Текст книги "Я – Ворона (СИ)"
Автор книги: Карина Вран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Я же сосредоточусь на нашей нынешней четверке. И собственных результатах. Затем, когда с приходом новых лиц смешаются расклады и соотношения, к столу вороны – я верю в Джиана – прибавится стол жирафа. С переведенными детками. И уже от этого будем плясать в дальнейшем.
В том числе и натурально – на дополнительных танцевальных занятиях.
Заодно выясняется, что родители осведомлены об увеличенном наборе малышей. И о последующих перетасовках. Так дети будут лучше стараться – этого объяснения хватило всем родителям.
В системе образования Поднебесной учителя имеют большой авторитет. Пользуются уважением, и я уже догадываюсь, откуда растут «ноги» у этого уважения. Еще здесь придерживаются мнения: учитель не имеет эмоциональной привязки к ребенку, следовательно, сможет обучить его лучше и беспристрастнее, чем родители. Там, где папе с мамой любовь застит взор, учитель видит картину в целом.
Что до спонсорского взноса: мать моя шепнула на ухо, что это мы с ней дома обговорим. Дома, так дома.
О! Насчет дома. Пока мы с матушкой тусовались на разных съемочных площадках, наш надежный, как скала, мужчина проапгрейдил семейное жилище.
Мэйли ведь теперь не простой ребенок, а известная актриса. К нам время от времени наведываются гости. Теперь, с изменением статуса дочери, принимать гостей в простецкой квартирке негоже. Урон лицу и всё в этом (восточном) духе.
Купить дом или новые апартаменты семья Ли пока не в состоянии. Так что квартирка осталась та же – по квадратным метрам. Изменилась «начинка», оформление.
Всё ещё довольно просто и спокойно выглядит, но стало, и впрямь, намного приятнее. Эстетичнее, наверное, так можно выразиться. Только вышивки любимой супруги он не сумел расставить без её ведома. Этим как-нибудь в свободное время займется Мэйхуа.
Столовая-гостиная, общая для всей семьи зона, стала даже как-то светлее и воздушнее. В общем, ворона одобрила измнения. Целиком и полностью.
На апгрейд жилья ушли две батиных зарплаты полностью. И еще немножко «отщипнули» от киношных заработков. Но дело, хоть и может показаться бесполезной тратой денег, нужное. По местным понятиям лицо и статус – это не пустые слова. Так что – будем придерживаться.
А батя у меня – красавчик. Ну, по сравнению со многими другими представителями Срединного государства. Глаза узковаты, лицо широковато… Но к этому быстро привыкаешь. Как и к манерам его своеобразным. А надежность, заботу и искренность никакая модельная внешность заменить не в состоянии.
В общем, после еще одного ужина (не надо же уточнять, где вкуснее?) мне разъясняют, что там с нашими кровными. Юани – не только наши, другие родители вписались на тех же условиях – вносятся семьями по двустороннему соглашению с Саншайн. Кладутся на депозит до конца года (учебного, не календарного).
Конкуренция – стимул прогресса. В нашу группу отобрали самых-самых даровитых. Но, если какой-то детка окажется не таким способным, как ожидалось, он или она действительно имеет шанс вылететь из группы. В таком случае, если ребенок закончит год в обычной младшей группе, Саншайн вернет депозит его родителям. Мол: увы, но ваш малыш старался недостаточно.
Далее такой еще момент. Если ребенок пропускает неделю по уважительной причине (скажем, по болезни), его прогресс в солнышках «замораживается». Мороженное солнце, как вам?
Я тут же уточнила: съемки будут считаться уважительной причиной? А то вдруг нам на голову упадет предложение настолько шикарное, что нельзя будет отказаться? Меня расстроили: нет, актерская карьера не повод пропускать детсад. Взгрустнулось. Но не сильно.
Грустинку я легко заела десертом. Мамочка поджарила в сладком тесте яблочные дольки, затем покрыла их карамелью с кунжутом. Вкусненько! Не шарлотка, конечно, но весьма интересный вкус.
