Текст книги "Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Ромео и Джульетта
© Перевод Н. Аросевой

Молодой английский дворянин Оливер Мендевилль, странствовавший по Италии с учебными целями, получил во Флоренции весть о том, что отец его, сэр Уильям, покинул этот мир. И вот сэр Оливер с тяжелым сердцем, проливая слезы, расстался с синьорой Маддаленой, и поклявшись вернуться как можно скорее, пустился со своим слугой в дорогу по направлению к Генуе.

На третий день пути, как раз когда они въезжали в какую-то деревеньку, их застиг сильный ливень. Сэр Оливер, не сходя с коня, укрылся под старым вязом.

– Паоло, – сказал он слуге, – взгляни, нет ли здесь какого-нибудь albergo[71]71
  трактира (итал.)


[Закрыть], где мы могли бы переждать дождь.

– Что касается слуги и коней, – раздался голос над головой сэра Оливера, – то albergo за углом; а вы, кавальере, окажете мне честь, укрывшись под скромной кровлей моего дома.

Сэр Оливер снял широкополую шляпу и обернулся к окну, откуда ему весело улыбался толстый старый патер.

– Vossignoria reverendissima,[72]72
  Ваше преподобие (итал.)


[Закрыть] – учтиво ответил молодой англичанин, – слишком любезны к чужестранцу, который покидает вашу прекрасную страну, отягощенный благодарностью за добро, столь щедро расточаемое ему.

– Bene,[73]73
  Хорошо (лат.)


[Закрыть] любезный сын, – заметил священник, – но если вы продолжите ваши речи, то вымокните до нитки. Потрудитесь же слезть с вашей кобылы, да не мешкайте, ибо льет как из ведра.

Сэр Оливер удивился, когда molto reverendo parocco[74]74
  досточтимый пастырь (итал.)


[Закрыть] вышел в сени: такого маленького патера он еще не видывал, и ему пришлось так низко поклониться, что к его лицу прилила кровь.

– Ах, оставьте это, – сказал священник. – Я всего лишь францисканец, кавальере. Зовут меня падре Ипполито. Эй, Мариэтта, принеси нам вина и колбасы! Сюда, синьор, – здесь страшно темно. Вы ведь «инглезе»? Подумайте, с тех пор как вы, англичане, откололись от святой римской церкви, вас тут, в Италии, – видимо-невидимо. Понятно, синьор. Это, верно, ностальгия. Погляди, Мариэтта, этот господин «инглезе»! Бедняжка, такой молодой, и уже англичанин. Отрежьте себе этой колбасы, кавальере, это настоящая веронская. Я говорю – к вину нет ничего лучше веронской колбасы, пусть болонцы подавятся своей «mortadella»[75]75
  Сорт колбасы (итал.)


[Закрыть]. Всегда выбирайте веронскую колбасу и соленый миндаль, любезный сын. Вы не бывали в Вероне? Жаль. Божественный Веронезе оттуда родом. Я тоже из Вероны. Знаменитый город, сударь. Его называют городом Скалигеров. Нравится вам это винцо?

– Gracias,[76]76
  Спасибо (итал.)


[Закрыть] падре, – пробормотал сэр Оливер. – У нас в Англии Верону называют городом Джульетты.

– Да ну? – удивился падре Ипполито. – А почему? Я что-то не припомню никакой княгини Джульетты. Правда, вот уже лет сорок с лишним я там не бывал – о какой Джульетте вы говорите?

– О Джульетте Капулетти, – пояснил сэр, Оливер. – У нас, видите ли, есть такая пьеса… некоего Шекспира. Превосходная пьеса. Вы ее знаете, падре?

– Нет, но постойте, Джульетта Капулетти, Джульетта Капулетти, – забормотал падре Ипполито, – ее-то я должен был знать. Я захаживал к Капулетти с отцом Лоренцо…

– Вы знали монаха Лоренцо? – вскричал сэр Оливер.

