Текст книги "Кельтский круг"

Автор книги: Карло Шефер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Штерн ответил, что без понятия.

Запищал мобильный телефон Тойера.

– Кому я понадобился в такую рань? – проворчал гаупткомиссар. – Еще повезло, что я вообще прихватил с собой эту штуку. – Сначала ничего не было слышно, так как они в это время въехали в Гейсбергский тоннель, потом удалось что-то разобрать. – Звонит Лейдиг, – хрипло сообщил он. – Из машины Голлера. Он заложник, понимаете? Они едут в сторону автомагистрали.

После той первой встречи ему пришлось долго ждать. Это казалось ему унизительным. Целые вечера он проводил у большого окна – глядел на ночную реку и ненавидел жену, которая устраивала наверху оргии. Иногда он слышал ее смех, иногда она принимала гостя, иногда уезжала куда-то сама, несмотря на поздний час.

Крис приехала снова лишь после Пасхи. Она взволнованно сообщила ему, что провела Вальпургиеву ночь на Тингштетте. Он годами даже не вспоминал про это странное место.

– Это безумно интересно, там собираются самые разные люди – совершенно нормальные, но также колдуны и друиды. Это силовая точка… – с восторгом сообщила она. В ее голове был мусор, перегнивший навоз, точней, сборная солянка, которая образуется, когда люди просто накапливают знания без разбора, не сознавая, что к чему и что вообще отличает знание от веры, веру от молвы и восприятие от понимания. Так что он угадывал за ее словами почти все, что презирал, и с восторгом воспользовался этим мутным источником.

Она рассказывала про фараонов, тайные общества, заряженные энергией камни, мир по теории «Гея», про физическое намагничивание при тантрическом экстазе. Говорила про третий глаз на лбу каждого человека, который требуется только раскрыть…

Он и прежде подозревал, что она скрывала в себе нечто подобное, позволявшее ей переносить все превратности судьбы. У кого этого не было? У него, к примеру. Теперь все вышло наружу. Материал сырой, но он создаст из него что-нибудь стоящее. Она еще поблагодарит его.

Между тем прошел год, как он познакомился с Крис.

Было уже поздно, он плеснул себе красного вина, дешевого, которое он перелил в графин. Вот только не забыть французское название, которое он с таким трудом придумал.

Они сидели над картой Тингштетте. Идея возникла у него неожиданно. Он давно подыскивал подходящее место, чтобы порекомендовать ей. Название пришло в голову внезапно, при смене катетера. Так бывает с идеями. Ей удалось очертить сносный круг лишь с третьей попытки.

– Наружный круг вокруг треугольника получается, если провести его из точки пересечения медиатрис, – терпеливо повторил он.

– Ой, – пробормотала она, сдувая прядь со лба, – это уже трудно.

В его голосе звучало бесконечное терпение:

– Конечно, трудно. Если твоя потрясающая способность к восприятию не заострится, соприкоснувшись со сложностью методов, присущих тайным учениям, она останется тупой…

Крис кивнула, доверчиво и с какой-то детской радостью. Он снова подумал, что она должна быть благодарной ему. Вероятно, она уже давно это понимала.

– Итак, если мы проведем круг вокруг силового центра, то он окажется наружным кругом равностороннего треугольника. Потом мы разделим окружность на три части… – Она не понимала его, но это ничего не меняло, напротив. Его указания она выполнила, только это было важно. – Равносторонний треугольник связывает силу, – продолжал он со всей серьезностью. – Вспомни про пирамиды.

В первый раз он едва не вышел из роли. Его сотрясал сдавленный хохот, так как он вспомнил о квадратном основании египетских пирамид. Он не должен преувеличивать. Но ведь сейчас речь идет лишь о трех козлищах. Он почти пожалел об этом.

II. Невидимка

13

Лето 2001 года. Она взялась за самообразование. Жадно читала всевозможную эзотерическую дребедень, донимала его вопросами о гнозисе, астрологии, индийском оргазме, в котором участвует все тело, – то есть о вещах, о которых он не имел, да и не желал иметь, ни малейшего представления. Тем не менее ему удавалось сохранять над ней власть, и если даже он временами что-то путал, она этого не замечала – пока еще не замечала. Он должен был продвигаться вперед, чтобы она его не обогнала.

