Текст книги "Я – Ворона (СИ)"
Автор книги: Карина Вран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Запах по номеру пошел такой вкусненький. Обожаю мандарины, еще с прошлой жизни.
– Но оно же всё здесь? – снова «включила ребенка» я.
– Они настаивали, – улыбнулась Мэйхуа. – Это гуаньси[2]. Связи, социальные коммуникации. Ты показала сегодня пример удивительного благородства, доченька моя. А еще раньше – талант и упорство, работоспособность. Мэйли – совершенно особенная девочка, я это знаю. Они поняли не так быстро. Прими их искренность.
– А… – глубокомысленно и содержательно сказала особенная девочка. – Э…
– Люди поняли, что с тобой необходимо считаться, – решила помочь мне моя умница. – Значит, и налаживать отношения. И да, твое великодушие нельзя было не оценить. И смелость, конечно же. И упорство: там, где они бы сломались, пошли бы на дно, ты продолжала бороться. Ты мой маленький, но сильный бамбук, доченька. И теперь с тобой будут считаться.
Она замолчала и опустила взгляд на свои красивые, но исколотые иголками руки. Вздохнула, тщательно дочистила мандарин, чтобы подать его мне.
«Будут считаться, несмотря на простое происхождение и низкий статус твоей семьи», – как бы дополнил этот вздох.
Ганьси, гуаньси, хайши гуаньси – связи, связи и еще раз связи. Архитектуру социальных связей в Китае выстраивать так же важно, как и дышать. Это вплетено во все процессы тут, как часть культурного кода. Глупо отрицать очевидное. Чтобы прорваться на самый верх без связей, надо быть чертовски удачливым гением. И лучше бы (вдобавок) богачом. Кто-то рождается в «правильной» семье, где все рукопожатия уже произведены, отношения налажены, «мостики» построены. Мне в этом плане будет сложнее.
Приняла из теплых рук оранжевые дольки. Тут же протянула самую сочную вверх. Мамочке. И рожицу грозную состроила: не вздумай отказаться.
Сердечная улыбка дороже всех подарков. А гуаньси? Выстроим. Какие наши годы? Я замок из песка вместе с соседскими оболтусами возвела. И эту крепость из улыбок и слов подниму при содействии моей замечательной. И с батиной тихой, но такой важной поддержкой.
Только наше гуаньси будет стоять на фундаменте моих настоящих способностей. И признании истинных навыков. Таланта, если так угодно. Не на банальном мы его построим: ты мне, я тебе. Самоуважение не купишь за деньги. Не стоит и пытаться. Поэтому пусть будет сложно, потребуется много времени и усилий. Но мы справимся. Обязательно. Глядя на множество приятных мелочей (и не только) в номере отеля, я в это верю.
В любом строительстве много работы, на любом из этапов. Все они требуют не только грамотного руководства, но и рабочих рук. Если с сериалом сложится удачно, надо будет подумать, как переманить Чу из Лотоса. Да, это стоит всесторонне обдумать.
Потянем ли мы финансово личную помощницу? Не повлияет ли на дальнейшие отношения со студией то, что мы «сорвем» с их «грядки» одну простую хризантему? Ну и захочет ли сама Чу променять стабильную работу на непонятно что под началом малявки. По документам-то нанимателем выступит мама, но все мы понимаем, как дела обстоят взаправду.
Поутру (в три пятнадцать, если прям точно) в дверь нашего номера робко поскребся помощник Ся.
– Съемки госпожи Ли поставлены на вторую половину дня, – отчитался этот лохматик. – Вы можете отдохнуть до обеда.
Судя по величине стопки с листами «ежедневок» – распечаток (иногда – с пометками от руки) со сценами текущего дня, Ся прискакал к нам в числе первых. Прежде он заходил, когда в руках оставалось лишь несколько бумажек. Причем очень часто именно с моих эпизодов начиналась работа.
Нынче же этот вечно задерганный китаец с ранней сединой, с глазами разного размера и легким косоглазием «оказывал нам честь». Не заставил ждать, когда же его стертые подошвы дойдут и до наших дверей.
Для того, чтобы изменился порядок разноски листов, всего лишь надо было упасть в пруд.
