Текст книги "Дело моего отца (Роман-хроника)"
Автор книги: Камил Икрамов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
Подпись Абду-Вахит-Кары-Абду Рауф Кариева на туземном языке.
Отдельнаго Корпуса Жандармов Штабс-Ротмистр Лалетин.
Настоящий допрос произведен через штатного переводчика Канцелярии Туркестанского Генерал-Губернатора, Коллежскаго Секретаря Бахтия Галиевича Илькина и показания Абду-Вахит Абду-Рауф-Кариев настоящий протокол занесены правильно-верно: подписал: Штатный переводчик при канцелярии Туркестанского Генерал-Губернатора Коллежский Секретарь Илькин.
Верно. Отдельнаго Корпуса Жандармов Штабс-Ротмистр.
Дастархан
Лестно было бы и полезно для стройности доказательств кровной связи моего отца с социал-демократами поверить версии, на которой настаивает охранка. Лестно! Но ни писатель, ни читатель, ознакомившись с этими протоколами, пока еще не может сделать окончательный вывод о виновности или невиновности ташкентского муллы Кариева и его знакомых в пропаганде против государственных идей.
Потому что выводы сделать нельзя, можно дать простор воображению.
Вот, к примеру, тот секретный агент, тот «Оренбургский». Чем дальше идет сюжет, тем интересней проследить роль «Оренбургского» в этом деле и его собственную судьбу вплоть до двадцатых годов, когда все перевернулось.
Так и вижу его золотозубую улыбку, его приветливость, его руку, приложенную к животу, а не к сердцу, как обычно пишется. Он живуч, этот «Оренбургский», так и вижу его сына, тоже, кстати, с золотыми зубами. Вот он в двадцатом вместе с моим отцом в Фергане.
…Город Скобелев. Подумать только – Скобелев! – для увековечения победы. Русский город Скобелев среди туземных кишлаков, среди святых мест с древними мечетями, с кладбищами и деревьями, увешанными ритуальными, почти языческими лоскутами.
Два слоя населения, которые смешались лишь по принуждению, которые не только были чужды друг другу, но и существовали по совершенно различным, непохожим законам.
Вы обратили внимание на то, какую особую роль в деле моего деда играет ложный донос?
Мулла Таджибай Иса Мухамедов или кто-то другой пишет донос на муллу Бердияра и на его учителя Кариева. Кому пишет? Он пишет русским, которых ненавидит, считает неверными, которых одновременно боится за силу и презирает за глупость.
Мой отец часто объяснял нам, домашним, а еще чаще гостям из Москвы, что нельзя переносить в Среднюю Азию представления об общественных отношениях, характерных для средней России. При всей забитости русского крестьянина, при всем его вековом бесправии и темноте он к семнадцатому году был на два-три века впереди дехканина узбекского.
Основная масса дехкан собственной земли не имела вообще либо имела ее так мало, что не могла обойтись без арендованной у бая. Виды аренды были разные, наиболее распространенными были «половинщики», по-узбекски – ширик. Ширик должен был все иметь свое: семена, тягловый скот, свою соху – омач и кетмень. Он получал только землю, но считался счастливчиком, ибо другие арендовали не только землю, но и лошадь или вола, брали у хозяина соху и кетмень.
Расплата происходила осенью и выглядела так: на ток (по-узбекски – хирман) первым являлся хозяин земли. Он разглядывал равные кучки зерна, проса, риса или хлопка и половину кучек по выбору увозил.
Потом приходил мулла – имам и забирал десятую часть оставшегося. Вслед за ним приходил мулла – учитель детей, ему тоже полагалось получить свое. Третьим являлся сартораш – цирульник…
Цирульник в наших краях был не столько брадобреем, сколько лекарем, «скорой помощью» и немного колдуном. Он «заговаривал» кровь и зубы, исцелял от змеиных укусов. Исцелял он и осла, и кобылу, и козу. Большой чин был сартораш! Он бывал еще штатным церемонимейстером на всех празднествах, он знал, кого куда посадить, кого как угостить. Это он отвечал за приготовление общественного кетмень-палова, плова, который готовится во время тоя, в казане, принадлежащем мечети. Этот общинный плов весьма романтичен и может считаться символом чего-то очень хорошего, но не в том сейчас суть. Не в том дело, что рис в том котле собирался в кучку кетменем, не в том, что дырки в рисе протыкают деревянным черенком, а в том, что и этот общинный плов наравне с богатеями должен выставить любой бедняк.