– Еще бы! Ведь я, синьор, служил при нем министрантом. Погодите, не та ли это Джульетта, что вышла замуж за графа Париса? Эту я знал. Весьма набожная и превосходная госпожа была графиня Джульетта. Урожденная Капулетти, из тех Капулетти, что вели крупную торговлю бархатом.

– Это не она, – сказал сэр Оливер. – Та, настоящая Джульетта, умерла девушкой и самым прежалостным образом, какой только можно себе вообразить.

– Ах, так, – отозвался molto reverendo. – Значит, не та. Джульетта, которую я знал, вышла за графа Париса и родила ему восьмерых детей. Примерная и добродетельная супруга, молодой синьор, дай вам бог такую. Правда, говорили, будто до этого она сходила с ума по какому-то юному crapulone[77]77
  шалопаю (итал.)


[Закрыть]. Эх, синьор, о ком не болтают люди? Молодость, известно, не рассуждает, и все-то у них сгоряча… Радуйтесь, кавальере, что вы молоды. Кстати, скажите – англичане тоже бывают молодыми?

– Бывают, – вздохнул сэр Оливер. – Ах, отче, и нас пожирает пламя юного Ромео.

– Ромео? – подхватил падре, отхлебнув вина. – И его я должен был знать. Послушайте, не тот ли это молодой sciocco[78]78
  сумасброд (итал.)


[Закрыть], этот франт, этот бездельник Монтекки, который ранил графа Париса? И говорили – будто бы из-за Джульетты. Ну да, так и есть. Джульетта должна была стать женой графа Париса, – хорошая партия, синьор, этот Парис был весьма богатый и славный молодой господин, но Ромео, говорят, вбил себе в голову, что сам женится на Джульетте. Какая глупость, сударь, – проворчал падре. – Разве богачи Капулетти могли отдать свою дочь за кого-то из разорившихся Монтекки! Тем более что Монтекки держали руку Мантуи, в то время как Капулетти были на стороне миланского герцога. Нет, нет. Я думаю, что это assalto assassinatico[79]79
  покушение на убийство (итал.)


[Закрыть] против Париса было обыкновенным политическим покушением. Нынче во всем политика и политика, сын мой. Ну, конечно, после этой выходки Ромео пришлось бежать в Мантую, и больше он не возвращался.

– Это неверно! – воскликнул сэр Оливер. – Простите, падре, все было не так. Джульетта любила Ромео, но родители принуждали ее выйти замуж за Париса…

– Они, однако же, знали, что делали, – одобрительно буркнул старый патер. – Ромео был ribaldo[80]80
  негодяй (итал.)


[Закрыть] и стоял за Мантую.

– Но накануне свадьбы с Парисом отец Лоренцо дал Джульетте порошок, от которого она заснула сном, похожим на смерть… – продолжал сэр Оливер.

– Это ложь! – возбужденно прервал его падре Ипполито. – Отец Лоренцо никогда не сделал бы такой вещи. Вот правда: Ромео напал на Париса на улице и ранил его. Наверное, пьяный был.

– Простите, отче, все было совсем иначе, – запротестовал сэр Оливер. – На самом деле произошло так: Джульетту похоронили, Ромео над ее могилой заколол шпагой Париса…

– Постойте, – перебил священник. – Во-первых, это случилось не над могилой, а на улице, недалеко от памятника Скалигерам. А во-вторых, Ромео вовсе не заколол его, а только рассек плечо. Шпагой не всегда убьешь человека! Попробуйте-ка сами, молодой синьор!

– Scusi,[81]81
  Извините (итал.)


[Закрыть] – возразил сэр Оливер, – но я все видел на премьере, на сцене. Граф Парис был заколот в поединке и скончался на месте. Ромео, думая, что Джульетта в самом деле мертва, отравился у ее гроба. Вот так было дело, падре.

– Ничего подобного, – буркнул падре Ипполито. – Вовсе он не отравился. Он бежал в Мантую, дружище.

– Позвольте, падре, – стоял на своем Оливер. – Я видел это собственными глазами – ведь я сидел в первом ряду! В эту минуту Джульетта очнулась и, увидев, что ее возлюбленный Ромео умер, тоже приняла яд и скончалась.

