Текст книги "Кельтский круг"

Автор книги: Карло Шефер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

6

МЕРТВЫЙ ОМЕРТВЛЕНИЕ УМЕРЩВЛЕНИЕ ВОЗМОЖНЫЙ ПЕРЕХОД В СОСТОЯНИЕ ПЛАЗМЫ ИЛИ ЖЕ ВОЗМОЖНОСТЬ ВСЕГДА БЫТЬ МЕРТВЫМ ИНДИВИДУАЛЬНО ХРОНИЧЕСКИ ЧТОБЫ НЕ ПРИШЛОСЬ БЫТЬ ВНЕ ХРОНОСА И ВНЕ СЕБЯ ПРИХОДИТ СМЕРТЬ И ТЫ ОТХОДИШЬ ПРЕЖДЕ ТЫ НЕКТО А ПОСЛЕ СМЕРТИ ТЫ НИКТО ОДНАКО ВСЕ ЖЕ УБИЙЦА ОТНЫНЕ ЕСТЬ НЕ ТОЛЬКО У МАЛЬЧИКОВ КОТОРЫЕ СКОЛЬЗЯТ ВНИЗ ПО СТЕКЛЯННОЙ РЕКЕ ТЕПЕРЬ СМЕРТЬ ДЕЛАЕТ МЕРТВЫМИ МУЖЧИН ДЕЛАЕТ СВОЕ МЕРТВОЕ ДЕЛО ВДОЛЬ РЕКИ НА ВИДУ У ВСЕГО ГОРОДА В ПИВНЫХ НЕТ БОЛЬШЕ ВЕСЕЛЬЯ И ПЬЯНОК НО ТАМ ГДЕ ПОЕЗДА ИДУТ ВО ВСЕ СТРАНЫ СВЕТА БЫЛИ ДВОЕ УБИЙЦА И УМИРАЮЩИЙ ИНФОРМАЦИЯ О ПОДОБНОЙ СМЕРТИ ВСЕГДА ЛЕТИТ БЫСТРО ДАЛЬНЕЙШЕЕ БЕЗОБРАЗИЕ ЛИШАЕТ ОБРАЗ ЕГО ОБРАЗА ВСЕГДА ТАК ВОТ БЕЗОБРАЗИЕ КОГДА-НИБУДЬ ЛИШИТ ГОРОД ОБРАЗА БУДЕТ ВИЗГ И ПАДЕНИЕ И КОНЕЦ И НАКОНЕЦ ГИПЕРГУМАНОИД СТАНЕТ ЕДИН СО СВОЕЙ ПЛАЗМОЙ

Вошел третий свидетель, каждым своим шаркающим шагом ясно заявляя: господа, как видите, я практически ничего не могу, но при соответствующем волевом усилии все же могу. А вы, господа, не обладаете такой волей. Лицо престарелого доктора Рампе было обезображено шрамами, глаз затянут сероватым бельмом. Одноокий очевидец.

– Погасите сигарету! – рявкнул он на Хафнера. Тот немедленно подчинился.

Следом за ним в кабинете появился худой сорокалетний мужчина с желчным выражением лица; его сильно поредевшая от возраста шевелюра придавала ему нечто романтическое и революционное, но такое впечатление тут же гасил слишком свободный фланелевый костюм, словно сшитый специально, чтобы к нему прикрепили высокую правительственную награду.

– Ципп, – представился лысеющий мужчина, – я адвокат доктора Рампе. Мой клиент попросил меня присутствовать при опросе, чтобы быть уверенным, что этот опрос пройдет в приемлемых рамках, поскольку у клиента серьезные проблемы со здоровьем.

Услышав ключевое слово «здоровье», Рампе встрепенулся и приосанился. Он явно гордился своим непокорным телом. Ципп умолк.

– Вообще-то я не уверен, что в подобных случаях допускается присутствие адвоката, – пробормотал Тойер. Он и в самом деле не знал, и это его даже несколько потрясло.

Рампе пригвоздил его строгим взглядом уцелевшего глаза.

– Я немедленно упаду в обморок, – вкрадчивым голосом пригрозил он. – У меня давление двести на сто двадцать. А сахар в крови такой, что хоть булочки посыпай, – так что будьте любезны…

– Я весь внимание, – испуганно пролепетал Тойер.

– Я видел следующее, – пролаял старик и, нащупав спинку стула, вцепился в нее. – Оборванный парень, такой, из самых низов общества, подобных парней много в этом городе. Так вот, он выстрелил. – Старик умолк и, казалось, впал в оцепенение.

