Текст книги "Я – Ворона (СИ)"
Автор книги: Карина Вран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Помощница делает испуганное лицо (снова). Светлеет, аки солнышко, когда видит третий набор приборов. Наш пикник у псевдоисторического водоема проходит тихо и мирно. Втроем, все остальные ушли. И хорошо.
Никто не чавкает над ухом, не болтает с набитым ртом. Чу в этом плане молодец. Но она по жизни все делает тихо, как мышка. Наверное, чтобы не прилетело за неосторожное движение или звук. Я так поняла по оговоркам, что в ее семье всякое случалось. Но напрямую она не жаловалась, а теребить душу, чтобы свое любопытство потешить? Нет, спасибо, воздержусь.
После еды Чу пошла выбросить одноразовую посуду. Мама достала записную книжку и начала рисовать. Пейзаж красивый, для шелковой картины очень даже подойдет.
А меня тянет к пруду. Очень уж цвет воды красив. Примащиваюсь на каменные перила, как на жердочку. Любуюсь бабочкой. Малышка машет над листьями лотосов изящными крылышками: черными с желтой окантовкой снизу.
Немножко выпадаю из потока времени. Жаркое солнце вовсю печет, ранний подъем и теплая еда способствуют тому, чтобы маленького человечка разморило. И танец бабочки над водой – залипательно.
Поэтому, когда вода – словно в замедленной киносъемке – начинает приближаться к лицу, мысль в голове лишь о том, какая ж я растяпа.
А дальше думать некогда. Ярко-бирюзовая, будто нарисованная поверхность пруда смыкается над моей головой.
Отрезает все звуки. Пузырьки такие красивые… А цвет и с этой стороны такой глубокий… Стоп! Какие пузырьки, какие, мать мою, цвета? У меня что, шок? Еще не хватало.
Спокойно, Мэйли, спокойно. Ты умеешь плавать. Надо только задержать дыхание, зажать носопырку, дождаться замедления… Раньше трепыхаться – только тратить силы зря. Может, тут дно близко, и можно будет оттолкнуться?
Это же не натуральный омут, а рукотворная лужа, откуда взяться глубине? Нога и впрямь утыкается в твердое. И с этим тычком приходит понимание-воспоминание. Тычок в плечо. Совсем слабый, но тельцу двухлетки хватило. Я-то растяпа, раз прозевала того, кто и подошел, и толкнул. Но сейчас не до того.
Надо выровнять тело. Обувка легкая, но ощутимо тянет вниз. Увы, на то, чтоб разуться, нет времени, как и на любые другие маневры. Толчок! Ноги мои лопасти, гребите, что есть мочи. Руками «разводим тучи» над головой. И не вдыхаем. Жжет в груди, тянет обратно мокрая одежда, туфельки как из чугуна. Ни разу не хрустальные, не быть мне золушкой.
Или вообще – не быть?
Некогда думать, бегут ли меня спасать. Пока что из теней над головой исключительно листья лотоса. Я тихо сидела. Упала тоже тихо: там уже галдели сзади, народ постепенно подтягивался с обеда. Гул мог заглушить тихий плеск.
Давайте, руки, вы нынче будете за крылья. Сильные, мощные крылья растяпы-вороны.
Перед глазами почернело, макушка уткнулась в зеленый лист. Последнее усилие! Есть: нос-рот над водой. Вдох. Да бесовы лотосы! Зацепила ногой стебель. На секунду пробило в холод: как склизкие холодные пальцы утопленницы хватанули за штанину. Развитое воображение порою – враг, а не друг. Этот миг стоит мне дорого. Ногу сводит судорогой. В бедре, плохое место.
– Мама!
Успеваю сделать еще один короткий вдох и задержать дыхание. Еще зажмуриться, не переставая работать руками. Раз низ – «лопасти» – вышел из строя, «крылья» без поддержки долго не протянут. Не удержат на плаву ворону мелкую.
Я умею плавать. Я-прошлая, во взрослом теле. Но этого, как выясняется, мало для крохотуськи Мэйли. Если бы не судорога, хватило бы. Но…
Огромная черная тень падает сверху. Брат мой старший и сильный, ворон? Так, похоже, снова паника мутит разум. Нельзя поддаваться, маши, дура глупая, крыльями. И клювом не щелкай! Уже ж дощелкалась…
Резкий рывок. Влечет вверх – я стараюсь помогать этой тяге, как могу. Черное близится, оказывается не черным, а синим и красным. И тут же сменяется светлым. Небо, облака и белое, как рисовая пудра, лицо мамочки.