– И что вам в голову лезет, – рассердился падре Ипполито. – Удивляюсь, кто это пустил подобные сплетни. На самом деле Ромео бежал в Мантую, а бедняжка Джульетта от горя немножко отравилась. Но между ними ничего не было, кавальере, просто детская привязанность; да что вы хотите, ей и пятнадцати-то не исполнилось. Я все знаю от самого Лоренцо, молодой синьор; ну, конечно, тогда я был еще таким вот ragazzo[82]82
  мальчонкой (итал.)


[Закрыть], – и добрый патер показал на аршин от земли. – После этого Джульетту отвезли к тетке в Безенцано, на поправку. И туда к ней приезжал граф Парис – рука его еще была на перевязи, а вы знаете, как оно получается в таких случаях: вспыхнула тут между ними самая горячая любовь. Через три месяца они обвенчались. Ессо[83]83
  Вот (итал.)


[Закрыть] синьор, вот так оно в жизни бывает. Я сам был министрантом на ее свадьбе – в белом стихаре…

Сэр Оливер сидел совершенно потерянный.

– Не сердитесь, отче, – сказал он наконец, – но в той английской пьесе все в тысячу раз прекрасней.

Падре Ипполито фыркнул.

– Прекраснее! Не понимаю, что тут прекрасного, когда двое молодых людей расстаются с жизнью. Жалость-то какая, молодой синьор! А я вам скажу – гораздо прекраснее, что Джульетта вышла замуж и родила восьмерых детей, да каких детишек, боже мой – словно картинки!

Сэр Оливер покачал головой.

– Это уже не то, дорогой падре; вы не знаете, что такое великая любовь.

Маленький патер задумчиво моргал глазками.

– Великая любовь? Я думаю, это – когда двое умеют всю свою жизнь… прожить вместе – преданно и верно… Джульетта была замечательной дамой, синьор. Она воспитала восьмерых детей и служила своему супругу до смерти… Так, говорите, в Англии Верону называют городом Джульетты? Очень мило со стороны англичан. Госпожа Джульетта была в самом деле прекрасная женщина, дай ей бог вечное блаженство.

Молодой Оливер с трудом собрал разбежавшиеся мысли.

– А что сталось с Ромео?

– С этим? Не знаю толком. Слыхал я что-то о нем… Ага, вспомнил. В Мантуе он влюбился в дочь какого-то маркиза – как же его звали? Монфальконе, Монтефалько – что-то в этом роде. Ах, кавальере, вот это и было то, что вы называете великой любовью! Он даже похитил ее и что-то такое, – короче, весьма романтическая история, только подробности я уже забыл: что вы хотите, ведь это было в Мантуе. Но, говорят, это была этакая passione senza esempio, этакая, беспримерная страсть, синьор. По крайней мере, так рассказывали. Ессо, синьор, – дождь-то уже и перестал.

Растерянный Оливер поднялся во весь свой рост.

– Вы были исключительно любезны, падре. Thank you so much.[84]84
  Большое спасибо (англ.)


[Закрыть] Разрешите мне оставить кое-что… для ваших бедных прихожан, – пробормотал он, краснея и засовывая под тарелку пригоршню цехинов.

– Что вы, что вы, – ужаснулся падре, отмахиваясь обоими руками. – Столько денег за кусочек веронской колбасы!

– Здесь и за ваш рассказ, – поспешно сказал молодой Оливер. – Он был… э-э-э… он был весьма, весьма… не знаю, как это говорится… Very much, indeed.[85]85
  В самом деле, весьма благодарен (англ.)


[Закрыть]

В окне засияло солнце.

1932

Пан Гинек Раб из Куфштейна[86]86
  Куфштейн – город в австрийской провинции Тироль, неподалеку от баварской границы (на протяжении своей истории нередко оказывался в баварских владениях). Чапек подчеркивает австронемецкое происхождение своего героя.


