Текст книги "Кельтский круг"

Автор книги: Карло Шефер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Чего ради? – возразил он. – Что взять с такого калеки? Зачем он ей сдался? Нет, эта версия никуда не годится!

Почти деликатно, как слабоумному, ему объяснили, что оплата может ориентироваться на самые разные потребности, а не только на физиологию. Хафнер упрямо стоял на своем:

– Значит, если я и так от случая к случаю, а в последнее время и вообще… – По-видимому, у него были веские причины не договаривать.

Тойер вцепился в эту идею. Вполне возможно, и даже весьма вероятно. Проститутка, замученная клиентами, может найти себе беззащитного, беспомощного импотента и полюбить его. Да, полюбить.

А ведь ради любви чего только не сделаешь! Он посмотрел на Ильдирим и мучительно ясно осознал, что толика этой истины относится и к ней, что, пожалуй, она не сможет любить его долго, если он будет все время желать ее как женщину. Словно угадав его мысли, она отвела глаза. Старший гаупткомиссар волевым усилием взял себя в руки.

– Остаются две проблемы, – сказал он. – Убийство Танненбаха и, соответственно, фамилия клиента, записанная в журнале регистрации.

– Наверняка она вымышленная! – Хафнер уже сильно окосел. Вероятно, успел где-то тяпнуть шнапса, а может, у него постепенно сдавала печень.

– Ясно, что вымышленная, Томас. – Вывести Штерна из себя было нелегко, но сейчас это произошло. – Но во-первых, это мужская фамилия.

Шеф благодарно кивнул.

– Во-вторых, вот так, из любви, не совершают несколько убийств, – продолжал он.

– В-третьих, Плазма… прошу прощения, господин фон Гросройте, исчез, – холодно добавил Лейдиг. – А еще ассистентка окулиста сообщила, что на прием записывался мужчина. Впрочем, позвонить мог и Людевиг в инвалидном кресле.

Штерн неодобрительно покачал головой:

– И что дальше? Вечером на прием вместо записавшегося Бенедикта Шерхарда является женщина – мол, мой муж не успевает к назначенному времени, а у меня тоже проблемы со зрением… Как раз такие номера у Танненбаха не проходили, он просто отсылал людей.

– Почему бы и нет? Откуда она вообще могла знать об этом? – Лейдиг выпрямился. – А как вам такой вариант: «Ваша помощница, вероятно, неправильно поняла меня. Я француженка, Бенедикт Жерар».

Тойер уставился на него, потом хлопнул себя по лбу с криком «А-а!». Снова хлопнул по лбу, выхватил из-под носа у Хафнера одну бутылку – все пиво тем временем перекочевало на его край – и попытался сделать глоток, не откупорив бутылку.

– Когда убийца ушел, окулист еще был жив, и он сорвал со стены постер с видом Парижа.

– Интересно, почему вместо этого он не схватил со стола телефонную трубку? – спросила Ильдирим.

– Штекер был отключен, – взволнованно воскликнул Штерн. – Воткнуть его в розетку, набрать номер и поговорить умирающему Танненбаху было уже не под силу.

– Да у него уже не было челюсти, – грустно добавил Тойер.

– Вот еще что… – Хафнера терзали сомнения, это было видно невооруженным глазом, только непонятно, какие: может, он просто прикидывал, не осудят ли его, если он выпьет еще бутылочку… Впрочем, как тут же выяснилось, его сомнения носили профессиональный характер. – Пару недель назад я побывал у глазного, потому что у меня стало двоиться в глазах.

Лейдиг оглушительно захохотал, но его никто не поддержал.

– Я прошел там подробное обследование, мне прямо в глаз залезли, а после я получил что-то вроде кухонного полотенца, глаза вытирать, потому что текли слезы.

– Ах… – Штерн был тронут.

– Из-за механического раздражения, – огрызнулся Хафнер, – ничего личного. – Тут он замолк.

Тойер безуспешно пытался открыть пиво хафнеровской зажигалкой. Никогда ему это не удавалось; все умели, а он нет. Его страшно бесило, что ему никто не помог.