На съемочной площадке нас с мамой тоже встречали не так, как прежде.
– Малышка Ли, ты хорошо себя чувствуешь?
– Малышка Ли, замечательно выглядишь!
– Малышка Ли, выспалась?
– Малышка Ли…
– Наша талантливая малышка здесь!
– Расступитесь!
Я малость выпала в осадок от такого приема. То есть, когда я шла к ним первая, вся из себя вежливая, они кривились и шептались за моей спиной. А теперь – такой разворот на сто восемьдесят. Даже циничная ворона не знала, как на это реагировать. Зато она знала другое: в любой непонятной ситуации, если речь не о похоронах или катастрофах, улыбайся.
Мы с мамой, конечно же, явились раньше второй половины дня. Уже ж встали, не ложиться же снова? Правда, вышли попозже, чем обычно. Мэйхуа спустилась на кухню, чтобы приготовить ответные презенты. Это тоже часть искусства гуаньси: встречные подарочки показывают готовность к установлению и укреплению связей.
Мамуля на быструю руку наготовила яблок и боярышника в карамели. И немного сладкого риса с сухим молоком превратила в белые вкусняшки. Пока добирались до студии, моя замечательная поделилась со мной еще одной историей из жизни властителей. На сей раз доброй, сладенькой.
Однажды жена императора Гуан-Цзуна (из династии Сун) заболела. Хоть она была и не цапля, но сохла и чахла, а лекари не могли подобрать ей лекарство. Тогда один целитель предложил особый рецепт: сахар и красный боярышник. Десяток засахаренных ягод в день в самом деле поставили пациентку на ноги.
С тех пор боярышник в карамели стал любимым (и дешевым, следовательно, доступным многим слоям населения) лакомством у детей и взрослых. Теперь на деревянные палочки нанизывают не только боярышник.
Любые ягоды, маленькие яблочки (вот как мама сегодня), кусочки всяких разных фруктов. Вода с сахаром варится до консистенции жидкой карамели. В карамель опускается «шашлычок» на шпажке. Можно обсыпать кунжутом. Горячие танхулу – так называется готовая сладость – лучше всего выложить на блюдо, смазанное растительным маслом и дать остыть.
Приятного аппетита!
Мы прибыли до начала завтрака. Мама оставила меня на попечение Чу, а сама подхватила под локоток ассистента Фан. Отвела ее в сторонку, они пошептались. И на завтрак у съемочной группы организовалось сладкое дополнение. Наша встречная благодарность за их подарки и внимание накануне. Без лишней суеты, красиво и с достоинством выразила моя умница наш ответ.
Вот как бы я без нее вливалась в непривычную культуру и такое непонятное мне общество? Спеклась бы, что та карамель на яблочных боках, еще в самом начале карьеры.
Многие (да почти все) потом идут к нам, улыбаются и благодарят. Оператор Бу рад, как мальчишка, потому что вкус «из детства», а у лоточников так не получается. Хотя, казалось бы, проще некуда процесс приготовления, что там можно сделать не так?
Не подходит только Лин Сюли. Оно объяснимо: в этот раз сначала идут ее сцены. Часть из них по задумке проходит на открытом воздухе. Меня же будут снимать в помещении, свет не так важен. Звездочка отрабатывает взаимодействие с отцом.
Тот ужасно занят, даже в зале для отдыха весь обложился отчетами от чиновников. Те на бамбуковых пластинках, не на бумаге, так что даже разворачивание докладов выглядит интересно.
Принцесса долго не решается потревожить покой государя-батюшки, прячется за ширмой. Та – шедевр просто. Мать моя искусница прилипает к изображению с монитора. Согласна с режиссерским решением: быстренько пройти мимо этой красоты было бы чистой воды преступлением. Против хорошего вкуса и художественного восприятия.
В остальном зал властителя не слишком претенциозен. В усадьбе канцлера как бы не дороже обстановка.
Дочурку с чаем от драгоценной наложницы У-ван, конечно, принимает. Каждый кадр – наслаждение для глаз. Не налюбуешься, как все красиво. Ровно до момента, когда государь давится напитком. Аудиенцию сворачивают, растерянную принцессу выдворяют из дворца. Малышка убегает подальше, на мостик, опускается на корточки и начинает плакать.