[Закрыть]
© Перевод Н. Аросевой

Пан Янек Хвал из Янкова еще не опомнился от неожиданности. Судите сами – откуда ни возьмись свалился на голову гость, пан зять, да какой зять! Извольте взглянуть: штаны немецкие, усы венгерские, – большой пан, ничего не скажешь; а старый пан Янек в это время, засучив рукава, помогал телиться корове. «Вот беда, – подумал про себя растерянный старик, – и чего его черти принесли?»

– Пей, пей, пан Гинек, – усердно потчевал он зятя. – Винишко-то, правда, здешнее, пять лет тому будет, как привез его жид из Литомержиц. В Праге небось кипрское попиваете?

– И кипрское, и всякое другое, – ответил пан Гинек. – Но скажу вам, пан тесть, нет лучше доброго чешского винца. И доброго чешского пива. У нас и не знают, сколько есть своего добра, покупают всякую дребедень, лишь бы заграничная была. А думаете, повезет нам кто из чужих краев дельный товар?

Старик кивнул:

– Да еще какие безбожные цены заламывают.

– Естественно, – процедил пан Раб. – Возьмите вы хоть эти пошлины. Его королевское величество карман себе набивает, а мы плати. – Пан Гинек возмущенно откашлялся. – Ему лишь бы свои сундуки деньгами набить!

– Подебраду[87]87
  Подебрад Иржи (1420–1471) – в 1452–1458 гг. правитель Чешского королевства; в 1458–1471 гг. – чешский король; способствовал расцвету чешского государства. В 1462 г. Иржи из Подебрад выдвинул идею мирного союза европейских государств, направленного против всемогущества папы римского и угрозы турецкого нашествия. Современные ораторы называли Иржи из Подебрад «князем мира».


[Закрыть]?

– Ну да, этому коротышке… По виду-то скажешь – чистый мельник. Хорош у нас королек, а? Но долго так не протянется, пан тесть. Хотя бы по экономическим соображениям и тому подобное. А что, у вас в Янкове тоже так плохо?

– Плохо, мой мальчик. – Пан Янек потемнел лицом. – Ох, плохо. Мор на коров напал, сколько ни окуривай – не помогает. И, черт знает отчего, крестьянские хлеба головня пожрала. А прошлый год градом все выбило… Тяжко крестьянам. Подумай, пан Гинек, даже на посев семян, у них не осталось, пришлось мне раздать из своего…

– Раздать? – удивился пан Раб. – Вот этого я не стал бы делать, пан тесть. Зачем баловать мужика? Кто не может себя прокормить, пусть подыхает. Пусть подыхает! – с энергией повторил пан Гинек. – В наше время, пан тесть, нужна железная рука. Никаких подачек да пожертвований! Не хватало еще изнеживать мужиков! А времена-то еще и похуже настанут. Пускай лучше эти нищие привыкают понемногу к нужде. Пускай жрут древесную кору и всякое такое. Я бы ничего не стал им давать, а сказал бы прямо: эй вы, голодранцы бесштанные, скотина тупая и так далее, неужели вы вообразили, что у нас нет забот поважнее, чем наполнить ваши желудки? Нынче, сказал бы я им, все вы должны приготовиться к тяжелым жертвам. Надо нам думать о защите нашего королевства и ни о чем более. Вот как я сказал бы им, сударь мой. Время серьезное, и у кого нет охоты сложить голову за родину, пускай с голоду подыхает. И дело с концом. – Пан Гинек порывисто хлебнул из чаши. – Пока на ногах держатся – муштровать, учить обращению с оружием, и никаких разговоров.

Старый пан Янек вытаращил на зятя выцветшие глаза.

– Что вы, что вы, – в смятении забормотал он, – это вы о том, что – упаси бог! – война будет?

Пан Гинек усмехнулся.

– Как ей не быть! Должна быть: даром, что ли, у нас мир? Эх, пан тесть, ведь когда мир, то ясно же, – что-то готовится. Да это понял уже и… как бишь его называют-то?… ах, да, князь мира, – презрительно скривил губу пан Гинек. – Князь мира! – фыркнул он. – Еще бы, за свой трон трясется. А его на троне и не видно было бы, не подкладывай он три подушки под зад.