– Цела, – сплевывает воду (кажется, это я в него плюхнула) бесполезный принц.
Поднимает меня, а там мою сырую тушку вытягивают в несколько пар рук.
Не такой уж и бесполезный. Двух подряд девчонок из воды спас. Причем одну по-настоящему.
Все резко начинают суетиться, мельтешить, причитать и ругаться.
– А-Ли, доченька, – это, понятно, мамуля.
– Не наглоталась? – Чу трясется, но старается быть полезной. – Надо убрать воду.
– Возмутительная безответственность, – квакает жаб.
– Тут полтора метра глубина, – кто-то из съемочной группы.
– Господин Жуй такой великолепный! – гримерша чуть ли не в экстазе.
Ну, кому что…
– Как это произошло? – темная туча – щегол. – Кто-нибудь видел момент падения?
Голосов становится так много, что они сливаются в кашеобразное гудение. Вот как пчелиный рой прямо вокруг головы. Наушники со стерео, найти в гугле звук жужжания роя, громкость на максимум. Будет именно то, что я слышу.
Приподнимаюсь, прокашливаюсь. Все мокрое, противное, волосы липнут к лицу, одежда к коже. Мерзко.
Но самое мерзкое у меня сегодня еще впереди.
– Дядя Бу, – сиплю.
Глотнула и носом вдохнула прудовой водицы все-таки. Уже под конец.
– Да, малышка, – отделяется от кучки гудящих встревоженных насекомых оператор.
– Дядя Бу, – в этом повторе обращения вся моя надежда. – Вы же всегда снимаете. Может, и это сняли. Когда Мэйли… упала.
Шансы не особо велики. Главный оператор уже вроде бы был на площадке, но это не точно. Работали ли камеры? Хоть одна. Если да, куда были направлены? С таким раскладом в покер не играют.
Ну-с, Мироздание, твой выход.
Удача мне бы нынче ой, как пригодилась.
Глава 10
– Ай-йя… – чешет затылок главный оператор. – Думаю, одна из камер работала. Я должен проверить.
Вместе с Бу идет и Ян. Всевидящее око киностудии, две штуки: левое и правое. Более непохожих персонажей еще поискать. Весь из себя лощеный щегол в костюме с галстуком (в жару) и малость неопрятный Бу(ра-ти-но). Его «эквип» – это футболка и шорты. Разве что массивные часы выбиваются из раздолбайского образа.
Футболка растянута, а на шортах пятна от соуса (или чего-то похожего). Разношенные кеды на босу ногу отходили сто путей, сто студийных дорог. Над губой и на подбородке легкая небритость.
Сомневаюсь, что Лотос платит Бу так мало, что он не может купить себе электробритву или станок для бритья. Зато верю в то, что этот увлеченный и творческий (художественная съемка – тоже творческий процесс) человек тупо забил на сию жидкую поросль по утру. И поспешил на съемочную площадку, чтобы пораньше всю технику подготовить и начать работу.
Кстати, мелкий, но занятный факт: у большинства китайцев низкая плотность роста волос на лице. И те обычно расположены на небольшой области вокруг рта.
Зато аппаратура вся блестит, ее младшие операторы и прочий стафф только что не облизывают. Не потому, что фанатеют от чистоты, а потому что не хотят нарваться на гнев «дяди Бу».
Меня вытирают полотенцами, греют и сушат. И переглядываются. Будто спрашивают друг у дружки глазами: что происходит? Да уж, разворошила я осиное гнездо. Но начала эту игру не я, а тот, кто толкнул малявку в пруд.
Я же не свожу глаз со сладкой парочки Ян-Бу. Или Бу-Ян? Остров был еще такой в фольклоре, но не местном. Один трется у камеры слева от дорожки, второй приник к монитору. Тревожно. Я в той жизни начала свадебной церемонии так не ждала, как сейчас – заключения от этих двоих. Было? Не было? А вдруг мне тот толчок примерещился?
