355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карина Хейл » Долг (ЛП) » Текст книги (страница 5)
Долг (ЛП)
  • Текст добавлен: 2 января 2019, 02:00

Текст книги "Долг (ЛП)"


Автор книги: Карина Хейл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 5
Кейр

Автомобиль подпрыгивает на дороге, создавая клубы пыли, поднимающиеся высоко в воздух. Льюис называет их «дьявольскими хвостами», и они распускаются над бесплодным ландшафтом, сигнализируя, что кто-то едет. Или идет.

Тот сигнал, в котором мы не нуждаемся.

Горы находятся на расстоянии, достаточно далеко, и нам не нужно беспокоиться о снайперах или о том, что попадем в засаду, но, даже в этом случае, наши машины выделяются в пустыне, как аномалия. Та, к которой страна на данный момент привыкла, но все равно аномалия. Эта часть Афганистана бесплодна и настолько непригодна для жизни, что она забирает жизни. Вот как я это вижу. Все люди, которые умерли в горных пещерах, в деревнях, на дорогах. Обе стороны. Слишком много смертей. Эта земля высосала души.

Это должно было закончиться. Британцы передали ключи афганцам, сказали им, что теперь те должны самостоятельно противостоять талибам. Мы внедрялись, устраивали резню, покидали территорию. Они подчищали наш беспорядок. Войска провели здесь тринадцать лет, погибло четыреста пятьдесят три британских военнослужащих и женщин. И мы думали, что уйти будет легко.

Некоторое время так и было, пока движение «Талибан» снова не набрало силу. Велись бесчисленные кровопролитные бои. Сражения. Потери.

Афганская полиция нуждалась в нашей помощи. Мы втянули их в этот беспорядок, нам пришлось показать им, как из него выбраться.

Америка активизировалась первой. Они перебросили тысячи солдат в провинцию Гильменд, чтобы помочь с обучением афганской армии. Затем были отправлены несколько наших подразделений.

Я не знал, чего ожидать. На этот раз я возвращался в чине младшего капрала. На этот раз нашей миссией было обучение, а не борьба. После шести лет в армии в Кэмп Бастион[5]5
  основная военная база Великобритании в Афганистане


[Закрыть]
все должно было пройти легко.

Так и было.

До сих пор.

Четыре месяца здесь было уныло и скучно, но все меняется. Я чувствую это. Мы все это чувствуем. Я постоянно испытываю жажду, мой разум превращается в пыль, и я начинаю чувствовать, что моя команда исчезает. Никто другой не видит это – я всегда был хорош в обмане людей – но я это знаю. Тем не менее, я все ещё сохраняю контроль над реальностью.

Льюис, Ансель, Роджер и Брик находятся под моим командованием, и я смотрю на них сейчас, когда мы сидим в машине. Ансель за рулем. Его глаза поглощают все, словно кислород, сейчас защищены темными очками. Ансель – самый голодный из всех нас, прикладывает дополнительные усилия при каждом шансе, который получает. Роджер устал и скучает по своей жене и детям. У Брика имеются проблемы с гневом, которые сходят на нет лишь ночью, когда он смотрит романтическую комедию на своем ноутбуке.

А еще Льюис. Он на пять лет моложе меня, но с таким же успехом ему можно дать и восемнадцать. Его энтузиазм едва ослабел, но вот паранойя усилилась. Если честно, такая комбинация пугает меня, то, как он склонен показывать характер без предупреждения.

Хотя он мне нравится. Мы говорим об отцах, которым пытались угодить, о наших неудачных отношениях и карьере дома. Мы честны, не так, как с другими, и эта честность несет ответственность. Позволять другому узнать, когда ты не в порядке.

В этот момент Льюис смотрит на меня и качает головой. Он говорит:

– У меня плохое предчувствие по этому поводу. – Он сжимает пистолет и смотрит на меня. Напуганный до смерти.

И я тут же понимаю, что это сон. Один из трех снов, которые преследует меня, словно призраки.

Понимание, что это всего лишь сон, не останавливает страх. Все становится лишь хуже. Потому что я знаю, что случиться дальше, и я знаю, что буду вынужден снова жить.