Оформление у всего этого – залюбуешься. Закатное солнце над горами, водоем с лотосами, острые кончики крыш. И горький детский плач.
– Наложим голоса перелетных птиц, – говорит сам себе режиссер. – Время года соответствующее.
Я чуть не предложила карканье ворон наложить. Но одумалась: нечего воронам подле конкурентки голосить. Хватит того, что ей сценарист Ма изо всех лошадиных сил подыгрывает.
Сравните: эмоциональная и выразительная часть для звездочки и… снова простое сидение на попе ровно для куколки.
Меня – фарфоровую куклу – после заката дарят дочке чиновника, который закусился с канцлером Се. Сам праздник снимут отдельно, так как подарок доставят в резной деревянной коробке. Сидеть внутри ящика? Увольте, это ж даже не покажут.
А дальше получательница подарка должна с восторгом бегать и прыгать вокруг необычной игрушки. Игрушка же… должна просто сидеть с открытыми глазами. И изредка медленно моргать. Это подается под соусом, что вот раньше ее все боялись, и кукла-демон откликалась на страх. А теперь вместо страха ее окружили восхищением, почти что щенячьим восторгом. Девочка в кукле подавляет демона, но и сама себя никак не проявляет.
Один раз я отсидела с пустым взглядом. Для разнообразия сойдет, но ровно один раз. Обломится лошадь страшная. Ян Хоу никаких дополнительных указаний не дает. Значит, что? Свобода воли и самовыражения.
Кира Воронова по молодости лет смотрела шоу про юных моделек. Их там учили «улыбаться глазами». Преподносилось сие, как невероятно сложный навык. На деле не так это и трудно.
Нужно лишь погрузиться в правильное воспоминание. Улыбка ведь бывает очень разной: игривой, загадочной, безмятежно-счастливой, торжествующей, да даже злорадной. Список можно долго продолжать. Все эти «оттенки» улыбки объединяет одно: для того, чтобы зритель их увидел, понял и прочувствовал, нужна – искренность.
Если вы переживаете в памяти и в сердце определенный момент, это отразится в ваших глазах. Сыграть искренность… не думаю, что это возможно. Не для меня, по крайней мере.
Самые светлые воспоминания у большинства из нас – из детства. Серебристая от росы трава у дорожки возле дома, душистая лесная земляника прямо с кустика в мозолистых ладонях деда. Парное молоко – настоящее, деревенское, с пенкой. И пенка на варенье, сваренном бабушкой: варенье на зиму, а вот сладкой пенкой можно наесться всласть.
Это летний теплый – грибной – дождик, в который так весело шлепать по лужам, и чтобы непременно – радуга, а лучше двойная. Это теплые мамины руки. И еще папка, который из-за спины достает жестом фокусника пушистого глазастого котенка в плетеном лукошке. Ты смеешься и плачешь, и хлопаешь в ладоши, ведь тебе так хотелось хвостатого дружочка с черным носиком, но ты не решалась о нем попросить.
Мои новые мама и папа. Они невероятным образом стали родными, вошли в сердечко и, конечно, тоже есть в воспоминаниях.
Все это отражается в улыбке. Той, что не трогает уголки губ, но сияет в глазах. Из сердца – к сердцу.
– Снято, – не своим голосом завершает действо режиссер Ян. – Перерыв десять минут.
И тянется за солнцезащитными очками, затем быстро удаляется. А еще вся съемочная группа отчего-то начинает дружно хлюпать носом. Удачная была мысль: попросить сегодня маму взять с собой упаковку бумажных платочков. Баул-то у нее вместительный, чего бы не прихватить. Вдруг пригодится?
Ей же первой и пригождается. И Чу. И другие только что не в очередь выстраиваются за платочками.
Вот и славно. Значит, хорошо получилось. Правильно.
[1] 四君子(кит). [Sìjūnzǐ] – четыре благородных мужа.
[2] 關係(кит). [guānxì] – связи, отношения.
Глава 12
Десять минут пролетели, как миг. Только смежила веки, чтоб отрешиться от эмоций, как уже голос режиссера возвращает из спокойного «нигде». Всего и успела, что ослабить душевный порыв.