Цирульник, сартораш, получал свою долю, и это было последнее, что хозяин давал по справедливости. Дальше начиналось самое обидное, откровенный грабеж. На хирман являлся джаноби – волостной старшина, который по отношению к дехканам нечто вроде превосходительства. Волостной старшина носил бляху и жил не жалованием, а исключительно поборами. Никому и в голову не могло прийти, что ему можно не платить.
В сознании узбека тех лет структура империи выглядела так: я даю часть моего хлеба и мяса волостному, волостной – уездному, уездный губернатору, губернатор – генерал-губернатору, тот министрам, а министры – самому белому царю. Не о системе государственных налогов шла речь, а о бакшише, передаваемом из рук в руки. (Примерно те же мысли я слышал в кишлаках во времена Брежнева. Я не думал, что так все просто, но оказалось, что почти так.)
Вместе с волостным – джаноби приходил на ток едикбаши, кишлачный староста, за ним являлся мираб, он же арык-аксакал. Считалось, что мираб – это самый справедливый из людей, ибо именно мираб распределяет воду между кишлаками и между хозяйствами. Мирабу тоже полагалась часть оставшегося на хирмане.
Никогда ни в кино, ни на картине не видел я этого хирмана, в котором воплощалась не только несправедливость, но и покорность, не только нищета, но и безнадежность.
Может, в том дело, что особенности быта тогдашнего русского Востока до сих пор затмеваются в нашем сознании сценами из балета «Бахчисарайский фонтан» и половецкими плясками из «Князя Игоря»?
Я сильно сокращаю все, что называю здесь попыткой беллетристики, хотя основана она на фактах и документах. Для меня мучительно писать в этой книге не от первого лица, но историческая истина требует выхода в любой форме, а я не знаю, как иначе рассказать о двух пластах жизни предреволюционной колониальной окраины Российской империи И рассказ мой построен на документах, на которые был наложен запрет, как и на сам факт существования колоний, колониальной политики и колониальной администрации.
Ложь о добровольном присоединении Туркестана к России, утвердившаяся чудовищными репрессиями Сталина, его ОГПУ, затем Ежова и Берия, должна наконец быть вскрыта. А дело дошло до того, что из школьных учебников десятилетиями вычеркивались даже слова В. И. Ленина о том, что Россия была тюрьмой народов.
Восточный базар только для туристов – роскошь и изобилие, для местных жителей – он скудость и аскетизм. А гаремы и серали, знакомые нам по стихам и олеографиям, – это нечто такое жалкое и страшное, что писать об этом никому неохота.
Маулян-обод – злачное место, где находились публичные дома с девушками и мальчиками для любовных утех. Бача – мальчик, наряженный в женское платье, мальчик, который поет и пляшет, а стоит совсем недорого. Все продавалось здесь, в маулян-ободе, и все стоило гроши. …Пожалуй, нигде в нашем веке и в нашей стране не было такой социальной, национальной и общинной разобщенности, как здесь – в Ташкенте, Самарканде, Коканде, Скобелеве, Хиве и Бухаре. Даже названия наций и народностей были тогда совсем иными, чем теперь, потому что те, кто имел право называть, не признавали ничего, кроме собственного на это права.
Таджики ненавидели узбеков, те отвечали им взаимностью, первые и вторые с презрением относились к остальным жителям степей и гор Туркестана и уже вовсе за людей не считали бухарских евреев, местных цыган – люли, индусов, белуджей, ногаев и иронэ-шиитов.
Без иронэ, выходцев из Ирана, бывших в Средней Азии когда-то только рабами, невозможно представить себе начала нынешнего века в недавно присоединенных землях Средней Азии. Без татар, привезенных русскими в качестве толмачей и мелких торговцев, начинающих часто с маркитантского промысла, и без иронэ, или, как их теперь называют, ирони, сразу пошедших на службу в младшие полицейские чины и агенты, в те же толмачи и в сборщики податей, нельзя себе представить деятельность царской администрации, ее фискальной службы и карательных органов.
Удивительно мало нынешние этнографы занимаются изучением мелких национальных групп региона. Мешают те «побочные» и «деликатные» соображения, которые и составляют определяющие факторы всех и всяческих национальных отношений. Непредсказуемость в части поведения мелких национальных групп не так и велика, если посмотреть на тех же ирони, которые служили опорой царской власти, но тут же первыми пошли служить власти советской.