Последнее – едва ли. Но раз мой мозг отработал момент падения с серьезным временным лагом – осознание падения пришло уже при виде пузырьков – то исключать ошибку нельзя.
Шок, оказывается, страшная штука. Больше, чем потери жизни, я всегда боялась потери рассудка. И вот оказалась в ситуации, когда мой разум «выключился» на несколько критически важных мгновений. Не хотелось бы повторять этот опыт. Вообще никогда.
Ян распрямляется, поднимает голову. Пробегает взглядом по темным головушкам, чуть задерживаясь на мне. Выискивает кого-то отсутствующего? Я тоже машинально начинаю всматриваться.
Вне подозрений узкий круг лиц: мамочка, Чу, Ян, Бу и… Лин Сюли. Про маму и говорить не стоит. Лин Мэйхуа стоит передо мной на коленях, держит за ручки и, кажется, боится моргать. Будто если она моргнет, ее дочь снова упадет в воду.
Чу после того разговора (и антипохмельного супа) выражает такую преданность, что надо быть черствейшим сухарем, чтобы и ее подозревать. Угу, а Мэйли пока для такого – слишком мягкая сладкая булочка.
Ян не стал бы швырять свою музу в акварельно-бирюзовый пруд. Прямо сейчас режиссер – самый заинтересованный в моем благополучии человек. Заменить меня в роли куклы на текущем этапе съемок: сложно; обойдется дорого для Лотоса; заставит переснимать немало отличного материала. Короче – нет. Кто угодно из съемочной, но не Ян.
Бу – приятель режиссера и еще один фанат своего дела. Захочет ли такой запороть немалое количество отснятых дублей ради… чего? Даже в голову ничего не приходит. Тупо деньги? Да ну не.
И, наконец, Лин Сюли. Я почти на сто процентов убеждена, что толкнул меня взрослый. Мозг хоть и встал на паузу от шока, но тень над водой я смогла вытащить из этой «зависшей» базы данных. Тень – не в смысле овцу черную. А в том плане, что поверхность пруда затемнилась, когда кто-то ко мне втихаря подошел. И еще: для толчка нужны были силы. Большие, чем есть у ребенка в два года и девять месяцев.
Ян Хоу подзывает жестом своего помощника, дает указания. Жаль, мне не слышно. Режиссер не повышает голос, между нами приличное расстояние. Даже для моих чутких ушек. Еще и галдят тут всякие…
Помощник сгибается в талии, затем подтягивает Фан (тик), и еще пару младших сотрудников. Так, раз ищут, этот кто-то не из тех, кто поблизости. Мне сложно сказать, кого именно не хватает. Причина банальная: я запомнила и различаю между собой не всех черноголовых чаек.
Это уже становится интересным! Тревога как раз-таки уходит. Раз запущен процесс поиска, значит, камера действительно работала и засняла того (ту?), кто решил проверить на деле, умеет ли плавать Ли Мэйли.
Сюрприз: умеет.
– Такая маленькая, а такая молодец, – словно мысли мои читает гримерша (та, которую мы «реанимировали», надо бы узнать, как их зовут, чтоб отличать). – Не растерялась. Догадалась на помощь позвать. И барахталась сама. Как ты смогла?
«Если бы ногу не свело, я бы еще и выплыла», – морщусь. – «Сама».
Мамочка подскакивает, начинает выискивать придуманные раны.
– Где болит, доченька?
– Я в порядке, мам, – спешу успокоить родительницу. – Как смогла? Есть рот, чтобы кричать. Есть руки и ноги, чтобы ими шевелить.
«Жить захочешь – не так раскорячишься», – оставляю не озвученным. На меня и без подобных откровений странно косятся.
– Ваша дочь и в самом деле удивительная, – пучит глаза и кивает моей маме гримерша. – Я бы и взрослая так не сумела. Сразу бы камнем на дно пошла. Я не умею плавать, да никто в семье не умеет. Это очень страшно.
Позже мне объяснят, что очень многие китайцы «не плавучие». Не во всех регионах есть водоемы, в которых можно купаться (безопасно). А на бассейн не у каждой семьи найдутся юани. Так что множество взрослых жителей Поднебесной даже на курортном морском побережье вместе с детками пойдет плескаться на мелководье. И тоже в надувных кругах. Это не прям поголовно, но не уметь плавать для ряда китайцев – нормальное явление.