– Я не вижу в этом поступке вообще никакого смысла, – как можно спокойнее сказал Тойер. – Что же ему надо?

– Господин Голлер хочет получить свободный выезд за границу. – Лейдигу вполне удавалось владеть своим голосом.

– Что? Разрешение? Так вот, его у нас нет, его вообще нет. Лейдиг, сейчас мы станем разговаривать на двух уровнях, понятно тебе? Его заявления ты будешь передавать нам, и старайся ему не перечить. Если ты захочешь мне что-то сообщить, кашляни и составляй фразы, в которых смысл имеет каждое третье слово. Итак, третье слово, потом шестое и так далее, о'кей? У тебя получится, ты ведь у нас самый хитрый. Не удивляйся, если я стану повторять твои фразы, остальные ведь тоже должны быть в курсе.

Штерн кивнул. Хафнер отчаянно шарил по карманам, что-то отыскивая.

– Пушку забыл?

– Нет, – прохрипел тот. – Мобилу.

– У меня тоже ее нет, – со стоном сообщил Штерн. – Вот дела.

Тойер слушал и кивал.

– Голлер не дурак, – сообщил он. – Требует, чтобы я оставался на связи, иначе он не гарантирует безопасность Лейдига. А что у нас может оказаться несколько телефонов, об этом он не подумал. Все же глупо. Внимание, Лейдиг кашлянул: «Я полагаю, он способен думать, считает, что тут его никто не преследует или преследуют только при невезении один час»… Ах ты боже мой…

– «Он – считает – его – преследует – только – один», – отчеканил Хафнер. – Классно получается.

Тойер продолжал повторять вслух сообщения Лейдига. Обе машины мчались на огромной скорости в сторону Карлсруэ. Голлер требовал от Лейдига, чтобы преследующая машина постепенно его нагоняла. Тойер все время слышал в трубке приказы, звучавшие с русским акцентом:

– Спроси его, не хочет ли он поговорить со мной. Ладно, не хочет – не надо. Лейдиг, какая вообще у вас машина? Черный «мерседес-190», HD-Z3173?

В ответ Тойер столь же браво сообщил, что они едут на серебристой «шкоде».

– «Ост-Авто», – презрительно добавил с заднего сиденья Хафнер. – По-моему, они скомпрометировали все восточное направление компаса.

Лейдиг сумел ответить еще на несколько вопросов. Тойер передавал информацию коллегам. Запнулся только однажды.

– Что случилось? – спросил Хафнер. Старший гаупткомиссар только вздохнул:

– Плохие дела. Он накинул Лейдигу на шею струну от рояля, примотал к спинке сиденья да еще подсунул кусок деревяшки. Если он повернет деревяшку пару раз, петля затянется и удавит парня. Когда-то так казнили людей гарротой.

– Паршиво. – Штерн даже охрип от волнения.

– Только этот русский хрен тоже долго не проживет, если удавит своего шофера на скорости сто шестьдесят. Либо будет иметь дело со мной… – От злости Хафнер даже протрезвел.

– По-моему, это его не волнует, – предположил Тойер. – Да и вообще, кто сказал, что он сделает это на ста шестидесяти? Возможно, потом он захочет поменять тачку. Скажем, заставит меня ехать за ним, выйти без оружия из машины и лечь на землю. После чего врежет мне по башке и придушит Лейдига. В его распоряжении окажется тачка, пока что не объявленная в розыск. Коли уж этот козел такой умный. Что же передавали по ящику, когда был убит Брехт? Ах, какая разница… Он сам придумал себе такое алиби. Убивать сейчас стало модным.

– Все из-за того, что мы в восьмидесятых пустили в страну всякую шваль, – буркнул Хафнер. – Теперь цыгане осушают на востоке болота. Пожалуйста, приезжайте к нам, все приезжайте, кому не лень!

– Постепенно светает, – прервал Штерн шовинистические излияния коллеги. – По-моему, они недалеко от нас, вон там, впереди. Я быстро заеду на парковку. Шеф, пересядьте назад, к Хафнеру. Оба пригнитесь.

Тойер передал это Лейдигу. Но на парковке между Брухзалем и Карлсруэ – симпатичной площадке с романтичным названием «Серебряный колодец» – он передумал.