– Замечательный случай из жизни, мой молодой коллега! Вот только сейчас нас интересуют не байки на медицинскую тему, а…

– Подождите, я вам помогу… – Ловким движением руки Хафнер открыл бутылку и протянул ее шефу. Обезоруженный, тот буркнул:

– Большое спасибо.

– Я вот что хотел сказать, – продолжал Хафнер. – Ведь он мог бы написать записку. Хотя бы на обрывке бумаги. По-моему, у врача всегда лежит ручка в нагрудном кармане халата.

Тойер уже забыл про пиво.

– Из приемной якобы ничего не пропало… А имел ли труп при себе карандаш или ручку?

Лейдиг не преминул вставить маленькое философское замечание – мол, вряд ли труп может что-то иметь, но Штерн его перебил:

– Нет, я не припомню, чтобы в отчете криминалистов упоминались какие-либо письменные принадлежности. Но завтра я проверю.

Тойер почувствовал – уже горячо. Через считаные секунды его охватил охотничий азарт:

– Понимаете, чем дело пахнет? У Рейстера взяли ключ, который был потом найден в лесу. Не где-нибудь, а возле Тингштетте, где всякие шизы занимаются оккультными делами. А теперь, похоже, выясняется, что у Танненбаха забрали ручку. Если ее тоже найдут на Тингштетте, это будет твердая улика. Тогда дело приобретет совсем другую окраску! Штерн, что там с проверкой ребят из социальной службы, которые ухаживают за Людевигом? Ты должен был этим заняться.

– Я забыл, – прошептал Штерн.

– Так-так, ладно. – Могучий сыщик напряженно обдумывал ситуацию. – Завтра или в ближайшие дни я взгляну на шлирбахский ларчик с сокровищами… Еще обязательно надо искать ручку или карандаш…

Ильдирим покачала головой:

– У нас нет никого, абсолютно никаких резервов, чтобы еще искать в лесу ручку. Все силы по-прежнему брошены на поимку Гросройте. Ваши коллеги замучили мою Бабетту, ее едва не стошнило от усталости. Они все-таки поверили ее свидетельству и теперь обшаривают строительные площадки в Берггейме, жаль только, что строится целый район, довольно обширный. Спрятаться там можно где угодно, вариантов тысячи…

– Новый центр Гейдельберга, – с гордостью, хоть и неточно, заявил Хафнер. – Город у железной дороги.

– Значит, искать придется нам самим, – буркнул старший гаупткомиссар. Затем он подошел к книжной полке, чуточку покопался и наконец нашел то, что искал.

– Вот, Хафнер, это карта пешеходного маршрута «Вокруг горы Хейлигенберг»… Нам точно известно, где бегун обнаружил ключ?

– Место обозначено на карте у нас в кабинете, – ответил Штерн.

– О'кей, Штерн, тогда бери с собой и эту карту; завтра первым делом обозначь на ней место находки. Теперь скажите, помнит ли кто-нибудь из вас, как определить центр хреновины неправильной формы?

– Хреновины! – радостно засмеялся Хафнер. – Хреновины!

– Плоской фигуры! – заорал на него шеф. – Перестань паясничать!

– Хреновины! – ликовал его отуманенный алкоголем сотрудник.

Тойер решил не обращать на него внимания:

– Я имею в виду, что Тингштетте по форме напоминает яйцо. На его тупом конце орали когда-то нацисты, на остром по краям сидели другие наци…

Ильдирим встала и раздраженно спросила:

– К чему все это? Я спрашиваю: зачем понадобилось представлять Тингштетте в виде яйца? Еще не хватало курицы из Чернобыля… Зачем…

– Так вот, – сказал могучий сыщик и почувствовал себя ужасно глупо. – Так вот. Только что мне в голову пришла идея. Только я вам не скажу.

Штерн со стоном поднялся:

– Сейчас я привезу план, а потом, шеф, вы все-таки расскажете нам свою идею, а?

– Возможно, – капризно буркнул Тойер и взял у Хафнера сигарету. Ему так хотелось, чтобы Ильдирим улыбнулась ему, обняла и поцеловала.