– Вы могли бы немного конкретизировать свои слова? – осторожно попросил Тойер. – Когда это было? Где вы стояли?

– Ну, что касается времени преступления… – тут же отозвался очевидец. – Я живу в Нойенгейме. Над кафе «Кросс»; вероятно, вы слышали о таком?

Тойер кивнул. Это кафе всегда его озадачивало. В Гейдельберге, по-настоящему прекрасном городе, оно пользовалось неслыханной популярностью, особенно по выходным, хотя располагалось в цокольном этаже здания послевоенной постройки, на его внутреннюю отделку было больно смотреть, а кухня ничем не выделялась. Впрочем, гаупткомиссару и самому случалось туда заглядывать.

– Что же вы делали в такой поздний час у вокзала? С вашим-то слабым здоровьем? – Тойер изо всех сил пытался подыскивать нейтральные формулировки.

– У вас нет права задавать такие вопросы! – зарычал старик и повелительным кивком приказал своему адвокату встать, словно это могло что-то изменить.

С крайней осторожностью следователи выясняли личные данные старика и почти шепотом продолжали беседу. Вскоре забрезжил вывод: Рампе направлялся в секс-шоп, расположенный на Курфюрстенанлаге.

– Я вдовец! – воскликнул похотливый старикан. – Можете считать это моей слабостью, но я иногда бываю в местах, где процветают низменные инстинкты. Впрочем, старого солдата не колышет, что скажут про него всякие там слабаки!

Тойер подумал, что он тоже вдовец, и почувствовал себя виноватым – ведь уже некоторое время он не так часто вспоминал о том, что прежде, много лет подряд, не покидало его ни на один день. Он увидел свою жену, желтую машину на Черныбрюкке – вернее, то, что осталось от машины.

– Ну, теперь быстро подведем итоги, – сказал он, когда свидетели ушли. – Опрошенные не сообщили нам практически ничего. Возможно, Кильманн припомнит еще что-нибудь, но едва ли много. Мы должны начать поиски этого парня. Если он убежал в сторону Нойенгейма, возможно, его видели и другие люди. От судебных медиков поступили какие-нибудь данные?

Штерн порылся в материалах:

– Да, вальтер ППК, достать такой нетрудно. У каждого охотника найдется такой пистолет, чтобы пристреливать подраненную дичь. Некоторые наследники их просто продают, чтобы не держать дома…

Помолчав, он добавил:

– Надо же, выстрел был произведен в левый глаз мужчины.

У всех перед глазами возникло жуткое зрелище пустой глазницы.

– Судя по опаленной коже жертвы, примерно с метрового расстояния… – уточнил Штерн.

– Выстрел в лицо с метрового расстояния, – тихо произнес Тойер. – Это казнь, настоящая казнь.

Они распределили задачи. Хафнеру и Штерну предстояло, что называется, «чистить дверные ручки», то есть обойти ближайшие к месту происшествия дома и опросить их жителей. Лейдигу поручили проанализировать предыдущие результаты, если таковые имелись. Тойер же разберет свой чемодан (он пока не успел это сделать) и позвонит Ильдирим.

– Поздравляю всех с Троицей, – буркнул Хафнер. – С сегодняшнего дня начинается самая подходящая погода для биргартенов.[10]10
  Летние пивные под открытым небом.


[Закрыть]

Ильдирим вела себя как-то странно. Тойер предположил, что ее замучили хлопоты из-за приемной дочери (как там звать девчушку?).

– Значит, свидетели… – пробормотала она в трубку. – И что с того? Я бы из-за них не волновалась.

– Мы и не волнуемся, – удивленно возразил следователь. – Вот только мы практически ничего не знаем, кроме того, что произошло убийство. Впрочем, самооборону или несчастный случай на охоте можно исключить.

– Несчастный случай на охоте? – Ильдирим всерьез задумалась. – Да, ясно, он исключен. Ведь в городе не охотятся? Или в Гейдельберге имеется штатный охотник? Как, например, в аэропорту Франкфурта – у них в штате предусмотрены охотники, отстреливающие голубей.

– Насчет охоты я просто пошутил. – Комиссар пытался восстановить утраченный контакт с честолюбивой и точной до мелочей женщиной, которой он даже чуточку побаивался. Ведь прежде он ей симпатизировал. – Да и плох охотник, если он влепит пулю в лицо прохожего вместо голубя…

– Кстати о несчастных случаях, – сменив тон, продолжала Ильдирим. – Я наконец-то купила себе велосипед.

– Молодец, поздравляю.

