Текст книги "Кельтский круг"

Автор книги: Карло Шефер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Ах, вот оно что. – Тойер спокойно встал с постели – на табурете возле двери он углядел свою одежду. – Такое бывает. Вы сводите людей к химическим процессам и тут же говорите про индивидов. Пожалуй, вы большой оригинал.

От словесной перепалки проснулся старик. Затуманенными мышиными глазками он обвел палату, ища что-то неведомое. Ничего не увидев, он ухватился за исторический якорь своего поколения.

– Хайль Гитлер! – пропищал он на всю палату. Жалкий обломок угасшего сознания.

– Вы серьезно считаете, что я тут поправлюсь? – спросил Тойер у врача.

– Нет, – последовал тихий ответ, – но если вы сейчас уйдете, я настоятельно рекомендую вам явиться в понедельник на прием к профессору Тойеру.

– Что? – воскликнул гаупткомиссар. – К кому? Как его фамилия?

– Да, он Тойер, как и вы. Не ваш родственник?

– У меня вообще нет родственников. Что, его фамилия пишется точно так же, как моя?

– Да-а, но это еще ничего не значит.

– Нет, конечно, только непривычно. Некоторых это смущает, но не меня. И вообще, зачем мне к нему идти? Вы же сказали, что тесты… или там делают другие тесты?

– Нет, но я вам настоятельно рекомендую…

Тойер уже оделся, осталась только обувь. Левый ботинок он так и не нашел. Возможно, эти придурки просто забрали его.

– Значит, мне нужно пойти к своему однофамильцу. Я уже понял. Мне намажут на башку нечто вроде желе и станут изучать кривые, которые будет выписывать мой мозг. Возможно, мне придется лечь в большую трубу, где гул такой, словно в центрифуге для отжима белья. В итоге я увижу свой мозг разрезанным на ломти. Из-за своей мигрени я уже однажды это проделывал. С тех пор не люблю цветную капусту.

– Избегайте кофе, красного вина, шоколада. Никакого жевательного мармелада. Откажитесь от горячих ванн. Движение полезно, но не переутомляйтесь… Не курите ни в коем случае…

– А я-то как раз собирался снова начать. – Тойеру наконец удалось отыскать ботинок и завязать шнурок.

– Вам в любом случае следует поговорить с профессором Тойером. Если нужно, мы вас снова положим в нашу клинику…

– Ведь вам положено так говорить, верно? Потому что вы очень мелкая сошка, да? Перестраховщик, молокосос, верно?

Ответа не последовало. Вместо этого врач закричал вдогонку, когда гаупткомиссар уже бодро шагал по коридору, что он немедленно выпишет ему больничный на неделю и направит его непосредственно работодателю.

Комиссар вышел из клиники легким, пружинистым шагом. Редко ему удавалось одержать такую победу.

Вдыхая прохладный воздух, он наслаждался дорогой домой. Через Нойенгеймское поле с его панорамой старинных университетских зданий, мимо скромных частных домов, потом мимо роскошных вилл. При этом он пересекал улицы, по которым любил прогуливаться покойный Рейстер. И вот его уже нет, как нет и Танненбаха, Брехта; исчез Плазма, Голлер за решеткой, Ратцер там же. Где Хорнунг? Что за новый Тойер? Где – о печаль и сладость моя – Ильдирим? Цикады отбивали морзянку, небо казалось черным и далеким. Если бы ребята подсобили, он бы еще постоял за свое видение проблемы. Совсем немного. А пока что он сделает небольшой крюк, совсем небольшой.

Он отыскал табличку с фамилией. Д-р Гизберт Рампе. Сильно надавил на звонок, один раз, два, три, пять. Наконец в домофоне раздался властный голос:

– В чем дело? Уже без четверти десять!

Тойер выбрал классическую формулу:

– Полиция! Откройте!

Старый солдат подчинился.

Квартира выглядела довольно запущенной.

– С тех пор как умерла моя жена, мне приходится все делать самому. По мере сил и возможностей… Что, ко мне есть новые вопросы?

– У вас ведь такой бравый адвокат. – Тойер поискал глазами, где бы ему присесть, чтобы не испачкаться в пыли. – Он мог бы иногда и пыль вытирать.