Ведь как сказал великий и незабвенный Мао Цзедун: «Чтобы научится плавать, надо плавать».
Поиски тем временем затягиваются. Я снова начинаю нервничать. Не люблю, когда происходит что-то важное для меня, но я при этом никак не могу повлиять на ситуацию. Это еще множится на детское тельце. Бесит беспомощность.
Когда же помощник режиссера притаскивает (буквально: он тянет ее за руку, как животину за поводок) девчонку, я зависаю еще раз. Натурально, с открытым ртом. Она? Но… какого демона⁈
Ян и Бу идут к нам с мамой, сюда же буксируют актрису. Олень в лучах прожектора, ей богу. Миленькая. Бровки сведены, глаза на мокром месте, нижняя губа подрагивает. Не хватает подписи: «Не виноватая я».
Служаночка из свиты принцессы. Та, что испортила один из дублей со звездочкой, где ту транспортировали к храму-над-облаками. Сюли ей тогда ногу оттоптала. А та и не пикнула. И на вечеринку в отеле после первого дня съемок рвалась…
Так, а зачем ей меня толкать? Чем я насолила исполнительнице маленькой и незначительной роли?
– Почему? – рвется с моих губ само.
Молчит. Дрожит, что тот лист на ветру.
Ее подговорили? Заплатили? Да ну, великий скрытый мастер и юная звезда не глупы. Они не стали бы проворачивать подобное, особенно там, где камеры в нескольких местах. И люди как бы ходят.
Помощник режиссера подталкивает волоокую (пластика – налицо) деву вперед. Так, что она почти утыкается в дорогой костюм режиссера. Оба стоят ко мне боком. Хорошо видно, как ходят желваки на лице Хоу. Воплощенная сдержанная ярость. Актрисочка дрожит, кусает губы, отводит глаза.
Ян подцепляет двумя пальцами подбородок девчонки.
– Причина? – давит голосом и взглядом.
Ту уже натурально колотит.
– Н-не… не-е…
– Не ты? – щегол глядит на нее, как на клопа. – У нас есть запись с камеры. Даже не пытайся отрицать. Причина⁈
– Я… не… – мнется трепещет служаночка. – Она…
– Живо!
– Она нас опозорила.
– Вас?
– Нас били палками! – поднимает взгляд девица, словно эликсира смелости глотнула. – Палками по спинам. По слову какой-то…
Ян не дослушивает. Подталкивает пальцами вверх подбородок актрисы, отчего та захлопывает рот и, кажется, прикусывает язык. Режиссер достает из кармашка платок, отирает пальцы.
Спонтанная месть? Пелена обиды упала на глаза, а тут такой шанс? Я могу это допустить, конечно, но это ж совсем без мозгов надо быть. Думать не головой, а задницей. Той, что болит после сцены с избиением. Хотя я даже не понимаю, что такого обидного предложила. Речь же шла не о настоящих девушках, а о служанках из сценария, отрывка выдуманной истории. Это же кино, мать твою китайскую за ногу!
Откуда-то возникает тень черной овцы, вклинивается между режиссером и дурой припадочной (у меня нет других слов после услышанного). Благо Ян, который тополь, сделал шаг назад. «Та Ян» хватает актриску за полы светлого наряда.
– Дура!
Я полностью согласна с предыдущим оратором. Но хотелось бы услышать претензию помощницы и наставницы звездочки к этой дурынде в более развернутом виде.
– Чего ты добивалась? – шипит по-змеиному тень. – Известности? Больше экранного времени? Тебе его дали. Радуйся!
Это шипение заставляет меня вообразить гибрид овцы и змеюки, причем василиск не подходит. Там змеиный хвост с жабьим туловищем и петушиной башкой, если мне память не изменяет. А вот то, что Ян вмешалась в происходящее, кое-о-чем говорит.
Актриса, чьей фамилии я не то, что не помню, а вообще не знаю, хотела больше продвижения. Вероятно, обращалась к звездочке (и ее тени). Заискивала она перед нею вполне приметно. И сейчас Ян «пихает ее в пруд», показывает свое осуждение. Хотя могла бы просто постоять в сторонке, не вмешиваясь.
Может, есть более глубокая связь между актрисулькой и окружением звездочки? Знакомство вне съемочной площадки или даже дальнее родство? Ближним-то по ногам не топчутся, как мне думается.
