Текст книги "Порядок в культуре (СИ)"

Автор книги: Капитолина Кокшенева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

РАЗДЕЛ II
Люди

Вологодский однодум

У фермера Олега Подморина (Хозяйство ЗАУЛОМА Кирилловского района Вологодской области) в аренде 150 гектаров земли. Из них 30 гектаров леса, 120 – пашни и сенокосов. На планируемое поголовье скота ему не хватает 400–500 га. Неужели в России мало земли?

Деревни по Кирилловской дороге, что начинается от Вологды и доходит до Онежского озера, все сплошь с богатой историей. Теперь по этому тракту все чаще встретишь автобусы с туристами, да легковые машины с бегущими на выходные из Вологды горожанами. Туристы устремляются посмотреть всемирно известные фрески Дионисия в соборе Рождества Пресвятой Богородицы в Ферапонтове и соседний Кирилло-Белозерский монастырь-воин, удерживающий не раз врагов Отечества на северных рубежах Руси. Жители города, в свою очередь, спешат на свои дачные сотки, на рыбалку на Кубенском озере, по ягоды и по грибы, которых тут изобилие.

Крестьянская жизнь на Русском Севере всегда была трудна – под стать ей и человеческие характеры. Волевые, упрямые, крупные. И стоят уже памятниками прежней крестьянской жизни, ее правильного и крепкого старого уклада, на библиотечных полках книги Федора Абрамова, Александра Яшина и Василия Белова. Литература выполнила свою миссию, сохранив навеки образ русского крестьянского лада. Но, увы, остался он теперь только в литературе – жизнь словно ушла в честные и отличные книги, да там и осталась.

А на земле, не раз уже сиротевшей, – то раскулачивали крепкие личные хозяйства, то банкротили и распродавали хозяйства коллективные – на земле этой северной все еще много разноцветья и разнотравья красоты природной, но мощной рукой хаоса разметало человеческий труд – работать на земле стало не модно, не выгодно, не престижно.

Крестьянский мир за XX век весь «высосан» городом. Само исчезновение из лексикона последних двух десятилетий слов «труд» и «крестьянин» не просто симптоматично, но вопиет о ситуации, которая чревата откровенной новизной, масштабным разрывом с традицией. Хочется найти неотразимые аргументы для утверждений, что человек не ушел с земли, что между крестьянином и землей все еще существует «диалог» и трудовая связь, что наши северные просторы не останутся только добычей городских «охотников» за чистыми воздухом и водой, да иноземных ловцов «русской красоты».

И я нашла такие аргументы в деятельной жизни Олега Львовича Подморина – хозяина единственного крупного крестьянского хозяйства в Кирилловском районе Вологодчины. Быть может это то самое «новое», что имеет перспективу и честь стать основой трудовой жизни на нашей земле?

Но вначале коротко расскажу о Кирилловском районе. Древний и всё еще населенный, он исторически входил в летописное Белозерье, то есть непосредственно примыкал к одному из земельных форпостов Русского государства на северо-западе Европейской равнины. Славился и до сей поры прекрасен своей природой – многочисленными озерами, лесами, реками… На его территории по этой причине организован национальный заповедный парк «Русский Север» с уникальной флорой и фауной.

Но гораздо большую известность Кирилловский район получил, как центр Северной Фиваиды, монашеской земли, наподобие египетской пустыни, где селились первые пустынники и анахореты. В самом Кириллове расположена, так называемая, северная Лавра – монастырь чудотворца Кирилла Белозерского, рядом в Ферапонтово – обитель преподобного Ферапонта Белозерского, в семи километрах на реке Шексне – знаменитый Горицкий женский монастырь, а по дороге в древний город Белозерск (основан в IX веке) можно посетить легендарную пустынь Нила Сорского. Все они являются памятниками мирового значения, и в трех из них начинает теплиться монашеская и церковная жизнь.