Рампе поглядел на него так, словно всерьез взвешивал такое абсурдное предложение, но отбросил его, сочтя бессмысленным:

– Эта молодежь предпочитает жить в свинарнике, так что он мне не помощник. Ну, что вы хотите?

– Вы ведь не видели, что стрелял мужчина, – отрывисто проговорил Тойер. – Вы перешли через мост, услышали, возможно, звук выстрела, а потом вам повстречался Плазма. Именно такой, какого бы вы, старый вояка, охотней всего пустили на мыло. Возможно, тогда вы даже не поняли, что это был он, ведь у вас слабое зрение. Вероятно, об этом уже шли разговоры в кафе. Другой свидетель, назвавший его, тоже живет где-то неподалеку.

Рампе промолчал.

– Что вы заказываете? Кофе «Хаг»?

– Яичный ликер, – мрачно буркнул Рампе. – И сдобный пирог.

– Знаете ли вы, что из-за ваших показаний армия полицейских была пущена по ложному следу? Понимаете ли последствия ваших слов? И ведь, похоже, ваш план сработал. Вальдемар фон Гросройте, которого все называли Плазмой, по-видимому, покончил с собой. Он мертв. После стольких лет снова уничтожить никчемную жизнь. Славно, да?

Рампе еле заметно кивнул. Тойеру хотелось схватить старикана за шиворот и хорошенько встряхнуть, но он взял себя в руки.

– Лучше всего было бы отправить вас за решетку, – сказал он вместо этого, – но вы наверняка слишком больны. Сколько я сейчас показываю пальцев? – Он растопырил три пальца.

Рампе не ответил.

– Вы отказываетесь от своих показаний?

– Сволочь, оборванец, – с ненавистью прошипел старик. – Кто еще это мог быть, как не он? Нет, я настаиваю на своих показаниях.

– Я пошлю тебя проверять зрение, ты еще увидишь, с кем имеешь дело, старая свинья! – Тойер встал. – Ладно, на сегодня достаточно.

– «Говорит автоматический терминатор Томаса Хафнера. После гудка вы заразитесь СПИДом. Пи-п».

– Очень остроумно, Хафнер. Встречаемся в одиннадцать на автостоянке у Тингштетте. Если случайно у тебя в крови алкоголя на несколько промилле больше допустимого уровня, бери такси, я оплачу. Захвати с собой карту, ту самую, с кельтским кругом…

Тойер положил трубку и сложил в пластиковый пакет самое необходимое: карманный фонарик, циркуль, карандаш, линейку, на случай, если придется делать новые выводы из области евклидовой геометрии. Не забыл он и бутылку гейдельбергского «Шпетбургундера» из магазинчика «Вайн-Алекс», что на Мерцгассе. Он выиграл ее прошлой осенью, потому что почти точно назвал количество бутылок в лавке, ошибся лишь на одну.

(В душе сыщик был убежден, что посчитал и себя вместе с бутылками.)

Со Штерном он уже созвонился раньше и попросил заехать за ним – после каждой мигрени в голове еще несколько часов стоял легкий шум, и Тойер решил подстраховаться.

Оставалось сделать последний звонок.

– Фрау Лейдиг, я хотел бы поговорить с вашим сыном. По делам службы.

– В такой поздний час? Впрочем, хорошо, что у меня появилась возможность обсудить с вами один вопрос, господин комиссар. В последнее время мой сын стал ужасно непослушным, и он…

– У меня важное дело.

– Я больна артрозом, а он переехал на пару дней в пансион. Это ведь недешево!

– Он у вас прилично зарабатывает…

– Я не могу наклоняться, вы можете себе представить, каково это, когда не можешь наклоняться?

– Да, тогда можете не наклоняться. Будьте добры, позовите к телефону вашего сына…

– А еще я сказала ему: «Симон, педикюр так подорожал, теперь он уже не оплачивается по страховке, подстриги мне ногти на ногах», ведь это такая небольшая просьба… И вы знаете, прежде он всегда говорил мне: «Я твой сын и всегда им останусь», такой был милый и послушный ребенок. Другие мальчишки уже ходили в футбольный клуб, а мы с ним еще купались вместе…

Тойер уже опасался, что у него начнется новый приступ мигрени, прежде чем смог наконец поговорить с Лейдигом.

