Текст книги "Приказ 66 (ЛП)"
Автор книги: Карен Трэвисс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Annotation
Давным-давно в далекой Галактике… Близится кульминационный момент Войны Клонов, но за кем победа – за Великой Армией Республики или за Сепаратистами – неизвестно. Не важно, кто победит, ставки высоки и для элитных спецклонов Республиканских коммандос Омега и Дельта, и для известных ренегатов Усовершенствованных Рекон Команндос (Advance Recon Commando), также известных как Нуль ARC (Null ARC). Республиканские силы истощены до предела, и последнее, что этим осажденным воинам придется услышать, то, что Канцлер Палпатин держит в резерве обширную армию секретных солдат клонов. Сержант Скирата, наставник клонов коммандос, не намерен бездействовать, в то время пока Палпатин будет посылать их в сражение, как ягнят на убой. Скирата начинает планировать спасение клонов от Великой Армии Республики, но его героические усилия будут напрасны, если он не сможет остановить ускоренный процесс старения клонов. Чтобы осуществить задуманное, ему необходима помощь сепаратистского ученого Оволота Кэйла Утана (Ovolot Qail Uthan), находящегося в Республиканской тюрьме-крепости. Обманутые предательством своих лидеров, они должны сражаться за свои жизни, и, тем не менее, разочарованные Нуль ARC и Коммандос, должны вырывать победу у Сепаратистов и спасти галактику. Но даже самое мощное и смертельное оружие не сможет нанести поражение реальной угрозе. И ничто не остановит апокалипсический ужас, когда Палпатин произносит пугающие слова: "Boт время и пришло. Выполнить Приказ 66". Со своей верой в Республику и лояльностью своим союзникам Джедаям, они должны пройти последнее и самое жестокое испытание – выполнить самый бесславный приказ в галактической истории – Приказ 66.
Карен Трэвисс
ПРИКАЗ 66
ПРОЛОГ
ГЛАВА 1
ГЛАВА 2
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
ГЛАВА 14
ГЛАВА 15
ГЛАВА 16
ГЛАВА 17
ГЛАВА 18
ГЛАВА 19
ГЛАВА 20
ГЛАВА 21
ГЛАВА 22
ГЛАВА 23
ГЛАВА 24
ГЛАВА 25
ГЛАВА 26
ГЛАВА 27
ПЕРСОНАЖИ
Карен Трэвисс
ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ
РЕСПУБЛИКАНСКИЕ КОММАНДО
ПРИКАЗ 66
Британским служивым – с гордостью и признательностью.
С благодарностью: редакторам Кейту Клайтону (Del Rey) и Фрэнку Париси (Lucasfilm); моему агенту Руссу Галену; Брайану Боулту и Джиму Гилмеру за понимание и безграничную поддержку, даже когда я была очень назойлива; Майку Крахулику и Джерри Голкинсу из зала игровых автоматов за то что они были Майком и Джерри; Рэю Рамиресу, HHC 27th Brigade Combat Team, за технические консультации и беззаветную дружбу; Хайдену Блэкману, за вновь зажженый огонь; Шону за замечательные остроты; Вэйду Скрогхэму за поразительное владение ручным оружием; Лэнсу, Джоанне, Кевину и всем остальным из 501–го Гарнизона Дюнного Моря за реальный и вдохновляющий опыт с броней, и за то что они были ор'алиит.
ПРОЛОГ
Площадь Курбак, Галактический Город, Корускант, 600 дней после Битвы на Геонозисе.
И это – я.
Так вот, как я выглядел раньше. Все мы должны хотя бы раз в жизни увидеть себя со стороны.
Навстречу мне идет джедай, весь в благочестии и коричневой рясе; косички нет, так что, несмотря на свою молодость, он больше не падаван. Должно быть, он командует солдатами. В крайнем случае он на самостоятельной действительной службе. Война раньше времени делает нас ветеранами.
Мне хочется поймать его за плечи и спросить – считает ли он, что это просто война, война которая ведется по правилам; но он сойдет с ума от страха, если к нему привяжется мандалорианин в полной броне – особенно тот, в котором он почувствует ту же способность владения Силой, что и у себя. Больше на меня никто не обращает особого внимания. Мандалориане на Корусканте – обычные чужаки, охотники за головами, всего лишь еще одна из многих тысяч групп мигрантов, которые стекаются в галактическую столицу.