– За руль сяду я! – рявкнул он. Из кабины фуры выглянула заспанная физиономия водителя. – Мобила у меня, и вообще шеф тут я!

Усталый дальнобойщик хотел крикнуть им, чтобы не шумели, но Хафнер так грозно зыркнул на него из заднего окошка, что тот предпочел снова заснуть.

Старший гаупткомиссар гнал машину так, как не делал этого уже бог знает сколько лет; причем ему приходилось держать руль одной рукой – другая прижимала к уху мобильный телефон. В зеркале заднего вида торчали макушки его пригнувшихся сотрудников.

– Теперь Голлер требует, чтобы мы их догоняли, – передал он слова Лейдига. – Возможно, в Карлсруэ он хочет свалить с магистрали, а в Дёрфле напасть на меня.

Однако Голлер велел Лейдигу ехать дальше. Было без двадцати пять, почти рассвело, скоро дороги наполнятся транспортом. Что он замышляет?

– Лейдиг кашлянул! – рявкнул Тойер. – Внимание! – Медленно, словно первоклассник, он передал зашифрованную фразу: «Мой единственный друг, мама, недавно в Пфорцгейме заболела. Она рассчитывает на меня. Какую поддержку я теперь ей окажу?»

– Друг в Пфорцгейме, рассчитывает на поддержку, – снова Хафнер отобрал нужные слова с потрясающей точностью. – Все-таки Голлер рано или поздно должен заметить, что Лейдиг несет чепуху.

Тем временем они одолели первый крутой подъем автомагистрали, идущей на Пфорцгейм и Штутгарт. Тойер уверенно вел «шкоду», но куда – сам не знал.

– Не переживай, Штерн, верну я тебе тачку в целости и сохранности.

– В данный момент я больше переживаю за ее хозяина, – донеслось сзади. – Каково ему сидеть, зажав голову между коленей.

– А ты представь себе, хотя бы ради опыта, что бывает в настоящем регби, когда начинается свалка. Эх ты, неженка, – рявкнул Хафнер. – Только вот хреново, что во время погони невозможно курить. Никто не может. Даже я.

– Да, это действительно главная наша проблема, – фыркнул Тойер, но тут же замолк, так как Голлер вырвал у Лейдига трубку:

– Эй, легавый, не шути со мной! Иначе твой напарник коньки отбросит!

– Разумеется, господин Голлер! – четко, чтобы слышали ребята, воскликнул Тойер. – Назовите ваши требования! Я готов с вами сотрудничать.

– Хорошо, раз ты понимаешь, каково человеку дважды все потерять – у русских и теперь из-за этого говнюка Брехта. У меня кузен в Пфорцгейме. Потом я в Америку…

– Да! – воскликнул Тойер. – Вы хотите забрать кузена в Пфорцгейме и с ним в Америку!

– Ну, тупой! – тихо пробормотал Хафнер.

– Что ты все повторяешь? Зачем?

– Я повторяю, чтобы быть уверенным, что я вас правильно понял, господин Голлер. Но на машине вы в Америку не уедете…

– Поговори мне еще…

Не доезжая до центра Пфорцгейма, они свернули с автобана.

Несмотря на нервное напряжение, Тойер с удивлением разглядывал город. Он впервые попал в столицу часов и ювелирных украшений. После Второй мировой Пфорцгейм считался одним из наиболее пострадавших населенных пунктов Германии, но что это означало на деле и, самое главное, к чему привело его быстрое восстановление, Тойер, обитатель уцелевшего Гейдельберга, осознал только теперь. Он удрученно следовал за Лейдигом через пробуждавшиеся кварталы. Справа и слева тянулись в небо здания, частью такие же серые, как в ГДР, частью удручавшие нелепыми мансардами, картонными эркерами и попугайскими красками. Над одной из скучных широких улиц повис бесполезный пешеходный мостик малинового цвета, похожий на окаменевший садовый шланг. Очень мило, но почему он построен здесь, между этими домами, а не между квартирой Хафнера и ближайшим кабаком?

Они пересекли реку, потом другую. Слева Тойер увидел огромный собор, чем-то напомнивший ему знаменитый венецианский: так пиктограмма походит на то, что обозначает.