И вот теперь они вели поиски в ночном Гейдельберге. Луна заливала неземным светом величественный каменный театр. Внезапно старшему гаупткомиссару показалось, будто он находится на другой планете. Он увидел графитовые озера, по которым можно мчаться на мягких волнах, разлетающихся на гребне каскадами черной пыли. Ему нравилось чувствовать себя пришельцем и вместе с тем в полной безопасности, несмотря на все ловушки – непременные спутники великих открытий. А вечерами он, могучий и невесомый, играл бы в бильярд в офицерской кают-компании, в безгравитационный бильярд.

Космические мечтания не мешали ему храбро шарить по кустам лучом фонарика вместе со своими верными помощниками.

– Шеф, почему нам понадобилось заниматься этим именно ночью? – ворчал Хафнер. – У вас есть на то какие-то веские причины?

– Ни одна скотина нас не поддерживает, – ответил Тойер. – Идиот врач посадил меня на больничный. Лейдига заставляют отдыхать, хочет он того или нет. Ты тоже отстранен от службы – патрульные тебя прищучили. Штерна начальство не выпускает из кабинета. Короче, нас вроде бы и нет в наличии. Достаточно тебе аргументов? Если бы старый козел Рампе отозвал свои свидетельские показания, тогда другое дело… а так нам придется самим искать доказательства. Никуда от этого нам не деться.

– Искать надо шариковую ручку «Ламикули», я записал. – Штерн заботливо помог встать на ноги запутавшемуся в кустах Хафнеру.

– Дома я еще раз заглянул в «Лексикон», – раздался из темноты голос Лейдига. – Собственно, тут наверху главное – горячий воздух. Когда-то на этом месте проходил кельтский кольцевой вал.

– Кельтский круг, – провозгласил Хафнер.

– А нацисты построили здесь Тингштетте. У германцев тингом называлось место собраний. У нас Тингштетте скорее напоминает древнегреческий театр. Нацисты собирались устраивать здесь кровавые игры, ведь Баден граничит с Францией, и его жителям требовалась особенно интенсивная промывка мозгов… для борьбы с враждебной идеологией…

Если бы сыщики искали пивные банки и презервативы, они давно бы перевыполнили план.

– А в тридцать шестом тинг снова забросили, из-за дождливой погоды.

– Все детали вполне укладываются в версию, которая постепенно сложилась в моей голове, – сказал Тойер. – По моим предположениям, Людевиг заставил какую-то бедную шлюху убивать по его приказу. С помощью магической фигни, на которую она подсела, вероятно, с его подачи. Возможно, он и сам верит в эту дребедень. Или не верит. Короче, случай дерьмовый, концы с концами не сходятся, и это горькая правда.

– Кстати, – подключился к разговору Штерн, – когда вы… ну… короче, потеряли сознание, я наконец спросил по телефону у Людевига про его помощников…

– Не уверен, что ты поступил умно, – возразил Лейдиг.

– По-моему, я ловко это обставил… – В голосе Штерна зазвучала нервозность. – Я сказал, что мы подозреваем, что среди сотрудников социальной службы могут оказаться преступники. Я ведь, черт побери, опять остался один. Все на нас злились, так как Плазма исчез, все управление считало, что по нашей вине.

В душе Тойер признал правоту Лейдига. Но какой теперь смысл обижать бравого служаку Штерна? Неожиданно заухал филин. Гаупткомиссар вздрогнул.

– Что же Людевиг ответил? – поинтересовался он.

– Говорил со мной дружелюбно, сразу назвал мне имена. За ним ухаживают двое приятных парнишек, они не здешние, поэтому живут в городском социальном центре на Эммертсгрунд. Шестнадцатого они вместе играли в бадминтон в Нусслохе, в теннисном центре. Находились там до одиннадцати, есть свидетели. А двадцать первого вечером проходил «Циви-Фет», их корпоративный междусобойчик; там и того больше свидетелей.

– Что за загадочные числа ты называешь? – глупо спросил Хафнер.

– Осел! Первые два убийства, – вырвалось у Лейдига.