Поэтому приток туристов и паломников сюда огромен – до 300 тысяч в год. В основном, правда, едут сюда из-за заграницы, на теплоходах добираются по Волго-Балту до Горицкой пристани, а там на автобусах быстро доезжают до Кириллова и Ферапонтова. Происходит как бы короткий марш-бросок французских фермеров и немецких бюргеров, шумных итальянских провинциалов и дисциплинированных японцев из комфортабельных теплоходных кают в весьма отсталую с бытовой точки зрения «рашен лайф», с которой праздные иностранцы, правда, особо и не соприкасаются.

Поэтому кирилловские власти постоянно строят наполеоновские планы вовлечения немногочисленного местного населения в туристическую индустрию, развития соответствующей инфраструктуры, постройки гостиниц, трактиров, музеев и т. п. Но из-за отсутствия элементарных финансовых средств все эти прожекты постоянно откладываются до лучших времен.

Между тем кирилловское крестьянство живет своей традиционной патриархальной жизнью. Здесь также мало что изменилось за тысячу лет, за многие века развития хлебопашества и молочно-животноводческой специализации. Будучи всегда свободным (относительно, конечно, свободным, но считавшимся черносошным, то есть государственным и монастырским, приписанным к монашеским обителям), кирилловское крестьянство всегда отличалось трудолюбием и предприимчивостью.

Эти качества основательно были подорваны коллективизацией и особенно Великой Отечественной войной – справных хозяев раскулачили и сослали в гиблые края, а многие кирилловские мужики с фронта не вернулись.

Трагическую сторону жизни крестьянина в XX веке Олег Подморин знает не по книгам. Род по отцу начинался с архангелогородцев-беломорцев – отсюда и фамилия: под морем они жили. Деды и прадеды по материнской линии трудились на реке Кокшеньге в Тарногском районе Вологодчины, некогда славившейся хлеборобными традициями (Кокшеньга была второй житницей Московского государства после Нижнего Новгорода). До революции имелось у Подмориных три мельницы, тридцать коров… Большая семья справлялись с хозяйством своим трудом – наемных работников не брали. Перед лихой революционной годиной прадед выстроил в Тарноге трехэтажный дом, стародавний уклад соединил с «культурностью». Олег еще помнит венские стулья и зеркала своего крестьянского прадеда, выбившегося в купцы. А потом, после революции, все было, как у всех «зажиточных»: дом отобрали, семью выслали на Урал, и она вернулась оттуда с жестокими потерями – не досчиталась восьми человек.

Сам Олег родился уже в Вологде в 1962 году и, конечно, в детские годы не раздумывал ни о своем роде, ни о трагедиях века. Едва научился ходить, как его стали отправлять к деду в Тарногу. Дед был для мальчишки героем: воевал в Финскую, воевал в Отечественную (под Сталинградом ранен, отрезаны пальцы на ноге) и, несмотря на увечье, работал долгие годы лесником. Дед Василий и научил Олега знать лес, ловить рыбу, жить в согласии с природой.

Но городская жизнь брала свое – лет до тридцати были отложены в сторону деревенские радости. Сначала, как у всех, школа, затем строительный техникум, московский инженерный институт… После перестройки – успешный строительный бизнес, работа на кредитном рынке.

Один из его кредитов был дан кирилловскому фермеру – пошла тогда по России гулять мода на фермерские хозяйства, пресса рисовала успешные иноземные образчики, да и весомым аргументом против колхозов казалось частное землепользование и хозяйствование.

Олег Подморин, преуспевавший в городском строительном бизнесе, не помышлял ни о каком фермерстве. Но когда подошел срок возврата кредита, фермер, не справившийся со своим хозяйством, предложил ему вместо долга свою разоренную ферму и новенький дом.

Так, поневоле, Подморин и сам стал «фермером». Но сразу же попал в тяжелую ситуацию: был обманут прежним хозяином – кредиторов-то оказалась туча, и все они нагрянули к нему. Судился, да бился с ними не один месяц. А весь доход от строительного бизнеса пустил в новое дело. Не бросил его только потому, что, по слова Олега, «гены заиграли»: «Или не я сын потомственных крестьян? Или не моих предков грабили да по тюрьмам бросали? Или не дед мне говорил, что мужчина должен уметь выживать в любых природных условиях?»