Сначала Лейдиг с самодовольным видом попытался восстановить в памяти давно позабытые уроки математики и, вооружившись полупрофессиональными инструментами бедной Бахар Ильдирим, нанес на контур культового места тригонометрическую сеть. Ильдирим как раз сегодня купила для Бабетты треугольник, циркуль, карандаш, точилку и доску для рисования и забыла вынуть их из сумочки. Так что теперь с ее помощью удалось продолжить работу над бреднями ее любовника. Тойер вернулся из прихожей.

– Зря я рассказываю об этом вам, безумцам, – буркнул он и вдруг радостно воскликнул: – Циркуль, линейка и карандаш, из моего школьного детства! Нам в любом случае придется…

– …поработать руками, – договорила за него прокурор. – Дражайший Симон Лейдиг, то, что вы делаете, пока еще умею и я. Таким способом можно вычислять приблизительную площадь государства…

Лейдиг побледнел и опустил руку с карандашом.

– Дай-ка сюда, – буркнул Хафнер. – Я тоже кое-что помню. – Он тут же сломал острие циркуля.

В конце концов совместными усилиями сыщиков и прокурора был восстановлен до безобразия упрощенный способ определения центра неправильной фигуры.

– Я не собираюсь подвешивать кельтский котел к потолку, – заревел Тойер.

Хафнер молча удалился в туалет.

После чего утомленная Ильдирим предложила провести одну линию «через самое широкое место по ширине», а другую – «через самое длинное место по длине». Точку, определенную таким сомнительным способом, Тойер подверг всевозможным беспомощным геометрическим манипуляциям. Наконец он воткнул в эту точку ножку циркуля и раздвинул его так, чтобы грифель достал до точки, где был обнаружен ключ. Вскоре он с удивлением рассматривал круг, который почти касался Тингштетте с обеих узких сторон овала. В целом все выглядело вполне разумно и в то же время очень доморощенно.

– Теперь мы знаем, – хрипло прошептал гаупткомиссар, – что ничего не знаем. Или все же знаем, что преступник тоже сделал такой чертеж, но что он не слишком хорошо разбирается в математике…

– Спасибо.

– Прощу прощения, Бахар, Бахар Ильдирим, фрау Ильдирим, но, возможно, преступник считает, что он силен в математике. Или же хочет, чтобы кто-то подумал, что он знает математику, и ему, преступнику, начертившему круг, безразлично, думают ли другие, будто он считает, что… это… умеет… – У него глаза лезли на лоб, он устал и теперь каким-то образом ухитрился все разгадать. А может, он только думал, что все разгадал, хотел, чтобы так было… – Гросройте ведь никогда не заикался о кругах, никогда…

– Иногда мне хочется только получать приказы, – прохрипел Хафнер. – Грубые, неприятные приказы – «ступай туда, задержи того, приволоки, отпусти…»

– Дай лапку, – подсказал Лейдиг.

– Так-так, Хафнер. Приказ ты получишь… – Тойер вытер пот со лба. – Сейчас ты еще отстранен от службы, так что завтра погуляй. Пробегись вокруг Тингштетте, точно по радиусу ключа (я, конечно, говорю не о сантиметрах). Это для нас шанс. Ты должен натянуть наш круг на эту кельтскую помойку, понял?

Хафнер кивнул четко, по-военному.

– Кельтский круг. Тот самый кельтский круг. Логично.

– Очень логично, – согласился Лейдиг. – Как все, что мы делаем.

– Для нас троих это означает, что завтра мы первым делом наведаемся в банк, а потом уж по борделям, – в эйфории произнес Тойер.

– Разумная последовательность, – сухо прокомментировала Ильдирим.

Когда все уходили, прокурор тайком ущипнула его за ягодицу, но при этом очень строго смотрела мимо. Гаупткомиссару с трудом удалось смыть последовавшие за этим большие дела, когда же он, чертыхаясь, снял крышку бачка, там плавал маленький «мерзавчик» пшеничного шнапса, второй же застрял между задней стенкой и поплавком и мешал притоку воды. С таким ремонтом сантехники Тойер еще мог справиться самостоятельно.

Так что печенка у Хафнера была в порядке.

Он сидел на софе, прислушиваясь к тропическому шуму дождя. Рядом стояла открытая бутылка итальянского красного вина, купленная ради сорта винограда Примитиво.