– Господин Голлер… – Он придал своему голосу проникновенность. – Не надо. Не убивайте молодого полицейского, да еще так зверски. Ведь это совсем другая статья. Это совсем не то, что вы натворили с Брехтом, который профукал все, что вы с таким трудом скопили…

– Жена теперь смотреть на меня не хочет. Все время твердит: ты виноват, ты дурак. Я не возьму ее в Америку…

Они свернули влево и поехали по четырехрядной дороге. Ну и город! Сплошные скоростные шоссе! Кто заправляет у них в ратуше? Может, немецкий автомобильный клуб АДАК?

Тут гаупткомиссару внезапно стало ясно, что впереди в машине сидит его комиссар Лейдиг, охваченный смертельным ужасом. На его шею накинул петлю мужик – скромный и вместе с тем решившийся на крайность, к тому же, вероятно, наделенный медвежьей силой. Они свернули вправо. Дорога пошла вверх, мимо стены дома, во всю высоту которой была намалевана пивная кружка.

– Эта часть Пфорцгейма называется Хайдах. Жена не захотела тут жить, а я бы не прочь. Тут хорошо, красиво.

Как посмотреть. Городские постройки поредели. Замелькали виллы, и только после этого обозначилась цель всей гонки. Справа путников приветствовал лес. Слева тоже уютно зеленели деревья. Все было бы замечательно, если бы идиллию не нарушали беспорядочно разбросанные кубы, прямоугольники и высотки.

– Тут живет много переселенцев из России, Киргизии, Казахстана, все здесь. – Казалось, Голлер обращается к самому себе. Тойер предположил, что похититель Лейдига действовал словно во сне. Но если он проснется, будет по-настоящему опасно.

Наконец они остановились на улочке, название которой, Мариенбургерштрассе, Тойер уловил с той остротой восприятия, которую дает перевозбуждение. Название идиллическое, в противоположность бетонным глыбам, стоявшим по обе стороны улицы. Тойер увидел, как Голлер взялся за Лейдига. Загривок у переселенца из Казахстана был словно у быка. Очевидно, он связал комиссару руки, потом повозился со своей удавкой и наконец выволок полицейского из машины. В самом деле, руки заложника были связаны галстуком, какие в Гейдельберге носили работники транспорта.

– Теперь он нас не слышит, – сказал гаупткомиссар. – Это глупо, но у меня сейчас нет никакого плана…

Он умолк, так как Голлер властным жестом велел ему выходить.

– Ладно, действую по обстоятельствам. Что-нибудь да получится.

Тойеру было приказано ждать на расстоянии пяти метров, а мобильник бросить на газон.

– Теперь обеспечь нам вертолет, или твой напарник подохнет как кошка. Давай, живо! – Голлер привел Лейдига к первому дому по левой стороне и нажал на кнопку домофона. После недолгих переговоров на балкон первого этажа вышел заспанный мужчина в нижнем белье. Видно было, какой он везучий – дом в семь этажей, а жить пришлось в десяти сантиметрах от поверхности земли. Тойер не сомневался, что его парни внимательно следят за происходящим. Между родственниками разгорелся спор, в основном по-русски. Кажется, кузен совсем не желал скоропостижно уезжать в Америку.

До слуха сыщика доносились немецкие слова: «сумасшедший», «обещал», «шнапс». Еще он услышал, как позади него тихонько открылась дверца «шкоды». Он переборол в себе желание оглянуться, ведь Голлер мог насторожиться и наделать глупостей. Появились первые зеваки, пока единицы, ведь было еще шесть утра. Требовалось что-то срочно предпринять.

Тойер подошел к Голлеру.

– Сейчас все похоже на дурдом. Согласитесь. – Комиссар увидел, как туго затянута петля на шее Лейдига. Он еще никогда не сталкивался ни с чем подобным, но понял, что железная струна перережет парню горло, если сумасшедший преступник начнет ее затягивать. Что же делать?

– Он ведь говорил, что полетит со мной в Америку, когда я туда соберусь! – Голлер с негодованием показал на кузена. – А теперь отказывается. Говорит, что был пьяный. Сам я вообще не пью шнапс, для меня это несерьезно.

Кузен обратился к Тойеру:

– Полиция? – Тойер кивнул. – Хорошо, что вы в него не стреляете. В России его давно бы уж пристрелили. Он совсем свихнулся, это точно.