На самом деле в тот день в разгар движения нашей колонны по знакомой грунтовой дороге меня поразило внезапное желание закричать СТОП! Необъяснимый ужас накрыл меня, как мелкий песок пустыни. В тот момент это было всего лишь чувство – обострившаяся интуиция – но чувство было настолько сильным, что на несколько секунд я оцепенел.

Несколько секунд это слишком много.

В реальности Льюис не сказал ни слова, но в моем сне он говорит слова, которые хотел бы сказать я.

Взрывается бомба, громкий гул, превращающийся в огонь и металл, атака шума и тепла, от которых мой мозг сжимается.

Мой мир разрушен.

Меня пронзают осколки.

Бросает в мир боли, которую я не понимаю.

Но я жив.

Как и Льюис.

И Брик.

Мы лежим на земле, среди обгоревших и горящих обломков, такие ужасно живые.

Ансель и Роджер, два храбрых мужчины, они не выживают. И во сне я вижу, как их обезглавленные тела разрывает пополам, и они падают на землю. И продолжаю удивляться, почему я ничего не сказал.

Они говорят мне, что это моя вина. Я молчу. Проглатываю слова, когда должен был высказаться.

И Льюис, поднимаясь надо мной, как темная тень, направляет оружие на мою голову.

Говорит мне, что это и моя ошибка.

Я – причина, по которой он сделал то, что сделал.

Он нажимает на курок.

Я резко просыпаюсь, весь в поту, легкие в огне. Шрамы на боку горят в том месте, куда вошли осколки. А сердце болит.

Мне всегда нужно несколько минут, чтобы успокоить тело. Даже если разум знает, что это был сон, тело переживает его так, словно я снова оказался там. Я встаю и выпиваю несколько стаканов воды из-под крана, измученный бесконечной жаждой, затем иду к окну и поднимаю его.

Холодный, свежий воздух проникает в комнату, омывая мое лицо. Несмотря на то, что я живу в городе, это морской бриз с примесью соли и минералов.

Я делаю несколько глубоких вдохов, высунувшись в окно, чтобы заполнить легкие. Луна висит низко над соседними зданиями, освещая камень.

Завтра понедельник. Если бы завтра был вторник, я мог бы надеяться. Что у меня появится шанс снова увидеть Джессику.

Но на этот раз не думаю, что мне повезет.

Я видел это по ее глазам. Взгляд, который сказал мне, что она не вернется.

Я знаю, что она пришла в паб в поисках меня. Понимаю, что она пропустила встречу, чтобы провести время со мной. Я осознаю, она видит что-то во мне, даже если я не понимаю, что именно.

Но что бы это ни было, я спугнул ее. Был слишком смел. Слишком напорист.

Я имею в виду, серьезно, о чем, черт возьми, я думал, говоря ей, что она сама должна найти мои татуировки. Самые дурацкие слова, которые слетали с моих губ. И затем я пригласил ее на долбаный ужин.

И я осознаю, это напугало ее. Последнее, что хочет эта женщина прямо сейчас – интрижка, она много раз говорила об этом. Даже нечто большее, чем друзья, для нее слишком, а я надавил на нее. Не имеет значения, что иногда я вижу, как она смотрит на мое тело, едва различимый огонь тлеет в ее взгляде. Из того, что я знаю, мне это могло просто померещиться. А вот что мне не привиделось, так это то, что я подталкивал ее к большему, когда не должен был.

Я повел себя эгоистично. Дело не в том, что я хочу следить за ней, защищать её, чувствую себя обязанным ей. Я все еще ощущаю все это. Ситуация никогда не измениться. Но теперь я еще хочу и поговорить с ней, послушать ее голос и посмотреть, как невероятная улыбка появляется на ее лице. Я хочу, чтобы она была рядом со мной, не только потому, что должен ей больше, чем когда-либо смогу дать, а потому, что она заставляет меня чувствовать, что я не обязан ей абсолютно всем.

«Ты чертов идиот», – говорю себе, качая головой. Я смотрю на луну, и, кажется, даже она разочаровалась во мне.

Из-за того, что я столько времени наблюдал за Джессикой и видел ее в новостях, а затем проводил с ней время, я зациклился и запутался. Вина – навязчивая идея – заставляет меня жаждать ее, ни больше, ни меньше.

Но я знаю, что это неправда. И тот факт, что я, скорее всего, не увижу ее снова, не говоря уже о завтрашнем дне, – это то, с чем мне придется иметь дело и через что придется пройти. Любые чувства, которые я испытываю к ней, надо зарыть глубоко внутри, пока мое сердце не станет похожим на кладбище.