– Это вы о Подебраде? – нерешительно спросил старик.

– О ком же еще? Эх, сударь, ну и монарх у нас, благодарю покорно! Только и заботы, что о мире… Только и дел, что разные посольства и всякое такое. А на это денежки нужны, не так ли? Вот недавно в самый Глогов потащился, к польскому королю[88]88
  …в Глогов… к польскому королю… – В мае 1462 г. в польском городе Глогове состоялась встреча Иржи из Подебрад с польским королем Казимиром IV Ягеллончиком (1427–1492), где был заключен союз обоих государств против Турции.


[Закрыть], – мол, пакт против турка. Так целую милю пешком отмахал навстречу поляку, подумайте! Что вы на это скажете?

– Ну что ж, – осторожно ответил пан Янек. – Мало разве о турке говорят?

– Все это ерунда, – решительно оборвал его пан Гинек Раб. – Но разве подобает чешскому королю столько чести оказывать поляку? Просто срам! – вскричал он. – Подебрад должен был ждать, пока поляк придет к нему! Вот до чего мы докатились, пан Янек. Что сказал бы на это покойный император Карл[89]89
  Карл IV (1316–1378), император Священной Римской империи и король Чехии (1346–1378), много сделавший для политического, экономического и культурного процветания Чешского государства.


[Закрыть] или Сигизмунд[90]90
  Сигизмунд I (1361–1437), император Священной Римской империи (1411–1437), вдохновитель крестовых походов против антифеодального и национально-освободительного гуситского движения; проводник немецкого влияния в Чехии.


[Закрыть]? При них-то, уважаемый, мы еще имели кое-какой международный престиж… – Тут пан Гинек сплюнул. – Тьфу! Диву даюсь, как это мы, чехи, миримся с таким позором.

Ну и дела, досадливо думал пан Янек Хвал. И зачем он мне все это говорит? Будто у меня своих забот мало…

– Или вот, – продолжал разглагольствовать пан Раб, – отправляет он посольство в Рим, чтобы, значит, папа признал его[91]91
  …отправляет он посольство в Рим, чтобы… папа признал его… – В марте 1462 г. Иржи из Подебрад послал посольство в Рим к папе Пию II (Энею Сильвию Пикколомини, 1405–1464) с целью добиться признания своих прав на королевский трон в Чехии; перед своей коронацией в 1458 г. он дал тайное обещание папской курии искоренить в Чехии ересь, имея в виду сторонников крайне левых, плебейских течений в гусизме; однако папа потребовал от чешского короля полного разрыва с гусизмом, и миссия оказалась безуспешной.


[Закрыть] и всякое такое. Милость выпрашивает, видите ли. Пусть мол, мир воцарится среди христианства и всякое такое. Ну, это уж чересчур! – Пан Раб так стукнул по столу, что едва не опрокинул чаши. – От этого отец наш Жижка[92]92
  Жижка Ян (1378–1424) – выдающийся чешский полководец, возглавивший борьбу гуситов с феодально-католической коалицией.


[Закрыть] в гробу перевернется! Господи боже ты мой – вступать в переговоры с папой! За то ли мы, чашники[93]93
  Чашники – сторонники причащения из чаши с вином и хлебом, к которому в римско-католической церкви допускаются лишь священнослужители; впоследствии, когда внутри гусизма наметилось несколько религиозно-политических течений, чашниками называли представителей правого, бюргерско-дворянского крыла гусизма, приверженцев соглашения с католической церковью.


[Закрыть], кровь проливали? Чтоб теперь нас продали Риму за папскую туфлю?!

«Да ты-то что так разбушевался? – дивился про себя старик, растерянно моргая. – И где это ты проливал кровь? Твой папаша, царствие ему небесное, явился в нашу страну только с Сигизмундом… Правда, он потом женился на пражанке. А имя его писалось – Йоахим Ханнес Рааб. Хороший был человек, голубчик мой, я его знавал; вполне разумный немец».