– Подождите-ка, – вдруг прошептал Штерн. – Я что-то увидел…

Это была шариковая ручка. Взволнованные, они нанесли на карту место находки. Оно находилось как раз на воображаемом круге, проведенном вокруг центра лжекультового сооружения. И на расстоянии трети длины всей окружности от первой точки, где был найден ключ.

По этому поводу откупорили бургундское.

– Тут явное подражание культу, – высказал свое предположение Тойер. – Ведь расстояние между двумя находками – ровно треть круга.

– А последнее убийство им подарил Голлер, – воскликнул Лейдиг. – Все сходится.

– Почему, собственно, у нас только одна бутылка? – весело поинтересовался Хафнер.

16

Апрель. Они все обговорили, все продумали, учли; затея была совершенно безумная, однако его успокаивало то, что это скоро произойдет… хоть что-то произойдет…

В среду, 8. 6. 2002, пространство преобразилось. Правда, не все, а лишь та его часть, которая выполняла функции гостиной Иоганнеса Тойера. Довольно неуютное жилье ленивого мужчины стало неофициальным филиалом полицейского управления «Гейдельберг-Центр». В обычное служебное время там встретились три отстраненных от работы полицейских – Лейдиг, Хафнер и сам хозяин квартиры. С одиноким Штерном, оставшимся в их кабинете на Берггеймерштрассе, они поддерживали телефонную связь. Из новостей тот смог сообщить лишь одно: усердный младший ординатор уже прислал по факсу сообщение о том, что Тойер не в состоянии выполнять свои обязанности. Новоиспеченный филиал был оснащен ноутбуком Лейдига, свежими газетами и новеньким модемом для подключения к Интернету. Сыщики решили отыскать по возможности всех гейдельбергских проституток. Поначалу они приступили к делу не без удовольствия, как заправские повесы. Но вскоре ими овладела растерянность, граничащая с паникой, – профессионалок в этой сфере оказалось несметное количество.

– На мой взгляд, дело обстоит так, – проговорил Тойер в обед.

Сыщики ели пиццу прямо из картонок и запивали ее колой, а Хафнер баловался холодным пивком (это он принес несколько порций пиццы из кафе «Да Клаудиа»). – Наш подозреваемый в последнее время вызывает к себе через агентства разных девиц, и это означает одно – он хочет отвлечь нас от той, которая стала жертвой его манипуляций. С ней он познакомился в двухтысячном, а через год уже не должен был ей платить – она его полюбила. Мы составим как можно более полный список. Официальной версии из ведомства здравоохранения придерживаться не стоит – она включает далеко не всех жриц любви. И уж потом вычислим ту, которая нам нужна, и прихлопнем…

– Ха! – обрадовался Хафнер.

Лейдига же, наоборот, терзали противоречивые чувства.

– Прихлопнем ее, черт подери! Алиби проверим и вообще… Поглядим косвенные свидетельства, заглянем в эзотерику. Ничего лучшего я не могу предложить. Если повезет, это окажется дамочка, оклеившая свою квартиру кельтской символикой. – Иголка в стогу сена, Тойеру не хотелось ни говорить об этом, ни думать, но он догадывался, что думать придется – никуда не денешься. Иногда необходимость думать наполняла его горечью. Ведь он не был очень глупым.

И вот что еще больше усложняло поиски: либо дамы давали о себе знать лишь бегущей информационной строкой, либо отдельные имена оказывались обозначением целых борделей. Список все увеличивался. Но маленькая радость их все-таки ждала: фрау Шёнтелер рекламировала себя под именем «Манди» и предлагала всевозможные услуги опытной «куртизанки». Голос и речь на пленке были слишком узнаваемыми, чтобы осталось место для сомнений.

К вечеру позвонила Ильдирим:

– Что ты поделываешь? Если гробишься над своим расследованием, я разнесу тебя к чертовой бабушке, моя должность это позволяет.

– Ну, Хафнер, Лейдиг и я – мы все, так сказать, в отпуске. Вот мы и устроили мальчишник… и все такое прочее…

– Терфельден его фамилия, того хмыря, отца Бабетты; по его словам, он пробудет в городе лишь до конца недели. Так что утром в пятницу в семейном суде состоится срочное рассмотрение дела. Пожалуйста, приди еще раз, ты приглашен; они вписали тебя в повестку по моему адресу.