Пока я размышляю, девица что-то неразборчиво блеет (претендует на роль еще одной овцы, блин). Тень устает слушать это унылое подражание. С размаху бьет «служанку» по лицу.
Ту аж откидывает на руки помощника режиссера.
Во мне нет жалости к этой пустоголовой. Неприязни почему-то тоже. Пустота, белый лист. Ее как бы и не существует для меня. Просто я смотрю эпизод дорамы. В офигенно хорошем качестве, да еще и в 3D.
– Итак, у нас ясно и четко зафиксировано преступление, – Ян, похоже, «охладился», теперь он холоден и рационален. – Мэйли, ты серьезно пострадала, – он оборачивается ко мне и голос сразу же теплеет. – Тебе решать, передавать ли в полицию запись с камеры.
И эта его рациональность пугает актрису даже больше, чем недавняя ярость. У дурочки подкашиваются ноги.
Не знаю, чего она ожидала после своего «поступка». Но точно не того, что получит реальный срок.
Ян Хоу делает очень широкий жест. Обращение в полицию – это скандал. На стадии, когда сериал еще даже не вышел в эфир, последствия могут быть катастрофические. Могут и не быть, тут как воспримут ситуацию люди «с улицы». А это всегда сложно предсказать.
Тополь благородный поставил свою репутацию (и оплату труда, но это вторично) на кон, затребовав взять на роль куклы меня, а не другую девочку. И теперь дает мне в руки, образно говоря, лопату. Этой лопатой я могу зарыть оскорбленную дурочку. А заодно, возможно, и весь этот кинопроект.
А ведь Ян Хоу не знает, что в маленьком теле незадачливой (почти) утопленницы поселилась взрослая циничная тетка. Которая может задуматься о вариантах, просчитать риски. Понять – со всей очевидностью – что оно того не стоит.
Он или гений (пророк, ясновидящий, верное подчеркнуть), или безумец. Ну, или так сильно верит в способность своей маленькой музы широко мыслить.
– Не нужно, – возвращаю я «лопату». – Я ее прощаю.
Раз мы в дораме, то почему бы героине не проявить великодушие? Так как мне-настоящей глубоко наплевать на судьбу тупенькой обиженки.
Вокруг звучат тихие шепотки. Ага, снова улей разбужен, пора гудеть. Несостоявшаяся убийца таращится на меня, как на демона. Странная. Должна бы порадоваться.
– А-Ли, ты уверена? – даже мама оказалась не готова к моей снисходительности.
Киваю без дополнительных объяснений. Твоя дочь не демон, и может оставить преступление без наказания. Но позже, когда чайки разлетятся, попросит у дяди Бу копию записи. Рыпнется в мою сторону эта мстительница еще хоть раз, отправится знакомиться с уголовным кодексом КНР. Я с ним тоже не знакома, так что могу даже навестить ее за решеткой, чтобы она со мной поделилась наблюдениями. Как там оно.
– Хорошо, – бесстрастно произносит Ян. – Пусть ей заплатят. И вышвырнут. Фан, запиши. Задание для кастинг-менеджера Цзя: оперативно найти и прислать замену.
– Но как же… – девицу конкретно пронимает. – Как же…
– У нас отснят путь к храму, – негромко говорит Бу. – Он по хронологии позже.
Главный оператор так ненавязчиво намекает на дороговизну повторного выезда к «краю света».
– Дельная мысль, – рационально подмечает щегол. – Одежду принца высушили? Сейчас доснимем сцену. Верните наложницу. У них новая встреча, после которой принц замечает за деревом служанку сестры. Та подслушивала, знает слишком много. За это слуга и евнух топят служанку в пруду.
– Это займет много времени, – пузан Пэй как-то долго катился к нашему веселью. – И в работе, и в серии.
– Когда тело служанки найдут, – голос режиссера можно продавать вместо морозильной камеры. – Ее госпожа очень расстроится. Это будет прекрасный и трогательный эпизод. А потом ей заменят служанку, и мы отснимем несколько сцен с крупными планами о взаимодействии новой девушки с госпожой.
– С репликами? – сходу начинает торговаться жаб.
– Оставлю на усмотрение сценариста Ма, – щедро сыпет ледяными кубиками Ян Хоу.