Легче всего себя «охлаждать» от слишком уж яркого чем-то скучным. Скажем, вспомнить, как меня ругала наставница по актерскому мастерству.
«Да, мимика – это твоя сильная сторона», – восклицала Наталья Сергеевна. – «Ты из тех, кто реально мечет глазами молнии. Дар, не иначе. Но ты еще помнишь, милочка, где мы? Театр – это не про большой экран и не про крупные планы. Иди, сядь в заднем ряду. Много ты разглядишь выражений на лицах актеров? Вот, гляди, я стою вполуоборот, как тебе мой взгляд? Видно?»
Увидать издали и впрямь удавалось немногое, с моей-то близорукостью. Это был один из редких моментов, когда Кира Воронова пожалела об отказе от ношения очков.
«Теперь понимаешь? – поучительно кивала наставница. – 'Это не значит, что мимические выражения не важны. Наоборот! Мимика у тебя не театральная, но это не беда. Усилить не трудно, с такой-то базой. Однако на одной лапе собака не ускачет далеко. Дикция еще куда ни шло, а вот интонация не дотягивает. Бу-бу-бу, ты как жуешь этот лист бумаги. Голос – важнейший инструмент. Вторая лапа. Жестикуляция, язык тела – это ой. Тело и руки у тебя, милочка, деревянные».
Сергеевна редко хвалила. Если такое случалось, то тут же швыряла «противовес». Гоняла она нас, великовозрастных оболтусов, мечтателей и «искателей себя» по-всякому. Мы и в детские игры (те, что для 2−5–7 лет) играли по ее требованию. Из дюжины «мучеников» Натальи Сергеевны, что также расшифровывалось, как «мои ученики», только двое на тот момент не перевалили в возрасте за тридцатник. Затейница она у нас была та еще.
Мне бы как-то в тот мир заслать для нее «благодарочку». Потому что среди обучающих самым азам игр наличествовали: «тени», «марионетки» и «хор». Тени: двое друг напротив друга; один играет человека, другой его тень. Человек делает движения, тень повторяет.
Когда достигается точность взаимодействия, расширяется вариативность движений. Так до полной синхронности, когда ты уже считываешь движения другого. Затем вы меняетесь, добиваетесь синхрона по новой.
К марионеткам переходят, когда вы «засинхронились» на «тенях», и можете «зеркалить» движения по самому их началу. Там один – кукловод, другой – марионетка. Движения пальцами кукловода приводят в действие куклу. Об условностях можно договориться заранее.
После того, как пары сыгрывались, в игре менялись правила. Кукловодом становилась наша мегера (одно из нежных прозвищ). Она задавала движения сразу всей группе. Того, кто лучше всех (по ее мнению) сыграл марионетку, Сергеевна ставила ведущим в хоре.
В «хоре» есть парная и групповая вариации. Парная – это логическое продолжение «теней». Один задает реплику, другой подхватывает и развивает. Будто вы двое – один человек. Здесь уже не только движение и слово. Тут и интонация, и жест (жесты), мимика и пантомимика.
Хор групповой – расширение числа участников и истории. «Солист» задает историю, «хор» ловит ее, усиливает и расширяет. Участники могут меняться, история – как быть заранее известной, так и чистой воды импровизацией.
Уже потом, когда из четырех лап со мной осталась лишь одна, я-прошлая вернулась к игре мимикой и взглядом. Реплики в общей палате, где людям плохо, вязли на зубах. Их я училась проговаривать мысленно: голоса в моей голове никому не мешали. С жестами и языком тела было все плохо по простой причине: боль.
«Эта однолапая собака выкарабкается», – обещала себе Кира Воронова. – «Если и лап не останется, еще будет хвост. А собаки, все мы знаем, смеются хвостом».
Я-прошлая родилась в год собаки. Ворона – это состояние души.
Давно я не вспоминала те времена… Ох, как давно. Полжизни там. Полжизни (с учетом возраста тела на момент моего сюда попадания) тут. А чего тогда сейчас-то вспомнила? Так вскорости пригодится кое-что из наработок.