И в первом и во втором случае это национальное меньшинство не полагалось на симпатии коренного населения, поэтому бежало под руку пришлой власти.
В самом начале революции, в 17, 18 и 19 годах, только незначительная часть узбеков, причем чаще всего из образованного слоя, понимала Октябрь как начало национального освобождения, как путь к равноправию. Для этого надо было если не самого Ленина читать, то хоть переложение его мыслей и полемику с ним.
Капитализм наступал повсюду в России, а его высшая фаза – империализм – на земле моих предков выступал совсем иначе, нежели в Туле, Лодзи, Одессе или Иванове.
Мне лестно думать, говорить и писать, что мулла Абдувахид Абдурауф-коры Кариев был тесно связан с социалистами-революционерами, а еще теснее с социал-демократами, но сомнения гложут меня.
Дело моего деда
Начальник охранного отделения Леонид Антонович Квицинский обращается к начальнику города Ташкента Николаю Николаевичу Караульщикову (странное для меня словосочетание, но оно именно таково) с просьбой: «Имею честь просить Ваше Высокоблагородие исходатайствовать пред Г. Военным Губернатором Сыр-Дарьинской области продление срока ареста до одного месяца задержанных в гор. Ташкенте…» Это датировано одиннадцатым, но еще девятого февраля в качестве свидетеля допрашивается Таджи Иса Мухамедов, занятие – торговля шелковыми товарами в Старом городе.
Свидетель ведет себя достойно, подтверждает факт вражды с Кариевым, свою непричастность ко всем его делам и утверждает, что ни прокламаций, ни писем от лица Кариева он не видел и в противоправительственной деятельности его заподозрить бы не мог.
Вскоре после этого Лалетин вынужден сообщить по начальству, что «при сличении упоминаемых выше почерков г. г. эксперты пришли к заключению, что почерки по общему обзору писания как будто схожи при первом впечатлении, но при детальном разборе в смысле правописания, а также и начертания отдельных слов и отдельных букв – сходство между почерками никакого нет».
И вот из канцелярии туркестанского генерал-губернатора идет письмо довольно разумное:
«Л. А. Квицинскому Начальнику Туркестанского Охранного отделения.
Милостивый Государь Леонид Антонович.
Главный начальник края, ознакомившись с донесением Начальника города Ташкента о настроении туземного населения города, вызванном арестами бывшего члена Государственной Думы Кариева и его единомышленников, и с копией протокола опроса Кариева, положил резолюцию: „Охранному Отделению без явных улик и без убеждения в опасно-вредной деятельности не арестовывать. Обследование о Кариеве и ближайших его помощниках произвести со всей полнотой. Предъявленный протокол этого характера не имеет“.
Сообщаю это Вашему Высокородию для руководства и соответствующих распоряжений. Прошу принять уверение в совершенном уважении и преданности».
Что ж, высшая власть часто бывала в России более разумной, благоразумной и заодно умела делать вид либеральной просвещенности и милостивого благорасположения к малым сим, но все это получалось лишь тогда, когда охранительные органы не проявляли настойчивости в своем деле, настойчивости, которая позже стала называться бдительностью.
Л. Квицинский отвечает:
«В дополнение к записке моей от 14 февраля за № 847 имею честь представить при сем Вашему Превосходительству, для доклада г. Главному Начальнику края, перевод рукописи на персидско-азербайджанском языке, обнаруженной в переписке имама-муллы Абду-Вахит Абду-Рауф Кариева, из текста коей между прочим усматривается, что обвиняемый Кариев еще ранее принадлежал к числу лиц, недовольных имперской политикой в Туркестанском крае.
К сему считаю долгом присовокупить, что на предмет выяснения, является ли Кариев автором обнаруженных у него рукописей означенного содержания или таковыя принадлежат кому-либо из его корреспондентов, – производится особая экспертиза».
Прежде чем продолжить обзор «дела» и материалов, присланных Квицинским своему начальству, хочу еще раз оговориться, что мог бы обрисовать, как писались сии бумаги, как их читали в высших сферах, перебить это сиеной, в которой муллу Абдувахида Кариева вели в кандалах через весь город на свидание с тяжело больной матерью, а старушке было в ту пору восемьдесят четыре года.
Я мог бы, но в этом мне видится только недобросовестность и неуважение к современному читателю.