О, джедай вглядывается в толпу. Он может чувствовать меня.
Я затерялся в толпе покупателей и зевак. Это очень странно – и даже оскорбительно – видеть, как все на Корусканте занимаются своими делами, будто это не мы второй год ведем жестокую войну. Конечно же, ведь ее ведут не они. Это чья – то чужая война, во всех смыслах – где сражаются в других мирах, где сражаются другие существа, сражаются люди, которые не являются гражданами Корусканта. Клон – солдаты не имеют никакого гражданства. У них нет законных прав. Они – вещи. Движимое имущество. Военное снаряжение.
Стоять в стороне и допускать, чтобы такое происходило нельзя никому, а тем более – джедаям.
Сейчас я всего в нескольких метрах от этого джедая. Он так серьезен, так сосредоточен. Да, всего несколько месяцев назад таким был и я.
Прохожая бросает взгляд в его сторону, и я чувствую ее беспокойство. Когда я ходил по городу в своей мантии, я думал что остальные смотрят на меня, как на того, кто здесь чтобы помогать им. Теперь я знаю иное; пожалуй, они видят кого – то, кому они не верят, обладающего силами, которых они не понимают, кого – то, кто избран не ими, но все же вершит их судьбы из – за кулис.
Если бы они знали о том, насколько я могу влиять на их мысли – они бы бежали от меня.
Джедай подходит ближе, но я все еще не могу узнать его. Он смотрит в Т – образную прорезь моего шлема так, будто я схватил его. Проходя мимо, я чувствую его замешательство – нет, не просто замешательство: страх. Мандалорианин, владеющий Силой – это должно быть в списке его ночных кошмаров.
Было время, когда это было и моим кошмаром. Забавно.
Потом я чувствую, как он оборачивается. Я чувствую, как он пробивается назад, ко мне, сквозь толпу, сгорая от любопытства. Прежде чем он протягивает руку, чтобы коснуться моего плеча – я отдаю ему должное уже за то, что он попытался – я разворачиваюсь к нему, лицом к лицу.
Он вздрагивает. То, что он видит, не совпадает с тем, что он чувствует.
– Кто вы?
– Человек, который подвел итоги. – говорю я. – А как насчет тебя?
– Вы генерал Джусик…
Это настолько очевидно? Для джедаев – да. Я привык быть Барданом Джусиком. Все в Ордене Джедай знают, что я, в конце концов, покинул его ряды. Я знаю лишь такой образ действий; полностью, каждой клеткой своего существа, отдаваться своему образу жизни – сначала жизни джедая, потом жизни мандалорианина. Мой Учитель – Джедай не готовил меня к двойной жизни.
– Уже нет. – отвечаю я, наконец.
– Ты покинул нас, в разгар войны – войны, на которой мы должны сражаться.
– Он недоумевает, возмущен… и испуган. – Как ты мог так предать нас?
Хотел бы я знать, кого он имеет в виду: джедаев или клонов?
– Я ушел, потому что это – неправильно. – Мне не стоило ему это говорить. – Потому что на ней вы используете армию рабов. Потому что нет смысла сражаться с одним сортом зла, если ты заменяешь его на зло своей выделки. – Говори конкретно. Говори о личном. Не дай ему шанса отвести взгляд от своей совести. – Лично ты. Ты делаешь этот выбор каждое утро. Убеждение, которое откладываешь в сторону, когда это тебе нужно – это не убеждение. Это ложь.
О, вот это его задело. Я чувствую в его душе смятение.
– Мне это нравится не больше чем тебе. – Он, похоже, забыл о взглядах прохожих. – Но если я уйду – это не изменит политику Совета или же ход войны.
– Это изменило бы твою войну. – отвечаю я. – Но я полагаю, что ты просто исполняешь приказы, верно?
Все, что произошло в галактике – и все что когда – либо произойдет – есть сеть, сотканная из бесчисленных сочетаний индивидуальных выборов: да или нет, убить или пощадить, выжить или умереть. Они придают форму каждому мгновению вечности. Решения каждого отдельного человека. Решения каждого существа, миг за мигом, сплетенные в сеть с миллиардами иных выборов – это все, из чего состоит мироздание.