– Мэйли, – персональное обращение режиссера заставляет открыть глаза. – Мы сейчас снимем повторно последнюю сцену. Тишина на площадке! – это он в ответ на шепотки с разных сторон. – Я хотел бы расширить эпизод. Дать зрителю лучше прочувствовать. И показать больше реакций взаимодействия.
Киваю. Если ему так понравилось, я не прочь повторить.
– И да: я в курсе, что у вас тут тотализатор, – Ян Хоу развернулся к сотрудникам. – Как долго Мэйли сможет закрывать эпизоды с одного дубля.
Хлопаю ресницами и стараюсь не уронить челюсть (держу лицо, ага). Тотализатор? Серьезно? А какие ставки?
Негромкие покашливания наполняют павильон. Как разом всех накрыла эпидемия. Блин! А в этом мире «ковидло» тоже будет? Срединному государству придется тяжко в этот период. Ладно, это нескоро. Авось, пронесет, и тут глобальный сценарий мировой пандемии не запустится.
– Будет справедливо, если в ставках не будут учитываться дополнительные дубли, как сейчас, – утвердительно заявляет щегол. – И дубли, испорченные партнерами Мэйли. Как считаете?
Форма вопроса «ма» в конце. Но это нифига не вопрос, на самом деле. Так один важный птиц доносит до всей стаи птиц помельче новые правила в необидной для них форме. Они же не могут не согласиться с его: «Как считаете».
Про «ма» коротенечко. Если вопрос общий и предполагает ответы: да-нет, в китайском языке такие вопросы строятся одинаково. Озвучивается утверждение, а в конце добавляется вопросительная частица «ма». Смотрите: «Мэйли молодец», – это у нас утверждение. Если же кто-то усомнится в том, что Мэйли молодец, он скажет: «Мэйли молодец + ма», – и это будет вопрос.
Но с другими типами вопросительных предложений работают другие правила. Это только на простенькие с да-нет всё так легко и прозрачно.
Здесь же Ян Хоу получает безусловный положительный ответ.
– За один дубль – тысяча юаней, – хихикает юноша, поправляющий отражатели. – Малышка Ли, я поставил на твой успех свой недельный оклад.
– Успех – сколько? – спрашиваю, почти не шевеля губами.
– Сейчас есть три ставки, – с готовностью делится информацией парень. – Случайность – до десяти. Удача – до двадцати. Успех – до тридцати. Триумф – все сцены с первого дубля. Случайность уже выбыла.
– Еще был провал, – дополняет сведения гримерша, которой велели что-то там поправить на моем фарфоровом лице. – Ай-йя, кто-то думал, что наша Малышка Ли на второй же день ошибется.
– Кто? – спрашиваю шепотом.
Я бы и сама заценила кислые лица проигравших, но фея пуховки заслоняет обзор.
Фея трясет головой. Не признается, партизанка китайская. Будем знать, кому в следующий раз не наливать. Супчика антипохмельного после очередной вечеринки, а вы что подумали?
– А режиссер Ян делал ставку? – квакает жабообразное откуда-то из кустов…
В смысле, из-за декораций, откуда в помещении кусты? Декорации, к слову, классные. Я не шарю в аутентичности, но выглядит все более чем здо́рово. Зеркало, правда, какое-то очень уж четкое. Но у нас в сценарии так-то и демоны в наличии, так что не будем придираться к неточностям.
– Чтобы кто-нибудь затем высказался о моей предвзятости? – озвучивает как бы в воздух Ян.
– Вы не так уж беспредельно верите в свою актрису? – продюсер Пэй своего отношения ко мне явно не изменил.
– Не думаю, что незначительная прибавка к гонорару в виде выигрыша того стоит, – щегол не удостаивает взглядом земноводное. – Пересадите куклу на стол. Чуть левее поверните. Теперь свет. Да, так хорошо. Камера, мотор. Начали!
В этой самой комнатке сегодня много всякого произойдет… Но сначала улыбаемся глазами. Снова.
– Взгляни, – после еще одного отснятого дубля и объявления о перерыве подзывает меня Ян Хоу. – Вот, что вышло, когда мы добавили в сцену слуг.
Светотехники сотворили нечто невероятное. Свет в помещении не слишком ярок (а он и не может быть ярким с окнами из рисовой бумаги), но освещено всё пространство. Тон какой-то особенный, почти мистический. Мои глаза лучатся, и речь не только о моей игре, но и всё о той же работе специалистов по освещению.