Мужское упрямство, воля, умение видеть цель – этого и раньше ему было не занимать. Возможно, новизна его самоощущения и была связана с тем, что он учился жить на земле, став, нет, не фермером (он равнодушен к этому иностранному слову), а главой личного крестьянского хозяйства. Построил мастерские, склады, два дома. Часовню установил прямо у въезда на свою усадьбу. Купил племенной скот (коров), коз, технику – восемь тракторов, три машины, прицепное оборудование. Брал по вечерам литературу по животноводству и, хотя после штудирования книг стал грамотнее, все же полагался на специалистов-ветеринаров.

Восемь лет он врастает в землю, но его хозяйство не приносит дохода. Однако Олег не собирается сворачивать дело, а, напротив, готов развернуться. К тому же и дополнительные мотивы к жизни трудовой, природной за эти годы тоже появились.

Два сына у него родились в городе, а он вдруг понял, что его собственная жизненная сила, его удачный бизнес, его личностная крепость – это все оттуда – от деда и деревенского детства. Деревня не только ему давала эту силу. Заглянув в энциклопедию, Олег как-то не нашел, чтобы крупные ученые, военные, изобретатели были бы родом из рабочих. Все как один – из крестьян! Или, быть может, плохо читал?

И он, как отец, страстно захотел, чтобы два его парня выросли мужчинами в этом утомленном и расслабленном духом мире. Городская жизнь, в которой Олег по-прежнему преуспевает, стала все очевиднее казаться ему «сильно загримированной» – ведь в ней больше не естественного, а виртуального. Виртуальный мир воспитывает не личность, а исполнителя. А потому он убежден, что ради детей, ради развития их в личности, мы должны сохранить деревню как реальную жизнь на земле. Мы должны изменить отношение к труду в деревне на уровне государства и общества. Ведь у нас стало престижно быть банкиром, менеджером, массажистом, а не дояркой, скотницей, зоотехником. Произошло всеми видимое, как говорили в старину, «повреждение нравов». И если бы это касалось лишь духовно-моральной стороны дела!.. Не в последнюю очередь и в направляющей силе государства, в экономической политике. В могучем Китае реформы начались с села. В фермерской Франции успешно действует государственная политика «крестьянизации страны» (в прошлом году на село здесь вернулись 600 тысяч молодых горожан, им были созданы, прежде всего, экономические условия для жизни и профессионального роста).

«У нас же до недавних пор, – говорит Олег, – экономика была вся против нас: молоко стоило дешевле солярки. Извините, но получение литра солярки и литра молока – категорически разные по трудоемкости результаты. Мы не у трубы сидим – три года нужно растить корову и еще года два раздаивать. Все живое, настоящее, натуральное требует очень больших забот. Впрочем, и до сих пор всю прибыль получает переработчик. Я считаю, что нужен все-таки баланс в экономке не только интересов, но и труда. За восемь лет я не получил от государства ни копейки. Пусть мне не помогают, но тогда и не мешайте работать! Мне, например, нужна земля для развития хозяйства, чтобы оно стало рентабельным. У района она есть. Но я не кланяюсь низко главе администрации и ему, очевидно, поэтому лично неприятен. Вот и показывает чиновник мне свою власть, полагая себя солью земли русской».

Олег Подморин считает, что мы сами способны прокормить не только себя. Он видит будущее крестьянствования на земле так: это должны быть передовые агропоселения численностью до 150–200 человек, с жилым (удобным) и современным производственным секторами. Такую политику должно вести государство. Но и личные крестьянские хозяйства нужны, так как именно они способны очень быстро реагировать на требования рынка, подстраиваться под них. Если большое агрохозяйство имеет определенную специализацию, то его труднее развернуть на другой профиль. Тогда как личная, даже крупная ферма может в конъюнктуре рынка быстро перестроиться.