Перебранка между кузенами вспыхнула вновь. Без долгих раздумий Тойер ринулся вперед. Голлер вздрогнул, но тут на него насел тяжелый сыщик. За последние двенадцать часов это была его вторая атака, новый личный рекорд. Связанный Лейдиг, хрипя, упал вместе с террористом. Тойер неуклюже стукнул кулаком по голове Голлера, будто спорщик по столу. Но его противник почти не заметил удара. Примчался Штерн, Голлер справился и с ним, не выпуская Лейдига. Наконец Хафнер обеими ногами ударил водителя автобуса в живот. Голлер испустил вопль, скорее от удивления, чем от боли, но Лейдига отпустил. Штерн немедленно разогнул проволоку. Тем временем Голлер стряхнул с себя Хафнера, вскочил и помчался к балкону. Тойер метнулся за ним, но споткнулся о край тротуара.

Кузен молниеносно нырнул в дом и заперся. С поразительной ловкостью Голлер прыгнул на балкон, схватил ящик с пивом и хотел двинуть им по стеклянной двери.

– Прекрати, или я буду стрелять, – заревел Хафнер и взмахнул пистолетом. Голлер взглянул на полицейского, спрыгнул с балкона и бросился наутек. Хафнер побежал за ним, следом Штерн и Тойер. Лейдиг остался у машины – растирал шею. В самом конце Мариенбургерштрассе справа виднелся коричневый жилой куб, из которого в ранний утренний час доносились громовые аккорды «Бранденбургских концертов» Баха, слева – обнесенная забором футбольная площадка, на которой уже играли дети. Беглец повернул туда.

– Хочет взять ребенка в заложники! – крикнул Тойер.

– Пусть только попробует! – Хафнер направил оружие пониже к земле, прицелился и попал в правую ногу Голлера. Тот рухнул на землю как подкошенный.

Любопытные дети подбежали ближе.

– Что вам тут надо? – заорал на них Хафнер. – Ведь рано еще, только шесть утра. С ума сошли?

Но они говорили только по-русски.

Прошло четыре часа. После долгих телефонных переговоров с Гейдельбергом и бесед с подоспевшими пфорцгеймскими коллегами они наконец все уладили. Лейдига обследовали и нашли лишь небольшой кровоподтек на шее. Молодой комиссар по-прежнему оставался на удивление спокойным. К ним обратился местный полицейский:

– Пока вы не уехали, хочу вам сообщить, что до февраля сорок пятого это был удивительно красивый город.

– Верится с трудом, – бестактно брякнул Хафнер.

– Тут совсем неплохо, – включился в разговор второй коллега. – У нас есть театр, концертный зал и тому подобное.

Тойер уже обратил на это внимание: жители Пфорцгейма без конца подыскивали оправдания своему унылому городу. Еще раньше кто-то сообщил, что местный футбольный клуб прямо-таки создан для Второй федеральной лиги, что Пфорцгейм хоть и не настоящий университетский город, но в нем все-таки есть две высшие технические школы, что гимназия специализируется на древних языках и носит имя Иоганна Ройхлина,[21]21
  Иоганн Ройхлин (XVI в.) – выдающийся немецкий правовед и христианский теолог.


[Закрыть] который родился в этом городе и среди специалистов прославился на весь мир. Наконец, их спросили, знают ли они про художника Йорга Ратгеба.[22]22
  Йорг Ратгеб (XVI в.) – немецкий художник.


[Закрыть] Нет? Жаль – он был четвертован в Пфорцгейме.

Еще одна особенность этого города бросилась в глаза гейдельбергским сыщикам: местные жители расслаблялись, ведя унылые беседы, при этом потребляли немыслимое количество черного кофе вкупе с лаугенбрецелями и спорили о качестве выпечки у разных пекарей. Слова «пить кофе» на грубом местном диалекте звучали как «сосать кофе»; Хафнера это рассмешило больше всех.

Командир оперативной группы словно угадал мысли Тойера:

– Не желаете ли еще кофе перед отъездом? Ведь вы работали всю ночь! Мы можем принести вам брецелей. – Он показал рукой на супермаркет, плоскую бетонную коробку, где, судя по покупателям, продавались в основном русские продукты.

– Что ж, можно, – ответил Тойер. – Круассаны там есть?