– Нам нужен каждый генерал, которого мы можем найти. – возражает он. – Возможно, джедай думает, что он может воззвать к моему чувству вины. – Наступает ужасная тьма. Я чувствую ее.
Как и я.
Она смутна и неопределенна, но она есть, и она разрастается, словно кто – то подкрадывается ко мне.
– Так сделайте что – нибудь со своей собственной тьмой.
– Вот так – присоединиться к банде наемников? – Он смотрит на мою броню с заметным отвращением. – Головорезов. Дикарей.
– Прежде чем задыхаться от праведного гнева, джедай, спроси себя – за кого сражаешься ты.
Файрфек, я назвал его «джедай». Я окончательно порвал с ними. На его лице – выражение тихого ужаса, а я ухожу прочь, понимая что никогда больше его не увижу – я знаю это. И эта война закончится печально – я знаю и это.
Я сделал свой выбор. В отличие от клон – солдат – у меня он был. Я предпочел дать галактике самой о себе позаботиться, и спасать тех людей, которых прочий цивилизованный мир записал в разряд зверей. Это – правильно. Это должны были делать джедаи.
Час расплаты все ближе. Да, я тоже чувствую это. Я не могу это остановить, чем бы оно ни было; но я могу защитить тех, кто мне дорог.
Выбор. Он у меня был. Я его сделал.
ГЛАВА 1
«Да кому там известно – один сын был у Джанго или нет, и даже сколько ему было лет? Давай, Спар, время внести свой вклад в Мэндо'айм. Тебе и пальцем пошевелить не придется. Просто веди себя как наследник Фетта, пока мы будем разбираться между собой – чтобы все понимали, что мы все так же в игре.»
Фенн Шиса, убеждающий дезертира Спара, бывшего ЭРК – пехотинца А–02, выдать себя за сына и наследника Джанго Фетта во время безвластия, последовавшего за смертью Фетта.
Мес Каволи, Срединное кольцо, примерно пятьдесят лет до Битвы на Геонозисе.
– Встать! Вставай и беги, мелкий чакаар. Я что, мало тебя учил?
Фалин Маттран видел дымок вьющийся над лагерем наемников, в паре сотен метров от него – но с тем же успехом он мог быть и за двести километров. Он не мог встать; он не мог двигаться. Он опустился на четвереньки, дыша с огромным трудом, чувствуя жгучую боль в каждой мышце – но он не плакал.
Ему было семь лет. Почти. Он думал что ему должно быть шесть лет и десять месяцев – но на войне он сбился со счета.
– Не могу. – прошептал он.
– Можешь. – Мунин Скирата был крупным мужчиной, он носил выщербленную зеленую броню и бластер, стрелявший металлическими пулями. Он возвышался над ним, его голос оглушал, лицо было невидимо под шлемом с Т – образным визором, который испугал Фалина в первый раз. когда тот его увидел. – Я знаю – ты можешь. Ты самостоятельно выжил на Суркарисе. И ты сейчас не на прогулке в своем милом куатском парке, так что шевели шебсом, ты, ленивый маленький нибрал.
Это было нечестно; жизнь вообще не была честной. Родители Фалина были мертвы и он ненавидел мир. Он не знал – ненавидит ли он Мунина Скирату, но если бы он мог убить его прямо сейчас, он так и сделал бы. Ему мешала лишь усталость. Он хотел было потянуться за ножом, который он снял с мертвого тела его отца, но вспомнил что папа умер и не проснется, как бы отчаянно он ни пытался его разбудить, а сам он упадет в грязь, если не будет поддерживать себя обеими руками.
– Ты можешь это сделать, если захочешь. – рявкнул Мунин. – Но ты не хочешь, и потому ты нибрал. Знаешь что такое нибрал? Неудачник. Бесполезный груз. Обуза. Встать!
Фалин хотел лишь одного – доказать, что он не ленив и не глуп. Отец никогда не называл его глупцом. И мать тоже; они любили его и заботились о нем, а теперь они ушли навеки. Он с трудом сел, потом поднялся и шатаясь, заковылял, пытаясь перейти на бег.