Затем я обращаю внимание и на других участниц эпизода. Девчуля, которой «подарили» куклу, сначала радостно прыгает и хлопает в ладоши. Потом ловит мой взгляд и останавливается, затаив дыхание. Еще она «зеркалит» мое счастье зрачками: вид у малышки такой, словно это ей подарили желанного котеночка (щенка, хомячка, не суть – хвостик долгожданный). Дети чутки, эмпатичны. Их легко увлечь в мир грез.
А затем я замечаю пару соляных столбиков в сторонке. Там две служанки, одна постарше (няня или кормилица), вторая совсем молоденькая. И тут мне становится даже немножко неловко. Потому что те двое взирают на меня, как на икону.
Дальше у меня перерыв. Служанок «откачивают», заставляют отснять проход вдоль дома. Там они обсуждают внезапную щедрость канцлера. Такой особенный дар чиновнику, который изредка позволяет себе нелестные высказывания о дарителе и его политических ходах… «Подозрительно. Не к добру». «Но какая ж красота!»
В том, что «это ж-ж-ж неспроста», служанки зрят в корень. То, как Се-гун отправит в усадьбу чиновника Ян убийц, отснимут позже. Сначала отработают здесь «кусочки» истории. Канцлер «за кадром» для обитателей поместья Ян велит «решить это недоразумение». И, раз щедрый дар не сработал, как того ожидалось, вечером в усадьбу явятся специально обученные люди. А игрушку велит вернуть. Даром, что не сработала, как он на то надеялся. Но кукла так-то денег стоила, не разбрасываться же золотом зазря?
Хозяев и их личных слуг вырежут быстро и технично. Бутафорская кровь польется, как брусничный кисель. Сразу трое убийц заявится в комнаты, где ночует малышка Ян. Кроха проснется среди ночи, попросит водички – и этим подорвет с жестких лежанок служанок.
После водички малышка затребует отвести ее к кукле. «Куколка тоже хочет пить», – детская логика в понимании сценариста Ма. Вот так и застанут парни в черном маленькую Ян, со слугами возле канцлерского дара.
Экшн с моим участием. Как долго я этого ждала!
Возможно, явись Се-гун лично, кукла бы не вмешалась. Но канцлера здесь нет, а трио с короткими мечами – в наличии. Лезвия в крови, а взгляды убийц направлены на маленькую госпожу Ян. Ту, что понравилась осколку человеческой души внутри фарфора.
Куклы не испытывают сомнений. Маленькая ручка подымается, сжимаются пальцы, будто бы обхватывая рукоять. Рука разворачивается: хват у убийцы в центре диагональный, как для кинжала. Мне не нужно повторять его в точности, но положение большого пальца «в плоскость» клинка я копирую. И если сначала большой палец «смотрел» от себя, то теперь он направлен на себя.
А затем механически неторопливо веду руку к своей груди. А в глазах всё так же плещется безграничное счастье. И блеск утренней серебряной росы – это заслуга «световиков».
Актер не сводит глаз с куклы. Повторяет движения. Так точно, что я едва не порчу дубль: почти поверила, что он не уведет оружие вбок, чтобы проткнуть ткань и мешочек с бутафорской кровью, а реально в грудь себе вонзит этот меч. Но что-то мелькает в его взгляде, кисть чуть смещается. Брусника…
Этот оседает, так – до последнего – и не сводя взгляда с нежных глаз прекрасной фарфоровой игрушки.
Беда в том, что кукла всего одна, а убийц – трое.
Тот, что был справа, бросается к кучке испуганных дев. Молоденькая служаночка отчаянно кидается вперед, закрывает собою госпожу и кормилицу. Этот миг принадлежит только юной актрисе. Тут и героическое самопожертвование, и трагедия, и весьма качественное падение на руки актрисы постарше.
Даже убийца ненадолго замирает (сразу после того, как выдергивает оружие из тела), чтобы дева могла взглянуть в последний раз на свою госпожу. И уйти со счастливой улыбкой на обагренных кровью устах. Это – после удара в живот пошло ртом.
