая себя, чтобы не закричать от боли и отчаяния. – Тяжелое горе свалилось на всех нас. Вдруг ни с того ни с сего лишиться троих… лишиться троих… – Аманов немного помолчал, чтобы подавить волнение. – Если бы у меня было трое детей, то я отдал бы их вам троим. У меня единственная Эркингюл… Посоветуйтесь и решите: чьей дочерью она станет!
– Дорогие! Ради вас мне не жаль своей жизни, – заговорил Сергей, даже не пытаясь скрыть слезы. – И тебе я готов отдать свою жизнь, Кенешбек, за твои слова. Эй, Асанакун, чего ты насупился? Подними голову! Правильно сказал Эреше, что у нас с тобой есть наши старушки, а Айкан совсем одна. – Он замолк, вытирая слезы. – Айкан, как не любить, как не ценить Кенешбека? Чтобы утешить нас, он предлагает нам самое дорогое, самое ценное, что у него есть. Многое я повидал на своем веку, но такую доброту, такую щедрую душу встречаю впервые. Что ты скажешь на это, Айкан? Ты видишь, наши односельчане готовы нам помочь, но не знают как…
Айкан помолчала немного и сдержанно произнесла:
– Я вижу, чувствую, как все горюют вместе со мной. Такие чудесные люди, как Кенешбек, только в нашей стране. И все остальные… Мы все связаны одними мыслями… Мы делим вместе и радость и горе. – Айкан обняла Кенешбека, поцеловала. – А теперь… а теперь… я хочу сказать… По всему видно, что мы не в силах определить, где лежат под снегом наши дети… И придется сказать им, нашим дорогим ребятам: «Прощайте до весны!»
Айкан громко вскрикнула, закрыв лицо ладонями.
Горько и протяжно заголосили женщины.
7
Момун был уверен, что под снежным обвалом погибли все четверо. Он считал, что уничтожил врагов ударом, подобным взрыву атомной бомбы.
Как только вновь стало тихо, Момун присел у камня и принялся в бинокль осматривать окрестности. Он издали увидел грузовик, который от ущелья Оттук ехал к перевалу, и посчитал, что самое удобное ему попроситься на эту машину.
Момун бросил взгляд на лощину, заваленную снегом, и осторожно начал спускаться вниз по крутому склону горы. Путь ему преградила скала; обогнув ее, он очутился в небольшой расщелине.
Момун вышел на дорогу вблизи того места, где несколько времени тому назад останавливалась машина, из которой вылезли его мнимые преследователи.
Он решил спрятаться в камнях у дороги и подождать машину.
И вдруг он обомлел: за грузовиком скакали всадники. Момун в бинокль узнал пограничников. Он даже задохнулся, мир показался ему тесным, и не было в этом мире для него пристанища и угла, где можно спрятаться! И оттого, что он не мог снова спрятаться в горах, Момуну почудилось, что он в западне. Он был уверен: стоило ему выглянуть из-за камня и его немедленно обнаружат.
Всадники обогнали грузовик и скрылись в ущелье. Момун бросился по откосу вниз к нижнему витку дороги. Машина, тарахтя, преодолевала крутой подъем. Момун, вновь спрыгнув на дорогу, прижался к камню и ждал, когда грузовик подъедет ближе.
Вдруг вновь появилась группа пограничников на лошадях, нагнали грузовик, перегнали. Момун, обезумевший от страха, ждал, что будет дальше.
И вдруг ему стало легче. Всадники повернули в сторону лощины, заваленной снежным оползнем.
Момун облегченно вздохнул. Но успокоился он рано. Пограничники, подъехав к осыпи, разделились на две группы. Одни остановились у снежного завала, о чем-то совещаясь, другие, спешившись, стали взбираться с двумя собаками по склону к тому большому камню, где Момун прятался раньше.
Момун опять струсил – жизнь его повисла на волоске!
«Вот не везет! Где только не скитался – и не был пойман, а свою погибель, видно, найду здесь…»
Сколько он ни ломал голову, спасения, казалось, не было.
Между тем шофер, немного не доехав до камня, за которым теперь прятался Момун, остановил грузовик и не спеша стал копаться в моторе.
Момун от нетерпения перебирал ногами – дорога была каждая минута.
Внезапно снова налетел ветер – предвестник бурана, вершины гор скрывались в тумане. И Момун из своего укрытия не мог видеть пограничников – ни тех, которые сгрудились у горного сброса, ни тех, что с собаками шли по его следу.
Грузовик, ворча, тронулся с места.
Момун, отделившись от скалы, шагнул на дорогу, стараясь держаться все-таки поближе к откосу. Он поднял вверх руку с десятирублевой бумажкой – на всякий случай.