Я закрываю окно, словно закрывая свой разум от дальнейших рассуждений, затем возвращаюсь в кровать, молясь о том, чтобы мне ничего не приснилось.


*** 

В конечном итоге следующий день я провожу с Лакланом, помогая ему в приюте. Ему нужен был доброволец, так как два его волонтёра заболели, и необходимо было разобраться с разным дерьмом.

Честно говоря, есть небольшая проблема. Я не лгал, когда сказал Джессике, что у меня есть планы открыть собственную мастерскую. Я десять лет не занимался бизнесом, а механиком на гражданском секторе не работал лет восемь. И не уверен, с чего начать.

В течение последних семи лет все, чем я занимался – служил в армии. У Мала и Мейзи есть работа, моей была армия. Когда я решил уйти, не продолжать службу, я никому не сказал. Моя мать живет на острове Айлей со своим новым мужем, и, хотя я редко общаюсь с ней, я знал, что она гордится тем, что я в армии и моей ролью там. Я не смею признаться ей, что сделал, пока не найду что-то еще, чем она может гордиться.

– Как твои брат и сестра? – спрашивает Лаклан, когда мы выгуливаем собак, по три у каждого. Все питбули, все с разными характерами. Люди почти отпрыгивают с нашего пути, когда мы проходим, хотя я не уверен, потому, что у нас самые опасные собаки в стране, или потому, что мы с Лакланом похожи на парочку качков, ищущих, с кем бы подраться.

– Хорошо, насколько я знаю, – признаюсь я. – Нас всех порой трудно отследить. Когда я был в армии, общение с моей стороны было нерегулярным. Они оба тоже много путешествуют, так что и от них редко что слышно.

– И они все ещё не знают, что ты ушёл из армии? – спрашивает Лаклан. – Ты вообще собираешься говорить им?

Резко смотрю на него, но на его лице, как обычно, нет ни следа злости или осуждения.

– Когда придется, я скажу им. Им нет до этого дела, я просто...

– Хочешь к тому времени уже чем-то заниматься.

– Точно.

Мы оба останавливаемся, когда собаки обнюхивают участок травы, кажущийся им бесконечно захватывающим.

– Знаешь, у меня есть связи, – тихо говорит Лаклан. – Как и у отца с матерью. Мы поможем тебе, чем сможем. Уверен, отец будет счастлив вложить деньги в гараж.

– Спасибо, – говорю ему, хотя ощетиниваюсь, и слова звучат больше небрежно, чем благодарно. – Я справлюсь сам.

Правда в том, что у меня есть сбережения. Прежде чем присоединился к армии, я продал свой старый магазин в Глазго, и едва ли прикасался к этим деньгами. И вообще, я не хочу полагаться ни на кого другого, кроме себя самого. Принимать подачки от семьи – последнее, что мне нужно.

Он наклоняет голову, изучая меня. Проходит минута или две.

– Если позволишь дать тебе совет, Кейр, не дай гордости удерживать тебя. В какой-то момент нам всем приходиться начинать с начала, и не всегда легко найти помощь. Лучшая помощь, которую ты получишь, это первая помощь, которую сможешь принять.

Я провожу языком по зубам, прежде чем натянуто улыбнуться ему. Мой кузен хочет как лучше, как и всегда, но я лучше все пойму сам, чем стану прислушиваться к чужому совету.

– Так почему ты покинул армию? – спрашивает он, когда мы снова начинаем идти, собаки тянут поводки, взволнованные возможностью помочиться в следующем месте.

– Хочешь правду? – спрашиваю в ответ. Понятия не имею, почему доверяю ему подобное, мой самый большой позор. Может быть, потому, что мне больше некому рассказывать это, и я слышал эту историю слишком много раз.

– Конечно, – говорит он, но в его глазах есть настороженность, словно он боится того, что услышит.

– Я больше не подходил для этой работы, – сообщаю ему. – Я чувствовал себя не в своей тарелке.

– Не в своей тарелке?