После сладенького перешли к солененькому – к детским слезкам. Образно говоря (я надеюсь). К выбору дополнительных занятий. Из списка мы первым делом вычеркнули театр и конструирование. Конструирование – это другой склад ума нужен, я к подобному не тяготею. Пусть, вон, бегемотище отдувается. С театром тоже всё ясно: чему меня там могут научить? Я бы поняла, если бы речь шла о спецкурсе в высшем учебном заведении. Но тут-то… Потеря времени.
Искусство – это вроде бы занятно, но точит меня червячок сомнений. Что, если я снова (специально или переклинит меня) прибегну к «виденью руки»? И оно меня «спалит», как чуть не случилось с тесаком в руке мамули на той полузабытой картинке?
Думаю, мне хватит обычных занятий. Углубленные оставим другим малышам. С нормальной детской психикой. (Хе, а если Шуфэн пойдет на эти занятия, что она там насоздает? После красного котика мне даже любопытно).
Итого, круг сузился до: каллиграфии, логических игр (это занятно, а еще я люблю побеждать) и музыки.
Каллиграфия – это то, к чему меня тянет с самого первого выведенного знака. Я хочу этим заниматься. Не посвятить жизнь каллиграфии, конечно. Но бросать искусство красивого письма точно в планы не входит. Нравится, получается? Надо развивать.
– Мамочка, а ты меня научишь писать так же изящно, как и ты? – беззастенчиво подмазываюсь к своей замечательной. – Дома, после садика?
– Разве я могу отказать моей драгоценности? – разводит руками Мэйхуа. – Но я пишу не очень…
– Отлично! – хлопаю в ладоши.
Я уже уловила это обязательное неприятие похвалы. Тут не принято принимать (извиняюсь за масло масляное) комплименты. Стал лучшим в классе, тебя за это хвалят? «Что вы, это всё заслуга учителей». Лучше всех в чем-то спортивном? «Мне просто повезло, все мои соперники тоже очень сильны». И так во всем, в каждом интервью с любым отличившимся. Я же нет-нет, а посматриваю ТВ. Примеров очень много, все – наглядные.
Скромность украшает и вот это вот всё. О, мамочка же мне уместную цитату из высказываний Конфуция озвучивала. «Будь эффективен в делах и осторожен в речах[1]». Учитель Кун сказал, многие поколения следуют.
В общем, для нынешнего возраста учителя лучше, чем Лин Мэйхуа, я вряд ли найду. Так что основы каллиграфии из списка мы тоже смело убираем.
Игры. Я азартна. Игры, где всё зависит не столько от удачи, сколько от ума, это для меня особая, утонченная форма азарта. Стратегии всегда увлекали меня сильнее и глубже, чем бегалки-стрелялки и всё такое прочее. Что уж там: я инсульт схлопотала за партией в стратегической игрушке.
– Вэйци не бери, – подсказывает вдруг матушка. – Твой отец, хоть так на него и не подумаешь, в институте был первым в вэйци.
– Бать? – взглянула я широко открытыми глазами на тишайшего каменного воина. – Это правда?
– Твоя мать перехваливает, – ушел в несознанку Ли Танзин. – Но правила объяснить я тебе сумею.
Точно! Там же «камешки»! Черные и белые. Родственная стихия, однако.
Я, конечно, погляжу, насколько перехваливает батю наша с ним общая китайская женщина. Но, нюхом чую: этот тоже прибедняется. В соответствии с воспитанием.
Ставим вопросительный знак напротив логических игр. В шахматы я не то чтобы спец, но кое-что помню. Остается у нас в списке – музыка.
Кире Вороновой мишка косолапый оттоптал все уши, покусал за горло, но пальцы не тронул. Пожалел. Их, пальчики мои длинные да тонкие, с самого детства хвалили. Говорили: руки музыканта. Порою я-прошлая заглядывалась на здание музыкальной школы – оно совсем недалеко от дома стояло. И манило…
У Ли Мэйли есть слух. Не уверена в его идеальности. Но то, что я давно уже легко отличаю разницу в тонах, даже в очень быстрой речи, непреложный факт. Развить чувствительность слуха в столь юном возрасте – вполне реально.
Как-то мне-прошлой попадалась статья о формировании фонематического слуха у детей. Так вот: до пяти-шести лет происходят самые важные процессы.