– Может, встретимся? Сегодня я могу пораньше уйти с работы, а вы как?

– Пока что я занят, – ответил Тойер. – Мы плотно работаем над этим убийством. Прямо-таки не убийство, а казнь на городской улице. Поэтому сейчас я не могу так просто уйти со службы, как, впрочем, и вы. А в чем дело?

Прокурор набрала в грудь воздуха и с трудом выдавила из себя рассказ о собеседовании с чиновницей из Управления по делам молодежи. Договорила и закашлялась.

– Короче, если я правильно понял ситуацию, – простонал старший гаупткомиссар, – теперь я ваш партнер, любовник, потому что та баба, фрау Краффт из молодежного управления, на вас надавила.

– Да, и я могу себе представить вашу досаду, честное слово. Мне тоже не сладко – я уже зрелая женщина, а приходится выдумывать такие вещи и выкручиваться.

– Ну а почему вы не найдете себе мужчину? – Тойер попытался говорить отеческим тоном, но из-за нехватки опыта стал похож на старомодного учителя немецкого языка. – Ведь вы могли бы жить нормальной жизнью и родить детей.

Ильдирим застонала от досады:

– Потому что я не встретила в жизни подходящего мужчину, господин Тойер. А как ваша дружная семья поживает? На чем играет младшенький? На виолончели, на губах или на родительских нервах?

Ответ сыщика прозвучал не менее желчно:

– Вам ведь известно, что я вдовец? А заводить семью с моей нынешней партнершей не имеет смысла по биологическим причинам. – Заявив об этом, комиссар поймал себя на мысли, что это лишь удобная сторона правды.

– Что от меня требуется? – осведомился он затем уже более мягким тоном.

– Ах, просто не знаю. Честное слово, я очень сожалею, что все так получилось. Вероятно, собеседование в управлении – чистая формальность. Не думаю, что они проверяют всерьез такие данные, ведь я ничего не нарушила и не совершила никакого преступления.

Тойера развеселила мысль, что он устроит в Управлении по делам молодежи неплохое шоу. Поэтому он обещал свою поддержку.

Прокурор рассыпалась в чинных благодарностях, после чего они перешли к обсуждению деталей криминального происшествия. Итак, свидетели говорили про лохматого мужчину, бежавшего в сторону Неккара. Полиции также стало известно, что вдова Эльмара Рейстера не очень печалится о своей утрате, и причину этого, разумеется, еще предстояло выяснить. Хотя едва ли фрау Рейстер стала бы стрелять в нелюбимого мужа возле собственного дома.

Тойер намеревался поискать через СМИ других свидетелей, видевших кого-нибудь из этих двух мужчин. На осторожное предложение прокурора привлечь к расследованию других сотрудников полиции он не отозвался – думал о ночном Неккаре с его черными воронками. Как ему хотелось плыть по течению в надежной и сухой лодке!

7

В понедельник, на Троицу, старший гаупткомиссар проснулся с неприятной мыслью, что он самым постыдным образом не справился с несложной контрольной по математике. По пути на кухню он все еще бормотал:

– Плюс на минус – минус, минус на минус – плюс…

Обычное облегчение от того, что это был лишь сон и что на самом деле он не дрался с папой римским, на этот раз не наступало. Он сразу понял: его подсознание пыталось ночью переварить нелегкую задачу, намеченную на день. Сейчас, вернее, часом позже он поедет к Хорнунг – на завтрак, на беседу, на эшафот. Она звонила вчера, когда четверо полицейских наконец-то сошлись на том, что будут посменно собирать факты и улики, а во вторник, после того как жизнь вновь войдет в деловую колею и появится в продаже местная газета, они тщательно проанализируют все, что наберется к тому времени.

Свою смену он назначил на воскресный вечер, в канун Троицы, проявив великодушие по отношению к семейным коллегам. Лишь сидя у безмолвного телефона и ни о чем особенно не думая, он сообразил, что ни у кого из его ребят семьи в общем-то нет. Мать Лейдига – сущее чудовище, таких еще поискать. Фрау Штерн, судя по всему, слишком ограниченна и простовата, так что обе едва ли годятся в хранительницы семейного очага. А Хафнер? Трудно поверить, что он был рожден в муках земной женщиной, а не выведен в пробирке.

Как обычно, сколько-нибудь дельных звонков не было вовсе. Примерно в два часа ночи гаупткомиссар поручил горячую линию «Убийство у вокзала» заботам недовольных телефонистов и отправился домой.