– В прошлый раз, когда мы были на миссии, случилось... кое-что. Ты ведь знаешь, я много лет провел в Афганистане. Я видел, как умирают люди. Видел, как умирают дети. Я видел то, что никогда не думал, станет для меня привычным зрелищем, но я привык к этому. Это само по себе было дико. Этого от меня и ждали. Не говори о том, что видел. Не рассказывай о своих страхах и чувствах. Никогда не позволяй никому знать, как сильно ты был разрушен, – смотрю на него, и по его нахмуренным бровям знаю, что он понимает. Я выдыхаю через нос, легкие горят. – Все было прекрасно, с нами было все в порядке, но мы были не в порядке. Затем мы находились в группе, которая была отправлена обратно в Кэмп Бастион, теперь называемый Кэмп Шорубак, чтобы помочь афганским войскам сражаться. Обучить их. Все должно было быть легко.

– Ничего из того, о чем ты рассказываешь, не кажется лёгким, – говорит Лаклан, когда тянет назад одну из собак, чтобы та не вышла на дорогу.

– Я был со своими людьми, обычная поездка с базы в один из небольших городов. Террорист-смертник на машине появился из ниоткуда. Врезался прямо в нас... часть команды, сидевшая напротив, погибла. Остальные были ранены. Один из них потерял ногу. У меня в боку оказались осколки, и я получил несколько ожогов. Другой спасся, всего несколько царапин. Ни единого ожога. Он был моим другом, и охрененно нестабильным. Льюис Смит.

Лаклан, который внимательно слушал, спрашивает:

– Почему это имя кажется знакомым?

– Потому что Льюис Смит потерял рассудок. Потому что я видел, как это произошло. Вина оставшегося в живых погубила его. И меня тоже. Я был в ответе за них, и потерпел неудачу. Но я смог продолжить жить. Льюис не смог. Он перестал спать. Он говорил со мной о том, что не должен был выжить, что война бессмысленна, что правительство не имело представления о потерях здесь. Такое впечатление, что он скрывал все мысли о войне, которые у него были многие последние годы, а теперь, наконец, они вышли наружу, и он ухватился за них. Он говорил со мной... о том, чтобы причинить вред людям. Как он хотел, чтобы люди дома знали, каково это, бояться умереть, – я замолкаю, глотая воздух, почти забывая дышать. – Я попытался помочь ему. Сказал врачам. Переговорив с ним, они сказали, что все в порядке. Но я знал, что он не в порядке. Он притворялся, и они это знали. Они не могли позволить себе потерять солдата. Мы чертовски дорого стоим. Поэтому они его удерживали. И однажды ночью Льюис покинул свой пост. Он ушел посреди ночи. Он всегда говорил, что хочет убежать. Правда в том, что он дезертировал. После этого его отдали под трибунал.

– Так он покинул армию, – говорит он. – Это, должно быть, облегчение.

– Могло бы им быть. За исключением того, что я знаю, что сказал Льюис, он хотел, чтобы весь остальной мир знал, что значит умереть. А потом это случилось.

– Что случилось?

– Причина, по которой ты знаешь его имя. В прошлом месяце он проехал по Оксфорд-стрит. Бросил машину. Вынул ружье из гитарного футляра и начал стрелять.

Лаклан округляет глаза.

– Господи, брат. Это был он?

Я киваю.

– Да. Он сделал то, о чем и говорил мне. Он убил людей, чтобы они познали тот страх, который он чувствовал. Я не сомневаюсь, что он, в конце концов, убил бы себя, но полиция выстрелила в него первая, прежде чем у него появился шанс прикончить ещё одного человека.

Джессику.

Несколько секунд мы молчим. Мое сердце бьется безумно быстро от того, что я рассказал правду. Я знаю, у Лаклана голова идёт кругом от услышанного. Мы доходим до перекрёстка и ждем, пока свет изменится.

Он вздыхает и смотрит на меня.

– Ты многим рассказываешь эту историю?

Качаю головой.

– Никому.

– Тогда никто и не говорил тебе, что это не твоя вина. Поможет, если я скажу тебе об этом?

– Нет, – отвечаю я, громко выдыхая. – Не поможет. Все уже произошло. Я знал об этом. Я мог бы остановить его.

– Но ты пытался.

– Мог бы приложить больше усилий.

– Ты не можешь жить, основываясь на том, что могло бы случиться и что следовало сделать. Так ты уничтожишь себя.

«А может, я этого заслуживаю», – думаю я. Не произношу это вслух, но понимаю, что Лаклан все равно знает, о чем я думаю.