Расследование выходило на совершенно иной уровень – он скорее ощущал это интуитивно, чем сознавал. В последние дни события развивались с такой скоростью, что мысли застревали на уже пройденных этапах, словно пластиковые пакеты, занесенные ветром на голые деревья.

В домофон кто-то позвонил. Если это женщина, то он даже не знает, которая. Со вздохом он поднялся и, не спрашивая, нажал на кнопку, отпирающую замок. Пускай обе любовницы его трахают.

Это была Ильдирим.

– Я пробежалась вдоль реки. Сказала твоим ребятам, что у меня там машина. Никто из этих тупиц и не вспомнил, что у меня нет машины.

Она присела к нему на софу, но на некотором расстоянии.

– Почему ты не ездишь на велосипеде? – вяло поинтересовался Тойер.

– Отец Бабетты приехал в город. Совершенный раздолбай, звонил мне сегодня. Хочет наладить контакт с Бабеттой, но ставит условие, чтобы она жила у матери.

– Как он может выдвигать какие-то условия? Ведь он никогда о ней не заботился. Ни единого дня.

– Я позвонила своим однокурсницам, которые специализировались на семейном праве. Так вот, отцы имеют бесспорное право на ребенка, пусть даже они годами не появляются на горизонте, без разницы. Этот закон пролоббировало множество мерзавцев, – она прикурила сигарету. – В 1998 году бундестаг принял новый закон о семье. Интересно, сколько разведенных козлов голосовали за него просто ради удовольствия насолить своим бывшим женам?

Тойер взял у нее сигарету.

– В ближайшее время наш случай рассматривается в семейном суде. Буду тебе признательна, если придешь. – Прокурор устало улыбнулась. – Еще один конфликт, и я сдамся. И вообще, давай сегодня сделаем вид, будто у нас есть будущее.

– Почему у нас не должно его быть?

Ильдирим сняла промокшие туфли, подтянула колени к подбородку и обхватила твердые лодыжки. Да, почему у них нет будущего? Она посмотрела в окно. Дома напротив скрылись за завесой ливня. Ну например, ей не хотелось тешить тщеславие стареющего мужика. Но и обижать старого сыщика она не хотела.

– Ну, – спросил Тойер, – нет ответа?

– Как у тебя сейчас с твоей подругой? У вас в самом деле все кончено?

– Она порвала со мной, – дипломатично ответил Тойер. – Теперь у нас полный финиш. – «Ага», – подумал он.

Ильдирим прижалась к нему, от ее мокрых волос по его телу побежали мурашки. Она сняла пушинку с его вытянутой ноги, облаченной в джинсы.

– Я отвечаю за Бабетту. Просто не знаю, что буду делать, если ее у меня заберут. Но если она останется, то ей придется строить какие-то отношения с тобой. Нужно тебе это?

Тойер молчал, и она отметила, что почувствовала облегчение.

– С ней ведь не обязательно играть, как в прошлый раз. Мы не можем стать парой, которая через два года заявит: «Мы передумали». Так не пойдет, на это я не согласна.

– Значит, мы должны заключить брак, – сказал Тойер и посмотрел на потолок. – Или по крайней мере, делать вид, что это так.

Ильдирим охватил озноб.

– Нет, больше никаких комедий, никаких «делать вид».

– Вся моя жизнь – одно сплошное «делать вид». Ильдирим потянулась и украдкой зевнула.

– Моя, пожалуй, тоже, но для Бабетты я хочу чего-то другого. Точнее, убеждаю себя, что должна хотеть. Впрочем, это почти все равно.

– Я был женат.

– Знаю, был, сто лет назад.

– Моя жена умерла.

– Тоже знаю, это всем известно.

– Пожалуй, лишь год назад я перестал постоянно думать об этом. Если я женюсь, то, боюсь, все вернется. Да, снова делать вид, будто у нас есть будущее, по-моему, не имеет смысла. – Он с горечью замолчал. Потом с тревогой и боязнью взглянул на нее. – Что, я опять сказал что-то не то?

Ильдирим ничего не ответила, а через короткое время заявила, что устала. И ушла.

Он рухнул на постель, испытывая тяжесть в ногах, словно одолел пешком огромное расстояние. Успел подумать, что не сможет заснуть, и его тут же сморил сон.