Занятия музыкой – это отличный способ прокачаться в этом направлении. Кроме того, умение играть на каком-то (лучше – нескольких) музыкальном инструменте может пригодиться и в кино. Сыграть юную пианистку без дублера, например. Гениальную (размечаталась). О, еще гуцинь хочу попробовать. Игра на этом семиструнном инструменте выглядит очень изящно, даже завораживающе.
Продано! Мэйли пойдет на музыкальные занятия. Держитесь, соседи: если хорошо пойдет, я и домой могу инструмент для трынь-брынь прикупить.
– Пап, что ты говорил про вэйци? – подтягиваюсь я ближе к бате. – Сегодня покажешь?
– Но у нас дома нет тренировочной доски, – смущается родитель. – Только обычная.
– В чем разница? – заинтересованно уточняю.
– Обучение начинают на уменьшенной доске, – распрямляет пальцы и сводит ладони батя. – Сначала берут поле девять на девять. На таком поле легко понять правила. И сложно запутаться. И партии быстрые, что хорошо для начала. Потом уже берут доску тринадцать на тринадцать. Осваиваются уже на ней. И только после этого переходят к большой доске. Девятнадцать на девятнадцать.
– Наша А-Ли – не просто ребенок, – качает головой Мэйхуа. – Не думаю, что нам нужна детская доска. Вот увидишь, наша дочь легко освоит вэйци на обычной доске. Еще и обыграет тебя, ты же не практиковался последние два года.
– Это вызов! – подрывается с места родитель.
Возвращается с доской и двумя бочонками с камнями. Объясняет правила. Здесь первыми ходят черные. Цель: захватить как можно больше территорий. При этом не позволить вражеским камням перекрыть «дыхание» и «взять в плен» твои фишки.
Камни ставятся на перекрестья, а не в клетки. А дальше игроки строят «забор». Чем больше территорий в конце партии остается за вашими «оградами», тем выше шанс на победу. Каждый взятый «в плен» вражеский камень – это одно очко. Каждое перекрестье, надежно обнесенное «забором» твоего цвета – одно очко. Перевес хотя бы в одно очко – победа.
Игра не про разрушение и сокрушение, а про созидание и приумножение (земель). Мне эта концепция так зашла, что от доски Мэйхуа нас почти что насильно оттаскивала. И вечером пятницы, и в субботу тоже, и в воскресенье… Конечно, победить батю (и даже приблизиться к победе) мне не удалось ни разу. На его стороне годы практики. Но сам процесс!
Вывод: осадные шашки вэйци – это прям кайф. Еще мне обещали показать маджонг, китайские шахматы сянци и домино пайцзю. Но это когда-нибудь потом. Столько всего интересного сразу – перебор.
Тем более, что нагрузку детсада мне никто не отменял.
В понедельник, вскоре после гимна и до начала завтрака розовая пантера… то есть, детеныш леопарда перешла в атаку. Изящным прыжком… бочком, бочком прошла она в класс, зажимая двумя руками сокровище. Банку с леденцами. Такими же, как она раздавала в день тестирования.
Сладости были показательно распределены между столом Вэйлань и «половинчатым» столиком, где только двое малявок сидели. Те – смешные ребята, ей богу – почему-то обиделись на наш квартет. Решили, что если я взяла у них победные зубочистки, то и призами следовало делиться. Спасибо на зуб не положишь, на доску с солнышками не прикрепишь. Недостаточно простого спасибо людям, даже двухлетним малышам.
Я демонстративно игнорировала взгляды гордых обладателей леденцов. На розовую неожиданность (в плане подгона вкусняшек) те деточки глядели благожелательно.
– Конфета, – задумчиво сказал Бо Ченчен и погладил животик.
– Много сладкого – вредно, – назидательно сказала я.
– Бедные, – прогундела (леденец во рту ухудшал дикцию) Сюй Вэйлань. – Утешай себя. Раз не можешь позволить.
Кажется, госпожа Сюй не любитель дорам. И давненько не обновляла «базу данных» о тех, кого намеревалась сделать «вассалами» доченьки. Дружба по цене бумаги не сложилась. Теперь вот обновление вышло: дружба по цене конфет.