– Вот поэтому я ушел.

– И почему ты здесь, в Эдинбурге? Имею в виду, на самом деле. Разве было не легче вернуться в Глазго, ближе к матери, где у тебя была карьера?

– Смена декораций, – говорю я ему.

– Ты ведь знаешь, что не можешь убежать от чего-то вроде этого, Кейр, – говорит Лаклан через мгновение, когда мы приближаемся к приюту. – Ты должен взглянуть проблеме в лицо.

– Аналогия с регби? – иронизирую я.

– Единственная аналогия, которую я знаю.

И вот так мы закрываем эту тему.

О чем Лаклан понятия не имеет, так это о том, что я не убегаю, а бегу к кое-чему. К кое-кому. Той, которая может подарить мне прощение.

У нее рыжие волосы и яркая улыбка.


***

К тому времени, как я ухожу из приюта, уже становится темно. Мы выгуляли много собак, но, к счастью, потом разговаривали с Лакланом о регби, вместо того, чтобы обсуждать нечто личное. Я все еще удивлен, что открылся ему. Не жалею об этом, но странно знать, что кто-то в курсе моей истории. Словно я доверяю ему нести что-то драгоценное и хрупкое.

Сегодня понедельник, и я знаю, что нет ни единого шанса увидеть Джессику, но паб «Сент-Винсент» манит меня. Я занимаю место в баре, болтая с Джилл, барменом.

– Ищешь кого-то? – спрашивает она после того, как я беру третье пиво и смотрю на двери, в которые только что вошла пара.

Поворачиваю голову к ней, чувствуя себя немного глупо.

– Я? Нет.

Она ухмыляется.

– Не красивую рыжую, которую я видела здесь прошлые пару недель?

Я что, был настолько очевидным?

– Вторник еще не наступил, – говорю Джилл, делая глоток пива. – По вторникам мне везет.

– Ты уверен? – спрашивает она, двигаясь дальше вдоль стойки, чтобы обслужить новых клиентов.

Я сразу оглядываюсь вокруг, сердце бьется о ребра.

– Ты о чем? – кричу ей вслед.

Она вынимает из холодильника пару бутылок сидра и посылает мне понимающую улыбку.

– Рыжая была здесь сегодня. Сидела в баре, как и ты. И все не переставала оглядываться.

– Что? – я встаю, чтобы лучше видеть помещение.

– Сейчас ее нет. Ушла час назад.

Черт.

Я раздраженно сажусь обратно на место, стул грохочет от моего веса.

– Нихрена себе. Трахните меня.

– Уверена, такой вариант еще возможен, – говорит Джилл, подходя ко мне и вытирая руки об тряпку. – Не сомневаюсь, она приходила ради тебя.

– Она что-то сказала?

– Ни слова. Но бармен всегда поймет.

– Сегодня ведь не вторник.

– Получается, это что-то значит, да?

Это значит, я облажался с выбором времени. Бл*дь. Только подумать, Джессика была здесь раньше, искала меня так же, как я притворяюсь, что не ищу ее.

Ну, что толку суетиться теперь. Если она была здесь и не нашла меня, она не вернется. Завтра будет еще один шанс, но сейчас мне ненавистно оставлять все на произвол судьбы. Мне кажется, я слишком сильно испытываю собственную удачу.

Залпом допиваю остатки пива, бросаю несколько купюр на стойку, пока прощаюсь с Джилл, и отправляюсь домой.

Засовываю руки в карманы и бреду по мощеным улицам Серкус-лэйн, тянущейся слева от бара. Как бы я не злился, что упустил ее, факт остается фактом, она пришла. Она снова искала меня.

Я знаю, в следующий раз, когда увижу ее, не позволю ей уйти.

У меня уходит минута, чтобы дойти до дома, и когда подхожу к зданию, замечаю, что свет в гостиной включен. Табита обычно ложится спать около девяти, а быстро взглянув на телефон, вижу, что уже больше десяти.

Я вставляю ключ в замок и замечаю движение внутри. Вздыхаю, прежде чем открыть дверь. Последнее, чего я хочу, это застрять, разговаривая с ней. Как я уже говорил Лаклану, не думаю, что Табита уже привязалась ко мне, она предпочла бы поговорить с ним. Кто знал, что восьмидесятидвухлетняя садовница может быть такой поклонницей регби?