– Вот это уже кое – что. – Мунин неторопливо шел рядом. – Давай. Шевелись.
Фалин уже не чувствовал под собой ног. Он бежал так долго, что они его больше не слушались; он пытался бежать, но никак не мог попасть в ритм и шел спотыкающимися шажками. Его легкие молили о пощаде. Но он не собирался останавливаться и быть нибралом. Он не желает быть таким.
Впереди было то, что теперь было его домом – лагерь, каждый день перебиравшийся с места на место, где он каждую ночь засыпал, всхлипывая и сжимая зубами кулак, чтобы мандалориане не услышали его и не посчитали его ребенком за то, что он так много плачет.
Он видел солдат – Мэндо, стоявших у лагеря и наблюдающих. Они все носили броню. Даже их женщины были суровыми солдатами, и не всегда было легко узнать, кто есть кто под этой броней, мужчина, женщина или даже человек ли это.
Фалин приказывал телу идти, но оно не слушалось. Он рухнул вперед, лицом на землю.
Каждый раз, когда он пытался подняться, обдирая ладони о песок и камни, руки отказывались держать его вес. Он захлебнулся от обиды. Финишная черта была все так же далеко. Но он должен подняться. Он должен дойти.
«Я не лентяй. Я не нибрал. Я не позволю им так меня называть…»
– Хорошо, ад'ика. – проговорил Мунин, поднимая его на руки. Он посадил Фалина на предплечье, так словно носить детей было для него обычным делом и направился к лагерю. Внезапный переход от рычания к дружелюбию был обескураживающим. – Ты хорошо поработал, парень. Все в порядке.
Фалин ударил Мунина изо всех сил, но его стиснутый кулак отскочил от металла нагрудника. Было больно. Но Фалин не хотел показывать это Мунину.
– Ненавижу тебя. – наконец, твердо сказал он. – Когда я вырасту, я тебя убью.
– Готов поспорить. – с усмешкой ответил Мунин. – Ты уже пытался.
Остальные мандалориане смотрели на них. Кто – то из них был в шлеме, кто – то нет Они закончили воевать здесь. Они ждали корабль, который доставит их домой.
– Пытаешься прикончить мальчишку? – Один из мужчин задержался и потрепал Фалина по волосам. Его звали Джун Хокан; он угощался стружками жутко пересушенного рыбного филе, джихаала, отрезая их от большого куска виброклинком и кидая их в рот так, как некоторые лакомятся фруктами. – Бедный шаб'ика. Разве ему мало досталось?
– Я просто тренирую его.
– Есть такое понятие «чересчур».
– Ладно тебе, он мэндокарла. Ему уже удалось выжить в одиночку. В нем есть дух.
– Есть дух или нет, а я не начинал серьезные тренировки со своим парнем, пока ему не исполнилось восемь.
Фалин не любил, когда его обсуждали так, будто он не может понять что происходит.
В центре лагеря – нескольких навесов из кусков пластоида, которые были натянуты над индивидуальными землянками и укрыты травой и ветками – бурлил на потрескивавшем костре котелок с похлебкой. Мунин опустил его на землю и вытер ему лицо и руки холодным мокрым полотенцем, прежде чем налить похлебки и протянуть ему миску.
– Надо будет подобрать тебе броню, когда вернемся домой. – сказал Мунин. – Тебе надо учиться жить и сражаться в ней. Бескар'гам. Вторая кожа мандалорианина.
Фалин жадно хлебал из миски. Он всегда был голоден. На вкус похлебка больше напоминала уху; это не было похоже на замечательные оладьи, которые пекла его мама, он не любил вкус рыбы, но по сравнению с теми отбросами, которыми он целый год питался в разрушенном городе – это был пир.
– Не хочу никакой брони. – пробурчал он.
– Кэл, когда ты в броне – ты можешь делать все, что недоступно обычным людям.
Мунин звал его «Кэл». На родном языке мужчины это значило что – то, связанное с ударом ножа. Мунин прозвал его Кэлом, потому что при первой их встрече Фалин попытался ударить его ножом; мандалорианин посчитал это забавным и не разозлился. Вместо этого Мунин кормил его, хорошо к нему относился и за те недели, что Фалин пробыл в лагере наемников, он почувствовал себя лучше, пусть даже он и не был счастлив.