15

Весна. Все было разведано до мелочей. Он был спокоен, но тем не менее его не оставляли самые дурные предчувствия. Как он и ожидал, она ускользала от него, являлась со все новыми глупыми выдумками, уезжала из города с эзотерическими группами. Того и гляди ее поймают на жертвенном заклании соседской кошки. Ему вовсе не хотелось, чтобы все его усилия, потраченные на ее дрессировку, остались втуне. С другой стороны, что он мог поделать? Ему снова приснился сон о Лоране.

Он увидел его в стране без деревьев. Лоран брел по дороге, старый, согбенный, будто вдовец, идущий к дорогой могиле. Потом он встретил его у моря, Лоран снова был ребенком.

Сам он шел вдоль полосы прибоя. Лоран сидел на песке, совсем один. Рассмотрев его вблизи, он испугался. Лоран был гномом. На мальчишеском теле сидела шишковатая голова с залысинами и войлочными, скорее желтоватыми, чем светлыми, волосами.

Лоран недоверчиво покосился на него краешком глаза, словно бродячая собака, и отбежал подальше, не подпустив к себе. Вместо одной ноги у него была деревяшка.

Сам он остался сидеть у моря возле того места, где только что был Лоран, и мучился под палящим солнцем.

Повторная проверка перемещения денег на счетах Людевига оказалась на удивление плодотворной. Сами-то они ожидали, что все запутается больше прежнего.

– Просто раньше мы видели ситуацию в ложном свете, – лукаво прокомментировал Лейдиг. – Теперь у нас открылись глаза.

Как и прежде, ни один денежный перевод не свидетельствовал об оплате киллера. Если только у рогоносца не было других вкладов. Но поскольку он все прочие банковские операции проводил через единственный в округе банк, который позволял инвалидам получать деньги со своего вклада (правда, лишь обговоренные заранее суммы) на дому через рассыльного, сыщики сочли это невероятным. Суммы были слишком незначительные для найма киллера. Зато сыщикам бросилось в глаза, что Людевиг в течение почти всего 2000 года тратил в неделю на 150–180 евро (в пересчете на новую валюту) больше, чем прежде, в 2001 году такие суммы уже не фигурировали, а несколько недель назад его траты опять возросли. Недавно он дважды снимал со счета такую сумму.

– И вот теперь наступает развязка, – сказал Тойер, довольно убедительно изложив все это своему начальнику, доктору Ральфу Зельтманну. – Мы предположили, что теперь он для маскировки приглашает и других проституток…

Директора, казалось, его выкладки не заинтересовали. Гаупткомиссар не понимал почему. Они сидели в кабинете шефа, в креслах пастельного цвета. На столе, как всегда, красовалась бесполезная чаша с камешками «хорошего настроения», а по экрану монитора взволнованно скакали светящиеся строки «Саrре diem».[23]23
  Лови момент (лат.).


[Закрыть]

– Господин Тойер, по-моему… как бы это выразиться… да, точно, вы сказали «И вот теперь наступает развязка». Но мне все равно, что там наступает. Я считаю, что вы слишком зарываетесь, переоцениваете себя. Что там с этим Плазмой? Ведь свидетель видел, как он стрелял…

– Тот свидетель просто рассыпается от старости, – перебил его Тойер. – Восемьдесят три года. Давление такое, как в скороварке при закрытой крышке. Диабет с его роковыми последствиями для сетчатки, которая наполовину состоит из воспоминаний о Второй мировой войне.

– Что вы себе позволяете! Как вы говорите о пожилом гражданине нашего общества! – взревел Зельтманн. – Извините, господин Тойер, простите, это… ладно, мы больше не держим кота в мешке… кота на стол, господин Тойер. Министерство рекомендует нам упразднить группы, изменить структуру. Все, хватит. Из Америки поступили результаты новых исследований, оттуда позаимствована и прежняя модель, как вы, конечно, знаете…

– Ничего я не знаю, – зло огрызнулся Тойер. – Вы всегда говорили, что это ваша идея…

– Господи, верно. – Казалось, Зельтманн был близок к слезам. – Все мы идем по следам других, а те, в свою очередь, едут на чужом горбу. Так что не всегда и определишь, кому принадлежит право первенства. Перевод мой. Не отказываюсь. Беру на себя ответственность, так сказать, за большую часть идеи. Господин Тойер, вам интересно, что я сейчас говорю?