– Кейр? – слышу, как она зовет, когда я захожу внутрь, закрывая за собой дверь. – Не мог бы ты подойти сюда на минутку?

Ее голос доносится из гостиной. Устало вздыхая, я расправляю плечи и готовлюсь помочь с какой-нибудь странной просьбой. Именно это она обычно хочет, когда зовет меня. Заменить лампочку, разобраться с протекающим краном, затем с осиным гнездом на заднем дворе.

– Добрый вечер, мисс Шипли, – говорю я, заходя в комнату. Сначала смотрю на неё, сидящую в своем розовом кресле. Затем на человека, расположившегося на маленьком диване с узором из цветов.

Джессика.

Она сидит там с чашкой чая в руке и настороженной улыбкой на губах, костыли прислонены к подоконнику.

Пока я неловко моргаю, пытаясь понять, что происходит, Табита говорит:

– Твоя подруга пришла, чтобы увидеть тебя, но тебя не было дома. Почему я никогда не встречала ее раньше? Она прелестна.

«В самом деле, так и есть», – думаю я, смотря на нее, сидящую на диване. На ней изумрудно-зеленый сарафан и белый кардиган, подходящий по цвету к ее гипсу. Волосы распущены и свободно лежат на плечах, губы красные, как рубины.

– Прости, я не хотела появляться так неожиданно, – извиняется Джессика. Она ставит чай на покрытый салфеткой журнальный столик, руки дрожат. Черт. Она нервничает.

– Не стоит, – отвечаю ей.

– Ну, не стойте там, мистер МакГрегор. Присаживайтесь, – говорит Табита, вставая с кресла. – Я принесу ещё чаю.

– Совсем не обязательно, – говорю ей вслед, но она лишь ворчит, пока исчезает на кухне.

– Мистер МакГрегор, – задумчиво произносит Джессика, когда я подхожу к дивану. Она смотрит на меня, склонив голову в сторону. – Я не знаю твою фамилию.

– А я все ещё не знаю твою, – лгу я.

– Чарльз.

– Рад познакомиться с тобой, Джессика Чарльз, – говорю ей, садясь рядом в кресло в стиле Честерфилд.

– Приятно познакомиться, Кейр МакГрегор, – отвечает она. Прикусывает губу и смотрит на свой чай. Я знаю, насколько близко сижу к ней и что смотрю на нее совершенно открыто, но не могу сдержаться. – Прости еще раз, что пришла вот так.

– Тебе станет лучше, если я скажу, что ты лучшее, что произошло со мной за этот вечер? – мягко заверяю ее, опираясь локтями на колени, слегка толкая ее плечом. Она пахнет яблоневым садом, возможно, это ее лосьон для тела. Что бы это ни было, аромат очень аппетитный.

– Правда? – спрашивает она, быстро взглянув на меня, прежде чем занять руки чаем. Чашка все еще слегка дрожит. – Я помню, ты сказал, что живешь в доме с красными цветами у входа. Я была по соседству и... подумала, что поздороваюсь.

– А раньше ты была в пабе, – она открывает рот. – Джилл, бармен, рассказала мне, – сообщаю ей.

Она закрывает глаза.

– Боже мой. Я похожа на сталкера.

– Поверь мне, ты не сталкер, – делаю паузу. – Я очень рад, что ты здесь. Если бы знал, я бы поспешил. Должно быть, ты сидишь здесь уже какое-то время.

Теперь ее щеки практически одного цвета с ее волосами. Она снова робко смотрит на меня.

– Мне нужно было набраться смелости. Так что я пошла прогуляться, прежде чем постучать в дверь, – она качает головой и стонет. – Боже, клянусь, обычно я не такая. Мне нужно идти.

Джессика ставит чашку, и та гремит на блюдце, когда чай переливается через край, затем пытается спешно подняться.

Я беру ее за руку, твердо удерживая на месте.

– Ты никуда не пойдешь, – говорю ей, – если только со мной. Останься. Пожалуйста.

Я осторожно тяну ее вниз, моя рука удерживает ее руку. Ее кожа, словно атлас, невероятно мягкая, а мышцы твердые. Интригующая комбинация.

Она смотрит в сторону кухни.