– Рад, что вы так широко мыслите, режиссер Ян, – делает шаг назад продюсер.
Я прямо вижу наяву табличку над головой недоубийцы: «продано». Похоже, видит ее и девчонка.
Когда включают свет, а таракан бежит по столу, он сначала замирает (вдруг не заметят), потом прыскает в сторону укрытия. Вот эта вредительница, даром, что не рыжая и безусая, поступает, как таракан.
Сначала замирает, словно и не дыша вовсе. Только глазные яблоки шевелятся. А затем, поняв, что «не отсветить» не сработало, кидается ко мне. В ноги. На колени, на дорожку, мощеную камнем.
– Госпожа, вы же простили! – столько экспрессии в голосе.
Молчу. Мне нечего сказать пустому месту.
– Госпожа простила, – подтверждает «ледодел» Ян. – Ущерб, нанесенный ей лично. Твоя низкая натура чуть не загубила весь проект. Со мной такой человек работать не будет.
– Прошу вас, дайте мне шанс, – молит и плачет дурында. – Прошу, прошу…
– О каком шансе ты говоришь? – качает головой щегол. – Ты чуть не утопила двухлетнего ребенка. Будет справедливо оказаться в этой роли самой. Госпожа Ян, вы предлагали подводную сцену? Отлично. Бу, ты хотел проверить в работе новую камеру. Прекрасно. Это будет ее лучшая актерская работа, я уверен.
– Пожалуйста, нет, – актриса только и может, что повторять сквозь слезы. – Нет. Пожалуйста.
– Да, так и говори. Реплики мы не обрежем при монтаже. Уведите, – отмашка от режиссера. – Поправлять ничего не надо. Поставьте за деревом. Если будет нужно, привяжите веревками.
И никто не возражает. Ни звуком, ни жестом. Девчонка тоже затыкается. Видимо, доходит до недалекой вся тщетность мольбы. Мне все еще ее не жаль.
И когда подчиненные принца вытаскивают из-за дерева дрожащую служаночку, и когда ее начинает бить истерика подле цветущего куста. Принц-поэт широким махом рукава: «Убрать», – задевает бутоны. Красные лепестки летят прямо на запрокинутое бледное лицо. Не жаль, и когда девушку волокут к спуску к воде.
Что-то подергивается, когда ее голову с силой запихивают под воду. Экшн-камера дает крупный план снизу. На миг мне кажется, что девчонку реально притопят. Это полная глупость, но менее часа назад я сама стала жертвой подобной глупости.
Нет. Извлекают.
– Стоп, снято, – Ян Хоу опускает голову вниз. – Переоденется – выпроводить.
Актриса больше ни о чем не просит. Мокрые волосы, совсем как у меня недавно, липнут к лицу. Помощник режиссера подталкивает девушку, чтобы быстрее переставляла ноги.
– Перерыв двадцать минут, – командует режиссер, обрачивается ко мне. – Мэйли, сильно испугалась?
Подмывает спросить, о каком моменте речь: о том, где я тонула, или о том, где расправлялись со служаночкой?
– Мэйли в порядке, – отвечаю. – Устала.
– Ступай, отдохни, – голос Яна тоже усталый.
Я уже почти ухожу, когда слух вылавливает обрывок разговора наших фей пуховок и кисточек.
– Такая жуть взяла…
– И не говори. Я думала, он прикажет сделать из нее жэньши.
Мама уводит меня побыстрее, так что про услышанное смутно понятное выражение я уточняю уже позже, в отеле. Это вроде и на женьшень похоже, и на много чего другого (этих «ши» в китайском, как собак и свиней не резанных).
Лин Мэйхуа дает пояснение нехотя. Я не сразу, но понимаю, почему так. Спойлер: я угадала про свинью. Но не угадала про «не резанную». Б-р-р, вы сейчас тоже поймете, о чем я.
Жэньши – это я не вполне верно расслышала. Или та «полторашка» слишком смягчала звуки. В разных регионах разные диалекты. Это не добавляет простоты изучению языка. Правильно говорить – жэньчжи[1]. И даже тут мама говорит почти «ренчжи», но с очень «зажеванным» «эр», практически переходящим в «жэ». Полноценного четкого «рычащего» «эр» тут вообще не предусмотрено. Так-то.