– Но ведь это комедия. Зачем ломать комедию?

– Не знаю. Но в любом случае я не хочу, чтобы выяснилось, что я пошла на обман, назвав тебя своим партнером…

– Так-так, обман, говоришь?

– Да нет же! Ах, черт побери!

– Ладно уж, – вздохнул гаупткомиссар. – Ну, когда там в пятницу?

– В половине десятого. Лучше встретимся прямо в суде, там в коридоре стулья, тебе не придется стоять.

– Ты о чем? Я могу и постоять.

– Хорошо, тогда до встречи. Черт. Так вы ничем другим не занимаетесь, а?

В четверг они отправились по первым адресам. Тойер стеснялся и толком не знал, что будет говорить.

С бьющимся сердцем он остановился перед домом одной из проституток. Справа была авторемонтная мастерская, слева начинались кусты дикой бузины, с которыми железнодорожное ведомство «Дойче бан», казалось, заключило эксклюзивный договор на услуги по озеленению. Гаупткомиссара бросало в жар, и не только из-за того, что солнце припекало по-летнему горячо.

– Я занята, – прорычал из домофона нервный голос. – Через полчаса.

Опустив голову, сыщик расхаживал взад-вперед по улице, спиной ощущая взгляды перемазанных в машинном масле ремонтников. Наконец из дома вышел прыщавый парень с сальными волосами. На этот раз Тойеру сразу открыли.

– Чего тебе? – Женщина курила, она была одета в старое кружевное платье и сильно накрашена, волосы соломенного цвета подозрительно смахивали на парик. Тойер лениво подумал, что проститутки тоже могут быть мастерицами маскарада.

– Я хочу с вами поговорить.

– Легавый?

– Да.

– У меня все в порядке. Если хочешь, посмотри мои бумаги.

Комнату наполняли клубы дыма, на постели, на уровне бедер, лежало полотенце. На подоконнике сидел дурацкий игрушечный клоун. Ступни и пятки у женщины были черными, ковер на полу выцвел от грязи.

– У вас бывают клиенты с физическими увечьями?

– Тебе-то что? – засмеялась она и сунула в зубы очередную сигарету. Потом с привычной небрежностью взяла Тойера за подбородок и приподняла его лицо, вынудив сыщика посмотреть ей в глаза.

– У тебя что, ноги кривые? Мне это по фигу. Вот только брось заливать, никакой ты не легавый.

– Почему ты так думаешь?

– Не похож. У тебя, что ли, не стоит? Предупреждаю – я не делаю анальный массаж и пристяжного фаллоса в шкафу не прячу. Я люблю все естественное, природное.

– И природные религии тоже? – глупо спросил Тойер. Про пристегивающийся фаллос он раньше слыхом не слыхивал. И стыдился этого. Еще стыдился того, что теперь услышал.

– Ага, понятно, кто ты, – проговорила она и встала. – Ты пастор. Ну и вали отсюда.

В таком же духе продолжалось и дальше. Женщины нервничали, замыкались, проявляли агрессию, в лучшем случае смеялись. Короче, никакого толку.

Они встретились в полдень на западе города, в «Крокодиле».

– Никогда не предполагал, что их так много, – простонал Хафнер. – Я даже встретил свою одноклассницу. Не знаю, не нравится мне все это…

Лейдиг заказал себе бокал шампанского.

– Что ты сделал? – Хафнер был потрясен до глубины души; прошло две секунды, прежде чем он крикнул вслед официанту: – Я тоже хочу! Принесите и мне!

Тойер также с изумлением смотрел на своего бравого комиссара. Тот, казалось, с трудом подавлял торжествующую ухмылку.

Первым понял Хафнер.

– Ты занимался этим, верно? Да? С одной из них? Занимался?

Блудный сын престарелой фрау Лейдиг порозовел от удовольствия и скромно потупился.

– Он залез на одну, – объявил догадливый сыщик из Пфаффенгрунда, повернувшись к Тойеру. Его не остановило присутствие официантки – та подошла к их столику с двумя бокалами шампанского и чашечкой кофе для старого сыщика, не разбиравшегося в анальном сексе и пристегивающихся фаллосах. – Догадываюсь, что в первый раз.