– Ничего, терпимо, – ответил гаупткомиссар. – Только я не очень понимаю, о чем речь.

– В США, – Зельтманн встал и стал расхаживать взад-вперед, заложив руки за спину, – в тех городах, где были созданы новые полицейские структуры – так называемые «следственные группы», – раскрываемость тяжких преступлений понизилась на 0,3 процента.

– Поскольку у нас в Гейдельберге одно убийство случается в среднем раз в год, – сказал Тойер (он устал от болтовни начальника и впал в депрессию), – это означает, что у нас за триста лет одно тяжкое преступление останется нераскрытым. Все же американцы – самые большие идиоты в мире.

– Ну, не скажите. – Голос Зельтманна зазвучал трепетно, с религиозным пафосом; шеф подсел неуместно близко к Тойеру. – И вообще, в наши дни нехорошо так говорить о них. Вспомните о башнях, рухнувших одиннадцатого сентября, о невиданных человеческих жертвах. И о том, чем мы обязаны американцам. Подумайте, сколь многим мы им обязаны, переберите в уме каждый пункт – и таких пунктов бесконечно много.

– Сколько времени вы мне на это даете?

Зельтманн молчал, взволнованный собственными словами.

– Ну, и что мы будем делать дальше? – тихо спросил Тойер. – Знаете, я ведь прекрасно сработался с моими ребятами.

Зельтманн печально воздел руки:

– Дорогой господин Тойер, увы, этим придется пожертвовать. Я не могу вам обещать, что при реорганизации это будет учтено… Как вам известно, я по профессии юрист. Но вы не знаете того, что пару семестров я изучал педагогику, и она мне помогает – позвольте заявить об этом без ложной скромности – быть хорошим вожаком, так сказать, волком… нет, бараном-вожаком…

Тойер поскорее отвел взгляд в сторону и спрятал неуместную ухмылку.

– Впрочем, контакты из прошлого времени, господин Тойер… – Директор замолк, утеряв нить, но тут же с энтузиазмом воскликнул: – Да, жизнь – это перемены! – Лицо его озарилось потаенной радостью – вероятно, какая-то из грядущих перемен сулила ему огромное удовольствие.

– По-моему, господин Зельтманн, если группа успешно и плодотворно работает, а потом ее просто расформировывают, или когда человек теряет своих знакомых по университету, где он получал второе образование, разница невелика.

По глазам Зельтманна было заметно, что гаупткомиссар наступил на больную мозоль. Говорят, директор был когда-то влюблен в свою преподавательницу. Тойеру уже пришло в голову что-то вроде «Оно и видно», но он осекся, вспомнив о профессии Хорнунг.

– Короче, господин Тойер, решение уже принято, недавно, на днях, следственные группы упразднены, их больше нет. Я не могу не считаться с мнением министра внутренних дел, как же иначе? Он профи, так же, как вы или я. Я взываю к вашему профессионализму, мы должны работать профессионально и справляться с проблемами, травмами, со всем, что попутно происходит и… Да, кстати, наши зоркие сограждане видели, как господин Хафнер что-то искал в окрестностях Тингштетте, как бы это выразиться, шарил в кустах. Но ведь он сейчас временно отстранен от ведения дел, до проверки того инцидента с применением огнестрельного оружия в…

– Пфорцгейме, – устало подсказал Тойер. – Кстати, он там неплохо действовал, должен вам сообщить.

– Конечно, золото, часы, золотые часы… так вот, мы скажем ему, Хафнеру, чтобы он прекратил. И господин Лейдиг после такого травмирующего, кошмарного испытания, если это было испытание…

– Что же еще?

– Так вот, пускай пока он тоже посидит недельку дома, а потом мы пошлем его к психологу. Сегодня звонила его мать и спрашивала, откуда у него такая рана, он ей ничего не рассказывает, а ведь крайне важно, чтобы люди разговаривали друг с другом. Верно? Надо вытаскивать на свет трамвы… травмы… профессиональный и открытый перелом… тьфу… подход ко… всему!

– Вы выкидываете нас отовсюду.