Хозяйство Олега сегодня намного больше, чем было у его прадедов. Если раньше для обработки десяти гектаров требовалось сто человек, то сегодня нужен один. Олег Подморин с пятнадцатью работниками обрабатывает землю, на которой прежде жило и кормилось пять тысяч человек.

Подморин также считает, что город в долгу перед деревней и уверен, что в будущем по этим долгам придется платить: если народ не будет знать, «зачем он живет на земле», если уйдет народная память о ней, как о священной земле предков, то город получит люмпенизированную массу, от которой и сам задохнется.

С другой стороны, развитие цивилизации только как городской неизбежно качнет маятник в другую сторону, и будет брошен лозунг «Назад к природе!» «Это обязательно случится, – говорит Подморин. – Не включайте, к примеру, в городе свет с неделю, и человек превратится в животное. Но такое никогда не случится с деревенским жителем. Он более независим, сам собой управляет и живет в воле своей. Городские – более ведомые по статусу, но ведь когда-то такое положение человек может и осознать. И тогда поселения с крестьянским укладом будут волей-неволей восстанавливаться. На земле легче растить детей, поэтому решать демографическую проблему без предоставления людям земли, я считаю, нереально. К тому же в деревенской среде отпадают очень многие соблазны города – одежда в деревне, например, более функциональна, обеспечивает естественные потребности, а не умственные «стадные» вожделения. Смотрю я на городских девчонок с голыми пупками даже зимой и думаю: милая, кого ты родишь? «Неведому зверюшку»»?

Мы сидим и беседуем в июльский вечер в обширном дворе крестьянского хозяйства Олега Подморина. Здесь «покой и воля» действительно заменяют нам счастье.

Сверкающий красками день завершался. И так казалось нам все просто и ясно – ну, сколько можно считать крестьянский труд презренным!? Где они, эти стимулы и приоритеты, зачем бежать из этой Божественной красоты и искать городского легкого хлеба? Сколько можно загонять человека от земли из одного эксперимента в другой эксперимент!? Жизнь народная, земельная, донная всегда шла по своим законам, по своему календарю. Здесь опасны были остановки и скорые переделки. И вот теперь…

Жизнь в русской деревне словно утратила движение и застыла в какой-то страшной гримасе. Иссушена и обескровлена…

Олег понимает мою грусть-печаль и снова твердит, что намерен жить на земле, что общение (здесь он шутит) с козлом Семеном – победителем областного конкурса – не променяет ни на что на свете. Подморин нарочно начинает рассказывать курьезные истории про Семена, говорит о разнице между коровами и козами, последних он сравнивает с тонко воспитанными женщинами.

Конечно, личный пример – самый убедительный. И я в Олеге вполне уверена: такого не сгонишь с земли запросто, ведь, по его признанию, СМИ на него не действуют, он крепок своей собственной силой. И снова, и снова повторяет свою главную мысль – нельзя детей лишать деревни, деревенского труда, со-радованию краскам природы, со-чувствия всему живому миру….

Сидит на крыльце своего дома, своего неприбыльного хозяйства… Сидит и смотрит в дали над красивейшим Зауломским озером вологодский однодум.

Сегодня трудно оставаться человеком

Еще недавно мы считали всерьез, что «Человек – это звучит гордо!» Еще недавно любили поспорить с фундаментальным принципом европейской философии, указывающей нам, что «Человек есть мера всех вещей». Сегодня картина тотально изменилась – человек откровенно изгоняется из искусства. Изгоняется из детских мультиков покемонами и прочими клонированными полулюдьми-полуживотными, изгоняется даже из кино. С актера берется компьютерное лекало, а дальше ему говорят: «Вы свободны!» Дальше уже компьютерные инженеры будут использовать его живой отпечаток в любом удобном визуальном плане, вплоть до виртуального.

Что сегодня реально можно противопоставить этому процессу? За что держаться молодому человеку, если ни один школьный курс не предлагает ему идеала и положительной программы – социальной, нравственной, культурной?