Иногда Мунин назвал его Кэл'ика. Наемники рассказали ему что это значит «маленький клинок» и показывает, что Мунин тепло к нему относится.
– Я Фалин. – проговорил он, наконец. – Меня зовут Фалин. – Но он уже забывал – кто такой Фалин. Его дом в городе Куат казался похожим на сон, который забываешь когда просыпаешься, он был больше ощущением, чем воспоминанием. Его семья переехала на Суркарис, когда его отец нанялся обслуживать там боевые корабли KDY. – Я не хочу другого имени.
Мунин ел вместе с ним. Когда он не кричал, он и в самом деле был неплохим человеком, но он никогда не сможет занять место папы.
– Начать все сначала может быть самым лучшим, Кэл'ика. Ты не можешь изменить прошлое или других людей, но ты всегда можешь изменить себя, и это изменяет твое будущее.
Эта мысль зацепила Фалина и не отпускала. Когда ты чувствуешь себя бессильным, мысль о том, что ты можешь остановить зло, это самая лучшая вещь на свете. И он не хотел испытать подобное снова. Он хотел, чтобы все было иначе.
– Но зачем вы заставляете меня бегать и таскать тяжести? – спросил он. – Это больно.
– Чтобы ты мог справиться со всем, что бросит в тебя жизнь, сынок. Чтобы тебе никогда больше не пришлось никого бояться. Я делаю из тебя солдата.
Фалину понравилась идея стать солдатом. У него был неопределенный, но длинный список тех, кого он хотел убить за то, что они сделали с его родителями, а если ты солдат – ты можешь это сделать.
– Почему?
– Это достойное занятие. Ты крепок, умен и ты будешь отличным солдатом. Этим и занимаются мандалориане.
– Почему ты не убил меня? Ты убивал всех остальных.
Мунин какое – то время задумчиво жевал.
– Потому что у тебя нет родителей, а у меня и моей жены нет сына, поэтому нам есть смысл сделать то, что всегда делали мандалориане – мы принимаем тебя, тренируем тебя, учим тебя как быть солдатом и как самому быть отцом. Ты не хочешь этого?
Фалин долго думал над этим. Он не знал что ответить; он знал лишь, что сейчас, среди людей, он чувствовал себя более одиноким, чем тогда, когда он жил сам по себе, в руинах на Суркарисе – потому что все мандалориане казались единым целым. Они были тесно связаны между собой, словно семья. И они не убивали его родителей; они ворвались в город годом позже, когда война шла вовсю. Однако он все равно он злился, и они стали объектом его злости – до тех пор, пока не появится настоящая цель.
– Ты считаешь меня ленивым и глупым. – проговорил Фалин.
– Нет, я просто говорю это и кричу, чтобы ты вышел из себя, и заставил себя перешагнуть границы. – Мунин посмотрел как он опустошил миску и наполнил ее снова. – Потому что сила – здесь. – Он коснулся его головы. – Ты можешь заставить свое тело сделать что угодно, если достаточно отчаянно захочешь этого. Это называется стойкость. Когда ты узнаешь, насколько многое ты можешь сделать, сколь многому ты можешь посмотреть в лицо – ты почувствуешь себя удивительно, так, словно никто и никогда не обидит тебя снова. Ты будешь сильным – во всех смыслах этого слова.
Фалин хотел чувствовать себя удивительно. На полный желудок жизнь казалась неопределенной, но многообещающей – пока он не вспоминал о его матери и отце, лежащих среди рухнувших балок дома, который они снимали на Суркарисе.
Он никак не мог выбросить эту картину из головы.
Он поднялся, сполоснул миску в ведре с водой и снова сел у огня, разглядывая отцовский нож – как он делал каждый день. У клинка было три широкие грани – как у пирамиды которую растянули в стороны. Пока отец был жив – ему никогда не позволялось трогать его, и он сам научился им пользоваться, потому что ему некуда было бежать и о нем некому было заботиться. Теперь он неплохо умел метать его. Он много практиковался. Он мог попасть в любую мишень, двигалась ли она или нет.
– А как это – быть солдатом? – спросил он.
Мунин пожал плечами.