– Не надо так смотреть на вещи, господин Тойер. Нет, вовсе нет. Состязание идей. Я настаиваю на том, что Плазма – наш клиент, наш. А вы сегодня вечером изложите свои соображения. Совершенно открыто, перед коллегами, ведь наш девиз, дорогой коллега, survivalofthefittest – выживает сильнейший.

Вот так все и получилось. Лейдига отправили домой, в буквальном смысле, так как его пансион был забронирован под какой-то конгресс. Хафнер получил предупреждение от патрульного полицейского, в том числе и за выброшенную в кусты пивную бутылку. Тойеру было тошно; он сидел с молчаливым Штерном в их бывшем боевом штабе и отчаянно прикидывал, что сказать вечером коллегам.

Наконец, в шесть часов, ощущая первые раскаты мигрени, он изложил свое видение проблемы перед необычно большим собранием. Там сидели Хаудеген, Мецнер, Шерер и все прочие; некоторых из них за последние полтора года он почти не видел. Гаупткомиссар пытался убедить себя, что это тоже приятно, когда ты, как в прежние времена, обсуждаешь, перетираешь различные проблемы то в широком, то в узком кругу коллег, но на самом деле не испытывал ни малейшего желания это делать.

– В общем, можно констатировать, что в нашем предположении имеется зерно истины. Поскольку Людевиг, – наконец-то он вернулся к тому месту, где несколько часов назад его перебил Зельтманн, – в последнее время обращался в модельные агентства и переводил туда деньги. С учетом других аналогичных сумм возникает подозрение, что он регулярно принимает проституток.

– Пункт первый: это не наказуемо, – возразил кто-то. – Второе: что он делает с этими дамами? В шашки играет? В-третьих: почему вам понадобилась неделя, чтобы изучить парочку банковских распечаток?

– Мы занимались не только этим, – рассердился Тойер. – Мы еще раз поговорили с ассистенткой убитого окулиста. Покойный Танненбах в самом деле всегда имел при себе дорогую шариковую ручку, а когда его нашли убитым, ручки при нем не оказалось. Теперь бы и поискать этот предмет в районе Тингштетте. Мы обнаружили некую… геометрическую… штуку. Если она, то есть шариковая ручка доктора, найдется, это подтвердит наше предположение, что там кто-то действительно практикует нечто вроде фетишистского культа. Хафнер уже искал там…

Кто-то засмеялся. Другой выкрикнул:

– Значит, лесного пожара не миновать.

– Брось! – заревел сзади безымянный толстяк. – У него найдется, чем его потушить.

– Как вас звать, я вас имею в виду, толстый?

– Какое отношение это имеет к Людевигу или к чокнутому Плазме? – спросил Шерер.

– С одной стороны, никакого, а с другой стороны… – У комиссара перед глазами засверкали молнии. Началась мигрень.

– Хафнер еще ничего не нашел, но мы уверены в том, что кельтский круг…

– Боже правый! – воскликнул кто-то. – Этого еще не хватало!

– …оккультизм в целом очень опасен. Если люди впадают в такое безумие, они способны на все, трупами ложатся, – выкрикнул Тойер, полуслепой от набегавшей волнами боли. Снова раздался смех. Сейчас ему так хотелось упасть в объятия женщины, вот только он все еще никак не мог решить, которая должна его поймать. В его переутомленном, пульсирующем мозгу замелькали монтажи – Ильдирим в очках Хорнунг, Ильдирим в платье его погибшей жены, Хорнунг с Бабеттой, а в конце даже девочка, голая, с женственными формами.

– Хафнер ведь отстранен. Он подстрелил человека.

– Необходимая мера…

– Почему вы искали Плазму в лесу?

– Мы не в лесу его искали…

– Может, он в лесу… – («Тойер ку-ку, полная труба…» – «Плазматойер…» – «Ха-ха-ха…») – Что теперь стало со Шпицем и Шмелем?

– Шпиц – это Шпиц, а Шмель – Шмель…

– «Ку-ку, ку-ку-ку…» – «Свидетель, свидетель Рампе ведь видел…»

Тойер отключился.