Во рту клубничной девочки что-то хрустнуло. Надеюсь, это истончился и сломался леденец, а не зуб.
– Иногда, – вздохнула я. – Лучше жевать, чем говорить.
Как порой без цитат обходиться? Не Конфуцием единым вороний запас изречений полнится.
Хмыкнул рядом Гао Юн. Вот кто совсем не опечалился тем, что его обделили при раздаче сосательных конфет, так это быковатый Юн. Задумчивое выражение лица Цао Шуфэн мало хорошего обещало богачке (в леденцовом эквиваленте). Даже у меня пустой взгляд акулы вызвал иллюзию, будто вокруг девочки резко поблекли все краски.
Я бы на месте младшей Сюй теперь ходила осторожно. И оглядывалась, не идет (плывет) ли следом рыбоглазая Шуфэн.
Всю неделю клубничка приносила леденцы – для своих. Каждый день одни и те же. Я даже заподозрила, что семья Сюй владеет производством розово-красных сладостей. Иначе с чего бы такая верность бренду?
Мы мучились… учились. Старательно зарабатывали солнышки. Были веселые моменты, вроде бултыханий в бассейне, а были и скучные. Так, «заучивать» по второму кругу алфавит инглиша – вслух, вместе со всей группой – мне как-то вообще не радостно было.
Выяснили, что не только в плюс могут идти желтые лучистые жетоны. Мальчонка с «половинчатого» столика в четверг маялся животиком. Не мог уснуть днем, за что был оштрафован.
Еще солнышки снимали за драки, вроде как с зачинщика. Но это не точно: пока случился всего один прецедент, и тот в обычной группе. Я узнала потом от Джиана о потасовке.
Та драка стала вдвойне показательной. Один малыш ударил другого игрушкой за то, что тот назвал его дураком. И потерял не только несколько капель крови (оппонент в ответку бил в нос, но слабо и по касательной), но и целых три солнышка.
А когда за него вступился другой ребенок, мол, это же тот, другой, обзывался – нечестно! – учитель предложила борцу за справедливость отдать свои солнышки другу. Раз он так переживает за товарища, пусть и поддержит.
Передача не состоялась: защитник пошел в отказ. Но сама ситуация позволила мне сделать ряд выводов. Первый из них: справедливости в Саншайн не дождешься. От взрослых точно, про детей (всех) говорить рано. Второй: валюту имеет смысл копить. Запас карман не тянет. Особенно, когда он «золотой» и крепится магнитами к передвижной доске.
Третий: прямых столкновений лучше избегать. Сегодня виновным посчитали того, кто нанес первый удар, а завтра могут под другим углом ситуацию вывернуть. Так что – никаких драк.
Но цветочек (один из букета) из зубочисток я таки «забыла» на учительском стуле. Том, что грымза Дун занимает обычно. Задвинула под стол: бородавочник обычно озирает свои владения и рабов… подопечных, а не мебель.
Чтобы провернуть этот акт малявочного возмездия, мне пришлось подстрекать своих соседей по столу. Три моих товарища создали заслон и заняли делом остальных детсадовцев. Гао Юн приволок с собой четыре плитки шоколада, и в качестве отвлекающего маневра делился со всеми. Ченчен и Шуфэн заманушечно шуршали фольгой и помогали отламывать полоски лакомства. Так-то Юн делить на группу не планировал. Он принес по плитке: себе, Шуфэн, Чену и мне. Но ради общего дела пошел на жертву.
Увы, враг оказался коварен и подозрителен. Удача дала сбой. Обнаруженную подставу (подколку?) на сиденье обезвредили путем перекладывания на стол. Прежде, чем грымза Дун успела начать допрос военнопленных, я шагнула вперед.
– Вы нашли подарок, уважаемый учитель, – просияла улыбкой я. – Спасибо вам за то, что старательно учите нас.
Дун едва не задохнулась, пытаясь подобрать слова в ответ на мою тираду. Но все же предпочла «поверить» в детскую благодарность. Не исключено, что причина крылась в новой – дико популярной – рекламе.
Воды Куньлунь успешно прошли цензуру и начали рекламироваться на одном из государственных каналов. Обычно даже такие дисциплинированные китайцы переключают канал, когда начинается реклама. Или хотя бы идут к холодильнику за чем-то вкусненьким.