В документах – все. А был ли тот или иной персонаж с усами или с бакенбардами, потирал ли он время от времени поясницу, страдал ли геморроем, как незабвенный Порфирий Петрович, набивал ли он трубку или закуривал пахитоску – неужто это так необходимо?.. В документах и психология, и портреты.
Еще бы я мог написать, как мальчик лет одиннадцати в глубоких остроносых азиатских галошах на босу ногу бежал следом за конвоем, как он расспрашивал старших, зачем такого смирного человека, каким всегда был дядя Абдувахид, заковывать в цепи, как этот мальчик потом забился в рисовую солому на балахане и думал о непостижимой несправедливости всего сущего. А ночь февральская была холодна, и месяц висел над минаретом Шейхантаура, совсем как на картинках, которых мальчуган никогда не видел.
Но зачем, зачем это?
Продолжим лучше обзор материалов со всеми возможными сокращениями.
Вещественные доказательства неблагонадежности моего двоюродного деда можно читать и перечитывать сколько угодно раз. Их стиль, язык, особенности и построения обладают для меня притягательностью, которая не может объясняться лишь тем конкретным фактом, что мой отец читал эти тексты, написанные то по-персидски, то по-тюркски, то по-арабски, и слышал бесконечные беседы старших родичей.
Наказ выборщиков Аулие-Атинского и Чимкентского уездов Сыр-Дарьинской области депутату Думы в кратком изложении по пунктам:
1) «Наивысшее желание наше» заключается в том, чтобы мы в юридическом отношении подчинялись требованиям шариата, чтобы разрешалось шариатским судьям вершить сделки на недвижимость на сумму свыше трехсот рублей и т. д.
2) Отменить закон, по которому доктора насильственно производят вскрытия трупов, убитых или умерших от каких-то причин мусульман, так как вскрытие трупов в глазах мусульман считается тяжким оскорблением и величайшим преступлением.
3) Приостановить отчуждение и заселение русскими земель, искони принадлежащих мусульманам.
4) Предоставить право самим мусульманам выбирать своих религиозных наставников и имамов в мечетях.
5) Приостановить ежегодное повышение податей.
6) Совершенно отменить адат (обычное право) у киргизов, передав их дела шариатским судам.
Среди прочих пожеланий: разрешить торговцам мусульманам не прекращать торговлю в дни русских праздников, ирригационных арык-аксакалов (мирабов) выбирать из среды своих же мусульман…
Еще один криминальный документ приведу вкратце, но с сохранением стиля и орфографии.
«Во имя бога Милостивого и Милосердного.
Да ниспошлет Вам, Господин домулла Кари, Господь Бог долголетнюю жизнь и удостоит Вас высокого счастья и всеобщего уважения. Аминь, аминь, аминь…
1. Наш Царь, покровительствуя своим подданным, назначил из городских средств сумму на очистку хауза (пруда). Заведывающие же городским хозяйством сообща эту сумму растрачивают сами, между тем с наступлением времени для очистки этого хауза, пристав строго приказывает неотложно исполнять эти работы. Жители, боясь пристава, производят очистку хауза на свои средства, собирая с бедных по 1 руб., а с богатых по 2 руб. …
2. На зарытие верблюдов, лошадей и баранов, падших от болезней, Государем назначена из городских средств известная сумма. Если кто-либо из нас вздумает зарезать верблюда или лошадь, издыхающих от болезней, то пристав таких людей штрафует… Таким образом, туземцы лишаются и лошади и денег. О Господи, окажи нам свои милости, аминь».
Среди других подобных напоминаний депутату Думы есть еще просьба разрешить хоронить своих покойников на ближнем кладбище, ибо осенью, зимой и весной дорога на новое кладбище непроходима. Пусть разрешат хоронить поближе, пока еще не вымощена новая дорога.
Более обстоятельно и менее наивно выглядит официальное обращение к высочайшему ревизору края графу Палену, поданное ему в обычном законном порядке.
«Его сиятельству гофмейстеру высочайшего Двора Сенатору Графу Палену, назначенному по Высочайшему его Императорского Величества повелению ревизовать Туркестанский край От нижеподписавшихся благонадежных лиц – жителей гор. Ташкента.
ПРОШЕНИЕ.