Они мирно сидели на двух каменных теннисных столах перед футбольной площадкой; утреннее солнце набирало силу. Из коричневого куба теперь лился Моцарт. Четверо гейдельбержцев ели сладкие булочки, а трое местных полицейских жевали свои брецели. Большой кофейник с кофе принес благодарный кузен Голлера. Хафнер наслаждался шампанским «Пикколо».

– Ландшафт тут уникальный, – сказал командир оперативной группы Штайб (они уже познакомились).

– Три реки, – пропищал обермейстер Бишофф. – Самые хитрые едут в деревни; дома там можно купить по бросовым ценам, совсем как на чешской границе, и…

– Ладно вам оправдываться, – перебил его Штерн. – Мы ничего не имеем против вашего города!

Третий полицейский, говоривший на ярко выраженном местном диалекте (при этом, словно в насмешку, его фамилия была Никитопулос), отмахнулся:

– Ах, бросьте. Никому наш город не нравится. А мы его любим.

– Здесь ведь начинается Шварцвальд? – вежливо спросил Тойер. Его тут же засыпали кучей подробностей об этом чуде света. Гаупткомиссар подумал о Фабри.

– А название, – закончил наконец Штайб, – происходит от латинского «портус» – порт, гавань. Я еще в школе учил, что оно родственно слову «порта» – дверь, то есть дверь в Шварцвальд.

– Городу почти две тысячи лет, – несколько агрессивно подытожил Никитопулос. – Он построен задолго до того, как вы собрались под началом вашего курфюрста.

– Так-так, – дерзко возразил Хафнер. – Я и не знал, что римляне уже знали настольный теннис! – Он усмехнулся и похлопал по своему сиденью. Из жилого куба теперь неслись жизнерадостные звуки дикси. Штайб кивнул головой в ту сторону:

– Там живет любитель музыки, пенсионер, раньше служил в церкви. А в остальном тут наверху одни лишь переселенцы. По всей России у людей найдутся родственники в Пфорцгейме.

– Наш город-побратим – Герника, – похвастался обермейстер Бишофф.

Тойер решил, что пора ехать.

Лейдиг молчал почти всю обратную дорогу. Иногда он подносил руку к шее и ощупывал след от струны, постепенно наливавшийся лиловым.

– Я уж думал, он меня придушит, – пробормотал он, когда они подъезжали к Вальдорфскому кресту. Тогда впервые в истории Хафнер обнял за плечи своего вечного противника и молча предложил ему «Ревал».

– Вы ведь знаете, дома я курю лишь тайком, – произнес Лейдиг между двумя глубокими затяжками. – Теперь все изменится. Я вот думал пару часов назад: сейчас я умру, просто так умру, Симон Лейдиг, 24 ноября 1967 – 1 июня 2002. А ведь у меня нет даже собственного адреса. – Тут он зарыдал. Коллеги робко молчали.

Только в управлении они узнали от него, что, собственно, произошло. Как и было условлено, Лейдиг ждал группу на Шисторштрассе. В это время Голлер шел по Плёку домой и увидел его. Вероятно, в округе все знали, что он полицейский, – мать во всеуслышание сетовала на это каждый день, делая покупки. Так вот, Голлер спокойно подошел к нему и спросил без обиняков, не его ли он тут поджидает. Лейдиг, полагая, что таким образом ему удастся запугать вероятного преступника или даже подтолкнуть его к признанию – ведь сам вопрос Голлера уже говорил о многом, – ответил утвердительно. В следующую секунду в руках у Голлера оказалась струна, и он накинул ее на Лейдига. С удавкой на шее Лейдигу пришлось дойти до автомобиля Голлера, стоявшего на Паркгассе возле музыкальной школы. Тогда он и решил упоминать лишь об одном коллеге, который вот-вот подъедет, чтобы потом большая группа стала для преступника неожиданностью.

Закончив свой рассказ, он кратко и холодно поговорил по телефону с матерью, после чего попросил разрешения уйти. Если он понадобится, то его следует искать в пансионе Штейгера на Блюменштрассе. Еще он спросил, не одолжат ли ему коллеги монеты, которые годятся для табачного автомата. Но у Тойера и Штерна таких не нашлось, а Хафнер извинился и сказал, что шесть евро нужны ему самому.

Затем Тойер поведал об утреннем переполохе спешно прибывшему Зельтманну.