Издательство «Покров» и А.В.Бородина, написавшая учебник «Основы православной культуры», о. Андрей Кураев, также написавший свой учебник для школьного курса «Основы православной культуры» понимая «проблему детей», предложили именно культурный выход. Предложили узнать те базовые принципы, на которых вот уже более тысячи лет стоит отечественная культура. Уже, казалось бы, этот очевидный факт – потрясающей живучести, устойчивости в мире, где сто раз менялись правители и идеологии, приоритеты и представления, должен, по меньшей мере, вызвать уважение. Но нет. Идет активная борьба против учебника. А вернее сказать – против школьника, против наших с вами детей. Об учебнике нет резона рассказывать в данном случае подробно, так как ополчились то на него не по существу, то есть обсуждается не сам предмет, не качество ее, но всевозможные социальные, психологические, мировоззренческие «опасности».

Я никого ни в чем не хочу убеждать. Я хочу просто сравнить, что предлагает современная культура школьнику и что предлагает ему культура православная?

Во-первых, никакой учебник, естественно, не может научить человека верить в Бога. Авторы и не ставят перед собой такой цели. Учебник может научить уважать свою собственную культуру. Уважать, зная.

Современный школьник живет в достаточно примитивном культурном пространстве (музыка, кино, досуг – все направлено на поверхностное развлечение). В этом пространстве получить сведения о том, что культура – это труд современный школьник не может. Труд интеллектуальный, душевный, нравственный. Кроме того, если мы хотим получить только потребителя, избирателя и налогоплательщика, то, конечно, нам не нужны ни «Основы православной культуры», ни история вообще. Если мы хотим получить человека, шатаемого только ветрами моды, то, конечно, нам не нужны никакие «Основы». Все, высказывающие свои негативные мнения относительно преподавания данного предмета в школе, это борцы, в основном, «за права человека» (да еще не очень толковые и честные школьные учителя). Но скажем точнее – они борцы за отнятие у человека права быть историческим человеком. Пожалуйста, живи минутой дня, правдой секунды, но никак не в большом историческом времени, в котором единственном, и только в нем, человек может быть укоренен. В наиболее целостном виде этот большой исторический духовный опыт, безусловно, сохранен в лоне Православия. Это вообще та область нашей культуры и область нашей жизни, которая априори, и навсегда несет в себе только положительные устойчивые смыслы. Кто и чем может их заменить? Простым знанием истории их не заменишь хотя бы потому, что современные учебники истории не ориентированы на героя и героику. Государственной культурной политики у нас нет, нет даже никаких вообще общих приоритетов, общих установок.

Но почему же все-таки идет такая борьба против нового школьного курса?

Современное культурное пространство сплошь антитрадиционно, поэтому столь сильна борьба с любой традицией, в любых областях и, прежде всего, с Православием, поскольку я думаю и все «правозащитники» вполне понимают реальную силу Православия. Культура – это возделывание, это норма и стеснение. Наша массовая демонизированная культура, а внутри ее так называемая молодежная культура, сплошь стоят на иных основаниях – удовольствия, занимаются апологией чувственного инстинкта, занимаются виртуализацией культурного пространства, то есть, в сущности, изгнанием из него уже и человеческого измерения.

Культура – это иерархия. Современная культура уже давно все перемешала, поменяла местами высокое и низкое. Сейчас в молодежной среде вновь популярна идея, что нет ни добра, ни зла. Нет ни белого, ни черного. Ты можешь выбрать то, что тебе нравится. И это мое нравится полагается вообще единственным критерием, приложимым к явлениям морального и материального порядка. Православная культура строго иерархична. Что такое принцип «мне нравится», принцип удовольствия (кстати, введен в эстетику немцами)? Принцип этот обоюдоострый. Если, например, мне говорят, что Валентин Григорьевич Распутин читал такую-то книгу или высоко ее оценил, то я знаю, что его удовольствие будет свидетельствовать о качестве книги. А если мне скажут, что некий школьник десятого класса с удовольствием читает детектив Марининой, то я прекрасно понимаю, что его «удовольствие» будет отличаться от удовольствия чтения Лескова или Достоевского. Следовательно, вопрос вновь упирается в человека, в качество его личности. Может ли на детективах воспитаться или самовоспитаться качественная личность? Увы, такого еще не было. Так вот, современная культура воспитывает именно бескачественную личность, то есть ни в чем не укорененную, не нуждающуюся ни в каких опорах, кроме как в своем «я». Но если присмотреться к этому «я», то в нем нет ничего своего, – только набор пошлых и поверхностных чужих штампов.