– Частенько – скучно. Иногда – страшно. Ты много путешествуешь. Ты заводишь самых лучших друзей. Ты живешь по – настоящему. И порой – ты умираешь слишком рано.
– И я должен выполнять приказы?
– Приказы сохраняют тебе жизнь.
Еще только начинало смеркаться, но у Фалина отчаянно слипались глаза, и по мере того, как угасал окружающий мир, он скользил в блаженную усталую дрему. Он попытался остаться в этом сумеречном состоянии, потому что сон немедленно приносил сновидения; но он слишком устал. В какой – то момент он ощутил что его подняли и несут, но он не проснулся полностью и последним, что он почувствовал было то, что его укладывают в одной из землянок на ворох теплых одеял, пахнущих машинным маслом, дымом и сушеной рыбой.
И вот тогда снова пришло сновидение. Он знал что он спит, но это не помогало.
Он вошел в парадные двери дома на Суркарисе; стены были разбиты вдребезги и рухнули, только лишь двери остались невредимы, и он не понимал что то, во что он наступил, было его матерью – пока не увидел обрывки ее любимой синей куртки. Он оглянулся, разыскивая отца.
Папа лежал рядом с остатками окна, и Фалин понимал, что что – то не так, но ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать что у отца нет большей части головы. Он присел рядом, чтобы снять нож с его пояса, и ему показалось что отец пошевелился.
На этом он всегда просыпался. Это было не так, как в жизни – он целую вечность топтался рядом с телами прежде чем решился убежать, спрятаться, и забрать нож, чтобы защитить себя – но во сне все было быстрее, отчетливей, и страшнее. Он вздрогнул, просыпаясь с отчаянно колотящимся сердцем.
– Папина голова… – всхлипнул он. – У папы разбита голова…
Мунин прижал Фалина к груди.
– Все в порядке. – прошептал он. – Я здесь, сынок. Я здесь. Это просто плохой сон.
– Я хочу, чтобы это прекратилось. Я не хочу больше видеть папину голову.
Фалин вцепился в него и рыдал, пока у него не кончилось дыхание. Мунин не накричал на него за то, что он плакал. Он просто держал его, пока он не затих.
Потом Фалин заметил, что трехгранный нож висит на его поясе, в новых кожаных ножнах. Он не помнил когда они появились.
– Это прекратится, Кэл. – проговорил Мунин. – Обещаю. И никто не обидит тебя пока я рядом. Ты вырастешь сильным, и ты будешь счастлив.
Фалин решил, что он не прочь называться Кэлом, если это прогонит кошмары. Каким – то образом эти две вещи были связаны: если он перестанет быть Фалином, он перестанет видеть тела своих родителей. Мунин Скирата говорил так уверенно, и казался таким сильным и надежным, что Фалин поверил ему. Ты можешь измениться, если захочешь этого. Ты можешь все что угодно – если ты этого хочешь.
– Я в самом деле не нибрал, правда?
– Конечно нет, Кэл. – тихо ответил Мунин. – Мне не стоило так говорить. В мандалорианском нет слова, которое бы тебе подошло.
Фалин – Кэл не понимал. Он посмотрел в лицо Мунина, ожидая объяснения.
– Герой. – сказал Мунин. – У нас нет слова «герой». Но ты – настоящий маленький герой, Кэл Скирата.
Кэл Скирата. Вот кем он собирался быть отныне и впредь. Он заснул снова, а когда он проснулся на следующее утро – ни снов, ни кошмаров – он увидел что мир стал другим.
ГЛАВА 2
«Ба'джур бал бескар'гам, Ара'нов, алиит, Мэндо'а бал Манд'алор – ан венкуйан ми. Знания и броня, род и защита, наш язык и наш вождь – все поможет нам выжить.»
Стихотворение, которое учат мандалорианские дети, чтобы запомнить Резол'наре – шесть столпов культуры Мэндо
Казармы Арка, штаб – квартира Бригады Специальных Операций, Корускант, 736 дней после Битвы у Геонозиса, вторая годовщина начала войны.
Скорч поднял винтовку и прицелился в двоих сержантов на плацу под окном.