– Дорогой мой! – обратился он к шоферу, притормозившему машину. – Дорогой мой! – жалобно, со слезами в голосе повторил он. – Подвези меня! Работал я на Ак-Булуне. Дошла до меня весть, что в низовьях мой единственный сын скончался… – Момун притворился, что рыдания мешают ему продолжать.
– Несчастье может свалиться на всякого, – сочувственно сказала женщина, сидевшая в кабине с ребенком на руках.
Шофер молча кивком головы показал в сторону кузова. Момун сунул десятку шоферу и, как на крыльях, перемахнул через борт.
Машина помчалась дальше.
Шофер гнал грузовик быстро, как мог. Но не только потому, что так нужно было его неожиданному спутнику. Шофер боялся, что его в пути задержит пурга, и торопился миновать перевал, пока еще не повалил снег. Момуна эта спешка вполне устраивала. Он неотрывно глядел на дорогу, остающуюся позади. Ничего подозрительного он не замечал. Теперь уж он окончательно уверился, что его спасли духи его отца и сам аллах, вырвав его и на этот раз из рук врагов. Под шум колес Момун прочел молитву, посвящая ее светлой памяти отца и всемогущему аллаху.
Совсем стемнело.
Грузовик трясся по узкой дороге, петляющей по склону, выбрался на перевал и остановился. Фары осветили деревянный домик, увидев который Момун замер.
В окошках мерцал свет. Дверь домика резко распахнулась, и к машине подбежал рослый парень с непокрытой головой. Момуну вдруг показалось, что хитрец шофер хочет сдать его пограничникам. Перед лицом смерти страх отступил. Момун продолжал лежать в кузове на боку, сунув руку за пазуху. Он нащупал пистолет, в полутьме не спуская глаз с парня, выбежавшего из домика.
Тот приветливо заговорил с шофером:
– A-а, это ты! Только сейчас едешь? Как там внизу, сильный буран? Чего остановился?
Шофер коротко что-то ответил, открыл дверцу и сказал погромче:
– А по ту сторону перевала дороги не занесло? Здесь давно начался буран?
– Нет, вполне еще сможешь проехать…
– Пойду взгляну! – шофер выскочил из кабины, побежал вниз. Через мгновение его нельзя было рассмотреть сквозь завесу влажных крупных хлопьев.
– А это кто здесь? – Парень, встав на баллон, заглянул в кузов.
Момун замер. Он решил: если парень дотронется до него хоть пальцем – стрелять! И живым в руки не даваться!
Парень щелкнул карманным фонариком, направил его на Момуна и увидел облепленного снегом, дрожавшего от холода человека, вид которого мог вызвать только жалость. Свет фонарика отразился во влажных, дико выпученных глазах.
– Откуда едете?
– Из Оттука, – голосом, в котором дрожали слезы, еле слышно ответил Момун.
– Замерзли? Чего плачете? Из какого колхоза?
– Э-э, дорогой мой! Оставь его в покое – у него в низовье единственный сын помер, – сказала женщина из кабины.
Момун всхлипнул.
Парню без шапки, видно, стало холодно. Он спрыгнул с колеса и принялся быстро стряхивать с себя снег.
– Говорит, он с Ак-Булуна, – продолжала объяснять женщина. – Едет, бедняга, сына хоронить….
Внезапно перед машиной возникла фигура шофера.
– Только начинает заметать дорогу, – переводя дух от быстрого бега, весело сообщил он и тоже начал счищать с одежды налипший снег.
Момун только теперь сообразил, что все для него кончилось благополучно.
Шофер уверенно повел машину по дороге, змеей вьющейся по склону. Чем ниже они спускались, тем медленнее кружился снег – буря утихала. Совсем развеселившийся шофер перебрасывался шутками со своей случайной спутницей.
Была глухая ночь, когда грузовик, спустившись с Ак-Кия, рывком остановился около магазина.
– Почему мы не едем дальше? – донесся до Момуна удивленный голос женщины.
– Ужасно устал я, тетушка, – ответил шофер. – Больше суток глаз не смыкал. Ночью ехал в ту сторону, ночью же и обратно! Давай передохнем, а потом тронемся дальше.
– Да как же можно врываться среди ночи в незнакомый дом, когда хозяева спят? Немного нам осталось – скоро и кордон. У меня в доме поешь, выспишься в теплой постели, утром поедешь дальше…
Момун, свесив голову из кузова, крикнул шоферу:
– Дорогой мой брат, продержись еще немного! Еще десять рублей добавлю… Мне хоть бы до кордона доехать, дальше как-нибудь буду добираться… – Он зашмыгал носом, делая вид, что вытирает слезы.