И все же, трезвый взгляд на реальность, позволяет, даже при небольшом усилии, увидеть, – сколько бы не боролись иные реформаторы за упразднение иерархии, за равенство всего со всем, никакого равенства нет, да оно и невозможно. И человеку, чтобы оставаться человеком, сегодня очень за многое нужно бороться в себе.

Но как бороться, что ему поможет? Где брать сил? Можно бесконечно говорить о наркомании и преступности среди молодежи, можно решать социальные проблемы, открывать наркологические клиники и так далее. Но, все опять таки упирается в качество и силу личности. Только внутри традиционной культуры человек может научиться говорить нет. Это особенно трудно сделать как раз в молодежной и школьной среде. Так вот, если у нас теперь стесняются воспитывать, то дайте детям образцы иной жизни, иных принципов! Разве жития святых не образец терпеливого, настойчивого возделывания себя? Какие школьные учебники еще говорят об идеале? Я полагаю, что учебник «Основы православной культуры» станет безусловной опорой для ребенка в понимании главных основ для противостояния темноту, соблазнительному и грязному в современной культуре. «Теперь уже не говорят, – пишет модный западный интеллектуал, – у тебя есть душа, ее надлежит спасти, но у тебя есть тело, им следует наслаждаться». И только православная культура способна удержать человека на традиционных рубежах – только она учит человека ответственному творению себя именно как человека, то есть прежде всего чувствующего в себе живую душу, наследующую огромной великой традиции.

Сегодня в культуре искусственно поддерживается гипертрофированный интерес к вопросу о «свободе». Ясно, что молодость сама по себе, в силу возраста, более динамична, более скептична, более падка на некие яркие проявления свободы. В нашей культуре существовало понимание свободы, достойное великого народа – мы всегда хотели знать не свобода от чего, а свобода для чего? В 19 веке блестящий русский ум Данилевский говорил: «русский человек и русский народ способен выдержать всякую степень свободы». Чувствуете, как здесь расставлены акценты? Свобода – не самоценна, и если чувство свободы переходит определенную грань, то такой свободой уже не пользуются с радостью, а выдерживают, терпят. Великие русские люди всегда понимали свою свободу как добровольную крепостную зависимость от Бога, от церкви, от родительского дома, от традиций культуры. На мой взгляд, учебник православной культуры исподволь, ненавязчиво, но способен дать нынешнему молодому человеку такое высокое христианское понимание свободы.