Ввиду высочайше дарованного его императорским величеством манифеста от 17 октября 1906 года и на основании Высочайшего повеления, предоставившего нам, жителям, право выбирать от нашего края членов в Государственную Думу для изложения своих нужд и улучшения своего положения в политическом и экономическом отношении, нами был выбран в 1907 году депутат во вторую Государственную Думу, которому была вручена программа о наших неотложных нуждах, но вследствие роспуска Думы мы не успели получить удовлетворения. Для выбора члена в третью Государственную Думу Высочайшего повеления не последовало, а поэтому мы были лишены возможности иметь в ней своего представителя. Ныне же мы сердечно радуемся, от души приветствуем и поздравляем Вас с благополучным прибытием в край…»
Оценка всех материалов, изъятых при обысках, содержится в официальном же и секретном письме от 24 февраля.
«Начальнику Туркестанского Охранного Отделения.
Канцелярия уведомляет, что на записке Вашей от 18 сего февраля за № 888 Главный Начальник края наложил следующую резолюцию: „весьма успокоительно, что Ташкент (туземный) не пошел на зазывание Кариева. Последний по-видимому мутил туземцев, но по совести сказать письма невинного содержания. В них есть о нуждах, обидах, несправедливости, взяточничестве: но противоправительственного нельзя усмотреть“.
Не надо, однако, полагать, что резолюция сия подразумевала прекращение дела и освобождение арестованных, ибо в документе аналогичного содержания, полученном Квицинским несколькими днями ранее, наличествовали такие строки: „Принимая во внимание, что первоисточниками указаний на Кариева явились донесения на него местным полицейским властям на туземном языке и как бы от имени туземцев, логично с несомненностью заключить, что среди туземного населения г. Ташкента и Ташкентского уезда имеется группа лиц, хорошо знакомая с деятельностью Кариева и его кружка, недовольная этой деятельностью и желающая прийти на помощь властям для ее прекращения“».
О секретность! Архивисты должны благословлять ее, ибо только она позволяет царским чиновникам внутри вполне благопристойного текста раскрыть то, что открывать не следует: «на туземном языке и как бы от имени туземцев».
Кто же эти, кто как бы?
В деле есть заявления, вернее, доносы, вернее, переводы доносов. Датированы они апрелем и даже августом 1909 года, то есть много позже того дня, когда пять узбекских интеллигентов были схвачены и заключены в тюрьму. То ли эти документы позже были переложены из агентурных папок в папку официальную, то ли сфабрикованы позже.
Первым лежит в папке донос без даты некоего Гаиббая Саиббаева о том, что мой двоюродный дед тайком собирал и отправлял в Турцию денежные средства для турецкого войска и даже имеет за эти заслуги турецкую медаль, полученную без разрешения русских властей. (Медали этой не было.)
Второй документ сообщает, что был обнаружен злоумышленник. Сами судите о достоверности этого вымысла.
Оказывается, еще в декабре 1908 года некий аноним, назвавшийся вымышленным именем, сообщал, что Абду-Вахид-Кары Абду-Рауф Кариев (имя полное, как в документах, а не так, как звали деда в быту) ведет противоправительственную пропаганду, направленную на отложение Туркестана от Российской империи. Затем 29 января 1909 года штатный переводчик уездного управления Дост-Магометов заявил подполковнику Н. Н. Караульщикову, что 20 января к нему на квартиру явился неизвестный старик туземец и обратился с просьбой перевести ему один (далее идет слово, которое мне не удалось разобрать) документ. В имевшемся у этого старика мешочке с разными бумагами Абдурахмат Дост-Магометов заметил «прокламацию», которую и взял себе, не спросив старика, кто дал ему эту прокламацию, и, не узнав даже, как зовут старика. Одно лишь запомнил Дост-Магометов, что по выговору этот старик туземец – кураминец и что в документе, который он перевел старику, упоминался род «теляу». Вследствие этого Дост-Магометов предполагает, что старик этот – житель кишлака Теляу или какого-либо другого кишлака Теляузской волости Ташкентского уезда.