Однако эффект «вечно молодых» в танцевальном ролике сработал в обратную (от обычного) сторону. После первых же появлений бодрой рекламы зрители поделились впечатлениями с родственниками, друзьями и знакомыми. И те стали переключаться на канал, где можно попасть на наш ролик. И им тоже понравилось!
Ян Чэнь, пожалуй, удивился больше всех, когда к нему стали обращаться представители каналов с чрезвычайно выгодными контрактами на трансляцию его рекламы. Всю выпущенную (казалось бы, с большим запасом) продукцию Вод Кунлунь смели с прилавков. На вырученные средства (и на дополнительные вложения) в авральных темпах строились новые цеха.
Люди хотели пить его воду. Люди хотели ощутить в себе вечную молодость. А еще им просто нравились легкость и веселье, с которыми мы предлагали им новый товар.
Меня можно было не узнать в дораме, но в ролике мое лицо с минимумом грима.
Или я ошибаюсь, и дело вовсе не в возросшей популярности Мэй-Мэй. А в доброте и отходчивости учителя. Или просто цветочек понравился. Мы ведь долго создавали букетик, старались!
– Занятно, – сказала грымза.
И даже голос не повысила. Подозрительно.
Не менее подозрительно выглядело и то, что Сюй Вэйлань ничего, кроме сладкого подкупа, не делала для «формирования фракции». Неужели я переоценила ее – и ее мамочку?
Но вся моя настороженность отошла на второй план в пятницу. В день подсчета солнышек. Ведь к нам наконец-то присоединился дружище жирафик.
И это был значимый повод для радости. Радость встречи не испортили даже лица рослого любителя тычков и подножек с одной из девочек-подпевал клубничного леопарда в числе перешедших к нам малышей. Эти двое (и еще одна малышка, но ее среди новичков не оказалось) в день тестирования так и вились вокруг сладкой ягодки.
Джиан всяко ценнее и важнее пары мух, летящих на булочку с медом, ягодами и корицей. Такой, знаете, в форме спирали.
Из группы одаренных в обычную группу перевели – ноль деток. Как и ожидалось.
Солнышки, заработанные за неделю, конвертировали в конфеты. По курсу десять желтых жетонов на одну конфету. С округлением в меньшую сторону (жмоты). Я свои три честно заработанные сгрузила перед акулой. Честно, в меня уже не лезло сладкое.
– Это – чтобы я ушла? – с тоской в голосе спросила акула. – Поменялась с вашим другом?
Не остались незамеченными этой странноватой девочкой наши возгласы и рукопожатия.
– Нет, – опровергла теорию заговора я. – Просто так. А жираф будет вон там сидеть.
Показала на столик слева от нас. Прежде он пустовал.
– Правда? – округлила рот и залилась краской, почти как красный карп, Шуфэн. – Вы меня не прогоните?
– Нет! – веско рявкнули бык и бегемот.
– Мы – вместе, – заверила я потрясенную акулу. – И теперь нас стало больше. Хорошо же?
– Да! – порадовали эту ворону дружные детские голоса.
Вот бы все обучение прошло в таком же приподнятом духе.
На подъеме: дружба, сплоченность, светлое будущее (в стране же правит Коммунистическая партия Китая) мы все так увлеклись, что звук падения прозвучал, словно гром среди ясного неба.
– Сюй Вэйлань? – подбежала к упавшей грымза Дун. – Ты в порядке? Как ты упала?
Ну просто учитель года! Ладно, дети увлеклись, а вы-то, старшие, куда смотрели?
– Толкну-ули, – сквозь слезы лепечет клубничный леопард.
И тычет пальцем в сторону нашей компашки.
[1] 敏于事而慎于言(кит). [Mǐn yú shì ér shèn yú yán] – Быстр (эффективен) в делах, но осторожен в речах.
Глава 24
Первая реакция – сардонический смех. И полуоборот к черному «пятну» камеры в верхнем углу класса, под белым потолком. Может, кого-то и напрягает постоянное нахождение под объективом механического «глаза». Хотя малыши, скорее всего, и не догадываются о назначении прибора. Висит себе и висит какая-то штуковина. Мне же после месяцев на съемочной площадке соседство камер привычно. И даже добавляет спокойствия.