Вражине слева кукла дарит ласковый взгляд. Где вечное лето, стрекочут кузнечики и божьи коровки летят на небко. Прежде, чем фарфоровая рука снова подымется, тот начинает пятиться назад.
Это не по сценарию. Убийца тут должен замешкаться, ошарашенно оглядеть своего незадачливого «приятеля» в луже крови. Того, что от своего же клинка издох. И тогда левый гад замахнулся бы, чтобы ударить куклу. Приказы приказами, а жить-то хочется. Но мой просто пятится, пока не упирается спиной в перегородку.
А Ян не останавливает съемку.
Справа звук выбиваемого снизу-внутрь окна (особенность конструкции), в комнатке появляется новое лицо. Оно под маской, правда, но это пустяки. Главное, что новоприбывший «за нас». Звон металла: клинок убийцы не вспорол плоть последней защитницы маленькой госпожи, он столкнулся с оружием нового «гостя».
Там все по плану. А мне что делать со своим «внеплановым»?
Когда-то я-прошлая не могла понять, что имела ввиду наставница в театральной студии, говоря о роли кукловода в игре «марионетки». «Не действие ведет к успеху, а четкое намерение». Мне казалось, она нагоняет тумана, чтобы мы лучше старались.
Управлять людьми – намерением? Нет, Кира Воронова подобного не могла осознать. Сценическое присутствие – да, обаяние, харизма, магнетизм. Но это все же куда более зримые проявления, чем то, о чем пыталась сказать «мученикам» Сергеевна.
Я «отпустила» своего актера. Моргнула. Этого хватило мужчине, чтобы вернуть самоконтроль и обратиться к роли. Убийца потряс башкой, словно отряхиваясь от наваждения. Поднял короткий меч и с ревом кинулся на куклу.
Когда кукольные веки поднялись, взгляд стал прямым и спокойным. Игрушке нечего бояться.
«Гость» успевает ранить своего противника. Заминка дарит защитнику возможность отразить выпад левого гада. Тому, что целит в меня. Оружие «гостя» длиннее, и обращается он с ним умело. Металл рассекает ткань на предплечье убийцы.
Правый гад, раненый ранее, пользуется моментом. Из рукава летит кинжал. Кормилица вспархивает, точно мать-птица, закрывает собою птенца. Но это последний успех «засланцев». «Гость» вскрывает гадов одного за другим.
Застывает над маленькой девочкой, теребящей кормилицу.
– Жить за вас… и умереть за вас. Мой выбор. Берегите себя, госпо…
Мечник склоняет голову.
Кукла закрывает глаза.
– Снято.
Очень тяжелая долгая сцена. Предполагалось, что снимать ее будут частями. Но Ян Хоу решил, что переснять всегда успеем, а единым потоком без переходов оно будет смотреться естественнее. Камер-то не одна, а несколько.
Для всех перерыв, для него – отсмотр того, что получилось. Очень хочется, чтобы не пришлось переснимать. Так-то легко звучит, но в исполнении далось туго. И не только мне: актер, играющий убийцу, который попятился, нервничает, сам не свой.
– Хорошо! – выносит вердикт Ян Хоу. – Жуй, отлично сработано. Мэйли – молодец.
Без всяких вопросительных частиц. Но я фырчу, как ежик, потому что тополь, полено стоеросовое, мне только что заспойлерил всю интригу ночного защитника. Да интригу всего сериала он мне сорвал и растоптал практически!
Матушка там уже хлопочет рядом с «бесполезным принцем» в прикиде тихушника. Приглашает сегодня поесть после съемок. Мы же его еще не отблагодарили.
На этом меня отпускают. По привычке задерживаюсь после переодевания и умывания. Хоть и сломали мне часть хитросплетений сюжета, но все равно интересненько.
Так, я узнаю, что спасенную малышку принц-поэт из усадьбы уволочет. Та будет сильно против, ведь папа-мама и все-все-все там, но принц ее аккуратненько вырубит и… сдаст в дом удовольствий. Не в самом плохом смысле. А чтобы спрятать в месте, где точно не будут искать. Такая у него судьба, по ходу пьесы (сценария): спасать маленьких девочек.
И топить больших, но это больше про самоуправство режиссера.