Но ближе к телу… Ой, аж самой не хочется. Но – поздно. Первый иероглиф здесь нам знаком, это «галочка» или «шалаш». Значит – человек. Второй – это, как я поняла, усложнение иероглифа «ши», который применяется в слове «семья». Не верю, что вы забыли: свинья под крышей, она же свинья в доме. Чжи – это дикая свинья, кабан.
А теперь о том, что всё это значит вместе. Это про наложницу, которой правительница велела отрубить руки и ноги, и лишить ее органов обоняния и осязания. А затем слуги бросили несчастную в в нечистоты. Назвали новую версию наложницы: «человек-свинья».
Это трындец, товарищи. И у трындеца даже есть особое, закрепившееся в памяти народа название.
Мироздание, ты точно не ошиблось адресом?
Мамочка, роди меня обратно.
Так, нет, отставить «обратно». Темное прошлое останется в прошлом. Мэйли же осветит будущее. Я ведь то еще солнышко – даже со дна пруда мое сияние видно. Или как бы тот Жуй меня увидел и спас? Прорвемся.
Его, Жуя, мамочка моя долго благодарила. И обещала накормить. Хочу, чтоб побыстрее. Тогда я смогу в процессе кормления приговаривать, хоть и мысленно: «Жуй-жуй, господин Жуй».
[1]人彘 (кит). [rénzhì]– человек-свинья.
Глава 11
Мне казалось, что после всех событий дня я не засну. Такая встряска даром не проходит. Когда защитная реакция организма ослабевает, может таким отходняком накрыть – мама не горюй.
Мне-взрослой доводилось бывать в опасных ситуациях. В смысле, когда опасность – бам-с! – резкая. Вроде удавки на шее в двух шагах от парадной в темное время суток. Мой организм тогда не сплоховал, благодаря чему я сейчас с вами. В теле Мэйли, но это уже к делу не относится.
Потом меня колотило, бросало в жар-холод, перед глазами то темнело, то расцветали золотистые абстрактные фигуры. Успокоительного в доме не было, тогда казалось не нужным. А идти в аптеку, сами понимаете, не вариант был. В те годы заказать в два клика и ждать доставку – схема не работала.
Так и тут я ждала, что вечер выдастся средней паршивости, а ночью придется считать черные тени черных овец при свете далеких звезд, чтобы хоть как-то уснуть. И… вырубилась сразу после ужина. Снилась, правда, всякая бяка. То пузырики, то длинные склизкие пальцы, тянущие за ноги на дно. То багряные лепестки на лице. Почему-то лицо во сне было мое, а не той дурочки.
Проснулась резко, как по щелчку. В номере темно, мамочка спит и хмурит лоб во сне. Тоже снится дурное…
Выскользнула рыбкой из постели, пошлепала тапками-пандами по полу. Попить, освежиться. В номере есть зона для сна, санузел (раздельный) и зона а-ля гостиная. Они не разграничены (кроме санузла, причем тот за полупрозрачной перегородкой), если не считать за «пограничный столб» торшер.
Там стол у окна, мягкие стулья, есть маленький холодильник и другие полезные мелочи. Не номер-люкс, но вполне себе. Чтобы не мыкаться в темноте, натыкаясь на мебель, я включила торшер.
И обалдела. Стол весь заставлен. На холодильнике корзина с фруктами. Деревянный ящичек, несколько открыток, еще фрукты… На полу под столом… Ни за что не догадаетесь. Там мешок риса.
Все это появилось в номере, пока я дрыхла. Потому что по возвращению ничего из этого тут не было. Тихонечко потянула за краешек одну из открыток. Интересно же!
– А-Ли? – сонный голос мамы. – Ты давно проснулась? Как себя чувствуешь? Проголодалась? Надо было сразу меня разбудить, чтобы я о тебе позаботилась.
Заверяю, что встала только что, «самочучело» отменное, есть не хочу. И, раз уж разбудила мою сверхзаботливую, показываю на стол с горой всякого разного на нем. Мол: что это значит, мать? И откуда дровишки?
Про дровишки: на открытке, которую я стянула со стола, изображен бамбук. Мэйхуа, моя ходячая энциклопедия, улыбается, трет глаза, прогоняя сон. И начинает объяснять. Что есть что, и откуда к нам пришло.