Однажды именно камера помогла выяснить немаловажную деталь. Теперь, похоже, снова…
Смех мой резко оборвался. Устройство не «красноглазило». В данной модели есть маленькая лампочка. Она горит красным, когда прибор включен.
Камера не вела запись. Совпадение? Умысел? Но чего ради? Солнышки «обнулили», процесс перевода из группы в группу на этой неделе завершен. Или нет?
– Кто тебя толкнул? – задает наводящий вопрос «следователь» Дун.
Клубничка вроде как мнется. Ее розовейшество уже подняли с пола, отряхнули, осмотрели на наличие повреждений. Их не обнаруживается, даже пятен на «шкурке» не добавилось. Полы в садике держат в чистоте.
– Учитель Дун, а что с видеокамерой? – спрашиваю.
Не думаю, что у кого-то тут возникнут вопросы, откуда я такие слова знаю. А «видеокамера» и впрямь словечко заковыристое. Там целый комплект иероглифов, вместе образующих примерно такое значение: образ (изображение) снимать (впитывать) машина (прибор).
– Неполадки, – поджимает губы бородавочник.
– И давно? – добавляю во взгляд и голос немного от давящего присутствия иномирного существа.
Киры Вороновой, в смысле.
Грымза Дун предпочитает сделать вид, что не расслышала. Настаивать можно, но нежелательно. Допрос учителя учеником – верх неуважения. Учитель же спешно отводит взгляд. И переключает общее внимание.
– Маленький леопард, – иногда эти странные взрослые на полном серьезе обращаются к нам по зверским прозвищам. – Кто тебя толкнул?
Я же обвожу взглядом детей. На лицах непонимание и удивление. Где больше, где меньше. Новенькая девочка, представившаяся куницей (одна из подпевал Вэйлань), становится за спину мальчика-шкафчика. Он же – слон. Парень выбрал животное идеально, я считаю.
– Она! – решается на обвинение Сюй Вэйлань. – Ворона. Злая!
Ложное, без всяких сомнений. Осталась сущая ерунда: доказать клевету с учетом нефурычащего видеонаблюдения.
– Чушь, – с царственным (надеюсь) видом ответила я.
И снова осмотрела «зрительский зал». Клубничка уставилась на грымзу Дун, уперла руки в боки. Куница за надежным заслоном. Лицо у (за)слона, что тот кирпич. Нечитаемое. Подсказок и свидетелей по делу не обнаруживается…
Тут я почти случайно цепляюсь взглядом за нянечек. Они обе как раз вернулись в класс, а перед этим ходили уносить подносы. В момент происшествия их не было, с нами оставалась только грымза Дун. Которая успешно прошляпила момент падения клубничного недоразумения.
В классе два входа: один для детей, другой для учителей. Так принято. Поэтому няни переминаются с ноги на ногу в стороне от деток. И одна (которая Шань) в изумлении хватает воздух ртом, вторая же (Лань) стоит с задранным носом. Почти как клубничина. С видом победителя.
Это прям интересно! И совершенно непонятно.
– Мэйли никого не толкала, – по-взрослому серьезным тоном заявляет Гао Юн.
– Зачем это ей? – шагает вперед вдумчивый Чжан Джиан.
– Врешь! – вносит свою лепту еще один мой защитник, Бо Ченчен.
Сяо Шуфэн ничего не говорит. Она выставляет перед собой распрямленную ладонь и ударяет ей воздух. Наверное, в моменте у меня так обостряются все чувства (и воображение тоже), что я тут же мысленно черчу линию от ребра ладони Шуфэн к шее клубничного леопарда.
Вчера у нас был урок естествознания. Для него оборудован отдельный класс, в нем много всего. Например, прозрачная перегородка с нарисованными схемами расположения внутренних органов человека (причем маленького человечка, с нас примерно ростом) и упрощенной схемой нервов и сосудов.
Акуле очень понравились и урок, и кабинет. От схем ее с трудом (и угрозами штрафных санкций) оттащили нянечки.
Так вот: удар акуленка, не будь между нею и Вэйлань расстояния, пришелся бы по сонной артерии.