Теперь он устало прихлебывал кофе и размышлял – пожалуй, чересчур напряженно, – сколько выпить чашек сейчас, если у Хорнунг тоже предстоит пить кофе. На более мудреные темы думать не хотелось.

Потом он кое-как собрался и поехал.

По пути из Гейдельберга в Доссенгейм он радовался пышному расцвету пробудившейся природы. Справа от него темно-зеленой полосой тянулись леса Оденвальда, слева простиралась равнина, испещренная заплатами полей, воздух над которыми вскоре снова задрожит от летнего зноя. Комиссар отметил, что сейчас он, как никогда прежде, глубоко воспринимал природу. Случись это чуть раньше, в Нормандии, отпуск наверняка прошел бы иначе, более удачно. Провинциальный осел! Тойер небрежно притормозил у обочины, одолел тротуар и криво, будто начинающий водитель, припарковался на площадке.

Нет, ему решительно не нравился этот новый жилой район. Хорнунг, посвятившая эстетике всю свою сознательную жизнь и грезившая об огромных старинных зданиях, поселилась на улице Фрауенпфад, когда большинство маленьких чудовищ, сейчас колесивших вокруг него на педальном транспорте, еще пребывали в состоянии идеи, ожидая потного акта зачатия.

Он позвонил в дверь подъезда, Хорнунг открыла не спрашивая. На лестнице Тойера посетило озарение: разве в таких случаях не положено приходить с подарком?

Его подружка стояла у двери в черном платье. Едва ли она выбрала его намеренно, но в нем было что-то символическое.

– А я еще подумала, не достать ли вазу, – небрежно проговорила она, увернувшись от объятий. – Но только подумала и оставила ее в шкафу.

– Понимаешь, у нас столько суеты… Убийство у вокзала, свидетели несут полную чушь…

– Ах, Тойер, перестань…

Они прошли в гостиную. За окном сияло яркое солнце, но в квартире было холодно. Пахло застарелым табачным дымом. Стол ломился от угощения: салаты всех видов, хлеб разных сортов, булочки, рогалики, соки, два термоса с горячими напитками. Яичница соблазнительно шипела на сковородке. Тойер насчитал двенадцать сортов колбасы. И все же стол почему-то выглядел мрачно. Сначала могучий гаупткомиссар не мог объяснить, откуда у него такое впечатление, и решил, что виновато его скверное настроение, но потом сообразил: стол накрыт с таким расчетом, чтобы они оказались как можно дальше друг от друга, а вся снедь расставлена так, что до нее можно дотянуться самому. Хорнунг не хотела за ним ухаживать.

Без долгих размышлений он шлепнулся на стул, хотя хозяйка дома еще не села.

– Бахар? – Бабетта стояла перед огромным зеркалом, висевшим в самом темном углу прихожей.

Ильдирим весело откликнулась из кухни, где намазывала нутеллой ломтики хлеба, превращая их во вкусные коричневые бруски. Она собиралась съездить с девочкой на велосипедах в открытый бассейн, а если он еще не работает, просто прокатиться по полям до Ладенбурга, выехать на большой луг у реки, откуда открывается потрясающий вид на Неккархаузен. На самом деле Ильдирим мечтала поехать со своей дочкой дальше, через табачные поля до Лойтерсхаузена, выпить там кампари в винной лавке на площади, свернуть налево, во весь дух домчаться до Мангейма, в Юнгбуше[11]11
  Турецкий район Мангейма.


[Закрыть] выругаться по-турецки, ворваться в квадраты Старого города, описать три круга вокруг водонапорной башни, обогнать какого-нибудь сицилийца на Аугустанлаге, свернуть направо в Шветцингер, пригород со спокойными улицами, на которых еще лежат глубокие синие тени. Зайти в планетарий, в кино, потом дать Бабетте легкий наркотик и всласть потрахаться с неким идеальным мужчиной, который весьма кстати материализуется в этот самый миг. Такое беспричинное, весеннее ощущение счастья, когда ты хорошо выспалась, видела приятные сны и даже серьезные проблемы кажутся тебе преувеличенными.

– Ты вообще меня не слушаешь!

– Извини, я становлюсь похожей на Тойера, но сейчас…

Бабетта присела на кухонный столик.

– Ты ведь предъявляешь людям обвинения. Значит, хочешь, чтобы их осудили как можно строже, а те потом нанимают адвоката, и он все говорит по-другому, совсем наоборот, а судья… он…

– Или она… да и адвокатами, между прочим, женщины тоже бывают…

– Да. – Девочка округлила глаза. – Я вот что хочу сказать… Это ведь как игра, каждый играет свою роль… Неужели из этого получается справедливость?