– А он воображает, будто делает бог весть какую высокую политику! – все язвил короля пан Гинек. – Вон даже во Францию шутов своих послал, к французскому королю[94]94
  …к французскому королю. – В мае 1464 г. Иржи из Подебрад направил посольство к французскому королю Людовику XI (1423–1483) для переговоров о созыве сейма христианских королей и князей; переговоры завершились подписанием соглашения о дружественном союзе обоих королей, вопрос о созыве «сейма королей» был отложен на неопределенный срок.


[Закрыть]. Давайте, мол, создадим союз христианских государей и будем собираться на эдакий общеевропейский конгресс или как там его. Станем мирно решать споры и всякое такое. И против турка, мол, вместе, и за вечный мир и прочее. Скажите сами: слыхана ли подобная бессмыслица? Разве политику так делают? Слушайте, да кто же станет решать споры мирно, когда их можно разрешить войной? И какое государство допустит, чтоб его отговаривали, если оно желает воевать с другим? Э, глупости; весь мир над этим смеется. А как такие шаги, обличающие нашу слабость, компрометируют нас перед всем миром, пан Янек! Ведь, господи, впечатление такое, будто мы боимся, как бы и впрямь не нагрянула война…

– А что – нагрянет? – озабоченно спросил старый пан.

Пан Гинек тряхнул головой.

– Готов побиться об заклад. Смотрите, пан тесть: против нас и мадьяр, и немец, и папа, и Австрия. Все они против нас; хорошо, – значит, надо напасть на них, пока они не объединились. Воевать немедленно – и все. Вот как надо!

И пан Гинек решительным жестом взъерошил волосы.

– Стало быть, надо загодя подумать о припасах, – задумчиво пробормотал пан Янек. – Хорошо, когда припас есть.

Пан Гинек доверительно наклонился к нему через стол:

– А у меня, сударь, план получше. Объединиться с турком и татарином. Вот это будет политика, а? Татарину отдать Польшу и Германию, пускай там все выбьет да выжжет. Тем лучше для нас, понимаете? А турку оставить Венгрию, Австрию и папу.

– Слыхать, турок больно бесчеловечен, – буркнул старик.

– Вот именно! – радостно возразил пан Гинек. – Уж он бы, сударь мой, так их отделал! Только никаких оглядок да всяких там христианских чувств! Просто это вопрос власти. А наша нация, сударь… я говорю, нет такой жертвы, которой бы не стоила наша нация; только надо, чтоб эти жертвы приносили другие, понимаете? Никого не щадить, как говаривал наш Жижка. Против всех и всякое такое.[95]95
  Против всех и всякое такое. – В романе выдающегося чешского писателя Алоиса Ирасека (1851–1930) «Против всех» (1894) эти слова, ставшие позже крылатыми, произносит гуситский священник Вацлав Коранда старший; в устах чапековского героя звучат как иронический анахронизм.


[Закрыть] Эх, побольше бы нас, настоящих, чистых чехов! Взмахнуть бы еще разок нашей славной старой чешской палицей!..

Пан Янек Хвал из Янкова все кивал головой. Надо думать о запасах, гвоздило у него в мозгу. Кто знает, что еще будет. Старый Рааб был умный человек, хотя и чистокровный немец. Из Тироля. Как знать, может, Гинек умом в отца пошел, осенило вдруг пана Янека. Да и вообще в Праге-то многое знают… Главное – сена насушить. Для войны много сена требуется.

Пан Гинек Раб из Куфштейна молодецки стукнул по столу:

– Мы еще доживем до этого, дорогой тестюшка! Ваше здоровье! Эй, малый, тащи сюда кувшин. Налей мне вина, не видишь, чаша моя пуста? И – за удачу нашего дела!

– Wohl bekomm's,[96]96
  На здоровье (нем.)


[Закрыть] – учтиво ответил старый пан Янек.