Новый прицел ДС–17 был заметно улучшен по сравнению со старой моделью. Перекрестие легло на Кэла Скирату в узкой воображаемой полосе между линией глаз и впадиной в основании черепа; отличный выстрел в черепную коробку, идеально для мгновенного вывода цели из строя. Скорч видел как шевелятся губы мандалорианина, когда тот говорил с Вэлоном Вэу.
Да, это местечко все больше смахивает на центр Келдабе. Нет, ничего не имею против этого мужика. Просто…
Сержант Вэу – и он всегда будет Сержантом Вэу, на службе он или нет – был единственным кого Скорч мог бы назвать отцом.
Вэу и Скирата выглядели целиком поглощенными беседой, оба говорили одновременно, уставившись в феррокритовое покрытие плаца и не глядя друг другу в глаза. Странное занятие для начала дня.
– Помнится, ты вроде бы говорил что можешь читать по губам. – заметил Сев, размеренно пережевывая из пригоршни варра – орехи со специями.
– Могу, но он какую – то чушь несет.
– Может, они говорят на Мэндо'а.
– Мэндо'а я читаю не хуже, мир'шеб.
– Если подумать – они сообразили бы надеть свои ведра и пользоваться внутренним комлинком…
– А может в этом нет ничего тайного. – Скорч через всю комнату чувствовал острый запах специй. – Слушай, ну ты же знаешь что бывает, если ими обожраться. Получишь расстройство желудка, начнешь воздух портить. А я не собираюсь тащить тебя на руках, чтобы ты проблевался.
Сев рыгнул.
– Если меня не станет – ты будешь по мне скучать.
– Сделай что – нибудь полезное и взгляни сам, ладно?
Сев издал горлом долгий рокочущий звук, прикончил остаток орехов и вскинул свою дисишку. Он был снайпером. И он вглядывался через оптический прицел даже дольше чем Скорч.
– Они что – то… перечисляют. – сказал он наконец. Прислонив свою диси к стене он уселся на койку и снова начал жевать. – Они оба повторяют одни и те же слова.
– Да? И?…
– Не знаю. Не могу разобраться.
Сколько помнил себя Скорч – Скирата и Вэу пререкались по любому поводу: начиная от тактики и способов мотивации солдат, до цвета стен в столовой. Бывало, что доходило и до драки. Но война, похоже, сблизила их взгляды на жизнь. Насколько Скорч мог заметить – между ними не возникло огромной симпатии, но какая – то тайна держала их вместе, как воинов – побратимов.
Ни тому, ни другому не было причины здесь находиться. Налет Вэу на банк – они никогда про него не рассказывали, нет, сэр – должно быть, принес ему миллионы. У них была цель в жизни; ими двигало что – то, чего Скорч не мог понять.
Он вывернул увеличение на максимум. Но это не помогло.
– Может быть, у них очень скучный разговор.
– Это имена. – наконец проговорил Сев. – Они повторяют имена.
Скорч снова прильнул к прицелу.
– Сколько лет Скирате?
– Шестьдесят, шестьдесят один – примерно так.
– А сколько это по меркам клонов?
– Это мертвец.
Мысль была шокирующей, и Скорч задумался – почему это не потрясало его раньше. Он никогда не беспокоился о старости. Он не думал, что ему удастся выжить, несмотря на привычное для отряда «Дельта» бахвальство, что не родился еще сепаратист который мог бы убить их.
– Как думаешь – бешеный старый барв найдет чудесное лекарство? – спросил он.
Сев подкинул орех в воздух и поймал его ртом.
– От чего?
– От нашего раннего ухода из жизни. Он вечно про это твердит.
Сев рыгнул еще раз.
– Я до сих пор подозреваю, что это он грохнул Ко Сай. И догадываюсь что он прихватил ее работы, потому он ее и убил – чтобы она не разболтала. Так что – да, готов спорить, что он ищет способ остановить наше ускоренное старение.
Скорч подозревал, что Вэу не меньше Скираты был причастен к смерти беглой каминоанской клоноделки; и он все также был беззаветно предан Вэу, потому что благодаря этому человеку вся «Дельта» была до сих пор жива – один из немногих отрядов которые сохранили первоначальный состав со времен Камино. Вэу учил выживать.
– Ты же не собираешься рассказывать про это Зею, а, Сев?
– Не – а. Не хочу чтобы он мучился бессонницей.