– Затем, что злая! – продолжает стоять на своем сторона обвинения. – Больно…
Трет локоток и строит жалобную рожицу.
– Аптечку, – распоряжается бородавочник, утешает «жертву». – Сейчас помажем локоть, и всё пройдет.
Дано: заведомо ложное обвинение, попустительство (а то и соучастие, не сама же камера выключилась) взрослых, неработающее видеонаблюдение. Задача: доказать, что ворона – не верблюд.
– Театр зря не выбрала, – обратилась я к жертве. – Актриса ты та еще.
К слову, когда я объявила о своем выборе музыки в качестве дополнительных занятий, учитель Дун нахмурилась и заиграла бровями. Дважды переспросила, уверена ли я. Ей вроде как от госпожи директора дали понять, что подопечная ворона должна выбрать театр. И принята эта птица в их солнечные выси как раз-таки за способности в данной области.
Каждое полугодие садик устраивает отчетный концерт. Детки выступают, родители умиляются. Спектакль – часть обязательной программы. За исполнение главной роли в нем полагается поощрение.
«Неужели тебе не интересно?» – спросила тогда грымза, дождалась решительного отказа. – «Госпожа директор будет разочарована».
Тогда я скромно умолчала о том, где, в каком виде и с какой скоростью верчу на мамином «даданси[1]» (кухонный венчик) разочарование госпожи директора.
– Как я тебя толкнула? – спрашиваю у хнычущего леопарда. – Если мы даже не стояли рядом?
Бегемот вдруг расширяет, а затем закрывает глаза.
– Но я шла… – мямлит и смотрит в пол Вэйлань. – Поздороваться с Джианом.
– Мэй тебя не толкала, – сокращает мое имя так, как я только своим разрешаю, юный Юн. – Кто ты, чтобы тебя толкать?
А этот парень умеет задавать вопросы! Даже я бы лучше не спросила.
– Я Сюй Вэйлань! – вспыхивает клубничка розовыми щечками. – Я дочь семьи Сюй!
А еще ты та, кому с младенчества полоскали этими «постулатами» мозги.
– И что? – набычился Юн. – А я – сын семьи Гао. И я спрашиваю: зачем Мэй тебя толкать?
Тут тоже знакомые интонации проскакивают. Он как повторяет за кем-то взрослым, надменным и… тоже быковатым. За отцом? Может, он и есть мальчик с особым талантом: родиться в правильной семье?
А я вообще-то парой дней ранее упала Юну на голову. Сверзилась с лазалки в комнате для игр. Прямиком на наследника заводов, газет, пароходов… Вроде газет в списке нет, но сталелитейные и судостроительные производства точно значились.
Пока я вспоминаю тот забавный случай (Юн тогда еще пискнул, как испуганный кролик), Бо Ченчен выходит вперед и… Ложится на пол.
– Что ты делаешь, мальчик? – вскрикивает грымза Дун.
Эх, уже неделя прошла, а эти бездари не могут имена всех подопечных запомнить. Печаль.
– Так лежала, – утвердительно сообщает бегемот прежде, чем медленно встать. – Да.
Он сжимает кулаки, при этом выставляет оба указательных пальца. И проделывает несколько движений, будто что-то наматывает. А потом – в другую сторону – отматывает.
Да он же реконструирует сцену падения не слишком грациозного леопарда! Как в задачке с магнитными дощечками на доске, где ему надо было восстановить в памяти положение каждой деревяшки, чтобы их сосчитать. Чен перематывает время – буквально – вспять! – в своей голове. В своей, без сомнений, гениальной головушке.
Зачем нам видеорегистратор, если есть особенный мальчик? Впрочем, доказательства из разума Ченчена будет сложнее предъявить в суде, чем пленку. Но мы так далеко заходить не планируем. Вроде бы.
Вот Бо Ченчен качает головой, водит туда-сюда глазами.
– Тебя толкнула она, – заявляет бегемот.
И направляет указующий перст на… слона.
– Э? – удивленно тычет себя в грудь крупняш. – Не-не-не я.
Как говорили в моем прошлом мире: у бегемота плохое зрение, но при его весе – это уже не его проблемы.
– Она, – повторяет с настойчивостью истинного бегемота дружище Чен.
За спиною слона начинают реветь в голосину. Куница, которая пряталась за широкой спиной.
Рев срабатывает, как доказательство вины для взрослых. На голословных заявлениях ребенка дело бы не повернулось. Даже если он гений, ему все еще два года. Плач куницы же действует, как сигнальная сирена.
Дальше начинается какой-то цирк со зверятами. Няня Лань вытаскивает (не удивлюсь, если на руке ребенка останутся синяки от хватки) плачущую малышку. Ее засыпают вопросами с разных сторон. «Это правда? Зачем? Ты нарочно это сделала?»
Та ревет пуще прежнего. Так, что аж зубы сводит слушать этот вой.
А еще под шумок сваливает из этого цирка няня Шань. Чтобы вскоре вернуться. Не одной: с директором Лин Цинцин.
– Почему нарушен распорядок дня? – с порога гневно вопрошает госпожа директор. – Что у вас здесь за бардак?
Визит начальства, похоже, накрепко связан тут с втаптыванием подчиненных в грязь. Ну или в вымытый пол.
– За мной! – командует Лин Цинцин. – Шань, останьтесь с детьми. Верните детей к распорядку.
Дун и Лань остается только гнуть шеи в частых кивках, больше похожих на поклоны. Идут за директрисой, как привязанные. И куницу выводят.
Итого: ворона – не верблюд, это доказано. Куний хвост пострадает за дело. И это не моя проблема, я вижу эту девочку вблизи во второй раз в жизни (издалека на зарядке не считается). Но, нюхом чую, на эту малявку всё и свалят.
– Довольна? – спрашиваю у клубнички.
– О чем ты? – уходит в несознанку Сюй Вэйлань.
– Учитель Шань, спасибо вам, – переключаюсь на няню-фанатку.
Добрые дела и искреннюю веру надо поощрять.
Вера в меня… очень необычно звучит. А еще пафосно и с оттенком религиозности. С другой стороны, взять конфуцианство. Это – не религия. Учитель Кун не был ни богом, ни пророком. Он был мыслитель, философ и, я бы добавила, моралист. Его не обожествляют, но изречения и учение о нравственности помнят по сей день.
Ли Мэйли, основатель философской школы «Гармония». Звучит?
Стоит ли говорить, что малышка-куница в наш класс больше не возвращалась? На ее место позже пришла другая девочка, панда. Никаких дополнительных разбирательств не проводилось. Все (почти) сошлись на том, что Вэйлань ошиблась. Спутала девочек, подумаешь, бывает. Никто из моих в эту мутную историю не верил. Видеонаблюдение с того для больше не выходило из строя.
Дни шли, превращаясь в недели. Те складывались в месяцы. Мы продолжали грызть гранит науки. И точили зуб друг на друга: не только Сюй Вэйлань и я, но и наши «фракции».
Класс поделился примерно поровну. Мой стол и стол Джиана (этот парнишка умеет находить подход к людям) против столика леопарда и «половинчатого». Теперь половинчатость его заключалась в том, что полсостава занимали свои места с первого дня, а вторая половина пришла позже. Даже на зарядку мы теперь ходили в два паровозика.
Равные расклады сохранялись и на дополнительных занятиях. Выбор клубничного леопарда совпал с моим: музыка и (обязательные) танцы. После того раза открыто меня не провоцировали и не пытались подставить. Только окатывали негативом (с гуся вода).
С середины октября игры на улице заменили уроками математики. Равнозначно, не правда ли?
О, про улицу. Дополнительные занятия проходят в другом корпусе. Там специально оборудованы классы. Звукоизоляция, внутреннее наполнение. На зимнем концерте мы представим и танец. Он легкий, не запутаемся (читаем: не опозорим Саншайн перед родителями и инвесторами). Только слон и еще один мальчик вызывают сомнения у нашего учителя танцев. Грация слона в посудной лавке – это про мальчика-переростка.
Пока что «опасные элементы» нейтрализуются расстановкой. Их позиции – самые дальние от зрителей. Кстати, я вроде бы не говорила, но в садике есть стандарт спортивной формы. Форма у нас цвета неба.