Вечером Штерн сообщил, что он даже не смог пробиться к Зельтманну, не говоря уж о том, что их результаты вообще никого не интересовали. Плазму теперь искали с помощью инфракрасных сенсоров. Нашли заблудившуюся дикую свинью – теперь они заходят почти в центр города. Чего только не увидишь в Гейдельберге!

Наступило утро пятницы.

– Ты выдержишь? Еще разок, последний? Потом прилетит ковер-самолет и унесет тебя прямо в преисподнюю.

У Ильдирим уже не было того боевого настроя, как в прошлый раз, когда они ходили в Управление по делам молодежи. Ее решимость шла на убыль.

– Вон мой кабинет. – Она нервным жестом показала на дверь, одну из множества одинаковых дверей. Впрочем, почему та дверь должна отличаться от других, подумал Тойер. Или он ожидал увидеть на ней плакат со своим портретом?

– Меня, можно сказать, сослали сюда, так как в нашем отделе не хватало места. Тем не менее у меня такое чувство, будто я оказалась тут впервые. Пожалуй, даже и неплохо, когда на собственной шкуре узнаешь, какие заботы приводят сюда людей. Ведь я всегда острила на этот счет, находила это забавным. Многие советуют мне обратиться к адвокату, но я нахожу это абсурдным. Представляешь? Я, прокурор, найму адвоката – плюс на минус, кислота и щелочь, взаимопогашающие вещества.

Снизу прибыл лифт. Из него появилась троица – сплошной мрак.

Гордая куртизанка Шёнтелер вышла первой; она опять была одета дорого, но несколько вульгарно. За ней шествовала светловолосая матрона в синем блейзере. Наконец из лифта шагнул худой высокий мужчина в костюме идиотски модного покроя, очках-пилотах и с жуткими усиками, концы которых были лихо подкручены кверху. Тойер автоматически – что было довольно-таки глупо – ощутил безмерную неприязнь ко всем троим.

– Вот, поглядите, – изрек папаша неприятно резким нордическим тоном. – Вот та самая женщина, которая решила поиграть в дочки-матери. А вы, значит, адвокат?

– Партнер, – сухо поправил его сыщик. – Тойер моя фамилия.

– Арне Терфельден. – Мужчины обменялись грубоватым рукопожатием.

– В общем, вот что я вам скажу, – тут же с самоуверенным видом заявила матрона в синем. – За долгую карьеру адвоката с таким я еще не сталкивалась. Молодая женщина похищает ребенка у родной матери, и ей даже подыгрывает Управление по делам молодежи. Фрау…

– Ильдирим, – бурля от злости, подсказала ей прокурор. – А вы кто?

– Бойтельсбахер. Простите, я сразу перейду к сути. – С сияющей улыбкой она пожала руки обоим противникам. – Ставлю вас в известность, что я намерена затребовать подтверждение вашей способности воспитывать ребенка…

– А я ставлю вас в известность, – услышал Тойер свой голос, – что после слушания дела я намерен проверить, правильно ли припаркован ваш автомобиль. Если нет, его увезет эвакуатор. Номер какой?

– Я езжу на городском транспорте, – гордо заявила адвокат.

– Вот что это за люди, – включилась куртизанка Шёнтелер. – Я вас предупреждала.

Так что к тому моменту, когда всех пригласили в убогий кабинет судьи Мейзенбург, пока что последнюю инстанцию, определявшую дальнейшую судьбу Ильдирим, линия фронта пролегала очень четко.

Прокурор разглядывала маленькую седовласую женщину, как разглядывают экзотических животных.

Все началось с того, что Бабетта часто сидела на лестнице. Зимой она очень мерзла. Как-то раз Ильдирим пригласила ее к себе домой. Они поговорили. Девочка была просто прелестной. И вот теперь Ильдирим сидит тут, перед судом, словно обвиняемая. Или как?