Ильдирим ответила не сразу: сначала задумалась.

– Иногда случается и так, что я требую самого маленького наказания или вообще никакого не требую. Все зависит от обстоятельств. Но в целом ты права – это действительно спектакль, в котором роли распределены заранее…

– Сейчас я играю дочку, а ты маму…

– Тоже отчасти верно. – Утреннее настроение постепенно испарялось, но она отчаянно цеплялась за его остатки. – Но в чем-то и не так. Не всякая роль бывает неискренней, формальной.

– Я не понимаю этого.

– Я тоже не понимаю. – Ильдирим вздохнула и на мгновение закрыла уши ладонями. Шум вернулся.

Тойер жевал вторую булочку. Вообще-то он ел только для того, чтобы ничего не говорить. Ему вдруг вспомнился его ужасно толстый приятель Фабри, живущий в Шварцвальде. В прошлом году от него пришла почтовая открытка. Пожалуй, пора бы на нее ответить – пятнадцать месяцев спустя.

– Иоганнес, мне уже не очень хочется продолжать наш унылый роман.

Тойер изобразил на лице покорность судьбе и, не переставая жевать, кротко улыбнулся. Изо рта едва не посыпались крошки.

– Я делаю тебе еще одно предложение. Последнее. – Хорнунг нашарила сигареты, вытащила из пачки одну и закурила. – Ты делаешь что-нибудь, на твое усмотрение. Показываешь каким-то своим поступком, что я тебе не безразлична. Скажем, каждый день бреешься или начинаешь бегать по утрам. По-моему, ты мог бы стать активным членом церковной общины или взять в аренду садовый участок. Но лучше всего, конечно, если твое новое занятие будет иметь отношение ко мне. Впрочем, для начала мне достаточно и я даже сочту редкой удачей, если ты из немого камня превратишься в живого человека. Повторяю – в человека, и тогда я смогу понять, нравится мне этот человек или нет.

Тойер почувствовал, как внутри закипает злость. Это помогло.

– Какие еще будут пожелания? – желчно осведомился он. – Может, косметическая операция?

– Почему ты заговорил об этом? – Хорнунг встала и, сразу поникнув, подошла к окну. – Я тебе больше не нравлюсь? Да?

– Просто к слову пришлось. – Тойер занервничал, бросил салфетку на стол и нечаянно угодил прямо в кувшин с апельсиновым соком. Сок пролился на скатерть.

– Ах ты, негодяй! – воскликнула Хорнунг, метнувшись к столу. Гаупткомиссара ужаснула захлестнувшая его волна откровенной ненависти. Не успел он ее осмыслить – что у него чаще всего означало предать забвению, – как Хорнунг отвесила ему пару увесистых оплеух.

Он повернулся и схватил свой пиджак.

– Тут человеку все лицо превратили в кашу, а ты со своими бабьими капризами, – возмущенно фыркнул он. Остатки апельсинового сока, холодного и липкого, угодили ему в спину. На прощание. Потом он вел машину по запрещенным для автотранспорта дорогам Хандшусгеймского поля, в гневе забыв о правилах. Если его остановит дорожная полиция, он завтра натравит на них Хафнера. Амортизаторы его допотопного «опеля» стучали, словно поршни дизеля. Когда навстречу ему попались две велосипедистки, он невольно сбросил скорость и неожиданно растрогался. Это оказались Ильдирим и девчушка, Бабетта ее звать, теперь он вспомнил. Пожалуй, надо остановиться.

– Почему вы тут ездите? – недовольно спросила Ильдирим.

– Точно, – дерзко поддакнула ей Бабетта. – Здесь разрешается ездить только на велосипедах, господин комиссар.

– Правильно, детка! – буркнул пристыженный полицейский. – Правильно. – Он вышел из машины, поднял камешек и злобно швырнул его в сторону далекого Доссенгейма.

– У тебя вся спина мокрая, – продолжала Бабетта в том же духе. – И ты пахнешь фантой.

– Почему я должен это выслушивать? – зарычал комиссар, глядя на Ильдирим.

– Да-да, Бабетта, помолчи, пожалуйста. – Но говорить строго у нее не получалось. Ильдирим понизила голос и спросила: – Поссорились с подругой?

– Можно сказать, что так.

– Из-за меня? Я имею в виду, из-за истории с молодежной комиссией?

– Она об этом и не слышала. Эй, глядите-ка…

В сотне метров от них, ближе к берегу Неккара, проходила параллельная дорога. Сейчас на ней появилась фигура всклокоченного и неряшливо одетого мужчины. Он быстро куда-то шагал, покидая город.

