Текст книги "Я – Ворона (СИ)"
Автор книги: Карина Вран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Понимание демонов у костюмера с гримером интересное. Демона начали создавать еще до прибытия Яна со съемочной группой, а заканчивали уже в две пары рук, пока тут дом прогревали.
И он… как минимум необычен. Эффектен даже до обработки. После добавления «магии» от компьютерщиков станет еще внушительнее. В образе: черное и золотое.
Мне его разглядывать некогда, хотя внимания заслуживают и образ, и актерская игра. Мне пора в погружение…
Без понятия, как я сыграла. Наверное, хорошо.
– Камера, мотор. Начали, – на этой фразе я отключила сознание малышки Мэйли.
Осталась лишь тьма.
Позже я ни разу не посмотрю эпизод, в который включат эту сцену. «Мама, животик болит», – и еще куча других отмазок. Лишь бы оказаться подальше от экрана телевизора.
«Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя[1]», – Ницше знал, что говорил. Не стоит мне лишний раз глядеть, соприкасаться с бездной. Для оценки своего исполнения достаточно гробового молчания в помещении.
Заключительное в роли живой девочки – лежание в неподвижности, аки трупик – легкотня. Обычному ребенку такое тяжело, но Мэйли – не обычный ребенок. Больше нет.
Неожиданность приходит, откуда не ждали. Во время переодевания и смены грима: с девочкой покончено, осталась кукла.
– Господин Ян!
Звонкий голосок чуть не приводит меня к косоглазию. Это ж надо увидеть самой, убедиться, что слух меня не обманывает.
– Господин Ян! – повторяет, без сомнения, звезда наша яркая. – У Сюли просьба.
Малышка все еще принцесса, хотя давно пора б переодеться и смыть лишнее с личика. Вечер перестает быть томным…
– Я вас внимательно слушаю, госпожа Лин, – отвечает Ян, не глядя на принцессу.
– Спасибо, – милота в голосочке зашкаливает. – Можно ли сделать так? Увидеть куклу вместе с дядей?
– Этого нет в сценарии, госпожа Лин, – щегол не шелохнется даже.
Я таращу глазюки без всяких расширителей. Это ж надо! Звездочке в марте, на момент кастинга, было два с половиной. Нынче у нас на дворе июнь. Так что ей два и девять. Вопрос: она сама до такого додумалась? Если да, то Лин Сюли – гений.
– Сценарий уже менялся, – подруливает важный жаб Пэй. – Кукла не падала с обрыва, хотя ценность этой сцены подчеркнута сценаристом Ма.
Лошадушко на выездные съемки поехал, но в первый же день слег. Что-то там с пищеварением у него. Меня подмывало сказать, чтобы он жевал траву, да побольше. Тут народная медицина во многом основана на всяком растительном. А еще тигровой мази. И теплой водичке, конечно же. Если трава не поможет, то увы. Загнанных лошадей того… пристреливают.
Так или иначе, Ма лечился. Советоваться с ним приходилось в его номере в отеле. А так, конина будущая заявил: «С нами приехал младший сценарист. Пусть отрабатывает оплату труда». На мать мою китайскую женщину сценарист решил бочку катить. И рутину свалить, а с ней и ответственность, если что-то пойдет не так.
– Что вы хотите этим сказать, продюсер Пэй? – слегка приподнял бровь Ян Хоу.
– Госпожа Цзя как-то сказала, – квакает жаба. – Что командная работа по созданию кинокартины в некотором роде сравнима с успешным браком. А для его успешности необходимы компромиссы.
«Козя», – морщусь. – «Высокогорная козя ваша Цзя».
– Выражайтесь яснее, – требует щегол. – Или не тратьте мое и свое время.
– Пойдите навстречу маленькой просьбе госпожи Лин, – говорит Пэй. – И сценарист Ма никогда не вспомнит о своей обиде.
«Обидели лошадь, нагадили в стойло», – мысленно обалдеваю я. Мне-то привычно и органично, что в рамках съемки режиссер – это первый после бога (Мироздания) человек на площадке. Кто может указывать или обижаться на ставленника Мироздания? Они там что, семью Яна Хоу держат в заложниках? Непонятно.
– Госпожа младший сценарист, – зовет щегол.