Ей дали слово. Она рассказала об этом и о частых срывах фрау Шёнтелер, о ее беспробудных запоях. Она очень старалась говорить конкретно, по делу, ведь, памятуя о глазном враче Танненбахе или о том же доблестном Хафнере, она полагала уместным подумать о том, почему в благополучной Центральной Европе люди так рьяно предаются пьянству. Ей это представлялось более уместным, чем необходимость отстаивать свое право заботиться о ребенке, который часто бывал никому не нужен. Все происходящее казалось ей какой-то фантасмагорией.

– Вас никто и не упрекает в том, что вы иногда заботились о Биргитте! – Голос судьи, по контрасту с тягостной обстановкой в ее кабинете, напоминал радостное щебетание.

– Но из этого, как мы понимаем, не вытекают и никакие права, – с горечью возразила Ильдирим.

– Вот это мы и пытаемся выяснить.

– Моя доверительница была больна, – вмешалась адвокат Бойтельсбахер. – И тут, так сказать, встряла фрау Ильдирим. Встряла между матерью и дочерью. По сути, тут следовало бы подключиться Управлению по делам молодежи. Это был бы самый логичный и нормальный выход.

– Нормальный выход? – В голове Ильдирим пульсировала кровь, отдаваясь шумом в ушах. – Значит, по-вашему, нормально оставлять ребенка зимой в субботу вечером на лестнице и потом звонить лишь в понедельник?

– Зачем столько патетики? – Бойтельсбахер откинулась назад. – Я сама мать двоих детей. Они не сахарные.

– Что тут вообще происходит? – дрожащим голосом спросила Ильдирим. – Тут сидит мужчина, который вел себя нагло еще в коридоре суда. Он никогда не заботился о Бабетте, ни разу в жизни, и я почему-то должна теперь перед ним оправдываться. Девочка уже год живет у меня, а он фактически увидел ее несколько дней назад. – Ситуация казалась ей все менее реальной, так как никто из присутствующих не признавал справедливость такого аргумента. Ильдирим чувствовала себя фантомом, бестелесным призраком, который вот-вот растворится в воздухе. Она была призраком на фоне семьи, которая никогда и не существовала, но все-таки кое-как прослеживалась в обратном исчислении, если вернуться в прошлое – вплоть до того момента, когда блуждающий сперматозоид воткнул свою беспутную головку в толстую яйцеклетку. Вот оно, правосудие XXI века. Погрузившись в размышления, Ильдирим пропустила начало речи судьи.

– …очень радует, господин Терфельден. Для ребенка это большое событие. Надеюсь, отныне вы будете принимать большее участие в жизни вашей дочери. Вы ведь живете в…?

– В Мелле, возле Оснабрюкка.

Почему молчит Тойер? Ильдирим покосилась на гаупткомиссара. Казалось, он дремал – не удивительно после всего, что на него свалилось за последние недели, в том числе и по ее милости.

– Из-за моей профессиональной деятельности я, естественно, не могу посвятить себя ребенку в той мере, в какой бы мне хотелось, но теперь, когда я вижу, что ситуация далека от благополучной, я постараюсь приложить все силы. То есть, возможно, дочка станет приезжать ко мне на каникулы. Если мне удастся все устроить так, чтобы…

– Так далеко мы сейчас не загадываем! – радостно перебила его судья. – Как хорошо, что вы пришли.

В дверь с удивительной юркостью проскользнула социальный педагог Краффт.

– Простите, фрау Мейзенбург! У меня был трудный случай. Вероятно, все дело в погоде…

Дамы захихикали.

Ильдирим воспользовалась паузой и прошептала:

– Тойер, ты мне очень нужен. Ты не жирный клоп. Извини, мне жаль, что я наговорила ерунды. Может, у нас есть будущее. Может, оно состоит в том, чтобы не стать такими, как они. Чтобы никогда не носить таких усов, никогда не дрочиться или по крайней мере заниматься не только этим. Пожалуйста, Йокель. Так тебя зовут близкие?

Комиссар еле заметно кивнул, но по-прежнему выглядел подавленным. Ильдирим замкнулась.

Теперь заговорила Шёнтелерша, бессвязно, очень глупо, хотя явно готовилась к этому выступлению. Некоторые ее фразы адвокат сопровождала кивком, словно учительница, слушающая вызубренное стихотворение. Речь шла о банальных вещах – лучше плохие родители, чем вообще никаких, о формировании личности, благе ребенка, начале новой жизни, новом жилье…

Ильдирим думала о Бабетте, живо представляла себе, как она уйдет к матери и через несколько лет превратится в опустившееся юное существо из Старого города.