– Не побоюсь сказать – вы все сделали хорошо, господин коллега! – В подтверждение своих слов Зельтманн энергично кивнул.

В кабинет вернулся Штерн.

– Вот как это было, – сообщил он со вздохом. – После очередной супружеской сцены из-за потери сбережений Голлеры мирно смотрели «Про-7». Жена клевала носом, началась реклама, и тут в башке у мужа что-то переклинило. Он поднялся наверх и убил Брехта. Потом вернулся домой, вымыл руки и продолжал смотреть передачу. Мы живем в интересном мире, господа!

– Где Голлер нашел струну от рояля? На мой взгляд, не очень-то он похож на пианиста, хотя теперь судить по внешности и делать какие-то выводы вообще не приходится.

– Дорогой Тойер, с таким пессимизмом мы далеко не продвинемся. Я…

Штерн перебил начальника:

– Он купил ее днем раньше, просто на всякий случай. В Казахстане он всегда так душил бродячих кошек.

Гаупткомиссар поморщился, преодолевая отвращение:

– Ну, конечно, пусть кошки помучаются, чтобы не гадили в саду… Ах, что за люди… иногда мне так и…

– Между прочим, господин Тойер, я могу повысить вам настроение. – Зельтманн кокетливо поиграл очками-половинками. – Господин Момзен, который независимо от того, что я вам сейчас сообщу, работал превосходно, теперь заболел. Он и в самом деле заразился ветряной оспой. Дело снова перешло к фрау Ильдирим, и – ах да, это ведь тоже важно – приемная дочь нашего прокурора утверждает, что вчера видела Плазму в центре города и он пытался отдать ей какую-то записку… Ввиду нашего тотального контроля над ситуацией в городе мне это представляется плодом детской фантазии…

Поначалу Тойер и впрямь невероятно обрадовался, но тут же снова взорвался:

– Что? Какие еще фантазии?

– Бедняжка совершенно растеряна. Все это время фрау Ильдирим пыталась до вас дозвониться. Но ваш мобильный телефон был, как вы понимаете, постоянно занят. Вот так.

– Мне надо отдохнуть. – Могучий сыщик выговорил это, словно робот. – Потом я снова окунусь в работу с головой. Но сейчас прошу дать мне передышку. Практически я прошу об отдыхе в завтрашний воскресный день.

Зельтманн великодушно разрешил:

– Конечно-конечно, отдохните, господин Тойер. Я тоже хочу на денек отвлечься от дел! Приходите на службу послезавтра. Действительно, много чего произошло за последние сутки. Господину Лейдигу, безусловно, также нужно оправиться от шока.

– Да и Хафнер должен дождаться результатов расследования, ведь при задержании преступника он применил оружие. Это всегда длится целую вечность, даже если дело яснее ясного, – добавил Штерн. – Так что группу буду представлять я один.

– Сейчас вы тоже ступайте, Штерн! – Казалось, Зельтманн пребывал в загадочной эйфории. – Поиском Плазмы в ближайшие два дня займется Мецнер, и уж тогда выяснится со всей определенностью, видела его девочка или не видела.

У Тойера уже не осталось сил, чтобы возражать.

Вернувшись домой, он долго стоял под душем, потом позвонил Ильдирим.

На него обрушился настоящий словесный потоп. Он даже не мог разобрать, когда речь шла о следствии, когда о каких-то разногласиях, а когда об их сексуальном общении – так все темы переходили одна в другую.

– Я хочу денек отдохнуть, – перебил он ее, хотя и не с первой попытки. – На службу выйду послезавтра, в понедельник. Я уезжаю. – Лишь сказав об этом, он и в самом деле решил уехать.

– Как? Уезжаешь? Я боюсь…

– Я не думаю, что Плазма хоть мало-мальски опасен.

– Я боюсь, что потеряю Бабетту! Ты мне нужен!

Тойер не знал, что и сказать.

– Тебе наплевать на это, да? Трахаться со мной – это пожалуйста, а вот как помочь – уже неинтересно.

– Перестань на меня наскакивать! – закричал комиссар. – У меня и так нервы на пределе. Я больше ничего ни от кого не хочу слышать.

Ильдирим тоже разозлилась:

– Тогда поцелуй меня в зад! Жопа! Жирный клоп!

Она положила трубку.