1933

Наполеон
© Перевод Н. Аросевой

Мадемуазель Клэр (из Комеди Франсез) даже дыхание сдерживала; знала – император иногда вот так углубляется в мысли и тогда не любит, чтоб ему мешали. Впрочем, между нами, о чем с ним и разговаривать? Что вы хотите, все-таки император; с ним себя не чувствуешь как дома, не правда ли? (И вообще, он все-таки иностранец, думает мадемуазель Клэр, pas très parisien[97]97
  но очень парижанин (франц.)


[Закрыть]. Однако, когда он сидит вот так у камина, лицо у него довольно приятное.) (Конечно, хотелось бы, чтоб он был не так коренаст.) (Ля-ля, у него и шеи-то нет, c'est drôle[98]98
  смешно, забавно (франц.)


[Закрыть].) (Между тем он мог бы быть и повежливей, знаете ли!)

На каминной доске тикают тяжелые мраморные часы. Завтра, думает император, надо принимать представителей городов – глупое занятие, но что делать; наверняка начнут жаловаться на налоги. После них австрийский посланник – вечно одно и то же! Потом явятся представляться новые председатели судов, придется заранее прочитать, кто из них где служил; людям приятно, когда я о них что-то знаю. Император считал по пальцам: что еще? Да, граф Вентура, опять притащится с доносом на папу… Наполеон подавил зевок. Господи, какая скука! Позвать, что ли, этого… как его? Того ловкого малого, что сейчас вернулся из Англии. Как же его зовут, porco,[99]99
  Итальянское ругательство – свинья (итал.)


[Закрыть] ведь это мой лучший разведчик!

– Sacrebleu[100]100
  Черт возьми (франц.)


[Закрыть], как же зовут этого малого? – вслух пробормотал император.

Мадемуазель Клэр шевельнулась в кресле, ее молчание приняло оттенок участия.

А, все равно, решил император, пусть себе зовется как хочет; зато его сведения превосходны. Нужный он человек, этот… да как же его, maledetto[101]101
  проклятье (итал.)


[Закрыть]… И как это порой совершенно проваливается имя… глупо. У меня ведь хорошая память на имена, удивился себе император. Сколько тысяч имен ношу в голове, одних солдат сколько знаю по имени! Готов пойти на пари, я и сегодня еще могу вспомнить имена всех моих однокашников по кадетскому корпусу… и друзей детства. Постойте-ка, там был Тонио по прозванию Бильз Франчо или Ричинтелло, Тонио Зуфоло, Марио Барбабьетола, Лука – мы звали его Пето (император усмехнулся), и Андреа по прозвищу Пуццо или Тироне… Всех помню по именам, говорит себе император, а вот этого никак не вспомнить, tonnere[102]102
  разрази его гром (франц.)


[Закрыть]!

– Мадам, – не выходя из задумчивости, заговорил он, – у вас тоже такая странная память? Помнишь имена мальчишек, товарищей детства, и не можешь вызвать в памяти имя человека, с которым разговаривал месяц назад.

– Совершенно верно, сир, – ответила мадемуазель Клэр. – Это так странно, не правда ли?

Мадемуазель попыталась вспомнить какое-нибудь имя времен своего детства; но ни одно не пришло ей на ум, всплыло только имя ее первого любовника. Некий Анри. Да, это был Анри.

– Странно, – бормотал император, уставившись на пламя в камине. – Всех могу представить себе. Гамба, Зуфоло, Брикконе, Барбабьетола, маленький Пуццо, Билья, Маттачо, Маккасетте, Беккайо, Чондолоне, Панчуто… Была нас дюжина бездельников, мадам. Меня называли Полио, il capitano[103]103
  капитан (итал.)


[Закрыть].

– Какая прелесть! – воскликнула мадемуазель. – И вы, сир, были их капитаном?

– Конечно, – задумчиво проговорил император. – Я был то предводителем разбойников, то капитаном полицейских, в зависимости от обстоятельств. Я ими командовал, знаете ли. Однажды даже приказал повесить Маттачо за неповиновение. Старый сторож Цоппо едва успел обрезать веревку. В те поры, мадам, командовали не так, как теперь. Capitano – это был полновластный господин над своими людьми… Была там и враждебная нам ватага мальчишек, их вожака звали Зани. Впоследствии он в самом деле стал главарем бандитов на Корсике. Три года назад я приказал его расстрелять.