Принять столь резкий поворот судьбы последней Ян будет нелегко. Оно и понятно.
После обеда там что-то в гареме вана будут снимать. Это ж часть интриг внутреннего дворца. Никто же не думает, что государь просто так чаем подавился? Даже я, так себе знакомая с местными прибамбасами, так не думаю. Но тельце Мэйли неудержимо клонит в сон. Решаю, что с нас на сегодня хватит. Как раз мама договаривается с Жуем, и Чу к нам спешит на всех парах.
Секундочку. А чего она так несется? Вроде меня официально отпустили сегодня. Что-то резко понадобилось переделать? Хм, Ян еще не ушел, а Чу вообще с другой стороны мчит. Непонятно!
– Госпожа Лин, – сбивчивое дыхание говорит о том, что мчала к нам моль издали. – Передали из отеля: вам звонил супруг.
– Мы же вчера вечером разговаривали с мужем, – удивляется Мэйхуа. – Что-то случилось?
Хризантема кивает.
– В отеле записали послание господина Ли: собеседование на поступление в детский сад перенесли. Оно состоится в среду четырнадцатого июня.
– Ай… – прикладывает к лицу ладонь мамочка. – Это же завтра.
У нас по договору с Лотосом – свободная неделя в конце июня с захватом первых чисел июля. Потому как «кастинг» на прием в частный садик Солнышко как раз на первое июля был назначен изначально. Засада!
– Билет на самолет из Шанхая уже забронировали? – врывается с вопросом Ян Хоу.
– Но… – мать моя ответственная женщина разводит руками. Мол: съемки же?
– Я узнала. Есть только один рейс с наличием билетов сегодня, – отчитывается Чу, сверяется с часами. – Вылет через… четыре с половиной часа.
Китайскую фабрику грез возвели в чистом поле. Аэропорта в Хэндяне не было и нет. Мы добирались сюда на студийных автобусах, путь из Шанхая занял более шести часов. Это до отеля, а от него еще сюда…
– Госпожа младший сценарист, ваш паспорт при себе? – хладнокровию щегла можно только дивиться. – Есть что-то, что необходимо забрать в отеле?
Мама сначала кивает, затем машет головой, прижимая к себе мою макушку. Ага: самая моя большая ценность – вот. Жмусь к ней в ответ.
– Бу, лови, – Ян достает брелок из кармана, перебрасывает его главному оператору. – Вспомнишь молодость.
– Ай… работа? – оглаживает черный бок камеры Бу.
– Младшие твои на что? – подергивает плечами режиссер. – Самое сложное готово. Осталось то, что им под силу. А нет – уволишь потом.
– Гнать можно? – сжимает брелок оператор.
Лицо его неуловимо меняется. И мне становится слегка не по себе: я знаю, кто так выглядит. Хищник перед прыжком к жертве.
– Нужно, – щелчок по закаленному стеклу на запястье. – Только сразу тебя предупреждаю: если попадешь в аварию, то ты их сбереги, а сам лучше сразу насмерть. Не заставляй меня тебя убивать.
Глава 13
Мать моя ошарашенная новостями женщина приходит в чувства. Берет себя в руки, меня за руку. Отдает поклон сладкой парочке твикс… зачеркнуть! Бу-Ян. Еще один поклон достается бесполезному принцу в наморднике. В смысле, в маске на его нестандартной для народа хань физиономии.
– Наш с вами ужин переносится, господин Жуй, – церемонно проговаривает Мэйхуа. – Прошу отнестись с пониманием.
– Что вы, – трясет волосами (интересно даже: свои или накладные?) Жуй. – Счастливого пути вам с малышкой Ли! Ай-я… Я хотел сказать: счастливого пути.
Вы, наверное, сейчас подумали, что принц-поэт дурашка, дважды одну фразу выдать? Не совсем. Жуй нам сначала ввернул фразочку: «илу шенфэн[1]». Значит это пожелание «попутного ветра», в контексте счастливого пути. Но так не говорят, когда предстоит перелет на самолете. Там с ветрами надо осторожнее, ага. Перед вылетом обычно желают: «илу пинан[2]». Я говорила, что запутаться в китайском с непривычки – это как нечего делать?