Заметили это мы уже все – чем больше в последнее десятилетия у нас всяческих свобод, тем очевиднее происходит нарастание нигилизма, экстремизма и апатии. Собственно эта болезнь нигилизма хорошо известна в русской культуре еще с 19 столетия. Лучшие русские умы, например, Н. Страхов понимали ее как проявление «бездарного сердца» и «разврат мысли». Примеры, я думаю, в современной культуре у всех на виду – разве не чудовищный нигилизм «бездарного сердца» толкнул молодых людей жить «За стеклом»? Разве не чудовищный нигилизм, вплоть до полного циничного отношения к своей жизни (когда не жаль ни себя, ни близких) становится источником алкоголизма, наркомании, проституции? Как два века назад, так и сейчас, нигилизм начинается с отрицания, с бунта: молодежь не принимает унижений окружающей действительности и потому бунтует, хиппует, панкует, уходит в сексуальные революции, наркокультуру и т. д. Но в этом бунте чаще всего руководит инстинкт, а нем мало сознания, и не просто сознания, а, как говорил Страхов, нет сознания «с вечными истинами», и ум превращается «в ум века сего». Всякий начинающий нигилист или начинающий радикал поклоняется идолу современности, а значит он не способен к глубокому пониманию – отсюда столь охотно «разоблачает» невежество темных «предков», родителей то есть. Нигилизм, радикализм как отрицание, неизбежно должен будет сделать и следующий шаг – начинается переориентация на поиск зла. «Зло становится необходимой пищей его души», – говорит Страхов. Нигилист, радикал, анархист будет видеть зло и в келье монаха, и в русских героях, и в кабинете мыслителя, увидит его и в детях. И тогда невинность, чистота, подвиг, героизм – все это вызывает у отрицателя подозрения, чистое становится ширмой грязи и зла. Просто потрясающе устойчивы аргументы этого типа в культуре – видеть зло, например, в учебнике «Основы православной культуры», это все тот же нигилизм, для которого «зло есть пища души». Как иначе понимать, например, неких журналистов, которые усомнились в «уникальности русских икон», а другие публично обозвали учебник Бородиной «черносотенным», «погромным», «пособием для скинхедов». Саму православную культуру правозащитники полагают «с тенденциозным, клерикальным и экстремистским смыслом», православные (кстати и мусульмане) называются парвозащитником «сторонниками средневековой ментальности». Я бы сказала, что все эти определения – типичный рацион нынешних так называемых «просвещенных людей» – просвещенных, естественно, не светом евангельским, но светом революционных костров.

Учебник «Основы православной культуры» – это как раз развертывание чистого, определенного и здорового духовного пути. Духовную трезвость – вот что дает знание православной традиции. Следовательно, человек не пойдет по пути нигилизма, ибо он всегда есть путь обмана и самообмана. Человек должен сегодня прилагать очень и очень много усилий, чтобы правильно видеть вещи в этом искаженном мире, чтобы устоять и перед развратом мысли и перед соблазном очей.

Какой школьный курс способен выработать в человеке духовную стойкость? Граждановедение Якова Соколова, начинающееся стенанием, что в ваш дом пришла беда, сына забирают в армию? Истории, в которой совершенно не разъясняется, например, представления об аскетизме как о высокой норме? Литературе, где галопом проскакивают по авторам и произведениям? Какой школьный курс дает представление о красоте, гармонии столь ясно, открыто как раздел иконографии в учебнике? Боюсь, что именно с «красотой» у нынешних детей большие проблемы: демоническая «красота» монстров из компьютерных игр, культурных клонов и прочей нечисти и нежити иноземного происхождения сегодня их окружает на каждом шагу. Но, я уверена, что самый «крутой» подросток не будет оспаривать безусловность красоты храмового зодчества. Я думаю, что научить различать, чувствовать подлинную красоту – дар Божий, красоту явленную, вечную и можно, и нужно, несмотря на то, что зло эстетически более разнообразно. Положительно-прекрасный идеал русской православной культуры не заменим ни историческим, ни социальным.

Я думаю нет смысла обсуждать законодательные и прочие моменты: сегодня уже всем ясно, что потребность в таком учебнике реальна, она идет от людей, с мест. Где бы я не выступала (от Валдая до Иркутска), всегда просят дать адрес, где такой учебник можно было бы купить. Сопротивление учебнику оказывается исключительно идеологическое, психологическое, мировоззренческое – и оказывается сторонниками таких «свобод», что дают хорошую прибыль от культуры наслаждений и потреблений. Естественно, они не захотят такого предмета в школе. Он их враг. Не захотят и ленивые учителя, которым придется иначе преподавать, например, историю. Не захотят идеологи нигилизма и радикализации культуры, ибо им глубоко враждебен наш главный бастион консервативной традиции, сохранившейся и живущей полноценно в Православии и православной культуре. Всем же сомневающимся (или по немощи своей не понимающим), всем хорошим людям, но атеистам хочу сказать одно – не мешайте! Не мешайте выбору вашего ребенка между «убивалками-стрелялками» и изображением на листке бумаге православного храма. Он может выбрать правильно, если не поздно…