– Но если сержант Кэл заполучил работы Ко Сай, почему он до сих пор не раздает лекарство? Прошло почти полгода, как он отдал тебе ее голову.
– Ты словно про подарок на день рожденья говоришь. – ответил Сев. – Может у него что – то с рецептом не ладится. Или он просто хочет выдоить побольше из Республики, прежде чем скроется с награбленным.
– Кэл не уйдет без своих драгоценных «Нулевых». – Скорч повернулся взглянуть на Сева и увидел поднятую бровь. – Или нет?
– А если дезертируют они – ты будешь в них стрелять? – спросил Сев.
Скорч пожал плечами, пытаясь выглядеть безразлично, но от мысли о том, чтобы выпустить очередь в собрата – клона ему стало не по себе. «Нулевые» были еще и приемными сыновьями Скираты, его драгоценными маленькими мальчиками – даже тогда когда они выросли в мужчин – больших и опасных мужчин – и Скирата был готов порвать на тряпки любого, кто косо на них посмотрит.
Даже нас.
– Нам этого делать не придется. – ответил Скорч. – Ты же слышал про палпатиновские отряды зачистки, которые ждут тех, кто выйдет за черту.
– Не уходи от вопроса. Ты будешь стрелять в них если прикажут?
– По обстановке. – наконец проговорил Скорч.
– Приказ есть приказ.
– Зависит от того, кто его отдает.
– Чем дольше идет эта война, тем меньше мне кажется, что «Нулевые» на той же стороне, что и мы.
Скорч понимал, о чем говорит Сев, но считал что это слишком уж резкое суждение. Он не мог представить себе, чтобы «Нулевые» переметнулись к сепам. Они были психованными, непредсказуемыми, они даже были частной армией Скираты – но они не были предателями.
– Пошли. – сказал он, подхватывая свой шлем и направляясь к дверям. – Посмотрим что затеяли старики. А то я умру от любопытства.
Плац был площадкой, огороженной невысокой подпорной стенкой и живой изгородью из кустов, подстриженных до уставной высоты – Сев не сомневался что такая штука существует – этот плац видел не так много парадов. В последнее время он чаще всего пустовал, и лишь изредка на нем собирались игроки в боло – болл. Двое ветеранов – сержантов стояли в центре плаца, чуть склонив головы и, казалось, не замечали приближающихся коммандос.
Но Скирата никогда и ничего не упускал из виду. Как и Вэу. У этих двоих были глаза на затылках. Скорч до сих пор не понимал как им удавалось так внимательно следить за своими учебными ротами в Типоке. Юному клону они казались всеведущими богами, которых нельзя обмануть или перехитрить, и от которых нельзя ускользнуть; почти такими же они казались ему и сейчас.
Скорч слышал негромкий рокот голосов. И в нем был какой – то ритм. Да, они зачитывали список. Теперь когда он смог это услышать, он различил. знакомые звуки
Имена.
Они повторяли имена.
Сев сбавил шаг первым. Он поймал Скорча за локоть.
– Не думаю, что нам стоит им мешать, нер вод.
Скирата, все еще шевеливший губами медленно обернулся, и вслед за ним поднял взгляд Вэу.
– Хотите присоединиться к нам, ад'ике? – дружелюбно спросил Вэу – а его сложно было назвать дружелюбным. – Мы вспоминаем братьев, ушедших в Мэндо. Не забыли какой сегодня день?
Скорч забыл, хотя это должно было врезаться в его память. Семьсот тридцать шесть дней назад, все десять тысяч республиканских коммандо, вместе с остальной Великой Армией, были переброшены на Геонозис. Внезапный приказ и спешная погрузка на корабли не оставили времени, чтобы попрощаться с их наставниками – сержантами. А из десяти тысяч улетевших вернулась обратно лишь половина.
Скорч почувствовал себя идиотом. Теперь он знал что и почему делали два сержанта: они повторяли имена павших клонов – коммандо. Таким был мандалорианский обычай поминать ушедших друзей и любимых – повторять их имена каждый день.
«Неужели они каждый день повторяют эти тысячи имен?» – подумал Скорч.
– Вы же не помните каждое имя, верно, Серж? – спросил Сев.