– Плазма, – произнес Тойер и посмотрел ему вслед. – Никогда бы не подумал, что его тянет на природу. И что он, оказывается, умеет молчать…

– Забавно, – сказала Ильдирим, – когда я возвращалась в пятницу после разговора с фрау Краффт, я встретила его в пешеходной зоне. Тогда он тоже внезапно умолк.

– Вот так… На свете нет ничего постоянного. Кроме меня – я все тот же Тойер, – вздохнул комиссар. – Поеду-ка я домой. – Он повернулся к Бабетте: – Дальше я поеду по автомобильной трассе и стану соблюдать все правила дорожного движения!

Сообщения, поступавшие во вторник, по большей части ни на что не годились. Много полной чепухи. Не обошлось и без ясновидящей из Мангейма – она вызвалась отыскать злодея с помощью маятника. При условии солидной предоплаты.

Ранним летом в восемь часов и не догадаешься, что наступил вечер. Четверо сыщиков были еще полны сил. Преступление, которым они занимались, конечно, ужасное, но в то же время интересное.

Свидетель Рампе появлялся у них еще раз около полудня. Адвокат Ципп почти приволок его на себе.

Упрямо хвастаясь своей склеротической памятью, старикан добавил к своим прежним показаниям, что мужчина, убегавший с места преступления, – тот самый асоциальный тип, который разгуливает по городу и несет всякую чушь про плазму и убитых мальчиков, и что в субботу он забыл сообщить об этом только из-за того, что с ним грубо разговаривали. Что такого сумасшедшего, как этот помешавшийся на плазме болтун, надо упрятать за решетку. В противном случае произойдет еще одно убийство – его, доктора Рампе, ведь он выдвинул против безумца тяжкое обвинение. Что арестовать преступника надо немедленно, если полиция вообще еще на что-то годится и умеет ловить преступников, а не только пособничать левым мерзавцам из правительства в их темных махинациях. Да, он знает, что там сейчас Черные,[12]12
  Христианские демократы.


[Закрыть] их-то он и имел в виду.

По правде говоря, от таких свидетельских показаний мало толку. Легко представить, что старый болван перенес свое желание убрать из города хоть одного бродягу на увиденное им происшествие. Однако часом позже некий житель Нойенгейма, проживающий на Поссельтштрассе, сообщил, что в упомянутое время встретил этого «певца плазмы» на Берлинерштрассе и что тот был необычайно возбужден.

– Я услыхал про убийство и подумал, что, может, эта информация окажется важной для следствия.

– Спасибо, ваше свидетельство, возможно, нам пригодится, – вежливо ответил Штерн и записал координаты звонившего, но потом раздраженно швырнул трубку, когда нойенгеймец поинтересовался, не полагается ли ему вознаграждение за такую сознательность.

Тойеру вновь и вновь вспоминалась жалкая фигура куда-то торопившегося Плазмы – короткий рекламный клип, призывавший к поискам истины. Теперь ему казалось странным и зловещим, что он так близко видел человека, которого подозревают в убийстве. Комиссар вовсе не жаждал острых ощущений. Да и вообще его впечатление от странной встречи не несло в себе никакого смысла, ведь полиция и без того искала этого человека по всему Гейдельбергу, так что Тойер как свидетель не мог сообщить ничего нового.

Штерн с Хафнером и уж тем более житель Старого города Лейдиг тоже знали безумца. Уже много лет горожане время от времени звонили в полицию и сообщали о нем, а полицейские постоянно всех заверяли, что он абсолютно неопасен. Теперь уже никто и не помнил, кто первым поручился за его безобидность.

– Итак, – проговорил старший гаупткомиссар, охотник на убийц Иоганнес Тойер, и почему-то подумал при этом о бутерброде с кружочками колбасы, – пункт первый: теперь мы должны подробно побеседовать с вдовой. Лейдиг, я прошу тебя заняться этим. Хафнер, ты еще раз обратишься к СМИ и как можно четче объяснишь ситуацию с Плазмой. До сих пор давались лишь самые общие сообщения об убийстве. Зайди на радиостанции, в «Рейн-Неккар-цайтунг». Сходи на Нойгассе, поскольку по нашей оплошности в Старом городе может возникнуть всеобщая паника. Теперь вообще надо действовать как можно быстрее. Проклятый праздник. Штерн, ты проверь, есть ли у нас что-нибудь по Плазме. Кажется, мы опять попали впросак – снова у нас по делу проходит безымянный. Хватит с меня прошлогоднего Вилли. Я попробую связаться с Ильдирим – расскажу ей о наших последних результатах. Ей наверняка уже досаждает пресса. Вообще-то мы с ней не далее как вчера видели этого сумасшедшего… Ну и после этого разойдемся по домам.

– Нам не нужно еще раз опросить Кильманн? – уже уходя, спросил Лейдиг.

– Она ведь сказала, что он, мол, показался ей знакомым. Некоторые горожане могут и не знать Плазму, так что подстраховаться не мешает… – Тойер позвонил коллегам в Рорбах и попросил поскорее переговорить со свидетельницей. Вскоре поступил ответный звонок: да, точно, тот самый Плазма.

ПЛАЗМА ПЛАЗМА В РУКАХ РУКИ ДЕРЖАТ СТЕРЖЕНЬ СТЕРЖЕНЬ КАСАЕТСЯ БУМАГИ БУМАГА ИЗМЕНЕНА ЛИНИЯМИ СТЕРЖЕНЬ РОЖДАЕТ ЛИНИИ ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ ЛИНИЙ КОНСТАНТНО МЕНЯЕТСЯ ПЕРЕПЛЕТ ЯЗЫКОВОЕ СРЕДСТВО И ФРАЗА-ЗАКОН НАЧАЛО ФРАЗЫ СЕРЕДИНА ФРАЗЫ КОНЕЦ ФРАЗЫ

КОНЕЦ ВСЕХ ФРАЗ И ЗАКОНОВ НАСТУПИТ КОГДА БУДЕТ ОБНАРУЖЕН УБИЙЦА

БУДЕТ ОБНАРУЖЕН ТО ЕСТЬ ПОИСК ИЗВЛЕЧЕТ ЕГО НАРУЖУ

ЛИКОВАНИЕ НАПОЛНИТ УЛОЧКИ КАК ЧТО-ТО НАПОЛНЯЕТ ЧТО-ТО ДОБРО НАПОЛНЯЕТ СУНДУК ПЛАЗМА НАПОЛНЯЕТ ГОРОД СМЕРТЬ ПРЕВРАЩАЕТ ДОБРО В ПУСТОТУ УБИЙСТВО ДЕЛАЕТ СТОЯЧЕГО ЛЕЖАЧИМ ТЕПЕРЬ НЕ ТОЛЬКО МАЛЬЧИКИ КОТОРЫЕ ЛЕЖАТ ОСТАЮТСЯ ЛЕЖАТЬ ТЕПЕРЬ МУЖЧИНЫ ЧЬИ ТЕЛА БЕСКОНЕЧНО ТВЕРДЫЙ ПОТОК ТРАНСПОРТИРУЕТ ТРАНСПОНИРУЕТ ТРАНСФОРМИРУЕТ

О УЖАС И ТОРЖЕСТВО НАДВИГАЮЩЕЙСЯ ЭПОХИ ПЛАЗМЫ

Тойер шел домой. Шел пешком, но если бы его потом стали уверять, что кто-то видел, как он плыл в тростниковой корзинке по волнам Неккара, ему было бы трудно возразить. Он шел задумчивый и, как всегда, разочарованный. Жизнь была самым большим разочарованием в его жизни.

Ильдирим подробно описала ему странное поведение подозреваемого, которое она наблюдала на Университетской площади. Сыщик представил себе ту сцену. Человек, одержимый безумием, вот уже много лет громогласно излагал горожанам свои фантасмагорические истории, полные насилия и безнадежности, настолько долго, что они успели превратиться в городской фольклор. Кто знал об ущербных мыслях этого юродивого? Что знал он? А что мы знаем о собственных мыслях?

Но вдруг он увидел какую-то женщину и протянул ей листок со своими безумными текстами. Скорее всего, тот листок был выброшен в ближайшую урну. Но если дама его и прочла, ничего не изменилось: мертвые мальчики на твердой как стекло реке, наступающая плазма. Что подразумевал под плазмой бедняга? Что такое вообще эта самая плазма?

Ладно, они арестуют безумца; не такой уж он ловкач; даже если заляжет на дно, долго не выдержит. В конце концов, Плазма одержим тем, что помешает ему исчезнуть: идеей Миссии. Идея заставит его пойти на риск. Комиссар даже позавидовал такой убежденности.

– Я вижу, что произошло, но словно в черно-белом фильме, – произнес он вслух.

– Вот чего я совсем не понимаю – откуда у него оружие? Ему негде его достать. – Хафнер яростно дергал себя за волосы.