– Ваше величество родились вождем, – выдохнула мадемуазель Клэр.

Император покачал головой.

– Вы полагаете? Когда я был il capitano, я чувствовал свою власть куда сильнее. Править, мадам, это не то что командовать. Командовать без сомнений, без оглядок… не думая о возможных последствиях… Мадам, в том-то и заключалась вся полнота власти, что то была только игра, и в том, что я знал – это только игра.

Мадемуазель догадалась, что от нее не ждут никаких слов; да зачтется это в ее пользу.

– Но и теперь, и теперь… – продолжал император как бы про себя. – Теперь тоже мне часто вдруг приходит в голову: Полио, да ведь это только игра! Тебя называют «сир», тебе говорят «ваше величество», потому что мы в это играем, все мы. Эти солдаты навытяжку… Эти министры и посланники с их поклонами до полу – все игра. И никто не толкнет локтем соседа, никто не расхохочется… Детьми мы тоже играли так серьезно. Это входит в правила игры, мадам, – делать вид, будто все это взаправду…

На каминной доске тикали тяжелые мраморные часы. Странный какой-то император, несмело думала мадемуазель Клэр.

– Быть может, только за дверью подмигнут друг-другу, – углубленный в свои мысли, продолжал император. – И, может быть, шепнут: молодец этот Полио, как играет в императора – глазом не моргнет; не будь это игрой, можно было бы сказать, он принимает это всерьез!

Император фыркнул, словно смеялся где-то там, внутри.

– Комично, не правда ли, мадам? А я все время начеку – чтобы, как только толкнут друг дружку локтем, рассмеяться первым. Но они – нет. Порой у меня такое чувство, что они сговорились поймать меня на удочку. Понимаете, чтоб я поверил, что это не игра; и потом высмеять меня: Полио, Полио, попался!

Он засмеялся тихонько…

– Нет, нет, меня им не провести. Я-то знаю, что знаю.

Полио, мысленно смаковала мадемуазель Клэр.

Когда он перейдет к нежностям, я буду так его называть. Полио. Mon petit Polio.[104]104
  Мой маленький Полио (франц.)


[Закрыть]

– Простите? – резко спросил император.

– Нет, ничего, сир, – опомнилась мадемуазель.

– Мне показалось, вы что-то сказали. – Он наклонился к огню. – Странно, у женщин я этого не наблюдал в такой мере; а у мужчин это часто бывает. В глубине души они никогда не перестают быть мальчишками. Потому-то и совершают столько всего, что, собственно, играют. Потому-то и вершат дела столь сосредоточенно и страстно, что все это, в сущности, игра… как вы думаете? Разве может кто бы то ни было быть императором всерьез, а? Я-то знаю – все это только шутка.

Наступила тишина.

– Нет, нет, – снова заговорил император глухим голосом. – Не верьте этому. Но иной раз, знаете ли, чувствуешь такую неуверенность… Иной раз вдруг делается страшно: ведь я еще маленький Полио, и все это – только так, правда? Mon Dieu[105]105
  Мой бог (франц.)


[Закрыть], вдруг когда-нибудь все обнаружится! Вот что не позволяет чувствовать себя уверенно…

Император поднял глаза и пристально посмотрел на мадемуазель Клэр.

– Только перед женщиной, мадам, только в любви бываешь уверен, что… что ты уже не ребенок; здесь-то уж знаешь, черт возьми, что ты мужчина!

Император вскочил:

– Allons, madame![106]106
  Пойдемте, мадам! (франц.)


[Закрыть]

Внезапно он сделался страстным и нетерпеливым.

– Ah, Sir, – томно пролепетала мадемуазель Клэр, – comme vous êtes grand![107]107
  Ах, сир, как вы велики! (франц.)


[Закрыть]

1933