При осмотре вышеозначенной прокламации оказалось, что она представляет собой написанное на тюркском наречии воззвание, призывающее мусульман к вооруженному восстанию для освобождения из-под русского владычества. На обратной стороне листка, на котором написано это воззвание, оказалось письмо, подписанное: «Депутат Ташкентских мусульман Кариев». В этом письме, обращенном к неизвестному лицу, названному «любезным братом», автор сообщает, что по возвращении из Петербурга у него стало много дела, что летом он уже послал этому лицу одну прокламацию, но «никакого результата не получилось», что с посланной теперь прокламации надо снять копии и распространить таковые, что он «мог уговорить» только трех лиц, но что «если Бог даст, в начале лета выступит четверо» и «еще имею несколько слов – секретных, которые скажу через Муллу-Бердияра, так как писать их нельзя: если они попадут в другие руки – будет очень плохо».
В то же время Ташкентским уездным управлением было получено по почте анонимное заявление на тюркском наречии с приложением противоправительственного воззвания на том же наречии. Автор письма, не указывая своей фамилии, но называя себя «жителем кишлака Теляу», пишет, что прилагаемое противоправительственное воззвание он нашел у своего друга, фамилию которого не называет, и что какой-то мальчик сказал ему, что такие воззвания присылаются из Ташкента мударисом Абду-Вахид Кариевым своим ученикам, которые распространяют воззвания среди населения. В этом приложенном к заявлению воззвании, составленном от имени партии социалистов-революционеров, проводится, главным образом, та мысль, что государь хочет отобрать у сартов и киргизов земли и передать таковые русским переселенцам и что в Государственной думе 3-го созыва не будет депутата от жителей Туркестана потому, что государь не желает, чтобы стало известно о недостатке земли в Туркестане для самих туземцев. Воззвание оканчивается призывом к борьбе с местными чиновниками и говорится, что туземцы всегда будут получать нужную помощь от Центрального комитета социалистов-революционеров.
«Вследствие вышеизложенного 31 января и 1 февраля были обысканы и арестованы: заподозренный уже давно в противоправительственной агитации бывший член 2-ой Государственной Думы мулла имам из мударис (священник и учитель) Абду-Вахид-Кары-Рауф Кариев, а также упомянутый в вышеозначенном письме ученик Кариева Мулла-Бердияр Мулла-Абдуль-Алиев и по агентурным указаниям мулла Мухаммед-Рахим-Ходжа Нуретдин Ходжаев и мударисы Ахмед-Ходжа-Ишан Абдул-Мумин Ходжаев и Аллаутдин-Магзум Якуб-Ходжа Ишанов. По обыскам у этих пяти лиц была обнаружена обширная переписка и литература на разных восточных языках.
По сведениям полиции и по агентурным сведениям, полученным с базаров туземного города, аресту Кариева многие туземцы были рады, так как считали его главным смутьяном, увлекшим и других вместе с ним арестованных лиц. В числе предметов, взятых по обыску у Алиева, обоих Ходжаевых и Ишанова, не оказалось ничего преступного. В переписке же, взятой по обыску у Кариева, были обнаружены следующие, написанные на разных восточных наречиях, документы:
I. Инструкция на сартовском наречии, врученная Кариеву как члену Государственной Думы выборщиками города Ташкента. В этой инструкции обращают особое внимание следующие требования:
а) Предоставить компетенции мусульманских казиев (народные судьи) „без всякого вмешательства и претеснений со стороны Начальства Русского Правительства“ разбор всяких дел, возникающих между мусульманами.
б) Избавить население Туркестанского края от разного рода денежных сборов и уменьшить наполовину Государственный налог.
в) Упразднить в Туркестанском крае Управление Земледелия и Государственных Имуществ.
г) Возвратить во владение туземцев горы, степи и кочевые места и не заселять переселенцами без разрешения туземцев земли орошаемые и богарные.
д) Устранить вмешательство учреждений Русского Правительства в шариатские духовные и светские дела.
е) Предоставить жителям туземной части гор. Ташкента право выбора лица на должность Полицмейстера этой части и сократить имеющийся в ней штат полиции.
II. Инструкция членам от Мусульман Государственной Думы „От выборщиков Аулие-Атинского и Чимкентского уездов Сыр-Дарьинской области“, которая, по объяснению Карцева, была прислана прямо в Государственную Думу и передана ему секретарем мусульманской фракции. В данной инструкции обращают на себя внимание следующие требования:
а) Расширить компетенцию народных судей по совершению сделок на недвижимое имущество.
б) Приостановить отчуждение и заселение русскими земель, принадлежащих с незапамятных времен мусульманам.
в) Приостановить прогрессивный рост Государственных податей и упразднить сбор с наследства.
г) Предоставить в полное пользование туземцев все имеющиеся в степях и горах леса и добываемую там соль.
д) Изъять производство экзаменов в туземных школах из ведения русских инспекторов, предоставить таковое исключительно туземным мударисам.
ж) Закрыть русско-туземные школы.
III. Собственноручно написанный Кариевым черновик прошения жителей гор. Ташкента Туркестанскому Генерал-Губернатору. В этом прошении обращают на себя внимание следующие просьбы:
а) Снятие чрезвычайной охраны.
б) Запрещение заселять край переселенцами.
в) Отмена чрезмерных окладов жалованья.
IV Два экземпляра прошения жителей гор. Ташкента Сенатору Графу Палену, написанного Кариевым собственноручно В этом прошении обращают на себя внимание следующие просьбы:
а) Отменить противоречащие шариату статьи Положения об управлении Туркестанским краем и расширить компетенцию казиев.
б) Возвратить по принадлежности отобранные вакуфы, т. е. имущество, принадлежащее мечетям, кладбищам и медресам, и освободить их от налогов.
в) Возвратить право выбора населением казиев.
г) Снять чрезвычайную охрану.
д) Запретить переселение в Туркестанский край русских, так как земли не хватает и самим туземцам.
е) Отменить сбор с наследства.
V. Прошение сенатору Графу Палену, которое, по объяснению Кариева, ему вручил житель гор. Ташкента Минновар-Кары. В этом прошении обращают на себя внимание просьбы аналогичные с выраженными в пунктах а), б).
г) указанного выше в IV пункте прошения и еще просьба о том, чтобы Русское Правительство не вмешивалось в духовные дела туземцев и в вопросы об открытии школ и постройки мечетей, а также о том, чтобы отменить метод обрусения, применяемый в туземных и городских училищах.
VI. Прошение бесприютного и несчастного, которое, по объяснению Кариева, было получено им в Петербурге по почте от неизвестного лица. В этом прошении, между прочим, говорится, что туземцы недовольны чрезмерными денежными сборами, установленными Царем, и унижениями, которым они подвергаются со стороны русских вообще и русского начальства в частности.
VII. Записка об отличительных чертах конституционного и республиканского образов правления. Кариев объяснил, что не знает, кем написана и как попала к нему эта записка.
VIII. Письмо, в котором автор просит писать ему о всех дефектах и неправильных действиях русского Правительства в Туркестане и выражает упрек Ташкентским мусульманам за то, что они не сообщают ему о своих нуждах Кариев объяснил, что это письмо писал он вместе с членом Государственной Думы Максудовым и что им самим написана часть этого письма на персидском языке, а Максудовым – на арабском.
IX. Письмо без подписи, написанное на имя какого-то корреспондента, представляющее ответ на статью, помещенную в № 54 японской газеты „Чин-Чубан“. Автор письма выражает радость и благодарность корреспонденту за написание такой благотворной статьи. Затем приводит стих из Корана, гласящий о том, что если Богу будет угодно сниспослать помощь и спасение, то народ целыми группами перейдет в веру, указанную Им. В конце письма делается намек на раздробление владений мусульман, что объясняется отсутствием у них единства, указывается судьба Марокко, Египта и Формозы и говорится, что Россия привыкла причинять обиды и притеснения. Кари-ев показал, что видит это письмо в первый раз и не знает, кто его писал.
Из совокупности всех добытых расследованием данных с несомненностью явствует, что Кариев – личность широкого мусульманского образования, попав в обстановку 2-ой Государственной Думы, три четверти личного состава коей принадлежали к оппозиционной и прямо противоправительственным партиям, как уроженец восточных окраин России, подпал под влияние господствовавшего тогда настроения и, в увлечении до того невиданным для него зрелищем резкой публичной критики Правительства, переоценил значение этого переходного момента в жизни русского народного представительства. Также ясно из дела, что на Кариева в особенности повлияло его общение с мусульманской фракцией 2-ой Государственной Думы, тогда лево-кадетской, отражающей на себе и по сейчас недоразумения аграрного характера, от времени до времени беспокоящие население киргизских степей. В то время, когда расследование не выяснило никаких данных к тому, чтобы серьезно заподозрить существование противогосударственных организаций среди туземного населения Туркестана, в мусульманском населении восточной России несомненно существуют такие организации, и из них вышла та прокламация, которую распространял Кариев. Это обстоятельство доказывается языком и стилем воззвания и признано экспертизой.