– Эх! – шофер покачал головой, тяжело вздохнул, освободил стартер, нажал на тормоза.
Момун хотел распроститься с шофером именно в этой низине, но сейчас все изменилось! Мимо мелькали знакомые с детства места, которые он не раз с отцом и братом объехал верхом. И одно за другим стали всплывать в памяти давно забытые лица.
И неожиданно для себя Момун стал мечтать о будущем.
…Завтра он встретится с женой. Она выбежит ему навстречу такая же молодая, как до войны. Дети выросли… Все, что задумал Момун, сбывается! Поддерживаемый духами отца, он свободно бродит по родным местам… Когда-то отец верхом объезжал с ним этот край, он, Момун, облетит его со своими детьми на самолете!
Сердце Момуна переполнилось радостью.
Шофер подъезжал к ущелью Турген. Вдруг навстречу грузовику выскочил «газик», из него просигналили, чтобы машина остановилась.
Шофер, поравнявшись с «газиком», остановил свой грузовик. Из «газика» вылез молодой джигит в шубе из черной овчины.
– Откуда едете? – спросил он спокойно.
– Из сыртов.
– А откуда поточнее?
– Из большого Талды-Суу.
– Позади вас едет еще машина?
– Не знаю, по-моему – нет!
– Видел машину, стоявшую у дороги?
– Нет.
– А кто-нибудь перед тобой проезжал в эту сторону, ты не заметил?
– Не-ет! – ответил шофер, заикаясь от волнения. Он не мог понять, почему так настойчиво расспрашивает его молодой джигит.
– А что это за женщина?
– Она из этих мест, – ответил шофер за свою растерявшуюся спутницу. – Ездила к младшему брату. Он работает на базе Оттук. Теперь возвращается…
– Других людей в машине нет?
– Есть в кузове один… Спешит на похороны сына…
– В кузове никого нет! – сказал человек в черной шубе.
– Как это? – Шофер выскочил из кабины и взобрался на борт грузовика.
Он, не веря своим глазам, с растерянным видом топтался в кузове.
– Где мог сойти этот неизвестный? – спросил человек в черной шубе.
– Помереть мне на этом месте, если я его где-нибудь ссаживал! – воскликнул шофер.
* * *
Момун был доволен, что до сих пор ему удалось избежать встречи с пограничниками, которые – он это видел по всему – напали на его след. Многолетний опыт подсказывал ему, что разыскивают его очень тщательно и, конечно, будут встречать со стороны Пржевальска, куда, разумеется, давным-давно сообщили о нем с границы. И еще одно Момун знал твердо: если один раз его рассказам поверили, то в следующий раз уже обязательно схватят.
Машина медленно шла вдоль реки по обледеневшей дороге. Момун тихо сполз с грузовика и бросился бежать.
В ущелье Турген ему были с детства знакомы каждый камень, каждая тропа, и здесь-то уж он мог найти место, где схорониться.
И на этот раз ему показалось, что благодаря всесилию аллаха и духа отца через реку лег ледяной мост, чтобы ему, Момуну, раскрыть путь к благополучию. Река местами была покрыта сплошным льдом, местами, взломав его, несла льдины на себе по течению куда-то вниз, а порой, словно вскипев от мороза, бурлила и громыхала по дну камнями.
Момун был счастлив. Он благополучно перебрался на другой берег, где никто ему не был страшен. Даже голод уже не так его мучил, в уставшее тело влились новые силы.
Он стал осматриваться. Да, он не ошибся. Вон та старая ель, ствол которой на уровне человеческого роста кончался развилкой, и две огромные мощные ветви, как бы вырезанные из шелка, темнели над рекой. Ничего не изменилось!
…Последние дни июня двадцать девятого года… Чокмор спустился с сыртов, чтобы встретить сына, приехавшего на каникулы… Чокмор передал батраку двух навьюченных коней, а они оба, отец и сын, ехали от самого Кереге-Таша вдоль елового леса и охотились. Отец говорил: «Тебе, – думаю, – очень надоела городская жизнь!», и поэтому на ночь они ни к кому не заезжали, ночевали прямо в лесу… Вторую ночь они провели под этой раскидистой елью. Разожгли большой костер, разделали тушки двух убитых эликов…
Момун, вспоминая счастливые, давно прошедшие времена, не мог сдержать слез…
Но время шло. Перебежчик прочел молитву в память отца, снова огляделся вокруг. Спрятал в камнях, неподалеку от ели, ненужное теперь ему имущество – конские копыта, непромокаемый костюм… Помедлил еще несколько мгновений, стоя у раскидистой ели, и зашагал на запад.