С бамбука и начала. Бамбук – один из «четырех благородных мужей». «Что⁈» – спросите вы. Каких еще мужей, ты чего там курила, ворона, бамбук? И будете не правы.
Помните, мы говорили про хризантему? Я тогда не вполне уловила посыл «четырех благородных». Речь там про цветы (растения), верно, но в словосочетании говорится про «мужей». Причина: много новых понятий и огромное желание уложить всё новое в рамки привычного старого. Так что ошибочки меня еще не раз подстерегут, уверена.
К «мужам». Сычинзы[1] не стоит понимать буквально. Это (как и многое в Поднебесной) символ высоких моральных качеств благородного мужа (мужчины). Четыре растения: бамбук, орхидея, хризантема и зимняя слива (мэйхуа) обладают важнейшими качествами для «чинзы». Сы – значит «четыре», дальше разберетесь сами. Вы ж не маленькие уже (в отличие от Мэйли).
Заодно эти представители флоры олицетворяют четыре времени года. Мэйхуа отвечает за зиму, орхидея за весну, бамбук взял себе лето, а осень принадлежит хризантеме.
Бамбук – чжуцзы, где «чжу» символизирует качество «тьен»: твердость, стойкость, силу. Бамбук растет строго вверх – это прямота, твердые моральные принципы и благородство. Бамбуковый ствол полый внутри, что говорит о скромности и внутренней пустоте, которая необходима для появления новых идей.
Для того, чтобы научиться рисовать бамбук, необходимо достичь высот во всех стилях каллиграфии. Ведь каждый элемент живописи бамбука связан с различными элементами из стилей китайской письменности.
Так вот Мэйли спросила про одну открыточку, да… А там еще много всякого. Остальные открытки, правда, со значениями попроще. Журавль – «хэ» – созвучно с «хэ», которая гармония (и с «хэ», которая лотос). Этого длиннолапого пернатого я цапнула и так с ним и ходила, пока длилась лекция. Он не из врановых, но тоже правильный птиц. На картине журавль – это пожелание мира, спокойствия и гармонии.
Еще была картиночка с фруктами. Все эти фруктики и в натуральном виде присутствовали среди даров, так что мама совместила пояснительную лекцию с угощением дочери.
Персики в подарке – это пожелание долголетия и умиротворения. Хурма – к радости и счастью. Мандарины – к удаче. Открыточка с хурмой («ши»), мандаринами («цзюйцзы») и веткой кипариса («байчжи») – это отдельная прелесть. «Бай» звучит как «белый», «кипарис» и «сто». «Ши» омоним слова «дела» (и не только, но здесь и сейчас – дела да хурма). «Цзюй» в написании напоминает «удачу». И вместе, в сборе, это будет означать: удачи вам во всех делах.
Разве не прелесть?
В деревянной шкатулке лежал корень пятнадцатилетнего женьшеня. С сертификатом и индивидуальным номером. Корень дикого лечебного женьшеня по силе воздействия отличается от культивируемого в теплице, так что дар – дорогой. Самый дорогой презент из представленных. И самый неожиданный даритель: молодая госпожа Лин (через личную помощницу, конечно).
Я только головой покачала, как услышала.
– А остальные?
Мэйхуа с готовностью перечислила. Большая корзина с разными фруктами – от режиссера, шуршащий пакет с хурмой – от главного оператора, сумка с восьмью мандаринами – от помощника режиссера. Восемь – «ба» – звучит, как «ба» – становиться. Например, становиться богатым. Благоприятное даже число мандаринок!
Фрукты – недешевое удовольствие. Так что большинство обошлись открытками с добрыми пожеланиями. Журавль – от Чу, к слову. Рис – от девочек-гримерш.
Это было так трогательно. Приятно и неожиданно. Даже глазки чуть-чуть защипало. Особенно, когда мама передала пылкие слова помощника режиссера, когда та отбивалась от подарка: «Я должен показать свою искренность маленькой благородной госпоже, даже если завтра мне придется есть одни сухари».
– Чего это они? – совсем по-детски спросила я. – Я же ничего для них не сделала.
Дурынду не сдала представителям закона, так от той подарков не приносили. Если не считать за таковой дорогущий женьшень в коробке.
– Я уже отказалась от всего, – сообщила мать, при этом очищая мандаринку.