Очередь дошла и до социального педагога Краффт. Она также приветствовала прежде всего то, что родители Бабетты встали на разумную стезю. Именно отца надо благодарить за то, что положение начинает меняться к лучшему! Скромно кивая, Терфельден выслушал похвалу и с приятной улыбкой обронил возражение, что, конечно, он вспомнил о дочери поздновато, через двенадцать лет, но это лучше, намного лучше, чем вообще никогда, как это бывает со многими отцами.

Но затем педагогиня, движимая приятными воспоминаниями, подчеркнула роль Иоганнеса Тойера в силовом поле этой семьи. Похвалила его теплоту, частично компенсирующую резковатую манеру фрау Ильдирим… Прокурор не могла нарадоваться на такой благоприятный для нее поворот дел.

– Да, мы ведь пока еще ничего не слышали от вас, – просияла судья. – Господин Тойер, расскажите же про ваши отношения с Биргиттой.

В самом деле могло показаться, что комиссар очнулся от глубокого сна, хотя скорее то была медитация, сосредоточившая все его мысли в узкой речевой сфере.

– Я ничего не буду рассказывать, – спокойно произнес он. – Я не желаю участвовать в этом спектакле.

Ильдирим закрыла глаза и пожалела, что природа не предусмотрела такой же возможности для ушей.

– Я задам лишь несколько вопросов. Это входит в мои профессиональные обязанности, и это я умею делать. Во-первых, фрау судья, как зовут девочку, чью судьбу вы решаете сегодня? Вы постоянно называете ее чужим именем.

Мейзенбург удивленно посмотрела на него.

– Биргитта или как там? Барбель? Нет. – Она порылась в своих бумагах. – Вот. Ее зовут Бабетта.

– Во-вторых, господин Терфельден, вам по профессиональным причинам некогда было заботиться о Бабетте. Значит, как я понимаю, вы все двенадцать последних лет трудились без передышки. Все субботы, воскресенья, рождественские праздники, Пасху, Троицу, каждое лето?

Терфельден насмешливо покачал головой и промолчал.

– В-третьих, фрау Шёнтелер, вы получаете социальную помощь. На какие средства, позвольте вас спросить, вы приобрели такой пуловер? Прежде вы подрабатывали в разных местах. Продолжаете в том же духе? Возможно, я даже знаю, в чем состоит ваша подработка. – Тут он с отчаянием вспомнил, что не может выразиться конкретней, так как именно Ильдирим ничего не должна знать про их параллельное расследование.

В кабинете поднялся шум. Тойер же, не моргнув глазом, задал вопрос: не в рамках ли этой подработки появилась на свет Бабетта?

– Да хоть бы и так! – заорал Терфельден. – Не твое собачье дело.

– Поэтому я требую, чтобы сначала было подтверждено отцовство этого господина! – крикнул в ответ Тойер.

Затем все закончилось, хотя, разумеется, все опять повисло в воздухе. Смелый выпад Тойера все-таки подействовал, и господина Терфельдена обязали подтвердить свое отцовство. В остальном же поводов для торжества не было. В том же составе они встретятся осенью и обсудят еще раз все вопросы, а до того времени Бабетта останется там, где была.

– Я требую, – крикнула адвокат, уходя, – чтобы фрау Ильдирим прошла проверку на верность конституции страны. Вон что творится в мире. А то как бы Бабетта не вернулась к родной матери в хиджабе…

Тойер схватил Ильдирим и вытолкнул ее в коридор.

На улице они оба закурили – сначала молча.

– С медведями все-таки легче, – проговорил наконец Тойер.

Ильдирим кивнула.

– Я оба раза была не на высоте. Что ты сегодня делаешь?

Ко всем прочим неприятностям к гаупткомиссару вернулась и похоть. Однако полицейский ответил – у него было слишком гадко на душе, чтобы снова что-то выдумывать, – что попробует расколоть Людевига.

– Я все поставлю на карту. Все из него выжму. Это надо было сделать уже давно.

– Ты ведь на больничном.

– Он этого не знает.