Постепенно его сознание прояснилось, настолько прояснилось, что стало нормальным. Он лежал в мозговой клинике. На нем был больничный балахон с разрезом на спине, и из-за этого он чувствовал себя невероятно униженным. Помимо этого, он слишком ясно понимал, что проявил слабость и она свела его выкладки к нулю. Теперь следствие будет координировать один из этих крепких парней, нормальный отец семейства со стандартным домом, сыном в стиле хип-хоп, глупой женой и глупой собакой, как это было всегда до создания группы. Уверенный, что меланхолия – сорт шоколада.

На соседней койке спал старик. К нему, словно нити к кукле-марионетке, тянулись трубки, много трубок.

Тойер задремал и увидел во сне, что он сам марионетка. Когда все нити порвались, он проснулся, услышал тревожный стук своего сердца и снова провалился в дремоту.

Отворилась дверь. Вошел младший ординатор, молодой парень. Тойер вспомнил, что уже видел его прежде – когда было это прежде? – когда еще пребывал в изрядном тумане.

– Господин Тойер? Как вы себя чувствуете? – с подчеркнутым вниманием спросил мальчишка и присел на край постели.

– Хорошо, вполне нормально. Вероятно, это моя обычная мигрень, но прихватило на этот раз крепко, такого еще не бывало.

– Вы не приходили в сознание несколько часов. Мы протестировали вашу мозговую деятельность, и, к счастью, наши тесты не выявили никаких заметных отклонений от нормы.

– Ну вот и хорошо, – простонал комиссар, – тогда отдайте, пожалуйста, мои штаны. Любые штаны. Я согласен даже на ваши.

– Ха-ха-ха, – засмеялся ординатор, – нет-нет-нет. Так быстро не получится. Мы должны выяснить, что с вами было! – И он грубовато постучал по лбу сыщика.

– Так ведь ничего серьезного не было, – смиренно возразил пациент. – Вы же сами сказали, что все тесты в порядке.

– Да, правильно… – Врач взглянул на часы. – Но мы все-таки хотим получить гарантию, что вы больше не упадете в обморок. Хоть у вас и не выявлено типичных для эпилепсии судорог, но ведь каждый человек уникален, не похож на остальных… Представьте себе, вы регулируете движение транспорта на перекрестке, и вдруг…

Тойер разозлился:

– Я старший гаупткомиссар криминальной полиции, убойный отдел. Я не регулирую уличное движение. Если рядом со мной провалится в яму автобус, я даже не взгляну в его сторону, так мало меня это касается. И вы, медики, все для меня одинаковы, при всех ваших различиях. Ведь люди все похожи.

Он упал на подушки.

– Может обычный стресс вызвать такой сильный приступ мигрени, если при этом из-за душевного смятения совершенно забываешь про еду, но не про питье? И еще спать, спать и спать – тоже мое хобби, хотя бывают моменты, когда не до хобби, то есть не до сна.

– Вполне может быть… Вы много пьете?

Холодная манжета замкнулась вокруг его левого запястья.

– Ну, что вы еще придумали?

– Я хочу измерить ваше давление. По-моему, вы чересчур возбуждены.

– У меня аллергия на такие манжеты, – солгал Тойер. – Кстати, я пью только колу, я ее имел в виду.

– Ой, простите… Может, вам стоит перейти на фруктовые соки, разбавленные минералкой, и на фруктовый чай. Да еще изменить питание. Перейти на бессолевые блюда. Есть группы, которые занимаются совместным приготовлением пищи. Там вы можете с кем-нибудь подружиться. – Врач отстегнул липучку, и Тойер стряхнул с себя манжету.

– Я не ищу бессолевой дружбы.

Голова врача нависла над ним.

– Вы часто что-то забываете?

– Иногда забываю, например, про приличные манеры и хорошее воспитание.

– Вы выглядите неухоженным.

– Довольно! Хватит с меня! – взревел сыщик и властно выпрямился, насколько это было возможно с голым задом.

– Вы уже несколько дней забывали бриться, – словно оправдываясь, возразил врач.

– Я уже тридцать лет забываю бриться. Вам хорошо говорить, вы, кажется, еще не бреетесь.

– И правда, – признался молодой доктор. – Иногда я думаю, что это гормональный сбой… – Он потрогал розовую щеку и внезапно стал маленьким и растерянным.