– Он и сам не знает, я уверен в этом. Возможно, просто стащил его у другого бомжа… Может, нашел в лесу, украл у охотника из Курпфальца, когда тот нализался и заснул…

– Не исключено.

Внезапно гаупткомиссар почувствовал, что его прошиб пот.

– Хафнер, никак ты?

– Он самый!

– Ну и ну, господин Хафнер, я ведь шел домой в одиночестве.

Только теперь Тойер очнулся и огляделся по сторонам. Они стояли на Бисмаркплац, городском транспортном узле, на границе Старого города, среди по-весеннему одетых скейтеров, разочарованных переселенцев, неуклюжих студентов, синьорин-нелегалок. Стояли близко, почти вплотную.

– Иногда я немного брожу по городу, прежде чем идти домой, – весело сообщил молодой комиссар. – А сегодня мне так и так требовалось заглянуть на Нойгассе, как вы приказали. И я увидел, как вы переходили на красный свет возле «Вулворта». Вот я и подумал – немедленно поставь пивную кружку и еще раз пожелай шефу доброй ночи.

– Доброй ночи, – сказал Тойер.

К ним подошел молодой панк в сопровождении слюнявой дворняги.

– Эй, мужики, за пятьдесят евро я прокачу вас обоих.

– Я все никак не могу привыкнуть к евро, – уныло сообщил Хафнер и машинально протянул руку к морде адского пса, дабы попрактиковаться в любви к животным. Только тут ему открылся смысл предложения, ужаснувшего его сильнее, чем шквальный огонь. Усы у него задрожали, словно его сотрясало девятибалльным землетрясением. – Этот гад принял нас за голубых…

Тойер со страхом ожидал, что его подчиненный растеряет последние остатки самообладания, которые, как ни удивительно, у него еще сохранялись. Но реакция Хафнера – вероятно, по причине гуманного отношения к животным – была весьма профессиональной: он лишь поднял в вечернее небо свой служебный жетон. Тойер с недоверием наблюдал за псом, заглянул в его глаза и, как всегда, разглядел лишь откровенную кровожадность.

– Голубые легавые? Круто! Ну, скажем, за шестьдесят евро.

– Мы не голубые, – с ненавистью процедил Хафнер. – Я нормальный, а мой шеф…

– …вообще никакой, – закончил фразу Тойер. Пес тем временем обнюхивал его ширинку. – Пойдем, Хафнер, выпьем по маленькой.

Они сидели в «Медоке», в тридцати метрах от нелепого места их встречи. Стильные стулья из твердого дерева, со спинкой и подлокотниками: хорошо еще, что спереди можно с грехом пополам втиснуться на сиденье. Плавно изогнутое дерево стиснуло мощные бедра гаупткомиссара. Он допивал вторую большую кружку пива, почти не отставая от Хафнера. А ведь сейчас по всей округе развернулись поиски Плазмы. Полиция прочесывала лес. Заглядывала под все мосты. Согласно показаниям свидетеля Тойера, обшаривала поле между Нойенгеймом и Доссенгеймом. В парке у старинного замка карманные фонарики коллег Тойера вызвали не одну ejakulatiopraecox – преждевременное семяизвержение, а он, руководитель расследования, сидел на узком стуле и ничего не делал, лишь тянул пиво из кружки. Вот он, чертов век плазмы.

Хафнер был счастлив. Тойер знал, что молодой комиссар его обожает, но лишь высокому поэтическому штилю, слогу миннезингеров доступно выразить, что значила для него возможность выпить пару кружек со своим могучим шефом. Иоганнес Тойер не был знаком с творчеством миннезингеров и не интересовался средневековой поэзией, поэтому он молчал. Но в конце концов не выдержал блаженной ухмылки Хафнера вкупе с множеством мелких лихорадочных глотков и сигарет «Ревал».

– Ну? Завтра напечатают? Ты с ними все четко обговорил?

– С кем? Ах, с газетчиками? Там был только один парень из спортивного отдела, но он обещал все сделать. Будем надеяться, что он не поместит нашу информацию в хоккейной таблице. – Хафнер часто выражал глубокое недоверие к прессе. Тойер догадывался, что комиссар позаимствовал его из американских фильмов. Он поморщился.

– Простите, шеф, я так и думал, что вы спросите об этом… В общем, я сказал, мол, известный всему городу чокнутый тип по кличке Плазма подозревается в убийстве.

Тойер удержался от комментариев по поводу формулировки и поспешил отмахнуться от продолжения, которое могло оказаться еще хуже.