– Я не хотела ее задерживать. Когда она сказала, что тебя нет дома, я повернулась, чтобы уйти. Но она настояла, чтобы я осталась. Сказала, что не знала, что у тебя есть друзья.

Стараюсь не морщиться при этих словах.

– Уверен, она тебе все уши прожужжала.

Джессика посылает мне мягкую улыбку.

– Она не переставала говорить о твоем кузене.

Закатываю глаза.

– Совсем не удивлен.

– А вот и я, – говорит Табита, словно знает, что мы говорили о ней, хотя она глуховата. Она несет чашку чая для меня и ставит ее передо мной с несколькими песочными печеньями на блюдце.

Я благодарю ее, и она садится на свое потрепанное кресло, прежде чем атаковать Джессику вопросами.

Рыжик относится к ним спокойно, и я понимаю, что слушаю каждое ее слово, жадный до любой дополнительной информации о ней. В то время как она заметно напрягается и уклоняется от вопросов о своем детстве, она с радостью рассказывает о времени в Ванкувере, где она училась в университете на учителя. Но если она и мечтала стать школьным учителем, прежде чем переключилась на йогу, она не называет нам причины и основание для смены деятельности.

Я составляю список вопросов, которые хочу задать ей позже, когда мы останемся наедине, если такое случится. Но, когда мы допиваем наш чай, и Табита начинает засыпать в кресле, все мои вопросы вылетают в трубу. Все, на чем я могу сосредоточиться, это горсть веснушек на ключице Джессики, интересно, каково будет прикоснуться к ним языком. Есть в воздухе нечто такое, похожее на электричество, которое растет между нами. Я должен списать это на то, что мы находимся у меня дома, а не в баре, хотя мы все еще не одни.

– Мы должны уйти, – говорю я Джессике, помогая встать и вручая ей костыли. Голова Табиты лежит на кресле, она немного похрапывает.

Мы выходим в коридор, хотя я не уверен, куда нам следует пойти. Сейчас одиннадцать вечера, и я до сих пор не знаю, почему Джессика искала меня сегодня.

Смотрю на лестницу, ведущую к моей квартире, и поднимаю брови, глядя на Джессику.

– Хочешь подняться наверх?

– Мне не следует, – быстро говорит она и, похоже, собирается уходить, но останавливается, кусая губу, пока наблюдает за моей реакцией.

– Не следует, – повторяю я. – Только я спросил не об этом. Я спросил, хочешь ли ты, – киваю головой в сторону лестницы. – После этого чая тебе может понадобиться стаканчик на ночь. У меня есть виски.

Не хочу показаться наглым. Не хочу давить на нее. Но могу сказать, что она сомневается в том, что хочет делать, и том, что она думает, должна делать. Это две совершенно разные вещи. Один вариант может закончиться в моей постели или просто на диване за разговором. Другой заберет ее у меня, и, как я уже говорил себе, прежде чем вернулся домой, я не отпущу ее так легко.

– Виски было бы хорошо, – наконец, произносит она, застенчиво глядя на меня. – Может помочь мне расслабиться.

– Пойдем, – говорю ей, указывая, чтобы она следовала за мной по лестнице. – Знаю, я не должен спрашивать, но тебе нужна помощь?

Она отвечает «нет», и я осторожно наблюдаю, как она легко поднимается по лестнице.

– Не знаю, как у тебя получается делать подобное с таким изяществом, – замечаю я, пока открываю дверь. Я знаю, что не должен слишком беспокоиться, потому что наружная дверь всегда заперта, но паранойя иногда берет надо мной верх.

– Ой, да ладно, – насмехается она. – Видел бы ты меня на терапии на днях.

Открываю для нее дверь.

– Ненавижу снова играть роль адвоката дьявола, но уверен, такие сеансы заставляют обыденные вещи казаться легкими, – жестом приглашаю ее в квартиру. – Добро пожаловать в мою скромную обитель.

Она входит и осматривается. Предыдущий владелец оставил большую часть мебели, множество старинных стульев и столов с сельской живописью. Несмотря на это, здесь довольно пустынно, что мне нравится. Самое лучшее, что есть здесь, темные паркетные полы и арки над дверными проемами.

Когда она молчит, я говорю ей:

– Я знаю, место маленькое и здесь мало что есть, но квартира справляется со своей задачей.