Мамочка как раз прибежала с лекарством.
– Да, режиссер Ян? – не прерывая движения в сторону дочери, отвечает мама.
– Вы одобрите появление в следующей сцене госпожи Лин?
Такой подставы я не ожидала. Разумеется, мама может влепить: «Нет». Во что нам это выльется, как сценаристу под псевдонимом Бай Я? У жабенции наверняка есть связи в индустрии. У семьи звездочек запас юаней, как у дурака фантиков.
Мамуля же уставилась на Лин Сюли, будто в первый раз видит. Кстати, возможно, что и в первый. Маму же вечно куда-то дергают, а ей важна только одна малышка – я. Мне все ее взгляды достаются, не каким-то там сторонним милашкам.
– Мам, – зову.
Та вздрагивает, резко вспоминает про лекарство и чихающую дочь. И это правильно: ее высочество можно в другой раз поразглядывать. Можно даже с мыслями о свержении объединить процесс.
– Согласись, – говорю тихонечко, когда мама отгоняет гримерш и поит меня горькими таблетками.
Она хмурится, затем кивает.
– Давайте сделаем, как вы предложили, режиссер Ян, – уверенно говорит мать.
– Что по готовности грима? – переключается на фей цветных палеток Ян Хоу. – Как долго до завершения?
– Мы только начали, режиссер Ян, – вздрагивает та из гримерш, которую мы с мамой не «оживляли».
Чуть не врезается мне кисточкой в глаз.
– Двадцать минут, и закончим, – рапортует более вменяемая.
– Работайте, – дозволяет щегол. – У нас есть время для демонстрации. И репетиции. Госпожа Лин, прошу, покажите нам, что вы задумали.
Может, у меня разыгралось воображение, но я прям слышу в голове подтекст: «Если там полная чушь, всегда можно вырезать при монтаже».
– Кукла… – пальчик Сюли указывает на пустой стол. – Будет там?
– Госпожа младший сценарист, – поворачивает голову Ян. – Будьте добры, поставьте на стол вашу сумочку.
– Я? – тычет пальцем в грудь мама. – Сумочку?
С сомнением глядит на свой простенький и кое-где потертый баул. Мать моя – домохозяйка, и сумка – часть ее рабочей экипировки. Она вместительна и удобна. И не так жалко, если в нее вытечет молоко, которое не влезло в пакет.
С собой на выезд Мэйхуа тоже взяла эту кожаную толстушку-простушку. Ребенку может многое понадобиться в любой момент. Так, сейчас внутри баула мои: кофта, шарф, рейтузы. И куртка просунута сквозь длинные ручки.
Звездочка тоже смотрит на тертую и битую жизнью суму. Морщит аккуратненький носик. Да, малыш, это тебе не дизайнерская прелесть, это трудовая «лошадь». Не путать с Ма, который тебе роль принцессы подогнал.
Но тут же меняет гримасу на улыбочку. Мила она, конечно, до невозможности, если судить чисто внешне. Прелестный цветущий ребенок. Девочка-цветочек.
Звездочка на полгода старше моего тельца. Детская припухлость уже немножко сошла. На фоне моих хомячьих щек Сюли с подчеркнуто-аккуратной линией челюсти кажется едва ли не эльфийским детенышем. Как их там? Эльфик, эльфенок? Лишь бы не эльфятина.
Но хороша. И знает об этом. Высокомерный взгляд как часть врожденной заносчивости. Перворожденная, блин, на мою больную голову.
Больную – это мне все-таки заехали кистью повыше уха.
– Да, верно, – невозмутим наш щегол. – Сюда поставьте, пожалуйста.
Мать послушно взгромождает на стол баул. Стол – резное дерево, старинный предмет мебели. Не удивлюсь, если он большую ценность из себя представляет. Возможно, даже историческую. Сумища, эта громоздкая старушка, на нем смотрится, как насмешка.
– Здесь будет кукла, – изрекает Ян. – Играйте.
С его лицом играть бы в покер. Если хоть чуть-чуть правила знает, успех гарантирован.
Обидно, что часть репетиции мне не узреть: в глаза вставляют линзы, да еще и мельтешат перед лицом. Но наиболее эпичный момент мне показывают.
Маленькая звездочка сделала домашнюю работу. Знает, что по сценарию кукла впервые откроет глаза, когда к ней приблизится канцлер, он же добрый дядюшка милых принцесс и любитель птиц кумай. А еще Сюли помнит, что было на прослушивании, когда я-кукла открыла глаза. Естественная реакция – тревога и даже страх.
Когда принцесса «пугается», она… запрыгивает на ногу дядюшке. Виснет на нем, цепляясь за широкое одеяние, как маленькая обезьянка.
– Глаза в пол! – рявкает заказчик куклы. – Всем отвернуться! – это он не команде во главе с режиссером, а воображаемым слугам, которые как бы тоже в доме (не сейчас). – Бесценная племянница. Ваше высочество! Прошу вас, принцесса, вспомните о своем статусе.
Обезьянка трясет головой, часто дышит. Затем закусывает губку, сводит брови. Разжимает хватку. Расправляет златотканые одежды.
– Это плохой подарок, дядя, – вздергивает подбородок малышка. – Мне он не подходит.
И удаляется царственной походкой.
– Этот подарок не для тебя, дорогая племянница, – оглаживает аккуратную бородку канцлер.
Тут и двухлетке понятно, что сцена отрепетирована, причем неоднократно. Постарались эти «родственнички», подготовились. Реплики продумали: сами или это отпечаток копыта страшной лошади Ма?
Получилось… забавно, да. Умилительно и наивно. Мол, эта глазастая прелесть совсем юна. Она деточка, и ей бывает страшно. Но статус принцессы обязывает вести себя подобающе, скрывать свои желания и страхи. Как такую не захотеть утешить?
Но как эта кроха до подобного додумалась? Сама? Тогда она точно гений, без шуток. Или же в ее окружении есть кто-то шибко умный. Скрытый великий наставник. О-очень интересно.
– Элементы комедии не вполне… – Ян задумывается. – Впрочем, зрители любят подобное. Хорошо. Сделаем так.
Он ставит меня перед любопытным выбором. Звездочка готова к тому моему взгляду, как на кастинге был. Но я ведь все еще могу обратиться к бездне. Она так близко: я чувствую ее ледяные касания. Как бы вместо забавного прыжка не пришлось срочно менять дорогущий наряд.
Но тогда перестанет действовать акция: «За один дубль – тысяча юаней». Ладно, пусть резвится. Уступить раунд – не слить весь бой.
И я уступаю. Показываю ровно то, чего от меня ждут. Зрителям будет внове и этот взгляд, и четырёхлапый обхват чиновничьей ноги. А ведь всё это, в конечном счете, ради восторгов целевой аудитории. Мы не перетягиваем канат ради перетягивания каната.
Лин Сюли покидает съемочную площадку с видом победительницы. Моя матушка напряженно глядит ей вслед.
– Не следовало соглашаться, – говорит под нос.
– Наоборот, мам, – улыбаюсь. – Так лучше.
Пусть звездочка сияет ярко-ярко. Тем более захватывающим будет наше соперничество. Кто кого затмит?
Меня разоблачают: снимают облачение. На дворе ночь. Суетятся и хлопочут черноголовые чайки. Я уже слегка пошатываюсь: телу нагрузки такие сложно выдерживать. Уже почти задремываю, пока там у меня в волосах копошатся, извлекая блестящие заколочки. Просыпаюсь от деликатного покашливания в стороне.
– Господин Ян, – переходит от кашля к словам актер, воплощающий мастера-кукольника. – Когда вы предлагали мне роль, сказали, что я не разочаруюсь. И что я смогу не сдерживать себя, поступать так, как посчитаю нужным.
– Всё верно, господин Лянь, – возвращает уважительное обращение щегол. – У вас возникли какие-то замечания?
– Да, – степенно кивает немолодой мужчина. – Касательно завтрашних съемок.
– Слушаю вас, – щегол – само уважение.
– Мне кажется, мы могли бы деликатно и разносторонне раскрыть персонажа, – «папа» прямо аккуратненько подбирает слова. – Показав не только процесс работы кукольных дел мастера. Но и через общение с дочерью. Которую он так любит, что готов жизнь за нее отдать.
Непонимающе таращится на актера вся съемочная группа. Мол, мы же не далее, как два часа назад отсняли такой эпизод.
– Я подразумеваю взаимодействие героя с малышкой до ее болезни, – ставит в ступор всех, включая малышку, господин Лянь. – Это несколько эгоистично с моей стороны. Простите. Мне хотелось бы больше поработать с этой удивительной девочкой.
Немая тишина. Даже сосны шуметь перестали.
– Горе и радость, – глуше обычного звучит голос режиссера. – Улыбка и боль. Контрасты, как основа основ. Я согласен. Конечно, если Мэйли не против.
Еще бы я была против! Нет, ну какое говорящее имя у моего киношного «папки»: Лянь Дэшэн. Честная победа добра.
Семейное взаимодействие снимаем (на следующий день) практически одним дублем. В паре моментов прерываемся, чтобы самим переместиться и оборудование переместить. Но в остальном сотрудничество с «папой» проходит естественно, как дыхание.
Я представляю на его месте своего батю, он, возможно, внучку (по возрасту актер ближе к внукам уже, чем к деткам моего возраста). С ним очень комфортно и легко.
Даже Ян, наблюдая за нашими игрищами, нет-нет, да улыбается. Мама тоже, наконец, расслабилась. Хороший день. Жаль, что больше Лянь Дэшэн не почтит нас своим присутствием. Я бы у него еще поучилась.
Среди всех моментов «папа» выбирает для стиллов кадр, где я сижу у него на колене. Гримерши зачем-то изуродовали мою наружность: или для контраста с куклой, или для сходства с чертами «родителя». Нос вообще налепили накладной, картошечкой. Не важно. Перевоплощение – часть киношного волшебства. Ли Мэйли – юный адепт этого общества волшебников.
А еще мне явно везет с батями: как с настоящим, так и с сериальным.
Все хорошее рано или поздно кончается. Завершается и этот день релакса. С господином Лянь мы прощаемся тепло, почти по-родственному. Он грозится, что будет следить за моими успехами в дальнейшем. Я искренне восхищаюсь его мастерством.
– Готова к покорению дворца, Мэйли? – присоединяется к нашему обмену любезностями Ян Хоу. – Он почти как настоящий.
– Да! – бойко отвечаю я.
Отсюда нам всем предстоит перемещение в целый комплекс с воссозданными локациями разных эпох. Крупнейшая киностудия не только Поднебесной, но и всей Азии. Это не масштабы Лотоса, у киностудии Хэндянь размах воистину царский. Воссозданы улицы, дома, дворцы и сады разных эпох. И год от года комплекс расширяется. И кое-какие площадки в «китайском Голливуде» можно арендовать.
Щегол слегка кривит душой: дворец, как место обитания и покорения, достанется принцессе. Фарфоровая кукла будет мелькать в резиденциях попроще. Впрочем, кто его знает: вдруг Ян Хоу так иносказательно завуалировал: «Дави эту смазливую богачку, Мэйли, везде и всегда». Сомнительно, но чем черт не шутит?
Мироздание, а у тебя, случайно, нет антагониста?
Мировой энтропии, скажем? А то очень уж похожа одна звездочка на «инструмент вмешательства» со стороны противника.
Хаос противостоит порядку, зло – добру. В моем мире говаривали, что деньги – зло.
Это прям многое объяснило бы.
[1] Фридрих Ницше. «По ту сторону добра и зла», 1886 г.
Глава 5
Июнь 2000 г, Хэндянь, провинция Чжэцзян
Ближайший крупный город к «китайскому Голливуду» – это Шанхай. До него триста восемьдесят км. Хотелось прогуляться по нему, но не сложилось. Ян Хоу так скорректировал маршрут перемещения, что в Шанхай мы заехали поздним вечером, и ночь провели в гостинице. Хоть поспать дал в хороших условиях, уже что-то.
А по утру мы отбывали. Так что с туризмом по этому интересному (в плане архитектурных решений и не только) городу у одной маленькой вороны не срослось. Не в этот раз.
Собственно, цель нашего путешествия, Хэндянь – это еще и туристическое место. Многим интересно глянуть, где вершится киношная магия. Пройтись по улочкам затерянных во времени городов, подняться по лестнице с изумительной резьбой (белый мрамор, облака и драконы) к дворцу Тайхэ – Залу Высшей Гармонии. И даже приблизиться к трону «лун и» – драконьему престолу.
Пятьсот шестьдесят юаней занесите в кассу, и гуляйте на здоровье. Если нужна определенная локация, то цена будет ниже, начиная от двадцати юаней.
Или свернуть в другом направлении, чтобы очутиться в другой эпохе. Размах впечатляет. Воссоздать квартал ради достоверности съемок? Чтобы дома, сады и залы были, пристани, искусственные озера, имитация рек? Воплотим. Нет ничего невыполнимого.
Я тоже стала одной из туристок. Под присмотром мамы и Чу, разумеется. Мы гуляли за счет заведения, то есть, Лотос платит и за аренду, и за смежные расходы. Хлопала ресничками, поражаясь объемом проделанных работ. Уже двести с лишним гектаров обустроили под разные эпохи, и продолжают вовсю.
В Поднебесной ежегодно снимают множество костюмированных кинокартин. Фильмы, сериалы… Многие из них затрагивают времена ушедшие. Снимать в реальных исторических памятниках? Не все из них сохранились, какие-то на реставрации. Так, в Запретный город нынче в северной столице не попасть, его еще восстанавливают.
Да и когда завершат реконструкцию: что, ради каждой съемки закрывать туристический комплекс? А как же поток юаней от этих туристов? Практичные китайцы вложились, напряглись, и воссоздали чуть ли не в чистом поле всё то же самое, только лучше (нет). Только – имитацию.
Хэндянь раньше-то, до прихода киношников, был деревней. Вокруг деревни горы да холмы. Цивилизация? Нет, не слышали. А теперь там, на фоне гор и холмов, раскинулся целый киногородок с репродукциями локаций.
Я считаю, что это круто. Это реально мощно. Если однажды эта белая ворона решит открыть свою киностудию, с конгломератом Хэндянь груп лучше вежливо «дружить», причем издалека. Со слов Чу, это крупная многопрофильная компания, далеко не единым кинематографом промышляющая. «Дружить» в кавычках, ибо эти мастодонты даже не заметят микро-студию «конкурента».
А «конкурент» в кавычках, потому как попытка тягаться с таким гигантом будет смотреться даже не подражанием басне «Слон и Моська». Сравнение будет примерно в пользу Луны и частички космической пыли.
Ну, рано пока загадывать, что там будет через пару десятков лет. До той поры еще дожить надо. Пока – шагаем по имитации Запретного города в масштабе один к двум, ловим блики от золоченых крыш, млеем от множества драконов и фигурок других мистических существ.
Для справки (мне ее дала мама, а я – вам) о том, как оно устроено было в «оригинальной версии» зала Тайхэ. На ширме за драконьим престолом изображено восемьдесят драконов. Тогда как сидящий на троне император считался восемьдесят первым.
А теперь самое время вспомнить школьную таблицу умножения. Ту самую, где трижды три – девять, а девять на девять равно восемьдесят один. Трижды три: цифры, кратные трем, олицетворяли мужскую энергию ян. Девять звучит как «цзю», что созвучно другому «цзю», которое значит «долгий». Долгий тут подразумевает долголетие. Итого: восемьдесят один символизирует верховную власть императора. И благое пожелание заодно.
От циферок к животинкам. С ними веселее. Два эмалированных единорога по бокам от драконьего престола – это не смешная ути-пути-няша. Это глаза и уши императора. Ведь зверь всеведущ, и знает все языки мира. Толмач на минималках, но в процессе эксплуатации что-то сломалось.
Слоны с вазами на спинах олицетворяют изобилие. В вазы насыпались пять основных (для местных) культур: рис, просо, ячмень, пшеница, бобы. Вазочки полны – в стране благоденствие.
Журавлиная пара – птицы высокого полета. Они помогают императору сохранять бдительность. А еще символизируют долголетие и процветание.
Над троном, на потолке, свернулся Паньлун, спиральный дракон. Этот чешуйчатый имеет контроль над временем. Паньлун держит в пасти на цепи жемчужину, называемую Зеркало Сюаньюань. Сделана она из стекла и покрыта амальгамой ртути. Жемчужина должна упасть на того, кто воссядет на трон, не будучи истинным Сыном Неба.
Один генерал этого очень боялся, если верить матушке. Этот нехороший человек заставил отречься последнего императора, и сам сел на трон. Но приказал отодвинуть его от жемчужины на три метра. А затем и вовсе сменил. Жемчужина так и не рухнула, но тот узурпатор властвовал недолго. В пятнадцатом году он провернул захват, в шестнадцатом его не стало.
Трон он, кстати, заменил еще раньше. Драконий престол закинули в какое-то подсобное помещение и… забыли. Нашли спустя много лет, отреставрировали и вернули в родной зал. Надо будет, как откроют оригинальный Запретный город, непременно его посетить.
Вообще, драконов по (оригинальной) территории несколько тысяч можно встретить. Более тысячи из них установлены под стойками перил трехуровневой террасы зала Тайхэ. Они заняты важным делом – отводом воды от обильных осадков. В дождь это выглядит, как «тысяча драконов, извергающих воду».
Еще есть фениксы, львы и черепахи. И черепахи с головами дракона… Ох уж эти древние фантазеры! О, на угловых скатах крыш тоже есть, на что взглянуть. Эти малыши мне отчего-то особенно глянулись. Отряд хранителей, да.
Но и с ними не всё так просто! Число фигурок на крыше означает ранг здания. Предел – девять крох, но для зала Тайхэ сделано исключение. На нем десять малявок, плюс бессмертный всадник. Человек, сидящий верхом на птице. И, конечно, большой дракон в каждом конце конька крыши.
Кого Зал Высшей Гармонии несет на своих крышах: дракона цилинь, феникса фэйхуан, льва шиси, небесную лошадь тяньма, морскую лошадь хайма, рыбу яюй, льва-дракона суаньни, единорога сечжи, дракона-быка доуню, крылатую обезьяну ханши.
У каждого из отряда хранителей – своя функция. Эти ребята не просто так там сидят. Одни защищают от сил зла, другие – от пожара, третьи помогают обрести покой. И так далее, от символа к символу.
А еще шикарны львы-защитники. Эти зверюги устанавливаются всегда парой. Лев всегда справа, играет с шаром. Шар – это как бы мир… нет. Шар – это сокровище, символ буддийского знания. И власть императора. И еще немножко – исполнение желаний. Многофункциональный шарик, почти что кнопка: «Всё и сразу».
Слева львица, она придерживает детеныша. Львенок при этом пьет молоко из материнского… когтя. Не спрашивайте, почему так. Просто примите, как факт: статуи львят кормятся из когтей статуй львиц. И это – про потомство и благополучие наследников.
Не, ну хороши зверюги! Даже с учетом странностей.
С копии Цзыцзинчэна (дословно: пурпурный запретный город) мы начали прогулку, потому что кукла сниматься будет не в этой локации. Свою, городок «Весна-Осень», мы потом вдоль и поперек обходим. А тут шанс прикоснуться к чему-то одновременно и новому, и почти (имитация же) древнему.
О! А вы знали, что «вёсны и осени» – это буквальный перевод сочетания «Чуньцю[1]», летописи, которую редактировал Конфуций? Также его можно перевести на русский как «летопись». При этом чунь – это весна, а цю – это осень. На выходе: летопись. Как так?
Справка от моей китайской умницы, и по совместительству мамочки: в эпоху Шан-Инь, сильно вглубь истории, в «до нашей эры» на полторы тысячи – тысячу (округляю для простоты восприятия) лет, иньцы делили год не на четыре сезона, а на два. То есть, первый иероглиф означал первую половину года, а второй – вторую.
Нынче на родине меня-прошлой скажут, говоря о течении времени: сколько лет, сколько зим. На моей новой родине упомянут чуньцю. И тут выделились.
Режиссер Ян студийные съемки начал с массовки, проходных сцен и всего того, что не задействует исполнителей ключевых ролей. Нам дали два законных выходных на адаптацию, экскурсии и отдых.
Велели отдыхать? Будет исполнено. Тем более, что мне персонально было сказано: покорять дворец. Я и направилась во дворец. Мэйли послушная девочка.
Но не дошла до главного, захотелось мне сначала прогуляться, осмотреться по отдаленным строениям и садам. Знаете, как в игре: прежде, чем ломиться в зал к главному боссу, сначала неплохо бы собрать всё из коридоров, комнаток, боковых ответвлений. Сундуки, бочки, полки – все обшарить надо было мне, чтобы не забыть. И только потом переход к основному блюду.
Так на мощеной серым кирпичом дорожке я почти столкнулась с императором.
– Господин Гао! Господин Гао! – кричали и причитали китайцы в тертых джинсах и футболках. – Просим вас: стойте. Вернитесь.
– Перерыв, – вскидывает голову и ускоряет шаг фигура.
Идущий в золотом, богато расшитом наряде, с высоким черным убором на голове. И с хмурым лицом.
– Вам нельзя уходить! – продолжают стенать догоняющие.
– Это императорские владения, – бросает на ходу золотой. – Я – Император. Кто может мне запретить?
– Но… – округлые лица слегка вытягиваются. – Император вы по сценарию.
Тут этот золотой фазан едва не натыкается на меня – эти его одежки с длинными рукавами широченные. Мама тянет меня в сторону, Чу замирает с изумленным видом.
– По сценарию? – император останавливается в шаге от меня. – По сценарию эта глупая курица должна смотреть на меня влюбленными глазами. Она – моя наложница. Девочка, вот ты можешь посмотреть на меня с любовью?
Девочка может. Вышивка на наряде очень хорошо сделана. Пока фазан стоит так близко, мама всё отлично разглядит.
– Вот! – растопыривает пальцы и встряхивает рукавами император. – Даже девочка… сколько тебе лет?
– Два, – мне не сложно ответить.
– Даже малышка двух лет на это способна! А как глядит ваша курица? – фазан делает страшное лицо и усиленно пучит глаза. – Будто у меня всё лицо в прыщах. У меня тут прыщ? А тут? Может, чирей? Или я весь покрыт гнойными язвами?
– Что вы, у вас превосходная кожа, – льстят и подбираются ближе преследователи. – Пожалуйста, давайте вернемся. Госпоже уже объяснили ее ошибку.
– Нет! – резко и гордо вздергивает подбородок фазан. – Там должен быть пруд? Я пошел.
Огибает нас это золотое чудо, начинает удаляться.
– Зачем вам пруд? – подрываются за актером его помощники (или кто они там ему). – Господин Гао!
– Хочу заглянуть в пруд и убедиться, что на моем лице нет прыщей! А если есть, то сразу и утопиться.
Утыкаюсь затылком в мамину юбку, хихикаю. Не зря говорят о высокой чувствительности и всячески странностях в актерской среде. Убедилась лично и весьма наглядно.
– Кто это был, Чу? – спрашивает мама. – Кажется, ты его узнала. Его лицо кажется знакомым.
– Гао Вэймин, – с придыханием отвечает помощница. – Он играл в… – тут звучит список названий дорам, которые мне ничего не говорят. – Он стоял ко мне так близко. Мы дышали одним воздухом. Он говорил с моей госпожой. Ай-ёо…
Захожусь в кашле от «моей госпожи». Нет, решительно, эта китайская фабрика грез как-то странно влияет на людей.
Одного дня на осмотр нам хватает с лихвой. Нет, мы не обошли весь комплекс от и до, но я в какой-то момент, когда блеск новых впечатлений чуток спал, поймала себя на ощущении фальши. Наверняка там, в родном для Мэйли городе, все иначе. Пусть и очень близко, да пусть хоть полная копия, но – не то. Не настоящее.
В достопамятном древнем храме Черного Дракона, где с ним мои любимые Генерал Краб и Генерал Креветка, сам воздух был иной. Это сложно описать словами (разумными и логичными), но восприятие истинной древности, пропитанной духом времени, и созерцание копии древности – это две большие разницы.
Я на шажок приблизилась к мировосприятию нашего режиссера, считающего съемки в павильоне заменителем настоящего художественного процесса. Вынужденным компромиссом между высшим качеством и рамками бюджета. А компромиссы, как нас недавно просветили, есть залог успеха не только в браке, но и в выпуске кинопродукции.
Тоже: заменитель реальной жизни в виде игр мне нормально заходил, а декорации, видите ли, она хочет настоящие. Не то, чтоб так категорично всё. Я и на зеленом фоне отыграю, если надо будет. И не пикну даже. Просто любоваться на прочие воспроизведенные виды не слишком-то тянет. Лучше потом, при случае, больше реальных исторических мест посетить.
Так я на второй день «отдыха» прибилась к съемочной группе. Ну а что? Не в отеле же сидеть, пухнуть? Хватит того, что я там маму оставила. Ей руки жгло какое-то там изображение, и она жаждала его зафиксировать на бумаге. Пока не забылось, не «замылилось» в памяти.
Конечно, услыхав: «Мэйли хочет посмотреть», – Лин Мэйхуа подорвалась, чтобы сопроводить драгоценность. На что я многозначительно ткнула в Чу пальцем. Это, кстати, очень неприлично тут, но детям и большим начальникам можно.
На съемочной площадке мне без всяких слов (и даже жестов) подогнали стульчик. Где? Правильно, рядышком с монитором и его владыкой. Шли съемки с узких улочек: рынок, толкучка, общие виды. Мы подтянулись не к началу процесса, а почти к завершению завтрака. Так мы и выспаться смогли по-человечески, и поели вкусненько.
Пока все закончили есть, собрались, что-то поправили, Ян Хоу уже уселся на царское место. Это всё энергетика дворцов, пусть и фальшивых, я вам клянусь – тянет на напыщенные сравнения. Он решил развлечь маленькую зрительницу. Очевидно: раз дите вместо всевозможных развлечений выбрала приход на «работу», значит, детке интересно.
Так я отсмотрела кое-что из отснятого материала. Весьма неплохо, я вам скажу. Много общих планов, съемок природы.
– Бу имеет привычку снимать разное, – пояснил щегол. – Не всё из этого пойдет в работу. Богатый выбор при монтаже – это лучше, чем скудный.
Я покосилась на новый костюм режиссера. С иголочки, как и всегда. Ян Хоу и богатство – почти синонимы. Может, он поэтому и не продается?
Бу – это фамилия оператора. Бу-Ра-Ти… Ой, всё, держите меня кто-нибудь за хвостик, а то я со смеху упаду и закачусь под мебель. Эту фамилию я точно не забуду!
А виды оператор Бу снимает – закачаешься. Причем не отнимает время у съемок с актерской игрой. В перерывах, в паузах между сценами, в любую свободную минутку. Хотя ему за это рвение не доплачивают. Но, как я поняла, именно за это (и вообще за профессионализм) оператора Бу ценит Ян Хоу.
Храм-над-облаками, в который меня не взяли, на фоне гор. Одни облака стелются ниже основания, другие все же поднялись над золотыми статуями на высших точках храма. Золото крыш блестит на солнце. Сосны цепляются за жизнь на голом камне, их верхушки частично выгорели. Кажется, будто желтизной этой деревья пытаются тягаться с позолотой. Белокаменные ступени расплываются в белизне облаков. Ступеней более тысячи. Не представляю, как туда поднималась изнеженная принцесса… Хотя нет, представляю: в переноске же.
С завтраком народ разделался, так что поглазеть вдоволь на красивости не выходит. Ничего, успею еще. В крайнем случае, сам сериал по ТВ гляну. Хотя «изнутри» мне почему-то интереснее, чем на готовую, «вылизанную» киноленту смотреть.
Снова снимают рынок. Столпотворение, гул, разные разности продаются и покупаются – услада для глаз китайского обывателя. Режиссер много раз стопает процесс, придирается ко всем мелочам, к каким только может. Это немного скучненько, и я сворачиваюсь в клубочек на своем матерчатом сиденье. Дрема под тентовым навесом такая сладкая…
Просыпаюсь, когда суровые китайские дядьки в черном разгоняют всех торгашей с рынка. А после того, как уходят и они, мы переезжаем на соседнюю улицу.
Там будут снимать еще одну грустную сцену. Совсем юная девушка обнаруживает дома убитых родителей. Очень много зелени в саду, цветы, щебет птиц… И тела, много тел и много крови.
– Молодая госпожа, беги-те… – шепчет умирающий слуга.
Из дома высовывается тип в черном с замотанным лицом.