– Нет, Кейр, здесь красиво, – возражает Джессика, глаза раскрываются шире, когда она рассматривает все. Наконец, улыбается мне. – На самом деле. И она подходит тебе. Есть здесь что-то очень... не знаю, мужское что ли, во всем этом. Полная противоположность тому, что находиться внизу.

– Скорее всего, потому, что я не коллекционирую фигурки черепах и не кладу кружевные салфетки на все, что есть в доме, – говорю ей, направляясь к маленькой кухне. – Присаживайся. Хочешь воды или льда для виски?

– Немного воды будет замечательно, – выбирает она, и я быстро достаю свою лучшую бутылку виски, торфяную смесь из Спейсайд[6]6
  Дымный (торфяной) виски – это виски, солод для которого просушивался с использованием торфа. Спейсайд (англ. Speyside) – долина реки Спей, известная самыми знаменитыми в мире винокурнями, производящими виски


[Закрыть]
. Наполняю оба стакана и несу их в гостиную.

Мой диван маленький, из черной кожи, с деревянными ножками. Думаю, он выглядит довольно готическим, словно достался от старого аптекаря, но Джессика, сидящая на нем, заставляет его выглядеть величественным и изысканным. Она добавляет ему света, и всей комнате тоже.

– Выпьем, – говорю я ей, вручая стакан. Поднимаю свой. – За то, что ты здесь.

– За то, что ты не думаешь, будто я психопатка, – говорит она, чокаясь стаканом о мой.

– Если бы все психопаты были похожи на тебя, я бы проникал в сумасшедшие дома, – отвечаю ей. Может быть, это неправильный выбор слов – конечно, это неправильный выбор слов – потому что ее лицо бледнеет.

До того, как я успеваю что-то сказать, она прочищает горло и смотрит на свой напиток, покручивая бокал с янтарной жидкостью.

– Я... думаю, я должна рассказать тебе истинную причину, почему пришла сюда.

Мой пульс ускоряется. Она знает обо мне? В курсе, что я знал Льюиса Смита, человека, который сделал это с ней?

– И что это за причина? – с беспокойством спрашиваю я, пот выступает у меня на лбу. Мне необходимо открыть окно.

– Мне надо признаться кое в чем, – тихо произносит она.

Я поднимаю голову, мой пульс замедляется.

– Признаться?

Она кивает и робко смотрит на меня. О чем бы она не собиралась рассказать, могу сказать, что это тяготит ее.

– Я знаю, мы не знаем друг друга.

– Тебе пора перестать говорить так.

– Но даже в этом случае, я солгала тебе, и мне нужно во всем сознаться.

Господи, дай мне смелости сделать то же самое.

Я с трудом сглатываю.

– О чем ты? Тебя зовут не Джессика? На самом деле у тебя есть парень?

– Нет. Все было правдой. За исключением одной маленькой детали, – она стучит костяшками по костылю. – Как я сломала ногу. Понимаешь, это была не забавная сексуальная авантюра. Боже, да я вспомнить не могу, когда в последний раз у меня было сексуальное приключение или вообще какое-то приключение, – она криво улыбается. – Прости. Это было из эпизода «Друзья». Нет, правда в том, что не было странной сцены в ванной, и моя нога на самом деле не сломана. Больше похоже на... взрыв.

– Взрыв? – мой голос едва громче шепота.

Она медленно кивает.

– Да. Уверена, ты слышал об этом. В прошлом месяце в Лондоне была стрельба, – она замолкает. Ожидает, что я скажу «это ты?» Или что-то в этом роде, но я не могу набраться сил, чтобы изобразить удивление. – Террорист, не какой-то радикальный мусульманин, как многие думают, когда говоришь о таком, а местный английский парнишка, озверел. Начал стрелять в людей. Несколько человек умерли. Многие пострадали. Я была одной из тех счастливчиков, кто избежал смерти.

– Ты чувствуешь, что тебе повезло? – спрашиваю я, зная, что она ожидает другой реакции.

Она качает головой, в глазах стоят слезы.

– Нет. Не чувствую. Я чувствую себя ужасно. Я знаю, все могло быть хуже, каждый день пытаюсь напоминать себе об этом. Я могла потерять ногу. Потерять обе ноги. У меня могла быть травма мозга. Я могла умереть. Если думать так, то я знаю, что мне повезло. Но тяжело видеть в этом счастливое событие.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю